олная темнота. Лица мужчины не было видно,  но,  судя по голосу,  он
был молод, только пьян по-рядком.
     -- Хорошо, поехали. Я вас слушаю.
     -- Ух ты...-- с  удивлением произнес мужчина.-- Это кто же сюда явился?
Я жаждал Александра Белова.
     Алеша  резко отодвинулся, желая повернуться к собеседнику лицом, однако
тот,  видимо, иначе истолковал этот  жест, потому  что цепко схватил  его за
руку и крикнул угрожающе: "Сидеть!"
     Карета  меж  тем  неторопливо  тронулась.  Мужчина  распахнул  дверцу и
крикнул слуге:
     -- Подай фонарь!
     -- Оставьте  меня,  сударь. Я не  собираюсь бежать.--  Алеша  с  трудом
выдернул руку и стал растирать  запястье. Мерзавец пьяный, как клещами сжал.
Незнакомец не сказал еще ни слова о деле, а уже очень ему не понравился.
     Слуга на ходу передал горящий фонарь, внутренность кареты осветилась, и
двое сидящих в ней с любопытством уставились друг на друга.
     При  первом  взгляде  Алеша  не   увидел  в   лице  незнакомца   ничего
неприятного, оно было  даже, пожалуй, красиво,  но при внимательном изучении
поражало  несоответствие между узкими, недобрыми  глаза-ми --  в  них были и
сила,  и  власть  --  и капризным ртом  над  малень-ким круглым подбородком.
Мужчина вдруг рассмеялся, показывая длинные белые зубы.
     -- Я вас знаю. Вы с Беловым всегда в одной упряжке. Вас зовут?..
     -- Алексей Корсак к вашим услугам.
     -- О, ваши услуги мне не нужны.  Я сам готов оказать...  по мере сил. А
вы меня не знаете? И не догадываетесь, кто я? Неужели ваш друг Белов никогда
не рассказывал вам о графе Антоне Бесту-жеве?
     -- Так это вы?-- воскликнул Алеша потрясение и подумал: "Ну и влип!"
     Алеша не мог  узнать сына всесильного канцлера, потому что ни-когда его
не видел, но о скандальной дуэли и дурной славе этого человека был наслышан.
     Довольный  произведенным  эффектом, граф поставил фонарь,  по-шарил под
ногами, ища шляпу, нашел. Когда он двумя руками нахло-бучил шляпу на голову,
Алеша решил, что с ним прощаются, видно, важному разговору  не суждено  было
состояться,  однако головной  убор  нужен  был графу  только для того, чтобы
снять его светским жестом и дурашливо представиться.
     --  Если Белов говорил  обо мне что-нибудь  эдакое,-- он неопре-деленно
повертел  пальцами,--  не  верьте. Мы  приятели,  а  меж прияте-лями чего не
случается... Особенно если один из них горд не в меру. Последнее я не о себе
говорю.-- Он подмигнул, захохотал и вытащил из кармана плоскую металлическую
фляжку, богато украшенную камнями.
     Отхлебнув значительную порцию вина, он долго  полоскал им горло, потом,
поперхнувшись, выпил и наконец протяжно и чрезвы-чайно противно икнул. Алеша
не столько  брезгливо, сколько  удивлен-но  наблюдал  все  эти  манипуляции.
Нельзя  было понять, всегда  ли  граф  ведет  себя так,  словно  другие суть
неодушевленные  предметы и  при  них  можно  ковырять  в носу,  плеваться  и
издавать непотреб-ные  звуки, или  просто  Бестужев его дразнит,  испытывает
терпение.
     -- Теперь  объясните,-- очень вежливо  сказал граф,-- почему вы почтили
меня своим присутствием вместо Белова. Он сам вас по-слал?
     --  Ни в коем  случае, ваше  сиятельство. Белов в отъезде,  и  слуга по
ошибке вручил мне вашу записку. А теперь разрешите откла-няться...
     -- Нет, нет, не уходите. Может, оно и к лучшему, что здесь именно вы, а
не  Белов.   Он  горяч.  В  отъезде,  говорите?--  Граф  опять  подмигнул.--
Затосковал по жене? Говорят, он с ней хлебнул беды. И еще хлебнет. Не женись
на красавице, бери себе скромную.-- Он вздохнул горестно.-- Как куропатку.
     -- Вряд ли вы меня удержите здесь из-за разговора о его жене...
     -- Не нужно сердиться, сударь Алеша. Вы не понимаете  шу-ток. Просто  я
не знаю, как  перейти к главному. Предупреждаю, наш разговор должен остаться
для всех  тайной.  В противном  случае вы  навлечете  на меня, да и на себя,
бо-ольшие  неприятности.  Только Белов и  вы  достойны  знать,  что...--  Он
отвалился на подуш-ки.-- Нет, при такой езде невозможно разговаривать: Гони,
черт тебя  возьми!-- крикнул он  кучеру, высовываясь из кареты.--  Что они у
тебя на ходу спят? Не кони, одры!
     Лошади  побежали  быстрее.  Карета запрыгала по ухабам адмирал-тейского
луга.  Граф Антон  опять достал флягу, вино,  булькая,  поли-лось  в глотку.
Обнажившаяся шея графа была нежной, белой, а ка-дык маленьким, как горошина.
Он спрятал бутылку, отер ладонью рот и сказал значительно:
     -- Мне стало известно, где прячут вашего пропавшего друга.
     --  Оленева?--  воскликнул  Алеша,  стремительно  подавшись  впе-ред  и
невольно  стукнувшись  о  колени  своего собеседника. Тело  Бестужева  мягко
подалось назад, словно фигура его была из ваты.
     -- Не надо фамилий. Мы отлично понимаем  друг друга, этого  достаточно.
Он  содержится  на нашей старой мызе, что на Каменном Носу. Я наведался туда
случайно по своим делам. Папенька превратил  мызу  в крепость.-- Граф умолк,
бессильно покачиваясь в такт езде.
