офессиональному объединению остеопатов. Это он придумал для них удачную рекламную формулу: "ДО -- доктора для народа". Доктор Вит ощупал его трапециевидные мышцы, мышцы подзатылочную и грудино-ключично-сосковую. Ник уже разбирался в них так же хорошо, как в арлингтонских пригородах, устроенных в общем и целом посложнее человеческого тела. -- Ну и ну, -- сказал доктор, разбитной, добродушный уроженец Среднего Запада, -- будь это наша первая встреча, я, пожалуй, решил бы, что у вас началось трупное окоренение. Что это вы над собой творите? Он провел уже привычную серию тычков, но результатом остался недоволен, вышел из кабинета и вернулся, толкая перед собой страшноватую машину на колесиках. Судя по виду этого устройства -- все сплошь ремни и электроды, -- иракская тайная полиция вполне могла урезонивать с его помощью людей, пишущих на стенах: "Саддам сука! " Доктор Вит смазал грудь Ника каким-то студнем, прикрепил к ней электроды и сказал: -- Будет немного жечь. Ощущение было такое, словно тебя лупят по спине крокетными молотками. При каждом разряде лежавшего на столе Ника сгибало дугой, точно гальванизируемую лягушку на уроке биологии. -- С-сколько в-вольт? -- Уже дошли до тридцати трех. Впечатляет, правда? Выше четырех сотен я подниматься, пожалуй, не стану. Запах горящего мяса может отпугнуть других пациентов. Доктор Вит питал склонность к черному юмору. Он подробно объяснил Нику, что постоянный ток, проходящий сейчас через его тело, предпочтительнее переменного, способного остановить сердце и вообще сварить человека заживо. По прошествии пятнадцати минут доктор отключил аппарат, повертел туда-сюда голову Ника и объявил, что все еще недоволен достигнутым. -- Вы не подумывали о том, чтобы подыскать для себя работу не столь напряженную? -- спросил он, открывая шкафчик и извлекая из него шприц и пузырек с какой-то жидкостью. -- К примеру, податься в авиадиспетчеры? -- И бросить на произвол судьбы пятьдесят пять миллионов уповающих на меня американцев? -- отозвался Ник, осматривая свою грудь в поисках ожогов. -- А это что? -- Это, -- сказал, наполняя шприц, доктор Вит, -- предназначено для особо запушенных случаев. Он всадил иглу в плечо Ника у самой шеи. Ощущение не из приятных, но... -- ooooooox! -- какое блаженство разлилось вдруг по всем его напряженным сухожилиям. Чувство было такое, точно он вдруг вырос до небес. -- Ууф! -- сказал Ник, которому казалось, будто он сидит в кружащем на месте маленьком вертолете. -- Так что это? -- Новокаин. На нем пока и прервемся. -- А рецепт вы мне на него не выпишете? -- Не стоит. Я дам вам таблетки, называются "сома". Принимайте по четыре в день, за руль не садитесь, а через два дня приходите ко мне. Катя по пятидесятому шоссе в сторону Вашингтона и прикидывая, как бы ему ото рваться от охраны, Ник чувствовал себя лучше некуда. Он придумал новую игру. Проскочив мост Рузвельта, он резко свернул направо, к Рок-крик, потом налево, к Уайтхерсту, и взлетел по Фоксхолл к Св. Эвтаназию, где его ожидал преподобный отец Григе. Телохранители, визжа покрышками, подлетели к школе, когда он уже направлялся к ее административному зданию, и, обливаясь потом, бегом устремились за ним. -- Привет, ребята. Ребята выглядели как-то нерадостно. -- Ники, я тебя очень прошу, не делай этого, иначе одному из нас придется пересесть в твою машину. -- Расслабься, Майк. Всего-то кубик новокаина, а сколько удовольствия... Преподобного пришлось ждать, он появился через несколько минут и явно испугался, обнаружив в своей тихой приемной скопище одинаково одетых крепышей. -- А-а, да, -- придя в себя, сказал он. -- Это, надо полагать, те джентльмены, о которых я сегодня читал в газете. Ужасная история. Ник сказал "ребятам", что в кабинете преподобного покушения на него ожидать не приходится, и оставил их наедине с выпусками "Англиканского дайджеста" и "Современного учителя", а сам отправился выяснять, ради какого дела его сюда призвали. -- Большое вам спасибо за то, что пришли, -- сказал Григе, подводя его к кожаном) креслу. Кабинет, казалось, обставлялся еще в 1535 году: тюдоровский дуб от пола до потолка, узкие окна со средниками, вытертый персидский ковер и чуть приметный залах разливавшегося здесь в последние сто лет сухого хереса. Для начала они поболтали немного о недавнем весьма спорном назначении женщины на пост викарного епископа. Бывший когда-то давно католиком, Ник смутно предоставлял себе иерархическую структуру англиканской церкви. Собственно говоря, он понятия не имел, что означают слова "викарный епископ", ему всегда казалось, будто это такой епископ, который кого-то победил. Но понемногу до него начало доходить, что речь идет просто-напросто о помощнике епископа. Поскольку все будущее Джоя зависело от его преподобия Григса, Ник изображал острый интерес к теме разговора, даже когда его преподобие таковой утратил и, откашлявшись, перешел, наконец, к сути дела. -- Как вам известно, мы каждый год проводим аукционы, собирая деньги на содержание наших стипендиатов. Вот я и подумал, может