двадцать восемь лет, на пять больше, чем Александру. Ее отец Артабаз, вновь вошедший в милость после смерти Артаксеркса, был теперь одним из самых высоких сановников персидского царства, управлявший восточными провинциями. Она была замужем дважды и дважды стала вдовой. Ее последний супруг, прославленный полководец Мемнон, скончавшийся на Лесбосе, прислал ее ко двору Дария в залог своей верности. Так она попала в руки солдат Пармениона. Александр глубоко чтил память Мемнона, ценя в этом великом противнике военную доблесть и прямоту души. Барсина открыла Александру, что Мемнон испытывал перед ним такое же восхищение. Однажды, рассказала она, он услышал, как один из наемников, желая выказать себя с хорошей стороны, осыпал Александра грубыми словами; Мемнон ударил солдата древком своего копья и сказал: "Я тебе плачу за то, чтобы ты дрался с ним, а не за то, чтобы ты его оскорблял". Голос Барсины очаровывал; она была образованна, много знала и о Персии, и о Греции; к тому же она была гречанка по матери и отличалась той небыстротечной красотой, какую создает смешение племен. Она обладала познаниями, приобретенными в частых путешествиях, и душевной открытостью, которую рождают превратности изгнания и ранняя привычка к несчастью. Она умела слушать, мечтать, стойко переносить беду; но она умела и радоваться, когда судьба улыбалась ей снова. Она любила старого Мемнона из чувства долга и искренне сожалела о нем. Но в ее прекрасных золотистых глазах скоро стало вспыхивать волнение под взглядом, наполовину темным, наполовину небесным, юного завоевателя. Она слышала раньше о тайне и предсказаниях, окружавших рождение Александра, и была готова признать в нем полубога. Когда голова победителя оказалась на ее груди, она почувствовала себя вполне счастливой. Она обняла его, как умеет обнимать взрослая женщина с тугим и горячим телом, и Александр впервые всецело отдался восторгу женской любви. Сладостна была для них зима на побережье Финикии. Вся армия, казалось, была счастлива влюбленностью своего вождя. Лисимах не преминул узреть в Барсине Брисеиду нового Ахилла. Разве не была она взята в плен на том же малоазийском побережье, где Ахилл сделал своей добычей Брисеиду, победив ее супруга? Александр признал, что был не прав, усомнившись в моем прорицании и приняв его за шутку. Даже Парменион, приняв во внимание царское происхождение Барсины, советовал Александру жениться на ней: казалось, что трудно найти лучшую подругу. Меня попросили предсказать судьбу этого союза; знамения оказались благоприятными. И Александр женился на Барсине. Правда, он не сделал ее царицей, так как его венец мог носить только он один. Но Барсина ничего не требовала, она приняла с признательностью то, что Александр ей дал. Гефестион не выказал никакой досады или злобы, когда Александр женился на Барсине. Пусть ей принадлежали ночи, у него остались дни; он по-прежнему был доверенным лицом, самым близким и нежным другом и словно двойником Александра. Чтобы доказать своему Патроклу, что тот остается хранителем всех его мыслей, юный царь, когда ему случалось посылать секретное письмо, давал его вначале прочесть Гефестиону; затем он прикладывал к губам друга служивший ему печатью перстень с резьбой, прежде чем притиснуть его к воску. Так вместе они ознакомились с высокомерным посланием Дария, в котором тот, даже не именуя Александра царем, предлагал ему столько денег, сколько может вместить Македония, за свою мать, свою жену и детей, предсказывал ему недолговечность хрупкой удачи и советовал одуматься и вернуться в маленькую страну своих предков. В присутствии Гефестиона Александр продиктовал свой знаменитый ответ, начинавшийся словами "Царь Александр Дарию", где он напоминал своему врагу все военные действия, нашествия, походы, грабежи и преступления, в которых персидские цари, начиная с "древнего Дария, чье имя он носит", были виновны перед Грецией. Александр утверждал таким образом, что пришел в Азию не затем, чтобы принести туда войну, а чтобы отвергнуть ее. "Боги, -- прибавлял он, -- которым угодны справедливые дела, благословили мое оружие, чтобы я подчинил себе большую часть Азии и разбил тебя самого в праведном бою; и хотя я не должен тебе ничего из того, что ты просишь, поскольку ты не воевал со мной по-доброму, однако, если ты придешь как проситель, я даю тебе свое слово, что отдам твою мать, твою жену и твоих детей без выкупа, ибо хочу показать тебе, что умею побеждать и делать одолжение побежденным. Но если будешь писать мне еще раз, помни, что пишешь не только царю, но твоему царю". IX. СИРИУС Сириус -- самое далекое из светил, но его свет для наших глаз ближе всех к Солнцу, за которым он следует, как верный пес. Поэтому Сириус называют звездой Пса. Каждый год в течение долгих недель свет звезды Пса исчезает в свете Солнца; два светила встают и заходят вместе, и в течение этих