. Сливки оттяга, вся эта куча. Сара принесла бутерброд со здоровой пищей. - Вот, попробуйте. Я съел бутерброд, пока парни били баклуши. Вскоре один поднялся и вышел. За ним - другой. Сара прибиралась. Оставался только один. Года 22, и он сидел на полу. Костляв, спина согнута колесом. Носил очки в тяжелой черной оправе. Он казался более одиноким и слабоумным, чем остальные. - Эй, Сара, - сказал он, - пошли сегодня вечером пивка попьем. - Не сегодня, Майк. Как насчет завтра? - Хорошо, Сара. Он встал и подошел к стойке. Положил на стойку монету и выбрал полезную для здоровья печенюшку. Он стоял у прилавка и жевал полезную для здоровья печенюшку. Закончив, повернулся и вышел. - Вам понравился бутерброд? - спросила Сара. - Да, неплохо. - Вы не могли бы внести столик и стулья с тротуара? Я внес столик и стулья. - Чем вы хотите заняться? - спросила она. - Ну, баров я не люблю. Там воздух спертый. Давайте возьмем чего-нибудь выпить и поедем к вам. - Хорошо. Помогите мне вынести мусор. Я помог ей вынести мусор. Потом она заперла дверь. - Поезжайте за моим фургоном. Я знаю лавку, где продают хорошее вино. Потом поедете за мной ко мне. У нее тоже был фольксваген, и я поехал за ним следом. На заднем стекле ее фургона висел плакат с каким-то человеком. Улыбнитесь и возрадуйтесь, - советовал он мне, а внизу было указано его имя - Драйер Баба. У нее дома мы открыли бутылку вина и сели на тахту. Мне понравилось, как ее дом обставлен. Она построила всю свою мебель сама, включая кровать. Фотографии Драйера Бабы висели повсюду. Сам он жил в Индии и умер в 1971 году, утверждая, что он - Бог. Пока мы с Сарой сидели и пили первую бутылку, открылась дверь, и вошел молодой человек с выпирающими зубами, длинными волосами и очень длинной бородой. - Это Рон, мы вместе живем, - сказала Сара. - Привет, Рон. Хочешь вина? Рон выпил с нами вина. Потом вошли толстая девушка и худой мужчина с выбритой головой. Это были Прл и Джек. Они сели. За ними вошел еще один молодой человек. Его звали Жан-Джон. Жан-Джон сел. Потом вошел Пэт. У Пэта была черная борода и длинные волосы. Он сел на пол у моих ног. - Я поэт, - сказал он. Я глотнул вина. - Что делают, чтобы напечататься? - спросил меня он. - Обычно отдают редактору. - Но я неизвестен. - Все начинают неизвестными. - Я даю чтения 3 вечера в неделю. К тому же, я - актер, поэтому читаю очень хорошо. Я прикинул, что если буду читать своего достаточно, может, кто-нибудь захочет это напечатать. - Это вполне возможно. - Проблема - в том, что когда я читаю, никто не приходит. - Я не знаю, что вам посоветовать. - Я сам свою книгу печатать буду. - Уитман тоже так делал. - Вы почитаете что-нибудь из своих стихов? - Господи, нет. - Почему? - Я просто хочу выпить. - Вы в своих книгах много о выпивке говорите. Вы думаете, пьянство помогло вам стать писателем? - Нет. Я просто алкоголик, ставший писателем только затем, чтоб иметь возможность валяться в постели до полудня. - Я повернулся к Саре: - Я и не знал, что у тебя столько друзей. - Это необычно. Так едва ли когда-нибудь бывает. - Я рад, что у нас много вина. - Я уверена, они все скоро уйдут, - сказала она. Остальные разговаривали. Беседа дрейфовала, и я перестал прислушиваться. Сара выглядела в моих глазах хорошо. Если она раскрывала рот, то говорила остроумно и колко. Хорошие мозги. Прл с Джеком ушли первыми. За ними Жан-Джон. Потом Пэт-поэт. Рон сидел по одну сторону от Сары, я - по другую. Только трое, и вс. Рон налил себе стакан вина. Я не имел права наезжать на него, он ведь ее сожитель. Я совсем не надеялся его пересидеть. Он уже дома. Я налил вина Саре, потом - себе. Допив, сказал Саре с Роном: - Ну, мне, наверное, пора. - О, нет, - сказала Сара, - не так быстро. Я еще не успела с вами поговорить. Мне бы хотелось с вами поговорить. - Она взглянула на Рона. - Ты ведь понимаешь, правда, Рон? - Конечно. Он поднялся и ушел в глубину дома. - Эй, - сказал я, - не хочу я никакого говна ворошить. - Какого еще говна? - Между вами и вашим сожителем. - О, между нами ничего нет. Ни секса, ничего. Он снимает комнату внутри. - А-а. Я услышал звуки гитары. Затем - громкое пение. - Это Рон, - сказала Сара. Тот просто ревел и орал, как громкоговоритель. Голос у него был настолько плох, что никаких комментариев не требовалось. Рон пел где-то с час. Мы с Сарой еще попили вина. Она зажгла свечи. - Вот, возьмите бЕди. Я попробовал одну. Биди - такая маленькая коричневая сигаретка из Индии. У нее хороший терпкий вкус. Я повернулся к Саре, и мы поимели свой первый поцелуй. Целовалась она хорошо. Вечер начинал проясняться. Летняя дверь распахнулась, и в комнату вошел молодой человек. - Барри, - сказала Сара, - я больше не принимаю посетителей. Летняя дверь хлопнула, и Барри пропал. Я уже