     Алеша слушал  не дыша, боясь пошелохнуться. Последняя  порция  вина  не
подбодрила  графа,  наоборот,  речь  его  замедлилась, он все  время  как-то
странно вздыхал,  словно ему не хватало  воздуха. Страшно было, что он вдруг
раздумает говорить из-за пьяного каприза или просто уснет на полуслове.
     -- Где это -- Каменный Нос?
     -- Каменный  Нос на  Каменном мысу, а тот в  свою  очередь  на Каменном
острову,-- проговорил граф скороговоркой.-- Ясно?
     -- Ясно,-- тупо кивнул Алеша.
     Бестужев искоса посмотрел на него, словно проверяя: верит-- не верит.
     --  Это Малый Каменный остров, тот,  что в  устье Екатерингофки. Там со
стороны моря бухточка небольшая, в  ней мыза  и  сто-ит. Попасть туда  можно
только  со стороны моря. Дощатая  пристань  и сразу забор.  Папенька обожает
заборы! Забор высоченный, в нем калитка, но она охраняется. И  не  вздумайте
идти  к  мызе со стороны луга! На  вышке, это бывший маяк, всегда кто-нибудь
торчит... из стражи.
     -- Вы видели нашего друга?
     --  Не перебивайте  меня!--  резко  одернул его  граф  и  опять  на-чал
рассказывать  про мызу,  окрестности ее, вспомнил кучу мело-чей,  где  какой
двор, да какие покои, и  в  каком из  них содержат арестованного. Говорил он
медленно,  веско, и  нельзя было  понять,  отговаривает  ли  он  от сложного
предприятия  или  дает  совет,  как  лучше  его  осуществить.  Кончил он  на
неожиданно веселой ноте:
     --  Я  бы  вам   все   нарисовал,  да  позабыл  прихватить   письменные
принадлежности.
     -- Но как вы узнали, что там содержится именно наш друг?
     --  А это  вас  не касается.  Это моя мыза,  моя1  И  остров  мой! А он
запрещает мне туда ездить... еще грозится!
     Алеша понял, что граф говорит об отце -- канцлере Бестужеве.
     -- Арестованного сторожит наш  глухой Харитон. Помимо него есть караул,
и  серьезный.--Он  вздохнул,  словно  скука   его  сморила.--  Когда  четыре
человека, а  когда шесть.,.  Каждый вторник в десять вечера  они меняются. В
субботу у них баня. Запиши.
     -- Куда записать-то?
     -- В головку! В головку запиши!-- Граф постучал себя по лбу.
     -- Насколько  я вас  понял, ваше сиятельство,--Алеша  старался говорить
убедительно, неторопливо,--  вы  советуете  нам  напасть  на  мызу  именно в
субботу? То есть послезавтра?
     -- Ничего я вам не советую, но торопитесь, потому что Оленева вашего не
сегодня завтра переводят в крепость.--Граф открыл  двер-цу,  вдохнул свежего
воздуха и крикнул кучеру:-- Назад!
     После этого он откинулся на подушки, отодвинул шторку на окне и, словно
забыв  о своем  спутнике, принялся внимательно сле-дить  за пробегающим мимо
городом.  Однако  далеко  они  заехали...  Вдоль  дороги  тянутся  постройки
казенного вида: склады, провиант-ские магазины, всюду пусто, обыватель мирно
спал. За  каретой  увязалась  собака и долго,  молча, не лая,  бежала  вдоль
дороги, словно  не  собака  вовсе, а волк.  На  Адмиралтейской  набережной у
почтового двора  Алеша попросил графа остановить карету. Тот рав-нодушно, не
задавая вопросов, исполнил его просьбу.
     Алеша спрыгнул на землю, вежливо  попрощался. В  ответ не раз-далось ни
звука, но когда Алеша уже направился к мосту, граф вдруг резко его окрикнул:
     -- Как тебя там... Корсак... вернись! Алеша пожал  плечами, неторопливо
подошел к карете, не оби-жаться же на этого пьяного индюка!
     --  Белов  спрашивать  будет, зачем  я все это  рассказал,  какая, мол,
выгода?-- От пьяного благодушия графа Антона не осталось  и следа, голос был
злой,  резкий.-- Дак скажи  ему  -- чтоб папеньке  досадить.  Белов  поймет.
Трогай!-- крикнул он кучеру.
     "Ну и новость!--взволнованно думал Алеша,  вышагивая по на-правлению  к
дому.-- Всем новостям  новость!  Это надобно обсудить,  обмозговать.  Сашка,
возвращайся же наконец! Что ты там делаешь, в Петергофе -- службу несешь или
на пирах гуляешь? Дело-то не терпит!"
     При  всей важности  услышанного в разговоре  с  Бестужевым за-стряла  в
сознании заноза, а вернее сказать, осела какая-то муть, словно плеснули туда
тухлой  бурдой. Последние слова  графа просто оскорбительны! Что  значит  --
"Белов  поймет"?  Почему  это  Белов  должен  понять  такую  гнусность,  как
предательство отца?
     --  Стоп,  Корсак,--  сказал себе  Алеша.--  Не туда  гребешь.  Нам  до
отношений канцлера Бестужева со своим сынком дела нет. Нам  надо продумывать
детали побега. А вдруг все  это  вранье? С чего  бы графу Бестужеву говорить
нам правду?
     Знай Алеша,  какой разговор  предварил свидание их в  карете, ему легче
было бы понять, какой бурдой плеснули в его незамут-ненную душу.
     Пили, и много, до полного затмения рассудка, вернее, граф Ан-тон пил, а
дружок  его  Яков только  играл в пьяного  и  все советы давал, как из  жены
Авдотьи или отца деньги выкачать, и еще дразнил, подначивал.
     -- Дался тебе этот Белов! Что ты о нем забыть не можешь?
     -- Но ведь это он нашел труп во дворце?
     -- Гольденберг мертв, забудь о нем.
     -- Я уж забыл. Я  не о Гольденберге  толкую, а  о Белове.  Этот каналья
сделал меня посмешищем всего Петербурга.