недель начало Сириуса сливается с началом Ра. Затем свет Сириуса отделяется от света Солнца, и египетские жрецы тщательно наблюдают за ним в тот момент, когда Сириус становится снова видимым на востоке, -- прежде всего потому, что разливы Нила связаны с появлением этой звезды, а также потому, что гелиакический восход Сириуса служит ориентиром для установления действительного года. Прежде чем вступить в Египет, Александр изменил греческий календарь, чтобы привести время людей в соответствие со временем Сириуса. X. ГЕРАКЛОВЫ ПОДВИГИ В то время Александру только что покорился Библ, большой город, где культ богов очень похож на египетский. Затем Сидон, второй по значению город Финикии, прославленный на всех морях числом своих кораблей и предприимчивостью своих мореплавателей, сдался ему без боя. Царь Сидона бежал. Александр поручил Гефестиону назначить другого. Гефестион остановился в доме двух молодых людей, двух братьев, которые были богаты и обладали изящным вкусом, как немногие в городе; сочтя, что они осмотрительны, хорошо знают нужды своей страны и похожи на греков по уму и образу жизни, Гефестион предложил царский венец тому из них, кто захочет его взять; но оба отказались, так как их законы не разрешали занять трон человеку, в чьих жилах не текла царская кровь. Придя в восхищение от этого поступка и сказав, что в отказе от царства больше величия души, чем в обладании им, Гефестион доверил им выбор царя. Тогда они посоветовали передать власть некоему Абдалониму, который, будучи царского происхождения, отличался, однако, таким бескорыстием, был так далек от интриг и даже от всякого честолюбия, что ему приходилось наниматься на поденную работу в садах, чтобы прокормиться. Абдалоним окучивал деревья в апельсиновой роще в предместье Силона, когда двое молодых людей явились к нему, неся царские регалии и приветствуя его как царя. Абдалоним подумал сначала, что это злая шутка, и понадобилось долго уговаривать его расстаться с работой, прохладной тенью сада и апельсиновым благоуханием. Новый царь был на редкость грязен и пришлось прежде всего подумать о бане, чтобы смыть с него всю грязь, в которой он состарился. Затем его облачили в пурпурную, с золотой полосой, тунику и скорее притащили, чем привели пред лицо Александра. Тот весьма похвалил его за терпение, с каким он перенес нищету. "Да будет угодно богам, -- отвечал Абдалоним, -- чтобы я смог так же стойко перенести царские обязанности, которые ты на меня возлагаешь. До сего дня мои руки давали мне все, в чем я имел потребность, а поскольку у меня ничего не было, то не было и недостатка ни в чем". Этот ответ понравился Александру гораздо больше, чем грубое шутовство Диогена. Он приказал, чтобы новому государю отдали часть имущества и казны Дария. После Библа и Сидона на горизонте Александра виднелся Тир, властелин морей, город с двумя гаванями, основавший Карфаген, Массилию и два десятка других процветающих колоний; его суда, груженные ладаном, пряностями, оливковым маслом, тканями, редкостными каменьями и рабами, несли с собой удачу вдоль побережья. Город был построен на острове, отстоящем от берега всего на четыре стадия, но с обрывистыми склонами, над которыми вознесен храм Мелькарта-Баала; бог этот -- тот же Геракл. Когда Александр расположился лагерем на побережье, в предместье, называемом Старым Тиром, первые должностные лица города, сойдя с украшенных цветами ладей, преподнесли ему золотой венок в знак того, что заключают с ним союз; но на высказанное Александром пожелание воздать почести Гераклу в их храме они ответили решительным отказом, прибавив, что совершая жертвоприношение богам, он имеет обыкновение приводить с собой слишком много солдат. "Но чтобы угодить тебе, -- сказали они, -- мы обязуемся принимать в наших гаванях не больше персидских кораблей, чем твоих". Этот ответ очень напоминал обещание, данное когда-то жителями Милета. Александр пришел в сильный гнев и попрал преподнесенный ему венок; но посланцы Тира спокойно указали ему на пролив, защищавший их город, и на земляные валы, его окружавшие; они напомнили ему, что его осаждали царь Ниневии и Халдеи Салманасар в течение пяти лет и сам Навуходоносор целых тринадцать лет; ни тот, ни другой не смогли им овладеть. Осада Тира Александром Македонским продлилась шесть месяцев. Никогда мне не приходилось толковать столько знамений, никогда мое содействие не было столь желанным, как в это время, ибо исход предприятия был неясен и чудесные явления многочисленны. Сначала Александр увидел сон; это случилось в ночь после того дня, когда он разгневался на тирийцев. Он долго тогда не мог сомкнуть глаз и едва задремал, как ему приснилось, что Геракл берет его за руку и ведет в город. Тотчас он послал разбудить меня, чтобы спросить, каков смысл сновидения. Я сказал ему, что он несомненно возьмет город, но только после великих