предвидел грядущие проблемы: сам будучи затворником, я не переносил потока людей. С ревностью это не имело ничего общего - я просто недолюбливал людей, толпы, где бы то ни было, если не считать своих чтений. Люди меня умаляли, они высасывали меня досуха. Человечество, с самого начала в тебе этого не было. Вот мой девиз. Мы с Сарой поцеловались снова. Перебрали мы оба. Сара открыла еще одну бутылку. Она хорошо держала вино. Понятия не имею, о чем мы разговаривали. Самым лучшим в Саре было то, что она очень мало ссылалась на мои труды. Когда последняя бутылка опустела, я сказал Саре, что слишком пьян, чтобы ехать домой. - О, можешь переночевать у меня на кровати, но никакого секса. - Почему? - Без брака секса нельзя. - Нельзя? - Драйер Баба в это не верит. - Иногда и Бог может ошибаться. - Никогда. - Ладно, пошли в постель. Мы поцеловались в темноте. Я все равно залипал на поцелуях, а Сара целовалась лучше кого бы то ни было. Мне бы пришлось вернуться аж к Лидии, чтобы найти кого-нибудь сопоставимого. И все же каждая женщина отличалась, каждая целовалась по-своему. Лидия, вероятно, сейчас целует какого-нибудь подонка или, что еще хуже, - его причинные. Кэтрин баиньки в своем Остине. Сара держала в руке мой член, лаская его, потирая. Затем прижалась им к своей пизде. Она ее терла вверх и вниз. Слушалась своего Бога, Драйера Бабу. Я не играл с ее писькой, поскольку чувствовал, что это может Драйера Бабу оскорбить. Мы просто целовались, и она вс терлась моим хуем о пизду или, может быть, о секель, не знаю. Я ждал, когда же она вложит его вовнутрь. Но она только возила сверху. От волосни хер мне начало жечь. Я отстранился. - Спокойной ночи, бэби, - сказал я. Потом отвернулся, перекатился и прижался к ней спиной. Драйер-Бэби, подумал я, ну и поклонница же у тебя в этой постели. Наутро мы начали эту возню с потираниями снова - с тем же самым конечным результатом. Я решил: ну его к черту, на хрена мне это недеяние. - Хочешь принять ванну? - спросила Сара. - Еще бы. Я зашел в ванную и пустил воду. Где-то по ходу ночи я признался Саре, что одно из моих безумий - принимать 3 или 4 горячих парных ванны в день. Старое водолечение. У Сары в ванну помещалось больше воды, чем у меня, и она была горячее. Во мне 5 футов одиннадцать и : дюйма, однако в ванне я мог вытянуться в полный рост. В старину ванны делали для императоров, а не для 5-футовых банковских служащих. Я влез в ванну и вытянулся. Блаженство. Потом встал и осмотрел свой бедный, натертый волосней член. Крутовато, старик, но близко к теме - я полагаю, лучше, чем ничего? Я снова сел в ванну и вытянулся. Зазвонил телефон. Пауза. Затем постучала Сара. - Заходи! - Хэнк, это Дебра. - Дебра? Откуда она узнала, что я здесь? - Она вс обзвонила. Сказать, чтобы перезвонила попозже? - Нет, попроси подождать. Я нашел большое полотенце и обернул его вокруг талии. Вышел в другую комнату. Сара разговаривала с Деброй по телефону. - О, вот он.... Сара передала мне трубку. - Алло, Дебра? - Хэнк, где ты был? - В ванне. - В ванне? - Да. - Ты только что вылез? - Да. - А что на тебя надето? - Я полотенцем посередине обмотан. - Как ты можешь удерживать полотенце посередине и разговаривать по телефону? - Могу. - Что-нибудь произошло? - Нет. - Почему? - Что почему? - Я хочу сказать, почему ты ее не выебал? - Слушай, ты что, думаешь, я хожу и везде этим занимаюсь? Ты думаешь, во мне больше ничего нет? - Значит, ничего не случилось? - Нет. - Что? - Нет, ничего. - Куда ты поедешь, когда уйдешь оттуда? - К себе. - Приезжай сюда. - А как же твои юридические дела? - Мы почти вс разгребли. Тесси сама справится. - Ладно. Я положил трубку. - Что ты собираешься делать? - спросила Сара. - К Дебре поеду. Я сказал, что буду у нее через 45 минут. - А я думала, мы пообедаем вместе. Я знаю одно мексиканское местечко. - Слушай, она переживает ведь. Как же можно сидеть за обедом и просто так трепаться? - А я уже совсем собралась с тобой пообедать. - Вот черт, а своих ты когда кормишь? - Я открываюсь в одиннадцать. А сейчас еще десять. - Ладно, пошли поедим.... Это был мексиканский ресторанчик в липовом хиплянском районе на Хермоза-Бич. Тупые безразличные рожи. Смерть на пляже. Просто отключись, дыши глубже, носи сандалии и делай вид, что мир прекрасен. Пока мы ожидали заказа, Сара протянула руку, обмакнула пальчик в плошку с острым соусом и облизала его. Потом макнула еще раз. Она совсем наклонилась над плошкой. Сосульки ее волос лезли мне в глаза. Она вс макала палец в соус и облизывала его. - Послушай, - сказал я ей, - может, другим людям тоже соус понадобится. Меня от тебя тошнит. Перестань. - Нет, они ее каждый раз наполняют. Я надеялся только, что они действительно ее каждый раз наполняют. Тут принесли еду, и Сара