трубой вражеский берег, перечел приказ для капитана "Софии" и вновь принялся глядеть на берег. Он различал узкое устье Марэ и глинистую полоску, на которую предстояло высаживаться войскам. Непрерывно бросая лот, "София" пробиралась к назначенной стоянке, неуютно переваливаясь с боку на бок: эти воды хоть и защищены от ветра, представляют собой такой сумасшедший клубок противоположных течений, что в сравнении с ним самое бурное море покажется спокойным. Наконец якорный канат загромыхал через клюз, и "София" закачалась под действием течения. Ее команда уже спускала шлюпки. - Франция, милая, прекрасная Франция! - сказал рядом с Хорнблауэром де Пюзож. С "Неустанного" донесся крик: - Мистер Хорнблауэр! - Сэр! - отозвался Хорнблауэр в капитанский рупор. - Вы отправляетесь на берег с французами и остаетесь там до дальнейших распоряжений. - Есть, сэр. Вот, значит, как ему предстоит впервые в жизни вступить на чужую землю. Люди де Пюзожа выбирались на палубу; спустить их в ожидающие у борта шлюпки оказалось делом долгим и утомительным. Хорнблауэр размышлял про себя, что творится сейчас на берегу - без сомнения, гонцы скачут на север и на юг с вестями о высадке десанта. Вскоре революционные генералы построят своих солдат и спешно поведут их к этому месту - хорошо, что важный стратегический пункт, который им предстоит захватить, расположен менее чем в десяти милях от берега. Он вернулся к своим делам: как только солдаты окажутся на берегу, надо будет проследить за перевозкой багажа и боеприпасов, а также несчастных лошадей, стоявших в импровизированных стойлах перед грот-мачтой. Первые шлюпки отвалили от судна; Хорнблауэр видел, как солдаты, увязая в мокрой глине, выбираются на берег, французы слева, британские пехотинцы в красных мундирах - справа. На берегу виднелось несколько рыбачьих лачуг; передовые отряды двинулись к ним. По крайней мере, высадка прошла без единого выстрела. Хорнблауэр отправился на берег вместе с боеприпасами, и нашел там Болтона. - Отнесите ящики с боеприпасами выше верхних приливных отметок, - сказал Болтон, - Мы не сможем отправить их вперед, пока раки не раздобудут несколько повозок. Для пушек тоже понадобятся лошади. В это время отряд Болтона вручную стаскивал на берег две шестифунтовые пушки на походных лафетах. К ним приставят моряков и повезут на лошадях - лошадей раздобудет десант. По старой традиции британских моряков бросают на берег, когда того требует военная необходимость. Де Пюзож и его офицеры с нетерпением ждали своих скакунов и, как только лошадей свели со шлюпок на берег, тут же вскочили в седла. Де Монкутан и остальные поскакали вперед, чтобы возглавить пехоту, а де Пюзож задержался, чтоб обменяться несколькими словами с лордом Эдрингтоном. Британская пехота уже построилась в развернутый строй; дальше на берегу виднелись отдельные красные пятнышки - британские пикеты. Хорнблауэр не слышал разговора, но видел как Болтон включился в него. Наконец Болтон подозвал и его самого. - Вы отправитесь с лягушатниками, Хорнблауэр, - сказал Болтон. - Я дам вам лошадь, - добавил Эдрингтон. - Берите вот эту - чалую. Я хочу, чтобы с ними был кто-то, на кого я могу положиться. Держите ухо востро и, как только они соберутся выкинуть какой-нибудь фортель, сразу сообщайте мне. Кто их знает, что им в голову взбредет. - Вот и последний багаж выгрузили, - сказал Болтон. - Я пошлю его вам, как только получу повозки. А это что за черт? - Это передвижная гильотина, сэр, - объяснил Хорнблауэр. - Часть французского багажа. Все трое повернулись и посмотрели на де Пюзожа, который, не понимая ни слова, нетерпеливо слушал разговор. Однако сейчас он догадался, о чем они говорят. - Ее надо отправить в Мюзийак в первую очередь, - сказал он Хорнблауэру. - Будьте так добры, скажите этим джентльменам. Хорнблауэр перевел. - Сначала я отправлю пушки и боеприпасы, - сказал Болтон. - Но я прослежу, что бы он скоро ее получил. Ну, отправляйтесь. Хорнблауэр с опаской приблизился к чалой лошади. Последний раз он ездил на лошади в детстве, в деревне. Он вставил ногу в стремя, взобрался в седло и, когда лошадь тронулась, нервно уцепился за поводья. С лошади земля казалась так же далеко, как с грот-марса. Де Пюзож пришпорил скакуна и помчался вперед, чалая последовала за ним, унося на спине отчаянно цепляющегося Хорнблауэра, забрызганного грязью из-под копыт лошади де Пюзожа. От рыбачьей деревушки вела проселочная дорога, поросшая по обочине травой, и де Пюзож быстро поскакал по ней, за ним, болтаясь в седле, Хорнблауэр. Через три или четыре мили они догнали арьергард французской пехоты, быстро марширующей по грязи. Де Пюзож перешел на шаг. Когда колонна поднялась на холм, они увидели далеко впереди белое знамя. Сбоку от дороги расстилались каменистые поля, слева виднелся серый каменный домик. Солдат в синем мундире вел запряженную в