трудов, достойных того, что совершил Геракл. Именно тогда ему пришло в голову засыпать море, чтобы добраться до Тира. Со следующего дня солдатам пришлось превратиться в лесорубов и строителей, работать в каменоломнях, чтобы под руководством Диада возвести гигантскую дамбу, которая должна была соединить берег с островом. Послали людей в горы Ливана, чтобы срубить там кедры; их огромные стволы встали как сваи посреди воды. Старый Тир, расположенный на берегу, был разрушен до основания, и все его камни исчезли в море, чтобы послужить фундаментом. Сначала дамба подвигалась довольно быстро; но вскоре тирийцы подошли на своих галерах и стали осыпать солдат стрелами. Александр приказал соорудить на строящейся дамбе деревянные башни, снабженные катапультами, и протянуть между ними огромные завесы из сшитых вместе бычьих шкур, чтобы защитить работающих от вражеских стрел. Тогда тирийцы сменили тактику и бросили против башен зажженные галеры, гребцы которых выпрыгивали в последний момент из плавучих костров и достигали острова вплавь. Затем однажды ночью буря разрушила уже наполовину законченное сооружение, и пришлось все начинать с начала. Новую дамбу решили построить вдвое шире прежней, чтобы возвести по обеим сторонам защитные стены. Но вдруг, когда один из солдат подкреплялся едой, люди увидели капли крови в хлебе, который он разрезал. Сейчас же все прекратили работу, и сам Александр, извещенный об этом чуде, испугался. Спешно послали за мной. Я пошел расспросить солдата, осмотреть место и выслушать свидетелей, ибо хлеб, вызвавший ужас, был уже выброшен в море. Мне приходилось иногда видеть, как статуи покрывались потом [33], а другие кровоточили -- это обычная вещь в магии; но чтобы такое случилось с хлебом, я еще никогда не видел. Я задавался вопросом, кто в армии способен ловко исполнить этот новый прием колдовства; или, может быть, слабый умом солдат пришел в смятение при виде крови какой-то зверушки, попавшей в дурно выпеченный хлеб, и заразил своим страхом окружающих. Наконец я ответил, что, какова бы ни была причина, знамение следует считать благоприятным; в самом деле, если бы кровь капала с корки хлеба, это имело бы зловещий смысл для тех, кто стоял у стен города; но так как кровь показалась изнутри, она предвещала крах и гибель осажденным. Нетерпение Александра побуждало его не щадить себя; часто можно было видеть, как он сам нес на спине корзину с песком до самого конца дамбы; много раз он отправлялся в горы поторопить людей, валивших кедры, и защитить их от нападений кочевых племен, населявших местность. В одной из этих поездок он подверг большой опасности свою жизнь по вине своего наставника Лисимаха. Феникс считал своим долгом следовать за Ахиллом повсюду; а потому и Лисимах, дабы остаться верным своему гомеровскому образцу, упорно участвовал во всех походах; но он старел, страдал одышкой, волочил ноги и был скорее помехой, нежели помощником. Однажды вечером, когда они шли в горах, Лисимах, с трудом ковылявший, отстал. Обеспокоенный тем, что потерял его из виду, Александр вернулся довольно далеко назад, а так как была уже ночь, которая в это время года настает быстро, никто не заметил его исчезновения. Шедшие впереди думали, что он позади, а замыкавшие шествие считали, что он ушел вперед. Александр нашел своего старого учителя на краю тропинки, где тот лежал, держась обеими руками за грудь, сотрясаемый ознобом, и хныкал, что пришел его конец. Царь поднял его и хотел помочь ему идти; но тот был неспособен держаться на ногах и сказал Александру, чтобы он не рисковал собой понапрасну и оставил его умирать. И он бы умер вне всякого сомнения в эту ледяную ночь, если бы Александр не заметил невдалеке огонь. Он приблизился ползком; у костра грелись двое воинов из тех кочевых племен, что изматывали набегами его солдат; Александр выхватил кинжал, бросился на этих двоих, убил их, взял головни и отнес их Лисимаху. Находившиеся поблизости кочевники услышали крики, вышли из своих шатров и обнаружили мертвые тела; однако, опасаясь столкнуться с сильным отрядом, предпочли не рисковать. Они не могли и вообразить, что в нескольких шагах от них царь Македонии раздувал головешки, чтобы сохранить жизнь одному читателю Гомера. На рассвете солдаты Александра, прочесывавшие горы в поисках своего вождя, нашли его спящим, прижав к себе Лисимаха, закутанного в плащ. Но всех кедров Ливана и всех камней Старого Тира, утопленных в воде, не хватило бы, чтобы справиться с тирийцами. Укрепляя свою оборону, они ждали кроме того помощи от Карфагена: без большого флота, способного окружить подступы к городу, невозможно было принудить их просить пощады. Александр отправился в Сидон, чтобы собрать там флот, расформированный им после Милета; теперь он испытывал в нем жестокую нужду. В Сидонской гавани он нашел десять трирем, только что приплывших с острова Родоса, который, узнав