зал он. - Я плохо себе чувствую. Но я отправлюсь к Его Высочеству. Умоляю вас, подождите меня. - До заката, - непреклонно отвечал Таплинг. Дюра окликнул слугу-негра, который скрючился под ослиным животом, прячась от солнца, и с усилием взгромоздил свое жирное тело на ослиный круп. Снова вытерев лицо он в некотором замешательстве взглянул на англичан. - Ждите меня, - были его последние слова. Ослик затрусил обратно к городским воротам. - Он боится бея, - сказал Таплинг, провожая консула взглядом. - По мне лучше двадцать беев, чем один разъяренный адмирал сэр Джон Джервис. Что он скажет об этой новой задержке, когда флот и так на голодном пайке? Он мне кишки выпустит. - От этих мавров не приходится ждать пунктуальности, - произнес Хорнблауэр с беспечностью человека, который сам ни за что не отвечает. Но подумал он о Британском флоте, который без друзей, без союзников, ценой отчаянных усилий поддерживает блокаду враждебной Европы перед лицом превосходящих сил противника, штормов, болезней, а теперь еще и голода. - Посмотрите-ка! - вдруг сказал Таплинг. В пересохшей сточной канаве появилась большая серая крыса. Она села и принялась осматриваться, не обращая внимания на яркий солнечный свет. Таплинг топнул на нее ногой, но и тогда крыса не особо встревожилась. Он снова топнул, она попыталась спрятаться обратно в водосток, оступилась, упала, немного подергалась, потом поднялась на лапки и исчезла в темноте. - Старая крыса, - сказал Таплинг. - Наверное, из ума выжила. Может даже слепая. Ни слепые, ни зрячие крысы Хорнблауэра не волновали. Он пошел к баркасу, дипломат следовал за ним. - Максвелл, разверни-ка грот, чтоб он давал нам немного тени, - сказал Хорнблауэр. - Мы останемся здесь до вечера. - Как все-таки хорошо в мусульманском порту, сказал Таплинг, усаживаясь на швартовую тумбу рядом со шлюпкой. - Не надо волноваться, что матросы сбегут. /Не надо волноваться, что они напьются. Всех-то и забот, что бычки да ячмень. И как поджечь этот трут. Он вынул из кармана трубку, продул и собрался набивать. Грот затенял теперь шлюпку, и матросы уселись на носу, переговариваясь вполголоса, другие поудобнее расположились на корме. Шлюпка мерно покачивалась на легкой зыби. Ритмичное поскрипывание кранцев между шлюпкой и причалом убаюкивало, город и порт дремали в послеполуденный зной. Однако живой натуре Хорнблауэра тяжело было сносить длительное бездействие. Молодой человек взобрался на пристань, прошелся туда-сюда, чтобы размять ноги. Мавр в белом одеянии и тюрбане нетвердой походкой вышел на солнечный свет у края воды. Его качало, и он широко расставлял ноги, пытаясь сохранить равновесие. - Вы говорили, сэр, что мусульманам запрещено употреблять спиртное? - спросил Хорнблауэр сидевшего на корме Таплинга. - Не то чтоб совсем запрещено, - осторожно ответил Таплинг, - но спиртное предано анафеме, поставлено вне закона и его трудно достать. - Кое-кто ухитрился его достать, сэр, - заметил Хорнблауэр. - Дайте-ка глянуть, - сказал Таплинг, вставая. Матросы, наскучившие ожиданием и всегда интересующиеся насчет выпивки, тоже перелезли на пристань. - Похож на пьяного, - согласился Таплинг. - Набрался до краев, - сказал Максвелл, когда мавр пошел полукругом. В конце полукруга мавр упал ничком, из-под длинной одежды высунулась коричневая нога и тут же втянулась обратно. Теперь он лежал без движения, положив голову на руки. Упавший на землю тюрбан обнажил бритую голову с прядью волос на макушке. - Лишился мачт, - сказал Хорнблауэр. - И сел на мель, - закончил Таплинг. Мавр лежал, ни на что не обращая внимания. - А вот и Дюра, - сказал Хорнблауэр. Из ворот вновь появилась массивная фигура на осле. Следом, тоже на осле, ехал другой дородный мавр. Обоих осликов вели слуги-негры. Сзади шли человек десять темных личностей, чьи мушкеты и подобие формы выдавали солдат. - Казначей Его Высочества, - представил Дюра, когда оба спешились. - Явился получить золото. Дородный мавр высокомерно посмотрел на англичан. Солнце палило. Дюра по-прежнему обливался потом. - Золото здесь. - Таплинг указал на шлюпку. - Оно на корме барказа. Вы его увидите, когда мы увидим припасы которые собираемся купить. Дюра перевел его слова на арабский. Потом они с казначеем обменялись несколькими фразами, и казначей очевидно, сдался. Он обернулся к воротам и махнул рукой! Видимо, это был условленный сигнал, потому что из ворот тут же выступила печальная процессия: длинная цепочка полуголых людей, белых, цветных, мулатов. Каждый сгибался под тяжестью мешка с зерном. Рядом шли надсмотрщики с палками. - Деньги, - перевел Дюра слова казначея. По команде Таплинга матросы принялись вытаскивать на причал тяжелые мешки с золотом. - Когда зерно будет на пирсе, я прикажу отнести золото туда же, - сказал Таплинг Хорнблауэру. - Последите за ним, пока я загляну хотя бы в несколько