быть, ваша Ассоциация пожелает принять участие в таком аукционе? Из-за нынешнего спада все оказались стеснены в средствах. Даже самые, -- он улыбнулся, -- денежные из наших родителей. Господи ты боже мой! И из-за этого Ник целую неделю корчился точно на угольях! Между тем как преподобный отец всего-навсего собирался поклянчить у него немного денег. "Сома" с новокаином привели Ника в благодушное состояние. Теплая, уютна мысль посетила его: в сущности говоря, с 1604 года ничего практически не изменилось. В тот год Яков I, король Англии, опубликовал (анонимно, поскольку писать памфлеты монархам не к лицу) "Осуждение табака". В памфлете сообщалось, что в 1584 году и остров Септед привезли двух индейцев из Виргинской колонии, дабы они продемонстрировали новомодный обычай, именуемый курением. Если судить по стандартам, установленным "Танцами с волками" и "Последним из могикан", политической корректностью Яков решительно не отличался. "Какие доводы чести либо политики, -- гневался Его королевское величество, 4 способны подвигнуть нас на то, чтобы мы подражали варварской и скотской повадке диких, безбожных, пребывающих в рабстве индейцев, особливо по части обыкновения столь низкого и зловонного?" Далее Его милость признавал, что поначалу курение использовалось в качестве средства для избавления его родственницы, Елизаветы I, от "ос-пин", погубивших ее внешность, но писал при этом, что ныне доктора считают ом мерзостным, отвратительным обыкновением, -- представив своего рода отчет Главного врача за 300 лет до опубликованного в 1964-м отчета Лютера Терри. Что до собственных его воззрений, сообщал Его милость, то курение кажется ем "обычаем, отвратным для взора, ненавистным для нюха, губительным для мозга и опасным для легких, в особенности черным зловонным дымом своим, напоминающим всего более стигийский дым преисподней". Однако уже к 1612 году Яков I передумал. К этому времени казначейство его трещало по швам, распираемое сборами за импорт табака, который ввозился из Виргинской колонии, расположенной в долине названной в его честь реки. Собственно, Его величество не соизволил сказать более ни единого слова относительно сего мерзостного обыкновения. Что, кстати, напоминает нынешнее поведение правительства США, которое то и дело вскрикивает, совсем как капитан Рено после перестрелки в кафе Рика: "Это ужас, ужас! ", между тем как его торговые представители наседают на другие правительства -- в особенности на азиатские, -- требуя, чтобы те не особенно усердствовали по части предупредительных наклеек и тарифов при ввозе в их страны американского зелья. -- Ничего, если я закурю? На миг его преподобие остолбенел. -- Нет, конечно. Пожалуйста, да, разумеется. Ник закурил "Кэмел", воздержавшись, впрочем, от того, чтобы выпустить дым плотным колечком, хотя из него получился бы превосходный нимб для головы его преподобия. -- А... пепельница? -- Конечно, конечно, минуточку, -- пробормотал преподобный отец, беспомощно оглядывая свой кабинет. -- Пепельница у нас наверняка где-нибудь имеется. Однако пепельницы нигде видно не было, а сигарета Ника уже дымилась, точно запальный шнур. Ник, чтобы ускорить процесс, затянулся поглубже. -- Маргарет, -- отчаянно воззвал в телефон его преподобие, -- есть у нас где-нибудь пепельница? Любая, да. И преподобный отец снова сел. -- Сейчас найдут. Ник затянулся еще разок. Пепел опасно навис над персидским ковром. Дверь отворилась, Маргарет внесла треснувшее чайное блюдце с гербом школы Св. Эвтаназия. -- Все, что смогла найти, -- произнесла она тоном, в котором смущение смешивалось с негодованием на то, что ей приходится играть роль пособницы при человеке, извергающем черный зловонный дым. -- Да, Маргарет, спасибо, -- сказал его преподобие, чуть ли не вырвав из ее руки блюдце и вручив его Нику всего за миг до того, как пепел пал на школьный девиз: "Esto excellens inter se" -- "Превосходить друг друга во всем". -- По преимуществу, -- сообщил Ник, -- мы спонсируем разного рода спортивные состязания. Однако полагаю, нам удастся что-нибудь придумать. -- Чудесно! -- сказал его преподобие. -- Мне придется согласовать это с людьми из отдела общественных программ. Впрочем, мы с ними говорим на одном языке. -- Великолепно, -- сказал его преподобие, ерзая в кресле времен королевы Анны. -- Я вот подумал, будет ли необходимо э-э... промульгировать э-э... происхождение полученных средств? -- "Получено от Академии табачных исследований на выполнение наших программ", -- Ник выдохнул дым. -- Стандартная формулировка. -- Да, безусловно. Да. Я думал лишь о том, что, возможно, существует какая-то иная... корпоративная организация, которой мы могли бы выразить благодарность. Э-э... всемерную, разумеется. -- Хм, -- произнес Ник. -- Вообще-то, есть еще Совет по табачным исследованиям. -- Да, -- разочарованно откликнулся его преподобие, -- я так и полагал. СТИ попал недавно в выпуски новостей в связи с процессом Бенавидеса. Суд установил, что табачные компании основали СТИ как "витринную организацию" в пятидесятые годы, когда американские курильщики обнаружили, что кашляют они все сильнее а удовольствия получают все меньше. Идея состояла в том, чтобы убедить всех, будто табачные компании спят и видят, прости господи, как бы им досконально разобраться в "вопросах здоровья". В первом же докладе СТИ вина за распространение рака легких и эмфиземы взваливалась на глобальный прирост объемов цветочной пыльцы. Похоже его преподобие все это знал. -- А каких-либо иных организаций не существует? Ник сложил ладони крышей. -- Мы входим в состав Коалиции за здоровье. -- А! -- Его преподобие хлопнул в ладоши. -- Замечательно! Григе проводил Ника до самой машины. И только рядом с ней Ник спросил: -- Кстати, как дела у Джоя? -- Джоя? -- У моего сына. Он учится у вас в седьмом классе. -- О! Превосходно, -- сказал преподобный отец. -- Очень умный паренек. -- Значит, все в порядке? -- Более чем. Ну что же, -- он пожал протянутую Ником руку, -- спасибо, что за глянули. Буду ждать новостей от... -- он подмигнул, этот сукин сын в собачьем ошейник так-таки взял да и подмигнул! --... от Коалиции за здоровье. Глава 11 Новокаин уже выветрился, но Ник, вылетая впереди своей охраны с автостоянки Св. Эвтаназия, по-прежнему пребывал в приподнятом настроении, а то, как он управился с его преподобием, подмешивало к этому настроению толику торжества. "Сома" уж кралась на кошачьих лапках по центральной нервной системе Ника и мурлыкала там или шипела, отгоняя дурные мысли. Он оторвался от Майка с ребятами, внезапно свернув с Массачусетс авеню налево -- на красный свет, -- чудом уклонился от летевшего навстречу фургона химчистки, едва не передавил целую компанию возвращавшихся из мечети мусульман и только тут вспомнил наконец, что доктор Вит не велел ему и за руль-то садиться, а не то что изображать Парнелли Джонса в самой гуще городского движения; Дженнет позвонила ему в машину сообщить, что он нужен ей на совещании о выработке реакции АТИ на посвященный пассивному курению отчет Агентства по по ране окружающей среды, который будет опубликован на следующей неделе. И еще одна хорошая новость замаячила на горизонте табачников: Эрхард, их научный эксперт, подготовил доклад насчет того, что курение сдерживает развитие болезни Паркинсона. -- Буду через десять минут, -- сказал Ник, уже испытывая усталость от перспективы участия в очередном совещании. Вся его жизнь -- одно сплошное совещание. Интересно, в средние века люди тоже совещались с утра до вечера? А в Древнем Риме, в Греции? Не диво, что обе эти цивилизации погибли -- видимо, упадок и визиготы в конце концов показались им предпочтительней все новых и новых совещаний. -- Я заскочу в "Кафе Оле", запасусь капучино, -- Ник зевнул, ощущая во всем организме некую "сома"-тозность. -- Тебе прихватить? -- О да, пожалуйста. Он оставил машину в подземном гараже, с удовлетворением отметил отсутствие Майка, Джефа и Тома -- тоже мне, телохранители -- и поднялся наверх, в Атриум. Здесь находилось около дюжины заведений с названиями вроде "Пекинский гурман" (весьма посредственный интерьер и цыплята с глютамином), "Паста-Паста" (развесная торговля Спагетти), "ПИЙ" (Просто Изумительный Йогурт) и "А ну-ка, бублики! ". Вокруг фонтана располагались столики, за которыми можно было поесть. Хорошее, в общем, место для перекуса, особенно вашингтонским летом, когда мало кому хватает решимости вылезать на плавящийся тротуар. Ник стоял у прилавка "Кафе Оле", дожидаясь двух своих двойных капучино, как вдруг ощутил уставленный ему в спину взгляд. Он обернулся, но никого не увидел -- не считая какого-то бродяги. Ник, рожденный в 1952 году, по старинке называл их "бродягами" вместо "бомжей", но, разумеется, про себя, а не в лицо. Некоторое время назад он пытался протолкнуть программу бесплатной раздачи сигарет в приютах для бездомных, однако записные антитабачные горлопаны пронюхали о ней и надавили на Министерство здравоохранения, чтобы оно воспрепятствовало ее осуществлению, так что люди, более кого бы то ни было нуждающиеся в бесплатном куреве, такового не получили. Ник знал большинство бродяг, попрошайничавших в Атриуме, пока их не шугала охрана, но этот был ему незнаком. Недурной образчик -- крупный, нескладный, а уж грязен! Бродягу облекали останки дюжины, примерно, разных пальто. Волосы сальными прядями свисали на лицо, похоже раззнакомившееся с водой и мылом где-то в семидесятых. Бродяга приблизился. -- Щитвертаканинайжется? -- глаза у него были неожиданно ясные, у большинства ему подобных они смахивали обычно на желтки протухших яиц. Ник протянул бродяге доллар и спросил, не хочет ли он покурить. -- Жааблажаславитибябох. Ник отдал ему всю початую пачку. -- Ашпищки? Ник отдал ему и разовую зажигалку. Принесли капучино. Ник направился к эскалатору, ведшему к холлу с лифтами. Бомж поплелся за ним. Ник вовсе не собирался завязывать с ним близкое знакомство, но, как бывший католик, так и не смог совершенно избавиться от мысли -- хоть и считал ее глупостью, -- что один из этих убогих вполне может оказаться Христом