о его победе над Дарием, покорился ему; почти одновременно прибыли десять других галер из Фаселиса, затем три из Киликии и одна из Македонии. Это было больше, чем Александр ожидал, и меньше, чем ему было необходимо. Что мог он со своими двадцатью четырьмя кораблями против властелина морей? Он уже собирался наладить строительство новых судов, когда вдруг появились восемьдесят военных кораблей, принадлежащих разным финикийским колониям и вызванных Дарием несколько месяцев тому назад; они прибыли, когда Дарий был побежден, и пополнили собой новый флот Александра. Удача улыбалась ему в Сидоне так, что это граничило с чудом: через сутки на рассвете показались вдали сто двадцать кипрских судов; их вел Пифагор из Саламина, перешедший на сторону македонского царя. Это произошло в день двадцать четвертой годовщины Александра. С двумястами двадцатью кораблями, собранными таким образом за неделю, он мог теперь атаковать Тир. Сверх того, он только что получил из Греции четыре тысячи новых бойцов, которых набрал Антипатр и привел Клеандр. В это же время судьба обращала к тирийцам свой враждебный лик: Карфаген отказал в помощи городу, которому был обязан своим возникновением, сославшись на то, что сам слишком занят борьбой с Сиракузами. По возвращении из Сидона Александр увидел, что дамба весьма продвинулась: всего несколько локтей отделяли ее от крепостных стен; но на ее оконечности поминутно происходило что-нибудь страшное. Во время работы солдаты Диада теперь непрерывно обстреливались осажденными; изобретательные в своей жестокости, те метали зажженные стрелы, куски раскаленного докрасна железа; их катапульты выбрасывали кучи песка, предварительно нагретого в больших печах; от этого жгучего песка работавшие задыхались, он набивался им под одежду, они вдруг срывали с себя доспехи, туники и носились, обнаженные и обезумевшие, или бросались в воду, а тирийцы с высоты стен пронзали их стрелами. Рыболовные сети, железные крюки, гарпуны, спущенные на длинных шестах, захватывали людей на дамбе, и не проходило дня или часа, чтобы македоняне не увидели, как один из их товарищей взвивался таким образом на воздух; он вопил и барахтался; затем его холостили, прежде чем зарезать на стенах Тира, превратившихся в бойню. Наконец дамба подошла вплотную к острову, и Диад вывел вперед тараны; но даже при том, что с каждой стороны было поставлено сто человек, защищенных навесом из панцирей, тараны оказались бессильны, ибо все время, пока македоняне возводили свое сооружение, тирийцы увеличивали толщину крепостных стен. Александр поменял тактику: он распорядился поднять башни на самые тяжелые корабли, а те связать по два, погрузить на них тараны и зайти с моря, чтобы пробить брешь с другой стороны, позади царского дворца. В то время у меня спрашивали совета поминутно, по поводу каждого маневра флота, выбора каждого корабля и в особенности даты последней атаки. Так как все уже устали, то мои ответы нередко подвергали сомнению, мои расчеты прерывали, мои жертвоприношения торопили. Наконец однажды, на собрании военачальников, я рассердился и потребовал доверия к моей науке; я утверждал, что город будет взят до окончания месяца; тут они начали смеяться надо мной, ибо тот день был как раз последним днем месяца и не было никакой возможности начать наступление в оставшиеся часы. Мне пришлось объяснить смысл моего прорицания, которое было правильным, хоть и казалось на первый взгляд ошибкой. В самом деле, мой ответ был основан на расчетах, выполненных по египетскому календарю, который сверяется с возвращением Сириуса; но я забыл сделать обычное вычитание, чтобы привести расчеты в соответствие с греческим календарем, который имеет семь дней разницы с истинным годом. Александр, с которым мы часто говорили об этих вещах, воспользовался случаем, чтобы исправить календарь и заодно показать свое уважение ко мне; он постановил, чтобы месяц, который шел тогда, был удлинен на неделю: так день, близившийся к завершению, оказался не тридцатым, а двадцать третьим числом месяца. А в конце этой добавленной недели была произведена, как я и предсказывал, общая атака. Александр первым устремился в пролом, открывшийся позади дворца тирского царя; он сражался на стенах, разя мечом, сокрушая щитом; скоро его воины-гетайры и он сам были все в крови убитых. К вечеру Александр взял город, сопротивлявшийся тринадцать лет Навуходоносору. Из пленников, взятых в тот день, тридцать тысяч были отданы в рабство, а перед тем пять тысяч зарезаны, удавлены или потоплены, и три тысячи распяты на берегу. Тараны, открывшие путь победе, были посвящены Мелькарту-Гераклу и поставлены в храме, куда Александра не пустили совершить жертвоприношение. Грандиозное богослужение было устроено на берегу перед городом; было сожжено столько ладана, что поднимавшиеся от жертвенников облака скрыли на мгновение солнце. В