телегу лошадь, двое или трое других удерживали разъяренную крестьянку. Так участники вылазки раздобывали необходимый транспорт. На другом поле солдат штыком подгонял корову - зачем, Хорнблауэр себе вообразить не мог. Дважды он слышал ружейные выстрелы, на которые никто не обращал внимания. Дальше они встретили солдат, ведущих к берегу двух тощих лошадей, проходящие мимо товарищи широко ухмылялись и осыпали их шутками. Но чуть подальше Хорнблауэр увидел брошенный на поле плуг и серую кучку тряпья возле него. Это был убитый. Справа от них тянулась заболоченная речная долина, и Хорнблауэр скоро увидел далеко впереди мост и дамбу, те самые, которые им надо было захватить. Дорога, по которой они шли, спускалась вниз. Пройдя между нескольких серых домишек, они вышли на большую дорогу, вдоль которой раскинулся город. Здесь стояла серая каменная церковь, гостиница и почтовая станция, уже окруженная солдатами. Дорога расширялась и была обсажена деревьями. Хорнблауэр решил, что это городская площадь. Из окон изредка кто-то выглядывал, но на улицах горожан не было, только две женщины поспешно запирали свои лавки. Де Пюзож остановил лошадь и принялся отдавать распоряжения. Из почтовой станции уже вывели лошадей, и гонцы сновали туда-сюда с какими-то неотложными поручениями. Повинуясь приказу де Пюзожа, один из офицеров собрал своих солдат (ему пришлось долго увещевать их, размахивая руками) и повел к мосту. Другой отряд двинулся по дороге в противоположном направлении, охранять город на случай непредвиденной атаки с той стороны. Толпа солдат расселась на корточках прямо на площади и жадно набросилась на хлеб, который вынесли из лавки, взломав предварительно дверь. Двух или трех горожан приволокли к де Пюзожу и по его приказу поспешно потащили в городскую тюрьму. Город Мюзийак был взят. Де Пюзож, видимо, в этом не сомневался. Взглянув на Хорнблауэра, он развернул лошадь и рысью поскакал к дамбе. Город кончился, дальше начиналось болото, на пустыре между ними передовой отряд уже разложил костер. Солдаты сидели вокруг огня и жарили на штыках куски говядины, рядом лежал коровий остов с остатками мяса. Дальше, там, где дамба переходила в мост, грелся на солнышке часовой. Ружье он прислонил к парапету у себя за спиной. Все казалось тихим и мирным. Де Пюзож въехал на мост, Хорнблауэр за ним. Они посмотрели на другой берег, врага нигде не было видно. Когда они вернулись, их ждал военный в красном мундире - лорд Эдрингтон. - Я решил посмотреть лично, - сказал он. - Позиция выглядит достаточно сильной. Как только вы поставите здесь пушки, вы сможете удерживать мост, пока не взорвете его. Но здесь есть брод, переходимый в низкую воду, в полумиле по течению. Там встану я сам. Если мы не удержим брод, они смогут обойти нас с тыла и отрезать от берега. Переведите этому джентльмену - как его там - что я сказал. Хорнблауэр как мог перевел и продолжал переводить, пока два командира, указывая пальцами в разные стороны, решали, что кому делать. - Договорились, - сказал, наконец, Эдрингтон. - Не забудьте, мистер Хорнблауэр, что я должен быть в курсе всех изменений. Он кивнул им, повернул лошадь и поскакал прочь. Со стороны Мюзийака появилась повозка, за ней с грохотом катились две шестифунтовые пушки. Каждую с трудом тащили по две лошади, ведомые под уздцы моряками. На передке повозки сидел мичман Брэйсгедл. Он широкой улыбкой приветствовал Хорнблауэра. - От шканцев до ассенизационной повозки один шаг, - сказал он, - как от мичмана до артиллерийского капитана. Он внимательно посмотрел на дамбу. - Поставьте пушки здесь, тогда они будут простреливать всю дамбу, - предложил Хорнблауэр. - Точно, - сказал Брэйсгедл. По его приказу пушки скатили с дороги и поставили вдоль дамбы, выгрузили из ассенизационной повозки боеприпасы, расстелили на земле брезент, на него положили картузы с порохом и накрыли другим брезентом. Ядра и мешки с картечью сложили рядом с пушками. Возбужденные новой обстановкой, матросы работали в охотку. - С кем не поведешься от бедности, - сказал Брэйсгедл, - чем не займешься на войне? Вы когда-нибудь взрывали мосты? - Никогда, - ответил Хорнблауэр. - Вот и я. Что ж, давайте попробуем. Позвольте предложить вам место в моем экипаже. Хорнблауэр забрался в повозку рядом с Брэйсгедлом, и два моряка повели лошадей по дамбе к мосту. Здесь оба мичмана слезли и посмотрели на мутную воду - был отлив, и река текла очень быстро. Свесив головы через парапет, они осмотрели крепкое каменное основание моста. - Нужно взорвать замковый камень свода, - сказал Брэйсгедл. Это - азбука взрывного дела, но Хорнблауэр с Брэйсгедлом, раз за разом осматривая мост, не нашли, чтоб это было очень легко сделать. Взрывная волна идет вверх, кроме того, порох должен взрываться в закрытом пространстве, а как им запихнуть порох под мост? - Может, попробуем возле быка? - неуверенно