ч - посол государев, а не лазутчик! - пролепетал один из
подьячих.
Федор Каторжный молча ногой отшвырнул подьячего.
- Задаром ты лазил выспрашивать про меня по станицам? - продолжал,
по-прежнему обращаясь к дворянину, Разин. - Не продали казаки тебе Степанову
голову?
- Не лазил я никуда, - угрюмо отозвался растерявшийся Евдокимов.
- Врешь, дворянин! - выкрикнул казак с площади. - У нас в верховых
станицах выспрашивал много!
- Вот, бач, и сбрехнул! - презрительно сказал Разин и, как мальчишке,
сдвинул ему на глаза шапку.
- Прочь руки! - в неистовом бешенстве вскинулся московский посланец,
хватаясь за саблю.
Но Степан поймал его за плечи и встряхнул богатырской рукой.
- За казацкой кровью на Дон приехал?! Почем за бочку даешь?! Боярские
шапки старшине всей насулил за донскую кровь, сволочь такая?! Я те дам вот
боярскую шапку!..
Евдокимов изловчился, рванулся и выхватил пистоль, но Степан ударил его
кулаком в скулу. Царский посланец через перильца помоста вверх ногами
опрокинулся навзничь в толпу.
- Ершист дворянин! Воеводства донского просит! - спокойно сказал Разин.
- Посадите, братцы, его воеводой к донским ершам!
Десяток разинцев подхватили злосчастного дворянина и потащили его
топить в Дону. Евдокимов что-то кричал, упирался, но за гулом толпы его слов
было не слышно.
- Степан Тимофеич! Крестник! Да что ж ты творишь-то, Степан! Дон
губишь! - в отчаянье прохрипел побледневший Корнила.
Разин обернулся к нему, словно только сейчас его и заметил:
- А-а! Батька крестный! Здорово, здорово! - с неожиданной
приветливостью воскликнул он, словно не произошло ничего особенного. -
Корнила Яковлич, мы ведь с тобою сто лет не видались! - Степан насмешливо
тронул шапку.
- Здравствуй, Степан Тимофеич! С приездом на Тихий Дон! - растерянно и
нелепо отозвался Корнила.
Разинцы, обступившие толпою помост, рассмеялись.
- Был, был "тихий", ан мы тут шуму тебе натворили! - усмехнулся Разин.
- Да то не шум, атаман, а шум-то еще впереди!
Степан повернулся к площади.
- Слушай, Войско Донское! - зычно и властно призвал он, и все вдруг
утихло. - Тот боярский подсыльщик приехал на Дон, чтобы свару меж нами
затеять, чтобы мы друг на друга из-за царского хлеба, как голодные псы али
волки, полезли кровь проливать, а как станем друг друга бить за хлебное
жалованье, тут с Воронежа пять стрелецких приказов нагрянут, боярски порядки
у нас на Дону заводить, он сам в воеводы донские влезет, а крестному батьке
в дар за собачью послугу пришлют из Москвы боярскую шапку аршина в два, -
Степан показал ладонью высоко над головою Корнилы, - да шубу зо-лотную, да
боярскую вотчинку на Дону, и казаков так станиц три в крепостные - то-то! -
Степан обратился к Корниле. - Так, что ли, затеяно между вами было? -
внезапно спросил он.
Обильный пот стекал по лицу войскового атамана. Он понял, что пришел
час смертельной расплаты. В недоумении, как и откуда Степан мог узнать о
беседах его с Евдокимовым, Корнила даже и не искал себе оправдания и
безнадежно молчал...
- Так сговорено было! - твердо ответил вместо Корнилы сам Разин. - За
каждую бочку казацкой крови Логинке Семенову, Мишке Самаренину да Корнейке
Ходневу - по шапке...
Называя их имена, Степан взглядывал то на одного, то на другого из них,
и один за другим они опустили головы...
- Вор, боярский подсыльщик смущал батьку крестного быть с ним в совете
со всей войсковою избой, - продолжал Степан. Он взял Корнилу за плечи и,
повернув, как подростка, поставил его рядом с собой лицом к площади. -
Батька хоть мне про то ничего не сказал, ан я сам узнал! - хитро тряхнув
головой, говорил Разин. - Мы ведь с батькой такие "дружки": он только чего
умыслит, а я уж все знаю!..