это время по другую сторону дамбы пожар опустошал Тир. Вся армия промаршировала по берегу и одновременно корабли прошли один за другим по морю мимо трех тысяч поставленных в ряд крестов, на которых хрипели казненные. Тир погиб; сохранены были только храмы и крепостные сооружения. Но колоссальная дамба, построенная Александром, осталась. Песок, нанесенный течениями и приливами, скапливался на камнях и ливанских кедрах; вскоре над водой поднялась земляная насыпь; изменился рисунок побережья, и то, что от начала времен было островом, стало мысом. Приблизительно в это время Барсина родила сына: он был назван Гераклом. XI. ИСКУШЕНИЕ После падения Тира, которое произвело большое впечатление в мире, Александр получил от царя Персии новые мирные предложения. На этот раз Дарий признавал за Александром титул царя; послание содержало такие строки: "Кроме десяти тысяч золотых талантов выкупа за мою семью, я предлагаю тебе в жены мою старшую дочь Статиру, за которой даю в приданое всю страну между Геллеспонтом и рекой Галис, оставляя себе только земли, которые смотрят на восток [34]. Если ты воспротивишься моим предложениям, помни, что Фортуна нигде не задерживается долго и чем выше вознесены люди, тем меньше они защищены от зависти. Должно опасаться, что, подобно птицам, которых поднимает к облакам их природная легкость, и тебя стремит вверх ветер безумного честолюбия, увлекающий юные доблестные души. Нет ничего труднее, чем выдержать в твоем возрасте столь большую удачу. Какие бы потери я ни понес, я силен и тем, что у меня осталось после крушения; и я не навсегда останусь заперт в скалах. Пусть посмотрят на нас, когда мы встретимся в открытом поле, где ты устыдишься показаться с твоей горсткой людей перед войсками, которые выстрою я. Чтобы достичь меня, тебе придется переправиться через Евфрат, Тигр, Аракc и Гидасп; эти реки не хуже крепостных стен охраняют мое царство. Когда ты пройдешь Мидию, Карманию, Бактрию, тебе нужно будет еще углубиться в Индию, соседствующую с Океаном, и идти среди народов, чьи имена едва известны; ты успеешь состариться, только проходя по всем этим отдаленным областям, даже если тебе не придется сражаться, чтобы двигаться вперед. Впрочем, не спеши найти меня; когда бы это ни случилось, это будет всегда слишком рано для тебя". Когда эти предложения обсуждались в совете военачальников, старый и опытный Парменион в своей длинной речи перечислил опасности, которыми было чревато продолжение похода, и высказался за принятие условий мира. "Подумай, Александр, -- склазал он, -- ведь пять лет тому назад ты готов был удовольствоваться дочерью галикарнасского сатрапа и надеждой на карийское наследство; сегодня Дарий предлагает тебе собственную дочь и всю Малую Азию в придачу. Я бы согласился, если бы я был Александром". -- "А я бы, конечно, согласился, если бы я был Парменионом", -- ответил Александр презрительно. Все молодые военачальники поддержали его, и он приказал Евмену из Кардии составить ответ Дарию в таких выражениях: "Право, ты слишком любезен, предлагая мне то, что тебе уже не принадлежит, и желая разделить со мной то, что ты уже безвозвратно потерял. Земли, которые ты мне обещаешь, добыты моими победами; закон дается победителем, а побежденный принимает его. Если тебе единственному неведомо, кто из нас двоих господин, мы можем выяснить это в бою. Что касается денег, тебе нет необходимости назначать мне сумму, так как я возьму у тебя все, что мне понадобится. Дочь же твоя в моих руках, и я могу жениться на ней без твоего соизволения и когда мне будет угодно. Знай же, что я перешел Геллеспонт не с ничтожными устремлениями и после столь великолепного начала не ограничусь малыми завоеваниями. Куда бы ты ни убежал, я последую за тобой по пятам, и твои реки не испугают того, кто пересек моря. Как у Земли не может быть двух Солнц, так у Азии не может быть двух царей". Именно после этого обмена посланиями Александр, чьей целью, согласно божестванной воле, был до того Египет, начал мечтать об Азиатском царстве. Он повторял, как песню, названия рек и далеких стран: Евфрат, Тигр, Аракc, Гидасп, Кармания, Бактрия, Индия... И я понял: когда он уже был совсем близко от вершины своей судьбы, письмо Дария заронило в него искушение невозможным. Так в наших триумфах боги скрывают приманку, которая увлекает нас к неизбежной погибели. "Царь, -- сказал я Александру, -- прежде чем ты предпримешь что-нибудь иное, не забудь исполнить твое дело на земле Амона; тебя ждут там". XII. ВРАТА ЕГИПТА Газа, столица филистимлян, город ладана, мирры и ароматов, был последним укрепленным местом по пути в Египет, оказавшим сопротивление. Батис Бебемхес, черный евнух, командовавший там, счел, что у него достаточно войск в казармах и провианта в закромах, чтобы выдержать борьбу. Город был построен подобно орлиному гнезду на вершине отвесных скал, куда нельзя