в штатском, пришедшим посмотреть, кто являет милосердие к ничтожнейшим из тварей Его и кого, стало быть, Он сможет в дальнейшем избавить от вечного пламени, в сравнении с которым и летний Вашингтон покажется Антарктидой. -- Как тебя зовут? -- Спросил Ник. -- Режжжарх. -- Ник. Ты откуда? -- Балмурр. -- Приятный город, -- они уже поднимались по эскалатору. Ник сказал: -- Ладно, удачи. Что-то ткнуло его в середину спины, что-то, похожее на кончик зонта. Затем он услышал, как голос -- определенно принадлежавший бродяге, но звучавший совсем иначе -- произнес: -- Не оборачивайся. Не дергайся и не вякай. Это дуло девятимиллиметрового, не будешь делать, что тебе говорят и когда говорят, окажешься в морге с биркой на ноге раньше, чем остынет твой кофе. В качестве вступительного слова это, несомненно, производило сильное впечатление. Эскалатор кончился. Их окружало множество людей, и Ника подмывало крикнуть: "На помощь! " -- но этот голос... голос очень и очень не советовал ему так поступать. -- Видишь тот лимузин? -- спросил бродяга. -- Топай к нему, но медленно. Бежать не надо. Ник и не побежал. Окна лимузина были непроницаемо черны. До него оставалось футов пятьдесят. Вот он, Ник, вот люди -- и вот его среди бела дня похищают на глазах у сотен свидетелей. И -- для чего? Не дойдя до машины футов пяти, Ник притормозил. Пистолет впился в спину. -- Пошевеливайся. Надо запомнить подробности. Черный. Нет, темно-синий. "Кадиллак". Нет, "линкольн". Нет, "кадиллак". Здорово ему это поможет. Лимузины в Вашингтоне так редки... Распахнулась задняя дверца. В сознании Ника замельтешили все истории о бейрутских заложниках, какие он когда-либо слышал. "В последний раз его видели четыре года назад -- запихиваемым в багажник черного "седана". Его, по крайней мере, хоть в багажник не запихивают... Ник ощутил боль в руках. Он так и держал два пластиковых стакана с кофе. Сердце колотилось. Кофеин ему не понадобится. Резко повернувшись, он швырнул стаканчики в бродягу с пистолетом. Стаканчики ударились о грудь бродяги и отскочили. Но крышки на них удержались. Стаканчик" шмякнулись на пол и лопнули, ошпарив Нику ступни пенистым капучино. Сколько раз за последние годы пластиковые крышки таких вот стаканчиков слетали в самое неподходящее время, обжигая ему руки, колени, портя обшивку сидений в машине, оставляя бурые пятна в паху светлых летних брюк -- как правило, перед важной встречей. Но не сейчас, не в тот единственный в жизни раз, когда ему это действительно было нужно, -- сейчас они держались, наглые, насмешливые пластиковые ублюдки. Бродяга затолкал его на заднее сиденье. Ник успел еще приложиться головой о косяк дверцы. Бродяга дернул его на себя, и пока в зрительных нервах Ника пульсировал все звезды Млечного Пути, на голову ему сноровисто натянули черный шелковый мешок, а руки связали за спиной чем-то вроде ленты, какой стягивают мешки с мусором Машина медленно тронулась, выруливая на улицу. -- Привет, Ник. Данятно наконец-то повидаться с тобой. Странный акцент, среднеевропейский; вкрадчивый, елейный голос. -- В чем, собственно, дело? -- спросил Ник. -- Как тебе там дышится, под мешком? Будет просто ужасно, если ты не сможешь дышать, -- короткий смешок. Что-то знакомое в голосе, что-то... -- Куда мы едем? -- спросил Ник. -- Какой невероятно нереалистичный вопрос, Ник. Ты полагаешь, что мы надовей тебе адрес? Акцент. Точно -- Питер Лорри, актер, игравший в "Касабланке" маленького, сального проходимца, как же его? Угарте. Но Лорри, насколько Ник помнил, давнымдавно помер. -- Это все ради выкупа? -- Это все ради дакладной, Ник. Смешок. Ник решил воздержаться от дальнейших попыток завязать дружескую беседу. Примерно через полчаса машина остановилась, дверцы открылись, чьи-то руки выволокли его наружу, затем он услышал стук отворявшихся и захлопывавшихся дверей, приглушенные голоса, поднялся по лестнице, спустился в какую-то комнату, растворилась и захлопнулась еще одна дверь, его затолкали в кресло, привязали лодыжки к ножкам. Все это не обнадеживало. Мешок с головы не сняли. А вот это обнадеживало: значит, они не хотят показывать ему свои физиономии. Нику развязали руки, а затем началось то, что Нику ничуть не понравилось, -- его стали раздевать. -- Простите. Что происходит? -- Не беспокойся, Ник, женщин д" десь нет. Можешь не стесняться. Этот голос. Вкрадчивый, пугающий. Голос из фильмов с Питером Лорри, даром что "Касабланка" -- одна из любимых его картин. -- Ах да, прости, ты, наверное, умираешь от желания покурить. Это верно, сигарета ему сейчас не помешала бы. -- С другой стороны, если ты немного подождешь, то получишь столько никотин сколько сможешь усвоить. Смех. Отнюдь не внушающий розовых надежд -- смех человека с серьезно расстроенной психикой. И все же надо постараться поддерживать разговор. -- Может быть, нам стоит обсудить происходящее? Людям обычно объясняют, ради чего их похитили. Иначе вроде бы получается бессмыслица. -- Ты днаешь, ради чего, Ник. Мы хотим, чтобы ты перестал убивать людей. Многих многих