мешков. Таплинг подошел к веренице рабов. Открывая то один, то другой мешок, он заглядывал внутрь и доставал пригоршню золотистого ячменя. Некоторые мешки он ощупывал снаружи. - Никакой возможности проверить все сто тонн ячменя, - заметил он, возвращаясь к Хорнблауэру. - Полагаю, в нем изрядная доля песка. Таков уж обычай правоверных. Цена назначена соответственно. Очень хорошо, эффенди. [Эффенди - господин. (арабск.)] По знаку Дюра подгоняемые надсмотрщиками рабы затрусили к воде и начали грузить мешки на пришвартованный к причалу лихтер. Первые десять человек принялись раскладывать груз на дне лихтера, другие затрусили за новыми мешками. Тела их лоснились от пота. Тем временем из ворот появились два смуглых погонщика. Перед собой они гнали небольшое стадо. - Жалкие заморыши, - произнес Таплинг, разглядывая бычков, - но плата учитывает и это. - Золото, - сказал Дюра. Вместо ответа Таплинг открыл один из мешков, вытащил пригоршню золотых гиней и водопадом ссыпал их обратно. - Здесь пять сотен гиней, - сказал он. - Четырнадцать мешков, как вы можете видеть. Вы получите их, как только лихтеры будут загружены и снимутся с якоря. Дюра усталым жестом вытер лицо. Ноги едва держали его. Он оперся на стоявшего позади спокойного ослика. Бычков сгоняли по сходням другого лихтера. Еще одно стадо прошло через ворота и теперь ждало своей очереди. - Дело идет быстрее, чем вы боялись, - сказал Хорнблауэр. - Видите, как они гоняют этих бедняг, - нравоучительно произнес Таплинг. - Гляньте-ка! Дела идут быстро, если не щадить людей. Цветной раб свалился под тяжестью своей ноши и лежал, не обращая внимания на град палочных ударов. Ноги его слабо подергивались. Кто-то оттащил его в сторону, и движение мешков в сторону лихтера возобновилось. Другой лихтер быстро заполнялся стиснутым в сплошную мычащую массу скотом. -Надо же. Его Туземное Высочество держит свое слово, - дивился Таплинг. - Если бы меня спросили раньше, я бы согласился на половину. Один из погонщиков сел на причал и закрыл лицо руками, посидел так немного и повалился на бок. - Сэр, - начал Хорнблауэр, обращаясь к Таплингу. Оба англичанина в ужасе посмотрели в друг на друга, пораженные одной мыслью. Дюра начал что-то говорить. Одной рукой он держался за ослиную холку, другой жестикулировал, как бы произнося речь, но в его хриплых словах не было никакого смысла. Лицо его раздулось больше своей природной толщины, исказились, к щекам прилила кровь, так что они побагровели даже под густым загаром. Дюра отпустил ослиную холку и на глазах у англичан пошел по большому полукругу. Голос его перешел в шепот, ноги подкосились, он упал на четвереньки, а затем и плашмя. - Это чума! - воскликнул Таплинг. - Черная смерть! Я видел ее в Смирне в 96-м. Англичане отпрянули в одну сторону; казначей и солдаты в другую. Посредине осталось лежать подергивающееся тело. - Чума, клянусь святым Петром! - взвизгнул молодой матрос. Он был готов броситься к барказу, остальные побежали бы за ним. - Стоять смирно! - рявкнул Хорнблауэр. Он испугался не меньше других, но привычка к дисциплине так прочно въелась в него, что он машинально остановил панику. - Какой же я дурак, что не подумал об этом раньше, - сказал Таплинг. - Эта умирающая крыса, этот тип, которого мы приняли за пьяного... Я должен был догадаться! Сержант казначейского эскорта и главный надсмотрщик что-то бурно обсуждали между собой, то и дело тыкая пальцами в сторону умирающего Дюра; сам казначей прижимал к себе одежду и с зачарованным ужасом глядел себе под ноги, где лежал несчастный. - Сэр, - обратился Хорнблауэр к Таплингу, - что нам делать? Характер Хорнблауэра в чрезвычайных обстоятельствах требовал действовать немедленно. - Что делать? - Таплинг горько усмехнулся. - Мы останемся здесь и будем гнить. - Здесь? - Флот не примет нас обратно. По крайней мере, пока не пройдут три недели карантина. Три недели после последнего случая заболевания. - Чушь! - сказал Хорнблауэр. Все его уважение к старшим взбунтовалось против услышанного. - Никто не отдаст такого приказа. - Вы думаете? Вы видели эпидемию на флоте? Хорнблауэр не видел, но слышал, как на флотах девять из десяти умирали от сыпного тифа. Тесные корабли, где на матроса приходится по двадцать два дюйма, чтобы подвесить койку - идеальные рассадники эпидемий. Хорнблауэр понял, что ни один капитан, ни один адмирал не пойдут на такой риск ради двадцати человек, составляющих команду барказа. Две стоявшие у причала шебеки неожиданно снялись с якорей и на веслах выскользнули из гавани. - Наверное, чума разразилась только сегодня, - задумчиво сказал Хорнблауэр. Его привычка к умозаключениям оказалась сильнее тошнотворного страха. Погонщики бросили свою работу, оставив товарища лежать на пристани. У городских ворот стражники загоняли народ обратно в город - видимо, слух о чуме уже распространился