было втащить машины Диада. Александр решил построить длинную дорогу ввысь вокруг горы и закончить ее широкой террасой, опоясывающей стены. Эта работа потребовала нескольких недель. Что ж, если Александр изменил форму морского берега, он мог также изменить и форму гор. Однажды на рассвете, когда Александр приносил жертву на алтарь, большой ястреб, какие водились в этих краях, уронил комок земли, прилипший к его добыче, и земля упала царю на плечо; затем птица попалась в веревки и смолу легкой башни, которую возводили перед крепостными стенами. Знамение было простым, и последний из моих младших жрецов мог бы его истолковать. Я сказал Александру, что он несомненно возьмет крепость, но что велик риск получить ранение, и посоветовал ему быть в этот день очень осторожным. Тем не менее он пожелал пойти посмотреть, как движутся работы. Из-за городской стены выстрелили из катапульты; удар пробил его щит и панцирь и ранил довольно глубоко в плечо; он потерял много крови. Когда я упрекнул его за то, что он пренебрег моим советом, он ответил со смехом: "Ты предсказал мне рану и победу; поскольку первое со мной уже случилось, мне остается только ждать второго". Однако он значительно ослаб; он еще не поправился, когда осажденные отважились на вылазку, чтобы поджечь осадные машины. Воспользовавшись тем, что ворота открылись, Александр тотчас приказал начать общую атаку. Зная состояние его здоровья, его врач Филипп Акарнанянин разрешил ему руководить атакой при условии, что он лично не будет в ней участвовать. Александр следовал на небольшом расстоянии за наступающими войсками, когда один неприятельский командир из арабских войск подбежал к нему с поднятыми руками, показывая, что хочет сдаться царю. Ему дали приблизиться; он стал на колени перед Александром, а затем внезапно бросился на него с кинжалом. Александр умел действовать молниеносно; он уклонился от руки араба и ударом меча слева отрубил ему кисть. Тут же он забыл предписания врача и ринулся в бой. Его рана открылась; изнуренный потерей крови, он упал на колени. Пришлось поднять его, отнести на колесницу и спешно перевязать; он оставался там как бы в беспамятстве до того самого момента, когда пришли ему сказать, что Газа взята. В доказательство победы к нему привели Батиса Бебемхеса, тоже раненого и в крови. Черный евнух ожесточенно дрался до конца и, уже стоя перед своим победителем, все-таки отказывался унижаться и сказать хоть слово. Александр, разъяренный его вызывающим поведением, воскликнул: "Если я не смогу заставить его говорить, по крайней мере, я заставлю его стонать". Он приказал продеть ремень через пятки Батиса и привязать его к колеснице. Подобрав вожжи, подобный Ахиллу, влачащему Гектора вокруг Трои, он пустил коней вскачь и пронесся вокруг Газы, разбросав по камням клочья своего врага. Газа была самым большим в этой части мира хранилищем ладана. Александр нагрузил им доверху судно, которое отправил в Македонию в подарок своему старому наставнику, суровому Леониду, написав ему так: "Тебе не придется больше упрекать меня в том, что я расточаю слишком много ладана, ибо я завоевал страны, откуда он происходит, и могу теперь употреблять его столько, сколько пожелаю. И ты тоже не скупись больше для богов". Ворота в Египет были открыты перед ним. XIII. ИЕРУСАЛИМСКОЕ ПРОРОЧЕСТВО Во время осады Тира, когда Александру было необходимо собрать как можно больше сил, он обратился к жителям Самарии и Иерусалима с просьбой предоставить ему такую же помощь, какую они оказывали до сих пор своему повелителю Дарию. Самаритяне послали ему подкрепление из восьми тысяч человек, и Александр заверил их, что им не придется сожалеть о том, что они предпочли его дружбу добрым отношениям с персидским царем. Евреи же Иерусалима ответили, что никогда не обратят оружия против него; как бы дорого им ни стоила эта клятва, они не могли помыслить о том, чтобы нарушить ее, пока Йадда жив. Разгневанный Александр велел передать верховному жрецу, что сразу же после победы над Тиром он пойдет с войском на Иерусалим, чтобы научить евреев, кому они должны теперь повиноваться. И когда после Тира он взял Газу, Александр сдержал свое обещание и с большим отрядом направился к Иерусалиму, находившемуся в пяти днях хода. Узнав о его приближении, евреи Иерусалима подумали, что пришел их конец, и страх разлился по улицам, домам и храмам, но верховный жрец, проведя ночь в размышлении, сказал им наутро, что им следует рассыпать по городу цветы, открыть все ворота и ничего не страшиться со стороны Александра, ибо этот государь станет их защитником. Он приказал всем священнослужителям надеть церемониальные облачения, а народу одеться в белое, возложил себе на голову тиару и облекся в лазурную, шитую золотом ризу, взял золотой нож, на клинке которого были выгравированы имена Неназываемого -- их бога, и, став во главе народа, двинулся