людей. Больше полумиллиона в год. И это только в Соединенных Штатах. -- Нет никаких данных, которые подтверждали бы это, -- сказал Ник. -- Ник! Это не пройдет. Ты не в шоу Опры Уинфри. -- Да ведь настоящая цифра и близко к полумиллиону не лежит. Даже антитабачные Горлопаны не решаются называть больше 435 тысяч. -- Горлопаны. Очень данятно, Ник. Это ты так именуешь людей, которым хочется, чтобы табачные компании перестали совершать в погоне да прибылями человеческие жертвоприношения? Ника уже раздели до трусов. Он услышал звук открываемых картонных коробок. Когда вам на голову надевают непроницаемый мешок, вы приобретаете восприимчивость к разного рода шумам. Послышался треск, с каким разрывается пластик. Рука надавила Нику на грудь. Он подскочил в кресле, напрягая лодыжки и заново связанные запястья. Рука отстранилась, что-то оставив на груди, что-то липкое, льнущее, да бандаж. Другая рука -- или та же -- прижалась к груди, чуть сместясь, и тоже что-то оставила Так оно и продолжалось, пока ему не залепили всю грудь, а следом руки, спину и ноги, от трусов до лодыжек. Настал черед лба и щек. Скоро оклеенным оказался каждый квадратный дюйм его тела. Поерзывая в кресле, он ощущал себя некой клейкой массой, слепленной из пластырей куклой. -- Послушайте, может, все-таки поговорим? -- Ты помнишь, Ник, как я пообещал у Лэрри Кинга тебя погасить? Меня? Погасить? До Ника дошло наконец, что этот психопат облепил его с головы до ног никотиновыми пластырями. И стало быть, прямо сейчас огромное, может быть, смертельное количество никотина просачивается сквозь кожу в его кровь. Оно конечно, научных доказательств того, что никотин вреден, не существует... Он произвел в уме вычисления. Сколько там никотина в одном пластыре -- двадцать два миллиграмма? А в сигарете около одного, то есть каждый пластырь -- это примерно пачка сигарет... а на него, похоже, налепили штук сорок... четыре блока? Даже по меркам табачной индустрии для одного дня многовато. -- Радреши я тебе кое-что почитаю, -- сказал Питер Лорри. -- Это ид листка, который прилагается к пластырям, по одному на коробку. Надывается "Побочное действие". Мой любимый рад'дел. Насчет опухолей в дащечных мешках хомяков и передних отделах желудков крыс Ф344 мне не очень интересно. Я даже понятия не имею, что это да крысы такие. Вообще, тут столько всего понаписано, прямо не днаю с чего начать. Давай я тебе пивное дачитаю. Ника начинало подташнивать. И пульс, похоже... конечно, он нервничает -- как тут не нервничать? -- но сердце бьется слишком уж быстро. -- Послушайте, я считаю, что некурящие имеют полное право дышать воздухом, не смешанным с табачным дымом. Наша индустрия трудится рука об руку с общественными и правительственными организациями, добиваясь того, чтобы... -- Ник... Ты просто слушай, ладно? Тут скадано "эритема". Днаешь, что это? Мне так пришлось в словаре посмотреть. Покраснение кожи, вот что, вроде как от химического отравления или когда на солнце обгоришь. Осмелюсь даметить, у тебя будет ну очень красная кожа, Ник. Может тебя даже в кино водьмут, на роль индейца. Хе-хе. Ой, прости, Ник, это была неудачная шутка. -- Моя индустрия получает в год сорок восемь миллиардов прибыли. Мне кажется, для вас тут кроются очень интересные возможности. Думаю, никто из присутствующих здесь не откажется пораньше уйти на покой и скоротать остаток дней на Сен-Барте или еще где-нибудь. -- А вот это я и сам понял. "Боли в брюшной полости, сонливость" -- это когда в сон клонит, верно? -- "кожная сыпь, потливость. Боли в спине, дапор, диспепсия, тошнота, миалгия". Ну и словечки у них. А, вот хорошо: "головокружение, головная боль, бессонница". Чего-то я не понял, то у них сонливость, то бессонница. Ладно, выясним опытным путем. Днаешь, Ник, ты внесешь черт-те какой вклад в науку. Про тебя напишут в "Медицинском журнале Новой Англии". Ну-с, что еще? "Фарингит"? Это когда по горлу полоснут, что ли? "Синусит и... дисменорея". А вот что это такое, я и днать не хочу, уж больно страшно двучит. Ты мне про нее поподже расскажешь. Жжет. Сильно жжет кожу. -- По-моему, для начала вам стоит потребовать пять миллионов. А после поднять цифру. Не хочу хвастаться, но на мне держится очень важная часть нашей стратегии в сфере средств массовой информации, так что... -- Да ведь мне деньги-то не нужны, Ник. -- Так что вам тогда нужно? Мне не терпится услышать. Сердце. Ничего себе! Бу-бум, бу-бум. -- А что нужно каждому ид нас? Скромный достаток, любовь достойной женщины, не слишком большая дакладная, хорошо поджаренный бекон. У Ника совсем пересохло во рту да еще появилось чувство, будто его завернули в фольгу. В голове бухало. Сердце дергалось, как отбойный молоток. И в желудке начало что-то такое завариваться... что долго там не задержится. -- Фуух. -- Кстати, ты видел статью в "Ланцете"? Насчет того непостижимого факта, что в ближайшие десять лет в индустриальном мире дагнется от курения 250 миллионов человек? Каждый пятый, Ник. Потрясающе, а? Впятеро больше, чем погибло в прошлой