склонилась и набросилась на нее, как животное, - совсем как Лидия, бывало. Мы доели, вышли наружу, и она села в фургон и укатила в свой полезный для здоровья ресторан, а я забрался в фольксваген и двинул в сторону Плайя-дель-Рэй. Мне подробнейше вс объяснили. Объяснения были запутанными, но я следовал инструкции и продвигался без хлопот. Это почти разочаровывало, поскольку казалось, что когда из повседневной жизни уберешь напряг и безумие, опираться больше как бы и не на что. Я заехал во дворик к Дебре. За шторами я заметил движение. Она меня выглядывала. Я вылез из фолька и хорошенько убедился, что обе дверцы заперты, поскольку страховка у меня уже выдохлась. Я подошел и блямкнул в звонок. Она открыла дверь - казалось, она рада меня видеть. Нормально-то это нормально, но именно такие вещи не дают писателю закончить работу. 92 Остаток недели я тоже мало чем занимался. Проходил чемпионат Оуктри. Я 2-3 раза ездил на бега, вышел по нулям. Написал неприличный рассказ для секс-журнальчика, 10 или 12 стихов, дрочил и звонил Саре и Дебре каждую ночь. Как-то вечером я позвонил Кэсси, и ответил мне мужчина. Прощай, Кэсси. Я думал о расколах - какие они трудные, но, опять-таки, обычно после того, как расстанешься с одной женщиной, встречаешь другую. Я должен был дегустировать женщин, чтобы познать их на самом деле, пробраться внутрь. В уме у себя я мог изобретать мужчин, поскольку сам таким был, но женщин олитературить почти невозможно, не узнав их сначала как следует. Поэтому я изучал их, как только мог, и обнаруживал внутри человеческие существа. Писательство забывалось. Оно становилось намного меньше, чем сама встреча - до тех пор, пока встреча не завершалась. Писательство же было лишь осадком. Только для того, чтобы чувствовать себя как можно реальнее, мужчине женщина не нужна, но нескольких узнать никогда не повредит. Затем, когда роман скисает, мужик поймет, каково быть истинно одиноким и спятившим, - а через это позн.ет, с чем ему, в конечном итоге, предстоит столкнуться, когда настанет его собственный конец. Меня пробивали многие вещи: женские туфельки под кроватью; одинокая заколка, забытая на комоде; то, как они говорят: Пойду пописяю...; ленты в волосах; когда идешь с ними по бульвару в полвторого дня - просто два человека, шагающие вместе; долгие ночи с выпивкой и сигаретами, разговорами; споры; мысли о самоубийстве; когда ешь вместе и тебе хорошо; шутки, смех ни с того ни с сего; ощущение чуда в воздухе; когда вместе в машине на стоянке; когда сравниваешь прошлые любови в 3 часа ночи; когда тебе говорят, что ты храпишь, а ты слышишь, как храпит она; матери, дочери, сыновья, кошки, собаки; иногда смерть, а иногда - развод, но всегда продолжаешь, всегда доводишь до конца; читаешь газету один в бутербродной, и тебя тошнит от того, что она сейчас замужем за дантистом с коэффициентом интеллекта 95; ипподромы, парки, пикники в парках; даже тюрьмы; ее скучные друзья, твои скучные друзья; ты пьешь, она танцует; ты флиртуешь, она флиртует; ее колеса, твои поебки на стороне, а она делает то же самое; когда спишь вместе.... Никаких суждений тут не вынести, однако по необходимости приходится выбирать. Быть над добром и злом - в теории-то оно ничего, но чтобы жить дальше, выбирать все-таки нужно: одни добрее, другие просто-напросто больше заинтересованы в тебе, а иногда необходимы внешне красивые, а внутри холодные - ради одного лишь кровавого, говенного оттяга, как в кровавом, говенном кино. Те, что добрее, лучше трахаются, на самом деле, а побыв с ними некоторое время, находишь, что они прекрасны, поскольку они и так прекрасны. Я подумал о Саре - вот в ней как раз это что-то и есть. Если б только не этот Драйер Баба, с проклятым знаком СТОП в руках. Потом настал сарин день рождения, 11 ноября, День Ветеранов. Мы встречались еще дважды, один раз - у нее, другой - у меня. Витало острое предчувствие веселья. Она была странна, но не похожа на других и изобретательна; там было счастье... если не считать постели... оно полыхало... но Драйер Баба удерживал нас порознь. Я проигрывал битву Богу. - Ебаться - не самое главное, - говорила мне она. Я поехал в экзотический продуктовый магазин на углу Голливуд-Бульвара и Авеню Фонтан, У Тетушки Бесси. Тамошние приказчики омерзительны - молодые черные парни и молодые белые парни, с высокоразвитым интеллектом, превратившимся в высокоразвитый снобизм. Гарцуют по магазину, игнорируя и оскорбляя покупателей. Женщины, работающие там, тяжелы, сонны, носят обширные свободные кофты и никнут головами будто от какого-то сонного стыда. А покупатели - серенькие веники - терпят оскорбления и приходят за добавкой. Приказчики со мной связываться побоялись, посему им было позволено прожить еще один день.... Я купил Саре