предложил Хорнблауэр. - Надо посмотреть, - сказал Брэйсгедл и повернулся к одному из матросов. - Ханнай, Дайтугрос. Мичманы привязали трос к парапету и, осторожно упираясь ногами в скользкие камни, спустились к основанию быка. Река плескалась у самых их ног. - Наверное, это подойдет, - сказал Брэйсгедл, сгибаясь вдвое, чтоб заглянуть под арку. Время бежало быстро. Пришлось снять часть солдат с охраны моста, найти кирки, ломы, или что-нибудь взамен, и вывернуть несколько каменных блоков в основании арки. Сверху осторожно спустили два бочонка с порохом и запихнули в образовавшиеся пустоты, в каждую опустили огнепроводный шнур, а затем заложили бочонки камнями и землей. Когда они закончили работу, под аркой было почти темно. Солдаты с трудом взобрались вверх по веревке, а Хорнблауэр с Брэйсгедлом снова поглядели друг на друга. - Я подожгу запал, - сказал Брэйсгедл. - Отправляйтесь наверх, сэр. Спорить было не о чем: взорвать мост поручено Брэйсгедлу. Хорнблауэр полез вверх по веревке, Брэйсгедл вынул из кармана огниво. Поднявшись на мост, Хорнблауэр отослал повозку и стал ждать. Прошло две или три минуты, и появился Брэйсгедл. Он быстро-быстро вскарабкался по веревке и перевалился через парапет. - Бежим! - только и сказал он. Они помчались по мосту и, задыхаясь, спрятались за береговым устоем дамбы. Послышался глухой взрыв, земля под ногами вздрогнула, поднялось облако дыма. - Пойдем посмотрим, - сказал Брэйсгедл. Они вернулись к мосту, который был весь окутан дымом и пылью. - Только частично... - начал Брэйсгедл, когда они подошли к мосту и дым рассеялся. В этот момент второй взрыв заставил их пошатнуться. Громадный валун ударил о парапет рядом с ними, взорвался, как бомба, и осыпал их градом осколков. Арка с грохотом рухнула в воду. Видимо, взорвался второй бочонок, - сказал Брэйсгедл, вытирая лицо. - Надо было помнить, что все запалы разной длины. Подойди мы чуть ближе, две многообещающие карьеры могли бы преждевременно оборваться. - В любом случае, мост взорван, - сказал Хорнблауэр. - Хорошо, что хорошо кончается, - заключил Брэйсгедл. Семьдесят фунтов пороха сделали свое дело. Мост был разрезан надвое, посредине зияла рваная дыра шириной в несколько футов, за ней, свидетельствуя о крепости кладки, нависал кусок пролета от другого быка. Посмотрев вниз, они увидели, что река почти запружена камнями. - Сегодня ночью якорная вахта не понадобится, - сказал Брэйсгедл. Хорнблауэр посмотрел туда, где была привязана чалая. Он чувствовал искушение вернуться в Мюзийак пешком, ведя лошадь в поводу, но удержал стыд. Он с усилием взобрался в седло и поехал по дороге; небо окрасилось багрянцем, близился закат. Хорнблауэр въехал на главную улицу города. Обогнув угол, он оказался на площади. То, что он здесь увидел, заставило его неосознанно натянуть поводья и остановить лошадь. На площади толпились солдаты и горожане. В центре площади вздымалась в небо прямоугольная рама с блестящим лезвием. Лезвие с грохотом упало и несколько человек, стоявших у основание прямоугольника, оттащили что-то в сторону и бросили в кучу. Передвижная гильотина работала. Хорнблауэра затошнило - это похуже кошек. Он собирался проехать вперед, когда его внимание привлек странный звук. Кто-то пел, громко и чисто. Из-за дома вышла небольшая процессия. Впереди шагал высокий курчавый мужчина в белой рубашке и темных брюках. По обе стороны шли солдаты. Он и пел; мелодия ничего не говорила Хорнблауэру, но слова он слышал отчетливо - это была французская революционная песня, чьи отголоски дошли даже до другого берега Ла-Манша. - Священна к родине любовь [Пер. П. Антокольского], - пел человек в белой рубашке, и, когда горожане услышали, что он поет, они зашумели, попадали на колени, склонили головы и сложили руки на груди. Палачи вновь поднимали лезвие, и человек в белой рубашке следил за ним взглядом, не переставая петь. Голос его не дрожал. Лезвие поднялось на самый верх и пение наконец оборвалось: палачи набросились на человека в белой рубашке и потащили его к гильотине. С лязгом упало лезвие. По площади прокатилось эхо. По-видимому, это была последняя казнь, потому что солдаты начали разгонять горожан по домам, и Хорнблауэр направил лошадь в быстро редеющую толпу. Он едва не вылетел из седла, когда лошадь, фыркая, шарахнулась в сторону - она учуяла ужасную кучу, лежавшую рядом с гильотиной. На площадь выходил дом с балконом, и на нем Хорнблауэр увидел де Пюзожа в белом мундире, в сопровождении других офицеров. У дверей стояли часовые. Одному из них, входя, Хорнблауэр оставил лошадь. Де Пюзож только что спустился вниз. - Добрый вечер, сударь, - де Пюзож был безукоризненно вежлив. - Я рад, что вы добрались до нашей ставки. Надеюсь, затруднений не было. Мы собираемся поужинать и были бы рады, если бы вы составили нам компанию. Вы ведь на лошади? Господин да Виллэ распорядится, чтоб о ней позаботились. Это было просто невероятно. Не верилось, что этот лощеный господин только что приказал устроить кровавую бойню. Не верилось, что эти элегантные юноши, с которыми он сидит за одним столом, рискуют своими жизнями, чтоб свергнуть жестокую, но крепкую молодую республику. Еще меньше верилось, что он сам, мичман Горацио Хорнблауэр, забирающийся на ночь в четырехспальную кровать, подвергается смертельной опасности. На улице рыдали женщины, оплакивая увозимые солдатами обезглавленные тела, и Хорнблауэр думал, что не сможет заснуть. Однако молодость и усталость взяли свое, и он проспал почти всю ночь, хотя и проснулся с ощущением, что его мучили кошмары. В темноте все казалось ему незнакомым, и прошло несколько секунд, пока он понял, где находится. Он лежал в кровати, а не в подвесной койке, в которой провел последние триста ночей; кровать стояла непоколебимо, как скала, вместо того, чтоб раскачиваться из стороны в сторону. Под балдахином было душно, но то не была знакомая духота мичманской каюты, в которой застоявшийся запах человеческого тела мешался с запахом застоялой воды. Хорнблауэр был на берегу, в доме, в кровати, все кругом было тихо, неестественно тихо для человека, привыкшего к скрипу идущего по морю корабля. Конечно, он в доме, в городе Мюзийак, в Бретани. Он спит в ставке бригадного генерала маркиза де Пюзожа, командующего французскими частями, входящими в экспедиционный корпус, который вторгся в революционную Францию, чтоб сразиться за своего короля с многократно превосходящими силами противника. Хорнблауэр почувствовал, как убыстрился его пульс, как липкий, противный страх накатывает на него, и снова вспомнил, что он во Франции, в десяти милях от "Неустанного", и лишь кучка французов - половина из них наемники всех мастей - охраняет его от плена и смерти. Он пожалел, что знает французский, - если б не это, его бы сейчас здесь не было, а при удачном стечении обстоятельств он стоял бы с британским 43-м полубатальоном в полумиле отсюда. Мысль о британских частях заставила Хорнблауэра подняться с постели. Он должен поддерживать с ними связь, а пока он спал, ситуация могла измениться. Он отодвинул балдахин и с трудом встал; после вчерашней верховой езды все мускулы невыносимо болели. В темноте он проковылял к окну, нащупал щеколду и отворил ставни. Над пустыми улицами светил месяц. Свесившись вниз, Хорнблауэр увидел треуголку часового и сверкающий в лунном свете штык. Отойдя от окна, он нашел мундир и башмаки, оделся, нацепил абордажную саблю и как можно тише, спустился вниз. В холле на столе горела свеча, рядом с ней, положив голову на руки, дремал французский сержант. Спал он чутко, и когда Хорнблауэр остановился в дверях, сразу поднял голову. На полу громко храпели остальные караульные. Они лежали вповалку, словно свиньи в хлеву, прислонив ружья к стене. Хорнблауэр кивнул сержанту, открыл входную дверь и вышел на улицу. Легкие его благодарно расширились, вбирая свежий ночной, вернее уже утренний воздух. Небо на востоке чуть-чуть посветлело. Часовой заметил британского офицера и нехотя подтянулся. На площади по-прежнему высилась в лунном свете мрачная рама гильотины, возле нее чернели пятна крови. Интересно, кто были жертвы вчерашней казни, те кого роялисты так спешно схватили и убили? Наверное, какие-нибудь мелкие республиканские чиновники: мэр, начальник таможни и так далее, если не просто те, на кого роялисты затаили злобу еще с революционных времен. Мир этот жесток и беспощаден, Хорнблауэр был в нем несчастен, подавлен и одинок. Его размышления прервал караульный сержант и несколько солдат; они сменили часового у дверей и пошли вокруг дома, чтоб сменить остальных. Потом из-за дома на противоположной стороне улицы вышли четыре барабанщика и сержант. Они построились в ряд, подняли палочки до уровня глаз, затем, по команде сержанта, враз обрушили их на барабаны и двинулись по улице, выбивая бодрый ритм. На углу они остановились, барабаны загремели протяжно и зловеще, потом барабанщики двинулись дальше, выбивая прежний ритм. Они звали по местам расквартированных на постой солдат. Хорнблауэр, лишенный музыкального слуха, но тонко чувствующий ритм, подумал, что это хорошая музыка, настоящая музыка. Он вернулся в ставку взбодрившимся. Вошел караульный сержант и часовые, которых тот сменил с постов, на улице начали появляться первые солдаты, к штабу со стуком подскакал верховой гонец. День начался. Бледный молодой человек прочитал записку, которую привез гонец, и вежливо протянул ее Хорнблауэру. Тому пришлось поломать над ней голову - он не привык читать по-французски написанное от руки - но, наконец, смысл ее дошел до него. Из записки следовало, что события приняли новый оборот. Экспедиционный корпус, высадившийся вчера в Киброне, двинулся этим утром на Ван и на Рен, а вспомогательному