     -- Ты сам себя сделал,-- бубнил Бурин.-- Пить надо меньше!
     -- Ты в этом не понимаешь ничего, а потому помолчи. Когда дуэль была, я
ж на ногах не стоял. Как можно стрелять в бесчув-ственного человека?
     -- Так он и стрелял в воздух. Зачем ты руку-то вскинул? Пулю словить?
     --   Нет,  ты  меня  послушай,--  жарко   задышал   граф  Антон  в  ухо
собутыльнику.--Сейчас  Белов  сам  словит пулю.  Ты послушай...  Стр-ит  мне
только ему сказать, что на нашей мызе томится князь Оленев... Это же капкан!
     -- Не такой Белов дурак, чтобы поверить тебе на слово.
     --  А  спорим,  поверит! Бьюсь  об заклад,  не  только  поверит,  но  и
нападение на мызу  организует. А я  папеньку-то и предупрежу... И угодит он,
милок, под пулю или в крепость.
     Бурин мрачно и недоверчиво смотрел на графа Антона, а тот вдруг скривил
капризно губы и добавил:
     - А может, и не предупрежу...


        -9-

     Саша не вернулся из Петергофа и на следующий день, в пятницу. Наступила
суббота, которая, по сообщению молодого Бестужева, бы-ла  на  Каменном  Носу
банной, и Алеша  на свой  страх  и риск решил действовать  самостоятельно. О
нападении на мызу, разумеется, не могло быть и речи, к подобному предприятию
следует готовиться долго и тщательно.  Алеша думал только о рекогносцировке,
ознаком-лении  с  местностью. И  вообще  необходимо  убедиться,  стоит ли на
Каменном острову мыза и что она из себя представляет.
     Граф  Антон говорил, что  вокруг болото, забор неприступен, а на старом
маяке всегда  кто-то  торчит для  наблюдения за местностью.  Последнее  было
особо нежелательным, в начале июня и в полночь  светло, как днем. Оставалось
надеяться на дождь. При пасмурной погоде ночью если не темно, то уж сумраком
это время суток опре-деленно можно назвать, а в сумерки все  собаки серы. Но
ничто, как на грех, не предвещало дождя.
     А  почему,  собственно,  ночью  он  должен наведаться на Каменный  Нос?
Почему  не днем? Он любитель охоты, без рябчиков  и куропаток жить не может.
Кто сказал, что  на Каменном острове нельзя охотиться? Запрещающей  таблички
там  наверняка нет- Если  пойма-ют,  скажет, что  заблудился в  островах.  В
крайнем случае -- поко-лотят. Но лучше до этого крайнего не доводить, дворня
Бестужева  знает  о  своей  полной  безнаказанности  и  так  может  отделать
чело-века,  что и не встанешь после побоев. Но, помнится, граф  Антон не про
дворню толковал, а про военный караул. Это еще хуже...
     В  конце  концов Алеша  остановился  на следующем  варианте: он берет с
собой  Адриана,  и  они  плывут  на Каменный Нос  вечером к  предполагаемому
банному времени, на  всякий  случай возьмут  с со-бой не только ружье, но  и
пистолеты, а там видно будет. Такой у него был стратегический план.
     Осталось только  заморочить голову  Софье, чтобы у  нее не было никаких
подозрений по  поводу  этой поездки. Намедни, когда Алеша явился домой в три
часа ночи,  Софья  лежала в  уголке супружеской кровати, в  изголовье горела
свеча. При  появлении  мужа  она не повер-нула  к нему  лицо, не  сказала ни
слова, а только дунула на свечу и затаилась в темноте.
     По  дороге домой  он твердо решил, что  не будет  рассказывать Софье  о
встрече с молодым  Бестужевым, дабы не волновать  попусту. Но  здесь все его
благие намерения разом соскочили с оси.
     -- Софья, я знаю, где прячут Никиту,--сказал он в темноту.
     Она сразу села, и Алеша  почувствовал ее горячее дыхание у  своей щеки.
Они проговорили до утра. Однако он рассказал ей  о беседе в карете,  как  бы
пропуская все через  сито, когда  незна-чительные подробности  проваливаются
без препятствий,  а главное -- о  карауле и предполагаемом нападении на мызу
-- застревает, остава-ясь тайной.
     Ружье    и   пистолеты   были    вынесены   из   дому   с   подобающими
предосторожностями,  а  Софье было  сообщено,  что  его  с Адрианом  сроч-но
вызвали в Адмиралтейскую коллегию и что вернутся они поздно.
     Алеша предпочел взять самую плохонькую  лодчонку, дабы не при-влекать к
себе внимания. Итак, по фонтанной речке до устья, у  Екатерингофского дворца
свернуть на  речку Екатерингофку, а за-тем протокой добраться  до восточного
берега Каменного острова. И  Екатерингоф,  и  крохотный  Овечий островок, на
котором  стоял  Подзорный  дворец,  и Гутуев остров  Алеша помнил еще с того
вре-мени, когда в первый свой приезд в Петербург прошел весь город  пешком в
поисках  моря. За  пять  лет  Екатерингофский  дворец  отреставрировали,  но
Елизавета не любила в нем жить, и  Алеша надеял-ся,  что места эти и по  сию
пору безлюдны.
     Фонтанку  преодолели  быстро, по  городу плыть одно удовольствие, ныряй
себе под  мосты  да  посматривай  по сторонам  развлекаясь.  На  повороте  в
Екатерингофку поднялся вдруг ветер, нешуточная волна стала бить в борт.
     Ориентироваться  в  протоках  было  трудно.  Кустарный   остров  вполне
оправдал  свое  название,  он весь  зарос  ивняком,  ольхой и  кру-шиной.  В
отдалении чернели  лачуги рыбаков, висели  сети,  развешен-ные для просушки,
дымился костерок. Пока все совпадало с рас-сказом графа Антона, помнится, он
упоминал  про  рыбаков.   Алексей  плыл  у  самого  берега,  стараясь   быть
незаметным.  На  выходе  из протоки обнаружилось много мелких островков, они
словно плавали в воде. Попробуй  определить без  карты, какой  здесь  остров
Камен-ный, а какой Вольный.