на день рождения подарок, в основе своей состоявший из пчелиной секреции - мозгов множества пчел, высосанных иглой из их коллективных ульев. У меня с собой была плетеная корзинка, и в ней рядом с пчелиными выделениями лежали палочки для еды, морская соль, пара померанцев (органических), пара яблок (органических), и немного подсолнечных семечек. Пчелиная секреция была главной, стоила она много. Сара довольно часто о ней говорила - как, мол, хочется, да не по карману. Я поехал к Саре. Еще с собой у меня было несколько бутылок вина. Фактически, одну я уже уговорил, пока брился. Брился я редко, но ради сариного дня рождения и вечера памяти Ветеранов постарался. Хорошая она все-таки женщина. Ум ее очаровывал, и странно, но такое целомудрие можно было понять. То есть, как она к нему относилась - дескать, надо сберечь для хорошего человека. Дело не в том, что я хороший человек, просто ее очевидный класс хорошо бы смотрелся рядом с моим очевидным классом, когда мы бы сидели за столиком парижского кафе, когда я, наконец, стал бы знаменитым. Она обаятельна, спокойно интеллектуальна, и самое лучшее - в золоте ее волос присутствует эта безумная примесь рыжины. Почти как будто я искал именно этого оттенка волос много десятков лет... а может, и дольше. Я остановился передохнуть в баре на Тихоокеанской Прибрежной Трассе и выпил двойную водку-7. Сара меня беспокоила. Она говорила, что секс означает замужество. И я верил, что она это всерьез. В ней определенно есть что-то целомудренное. Однако, я, помимо всего прочего, мог вообразить, что она стравливает напряжение не единственным способом, и что вряд ли я - первый, чей хуй грубо терся о ее пизду. Моя догадка заключалась в том, что она так же заморочена, как и все остальные. Почему я шел у нее на поводу - загадка. Мне даже не хотелось в особенности ломать ее. Я не соглашался с ее идеями, но она мне все равно нравилась. Может, я разленился. Может, устал от секса. Может, я, наконец, начал стареть. С днем рождения, Сара. Я подъехал к дому и внес свою корзинку здоровья. Сара копошилась на кухне. Я уселся вместе с вином и корзинкой. - Я здесь, Сара! Она вышла. Рона дома не было, но она врубила его стерео на полную катушку. Я всегда ненавидел эту технику. Когда живешь в нищих кварталах, постоянно слышишь звуки других людей, включая их еблю, но самое непереносимое - когда тебя насильно заставляют слушать их музыку на полной громкости, всю ее тотальную блевоту, часами. Мало того, они ведь обычно еще и окна открывают, в уверенности, что ты тоже насладишься тем, от чего тащатся они. У Сары играла Джуди Гарланд. Джуди Гарланд мне нравилась - немножко, особенно ее появление в нью-йоркском Мете. Но теперь она неожиданно показалась очень громкой, вопя свои навозные сантименты. - Ради Бога, Сара, сделай тише! Она сделала, но ненамного. Открыла одну из бутылок, и мы сели за стол друг напротив друга. Я испытывал странное раздражение. Сара залезла в корзинку и нашла пчелиную секрецию. Она пришла в восторг. Сняла крышку и попробовала. - Такая мощная штука, - сказала она. - Сама сущность.... Хочешь чуть-чуть? - Нет, спасибо. - Я готовлю нам обед. - Хорошо. Но мне следует тебя куда-нибудь повести. - Я уже начала. - Тогда ладно. - Только мне нужно масло. Я сейчас схожу и куплю. Еще мне понадобятся огурцы и помидоры для ресторана на завтра. - Я куплю. Сегодня же у тебя день рождения. - Ты уверен, что не хочешь пчелиного секрета? - Нет, спасибо, все в порядке. - Ты и представить себе не можешь, сколько пчел понадобилось, чтобы наполнить эту баночку. - С днем рожденья. Я куплю и масло, и вс остальное. Я выпил еще вина, сел в фольксваген и поехал в небольшой гастроном. Нашел масло, но помидоры с огурцами на вид были старыми и жухлыми. Я заплатил за масло и поехал искать рынок побольше. Нашел, купил и огурцов, и помидоров, и повернул обратно. Подходя по дорожке к дому, я это и услышал. Она снова врубила стерео на полную. Пока я шел, меня начало тошнить; нервы натянулись до предела, потом лопнули. Я вошел в дом только с пакетиком масла в руке, а помидоры с огурцами остались в машине. Не знаю, что она там крутила; было так громко, что я не мог отличить одного звука от другого. Сара вышла из кухни. - БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА! - заорал я. - Что такое? - спросила Сара. - Я НИЧЕГО НЕ СЛЫШУ! - Что? - ТЫ ВРУБИЛА ЭТО ЕБАНОЕ СТЕРЕО СЛИШКОМ ГРОМКО! ТЫ ЧТО - НЕ ПОНИМАЕШЬ? - Что? - Я УХОЖУ! - Нет! Я развернулся и с треском вылетел за дверь. Дошел до фольксвагена и увидел пакет с помидорами и огурцами, который забыл. Я подобрал его и вернулся по дорожке. Мы встретились. Я сунул ей пакет: - На. Потом повернулся и пошел. - Ты мерзкая мерзкая мерзкая сволочь! - орала она мне вслед. Она швырнула пакетом в меня. Тот ударился о середину спины. Сара развернулась и вбежала в дом. Я посмотрел на помидоры и огурцы, разбросанные по земле в лунном свете. На какой-то миг подумал: может, подобрать? Потом повернулся и ушел. 93 Удалось сделать чтения в Ванкувере, 500 долларов плюс за билет и проживание. Спонсор, Барт МакИнтош, дергался насчет пересечения границы. Я должен был лететь в Сиэттл, он меня там встретит, и мы переедем на ту сторону на его машине, потом, после чтений, я уже сяду на самолет из Ванкувера в Л.