и вызвал панику, а стражники только что получили приказ не давать обитателям разбегаться по окрестностям. Скоро в городе начнут твориться кошмарные вещи. Казначей взбирался на осла; толпа рабов рассеялась, как только разбежались надсмотрщики. - Я должен доложить на корабль, - сказал Хорнблауэр. Таплинг, штатский дипломат, не имел над ним власти. Вся ответственность лежала на Хорнблауэре. Команда барказа подчинялась Хорнблауэру, ее поручил ему капитан Пелью, чья власть исходила от короля. Удивительно, как быстро распространяется паника. Казначей исчез, негр Дюра ускакал на осле своего бывшего хозяина, солдаты ушли толпой. На пирсе остались только мертвые и умирающие. Вдоль побережья, под стеной, лежал путь в окрестности города, туда все и устремились. Англичане стояли одни, у ног их лежали мешки с золотом. - Чума передается по воздуху, - говорил Таплинг. - Даже крысы умирают от нее. Мы были здесь несколько часов. Мы были достаточно близко... к этому... - Он кивнул в сторону умирающего Дюра. - Мы с ним говорили, до нас долетало его дыхание. Кто из нас будет первым? - Посмотрим, когда придет время, - сказал Хорнблауэр. Это было в его натуре: бодриться, когда другие унывают. Кроме того, он не хотел, чтобы матросы слышали слова Таплинга. - А флот! - горько произнес Таплинг. - Все это, - он кивнул в сторону брошенных лихтеров, один из которых был почти полон скота, другой - мешков с зерном. - Все это было бы для него спасением. Люди и так на двух третях рациона. - Мы что-нибудь придумаем, черт возьми, - сказал Хорнблауэр. - Максвелл, погрузите золото обратно в шлюпку и уберите этот навес. Вахтенный офицер Его Величества судна "Неустанный" увидел, что корабельный барказ возвращается из города. Легкий бриз покачивал фрегат и транспортный бриг на якорях. Барказ, вместо того чтоб подойти к борту, зашел под корму "Неустанного" с подветренной стороны. - Мистер Кристи! - крикнул Хорнблауэр, стоя на носу барказа. Вахтенный офицер подошел к гакаборту. - В чем дело? - спросил он с удивлением. - Мне надо поговорить с капитаном. - Так поднимитесь на борт и поговорите с ним. Какого черта? - Прошу вас, спросите капитана Пелью, может ли он поговорить со мной. В окне кормовой каюты появился Пелью - он явно слышал разговор. - Да, мистер Хорнблауэр? - Хорнблауэр сообщил новости. - Держитесь с подветренной стороны, мистер Хорнблауэр. - Да, сэр. Но припасы... - Что с ними? Хорнблауэр обрисовал ситуацию и изложил свою просьбу. - Это несколько необычно, - задумчиво сказал Пелью. - Кроме того... Он не хотел орать во всеуслышанье, что вскоре вся команда барказа может умереть от чумы. - Все будет в порядке, сэр. Там недельный рацион для эскадры. Это было самое главное. Пелью должен был взвесить с одной стороны, возможную потерю транспортного брига, с другой - несравненно более важную возможность получить припасы, которые позволят эскадре продолжить наблюдение за средиземноморским побережьем. С этой точки зрения предложение Хорнблауэра выглядело вполне разумным. - Что ж, очень хорошо, мистер Хорнблауэр. К тому времени, как вы доставите припасы, я закончу перевозить команду. Назначаю вас командовать "Каролиной". - Спасибо, сэр. - Мистер Таплинг останется с вами пассажиром. - Хорошо, сэр. Так что когда команда барказа, обливаясь потом и налегая на весла, привела оба лихтера в залив, "Каролина", оставленная своей командой, покачивалась на волнах, а с борта "Неустанного" десяток любопытных в подзорные трубы наблюдал за происходящим. Хорнблауэр с полудюжиной матросов поднялся на борт брига. - Прям-таки чертов Ноев ковчег, сэр, - сказал Максвелл. Сравнение было очень точным: гладкая верхняя палуба "Каролины" была разделена на загоны для скота, а чтоб облегчить управление судном, над загонами были уложены мостки, образующие почти сплошную верхнюю палубу. - И всякой твари по паре, сэр, - заметил другой матрос. - Но у Ноя все твари сами заходили парами, - сказал Хорнблауэр. - Нам же не так повезло. И сначала придется погрузить зерно. Раздраить люки! При нормальных условиях две-три сотни матросов с "Неустанного" быстро перегрузили бы мешки с лихтера, но теперь все это предстояло сделать восемнадцати матросам с барказа. К счастью, Пелью был достаточно добр и предусмотрителен, он приказал вынуть из трюма балласт, не то пришлось бы делать сперва эту утомительную работу. - Цепляйте к талям, - сказал Хорнблауэр. Пелью посмотрел, как первые мешки с зерном медленно поднялись над лихтером, проплыли по воздуху и опустились в люк "Каролины". - Он справится, - решил Пелью. - Мистер Болтон, пожалуйста, команду на шпиль, с якоря сниматься. Хорнблауэр, распоряжавшийся погрузкой, услышал голос Пелью, усиленный рупором: - Удачи, мистер Хорнблауэр. Доложитесь через три недели в Гибралтаре. - Очень хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Хорнблауэр обернулся