навстречу Александру. Увидев эту огромную процессию и возглавлявшего ее человека, Александр был заметно взволнован и призвал меня. "Это он, -- сказал он мне, указывая на верховного жреца евреев, -- тот человек с золотым ножом, которого я видел во сне в Дионе". Отделившись от нас, он поспешил навстречу верховному жрецу и стал на колени перед ним. Воины-гетайры, окружавшие царя, подумали, что он утратил рассудок; наконец Парменион уговорил Александра подняться, спрашивая, почему он, перед кем все склоняются, простерся ниц перед еврейским жрецом, которого обещал покарать войной. "Я простираюсь не перед этим жрецом, -- ответил Александр, -- но перед богом, чьим пророком он является; ибо этот самый человек в этих же самых одеждах предстал передо мной во сне, когда мы собирались покинуть Македонию, и его голос мне сказал, что персидский царь будет побежден мною, так как его бог станет во главе моих войск. Аристандр предрек мне, что я встречу этого человека на пути к египетскому царству; и вот чудо свершилось. А потому я отныне не могу сомневаться, что одержу победу над Дарием, разрушу Персидское царство и что все мне удастся так, как я хочу". Тут он обнял верховного жреца и других священнослужителей среди радостных криков толпы, желавшей царю эллинов всевозможного процветания. Йадда, которому перевели слова Александра, ответил, что нет ничего удивительного в том, что царь увидел его во сне. "Ибо наши пророки, -- сказал он, -- знали тебя еще до твоего рождения и предсказали твой приход". Сопровождаемый шествием жрецов, Александр вступил в Иерусалим, вошел в храм евреев и совершил жертвоприношения так, как его научил верховный жрец. Затем тот раскрыл священные книги и поручил перевести Александру касавшееся его предсказание из видений пророка Даниила, которые тот имел во время своего вавилонского пленения. И вот каково было это пророчество: "Под конец же времени сразится с ним царь южный, и царь северный устремится как буря на него с колесницами, всадниками и многочисленными кораблями и нападет на области, наводнит их и пройдет через них. И войдет он в прекраснейшую из земель, и многие области пострадают, и спасутся от руки его только Едом, Моав и большая часть сынов Амоновых. И прострет руку свою на разные страны; не спасется и земля Египетская. И завладеет он сокровищами золота и серебра и разными драгоценностями Египта; Ливийцы и Ефиопляне последуют за ним. Но слухи с востока и севера встревожат его, и выйдет он в величайшей ярости, чтоб истреблять и губить многих. И раскинет он царские шатры свои между морем и горою преславного святилища; но придет к своему концу, и никто не поможет ему"* [35]. * Ветхий Завет. Книга пророка Даниила. -- Глава 11. Чтение этого пророчества весьма обрадовало Александра, и на другой день он приказал собрать народ, чтобы узнать, каких милостей от него ждали. Йадда объяснил, что он хотел соблюсти клятву, данную Дарию, не из привязанности к персидскому монарху, но из верности богу евреев, заповеди которого запрещают клятвопреступление. Но он сказал также Александру, что еврейский народ много страдал под владычеством мидийцев и персов и что его история так длинна потому, что бесконечна череда его несчастий. Евреи вынесли рабство и рассеяние, осквернение культа и разрушение храмов. Век за веком они терпели гонения. И тот, кто пришел избавить их от персидского ига, был для них посланцем их бога. Они хотели только одного: чтобы им позволили жить по их древним законам и один раз в семь лет освободили от дани, которую они будут платить в остальные годы. И еще Йадда попросил Александра, чтобы тот, когда завоюет Вавилонию и Мидию, как обещают пророчества, разрешил евреям, обосновавшимся в этих странах, также жить согласно их священным законам; и, наконец, чтобы те евреи, которые, возможно, поступят на службу в его армию, могли бы совершать жертвоприношения так, как велит их религия. Александр удовлетворил все эти ходатайства; и тогда многие евреи увидели в нем своего освободителя и попросили принять их в его войско. XIV. ФАРАОН Сухопутная армия и флот продвигались бок о бок. Друг царя Гефестион командовал флотом, который шел вдоль побережья; затем корабли повернули вверх по реке Нилу. Царь Александр во главе своих войск шел через пески. Персидские гарнизоны разлетелись, как птицы из-под ног охотника, а те, кто не бежал достаточно проворно, были перебиты. Сатрап Египта Мазак [36] сдал без боя укрепленный город Пелузий, сторожащий вход в священную страну, и вручил победителю казну: восемьсот золотых талантов. Узнав от своих жрецов, что время порабощения завершилось и немилости богов пришел конец, народ Египта устремился навстречу освободителю, путь которого превратился в длинную ликующую процессию. Войскам было запрещено грабить население. Флот и сухопутная армия соединились в Гелиополе, городе Солнца, поблизости от великих