А. Я не совсем понял, что вс это означает, но сказал ладно. И вот я снова в воздухе и пью двойную водку-7. Сижу с коммивояжерами и бизнесменами. У меня с собой маленький чемоданчик с запасными рубашками, исподним, чулками, 3 или 4 книжками стихов - а также отпечатанные на машинке 10 или 12 новых стихов. И зубная щетка с пастой. Смешно ехать куда-то, чтобы тебе заплатили за то, что прочел стихи. Мне это не нравилось, и я никогда не мог избавиться от мысли, насколько это глупо. Пахать, как мул, пока не стукнуло полтинник, на бессмысленных, низких работах - и вдруг неожиданно запорхать по всей стране этаким оводом со стаканом в руке. МакИнтош ждал меня в Сиэттле, и мы сели к нему в машину. Поездка оказалась хорошей, поскольку ни он, ни я слишком много не болтали. Литературный вечер финансировался частным лицом - я предпочитал такие чтения тем, за которые платил университет. Университеты напуганы; среди всего прочего, они боятся поэтов из низов, но, с другой стороны, им слишком любопытно, чтобы проморгать такого. У границы ждать пришлось долго: скопилась сотня машин. Пограничники просто-напросто оттягивались. Время от времени они выдергивали из ряда какую-нибудь колымагу, но ограничивались одним-двумя вопросами и махали народу: проезжайте. Я не понимал паники МакИнтоша по поводу всей этой процедуры. - Мужик, - сказал он, - мы прорвались! Ванкувер лежал недалеко. МакИнтош остановился перед гостиницей. Выглядела она хорошо. У самой воды. Мы получили ключ и поднялись. Приятный номер с холодильником, и - спасибо какой-то доброй душе - в холодильнике стояло пиво. - Возьми одно, - сказал я. Мы сели и присосались к пиву. - Крили был здесь в прошлом году, - сказал он. - Вот как? - Это что-то вроде кооперативного Центра Искусств, он самоокупаемый. У них большие членские взносы, помещение снимают и вс такое. Твое шоу уже все распродано. Силверс сказал, что мог бы кучу денег заработать, если б задрал цену на билеты. - Кто такой Силверс? - Майрон Силверс. Один из Директоров. Мы добрались до скучной части. - Я могу повозить тебя по городу, - предложил МакИнтош. - Не стоит. Я и пешком могу. - Как насчет пообедать? Контора платит. - Бутерброда достаточно. Я не голоден. Я прикинул, что если выманить его наружу, то смогу его бросить, когда поедим. Не то, чтобы он нехорош - просто большинство людей меня не интересует. Мы нашли место в 3 или 4 кварталах. Ванкувер - очень чистенький городок, и у людей нет во внешности жсткости большого города. Ресторан мне понравился. Но когда я заглянул в меню, то заметил, что цены там процентов на 40 выше, чем в моем районе Л.А. Я съел бутерброд с ростбифом и выпил еще одно пиво. Хорошо оторваться от Штатов. Настоящая разница. Женщины выглядят лучше, вс ощущается спокойнее, менее фальшиво. Я доел бутерброд, затем МакИнтош отвез меня назад в гостиницу. Я расстался с ним у машины и поднялся на лифте к себе. Принял душ, одеваться не стал. Стоял у окна и смотрел вниз, на воду. Завтра вечером вс окончится, я получу их деньги и к полудню снова окажусь в воздухе. Жалко. Я выпил еще 3 или 4 бутылки пива, затем лег в постель и уснул. Они привезли меня на чтения на час раньше. Там стоял и пел молоденький пацанчик. Пока он пел, публика, не переставая, разговаривала. Звякали бутылки; хохот; хорошая пьяная толпа; как раз мой народ. За сценой мы выпили - МакИнтош, Силверс, я и парочка еще кого-то. - Ты - первый мужчина-поэт, который к нам попадает за последнее время, - сказал Силверс. - То есть как это? - Я имею в виду, что у нас была длинная череда одних педаков. Это перемена к лучшему. - Спасибо. Я в самом деле им прочел. К концу я был пьян, они - тоже. Мы пререкались, мы немного огрызались друг на друга, но, в основном, вс было нормально. Мне вручили чек еще до начала, и это немного способствовало манере чтения. После этого в большом доме устроили пьянку. Через час или два я обнаружил себя между двух женщин. Одна блондинка, будто выточенная из слоновой кости, с прекрасными глазами и красивым телом. Она пришла туда со своим приятелем. - Чинаски, - сказала она через некоторое время, - я иду с вами. - Минуточку, - ответил я, - а как же ваш приятель? - На фиг, - сказала она, - да он - никто! Я иду с вами! Я посмотрел на мальчонку. В