и увидел рядом матроса, державшего руку под козырек. -Простите, сэр. Слышите, как они мычат, сэр? Жарко ужасно, и они пить хотят, сэр. - Черт! - сказал Хорнблауэр. До заката ему этот скот не загрузить. Он оставил несколько человек продолжать погрузку и вместе с остальными стал придумывать, как же напоить несчастных животных. Полтрюма "Каролины" было заполнено фуражом и бочонками с водой, но воду эту пришлось перекачивать в лихтер с помощью помпы и шланга. Почуяв воду, бедные животные бросились к ней. Лихтер накренился и чуть было не перевернулся. Один из матросов (к счастью, он умел плавать) спрыгнул с лихтера через борт - иначе его задавили бы насмерть. - Черт! - сказал Хорнблауэр, и далеко не в последний раз. Без всякой подсказки ему предстояло научиться, как обращаться со скотом в море: чуть ли не каждую секунду он получал новый урок. Действительно, странные обязанности выпадают иногда флотскому офицеру. Давно стемнело, когда Хорнблауэр разрешил своим людям закончить работу; на следующий день он поднял их ни свет, ни заря. Утро только начиналось, когда они закончили погрузку мешков, и перед Хорнблауэром встала новая проблема: как перегружать бычков с лихтера. Животные провели ночь на судне, почти без пищи и воды, и были настроены недружелюбно. Однако поначалу, пока они стояли тесно, все оказалось не так уж сложно. На ближайшего бычка надели подпругу, прицепили к ней тали, животное повисло в воздухе и опустилось через отверстие в мостках. Его легко загнали в одно из стойл. Моряки кричали и размахивали рубашками, это их веселило. Однако следующий бычок, когда с него сняли подпругу, пришел в ярость и принялся гоняться за ними по палубе, грозя насмерть заколоть рогами, пока не забежал в стойло, где его быстро заперли на щеколду. Хорнблауэр, глядя, как солнце быстро встает на востоке, не находил во всем этом ничего смешного. По мере того, как лихтер пустел, бычкам оставалось все больше места; они носились по палубе, и поймать их, чтоб надеть подпругу, становилось все более опасным. Вид их собратьев, с мычанием проплывающих над головами, отнюдь не успокаивал полудиких бычков. Еще до середины дня люди Хорнблауэра так вымотались, словно выдержали бой, и не один из них с радостью поменял бы свою новую работу на обычный матросский труд, например взбираться на рей и брать рифы на марселе в штормовую ночь. Когда Хорнблауэр догадался разделить внутренность лихтера на части ограждениями из рангоутного дерева, дело пошло лучше, но это заняло время, и до того, как они это сделали, стадо понесло некоторые потери: бешено носясь по палубе, бычки затоптали парочку наиболее слабых животных. Некоторое разнообразие внесла подошедшая с берега лодка со смуглыми гребцами-маврами и казначеем на корме. Хорнблауэр оставил Таплинга торговаться - видимо, бей не настолько испугался чумы, чтоб позабыть про деньги. Хорнблауэр настоял только, чтоб лодка держалась на приличном расстоянии с подветренной стороны, и чтоб деньги отправили к ней по воде в пустых бочонках из-под рома. Наступила ночь, а в стойла перегрузили едва ли половину животных. Хорнблауэр тем временем ломал голову, как их напоить и накормить. Он тут же подхватывал любые намеки, которые удавалось дипломатично выудить из тех матросов, кто был родом из деревни. Лишь начало светать, он снова выгнал людей на работу. Он немного развлекся, глядя, как Таплинг прыгает на мостки, спасаясь от разъяренного быка. К тому времени, как всех животных благополучно заперли в стойлах, перед Хорнблауэром встала новая задача, которую один из матросов элегантно обозначил как "выгребание навоза". Задать корм... Напоить... Выгрести навоз... Полная палуба скота обещала достаточно работы для восемнадцати человек, а ведь надо будет еще управлять судном. Но в том, что люди заняты, есть свое преимущество, мрачно решил про себя Хорнблауэр: с тех пор как началась работа, про чуму не говорили совсем. Место, где стояла "Каролина", не было защищено от северо-восточных ветров, и Хорнблауэр счел необходимым вывести ее в открытое море, пока они не задуют. Он собрал своих людей и поделил их на вахты; поскольку он был единственным навигатором, ему пришлось назначить рулевого и младшего рулевого, Джордана, вахтенными офицерами. Кто-то вызвался быть коком, и Хорнблауэр, обведя собравшихся взглядом, назначил Таплинга помощником кока. Тот открыл было рот, но, увидев выражение хорнблауэрова лица, предпочел промолчать. Ни боцмана, ни плотника... врача тоже нет, как мрачно заметил про себя Хорнблауэр. С другой стороны, если потребность во враче и возникнет, то, надо надеяться, ненадолго. -Левая вахта, отдать кливера и грот-марсель, - приказал Хорнблауэр. - Правая вахта, на шпиль. Так началось путешествие Его Величества транспортного брига "Каролина", ставшее (благодаря сильно приукрашенным байкам, которые матросы травили