корпусу, к которому был прикомандирован Хорнблауэр, надлежало оставаться в Мюзийаке, охраняя фланг. Появился маркиз де Пюзож в безукоризненно белом мундире с голубой лентой, ни слова не говоря, прочитал записку, обернулся к Хорнблауэру и вежливо пригласил его позавтракать. Они вошли в большую кухню, где по стенам висели начищенные медные кастрюли. Молчаливая женщина принесла им кофе и хлеб. Вполне вероятно, что она была патриоткой и ярой контрреволюционеркой, но по ней этого было не заметно. Возможно, на ее чувства повлияло то обстоятельство, что вся эта орда захватила ее дом, ела ее хлеб и спала в ее постелях, не платя ни копейки. Возможно, кой-какие реквизированные лошади и повозки тоже принадлежали ей; возможно, кто-то из погибших вчера на гильотине был ее другом. Но она принесла кофе, и собравшиеся на кухне офицеры, гремя шпорами, принялись завтракать. Хорнблауэр взял чашку и кусок хлеба - четыре месяца он не видел другого хлеба, кроме корабельных сухарей - и отхлебнул глоток. Он не понял, понравился ли ему напиток; прежде ему всего два или три раза приходилось пробовать кофе. Он снова поднял чашку к губам, но отхлебнуть не успел: раздавшийся вдали пушечный выстрел заставил его опустить чашку и замереть. Снова пушечный выстрел, потом еще и еще: палили шестифунтовки мичмана Брэйсгедла у дамбы. В кухне поднялись шум и суматоха. Кто-то опрокинул свой кофе и по столу побежал черный ручеек. Кто-то ухитрился зацепиться шпорой о шпору и упал на соседа. Все говорили одновременно. Хорнблауэр был возбужден не меньше других, ему хотелось немедленно бежать на улицу, посмотреть, что происходит, но он вспомнил дисциплинированную тишину на идущем в бой "Неустанном". Он не такой, как эти французы. Чтоб доказать это, он поднес чашку к губам и спокойно отхлебнул. Большинство офицеров уже выскочили из кухни, требуя своих лошадей. Понадобится время, чтобы их заседлать. Хорнблауэр посмотрел на де Пюзожа, выходящего из комнаты, и допил кофе; кофе был немножко слишком горячий, но он чувствовал, что это хороший жест. Оставался еще хлеб, и он без малейшего желания заставил себя откусить и прожевать. Впереди тяжелый день, неизвестно, когда следующий раз удастся поесть. Хорнблауэр сунул хлеб в карман. Во двор привели оседланных лошадей; заразившись общим волнением, они рвались вперед под громкие проклятия офицеров. Де Пюзож вскочил в седло и поскакал вперед, остальные за ним. Во дворе остался один солдат, державший под уздцы чалую лошадь Хорнблауэра. Это было к лучшему: Хорнблауэр знал, что не удержится в седле и минуты, если его лошади придет в голову рвануться вперед или встать на дыбы. Он медленно подошел к чалой, которую грум к этому времени немного успокоил, и медленно-медленно забрался в седло. Сдерживая поводьями взволнованное животное, он неторопливо поехал по улице к мосту, следуя вслед за ускакавшими офицерами. Лучше ехать потише и доехать наверняка, чем пустить лошадь в галоп и вылететь из седла. Пушки по-прежнему гремели: видны были клубы дыма над шестифунтовками мичмана Брэйсгедла. Слева в ясном небе вставало солнце. Ситуация у моста казалась достаточно ясной. Там, где арка была взорвана, с обеих сторон перестреливались кучки солдат, а в дальнем конце дамбы, с той стороны Марэ, поднималось облако дыма, там располагалась вражеская батарея. Она била редко и с большого расстояния. Сам Брэйсгедл с абордажной саблей стоял между пушек, вокруг которых суетились его моряки. Заметив Хорнблауэра, он беспечно помахал ему рукой. Английские пушки громыхнули. Чалая встрепенулась, отвлекая внимание Хорнблауэра. Когда он смог взглянуть, колонны уже не было. Вдруг парапет дамбы рядом с ним разлетелся в куски; что-то с силой ударило в мостовую у самых конских копыт и пролетело мимо. Никогда еще ядро не проносилось так близко от Хорнблауэра. Пытаясь совладать с лошадью, он потерял стремя и, как только немного с ней справился, счел разумным спешиться и отвести ее к пушкам. Брэйсгедл приветствовал его широкой ухмылкой. - Здесь они не пройдут, - сказал он. - По крайней мере, если лягушатники не подведут, а они вроде настроены серьезно. Дыра простреливается картечью, так что противнику не удастся перекинуть через нее мост. Не понимаю, зачем они тратят порох. -Я думаю, они проверяют наши силы, - произнес Хорнблауэр с видом крупного знатока. Позволь он себе на минуту расслабиться, его бы тут же затрясло от возбуждения. Он подумал, не выглядит ли он неестественно чопорно, но это лучше, чем обнаружить волнение. Было какое то странное удовольствие в том, чтобы стоять под ревущими пушечными ядрами, изображая закаленного в боях ветерана. Брэйсгедл, казалось, полностью владел собой, он был весел и улыбался. Хорнблауэр внимательно посмотрел на него, гадая, не наигранное ли это, как у него самого, но так и не понял. - Вот они опять, - сказал Брэйсгедл. - Опять