остудить.
     --  Так,--  сказал Хирон.--  Гелий  --  добрый  копейник.--  И  спросил
Актеона:-- А где твое копье, Актеон?
     -- Оно в вепре, отец.  Ты  не учил нас стыду, а нам стыдно. Мы не можем
одолеть Железного Вепря -- даже все вместе.--  И  так недоуменно посмотрел в
глаза Хирону незнакомый с промахом Актеон.
     А вслед за Актеоном сказал Язон:
     -- Отец, мы встретили вепря  с железной  шитиной. Верно, он не вепрь, а
дракон. Только он без крыл. Весь как в  панцире. Гнутся о  его железную кожу
острия  наших  копий.  Бессильно  скользили  по  ней наши  стрелы.  Рогатины
ломались о его щетину. И камни его не ранят: только звенели о панцирь  боков
и с гулом  отскакивали,  как от медной  стены.  У него копыта железные -- не
копыта, а две секиры. Он по лесу идет,  головой мотает, и валятся  направо и
налево деревья: и просека позади него. Не могли мы его взять.
     Потупился Язон-полубог.
     И тогда спросил Хирон:
     -- Ты боялся?
     И все юноши подняли головы, ожидая ответа.
     Ответил Язон:
     -- Я не знал, как его одолеть.
     -- Ухватил  ты его за  заднюю ногу? Поднял  на воздух? Ударил головой о
ствол дуба? Сбросил его со скалы? Смотря в землю, ответил Язон:
     --  Он  сам  больше  скалы  и   дуба.   Помолчал   Хирон.   Не   дышали
герои-полубоги. И вот раздался голос учителя:
     -- Что ж ты делал, Язон, вождь грядущий Аргонавтов?
     -- Отступил.
     И тут застучали веселые копыта. На  поляне стояла Меланиппа. И услышала
она вопрос Хирона:
     -- Ты отступил, но с отвагой, как должно? Что ж молчишь ты, Язон?
     -- Учитель, от него бежали кентавры.
     И сурово, уже в гневе, повторил Хирон вопрос:
     --  Отвечай по  закону титановой  правды: отступил ты  с отвагой или  с
заботой? И ответил Язон:
     -- С заботой.
     -- О, род людской!
     Отвернулся Хирон от Язона и посмотрел Актеону в глаза:
     -- А ты, Актеон, что делал?
     -- Я хотел объездить вепря, но он весь в железных остриях.
     -- И ты?..
     --  Отступил и я, <i>как</i> Язон. Дважды  кидался на меня Железный Вепрь, и я
дважды  перепрыгнул  через гору  щетины.  Но  копьем пронзить  не  мог:  оно
застревало в железе горба. Я не знал, что мне делать,  отец. Отступил я, как
должно,-- не бежал. Но зверя не взял. И мне стыдно.
     Улыбнулась Меланиппа Актеону и стала за Хироном.
     -- И мне стыдно,--  сказал Хирон.--  Отвага без подвига -- забава.  Это
дело богов. Трусость без подвига -- забота. Это дело людское. Еще ты за дело
героя не брался. Дело героя -- подвиг. Я не знаю для героя другого дела.
     И сказал Хирону Язон:
     -- Научи, отец, как нам взять Железного Вепря! Ответил Хирон:
     -- Пойти  и взять.  Разве  боги  Олимпа  спрашивают?  Хотят  одолеть --
одолевают. Надо уметь  хотеть, как боги  хотят. Сегодня не забавный день[19]
для Хирона. Сегодня он потерял героев. Или, быть может, мне вам помочь?
     Отвернулся  Хирон  от юношей и  ушел  хмурый  в  пещеру.  Только бросил
ученикам на прощанье:
     -- Да, сегодня и Хирон познал стыд!
     Переставила  передние  ноги Меланиппа,  всплеснула  по-девичьи  руками,
повернулась и ускакала.
     В  этот день никто  из  юных питомцев не поднял  головы, не  смотрел на
другого. Каждый думал о Железном Вепре.

     <img                         width=90                         height=46
src="golosowker_046.jpg">