глазах у него стояли слезы. Он весь дрожал. Влюблен, бедолага. У девушки по другую сторону волосы были темные. Тело такое же хорошее, но в смысле лицевой привлекательности уступала. - Пойдемте со мной, - сказала она. - Что? - Я сказала, возьмите меня с собой. - Минутку. Я снова повернулся к блондинке. - Послушайте, вы прекрасны, но я с вами пойти не могу. Мне не хочется делать больно вашему другу. - Да пошел он на хуй, этот сукин сын! Он говно. Темноволосая девушка тянула меня за руку: - Сейчас же берите меня с собой, а не то я ухожу. - Ладно, - ответил я, - пошли. Я нашел МакИнтоша. Не похоже, чтобы он чем-то был занят. Наверное, не любил вечеринок. - Давай, Мак, отвези нас обратно в гостиницу. Принесли еще пива. Темноволосая сказала, что ее зовут Айрис Дуарте. Наполовину индианка и работала танцовщицей живота, как она выразилась. Она встала и потрясла им. Смотрелось недурно. - Чтобы достичь полного эффекта, на самом деле тебе костюм нужен, - сказала она. - Мне? Не нужен. - Я имею в виду, что мне нужен, чтобы хорошо выглядеть, понимаешь. Она и походила на индианку. Нос и рот индейские. Ей можно было дать года 23, темно-карие глаза, говорила тихо - и это великолепное тело. Она прочла 3 или 4 моих книжки. Отлично. Мы выпивали еще с часик, затем отправились в постель. Я повыедал ее, но когда оседлал, то лишь двигал и двигал, безо всякого результата. Очень жаль. Утром я почистил зубы, поплескал на физиономию холодной водой и вернулся в постель. Начал заигрывать с ее пиздой. Она увлажнилась - я тоже. Я влез. Вкрутил его, думая обо всем этом теле, обо всем этом хорошем молодом теле. Она приняла вс, что я мог ей дать. Этот раз оказался хорошим. Этот раз оказался очень хорошим. После Айрис отправилась в ванную. Я вытянулся на спине, думая о том, как вс хорошо вышло. Айрис вернулась и снова забралась в постель. Мы не разговаривали. Прошел час. Потом мы сделали вс заново. Мы почистились и оделись. Она дала мне свой адрес и телефон, я оставил свои. Я ей, кажется, действительно понравился. МакИнтош постучался минут через 15. Мы подбросили Айрис до перекрестка рядом с ее работой. На самом деле выяснилось, что она работает официанткой; танец живота был амбицией. Я поцеловал ее на прощанье. Она вышла из машины. Обернулась и помахала, потом ушла прочь. Я наблюдал за этим телом, пока оно уходило от меня. - Чинаски снова набирает очки, - сказал МакИнтош по пути в аэропорт. - Не бери ничего в голову, - ответил я. - Да мне самому тоже повезло, - сказал он. - Да? - Да. Мне досталась твоя блондинка. - Что? - Да, - засмеялся он, - правда. - Вези меня в аэропорт, скотина! Я уже три дня как торчал в Лос-Анжелесе. На тот вечер у меня было назначено свидание с Деброй. Зазвонил телефон. - Хэнк, это Айрис! - О, Айрис, вот так сюрприз! Ну, как оно? - Хэнк, я лечу в Л.А. Я еду повидаться с тобой! - Клево! Когда? - Вылечу в среду, перед Днем Благодарения. - Благодарения? - И смогу остаться до следующего понедельника! - Ладно. - У тебя ручка есть? Записывай номер рейса. В тот вечер мы с Деброй ужинали в приятном местечке на самом берегу моря. Столики не теснились друг к другу, и особенностью кухни там были морепродукты. Мы заказали бутылку белого вина и стали ждать еду. Дебра выглядела лучше, чем в последнее время, но сказала, что работа начала ее грузить. Она собиралась нанять еще одну девушку. А трудно найти кого-нибудь добросовестного. Люди такие неспособные. - Да, - сказал я. - Ты слышал что-нибудь от Сары? - Я ей звонил. У нас произошла небольшая размолвка. Я ее как бы залатал. - А ты виделся с ней после из Канады? - Нет. - Я заказала 25-фунтовую индюшку на Благодарение. Сможешь ее разрезать? - Конечно. - Только не пей сегодня слишком. Ты же знаешь, что бывает, когда много выпьешь. Ты становишься мокрой лапшой. - Ладно. Дебра нагнулась и тронула меня за руку: - Моя милая дорогая старая мокрая лапшичка! Я прихватил только одну бутылку вина на после ужина. Мы выпили ее медленно, сидя в постели и смотря ее гигантский телевизор. Первая программа была паршивой. Вторая - получше. Про полового извращенца и недоразвитого деревенского мальчика. Голову извращенца сумасшедший врач пересадил на туловище мальчика, и туловище сбежало с двумя головами и так бегало по всей округе, творя всевозможные ужасные гадости. Настроение у меня поднялось. После бутылки вина и двуглавого мальчика я оседлал Дебру, и для разнообразия мне немного повезло. Я пустил ее в долгий таранящий галоп, полный неожиданных вариаций и изобретательности, прежде, чем, наконец, выстрелил внутрь. Утром Дебра попросила меня остаться и подождать ее с работы. Она обещала приготовить хороший обед. - Ладно, - согласился я. Я попытался поспать после того, как она ушла, но не смог. Мне не давал покоя