небольшая вылазка. Несколько человек врассыпную бежали по дамбе к мосту. На расстоянии ружейного выстрела они упали на землю и открыли огонь; среди них уже были убитые, и стрелки укрывались за мертвыми телами. По эту сторону дыры солдаты отстреливались. - У них нет никаких шансов, - сказал Брэйсгедл. - Посмотрите сюда. По дороге шла главная колонна роялистов, вызванная из города. В этот момент пущенное с другого берега ядро ударило в голову колонны - Хорнблауэр увидел, как падают убитые. Колонна дрогнула. Подскакал де Пузож и принялся выкрикивать команды - колонна оставила на дороге убитых и раненых, свернула и укрылась на болотистом поле за дамбой. Теперь, когда собрались все силы роялистов, у революционеров не осталось почти никаких шансов захватить мост. - Мне стоит доложить об этом ракам,- сказал Хорнблауэр. - На заре в той стороне стреляли, - заметил Брэйсгедл. Узенькая дорожка, окруженная сочной зеленью, вилась среди заболоченной долины в направлении брода, у которого стоял 43-й полубатальон. Прежде чем взобраться в седло, Хорнблауэр под уздцы вывел лошадь на эту дорожку - он решил, что это самый простой способ объяснить ей, куда надо ехать. Вскоре он увидел впереди на берегу красные пятнышки - вдоль реки были расставлены пикеты, на тот маловероятный случай, что это противник попытается перейти через болотистое русло и атаковать британцев с фланга. Потом Хорнблауэр увидел домик у брода; все поле перед ним было красным от солдатских мундиров. Здесь располагалась основная часть полубатальона. В одном месте болото суживалось я небольшой пригорок подходил к воде; здесь стояла кучка солдат в красных мундирах, рядом с ними - лорд Эдрингтон на коне. Хорнблауэр подъехал и доложил обстановку, вздрагивая каждый раз, как лошадь под ним перебирала копытами. - Ни одной серьезной атаки, так вы сказали? - спросил Эдрингтон. - При мне не было ни одной, сэр. - Вот как? - Эдрингтон посмотрел на другой берег реки. - И здесь тоже самое. Ни одной серьезной попытки захватить брод. Почему они показываются время от времени но не нападают? - Я думал, они напрасно жгут порох, сэр, - сказал Хорнблауэр. - Они не дураки, - фыркнул Эдрингтон, вновь внимательно всматриваясь в противоположный берег. - По крайней мере, не будет вреда, если мы примем, что они не дураки. Он повернул лошадь и легким галопом поскакал к основной части своего отряда. Здесь Эдрингтон отдал приказ капитану, который при его появлении вскочил на ноги и вытянулся. Капитан в свою очередь прокричал приказ, его солдаты встали и построились в ровную неподвижную шеренгу. Еще два приказа, и они повернули направо и зашагали в ногу, держа ружья в точности под одним углом. Эдрингтон наблюдал за ними. - Прикрытие с фланга не помешает, - сказал он. С этого берега послышалась канонада, и они обернулись к реке: по дальней стороне вдоль болота быстро шла пехотная колонна. -Та же колонна возвращается, сэр, - сказал ротный командир. - Или другая точно такая же. - Маршируют взад-вперед и изредка палят, - сказал Эдрингтон. - Мистер Хорнблауэр, поставили эмигранты дозор со стороны Киброна? - Со стороны Киброна? - Хорнблауэр был захвачен врасплох. - Черт, вы что, слов не понимаете? Есть там дозор или нет? - Не знаю, - вынужден был сознаться Хорнблауэр. В Киброне стояло шеститысячное эмигрантское войско, и держать с этой стороны дозор казалось совершенно излишним. - Тогда передайте мои приветствия генералу французских эмигрантов и скажите, что я советую ему поставить на дороге сильный отряд, если он до сих пор этого не сделал. - Есть, сэр. Хорнблауэр повернул лошадь на дорогу, идущую к мосту. Солнце палило над опустевшими лугами. Изредка гремела канонада, но в синем небе над головой пел жаворонок. Въезжая на последний склон, за которым дорога спускалась к мосту, Хорнблауэр услышал пальбу; ему почудились крики и стоны. То, что он увидел, въехав на гребень, заставило его натянуть поводья и остановить лошадь. Все поле было полно беглецами в белых мундирах с синими портупеями - они в панике бежали в его сторону. Среди беглецов мелькали скачущие галопом всадники, их обнаженные сабли вспыхивали на солнце. Дальше слева скакала целая кавалерийская колонна, а еще дальше, со стороны ведущей к морю дороги, сверкал строй штыков. Он быстро приближался. В эти несколько кошмарных секунд Хорнблауэр осознал истину: революционеры прорвались между Киброном и Музийяком и, отвлекая эмигрантов маневрами с той стороны реки, захватили их врасплох неожиданной атакой с фланга. Одному небу известно, что произошло в Киброне, сейчас некогда было об этом гадать. Хорнблауэр с трудом заставил лошадь повернуться и ударил ее в бок каблуками, торопя в сторону британцев. Его мотало и бросало в седле, и он отчаянно цеплялся, страшась, что вылетит из седла и попадет в плен. Он подскакал, британцы обернулись на стук подков. Эдрингтон