        Сказание  об  охоте  на  Железного  Вепря  и  о  подвиге мальчика-бога
Асклепия

     Росла высоко на утесе, над самым морем, Липа-Великанша. На всем Пелионе
не было такой другой могучей Липы. И против Липы, на краю утеса,  свисая над
пропастью, лежал огромный камень -- не камень на утесе, а гора на горе.
     Не  в пять,  не  в десять обхватов  был ствол Липы.  Верно, для объятий
великанов создала этот ствол Земля-Гея.
     Ни звери,  ни  охотники не всходили на этот утес,  и птицы  на  нем  не
гнездились:  подобный шуму  океана, их отпугивал шум  листвы.  Только  ветер
залетал в гости  к Липе-Великанше,  и снизу поднимался к ней порой  гремящий
голос морского прибоя. Переговаривалось море с Липой, но о  чем, о том знала
только листва.
     На всем Пелионе один Хирон  посещал иногда этот утес. Подойдет, бывало,
к  Липе-Великанше, обнимет ее человеческими  руками и припадет к ней  мудрой
большой  головой лесного титана.  И,  встречая  его,  обоймет,  бывало, Липа
Кентавра косматыми руками-ветвями под шатром листвы, и стоят они так вдвоем,
обнявшись подолгу и о чем-то шепчутся -- Липа-Великанша и Хирон-кентавр.
     Когда  Асклепий  услышал  о  Железном  Вепре,  перед  которым отступили
полубоги-герои Язон и Актеон, решил отважный мальчик-бог выйти тайком против
Железного Вепря и его одолеть: решил и пошел -- в одиночку.
     Бежал  мальчик   охотничьим  скоком   в  один  след  в  поисках  вепря,
вооруженный только пелионским копьем.
     Из пелионского ясеня  выстругал то копье  Хирон  для  Асклепия.  Сварил
ясень  в  горячем  кипящем  ключе Фермопильском,  но вместо  кованого острия
вложил в ясеневое древко  золотую стрелу Аполлона, выпавшую из тела великана
Ота. Поэтому  и ночью, и днем  сверкал конец  его копья, как  золотой луч, и
пронзало копье не  только дерево, но  даже  камень. Обладало  то копье одним
свойством: в отважной руке оно било без промаха, а из руки труса летело мимо
цели.
     С тем копьем ходил мальчик-бог на охоту в лес Пелиона.
     Много  диких  свиней и  вепрей  пронеслось в этот  день мимо  охотника.
Попадались и барсы  и львы, но Железный  Вепрь не встретился.  Вдруг услышал
Асклепий  треск,  и  брызги искр  метнулись  в  воздухе высоко  над  лесными
деревьями. Закинул  Асклепий назад голову  и видит: стоит над лесом утес. На
утесе Липа-Великанша. И треск и искры с утеса.
     Сжал крепче в руке мальчик копье, побежал к тем  брызгам искр. Бежит --
ни дороги  к утесу, ни  тропы.  Повсюду лес обрывается над  пропастью. А  за
пропастью отвесные  стены  утеса.  Но  сердцем  чувствует  мальчик-бог,  что
Железный Вепрь  непременно там, на утесе. Побрел он по краю лесного обрыва и
дошел до моря. Шумит море,  бурлит, поднимает высокие  волны, ударяет ими об
утес, а одна волна всех  выше, и  качается на вершине  волны зеленая дриада.
Никогда  не видел Асклепий, чтобы дриады качались,  как  нереиды, на волнах:
лесного племени дриады, древесного. И  видит Асклепий, что свисает с утеса к
волне  с  дриадой от  Липы-Великанши ветвь,  и  концы  ее, словно пальцы, то
окунутся в  воду,  то вынырнут.  Поиграла  дриада  на волне,  ухватилась  за
пальцы-ветви, и  вот  уже мелькнула  высоко  в воздухе.  Подняла  ее  ветвь,
донесла к стволу Липы-Великанши, и вновь опустилась ветвь к волне.
     Засмеялся радостно Асклепий, кинулся к берегу моря, со скалы на  скалу,
с  камня на камень, а там с  волны на волну --  и добрался до самой  высокой
волны, на которой прежде качалась дриада. И вот уже  он на  вершине волны, и
над ним  рука-ветка  Липы-Великанши. Он  к  ветке  --  ветка к  нему,  и уже
Асклепий в шатре-листве у Липы-Великанши гостем.
     Выглянул мальчик-бог из шатра-листвы, видит: лежит против Липы огромный
камень, и  трется о  камень железной спиной  Железный  Вепрь,  и  от  трения
сыплются из камня искры, словно из-под молота на наковальне. И клыки у вепря
железные, и  копыта  двойные  железные,  и  хвост  у него  драконий,  весь в
зазубринах, словно две пилы по бокам хвоста, а в конце хвоста -- голова змеи
с жалом.
     Смотрит Асклепий на чудовище-зверя, а в горах и лесах Пелиона, далеко и
близко,  слышен лай собак Актеона-охотника, слышны рога  призывные звуки,  и