войне. Бумбумбумбум. -- Агхрррр. -- Все население Соединенных Штатов. -- Я уволюсь. Пойду... работать... в ассоциацию... "Легкие"... -- Очень хорошо, Ник. Мальчики, вам не кажется, что Ник делает большие успехи? -- Ахрррр. -- Тебе вроде неможется, Ник? --... хррр... Бумбумбумбум. Сердце колотилось о ребра с криком: "Гулять хочу! " -- Нет худа бед'добра, Ник. Готов поспорить, на курево тебя больше никогда не потянет. --... бррлуп. Глава 12 -- Видал? -- спросил патрульный полицейский у своего напарника, сидевшего рядом с ним в машине на авеню Конституции, неподалеку от Мемориала ветеранов Вьетнама. -- Для бега трусцой поздновато, -- зевнул напарник. -- Давай-ка посмотрим. Они вылезли из машины и двинулись в сторону парка Конституции, освещая фонарями объект своей любознательности. Мужчина, белый -- хотя кожа у него странноватая, оттенок какой-то неживой и рыхлая, что ли, -- шесть футов, 170 фунтов, шатен, сложение атлетическое. Спотыкаясь, бежит вдоль пруда. Наркоман, конечно. -- Сэр. СЭР. Пожалуйста, остановитесь и повернитесь к нам лицом. -- Ты видел его лицо? Да уж. Как у загнанного оленя. А что у него на теле? -- Повязки, вроде. -- Ты не слышал, из больницы никто не удирал? -- Сообщений вроде не было. А быстро бегает, сукин сын. Нет, ты только глянь. -- Кока? -- Не-а. Похоже на ангельскую пыль. Они догнали его на маленьком островке посреди парка Конституции, том, где можно прогуляться по преамбуле к Декларации независимости, вырезанной в граните вместе с именами подписавших ее людей. -- Сэр? -- Отстань от меня! Ты мне даже в кино не нравился! Ненавижу "Касабланку"! -- О чем это он? -- Спокойнее, приятель. Мы не причиним тебе зла. -- Свяжите меня с Главным врачом! У меня для нее сведения чрезвычайной важности! -- Ладно, друг, поехали к Главному врачу. -- Об этом никто не должен знать, только она! -- Хорошо, приятель. Что это у тебя не шее? -- Плакат. -- "Казнен за преступления против человечины". -- Человечности. -- И что это значит? -- Понятия не имею, но для казненного он больно уж шустрый. -- О господи, отойдите в сторонку. -- Ничего, приятель. Вздохни поглубже. Сроду не видел, чтобы кто-нибудь так блевал. -- Явно чем-то накачался. Вызови-ка "скорую". А, черт, держись подальше, он опять -- Знаешь, на что они похожи -- на эти штуки для курильщиков, на пластыри. -- Джо Ринкхауз их пробовал. Все равно курит. -- Спорим, он на себя столько не лепил. Эй, приятель, ты в порядке? -- В каком там порядке! Ты посмотри на него. -- Похоже, придется ему КПР делать. -- Милости прошу. -- Ну вот еще. Нынче твоя очередь. -- Давай "скорую" подождем. Не нравится мне все это. Может, тут какое новое извращение? -- Интересная мысль. -- Готово. -- Что у нас есть? -- Имя неизвестно, сильно возбужден, рвота, резкое обезвоживание. Давление двести сорок на сто двадцать. Рвота, эритема. Пульс сто восемьдесят, стабильный. Похоже на ППТ. -- Сэр? Сэр, вы меня слышите? СЭР? Ладно, продолжайте нитраты. Верапамил, десять миллиграммов, в четыре приема. И сегодня, пожалуйста. -- Приходит в себя. -- Чем это он облеплен? -- Похоже на никотиновые пластыри. -- Новый способ самоубийства? -- Снимите их, и побыстрее. Этого хватит, чтобы лошадь угробить. -- Ух ты, беднягу ожидают неприятные ощущения. -- Беднягу ожидает могила. Сэр? СЭР? Как вас зовут? -- А, чтоб тебя! Дефибриллятор! -- Ладно, сейчас мы тебя прокатим на молнии. Поставь на максимум. Давайте электроды. Готово? Все отошли. Вввввамп! -- Еще разок. Отошли. Вввввамп! -- Отлично, отлично! Есть синусовый. Ставьте капельницу с лидокаином. Ник очнулся под писк какого-то устройства и сразу ощутил головную боль, заставившую его пожалеть, что он еще жив. Во рту стоял вкус горячей смолы, смешанной с голубиным пометом. Руки, ноги и нос ледяные. Какие-то провода подведены к груди, трубки входят и выходят изо всех отверстий тела -- кроме одного, и на том спасибо. Нику только что снился удивительный сон. Он лежал на, столе, подключенный к машине, работающей на постоянном токе, и тут доктор Вит внезапно спятил. Он врубил напряжение, которого хватило бы для питания всего вашингтонского метро, и при этом радостно кудахтал, что лучшего шанса попасть в "Медицинский журнал Новой Англии" Нику никогда не представится. -- О-ох, -- простонал Ник, вспугнув медицинскую сестру, тут же побежавшую за врачом. Появились и нависли над ним люди в белом. Они о чем-то негромко переговаривались. Голос позвал его: -- Мистер Нейлор? -- Угр. Вроде бы кто-то произнес слово "морфий", затем по руке разлилось тепло, затем... затем явилось видение: роскошная рыжая дева, в очках, голая, верхом на лошади. Лошадь-то откуда? Вошли двое в одинаковых костюмах. -- Мистер Нейлор? Я специальный агент Монмани, ФБР. Это специальный агент Олман. Нам поручено ваше дело. Не могли бы вы рассказать, что случилось? Сквозь наркотический туман Ник вгляделся в прибышяее подкрепление. Монмани высок, поджар, с внимательными, светлыми, волчьими глазами. Виски седеют. Хороший агент, опытный. Олман коренаст, сложением напоминает пожарный