- Сердце сердцу-то весть подает! - вставил Каторжный.
Казаки засмеялись всей площадью.
- Степан Тимофеич... - несмело заикнулся Корнила.
- Ты, батька, молчи. Я сам за тебя вступлюсь и в обиду не дам, -
перебил его Разин. - Мы с батькой жалеем казацкую кровь, - обращаясь к
собранию, с полной уверенностью в своих силах, насмешливо и спокойно
издевался Степан.
- Хоть батька тебе того не сказал?! - крикнули с площади.
- Я и сам сдогадался! - откликнулся в лад Разин. - У нас с ним всегда
любовь да совет: я - вправо, он - влево. На том и живем! То у нас все и
мирно! Верно ведь, батька? - спросил Степан и крепко прихлопнул Корнилу по
шее.
Казаки снова захохотали.
- И мы на том, братцы, с батькой договорились, - продолжал Разин.
- Он сказал али ты за него сдогадался?! - весело перебили его из толпы.
Степан подмигнул казакам.
- ...чем нам батьку в Дону топить с дворянином либо его на осине
повесить, а мы с ним ладом сошлись - на кругу спросить Войско Донское: кто
хочет Корнилу слушать, тот... - Степан оглянулся на донскую старшину,
воровато блуждавшую взглядами, схватил за ворот есаула Семенова и легко, как
щенка, швырнул его влево с помоста, в толпу кармазинников, - вот туда иди,
влево, ко всей казацкой измене! - добавил Степан, даже не поглядев в его
сторону. - А кто хочет со мной стоять против бояр, за казацкую волю, за
правое дело, те иди становись тут по правую руку... Давай, молодцы атаманы,
ходи веселей! - задорно выкрикнул Разин.
Большая площадь Черкасска вдруг вся всколыхнулась и зашумела говором,
криками. В пестрой толпе закипело, словно в большом котле. Слышалась брань,
кое-где завелась и кулачная потасовка.
Степан выжидающе, молча смотрел на все, что творится. Старшинская
кармазинщина и домовитое казачье беспомощно барахтались в огромной толпе,
как крысы, которых несет поток половодья. Разин видел с помоста, как кто-то
из казаков влепил по шее богатею Ведерникову, как какой-то отерханный
казачина, должно быть работник, бьет по скулам ростовщика-живодера Карпа
Багаева, а долговязый Прохор Багаев, его родной брат, бросив Карпа в беде,
торопливо уносит ноги, хоронясь в толпу...
"Полетела теперь ко всем чертям понизовая богатейщина!.. В Запороги
послов пошлю, звать в союз к себе Запорожское войско; на Волгу поход подыму,
а там уж и Яик не за горами! - думал Степан. Он ликовал. Сердце стучало
радостно, грудь дышала словно морским простором, глаза его жадно вбирали
зрелище этой толпы. - По правде с народом во всем, и народ за тебя горой,
как за божью правду, будет стоять. Вот уж Дон так Дон! Где еще столь-то
дружного, смелого взять-то народа?! Богатырщина! Сила-то, сила какая в них!
А ну, наступи им на хвост! Небось ныне сами дивятся, что так-то дались
домовитым себя оплести... А более уж во веки веков не дадутся!"
Степан даже и не смотрел на пожелтевшее лицо осунувшегося и
сгорбленного Корнилы, который все еще продолжал стоять рядом с ним на
помосте. Степан позабыл о нем...
На кипящей площади, между двумя враждебными толпами, начал обозначаться
узкий проходец, но не все еще было окончено: казаки еще спорили и шумели,
продолжая отходить вправо. И все меньше и меньше становилось приверженцев
старой старшины - будто жидкость переливалась из одной посуды в другую...
Но вот между сторонами пошла перепалка да перекличка:
- Тю! Иван Борода! Ты куда к кармазинникам влез?! Знатный зипун у тебя:
гляди, латка на латке! Гоните его, домовитые, он вам наряды ваши загадит!
- Э-ге-э-эй! Лебедовская станица-а! Куда вы к чертям затесали-ись?
Идите к нам, к верховы-ым!..
- Атаман повел, черт его батьке!