гудят  копыта  Хирона:  то не гон  по  зверю  --  верно, ищут  его, беглеца,
мальчика-бога.
     Не отдаст он им такой добычи.
     Соскочил Асклепий с дерева, выбежал из-под  шатра листвы и стал  против
вепря боком, как надо, как учил Хирон. А вслед ему шепчет Липа-Великанша:
     -- Чуть что, ты ко мне. Ухватись за любую ветку.
     Засвистела змея в  хвосте вепря. Склонил  голову зверь, уставил клыки и
уперся передними  ногами в землю, чтобы  кинуться на охотника.  Сияет в руке
мальчика-бога  золотое  острие копья.  Занес  он  его,  ищет место, куда  бы
послать.
     Весь в железе-броне невиданный  зверь: хвост --  пила, резцы  -- сабли,
копыта -- ножи: пырнет, и распилит, и срежет...
     Даже бессмертное тело бога-ребенка уязвимо.
     И кинулся вепрь на Асклепия.
     Не наметил охотник, куда  бы метнуть  копье,  а перед ним  уж  клыки, и
зубья,  и жала  щетины, и туша горой. А кругом --  камень, пропасть  и море.
Некуда  отпрыгнуть  мальчику-богу.  Да вот  лапа Липы-Великанши  наклонилась
веткой к нему. Подпрыгнул Асклепий, ухватился за нее и повис на одной руке.
     Пронесся под ним  Железный  Вепрь.  Застонала  Липа-Великанша  от удара
кабаньего резца. За века своей жизни не знавала она еще такой раны.
     И услышал Асклепий голос той  зеленой дриады, что качалась  на  высокой
волне:
     -- Что ты бьешь меня, Древнюю, Вепрь! Пред тобою океанида Филюра.
     Забилось гневом  сердце  Асклепия. Не  даст он Древнюю в обиду. Прыгнул
наземь  и  уметил золотым  острием  копья чудовищу  в  глаз.  Замотал  зверь
страшной головой. Попало копье ему в железное веко, и мгновенно  раскалилось
веко, стало красным и закрыло глаз. А копье отскочило к Асклепию. Поднял его
отважный  мальчик-бог  и уметил во второй глаз  Вепрю. Раскалилось и  второе
веко. Ослеп Железный Вепрь. А копье уже снова в руке Асклепия.
     Заметался  Вепрь   по  утесу.   Ударяется  то  о  камень,  то  о  ствол
Липы-Великанши. В  третий раз  нацелился в зверя  охотник -- угодило копье в
щетину.  Накалилась  щетина,  заалела,  словно в горне панцирь с  шипами. И,
задыхаясь, весь  сжигаемый  собственной  кожей, повалился Железный Вепрь  на
бок.
     А лай собак и звук  рога совсем  близко.  И вот выбежала  стая псов  на
опушку леса, к обрыву  над пропастью, а за ними охотники -- и Хирон впереди.
Видно  им  все,  что  на утесе:  и  Железный Вепрь,  издыхающий  на боку,  и
мальчик-бог -- победитель.
     Поднялся  кентавр  Хирон  на дыбы  и  метнулся через пропасть  на утес.
Только  бросил  взгляд  на  Вепря,  как  тотчас  выкрикнул  что-то  голосом,
незнакомым юношам-героям: кликнул Хирон древний клич титанов.
     И вепрь, приподняв  голову,  ответил  сыну Крона  -- Хирону --  тем  же
титановым кликом. И  узнало сердце  Асклепия,  сына титаниды, клич титановой
правды и  тоже  ответило  кликом на  клик. Понял  мальчик-бог Асклепий,  что
одолел  он  не  зверя, а титана-оборотня в  образе Железного Вепря,  что он,
титан, поразил титана.
     Прохрипел Хирону Железный Вепрь:
     -- Хирон, я -- потомок древних титанов, рожденный у океана в пещере, во
мгле,  от  отверженной  богами  Змеедевы  Ехидны.  Я  рожден  уже  в  образе
змея-зверя для битвы с богами Кронидами. Только тот, кто сильнее смерти, мог
меня поразить. Видно, мальчик, сразивший меня, сильнее смерти. Слышу я голос
его сердца: у него сердце титана. Кто ты, мальчик?
     И сказал мальчик-бог:
     -- Я -- Асклепий.-- И хотел было вырвать копье из тела Вепря.
     Но Вепрь прохрипел:
     -- Жжет твое копье.  Я сгораю. Но не спеши его вырвать из  моего  тела.
Когда вырвешь, я тотчас умру.  Теперь мы,  потомки титанов, умираем, если не
вкусим золотых яблок из сада Гесперид.
     Печально стоял Хирон над потомком древних титанов. Дивились юноши-герои
на той стороне пропасти отваге Асклепия.
     Сказал Вепрь Асклепию:
     --  Чтобы  впредь ты  узнавал нас,  змеев-титанов,  вкуси моей крови, и
постигнешь ты змеиный язык и образ и откроешь в змее-звере титана. Я сгораю.
Вырви копье. И  вкусил Асклепий  титановой крови.  С той поры стал  Асклепий
владыкой  змей.   Испустил  дух  Вепрь-дракон.  И  вдруг  камень,   века  не
срывавшийся  с  утеса,  сорвался  и  увлек  тело  Железного  Вепря  в  недра
разверзшейся земли -- матери-Геи.