     -- Алексей Иванович, воды набежало...
     --  Так  отчерпай.--Алексей  сам  сел  на  весла  и  направил  лодку  к
обрывистому,  усеянному крупными камнями и галькой  берегу.  Наверное, это и
есть Каменный, граф говорил -- все время держаться левой руки.
     Лодку спрятали в густой осоке, вышли на берег, осмотрелись.
     -- Теперь слушай,-- сказал Алексей денщику.-- Ружье мы взяли для отвода
глаз, если нам здесь и понадобится оружие, то это будут пистолеты.
     --  Кому   здесь  глаза-то  отводить?  Чайкам,  что  ли?--  недоверчиво
прищурился Адриан.
     -- А хоть бы и чайкам, чтоб не орали. Главное, иди за мной след в след,
и полнейшая тишина.
     -- Понял, чай не идиот,-- обиженно бросил Адриан, и они трону-лись.
     Кустов на острове было немного, почва, как и говорил граф, была топкой,
иногда приходилось прыгать с  камня на камень.  Вдалеке темнело  нечто,  что
могло быть в равной мере и мызой, и купой деревьев.
     Они шли ходко, прячась за  валуны  и  редкие  кустарники,  скоро  стало
явственно  видно, что дерево там  одно,  а все остальное -- забор и торчащее
нечто, что могло быть башней.
     Граф  говорил,  что  мыза  представляет из  себя пристройку к  ста-рому
маяку, который давно потерял свою функцию. На верхней площадке, где когда-то
зажигали  фонарь,  глухой  Харитон  устроил  се-бе  горницу   и  с  завидным
постоянством   взбирался  наверх   по  винто-вой   лестнице,  дабы   обрести
одиночество  и  помолиться.  С  маяка  от-лично  просматривались луг,  гряда
камней, причал и море, то есть все подступы к мызе.
     Эта старинная  усадьба попала в собственность канцлера,  Бестуже-ва при
конфискации  имущества некоего  опального дворянина. По обретении  острова и
мызы  Бестужев  распорядился обнести ее  высоким забором, обставил кой-какой
самой простой  мебелью  и,  кажется,  забыл о  ее существовании, хотя  дикий
остров был по-своему поэтичен, а в камышах водилось множество уток и  прочей
дичи. Но Бестужев не любил охоты. Пришло время, и мыза  понадобилась ему для
других целей, мнимый Сакромозо был отнюдь не первой жерт-вой, посетившей сии
стены из-за политических дрязг.
     Все, пришли... Кусты кончились, перед разведчиками расстилался обширный
луг, заросший высоченными, чуть  ли не в рост, зон-тичными. Белые кущи сныти
и дикого укропа несмотря на вечерний час расточали медовые  запахи. Укрыться
в этой  белой  кипени  было проще простого,  и Алексей благословил небо, что
нерадивые страж-ники не догадались ее выкосить. В другое время года никто не
мог бы подойти к мызе невидимым.
     Они сели на землю.
     -- Вот под  этим кустом меня и жди. Дальше пойду один,-- шепотом сказал
Алексей, хотя кто их тут мог услышать?
     --  На  разведку?  Что  ищем-то?  Скажите,  Алексей  Иванович,  Хри-ста
ради!--Любопытные  глаза денщика так и буравили  хозяина. Адриану было ясно,
что  барин пожаловал на  остров по  нешуточному,  тайному делу,  и  ему тоже
хотелось приобщиться к этой тайне, и  чтоб  страшно было, и  чтоб мурашки по
телу.
     -- На вот и сиди со взведенным  курком.-- Алексей сунул в  руки Адриана
пистолет.-- Если что, беги на выручку,
     -- Это уж не сомневайтесь. Прибегу...
     -- Нет, не беги.-- Алексей словно опомнился.
     Бели  их с Адрианом схватят, то никто не будет знать,  где  их  искать.
Более  того, сведения о Никите,  которых  они так долго ждали и которые сами
упали в руки, в случае их пленения пропадут втуне.
     --Так бежать или не бежать?-- дергал за рукав Адриан.
     --  Не  бежать.  За этим заборам держат  Никиту  Оленева.  Эти сведения
необходимо проверить. Если я,-- он вложил в руки денщи-ка часы,-- не вернусь
через  час,  то  шпарь  к  лодке  и  поспешай  домой.  Найдешь  Белова,  все
расскажешь. Понял?
     Алексей вскинул руку в прощальном приветствии  и, как  в  пену морскую,
нырнул в уже мокрую от росы  белоснежную траву. Адриан влез в середину куста
-- отличный  наблюдательный  пункт  --  и  замер,  глядя  на  высокий  забор
безжизненной мызы.
     Сейчас, когда  Алексея не  было рядом, ему  почудились далекие  голоса:
наверное,  переговаривались за забором. Потом  из трубы  по-тянулась струйка
дыма: еду  готовят, не  иначе. Адриану остро  захотелось есть, он достал  из
сумки хлеб  с сыром и принялся жевать, сетуя, что не успел засунуть в карман
Алексея  Ивановича какой-нибудь  еды: какая может быть разведка на  голодный
желудок!
     Алеша меж тем лежал на самом краю цветущей кущи и размыш-лял, как лучше
добраться до  забора --  перебежать  голый участок земли или  преодолеть его
ползком.
     -- Харитон,  глухая тетеря!-- кричали  за забором, потом  стали кликать
какого-то Степана, грозя ему  унтер-офицером, потом два  мужика,  непотребно
ругаясь, принялись где-то совсем рядом пилить дрова.
     "Вот угомонятся немного, и поползу дальше",-- уговаривал  себя Алексей.