День Благодарения - как же сказать ей, что я не смогу с нею быть. Это меня и беспокоило. Я встал и походил по комнатам. Принял ванну. Ничего не помогало. Может, Айрис передумает, может, ее самолет разобьется. Я мог бы тогда позвонить Дебре утром Благодарения и сказать, что все-таки приду. Я ходил, и мне становилось все хуже и хуже. Может быть, потому, что остался у нее, а не поехал домой. Как будто агония затягивается. Ну что же я за говно? Что-что, а играть в мерзкие, нереальные игры я умею. Какие у меня мотивы? Я что - свожу за что-то счеты? Разве могу я по-прежнему твердить себе, что тут все дело просто в исследованиях, в обычных штудиях фемины? Я просто позволяю всяким вещам происходить, даже не думая о них. Я не считаюсь ни с чем, кроме своих эгоистичных, дешевых удовольствий. Я - как избалованный старшеклассник. Да я хуже любой бляди; блядь только забирает твои денежки и больше ничего. Я же забавляюсь с жизнями и душами, как будто они - мои игрушки. Как могу я называть себя человеком? Как могу писать стихи? Из чего я состою? Я - подзаборный де Сад, только без его интеллекта. Убийца прямее и честнее меня. Или насильник. Мне ведь не хочется, чтобы с моей душой играли, насмехались над ней, ссали на нее; уж в этом-то я разбираюсь, во всяком случае. Я в самом деле никуда не годен. Я чувствовал это, расхаживая взад-вперед по ковру. Ни-ку-да. Самое худшее - что я схожу именно за того, кем не являюсь: за хорошего человека. Я способен проникать в жизни других, потому что они мне доверяют. Я делаю свою грязную работу по-легкому. Я пишу Любовную Историю Гиены. Я стоял в центре комнаты, удивляясь своим мыслям. Вдруг я очутился на краю постели - сидел и плакал. Проведя пальцами по лицу, я обнаружил слезы. Мозги закрутило в воронку, однако я был в здравом уме. Я не мог понять, что со мною происходит. Я снял трубку и набрал номер здорового ресторана Сары. - Ты занята? - спросил я. - Нет, только что открылась. С тобой все в порядке? У тебя голос странный. - Я на дне. - В чем дело? - Ну, я сказал Дебре, что проведу с нею День Благодарения. Она на это надеется. Но тут кое-что произошло. - Что? - Ну, я тебе раньше не говорил. У нас с тобой секса еще не было, сама знаешь. Секс все меняет. - Что случилось? - Я познакомился с танцовщицей живота в Канаде. - Правда? И ты влюбился? - Нет, я не влюбился. - Обожди, у меня клиент. Можешь подождать? - Могу.... Я сидел, прижимая трубку к уху. По-прежнему голышом. Я бросил взгляд на свой пенис: ах ты грязный сукин сын! Знаешь ли ты, сколько боли сердечной ты причиняешь своим тупым голодом? Я сидел пять минут с телефоном возле уха. Звонок был платный. По крайней мере, платить по счету придется Дебре. - Я вернулась, - сказала Сара. - Продолжай. - Ну, я ведь тебе уже сказал, что пообещал Дебре провести Благодарение с ней.... - Мне ты тоже обещал, - сказала Сара. - Правда? - Ну, ты был пьян, правда. Ты сказал, что, как и любой другой американец, не любишь отмечать праздники в одиночестве. Ты поцеловал меня и спросил, не сможем ли мы провести Благодарение вместе. - Прости меня, я не помню.... - Все в порядке. Не клади трубку... тут еще один клиент.... Я отложил телефон, вышел и налил себе выпить. Возвращаясь в спальню, я заметил в зеркале свой отвислый живот. Уродливо, непристойно. И почему только бабы меня терпят? Я прижимал к уху трубку одной рукой, а другой пил вино. Сара вернулась. - Хорошо. Давай дальше. - Ладно, получилось вот так. Эта танцовщица мне как-то вечером позвонила. Только она, на самом деле, не танцовщица, она официантка. Она сказала, что вылетает в Л.А. провести со мной День Благодарения. У нее был такой счастливый голос. - Надо было ей сказать, что ты уже пообещал. - Я не сказал.... - Кишок не хватило. - У Айрис такое славное тело.... - В жизни есть и другие вещи, кроме славных тел. - Как бы то ни было, теперь мне предстоит сказать Дебре, что я не смогу провести Благодарение с ней, а я не знаю, как. - Ты сейчас где? - В постели у Дебры. - А Дебра где? - На работе. - Я не сдержался и всхлипнул. - Ты толстожопый плакса и больше никто. - Я знаю. Но я должен ей сказать. Я с ума от этого сойду. - Сам вляпался. Теперь сам и вылазь. - Я думал, ты мне поможешь, я думал, ты, может, подскажешь, что делать. - Ты хочешь, чтобы я тебе пеленки меняла? Хочешь, чтобы я ей за тебя позвонила? - Нет, вс в порядке. Я взрослый мужик. Я сам ей позвоню. Я позвоню ей сейчас же. Я скажу ей всю правду. Я покончу со всей этой ебаторией! - Это хорошо. Дашь мне знать, как вс пройдет. - Это вс мое детство виновато, понимаешь. Я никогда не знал, что такое любовь.... - Перезвони мне попозже. Сара повесила трубку. Я налил себе еще вина. Я не понимал, что могло произойти с моей жизнью. Я утратил свою изощренность, утратил