     <img                         width=90                         height=47
src="golosowker_047.jpg">



        Сказание о  волшебных  письменах  дождя  и о возвращении глаз  Хироном
ослепленному герою-полубогу Фениксу

     Еще  багряный  конь  Утренник-Пирфорос не отошел от ночных яслей, когда
юноши-герои  и  Асклепий  накинули  на  плечи  шкуры  вепрей,  надвинули  их
клыкастые головы на темя, взяли в руки пастушьи посохи и двинулись с Хироном
в  горы,  на  самую  вершину  Пелиона, чтобы  прочесть  при восходе  Сириуса
волшебные письмена дождя.
     Никогда  не спит  соловей.  И  пока  юные герои  поднимались в полумгле
лесами на вершину Пелиона, пел соловей  -- и один, и другой, и третий -- пел
о волшебных  письменах  дождя,  которыми  записано,  как у девушки  Филомелы
отрезал  свирепый насильник  язык  и как обратили ее  боги  в соловья, чтобы
даром соловьиных песен вознаградить ее за исчезнувший  человечий язык. С той
поры  опьяняющим зельем звуков  исцеляла  соловьиная  песня  тех,  кто болен
утратой.
     Сказал Хирон своим питомцам:
     -- Исцеляйте раны пением. О таком исцелении пением говорят нам письмена
дождя.
     Так взошли они на вершину Пелиона. Говорили пастухи овец:
     -- Будто в эту пору, после восхода Сириуса, дождит Зевс-тучесобиратель.
И в  каплях волшебного дождя на  Пелионе скрыты мысли Зевса. Кто прочтет их,
тот будет мудр и счастлив.
     Но Хирон, сын Крона, говорил своим питомцам иное:
     -- Учитесь читать письмена дождя, как читают  его птицы, звери и травы.
На  птичьем,  зверином  и  травяном  языке бегут с  неба  на  землю дождевые
письмена.  Кто прочтет  их,  тот узнает тайны исцеления.  Будут  ему  ведомы
волшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и листа
и ягоды,  и  всех  соков  и плодов  на  деревьях, и  станет он  врачевателем
смертных племен. Только знаки  лучей  не таятся в дожде. Язык солнца и звезд
-- иной. Он -- для бессмертных.  Кто прочтет знаки лучей, тот  откроет тайну
вечной жизни.
     И сказал мальчик-бог Хирону:
     -- Я хочу прочесть и знаки лучей.
     Полубогу Фениксу выжгли глаза.
     Тогда герой-полубог Пелей взял за руку друга и сказал:
     -- Мы пойдем на Пелион, к учителю Хирону. Он -- исцелитель.
     И пошли.
     Осторожно ступал Феникс,  подобно  зрячему,  вдруг  попавшему  ночью  в
незнакомое ему жилище, в котором темно.
     И пришли Пелей и Феникс к Хирону.
     -- Вот и  я, отец,--  сказал  Пелей.--  Я к тебе на Пелион из Калидона.
Слыхал я о вашем Железном Вепре, но и Калидонский Вепрь был не хуже.
     -- Рад тебе, что вернулся зрячим. Но с тобою, вижу, слепой  Феникс.-- И
Хирон заглянул в выжженные глаза слепого. Спросил:
     -- Феникс, Феникс, где твои глаза? И ответил Феникс:
     -- Я слеп.
     И спросил Феникса Хирон:
     -- Раньше, Феникс, ты не был слепым?
     -- Я был зряч, Врачеватель. Но Хирон покачал головою:
     -- Многим кажется, что они  зрячи. А у них только слепота зрячести. При
всей своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе  остаться слепым и познать,
как  слепой провидец Тиресий, зрячесть слепоты? Многие слепые  более  зрячи,
чем не слепые.
     Ответил Феникс:
     --  Я  хочу  иметь  свои  глаза,  Хирон, а  не  глаза  богов, подателей
прозрения. По мне, лучше своя слепота зрячести, чем  чужая зрячесть слепоты.
На мой краткий срок жизни мне было довольно и моих человечьих глаз.
     --  Хорошо,-- сказал Хирон и  повернул его  лицом  к  солнцу.-- Стой  и
смотри, Феникс, в самое солнце. Смотри в самое солнце и  люби солнце. Будешь
любить  солнце, и пошлет  тебе Гелий свой солнечный  глаз с  неба. Но только
умей любить солнце, крепко любить!
     Стоит Феникс, смотрит Феникс  в  солнце, как  велел ему  Хирон. Щекочут
лучи ему глазницы, и только.
     Набежало облачко. Закрыло темно-сизое облачно солнечный блеск и свет. И
ушло облачко.
     А Феникс все смотрит в самое солнце да смотрит.
     Долго смотрел Феникс.
     -- Что же,-- спросил его Хирон,-- ты все еще слеп, Феникс?
     -- Слеп, учитель.
     -- Значит, мало ты  любишь солнце.  Люби больше, и пошлет тебе  Гелий с
неба свой солнечный глаз.
     Снова стоял Феникс. Снова смотрел выжженными глазницами в самое  солнце
и все же оставался слепым.
     Тогда отвел его Хирон к краю поляны, где обрыв, и сказал:
     -- Не умеешь ты, Феникс, любить солнце жизни. Не получишь ты в дар, как
счастливцы, от Гелия солнечных глаз с неба. Что ж, где дар с неба не падает,