долгими собачьими вахтами в последующих плаваниях) легендарным во всем Королевском Флоте. "Каролина" провела свои три недели карантина в бездомных странствиях по западной части Средиземного моря. Ей надо было держаться ближе к Проливу, чтобы западные ветры и преобладающие течения со стороны океана не отнесли ее слишком далеко от Гибралтара. Она лавировала между испанскими и африканскими берегами, оставляя за собой крепнущий запах коровника. "Каролина" была старым, потрепанным судном: в любую погоду она текла, как решето; у помпы постоянно стояли матросы, то откачивая воду, то поливая водой палубу, чтоб ее очистить, то качая воду животным. Верхний рангоут "Каролины" делал ее неуправляемой в свежий бриз; ее палубные пазы, естественно, текли, и вниз постоянно капала неописуемо мерзкая жижа. Единственным утешением было обилие свежего мяса. Многие матросы не ели его последние месяца три. Хорнблауэр щедро жертвовал по бычку в день: в таком жарком климате мясо долго не хранится. Так что его люди пировали, ели бифштексы и языки; многие из них ни разу в жизни не пробовали бифштекса. Но с питьевой водой было плохо - это тревожило Хорнблауэра даже сильнее, чем обычного капитана: бычки постоянно хотели пить. Дважды Хорнблауэру приходилось высаживать на заре десант, захватывать какую-нибудь деревушку и наполнять бочки речной водой. Дело это было опасное. Когда после второй вылазки "Каролина" торопилась прочь от берега, из-за мыса на всех парусах вышел испанский люггер береговой охраны - guarda-costa. Первым его заметил Максвелл. Хорнблауэр увидел люггер раньше, чем Максвелл успел доложить о появлении неприятеля. - Очень хорошо. Максвелл, - сказал Хорнблауэр, пытаясь не выдать волнения. Он направил на люггер подзорную трубу. Тот был в милях в трех, не больше, с наветренной стороны, и "Каролина" оказалась заперта в бухте. Пути к спасению были отрезаны. За то время, что они сделают два фута, люггер сделает три, а неуклюжий рангоут "Каролины", не позволял ей идти круче восьми румбов к ветру. Хорнблауэр смотрел, в нем вскипало накопленное за последние семнадцать дней раздражение. Он злился на судьбу, впутавшую его в глупую историю. Он ненавидел "Каролину", ее неуклюжесть, ее вонь и ее груз. Он негодовал на свою неудачливость, загнавшую его в это безнадежное положение. - Черт! - произнес Хорнблауэр, от гнева буквально топая ногами по мосткам. - Тысяча чертей! "Надо же", - с любопытством подумал он, - "я пляшу от гнева". Но эта боевая лихорадка означало, что так просто он не сдастся. План действий созревал. Сколько человек в команде испанского guarda-costa? Двадцать? Это - от силы, ведь задача подобных люггеров - бороться с мелкими контрабандистами. Поскольку внезапность на его стороне, у него есть шанс, несмотря на четыре восьмифунтовки, которые нес люггер. - Пистолеты и абордажные сабли, ребята, - сказал он - Джордан, выбери двух матросов и встань с ними тут, на виду. Остальные, спрячьтесь. Спрячьтесь. Да, мистер Таплинг, вам можно с нами. Не забудьте вооружиться. Никто не будет ожидать сопротивления от нагруженного скотом транспортного судна; испанцы думают, что на борту не больше двенадцати человек, а там дисциплинированный отряд из двадцати. Главное - подманить люггер достаточно близко. - Круто к ветру, - сказал Хорнблауэр стоявшему внизу рулевому. - Приготовьтесь прыгать, ребята. Максвелл, если кто-нибудь, высунется до моего приказа, застрели его собственной рукой. Это приказ, если ослушаешься, тебе будет плохо. - Есть, сэр, - сказал Максвелл. Люггер приближался к ним; несмотря на слабый ветер, под его острым носом пенилась вода. Хорнблауэр посмотрел вверх и убедился, что "Каролина" не несет флага. Это делало его план допустимым с точки зрения морских законов. Раздался выстрел и над люггером поднялось облачко дыма: стреляли по курсу "Каролины". - Я лягу в дрейф, Джордан, - сказал Хорнблауэр. - Грот-марса-брасы. Руль под ветер. "Каролина" привелась к ветру и лежала, покачиваясь: казалось, самое беспомощное на свете судно сдается на милость победителя. - Ни звука, ребята, - сказал Хорнблауэр. Животные жалобно мычали. Вот и люггер, отчетливо видна вся его команда. Хорнблауэр видел офицера, тот стоял на грот-вантах, готовясь перепрыгнуть на "Каролину". Все остальные беззаботно посмеивались над уродливой "Каролиной" и доносившихся из нее мычанием. - Ждите, ребята, ждите, - сказал Хорнблауэр. Люггер подошел к борту. Кровь прихлынула Хорнблауэру к щекам, когда он спохватился, что безоружен. Он велел своим людям взять пистолеты и сабли, он посоветовал Таплингу вооружиться, а сам совершенно забыл, что ему тоже понадобятся шпага и пистолет. Исправлять это было поздно. Кто-то с люггера окрикнул его по-испански, и Хорнблауэр жестами показал, что не понимает. Люггер коснулся "Каролины" бортом. - За мной, ребята! - закричал Хорнблауэр. Он