держал свою лошадь под уздцы. - Французы! - хрипло выкрикнул Хорнблауэр, указывая назад. - Они идут! - Ничего другого я и не ожидал, - сказал Эдрингтон. Прежде чем сунуть ногу в стремя, он выкрикнул приказ. К тому времени, когда он был в седле, весь 43-й батальон построился в шеренгу. Адъютант Эдрингтона скакал к берегу, чтобы отозвать стоявших там солдат. - Французы, я полагаю, наступают крупными силами: конница, пехота, пушки? - спросил Эдрингтон. - Пехоту и кавалерию я видел, сэр, - выговорил Хорнблауэр, пытаясь успокоиться и вспомнить. - Пушек не видел. - А эмигранты бегут, как зайцы? - Да, сэр. - Вот и они. За холмиком появились несколько синих мундиров. Французы бежали, спотыкаясь от усталости. - Я полагаю, нам следует прикрыть их отступление, хотя они и не стоят того, чтобы их спасать, - сказал Эдрингтон. - Смотрите! Отряд, который он отправил охранять фланг, стоял на вершине небольшого холма. Солдаты построились в каре, красное на зеленом фоне. Отряд всадников подскакал к холму и закружился вокруг него водоворотом. - Хорошо, что я их там поставил, - спокойно заметил Эдрингтон. - А вот и рота Мэйна. Вернулся отряд, стоявший у брода. Слышались отрывистые приказы. Две роты повернулись кругом. Старший сержант, держа в руках саблю и оправленную серебром трость, Ровнял строй, словно на плацу. - Я полагаю, вам следует остаться со мной, мистер Хорнблауэр, - сказал Эдрингтон. Он направил лошадь между двух колонн, Хорнблауэр тупо следовал за ним. Еще один приказ, и полубатальоу медленно двинулся через долину, сержанты отсчитывали шаг, старший сержант следил за дистанцией. Повсюду, выбиваясь из сил, бежали солдаты-эмигранты. Вот один из них задыхаясь, рухнул на землю. Потом справа за холмом возникла цепочка плюмажей, цепочка сабель - кавалерийский полк рысью скакал вперед. Хорнблауэр увидел, как сабли взметнулись вверх, увидел, как лошади перешли в галоп услышал крики атакующих. Солдаты в красных мундирах не двигались; затем раздался приказ и полубатальон неспешным шагом перестроился в каре. Верховые офицеры оказались в середине. Атакующие всадники были не более чем в сотне ярдов. Один из офицеров начал низким голосом отдавать приказы - он произносил их нараспев, словно распоряжался некой торжественной церемонией. По первому приказу солдаты сняли с плеч ружья, по второму все враз щелкнули открываемыми полками. По третьему приказу все солдаты подняли ружья и прицелились. - Слишком высоко! - сказал старший сержант. - Ниже, эй, седьмой номер. Атакующие были уже в тридцати ярдах. Хорнблауэр видел передовых всадников в развевающихся за плечами плащах. Каждый держал наперевес обнаженную саблю. - Пли! - скомандовал низкий голос. Раздался грохот - все ружья выстрелили одновременно. Каре окуталось облаком дыма. Там, куда смотрел Хорнблауэр, несколько десятков людей и лошадей лежали на земле, некоторые в предсмертных судорогах, некоторые без движения. Кавалерийский полк разбился о каре, словно волна о скалу, и, не причинив вреда, пронесся вдоль его флангов., - Неплохо, - сказал Эдрингтон. Снова зазвучал низкий речитатив; словно марионетки на одной веревочке, стрелявшие только что солдаты перезаряжали ружья. Все враз скусили патроны, все враз забили снаряд, все враз, одинаково наклонив головы, выплюнули пули в ружейные стволы. Эдрингтон внимательно смотрел, как кавалерия беспорядочной толпой собирается в долине. - 43-й вперед марш! - приказал он. Тихо и торжественно каре разделилось на две колонны и продолжило прерванный путь. Отряд, охранявший фланг, присоединился к ним, оставив на холме убитых лошадей и людей. Кто-то крикнул "ура!". - Молчать в строю! - заорал старший сержант. - Сержант, узнайте, кто кричал. Но Хорнблауэр заметил, как тщательно старший сержант следит за дистанцией между колоннами; оно должно было быть в точности таким, чтоб рота, перестроившись, образовала каре. - Вот они опять, - сказал Эдрингтон. Кавалерия построилась для новой атаки, но каре уже ждало ее. Лошади устали, а люди порастеряли свой пыл. На английских солдат двигалась не прежняя сплошная стена всадников, а отдельные кучки, которые бросались то туда, то сюда, и отскакивали в сторону, натолкнувшись на ряд штыков. Атака была слишком слаба, чтоб устоять перед беглым огнем; по команде сержанта солдаты время от времени обстреливали наиболее назойливые отряды. Хорнблауэр видел, как один человек (судя по золотому шитью на мундире - офицер) натянул поводья перед строем штыков и вытащил пистолет. Прежде чем он успел выстрелить, разом грянули полдюжины ружей; лицо офицера превратилось в жуткую кровавую маску, он вместе с лошадью рухнул на землю. Потом кавалерия разом повернулась, как скворцы на поле, и колонна могла продолжать свой путь. - Никакой дисциплины у этих французов, что с той стороны, что с этой, - сказал Эдрингтон. Колонна двигалась к морю, к спасительным