там  надо счастья достигать трудом: не  дар --  так  только труд. Подожди до
утра.
     Ранним утром,  когда голубка, как  всегда,  принесла Хирону в  пещеру в
своем  зобе  каплю амброзии,  бережно принял на лепесток  этот дар  Гесперид
чудесный врачеватель и, как жемчужину, скатил ту каплю бессмертия с лепестка
в  чашечку цветка,  полную  ночного нектара,  и смешал  их. Затем  из  груды
драгоценных камней (а таких груд было немало на мху в  пещере) выбрал опалы,
голубую бирюзу  и синие сапфиры. Взвесил  их в горсти,  перетер  в  каменной
ступке пестом в  порошок, обрызнул порошок россыпью песку золотого  и месить
стал  эту  смесь в розовом масле,  эфирном,  густом  и  легком. Из  утренних
фиалок, из полуденных роз,  из вечерних  нарциссов и ночных маттиол добывали
это масло нимфы  лугов и лесов. Стянулась смесь тестом. Два глаза вылепил из
теста Хирон, вложил в каждый глаз по осколку кристалла и в каждом  сделал по
ямке. Совсем глаз как глаз, но еще слепой.
     А вот влил в те ямки Хирон из чашечки цветка смесь амброзии с цветочным
нектаром и сверху прикрыл те ямки каплей вина от первых лоз Диониса.
     Стояли поодаль полубоги -- юные герои и красавица Меланиппа и смотрели.
     Но рядом с врачевателем  Хироном, распахнув  так  широко  ресницы  и не
отрывая глаз от рук кентавра, стоял Асклепий -- мальчик-бог. Голубая  змейка
обвивала кисть ребенка, и с нею играли его пальцы.
     А над обрывом, у  края поляны, сидел слепой и слушал жизнь. Как много в
ней неведомых ему прежде голосов!
     Сказал Хирон:
     -- Встань, слепой. Пойди навстречу своим глазам.
     Встал Феникс и пошел на голос.
     Он  шел,  а  зелено-золотая муха кружилась,  жужжала перед его-  лицом,
вглядываясь так любопытно, назойливо и жадно всеми своими мушиными глазами в
глазницы  слепого,  в их свежие язвы меж струпьев  век.  Сердилась суетливая
муха: так много хлопот в жизни у зелено-золотой мухи. И знать ей хотелось, и
урвать ей хотелось: ведь мухе нужно!
     Вложил Хирон в глазницы Феникса  глаза  и  повернул  его опять  лицом к
солнцу:
     -- Смотри, Феникс.
     И когда  веселый  солнечный луч  кинулся  шаловливо  к глазам  слепого,
откусил Хирон  осколком кристалла кончик  луча, расщепил тот кончик надвое и
впустил   в  оба   глаза  слепцу   по   лучику-отщепку.   Заиграли   золотые
песчинки-искорки в глазу. Заголубел  эмалью  опал с бирюзою,  засиял сапфир,
напились лучики-отщепки вина  и амброзии, опьянели, ударились о кристаллики,
что вложил в ямки  Хирон,  и  кинулись  опрометью из глаз  обратно к солнцу,
перепутав пути.
     И тут вскрикнул Феникс:
     --  Ушла   тьма   от  меня,  Хирон!   Я  тебя   вижу.  Я   прозрел.  Но
Хирон-врачеватель  снова  покачал  головой, как прежде, и,  смахнув с  крупа
конским хвостом зелено-золотую муху, сказал:
     -- Еще рано. Это твой глаз видит солнце, а ты сам еще солнце не видишь.
Не  вошло оно  в твое сердце, не осталось там горячим лучом. Только  любящий
солнце зряч. Но можно прожить и так, полузрячим. Чтобы стать зрячим, научись
любить солнце, как любит солнце Асклепий.
     Улыбнулся мальчик-бог,  победитель  Железного Вепря, в ответ  на  слова
Хирона.  Обнял  конскую  ногу  бессмертного  кентавра,  прижался  к  ней  и,
запрокинув назад голову, сказал:
     --  Да, отец, я и  змейка  -- мы  любим солнце.  И  огромный Хирон, сын
Крона,  поднял человеческой ладонью мальчика с земли  и посадил  его себе на
конскую спину. А потом так весело заржал человечьим ртом ему в утеху и пошел
широкой  иноходью с богом-ребенком на спине туда, вверх по тропе,  в  леса и
луговины Пелиона. Тут крикнул Меланиппе Актеон:
     --  Поскачем и  мы, Меланиппа!-- и положил  ей на  спину  ладонь, на то
место, где ямка у конского крупа.
     Сверкнули друг  на  друга глазами  искоса  Меланиппа и Актеон  и  взяли
броском  с места вскачь.  Славный бросок, Хиронов!  А вслед за ними вдогонку
сорвались две птицы с дерева, а за птицами -- два Ветра. Да где им!
     Разошлись герои  и  гости  кто  куда. Один  Феникс  остался на  поляне.
Опустился он одиноко на траву под платаном-исполином  и задумался. Видят мир
глаза, да не так видят его, как прежде, а еще и  по-иному: невидимое  видят;
не одну простую правду видят, но и правду чудес. Верно, эти чудо-глаза -- не
просто глаза. Но зачем ему видеть невидимое? Не титан он, не бог.
     Лучше видеть мир попросту, как все зрячие.
     И снова задумался прозревший Феникс.