побежал по мосткам, и, сглотнув, прыгнул на державшегося за ванты офицера. В воздухе он снова сглотнул; обрушившись всем телом на несчастного, он обхватил его за плечи и с ним рухнул на палубу. Позади слышались громкие крики: команда "Каролины" прыгала на люггер. Топот ног, треск, грохот. Хорнблауэр поднялся. Максвелл только что зарубил офицера саблей. Таплинг впереди матросов бежал на нос; он размахивал саблей и вопил, как сумасшедший. Через мгновение все было кончено. Изумленные испанцы не успели шевельнуть пальцем в свою защиту. Так что на двадцать второй день карантина транспортный бриг вошел в Гибралтарский залив, ведя с подветренного борта захваченный люггер guarda-costa. Густой запах коровника тоже был при нем, но, по крайней мере, когда Хорнблауэр поднялся на борт "Неустанного", у него был ответ для мистера мичмана Брэйсгедла. - Привет, Ной, как поживают Сим и Хам? - спросил мистер Брэйсгедл. - Сим и Хам взяли приз, - сказал Хорнблауэр. - Сожалею, что мистер Брэйсгедл не может сказать о себе того же. Но главный интендант эскадры, когда Хорнблауэр доложился ему, сказал такое, что тот даже не нашелся ответить. - Вы что, хотите сказать, мистер Хорнблауэр, - спросил главный интендант, - что вы позволяли матросам есть свежее мясо? По быку в день на восемнадцать человек? На борту было достаточно обычной провизии. Это невероятное расточительство, мистер Хорнблауэр, вы меня удивляете. ГЕРЦОГИНЯ И ДЬЯВОЛ Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр привел шлюп "Ла рев", приз судна Его Величества "Неустанный", на стоянку в Гибралтарский залив. Он нервничал: спроси его сейчас, уж не думает ли он, что весь Средиземноморский флот наблюдает за ним в подзорные трубы, Хорнблауэр лишь рассмеялся бы в ответ на это фантастическое предположение; но именно так он себя чувствовал. Никто еще не оценивал так старательно силу легкого попутного бриза, не измерял так тщательно расстояние между большими линейными кораблями, не рассчитывал с такой точностью, сколько места нужно "Ла рев", чтобы стать на якорь. Джексон, старшина шлюпа, стоял на носу, готовый убрать кливер, и быстро исполнил соответствующий приказ Хорнблауэра. - Руль под ветер, - кричал Хорнблауэр. - Взять на гитовы! "Ла рев" медленно скользила вперед, ее инерция снижалась с потерей ветра. - Отдать якорь! Канат недовольно загромыхал, когда якорь потащил его через клюз, и, наконец, раздался долгожданный плеск о воду - это якорь достиг дна. Хорнблауэр внимательно наблюдал, как "Ла рев" установилась на якоре, и лишь затем немного расслабился. Приз доставлен в целости и сохранности. Коммодор - сэр Эдвард Пелью - явно еще не прибыл, значит, Хорнблауэру следует доложиться адмиралу порта. - Спустите шлюпку, - приказал он, потом, вспомнив о долге милосердия, добавил: - Можете выпустить пленных на палубу. Последние сорок восемь часов они были задраены внизу: каждый командир приза больше всего на свете боится, как бы пленные не захватили судно. Но здесь, в бухте, в окружении всего средиземноморского флота, опасность миновала. Два гребца налегали на весла, и через десять минул Хорнблауэр уже докладывал о себе адмиралу. - Вы говорите, она быстроходна? - спросил последний, оглядывая приз. - Да, сэр. И достаточно маневренна, - отвечал Хорнблауэр. - Я беру ее на службу. Никогда не хватает судов для доставки депеш, - задумчиво сказал адмирал. Несмотря на этот намек, Хорнблауэр приятно удивился, когда получил официальный приказ со множеством печатей, и вскрыв его, прочел, что "сим вам указывается и предписывается" принять под командование Его Величества шлюп "Ла рев" и, сразу по получении направляемых в Англию депеш, "со всей возможной скоростью" проследовать в Плимут. Это - независимое командование, это - возможность вновь увидеть Англию (последний раз Хорнблауэр ступал на родной берег три года назад), наконец это - высокий профессиональный комплимент. Но другое письмо, доставленное вместе с этим, Хорнблауэр прочел с меньшим восторгом. "Их превосходительства, генерал-майор сэр Хью и леди Далримпл, просят и.о. лейтенанта Горацио Хорнблауэра присутствовать на обеде сегодня, в три часа, в губернаторском дворце". Может и приятно пообедать с губернатором Гибралтара и его супругой, однако для и.