На  краю белого  царства  пробегал  ручей,  воды  которого  и  питали  корни
зонтичных.  Прямо  перед  лицом  Алеши  торчали  одуванчики,  он  устал   их
рассматривать. Это были не те майские веселые цветки,  которые желтым ковром
устилают  все  городские  задворки  и  пустыри.  Эти,  луговые,  выросли  до
полуметра  высотой, трубчатые  их стебли  толщиной в палец, а белая  шапочка
столь плот-на, что может выстоять и против дождя, и против ветра-
     Вид  этого живучего, непобедимого растения заставил Алексея вскочить на
ноги.  В  несколько  прыжков  он  преодолел  голое  про-странство  и  замер,
прижавшись к забору. Очевидно, его не заметили, не прозвучало ни выкрика, ни
выстрела.  Теперь отдышаться и ти-хонько  следовать вдоль забора;  даже если
кто-то и дежурит на башне,Алексей уже не виден наблюдателю.
     Он  двигался  в  полный  рост,  плотно  прижавшись к доскам живо-том  и
грудью, словно полз по забору, пытаясь найти щелку, чтобы  заглянуть внутрь.
Но не тут-то было, доски  были толстые, поставле-ны  внахлест. Неожиданно он
заприметил небольшой сучок в гладко оструганной доске. Он ткнул его пальцем,
и  сучок  поддался: круг-ляшка усохла и  стала меньше своего гнезда. Алексей
нашарил в карманах нож и острием протолкнул сучок внутрь.
     Словно глазок в занавеси, через который в бытность свою актером Алексей
смотрел  в  зрительный  зал.  Воспоминания  о  навигацкой  школе  были столь
реальны, что он даже не  удивился, когда из темноты выплыло вдруг  и замерло
лицо Никиты. Оно находилось  на расстоянии вытянутой  руки, и Алексей принял
его за воскресший  в памяти бестелесный образ, а когда  понял, что  образ не
будет возни-кать в  памяти бородатым  и перечеркнутым железной  решеткой, то
вскрикнул невольно и тут же зажал рот рукой, боясь, что его услышат.
     Отправляясь в  разведку, Алексей  в глубине души  не верил, что молодой
Бестужев сказал правду.  Также подспудно зрела в нем мысль,  что если граф и
замыслил каверзу или дрянь какую, то против Сашки -- это у них  счеты, а он.
Корсак,  здесь  ни  при чем,  поэтому подставляться ему куда безопаснее, чем
другу. А здесь надо же какие дела -- граф почему-то сказал правду!
     За спиной Никиты висел мрак,  бледное лицо его не было  изму-ченным или
страдальческим,  оно  было  безучастным,  глаза  смотрели  и не видели.  Это
выражение глубокой задумчивости, почти отупения, делали друга  никак на себя
не похожим.  Он словно состарился вдруг на  десять лет -- совсем чужое лицо!
Забыв  о всяческой пре-досторожности,  Алеша позвал его тихонько, но  Никита
неожиданно  круто  повернулся  и  ушел  в глубь комнаты. Какая она,  камера,
Алексей не смог рассмотреть, что-то белеет, ничего не разберешь.
     Чрезвычайно взволнованный, взмокший  от  переживаний,  Алексей двинулся
дальше вдоль  забора. Всем  существом  его овладела новая мысль --а что если
напасть?!  Сейчас  же,  немедленно. В башне пусто, судя  по  голосам, караул
невелик. Сейчас он сбегает за Адрианом, у них две шпаги. Однако надо выйти к
причалу, где-то у них там калитка.
     Забор повернул под прямым  углом,  и Алешкиным глазам открыл-ся  обрыв,
только узенькая тропочка позволяла  удерживаться вблизи ограды и не упасть в
воду. Он проследовал по  тропочке до  самого  конца ее, дальше забор шел  по
огромным  валунам,  заподлицо с их неровными боками. Оставался один  путь --
вплавь, им Алексей и вос-пользовался, сняв предварительно камзол и башмаки.
     Пристань  представляла из  себя дощатый  настил на сваях. В шторм волны
наверняка заливали пристань, расстояние от поверх-ности воды до настила было
совсем небольшим. Хлопнула калитка, над Алешиной головой  заскрипели  доски.
Он затаился.
     -- Все, Кушнаков, я пойду. Зря, что ли, баню топили,-- раздался голос.
     - Я тебе пойду! Баню протопили по недосмотру. Сегодня не мыться никому!
Чай  не  завшивеешь.--  Второй попыхивал  трубкой,  говорил  добродушно,  но
непреклонно.
     -  Злоумышленников  ждать?--  хмыкнул  первый.--  Да  брехня  все  это,
розыгрыш.
     -- Приказы не обсуждаются. Приказы выполняются!
     --  Добро  бы  кто  путный  приказал. Я подчиняюсь  только старше-му по
команде.
     --  Вот   я  тебе   И  приказываю:  стоять   на   часах,   а  о  венике
за-будь.--Старший, казалось,  улыбался, попыхивая трубочкой, потом сплюнул в
воду,  сел  на  лавку. Прямо над Алешиной  головой застыли непомерно большие
подошвы его сапог.
     Второй тоже сел, и солдаты пошли беседовать на самые раз-ные темы: мол,
поясницу ломит к дождю, вода на острове солоновата, а Харитон, негодник, еще
похлебку    пересаливает.   Время   от    времени   они    опять    касались
"злоумышленников",  которые  должны  с  моря осуществить нападение на  мызу.
Охране  надлежало  заманить разбой-ников  на  мызу, связать  и  доложить  по
начальству. Какому на-чальству, кто приказал--об этом говорено не было, но у
Алексея   возникла   твердая  уверенность,   что  это   не  просто   игра  в
бдитель-ность.  Караул предупрежден  кем-то,  кто вроде бы  и приказывать не
имеет прав, но кому тем не менее не  подчиниться нельзя. Вывод  напрашивался
сам собой -- граф Антон устроил им ловушку. Но зачем?