     <img                         width=90                         height=46
src="golosowker_048.jpg">



        Сказание о двух корнях познания

     Медленно ступал  Хирон  с мальчиком-богом  на конской спине. Он пытливо
вглядывался в травы и часто останавливался, ощупывая ногой почву.
     -- Что ты ищешь, отец?-- спросил Асклепий.
     -- Я ищу целебные корни.
     И  вот,  осторожно  копнув  копытом  землю,  вырвал он  рукой  из земли
мохнатое растение.
     -- Один корень я нашел,-- сказал Хирон,-- найдем и второй.
     Вскоре в тенистом, глухом месте  вырвал он еще  один корень. Стряхнув с
корней  землю  и  омыв  их в ключе, поскакал Хирон к самой вершине  Пелиона,
держа оба корня в руке.
     Один корень был черен и короток, другой был белый и длинный.
     На вершине Пелиона соскочил Асклепий со спины  бессмертного кентавра, и
оба присели на дерн -- кентавр Хирон и мальчик-бог Асклепий.
     Неведомая  Асклепию притягательная  сила  исходила  от  корней в  руках
Хирона, и жадно-любопытно смотрел на них мальчик-бог.
     -- Вкуси от него,-- сказал Хирон и протянул Асклепию белый корень.
     Откусил мальчик-бог и сказал:
     -- Он сладок.
     -- Это корень познания. Он сладок, но плоды его горьки.
     И Хирон протянул ему второй корень:
     -- Теперь вкуси и от этого.
     Откусил  Асклепий  и от второго корня  и, не выбрасывая куска  изо рта,
сказал:
     -- Он горек. Но я буду есть, раз ты мне его  дал, отец.-- И мальчик-бог
съел  кусок черного  горького  корня.  И  когда съел, сказал  Хирону:--  Мне
кажется, что он стал слаще.
     -- И этот  горький корень -- тоже корень познания,-- сказал Хирон.-- Но
его плоды сладки.
     Держа  оба  корня в  руках,  внимательно всматривался  в  них Асклепий.
Затем, указав на сладкий корень, спросил мальчик-бог Хирона:
     -- Что в нем? И ответил Хирон:
     -- Радость мысли, побеждающей смерть.
     -- Что же в горьком корне, отец?
     -- Горечь мысли.
     -- Расскажи мне об этих, корнях,-- попросил Асклепий Хирона.
     И Хирон рассказал Асклепию:
     -- Сладким  породила  мать-Земля Гея корень познания, и еще слаще  были
его  плоды.  Для  радости  своих  детей  создала  она этот  корень. Но  боги
постигли,  что познание -- сила, и сделали его плоды  горькими для людей.  И
когда из горьких плодов упали на почву семена, выросли из этих семян горькие
корни познания,  и отдали боги эти горькие корни смертным.  Но когда из этих
горьких  корней выросли плоды, плоды оказались  сладкими, и забрали боги эти
плоды себе, оставив смертным только самые корни.
     Смолкли и  мудрый кентавр, и  мальчик-бог;  оба озирали  землю с высоты
Пелиона. Там  вдали, на глубине, в  стороне заката,  земля постелила равнины
меж нагорий для глаз-лучей солнца, и в  том котле солнечных лучей все цвело,
золотилось, пестрело  и играло. Не залетали туда сердитые  фракийские Ветры.
Обширными плодовыми садами-рощами была богата там почва. Называли ту сторону
Пчелиный Элизии.
     А в стороне восхода срывались в море отвесные стены скал. Там виднелись
оскалы ущелий и темная чаща. Там кругом бездорожье и свирепая пляска Вихрей.
Туда слетались они для  борьбы.  В вечной свалке клубились и  вздымались там
тучи и гремели волны и камни.  Жесткие колючие плоды росли там среди  пут из
лиан, и называли ту сторону Входом в тартар.
     Сказал мальчик-бог:
     -- Я понял:  радость мысли дана бессмертным богам,  но плоды  ее горьки
для смертных  людей. Горечь мысли  дана  смертным, но  плоды ее  сладки  для
богов. Отец, я и для смертных сделаю сладкими плоды сладкого корня познания.
Я исцелю их от  смерти. Верну героев  из аида.  Отец, мне  надо поскорее все
познать, чтобы успеть это сделать вовремя.
     Тогда поднял свое могучее тело Хирон от земли и весело крикнул:
     -- В дорогу!  Прыгай на спину Хирону,  сыну Крона! В  путь, к исцелению
смертных от смерти! Ты -- веселый ребенок.

     <img                         width=90                         height=46
src="golosowker_049.jpg">