пирамид. Царь Александр расположился на постой в священном городе Мемфисе. Я, Аристандр из Тельмесса, долго беседовал со жрецами, дабы установить, что пророчества действительно исполнились. Мемфисские жрецы дали мне имя "Вожатый обретенного сына Амона". Первым религиозным деянием Александра было принесение жертвы быку Апису; жрецы объявили народу, что после десяти лет без государя фараон, о котором говорили пророчества, наконец пришел. В назначенный день, при огромном стечении народа, Александр был объявлен фараоном. Мемфисские жрецы, главный пророк Амона, специально прибывший из Фив, божественная поклонница Амона, земная супруга богa и жрецы основных святилищ Египта провели Александра в храм, называемый Хаит-Ка-Пта -- "дом двойника Пта", откуда произошло слово Египтос, бог Пта -- начало всего, он руководит всякой деятельностью людей. Внутри дома двойника Пта было совершено помазание в присутствии одних посвященных. Верховный жрец бога Пта, великий глава ремесленников, окруженный многочисленными жрецами и младшими жрецами, освободил Александра от одежд. Затем Александр принял ритуальное очищение; верховный жрец Пта возложил на него руки и помазал елеем в тех местах тела, где проходят токи жизни, разума, силы и воли. После этого Александра облачили в царские одежды; его подвели к трону бога Пта, на который он воссел. На шею и руки ему надели освященные ожерелья и браслеты. На голову ему возложили убор бога Гора, а затем Амона-Ра с солнечным диском, покоящимся на бараньих рогах, затем белую корону юга и красную корону севера и, наконец, царскую тиару, составленную из двух корон, на лбу которой изображена свернувшаяся кобра. В руки ему дали скипетр с головой овна и крест жизни, и когда перед ним воскурили фимиам, были впервые произнесены вслух имена нового фараона, которые затем вырежут на камне всех храмов и иных зданий, которые он построит или восстановит за время своего царствования: "Царь-ястреб, властелин победы, царь-тростник и царь-оса, любимец Амона, избранник бога-солнца, Александр, господин двух стран и господин вознесений, одаренный вечной жизнью, как бог-солнце, на веки веков". И храм наполнился песнопениями. Затем Александр простерся перед статуей последнего фараона, Нектанеба II; он приложил губы к губам статуи, чтобы поспринять дыхание своего предшественника, как сын продлолжает дыхание отца [37]. Воссев на церемониальное кресло, которое подняли двенадцать носильщиков, новый фараон покинул храм; живой бог и божественный заступник, он позволил толпе обожать себя. Те, кто получил способность различать обычно невидимые вещи, заметили вокруг его лба широкий золотой нимб, лучи которого доходили ему до плеч. Процессия шла в предписанном порядке: сначала певцы, предводитель которых должен знать две книги Гермеса, содержащие гимны богам и жизнеописание фараонов; затем прорицатели, над которыми начальствует прорицатель бога Пта, знающий наизусть четыре книга движения светил и несущий часы и астрономическую пальму; далее писцы во главе с иерограмматиком, который держит книгу, скребок, тушь и тростниковое перо; и, наконец, столист, несущий священный локоть -- верную меру длины, применяемую архитекторами, и сосуд для возлияний, ибо он должен знать все, что касается приношений, молитв и процессий. Двенадцать чиновников шли впереди царя и несли на шитых золотом подушках судейский скипетр, меч, лук, булаву, кнут и другие знаки государственной власти; двенадцать веероносцев вокруг фараона, плывшего вровень с людскими головами, навевали прохладу высокими опахалами из страусовых перьев. Вдоль всей дороги, оцепленной с каждой стороны двумя рядами солдат, священнослужители размахивали кадилами. За царем шли верховные жрецы в белых тиарах, главный жрец бога Пта, чью грудь украшали символы из драгоценных камней, и главный прорицатель Амона -- оба они должны знать десять книг священной науки; затем сановники из дома фараона, жреческие коллегии и, наконец, корпорации ремесленников, несших эмблемы их профессий [38]. С наступлением ночи на озерах позади храмов были устроены зрелища; перед восхищенными глазами плыли большие ярко освещенные лодки с музыкантами и священными танцовщицами. На другой день после коронования фараон Александр, господин двух стран, утвердил во всех его должностях главного прорицателя Амона, начальника двойной палаты серебра и золота, начальника двойной житницы, руководителя строительных работ, главу всех ремесленных корпораций Фив, которому он вручил золотые перстни и янтарную трость; ему передавался дом и имущество Амона со всеми людьми, о чем царский гонец отправился оповестить весь Египет. Подобным же образом Александр поступил с главным жрецом Пта, великим жрецом Осириса и великими жрецами всех других культов. Кроме того, он издал указ, запрещающий кому бы то ни было забирать силой принадлежащее богам, подвергать пыткам храни