свою суетную светскость, утратил свою жсткую защитную скорлупу. Потерял чувство юмора перед проблемами других людей. Мне хотелось вс это получить обратно. Я хотел, чтобы вс ко мне приходило легко. Но почему-то знал, что оно не вернется, по крайней мере - сразу. Я был обречен и дальше чувствовать себя виноватым и незащищенным. Я пытался убедить себя, что чувство вины - просто своего рода заболевание. Что именно люди без вины добиваются в жизни прогресса. Люди, способные лгать, обманывать, люди, всегда знающие, как срезать угол. Кортез. Он-то хуем груши не околачивал. И Винс Ломбарди - тоже. Но сколько бы я об этом ни думал, мне по-прежнему было плохо. Я решил, что с меня довольно. Готов. Кабинка исповедника. Снова стану католиком. Начать, покончить с этим, как отрубить, а потом ждать прощения. Я вылакал вино и набрал рабочий номер Дебры. Ответила Тесси. - Привет, крошка! Это Хэнк! Ну, как оно у тебя? - Вс прекрасно, Хэнк. Как сам поживаешь? - Вс хорошо. Слушай, ты на меня не злишься, а? - Нет, Хэнк. Это в самом деле было немного фу, хахаха, но весело. Это наш секрет в любом случае. - Спасибо. Знаешь, я на самом деле не... - Я знаю. - Ладно, послушай, я хотел поговорить с Деброй. Она там? - Нет, она в суде, запись ведет. - Когда вернется? - Она обычно в контору не возвращается после того, как в суд уходит. А если вернется, что-нибудь передать? - Нет, Тэсси, спасибо. Ну все, пиздец. Я даже исправить ничего не могу. Констипация Конфессии. Кранты Коммуникации. Враги в Высших Сферах. Я выпил еще вина. Я совсем был готов очистить воздух - и пускай вс болтается. Теперь же надо сидеть и ждать. Мне становилось все хуже и хуже. Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты. Но я-то кушаю хорошо. Я вспоминал былые дни, когда жил на один шоколадный батончик в день, рассылая написанные печатными буквами рассказы в Атлантический Еженедельник и Харперз. Я тогда думал только о еде. Если тело не ело, ум тоже голодал. Но в последнее время я питался чертовски хорошо для разнообразия - и пил дьявольски хорошее вино. Это означало, что вс, о чем я думаю, - вероятно, правда. Все воображают себя особенными, привилегированными, исключительными. Даже уродливая старая перечница, поливающая на крылечке герань. Я-то воображал себя особенным потому, что ушел от станка в 50 лет и стал поэтом. Хуй моржовый. Потому и ссал на всех, как те боссы и менеджеры ссали на меня, когда я был беспомощен. Вс вернулось на круги своя. Я - пьяный, испорченный, гнилой мудак с очень незначительной крошечной известностью. Мой анализ раны не залечил. Зазвонил телефон. Сара. - Ты же сказал, что позвонишь. Как прошло? - Ее не было. - Не было? - Она в суде. - Что ты собираешься делать? - Ждать. А потом сказать ей. - Правильно. - Не следовало мне вс это говно на тебя вываливать. - Вс в порядке. - Я хочу снова тебя увидеть. - Когда? После танцовщицы? - Ну - да. - Спасибо, не стоит. - Я тебе позвоню.... - Ладно. Я отстираю тебе пеленки. Я потягивал вино и ждал. 3 часа, 4 часа, 5 часов. Наконец, вспомнил про одежду. Я сидел со стаканом в руке, когда перед домом остановилась машина Дебры. Я ждал. Она открыла дверь. С ней был пакет покупок. Выглядела она очень хорошо. - Привет! - сказала она. - Как тут моя бывшая мокрая лапша? Я подошел и обхватил ее руками. Я задрожал и заплакал. - Хэнк, что стряслось? Дебра уронила пакет на пол. Наш ужин. Я схватил ее и прижал к себе. Я рыдал. Слезы текли, как вино. Я не мог остановиться. БЛльшая часть меня не шутила, другой же хотелось сбежать. - Хэнк, в чем дело? - Я не смогу быть с тобой на Благодарение. - Почему? Почему? Что не так? - Не так то, что я - ОДНА ГИГАНТСКАЯ КУЧА ГОВНА! Моя вина криком кричала внутри, у меня начался спазм. Боль просто ужасная. - Из Канады летит танцовщица живота, чтобы провести со мной День Благодарения. - Танцовщица живота? - Да. - Она хороша собой? - Да, очень. Прости меня, прости меня.... Дебра оттолкнула меня. - Дай, я продукты поставлю. Она подняла пакет и ушла в кухню. Я слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника. - Дебра, - сказал я. - Я ухожу. Из кухни не донеслось ни звука. Я открыл переднюю дверь и вышел. Фольксваген завелся. Я включил радио, фары и поехал назад в Лос-Анжелес. 94 В среду вечером я был в аэропорту - ждал Айрис. Я просто сидел и разглядывал женщин. Никто из них - за исключением одной-двух - не мог сравниться с Айрис по внешности. Со мной что-то не так: я в самом деле слишком много думаю о сексе. Каждую женщину, на которую падает взгляд, я представляю в постели с собой. Интересный способ проводить время в ожидании самолета. Женщины: мне нравятся цвета их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых лицах; время от времени чистая красота в каком-нибудь друго