        Сказание о Меланиппе, девушке-кентавре

     Скачет Меланиппа.  Ее рука  на  плече Актеона.  Рука Актеона  на  крупе
Меланиппы.  Откинулась красавица девичьим торсом  к  конской спине, закинула
другую руку за голову, смотрит в небо и взбивает копытами воздух. Не отстает
юноша-герой. С нею он  рядом  несется прыжками, да  какими! Скоком в конский
скок. То взовьются оба до макушки дерева, то над речкой взлетят --  с берега
на берег. Только высунет из воды голову наяда и прокричит им вслед:
     "Добрый путь!", а они уже мелькнули над другой речкой.
     Говорит лань лани: "Нам бы так!"
     Говорит коршун коршуну: "Нам бы так!"
     Только  дуб  вековой  грозит  им  вдогонку,  ворча:  "Ух,  доскачетесь,
скакуны! Не такие на моем веку скакали. А куда доскакали? Все  на ветер. А я
вот  стою.  И кора  у  меня корою,  и суки у меня суками,  и  желуди у  меня
желудями, и растет у меня год от года под корою летопись кольцами".
     А в лесу топ и гуд от скачки юноши-героя и Меланиппы.
     Прежде не с Актеоном, а с мальчиком-богом Асклепием убегала Меланиппа в
горы. И  как  сейчас Актеон, так, бывало, тогда  Асклепий, положив ладонь на
изгиб  конской  спины  Меланиппы,   ускорял   бег,   чтобы  не   отстать  от
девушки-кентавра.
     Но однажды посмотрела Меланиппа лукаво на  мальчика-бегуна, скачущего с
нею рядом, и рванулась  вперед, высоко  выбрасывая  передние ноги в воздух и
все  усиливая резвость бега. Упираясь  рукою о круп Меланиппы, несся рядом с
ней  мальчик-бог.  И  взяла  Меланиппа  Хиронову  скорость,  незнакомую  еще
мальчику-богу. И уже отрывалась его рука от подруги, уже  отделялась от него
Меланиппа, и, не выдерживая резвости бега, не зная,  что может он нестись по
воздуху,  как  боги,  вскочил мальчик-бог  прыжком впервые  на конскую спину
Меланиппы и обхватил руками ее девичий стан.
     Дико вскрикнула Меланиппа, взвилась на дыбы, метнулась через поваленные
деревья и понеслась в безумящей душу скачке по лесным дебрям.
     Словно незримый огонь исходил от Асклепия и проникал в Меланиппу -- так
вся  горела  она. Сжав  бедрами  конские  бока  и  крепко  обхватив подругу,
мальчик-бог цепко  сидел на ее конской спине,  упиваясь бешенством бега. И с
высокого,  крутого берега кинулась  Меланиппа  в  горную  реку, окунулась  и
сбросила наездника в воду.
     Как весело смеялся тогда Асклепий, выплыв на берег и дразня Меланиппу:
     "Я  объездил тебя, внучка Хирона! Бойся  богов.-- Но потом вгляделся  в
нее и серьезно добавил:-- Но я так люблю тебя".
     Тревожно-смущенным взглядом,  без  улыбки,  строго смотрела на мальчика
Меланиппа. Что-то поняла она в нем такое, чего не было у полубогов-героев  и
что было  сильнее  ее, вольной  внучки  титана  Хирона. Удивилась,  что  он,
ребенок,  так могуч.  Но  понять до  конца  и  высказать  себе  не могла. Не
испытывала еще на себе юная титанида силу богов.
     И хотя любила этого чудного мальчика-бога, но с тех  пор не повторяла с
ним скачки и в горы с ним не убегала.
     Но  и мальчик-бог что-то  понял в ней  и сам не  звал ее  на  прогулку.
Только как-то еще  раз  захотелось вскочить ему  ей  на спину, но  Меланиппа
сказала:
     "Не надо меня покорять. Мы и так любим друг друга".
     И Асклепий ей серьезно ответил:
     "Любим. Поцелуй меня, Меланиппа".
     И  Меланиппа  приподняла  его  девичьими руками  к  себе  и  поцеловала
мальчика-бога.
     И тогда он сказал ей:
     "Ты другая, чем Окирроэ".
     И сейчас, во время скачки с Актеоном, вспомнила Меланиппа о том бешеном
беге с Асклепием и о его словах:
     "Бойся  богов". Что-то тревожило ее.  И на  всем скаку, оторвавшись  от
Актеона, внезапно остановилась она и замерла.
     Золоторогая лань, сверкнув золотой искрой, перебежала им путь.
     -- За ней, Меланиппа!-- крикнул охотник Актеон.
     Не  внял  он   тревожному  крику  подруги:  "Стой!  Не  преследуй  лань
Артемиды!" -- устремился за ланью.
     Все тело Меланиппы трепетало.  Она врезалась передними копытами в землю
и к чему-то прислушивалась.
     Думала Меланиппа: не нимфа ли Эхо ей вторит? Но Эхо -- веселая. А топот
был невеселый -- грозный. Прислушалась: смолк стук копыт.
     Стала  лакомиться Меланиппа  молодыми  орехами. Сорвала  богатое лесное
яблоко и легко побежала.
     Снова  тот  же   топот  позади.  И  так  близко.  Но  не  приближается.
Остановится Меланиппа --  и  смолкнет  топот.  Поскачет  -- и позади  кто-то
скачет незримый. И  ни  ближе, ни дальше. Так не скачет дикий  кентавр.  Тот
ждать не будет: кинется к ней. Да уйдет она от кентавра.
     Не возвращался  Актеон.  Увела его лань с Пелиона. И почуяла  Меланиппа
близость кого-то из богов Кронидов. Любят боги забавы.
     Владыка вод мировых скакал за  Меланиппой. Во  мгновение мог настигнуть
Меланиппу Посейдон. Повелел бы -- и  камень или  старый пень свалился  бы ей
под  ногу.  Но хотел  бог  вод позабавиться  скачкой.  Как мрак,  тяжелый  и
огромный,  скакал  Посейдон за девушкой-кентавром,  не открываясь ей. Гудели
его копыта. И шарахались в сторону от него деревья на Пелионе.
     К пещере Хирона неслась Меланиппа. По тяжкому грохоту копыт  и выкликам
речных нимф и ключей  догадывалась она, кто ее  преследует. И у самой поляны
почувствовала,  что  уже  догнал ее  преследователь  и  дохнул  ей  огненным
дыханием в спину. Но отважной была  Меланиппа -- внучка титана. Не оцепенела
от робости. Выскочила на поляну прямо навстречу Хирону. Вышел  он как раз из
пещеры на гуденье копыт  моредержца и  увидел  самого Посейдона.  Не  укрыть
бессмертному своего образа от другого бессмертного. И открылся Посейдон.
     Брат стоял против брата. Оба они сыновья Крона --  и олимпиец Посейдон,
и титан кентавр Хирон.  А поодаль,  у входа  в  пещеру,  вся  дрожа от бега,
стояла Меланиппа.
     --  Отступи  перед  богом,  Хирон,-- сказал  владыка вод.--  Отдай  мне
Меланиппу.  Иль  воздвигну  я  волну  превыше Пелиона  и затоплю  его и твою
пещеру. Будут волны гулять над нею. Будут нереиды качаться на волнах.
     Ответил ему Хирон:
     --  Священной клятвой  Стиксом поклялись Крониды не  вступать  со мною,
сыном Крона, в бой и жить  с Хироном в дружбе и мире. Вам, богам, дан Олимп,
мне  -- Пелион.  Что  преступаешь ты клятвы  богов? Есть  сила превыше твоей
силы. Ты властвуешь над водами мира -- я познаю мир и учу познанию других.
     И гневно возразил мудрому кентавру владыка вод:
     -- Не учи смертных знанию богов. Горьким будет для них это знание.
     И  как  раз  тогда,  когда   это  говорил  олимпиец,  выходил  из  лесу
мальчик-бог Асклепий. Услышал он слова Посейдона и, став между могучим богом
и Меланиппой, смотря бесстрашно в глаза свирепому Крониду, сказал:
     -- Говоришь, горьким будет для смертных познание? Я сделаю его для  них
сладким.  Не простирай своей  силы на Меланнипу.  Асклепий охраняет ее. И  я
бог, как и ты.
     И  увидел   владыка  вод,  как  мгновенно  озарился  Олимп  при  словах
мальчика-бога,  и,  исполненный  ярости, отколол  мощным  ударом  ноги  край
уступа, века нависавшего близ пещеры Хирона, и, ринув  его в пропасть, исчез
в грохоте обвала с Пелиона.