о. лейтенанта, все пожитки которого умещались в одном маленьком рундучке, необходимость одеться соответственно случаю заметно омрачала это удовольствие. И все же редкий молодой человек не испытал бы радостного трепета, поднимаясь от пристани к губернаторскому дворцу, особенно если его друг мичман Брэйсгедл, происходивший из богатой семьи и располагавший неплохим доходом, одолжил бы ему пару лучших белых чулок из китайского шелка. У Брэйсгедла были полные икры, у Хорнблауэра - тощие, но эту незадачу удалось искусно преодолеть. Две подушечки из пакли, несколько кусков лейкопластыря из докторских запасов - и Хорнблауэр стал обладателем пары превосходных ног, которые не стыдно показать людям. Теперь он мог выставлять вперед левую ногу и кланяться, не боясь, что чулок соберется в складки. Как выразился Брэйсгедл, такой ногой джентльмен может гордиться. В губернаторском дворце Хорнблауэра встретил и провел вперед блестящий и томный адъютант. Хорнблауэр поклонился сэру Хью, суетливому краснолицему старому джентльмену, и леди Далримпл, суетливой краснолицей старушке. - Мистер Хорнблауэр, - сказала леди. - Позвольте представить - Ваше сиятельство, это мистер Хорнблауэр, новый капитан "Ла рев". Ее сиятельство, герцогиня Уорфедельская. Герцогиня, не более не менее! Хорнблауэр выставил вперед положенную ногу, оттянул носок, приложил руку к сердцу и поклонился так низко, как только позволяли его тугие бриджи - он вырос с тех пор, как купил их, поступая на "Неустанный". Подняв взор, он увидел перед собой смелые голубые глаза и некогда прекрасное немолодое лицо. - Так это, значиться, он самый и есть? - спросила герцогиня. - Матильда, милочка, неужели вы доверите меня этому младенцу? Резкая вульгарность произношения ошеломила Хорнблауэра. Он был готов ко всему, кроме того, что шикарно разодетая герцогиня заговорит с акцентом лондонских трущоб. Он уставился на нее, забыв даже выпрямиться, да так замер, подняв подбородок и прижав руку к сердцу. - Ну, прямо гусак на лужайке, - сказала герцогиня. - Щас как зашипит. Она выставила подбородок, уперла руки в колени и закачалась из стороны в сторону - точь-в-точь разъяренный гусь. Очевидно, получилось так похоже на Хорнблауэра, что остальные гости расхохотались. Хорнблауэр был в полном смущении. - Не обижайте парнишку, - сказала герцогиня, приходя ему на помощь и хлопая его по плечу. - Молодой он просто, и нечего тут стыдиться. Наоборот, гордиться надо, что ему в таком возрасте уже доверили судно. К счастью, приглашение к столу спасло Хорнблауэра от дальнейшего смущения, в которое повергла его последняя фраза. Хорнблауэр с другими младшими офицерами и прочей мелюзгой оказался в середине стола; с одного конца восседали сэр Хью и герцогиня, с другого - леди Далримпл и коммодор. Однако женщин было куда меньше, чем мужчин: Гибралтар был, по крайней мере, в техническом смысле, осажденной крепостью. Так что у Хорнблауэра не оказалось дамы ни с одной стороны, ни с другой; справа сидел встретивший его молодой адъютант. - За здоровье Ее Сиятельства, - сказал коммодор, поднимая бокал. - Спасибочки, - отвечала герцогиня. - Очень вовремя, а то я чуть от жажды не сдохла. Она подняла к губам наполненный до краев бокал. Когда она его опустила, бокал был пуст. - Веселенькая у вас будет попутчица, - сказал Хорнблауэру адъютант. - Как это? - изумился Хорнблауэр. Адъютант сочувственно посмотрел на него. - Так вам ничего не сказали? - спросил он. - Как всегда тот, кого это больше всех касается, узнает последним. Отплывая завтра с депешами, вы будете иметь честь везти Ее Сиятельство в Англию. - Господи помилуй, - сказал Хорнблауэр. - Аминь, - благочестиво произнес адъютант, отхлебывая вино. - Какая же гадость эта сладкая малага. Старый Хар накупил ее в 95-м целую уйму, и с тех пор каждый губернатор все пытается ее допить. - Но она-то кто? - спросил Хорнблауэр. - Ее Сиятельство герцогиня Уорфедельская, - отвечал адъютант. - Разве вы не слышали, как леди Далримпл ее вам представила? - Но герцогини так не говорят, - настаивал Хорнблауэр. - Да. Старый герцог был в маразме, когда женился на ней. Ее друзья говорят, что она вдова трактирщика. Можете вообразить, что говорят ее враги. - А как она тут очутилась? - не унимался Хорнблауэр. - Она следует в Англию. Насколько я понимаю, она была во Флоренции, когда туда вошли французы, бежала оттуда в Ливорно, там подкупила шкипера каботажного судна и добралась досюда. Она попросила сэра Хью отправить ее в Англию, а сэр Хью попросил адмирала. Сэр Хью разобьется в лепешку для герцогини, даже если ее друзья говорят что она вдова трактирщика. - Ясно, - сказал Хорнблауэр. За столом послышался взрыв хохота. Герцогиня ручкой ножа тыкала губернатора в обтянутый алой материей бок - убедиться, что, тот понял шутку. - По крайней мере, вам не скучно будет возвращаться домой, - сказал адъютант. В тот самый момент перед Хорнблауэром водрузили дымящийся говяжий филей, и его тревоги померкли перед необходимостью разделывать мясо с соблюдением всех приличий. Он с опаской взял нож, вилку и оглядел собравшихся. - Позвольте положить вам кусочек говядины, Ваше Сиятельство. Мадам? Сэр? Достаточно, сэр? Немного жира. В зале было жарко: орудуя ножом и вилкой, Хорнблауэр обливался потом. К счастью большинство гостей предпочитали другие блюда, так что много резать не пришлось. Пару изуродованных кусков он положил в свою тарелку, скрыв таким образом наиболее явные огрехи. - Говядина