     Ожидая,  пока солдаты наговорятся  и уйдут в калитку,  Алексей порядком
продрог,  а мысль о том,  что  в  лодке он будет  сидеть  в  мокрых  портах,
приводила его в бешенство. Вплавь он добрался до тропочки, у глазка в заборе
остановился, надеясь опять увидеть Ни-киту,  но  зарешеченное  окно  закрыли
тяжелой ставней. Около бывшего маяка заросли белых цветов подходили к забору
куда ближе,  чем  в  прочих местах.  Именно здесь Алексей и вполз в  заросли
зонтичных.
     Настороженный Адриан сидел за кустом  с  пистолетом в руке  и при  виде
барина вздохнул  с  облегчением. Оказалось, что  Алек-сей отсутствовал целых
два часа, путешествуя вдоль забора, он по-терял представление о времени. Без
всяких приключений они добра-лись до лодки и к  десяти часам вечера уже были
дома.
     Наскоро поужинав, Алексей отправился к себе в "каюту", как называлась в
доме  рабочая  его  комнатка  с  картами на стенах,  гло-бусами, барометром,
готовальнями и  "прочими  ноктурналами"*.  Здесь он сел  за стол  и принялся
рисовать план Каменного  Носа и всего, что  ухватил его взгляд. На отдельном
листе,  вспомнив  рассказ графа, он  начертил предполагаемый  план  двора  и
самого дома.
     Утром  с  рулоном бумаг под мышкой  Алексей, моля Бога,  чтобы друг был
дома,  направился к Саше.  Ему долго пришлось дергать веревку  колокольчика,
прежде чем за дверью раздался недоволь-ный голос лакея:
     -- Александр Федорович не принимают!
     -- Прохор, отопри, это я!
     Загремели засовы,  Алешу  пустили  в  дом.  Озабоченный лакей  ше-потом
сообщил,  что  господа  приехали  ночью,  были они  в  большой печали и зело
раздражительны. Теперь же барыня почивают,  а Алек-сандр  Федорович  хоть  и
встали, но кофию, однако, не кушали, ру-гаются...
     -- Ну  так мы вместе кофе попьем,--уверенно сказал  Алеша  и, отстранив
слугу, направился к лестнице.
     Алеша   так  давно  ждал  этой  встречи,  столь  сильно  распирали  его
удивительные новости, планы его были настолько грандиозны, что ему просто не
пришло в голову спросить у  Саши, почему  он вернул-ся из Петергофа вместе с
Анастасией  и чем  вызвано их  плохое настроение. Однако спроси он, вряд  ли
получил  бы вразумитель-ный  ответ.  Саша  отнюдь  не был расположен  сейчас
беседовать о своих семейных делах.
     Поздоровавшись,  Алеша  сразу приступил  к рассказу.  Имя графа  Антона
заставило  Сашу  еще  больше  нахмуриться.  Слово "врет!" было  единственным
комментарием, коим снабдил он сообщение о месте за-ключения Никиты.  Алексей
счастливо  рассмеялся  и  стал  подробно  рассказывать,  'что  и его  мучили
подобные  подозрения,  потом не выдержал, развернул рулон, ткнул  пальцем  в
план  мызы  и  сказал:  "Я  сам  его  здесь видел!"  Далее  пошло  подробное
объяснение нарисованного.  Помимо плана  местности,  мызы, причала,  башни и
прочего, карта  была украшена стрелками,  кружочками, крестами,  то  есть до
краев наполнена стратегической мыслью создателя.
     ________________
     *  Ноктурналы  --  инструменты  для определен|  времени по  наблюдениям
звезд.
     ________________
     Саша мрачно дослушал  рассказ до  конца, и когда Алеша на-конец перевел
дух и, схватив чашку, жадно стал пить кофе, он спро-сил угрюмо:
     -- Ты собираешься нападать на мызу в две шпаги?
     -- Почему в две?  В три...  Главное  -- проникнуть  на мызу, а  там  уж
Никита за  себя постоит. Ты  бы  видел, какие  у  него глаза!  Знаешь, такой
взгляд...  стоячий.  Ну  как стоячая  вода  в пруду  --  без  движения,  без
выражения.
     -- Я сейчас сам как стоячая вода в гнилом омуте.
     --  Да  будет тебе, Саш... Какой-то омут выдумал. Ты меня послушай! Еще
есть Гаврила. Уж чем-чем, а дубиной он работать умеет. И еще Адриан...
     -- Ну хорошо, напали... Ты отсюда, мы оттуда. А дальше? Мы должны будем
перебить всех  солдат!  Если  хоть  один  из  них  оста-нется  жив, он  даст
показания. Через час нас всех опознают и упекут в крепость.
     -- Ну, положим, не через час... И потом, как они нас опознают,  если вы
будете в масках. Вы  -- разбойники, а я  пьяный рыбак  в  бо-роде до глаз.--
Алеша с  новыми  подробностями и еще  большим во-одушевлением повторил  свой
проект, пририсовал еще стрелки:-- Вот здесь карета будет стоять, вот здесь я
в лодке плыву...
     Он говорил до тех пор, пока Саша недоверчиво не бросил:
     -- Погоди, не тарахти. Дай подумать... В этом что-то есть...
     -- А я что говорю?-- радостно отозвался Алеша,
     --  Глупости  ты  говоришь,--бурчал  Саша,  рассматривая  нарисо-ванный
Алешей  план.-- Бестужевым  ни отцу, а тем более сыну ве-рить нельзя. Вторую
лодку вот сюда надо поставить. Здесь бежать ближе.
     -- Нет,  там  голое место,  мы как  на  ладони,-- азартно, с  блеском в
глазах сказал Алеша.--А здесь гряда камней, за нее лодка и спрячется.
     -- И когда ты намерен это осуществить?
     -- Надо торопиться. Иди  к Лестоку, узнай  про  корабль.  Если дело  на
мази,  то  хоть  завтра  в  плавание.  В  противном  случае  Никиту  спрячем
где-нибудь. Но к лейб-медику надо идти немед-ленно.
     - Это  я  и  сам  знаю,--  грустно  кивнул  головой Саша.--  Лекарь нам
необходим,  но толковый.  Анастасия заболела. По всем призна-кам --  нервная
горячка.