гидрант. Замечательно. Такой без труда превратит физиономию Питера Лорри в свиную отбивную. У него румяное, почти жизнерадостное Лицо, придающее ему сходство с любимым учениками школьным учителем. Ник предпочел бы, чтобы он был похудощавее и понеприветливее, как Монмани, но ничего, сойдет, лишь бы оба действовали заодно и каждый день вмазывали пистолеты. Он вдруг увидел, как Питер Лорри, стоя на коленях, взывает к их милосердию, а они всаживают ему прямо в грудь пулю за пулей из своих девятимиллиметровых. Способная сделать честь любому цунами волна тошноты прокатилась через Ника. Он кое-как сфокусировал взгляд на Монмани, взиравшем на него без тени сочувствия. Да, настоящий убийца, вид у него такой, словно он чистит зубы не шелковой ниткой, как все, а фортепьянной струной. Они начали задавать Нику вопросы. Много вопросов. Одни и те же, раз за разом. Ник рассказал им все, что знал: его похитил и пытал давно покойный киноактер венгерских кровей. Он рассказал и о том, как швырнул стаканчики в бродягу. На К-стрит кто-нибудь наверняка сможет это засвидетельствовать. Последнее, что он помнит? Ощущение, что сердце изо всех сил старается покинуть его тело -- вместе со всем съеденным им за два предыдущих года. И кстати, до чего же он голоден! Гэзел принесла ему печенье с двойной прослойкой крема, но сестра, бросив на них один только взгляд, утащила пакетик из палаты с таким видом, точно он был набит токсичными отходами. Агент Монмани заставил Ника повторять свой рассказ снова, и снова, и снова, пока Нику это не надоело настолько, что он испытал искушение добавить что-нибудь от себя. Агент же Олман просто стоял у койки, не без приятности кивал и жизнерадостно улыбался. Могли бы проявить немного сочувствия. Но им нужны были детали, детали и детали. Ник начинал злиться. Его так и подмывало спросить, чем они занимались во время последнего задания -- утюжили танками Уэйко? По счастью, явился доктор Вильяме, и агенты ушли. Стоило им выйти, как доктор принялся травить анекдоты про обыкновение Дж. Эдгара Гувера разгуливать по дому в красной балетной пачке. Доктор Вильяме был кардиологом, очень приятным человеком лет пятидесяти с лишком, носившим слуховой аппарат -- следствие службы врачом на миноносце во время вьетнамской войны. Мысль о том, что ему всего-то в сорок лет понадобился кардиолог, встревожила Ника, но доктор Вильяме успокоил его, объяснив, четко и дружелюбно, что с ним произошло. В общем-то, он еле выкрутился. Огромная доза никотина привела к развитию пароксизмальной тахикардии -- это как если ведешь машину на шестидесяти милях в час, сказал доктор, и вдруг переключаешься на первую скорость. Сердцу пришлось заниматься работой, для которой оно не приспособлено, а именно -- с безумной быстротой перекачивать кровь. Уже в реанимации тахикардия перешла в желудочковую фибрилляцию, при которой волокна сердечной мышцы слабеют, и тахикардия сердце вообще перестает качать кровь, лишая мозг кислорода. Пришлось воспользоваться дефибриллятором, то есть несколько микросекунд пропускать сквозь Ника здоровенный разряд, который затормозил собственную электрическую активность сердца и восстановил его жизненно важную функцию. Ник слушал, с трудом одолевая страшную слабость. В середине лекции ему пришло в голову, что большую часть времени, прошедшего между его последним посещением доктора Вита и приходом к нему этого доктора, он только и делал, что сидел на электрическом стуле. Как это ни смешно, сказал под конец доктор Вильяме, но курение, похоже, спасло ему жизнь. Не будь он курильщиком, такое количество никотина наверняка остановило бы его сердце гораздо раньше. На следующее утро пришла медсестра -- проверить все его проводки и трубочки, -- пришла и обнаружила, что грудь Ника смазана нитроглицериновым желе, умаляющим токсичное действие никотина. Сестра побледнела, затем вдруг явно разозлилась и принялась стирать желе, бормоча: "Иисусе Христе! ", что заставило Ника насторожиться. Поначалу она отказывалась объяснить ему, в чем дело. Но в конце концов сказала, что нитроглицериновое желе всегда наносят на руки и никогда, никогда, никогда на грудь. Почему? Потому что если ночью сердце опять остановится и доктора прибегут с тележкой приложат к его груди электроды, прямо на нитроглицерин, то... сестра взмахнула "руками, как бы говоря "бум! ". Затем она вылетела из палаты, чтобы отыскать санитара, оставив Ника гадать, не безопаснее ли было б ему лежать дома в собственной постели. Его навещала куча народу. Пришел со своей матерью Джой, которого восхитила техническая сторона истории о том, как санитар обратил отца в живую бомбу, и который засыпал Ника вопросами, где можно купить нитроглицериновое желе и дефибриллятор. Пришли Бобби Джей и Полли -- с цветами, корзинами фруктов, запретными чизбургерами и "Кровавыми Мэри", подарком от Берта. Еще они притащили электрокамин, стоявший в гриль-баре Берта -- это чтобы Ник чувствовал себя как дома, очень трогательный поступок, хоть сестра и запретила камин включать. Полли даже прослезилась, увидев, какой