кораблям, но Хорнблауэру казалось, что она еле ползет. Солдаты с томительной тщательностью печатали шаг, а рядом и впереди бурным потоком неслись эмигранты, торопясь укрыться в безопасности. Оглядываясь, Хорнблауэр видел наступающие колонны - революционная пехота нагоняла. - Только позвольте людям бежать, и вы ничего другого от них уже не добьетесь, - сказал Эдрингтон, проследив взгляд мичмана. Крики и стрельба с фланга привлекли их внимание. По полю рысью неслась запряженная в повозку кляча. Повозка подпрыгивала на кочках, кто-то в моряцкой одежде держал поводья, другие моряки отстреливались от нападающих всадников. Это был Брейсгедл на своей ассенизационной повозке -он потерял пушки, зато спас людей. Когда повозка приблизилась к колоннам, преследователи отстали; Брейсгедл заметил Хорнблауэра и возбужденно ему замахал. - Боадицея и ее колесница! [Боадицея - королева в древней Британии. После тою, как ее обесчестили римляне, разъезжала в колеснице, призывая соотечественников к отмщению.] - завопил он. - Вы очень обяжете меня, сэр! - гаркнул Эдринггон - если отправитесь вперед и подготовите все к нашей погрузке. - Есть, сэр! Тощая лошаденка рысью побежала вперед, таща за собой подпрыгивающую повозку, ухмыляющиеся моряки цеплялись за борта. Сбоку волной накатила пехота; безумная размахивающая руками, бегущая толпа пыталась перерезать 43-му путь. Эдринггон взглядом окинул поле. - 43-й! В развернутый строй! - крикнул он. Словно хорошо смазанная машина, полубатальон выстроился в ряд на пути бегущей толпы; каждый солдат вставал на свое место, словно кирпич в кладку. - 43-й вперед марш! Медленно и неумолимо красная цепочка двинулась вперед. Толпа бежала к ней, офицеры размахивали шпагами, зовя людей за собой. - Заряжай! Ружья разом опустились вниз, щелкнули зарядные полки. - Цельсь! Ружья поднялись вверх, толпа заколебалась. Кто-то пытался отступить в толпу и укрыться за телами товарищей. - Пли! Грохот выстрелов. Хорнблауэр, глядя с лошади поверх голов, видел, как рухнули подкошенные выстрелами передовые французы. Красная цепочка двигалась вперед; после каждого шага раздавался приказ, и солдаты перезаряжали, как автоматы. Пятьсот ртов выплевывали пятьсот пуль, пятьсот правых рук враз поднимали пятьсот шомполов. Когда солдаты вскидывали ружья, чтобы прицелиться, красная цепочка оказывалась среди убитых и раненых; при наступлении толпа отпрянула назад, и теперь под угрозой огня отступала дальше. Залп был дан, наступление продолжалось. Новый залп, новое наступление. Толпа рассыпалась, кто-то обратился в бегство. Теперь все повернулись спинами к стрелкам и бросились бежать. Склоны холма были черны от бегущих людей, как тогда, когда бежали эмигранты. - Стой! Наступление прекратилось; цепочка перестроилась в сдвоенную колонну и продолжала отступление. - Весьма удовлетворительно, - заметил Эдринггон. Лошадь Хорнблауэра осторожно переступала через убитых и раненых, а сам он так старался усидеть в седле, так растерялся, что не сразу заметил, что они поднялись на последний склон и перед ними блещет залив. Здесь качались на якоре корабли и - о благословенное зрелище! - шлюпки гребли к берегу. Как раз вовремя - самые отчаянные из революционных пехотинцев уже настигали колонны, обстреливая их издалека. То один, то другой солдат падал убитым. - Сомкнись! - командовал сержант, и колонны твердо шли вперед, оставляя за собой убитых и раненых. Лошадь под адъютантом вдруг фыркнула, прянула в сторону и упала на колени, затем, брыкаясь, стала заваливаться на бок. Веснушчатый адъютант успел высвободить ноги из стремян и отскочить в сторону: еще немного, и лошадь придавила бы его. - Вы ранены, Стэнли? - спросил Эдринггон. - Нет, милорд. Все в порядке, - ответил адъютант, отряхивая красный мундир. - Вам недолго придется идти пешком, - сказал Эдринггон. - Нет надобности высылать солдат вперед, чтобы отогнать этот сброд. Встанем здесь. Он посмотрел на рыбачьи хижины, на бегущих в панике эмигрантов, на революционную пехоту, наступающую по полям. Времени на размышления не оставалось. Солдаты в красных мундирах вбежали в дома, и вскоре уже высовывали из окон ружья. К счастью, рыбацкая деревушка охраняла подход к морю с одной стороны, с другой же был крутой и неприступный склон, на вершине которого уже закрепились солдаты в красных мундирах. В промежутке между этими точками две роты выстроились в развернутый строй, едва укрытый за небольшим береговым валом. Эмигранты уже грузились в качающиеся на слабых волнах шлюпках. Хорнблауэр услышал пистолетный выстрел и догадался, что кто-то из офицеров использовал последний довод, способный сдержать обезумевших от страха людей, не дать всем сразу набиться в шлюпки и потопить их. Артиллерийская батарея закрепилась на расстоянии ружейного выстрела и обстреливала британские позиции, за ней собралась революционная пехот