        -10-

     Лесток сидел за  столом в своем  кабинете. Перед ним  лежала ма-ленькая
записка  оскорбительного характера. Стоило опустить  палец,  и  бумага опять
свертывалась  в трубочку,  восклицательный  знак в  конце фразы  торчал, как
воткнутый в стол  кинжал.  "Прощайте, граф! Я ждал от вас большей ловкости в
политической игре!"  По-черк  четкий,  уверенный,  видно, писал Сакромозо не
впопыхах. Более  того,  в целях безопасности было  куда разумнее  вообще  не
посылать  никаких записок, уехал  и уехал, но мальтийский рыцарь  не отказал
себе в удовольствии послать с нарочным пощечину.
     Передавший  записку  мужчина был неприметен, как булыжник, как  пыльный
придорожный куст, во  всяком случае  Шавюэо,  а  именно ему  на  улице  была
вручена записка, уместившаяся между пальцев, не мог потом вспомнить ни одной
приметы  этого  нарочного.  "Про-стите, сударь,--  придержал  он  Шавюзо  за
рукав,--  мне велено  пере-дать, что рыцарь Сакромозо  оставил Россию. Дайте
вашу руку..." И исчез, вопросы задавать было некому.
     А какое право  этот рыцарь  имеет  на претензии?  Он обезопасил его как
мог, свалив всю  вину на арестованного  Оленева. Лесток улыбнулся -- а ловко
получилось! Депеша Финкенштейна на-верняка на  столе Бестужева, и тот  сидит
теперь, ломает мозги... И не он ли, Лесток, старался вывезти тайно Сакромозо
за пределы страны?  Выбран морской путь, и это правильно.  Все складывалось,
как нельзя лучше, мичман Корсак сидит и ждет его приказа.
     Но чтобы  отдать приказ, надобно как минимум  иметь корабль, а  морское
ведомство  вдруг заупрямилось, мол,  все  корабли  в  доке,  к  навигации не
готовы.  Только один и есть, который плывет в Гам-бург.  Но не на военном же
корабле вывозить Сакромозо, тем более,  что капитан на  нем -- старый недруг
Лестока. Ну не получи-лось... Надо было подождать.
     Шавюзо стоял  в дверях, ожидая указаний. В выражении его  носатого лица
было что-то настороженное, угрюмое, он словно под-слушивал мысли хозяина. "А
можно  ли ему доверять?-- вдруг поду-мал Лесток.-- Где гарантия, что он тоже
не прусский шпион?--Лейб медик резко тряхнул головой:-- Я схожу с ума..."
     Последний жест Шавюзо понял как -- свободен, и с поклоном удалился.
     Все дело в  том, что не судьба Сакромозо  и даже не оскорбитель-ный тон
записки  волновал  Лестока, его мучило предчувствие  беды. Но если Сакромозо
вообразил,  что может писать Лестоку в  подобном тоне, то  значит он уверен,
что  впоследствии  ему не понадобится помощь лейб-медика, он считает Лестока
политическим  трупом.  Лесток  с  силой  ударил  кулаком  по  столу.  Шандал
подпрыгнул, но  свеча  продолжала гореть. Лесток  вдруг  успокоился,  поднес
записку к огню, потом  выкинул пепел в  камин.  Что  с того,  что  Елизавета
отказалась от его услуг в медицине и в политике? Бестужев смотрит волком, ну
так он  на весь мир так смотрит.  Они занимают-ся своими делами, а  он будет
заниматься своими.
     Лесток расправил  плечи,  искоса глянул на себя  в зеркало. Оса-нистый,
прекрасно  одетый, моложавый  человек с хорошим  цветом ли-ца.  Ему еще  нет
шестидесяти,  это  хороший возраст!  Забудем  про  интриги  и  двор.  У него
молодая, прелестная жена,  и они  любят друг друга  без  памяти. В средствах
пока стеснения нет  и не будет, главное -- правильно  вести себя  при дворе.
Пока  с  ним  любезны,  ни одно  значительное  торжество  не  обходится  без
присутствия министра Медицинской коллегии.
     Сейчас по его сведениям государыня отправилась пешком в Свя-то-Троицкий
монастырь,   не   велико   расстояние,   всего-то  девятнадцать  верст,   но
паломничество  займет  дней десять,  а  может быть, и  месяц*, Елизавета  не
позвала его с собой, потому что знает -- в глубине души он католик. И потом,
Бестужев  тоже не таскается на бого-молье, у  него дела. Ах,  кабы у Лестока
тоже были государственные дела!
     ________________
     * К святым местам Елизавета ходила пешком не менее  раза  в год. Ритуал
был  таков.  Государыня шла со свитой, обычно в  отдалении следовала карета.
Когда  госу-дарыня  уставала,  а  усталость  появлялась  после   одного-двух
километров,  то  садилась в  карету  и  возвращалась  во  дворец,  чтобы  на
следующий день продолжить прерванное  паломничество с  того же самого места.
Иногда она не возвращалась во дворец но-чевать,  а разбивала лагерь прямо на
дороге. Если место было пригожим, она задер-живалась со  свитой в палаточном
городке на пару дней. Испортившаяся  погода могла смять все планы и  вернуть
государыню во дворец для  того,  чтобы после  прекращения дождей  начать все
заново.
     _______________

     В  конце концов  можно  широко заняться медициной, не  самому, конечно,
практиковать, его клиент  -- или  государыня, или  никто.  Но можно провести
ревизию  госпиталей,  проверить  уровень  мастерства хирургов,  организовать
широкий  сбор  лекарственных  трав на Апте-карском  острове.  Все  на  покос
ромашки придорожной! Каждому па-харю  косу в  руки,  а бабам серп, чтоб жали
пижму  глистогонную и  первоцвет.  Мальчишки  пусть по  болотам  отлавливают
пиявок. Сам он против пиявок, дурную кровь удаляют кровопусканием, но Бургав
обожает пиявок, и Лесток даст понять при дворе, что ему не чуждо новое слово
в науке.  Нужен  проект  о  сохранении народа, для  чего разобраться  как-то
следует  с повивальными бабками. Надо добиться наконец, чтоб в Петербурге их
было не менее десяти и чтоб они были освидетельствованы лекарями.