из Тетуана, - фыркнул адъютант, - Жесткая и жилистая. Хорошо губернаторскому адъютанту! Он и вообразить не мог, какой пищей богов показалось мясо молодому флотскому офицеру, только что с переполненного фрегата. Даже перспектива принимать герцогиню не могла до конца испортить Хорнблауэру аппетит. А заключительные блюда - меренги, миндальные пирожные, кремы и фрукты - что за упоение для молодого человека, чьим единственным лакомством был воскресный пудинг на нутряном жире с коринкой. - Сладкое портит вкус, - сказал адъютант. Хорнблауэра это не волновало. Теперь шли официальные тосты. Хорнблауэр стоя выпил за здоровье короля и королевской семьи, поднял бокал за герцогиню. - Теперь за наших врагов, - сказал сэр Хью, - чтоб их нагруженные сокровищами галионы попытались пересечь Атлантику. - В добавление, к вашему тосту, сэр Хью, - произнес коммодор с другого конца стола. - Чтобы доны надумали, наконец, выйти из Кадиса. За столом поднялся звероподобный гул. Большая часть присутствующих флотских офицеров принадлежали к средиземноморской эскадре Джервиса [Джон Джервис, впоследствии граф Сент-Винсент (1735-1823) - выдающийся английский флотоводец.], которая последние несколько месяцев моталась по Атлантике в надежде напасть на испанцев, если те посмеют высунуть нос наружу. Джервис вынужден был отправлять свои суда для возобновления запасов, так что офицеры были с тех двух судов его эскадры, что стояли сейчас в порту. - Джонни Джервис сказал бы на это "аминь", - произнес сэр Хью. - По полной за донов, джентльмены, и пусть они выходят из Кадиса. Дамы под предводительством хозяйки покинули комнату, и Хорнблауэр, при первой возможности, извинился и выскользнул из дворца. Он твердо решил не напиваться перед первым самостоятельным плаванием. Может быть, перспектива принимать на борту герцогиню оказалась неплохим лекарством от чрезмерного возбуждения и спасла Хорнблауэра от излишних переживаний по поводу его первого самостоятельного плавания. Он проснулся до зари - еще до краткого в Средиземноморье предрассветного сумрака - убедиться, что его драгоценный корабль готов к встрече с морем, а также с врагами, которыми это море изобиловало. Для защиты от них Хорнблауэр располагал четырьмя игрушечными четырехфунтовыми пушечками, то есть - не мог противостоять никому. Его суденышко - слабейшее в море, даже самый маленький торговый бриг и тот вооружен сильнее. Для слабых созданий единственное спасение - скорость. Хорнблауэр в полумраке посмотрел наверх, туда, где будут подняты паруса, от которых столько будет зависеть. Вместе с двумя своими офицерами - мичманом Хантером и помощником штурмана Виньятом - он прошелся по списку членов команды и еще раз убедился, что все одиннадцать знают свои обязанности. После этого осталось только облачиться в лучшую походную форму, кое-как проглотить завтрак и ждать герцогиню. К счастью, она явилась рано: чтобы проводить герцогиню, Их Превосходительствам пришлось подняться с постели в самый неурочный час. Мистер Хантер со сдерживаемым волнением доложил о приближении губернаторского баркаса. - Спасибо, мистер Хантер, - холодно отвечал Хорнблауэр - так требовала служба, хотя всего несколько недель назад они вместе играли в салки на вантах "Неустанного". Баркас подошел к борту, и два опрятно одетых матроса зацепили трап. "Ла рев" так мало возвышалась над водой, что взобраться на нее не составило труда даже для дам. Губернатор ступил на борт под звуки всего лишь двух дудок - все, что нашлось на "Ла рев" - за ним леди Далримпл. Потом герцогиня, потом ее служанка, молодая женщина, такая красавица, какой могла быть раньше сама герцогиня. Когда на борт поднялись два адъютанта, на палубе "Ла рев" стало так тесно, что некуда было внести герцогинин багаж. - Позвольте показать вам каюту, Ваше Сиятельство, - сказал губернатор. Леди Далримпл сочувственно закудахтала при виде крошечной каюты - там еле помещались две койки, и каждый входящий неизменно бился головой о палубный бимс. - Переживем, - стоически произнесла герцогиня, - а ведь те, кто отправляется в прогулку на Тайберн, и этого сказать не могут. Один из адъютантов в последний момент извлек на свет пакет с депешами и попросил Хорнблауэра расписаться в получении; отзвучали последние прощания, и сэр Хью с леди Далримпл под звуки дудок покинули корабль. - На брашпиль! - закричал Хорнблауэр, как только гребцы барказа взялись за весла. Несколько секунд напряженной работы, и "Ла рев" снялась с якоря. - Якорь поднят, сэр, - доложил Виньят. - Кливер-фалы! - кричал Хорнблауэр. - Грота-фалм! Подняв паруса, "Ла рев" повернулась через фордевинд. Вся команда была занята: одни брали якорь на кат, другие ставили паруса, так что Хорнблауэру пришлось самому салютовать флагом, когда "Ла рев", подгоняемая слабым северо-восточным ветром, обогнула мол и погрузила нос в первый из