он бледный, а местами -- там, где никотин вызвал сильное сужение сосудов, отчего кровь перестала поступать в конечности, -- еще и синий. Эротические мечтания Ника покамест не посещали, но он надеялся, очень надеялся, что к моменту выписки по крайней мере в одной конечности кровоток будет в полном порядке. Дважды, иногда трижды в день приходила Дженнет. Очень озабоченная, очень участливая. Нику стало казаться, что он в ней все же ошибся. В мире мужчин женщинам приходится туго, вот они и ожесточаются, но ведь это не значит, что Они по природе своей мужеподобны и непременно рвутся к главенству. Дженнет принесла ему трюфели, и клубнику из гастронома на Саттон-плейс, и цветы, любопытные, между прочим, цветы, почему-то наведшие Ника на мысли далеко не приличные. Может она для него что-нибудь сделать? Заглянуть к нему на квартиру, посмотреть, все ли там в порядке? Забрать одежду из чистки? Проверить почту? Сводить Джоя на матч Малой лиги? Заявился БР, изобразил генерала Паттона. совершающего внеплановую инспекционную поездку, и умчался внушать главному врачу, что у него в палате 608 лежит Очень Важный Пациент и что он, БР, ну вот как бог свят, ожидает, что с Ником будут обходиться как с таковым, даже если начальнику придется лично подносить ему утку в четыре утра. После этого БР звонил Нику по пяти раз на дню, требуя доклада о состоянии его здоровья. Академия -- -- да нет, вся табачная индустрия -- разъярена происшедшим и уже потребовала от конгрессменов, питающихся из ее кормушки, чтобы члены Конгресса от табачных штатов все как один надавили на Белый дом, дабы тот надавил на генерального прокурора, дабы прокурор надавил на ФБР. (Чем, возможно, и объяснялась некоторая сухость агента Монмани. ) Регулярно звонил Капитан, этот сам докладывал, как подвигается его работа с конгрессменами. Он поговорил с сенатором Джорданом, этой шлюхой, захапавшей его "Гольфстрим", и объяснил, что от него требуется: сенатору надлежит лично позвонить президенту и "уведомить его", что он должен приказать ФБР "из штанов выскочить, а изловить этих сукиных детей". Иначе ему, сенатору, не видать больше "Г-5", как своих ушей. Все это очень утешало. Ник был растроган. Табак сам о себе заботится. Хизер, чтобы не нарваться на кого-нибудь из Академии, прокралась к нему по окончании отведенных для посещений часов. Они с Ником решили сохранять свои отношения в тайне, просто безопасности ради. Ему не хотелось, чтобы БР или кто-то другой пронюхал, что он спит с врагиней. Не то чтобы Хизер писала о них совсем уж нелестно, но на взгляд БР, все репортеры -- враги. Она села на край его койки, в легком летнем платье, причесанная, как идеальная американка конца прошлого века -- локоны спадали на шею, -- очень соблазнительная. Но Нику пока еще не хватало сил на возбуждавшие ее безнравственные разговоры, и он просто слушал рассказ Хизер о беседе с Атертоном Блэром, немного самодовольным, неизменно в галстуке-бабочке, выпускником одного из престижных университетов, заместителем главного редактора "Сан", почтенной вашингтонской газеты. Она хотела напечатать в "Сан" статью о недавно нанятом президентом новом имиджмейкере; у Хизер имелись сведения, что он некогда консультировал близкого родственника Эриха Хонек-кера, прежнего диктатора Восточной Германии, построившего Берлинскую стену. На следующий день позвонила Дженнет сообщить, что она "уломала" Кэти Коурик из программы "Тудей" провести с ним выездное интервью -- прямо в палате. Как ни мила была Дженнет, Ник все же сомневался, что ей пришлось так уж сильно хлопотать насчет интервью. В конце концов, Ник стал одной из главных новостей, красующихся вверху первых газетных полос. Академия, надо полагать, завалена просьбами об интервью. -- Ты только не думай, что мы пытаемся нажиться на происшедшем, -- сказала Дженнет, -- но если ты в силах, то, по-моему, этой возможности упускать не стоит. Тоже верно. Похищение Ника было, в своем роде, благословением свыше. Антитабанные организации из кожи вон лезли в попытках откреститься от "никотеррористов", как уже прозвала преступников желтая пресса, и что-то старательно лопотали о своем неприятии этого "отвратительного", "экстремистского", "омерзительного", "недопустимого" деяния. Даже Рон Гуди, на котором Ник отрабатывал у Опры прямой в челюсть, и тот, если верить приведенной "Ньюсуиком" цитате, заявил, что, каким бы ни было его личное мнение о Нике, последний определенно не заслуживает смерти за свои взгляды. Несомненно, эту свинью заставили так сказать, и, столь же несомненно, чувствовал он себя при этом хуже покойника. -- Спасибо, Брайан. Четыре дня назад Ник Нейлор, главный общественный представитель табачного лобби, был похищен неподалеку от своего офиса в Вашингтоне, округ Колумбия. Той же ночью его обнаружили с плакатом на шее, в котором говорилось, цитирую: "Казнен за преступления против человечности". Тело его было облеплено смертоносным количеством никотиновых пластырей, которые прописываются желающим бросить курить. Врачи из больницы университета