     Шавюзо осторожно постучал пальцем в дверь и, не ожидая отве-та, вошел в
кабинет.
     -- Опять стоит... И на том же месте...
     Лесток  тупо уставился на секретаря; медицинские мысли вознесли его ,на
вершину  успеха, а здесь надо  возвращаться в унылое  и страшное  сегодня, к
незаметному  мужичишке,  который  бродит  вдоль  палисадника,  беззастенчиво
глазея на окна особняка лейб-медика.
     Сколько времени "агент", как стала называть  его прислуга, наблюдает за
домом,  выяснить  не удалось. Одно  ясно,  не день,  не два,  а давно. Кучер
вспомнил, что видел того  агента  сидящим  на  крыльце казенной  аптеки, что
против особняка, еще  в Троицин  день. Вся улица тогда была в хмелю,  каждый
пел  и  веселился,  а  этот сукин сын сидел  трезвый  и глаза пялил.  Агенты
наверняка меня-лись,  но других  как-то не помнили,  а этот лупоглазый  всем
приметился.
     Но прислуга  видела,  да молчала, кому ж захочется  приводить  в ярость
барина, у которого  и так испортился характер: и капризен стал, и вздорен, и
рукоприкладствует  без причины. Только когда Шавюзо сам  заприметил агента и
допросил дворню,  и выяснил,  что слежка не прекращается и  по ночам, только
тогда  секретарь посмел доложить обо  всем хозяину. Лесток испугался, да, но
чувство страха было заглушено яростью,  охватившей его до корней,  до  белых
глаз: "Схватить немедля!"
     Шавюзо немалого труда стоило уговорить хозяина проверить по-дозрения  и
попытаться обходным путем выяснить,  по  чьему  приказу  торчит  здесь  этот
лупоглазый. Словно почувствовав  неладное, агент  на два дня исчез,  а потом
появился как  ни в  чем  не бывало  --  тот же  засаленный  камзол,  тот  же
нахальный взгляд и  полный  карман семечек,  шелуху от которых  он сплевывал
прямо в ограду палисада.
     И опять Лесток зашелся от ярости :
     -- Я  не хочу  больше ждать!  Я сам его  допрошу. Бери  кучера, лакеев.
Вязать негодяя и в подвал!
     Как только  Шавюзо с четырьмя слугами направились к калитке, лупоглазый
забеспокоился,   прекратил   лузгать   семечки   и  с  незави-симым   видом,
посвистывая, пошел прочь, а потом и вовсе припустил-ся бежать.
     К  счастью, в этот поздний час Аптекарский переулок  был  пуст. Беглеца
настигли  у Красного канала и -- кляп  в рот, мешок на голо-ву. Через десять
минут  агент  лежал на  каменном  полу подвала, а лейб-медик стоял над  ним,
широко расставив  ноги, опираясь на массивную палку.  Лестоку большого труда
стоило сдержать себя и не ударить палкой по этой жалкой, извивающейся плоти.
     -- Развяжите его. Кляп изо рта вон. Будешь орать, свинья,-- прибью!
     Лупоглазый не  собирался орать, он только  широко раскрывал рот, словно
брошенная на берег рыба, и инстинктивно прикрывал руками голову.
     -- Кто приказал следить за моим домом?
     Агент молчал, все так же нелепо открывая рот. Видно было, что он  хочет
сказать, да не может. У  Шавюзо  даже мелькнула мысль -- может, он немой, из
тех, у  кого в  свое время  язык рубанули. Многие  вельможи любили держать у
себя подобных агентов на  служ-бе, чтоб в случае  чего не болтали лишнее. Но
Лестоку подобная мысль не пришла  в голову.  У него даже не хватило терпения
ждать, пока этот подлый червяк очухается и  обретет дар  речи. В  дело пошла
палка. Лестока охватил азарт мясника. Он не знал жалости.  Лупо-глазый устал
орать, что приказали  в Тайной  канцелярии, он по три раза прокричал фамилии
тех, кто его сюда послал, и тех, кто следил  за  домом помимо него, а Лесток
все бил и бил.  Последний раз он пнул ногой уже  бесчувственное тело,  агент
потерял сознание.
     -- Вы прибили его, ваше сиятельство,-- прошептал  бледный, тря-сущийся,
как паралитик, Шавюзо.
     -- Оклемается,-- сквозь зубы прошипел Лесток.-- Агенты в этом заведении
живучи. Вывезите его к Красному каналу да там и бросьте. Хотя лучше бы его в
крепость свезти да к розовому до-мику и прислонить...
     Розовым домиком Лесток называл Тайную  канцелярию. Здание это давно уже
было  перекрашено  в  неприметный  серо-белый  цвет, но Лесток  помнил,  что
когда-то оно было розовым.
     --  Принеси  в кабинет переодеться,--  бросил  Лесток камердинеру.-- Да
принеси  туда рукомой.  Эко я перепачкался...--  Он  откинул палку,  вытер о
камзол окровавленные руки и тяжело стал подни-маться по лестнице.
     Перепуганный слуга бросился в ноги Лестоку:
     -- Ваше сиятельство, там  вас дожидаются... Я не пускал, а они говорят,
мол, вы сами приказали...
     --  Кто  еще?--  взревел  Лесток и  бросился в кабинет.  У  окна  стоял
невозмутимый  и   светский  Александр  Белов.  Он  увидел   все   разом--  и
окровавленный камзол, и бешеные глаза, и яро-стно сжатые, испачканные кровью
кулаки.  Прояви он  сейчас не нужное сочувствие или задай бестактный вопрос,
Лесток и на него бы бросился с кулаками. Но Саша деликатно отвернулся, давая
хозяину время прийти в себя, и как бы между прочим сказал:
     --  Ваше сиятельство, наверное, я не  вовремя,  но не имею воз-можности
обойтись без благодеяния вашего.