- Нехай там остается, а вы и сюды-ы!
- Пошли, браты-и! - раздалось из гущи отбившихся лебедовских, и целая
станица потекла слева направо.
- Куды ты к нам! Куды, куды лезешь! Ступай к домовитым, на кой ты нам
леший сдался! - гнали незаметно приставшего к голытьбе войскового писаря.
Вот уже ясно всем - кто друг, а кто враг, и площадь на миг приутихла:
обе стороны - победители и побежденные - в молчании озирали одни других.
Одни - с торжеством, удивляясь своей силе, другие - ошарашенные событием,
опрокинувшим их с высоты.
- Кум Сила-антий! Эй, куме Силантию-у-у! - раздался вдруг пронзительный
выкрик из гущи разинцев.
- Тут я, кум Назар! Эге, тут я! - откликнулся кум из толпы домовитых.
- А пошто же ты на той стороне, телячья печенка?!
- А куды же мне, к язычникам, что ли, крещена рать!
- От то и есть, что язычник! Ты что за богатый?! Давай иди к нам!
- А чарку поставишь?
Дружный хохот всей площади приветствовал переход охмелевшего "кума".
На Корнилиной стороне осталась лишь горстка, менее чем в полтысячи
человек домовитых да их подголосков, жалкая кучка людей, которые еще нынче
утром держали в руках все донское казачество...
- Войсковому атаману всего великого казацкого Войска Донского Степану
Тимофеичу Разину - слава! - крикнул с помоста Наумов.
- Сла-а-ава! - прорвалось над толпою в тысячи голосов и поплыло над
площадью, над Черкасском, над Доном, летело в широкие весенние степи, в
ясное небо. - Сла-а-ва-а!
Степан без шапки стоял, слушая эту бурю.
- Вольному донскому казачеству - слава! - ответно провозгласил он,
улучив мгновение затишья.
- Сла-а-а-ва! - отдавалось на площади.
Степан поднял руку, и голоса постепенно стали смолкать.
- Спасибо за веру, за честь, за власть! - сказал Разин и не успел
договорить, как опять забушевала та же народная буря.
- Победному атаману, за правду заступнику - слава! - кричали из толпы.
В кличе народном реяла над Степаном слава, звала и манила. "Держись,
атаман, вознесу еще выше. Посмеешь?! Дерзнешь? Не закружится голова? Не
сорвешься? - спрашивала Степана его слава. - Ведь кто ты? Простой казак!
Яблочным духом да хлебушком пахнет в твоем дому, и доли не хочешь иной. А
ведь я оторву от родимых и близких... Заплачешь о них, пожалеешь?!"
"Когда-то я сроду плакал?! О чем жалел?!" - отозвался Степан.
- Невольников и колодников свободителю!
- За сирых воителю, - неслись крики, - сла-а-ва, сла-а-ва! - плыло над
площадью.
Наумов дружески положил руку на плечо атамана.
- Как море, Степан Тимофеич, - сказал он. - Недаром-то плавал ты по
Хвалынскому морю: попутные ветры в свой парус ловить научился!
- Как море! - согласно ответил Степан и, не заметив, подумал вслух: -
Плыви, атаманский струг! Тут только начало пути, а впереди-то и мели, и
бури, и камни подводные будут...
- Ничего, совладаем! - уверенно ответил Наумов.
Степан поднял глаза на него и крепко сжал руку Наумова:
- Совладаем, тезка!
- По казацким законам-обычаям, атаманы, - когда поутихло, сказал
наконец Степан, - мне ныне всем Доном владать. Обещаю стоять за казацкую
волю по правде. Всяк всякому будет у нас по казацтву равен, без корысти и
кривды. - Спокойно Степан посмотрел на сбившихся в кучу донских богатеев,
подмигнул окружавшим помост казакам, указал на толпу кармазинников и
усмехнулся: - А кривду мы крестному батьке оставим! Вот мы, Корней Яковлич,
и поделились добром! Владай своей кривдой, а я стану Войском владать!
Степан просто взял атаманский брусь у Корнилы из рук и постучал им по
краю перилец.
- Быть войсковому круг закрыту! - прозвучал над площадью властный голос
нового атамана всего казацкого Дона.