     <img                         width=90                         height=46
src="golosowker_050.jpg">



        Сказание о мысли Асклепия у грота речной нимфы Окирроэ

     У  грота  близ  потока,  где  пестовала  Окирроэ  Асклепия,  сказал  ей
мальчик-бог, победитель Железного Вепря:
     --  Окирроэ, я рожден в огне костра, в котором Аполлон сжигал мою мать,
титаниду Корониду. Меня вырвал Аполлон из  огня и принес к тебе, Окирроэ. Ты
кормишь  героев  сырым  сердцем  вепрей и  львов и  мозгом  медведей,  чтобы
отважными были их сердца и  мысли. Но мне не нужны  сердца львов. Мое сердце
забилось в огне. Оно огненное. О, как часто я чувствую, будто  я ношу солнце
в груди! Не хочу я называться богом. Я хочу называться титаном.
     Сказала Окирроэ:
     -- Ты растешь, как бог, перегоняя время. Вчера ты был намного ниже.
     И ответил Окирроэ мальчик-бог:
     -- Мне надо спешить с ростом, Окирроэ. Некогда мне быть маленьким. Надо
сразу вырасти в большого титана. Моя мать титанида, и я чувствую, что я тоже
титан и только так себе бог. Я -- такой, как Хирон. Вчера я вкусил два корня
познания на Пелионе.  И сказал мне  Хирон:  "Один корень познания сладок, но
плоды  его  горьки.  Другой  корень  познания горек, но  плоды  его  сладки.
Выбирай".  И теперь я, Асклепий вчерашний,  кажусь  уже  себе  маленьким. Я,
Асклепий сегодняшний, со  вчера  на  сегодня  вырос: вижу  то, что  вчера не
видел,  слышу то,  что вчера  не  слышал.  И себя сегодня я  вижу  другим...
Окирроэ, знаешь ты язык птиц и зверей? Могла бы ты с ними говорить?
     Сказала Окирроэ:
     -- Из моего потока пьют воду и звери, и птицы. Мне  внятны их желания и
чувства. Но слов их не знаю. И без языка мы друг друга понимаем.
     -- Окирроэ, я сегодня узнал их  язык! Видел, как в лесу, в одряхлевшем,
высохшем дереве, умирала дриада.  Дерево было без листьев, немое и голое,  а
крутом  все звенело от  зеленого  смеха листвы. Я  услышал,  что сказал заяц
зайчихе, когда умирала дриада.  Не хотела она умирать. Из юной и прекрасной,
как ты, у меня  на глазах она стала старухой,  вся сморщилась, ссохлась -- и
казалась не дриадой, а куском коры, отпавшим от трухлявого дерева...  Сказал
заяц  зайчихе, что  заяц  живет вчетверо дольше вороны, а ворон  живет втрое
дольше зайца; птица-феникс живет девять сроков, отведенных черному ворону, а
дриада  -- только в десять раз  дольше  феникса. Это  очень мало, Окирроэ...
Окирроэ! Когда  я буду  большим  титаном,  я  решил  сделать смертных героев
бессмертными. Уйдут они в мир мертвой жизни -- я верну их  к жизни живой. Но
богом я быть не хочу.
     Закрыла Окирроэ благоухающей ладонью рот мальчика-бога и сказала:
     -- Опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. Крониды
их ненавидят, и  Зевс низверг  их молниями. Молчи о  титанах,  Асклепий, как
молчит сын Крона Хирон. Боги все слышат и мысли читают.
     Ответил, смеясь, Асклепий:
     -- Они  могут прочесть мысли смертного. Я не смертный. Не прочел Кронид
мысль Прометея[20].
     Но Кронид на Олимпе слышал слова  мальчика-бога. Давно заметил с Олимпа
Кронид, как любит  Асклепия-ребенка Хирон,  и  решил  испытать мысль и  мощь
мальчика-бога.
     Большими открытыми глазами ребенка смотрел Асклепий пытливо в мир живой
жизни.  Казалось,  что  глаза  его всегда удивляются чуду  жизни.  Но что-то
грозное, как безмолвный гнев, как  предвестие  великой  бури, стояло  в этих
широко открытых глазах ребенка.
     Сам того не зная, он жалел. Но в глазах его была не жалость. Было в них
нечто другое -- то, что так любил в них Хирон: понимание и солнечный свет --
благодатный, изливающийся в  жизнь, полный огня и тепла.  И  казалось, будто
все уже понял Асклепий.

     <img                         width=90                         height=46
src="golosowker_051.jpg">



        Песня Окирроэ  об  Ойгле-Корониде,  дочери огненного Флегия, и о белом
вороне

     Сказал Асклепий, победитель Железного Вепря:
     -- Расскажи мне, Окирроэ, кто я.
     О, если бы Окирроэ не знала! Не стала бы она тогда Гиппой. А ведь Гиппа
-- только кобылица. Но пока Окирроэ -- речная нимфа.
     И запела Окирроэ песню:
     -- Близ Бойбейского озера, или там, у ключей Амироса, или там, где близ
Трикке протекал Лефей, где к  морю  гранитные ворота, где оливы, и яблони, и
груши, где  лимонные  и  апельсиновые  рощи,  родила  сверкающая  Ойгла,  по
прозванию Коронида, Асклепия.
     И узнал только белый ворон, от кого родила Коронида.
     Если б не было голоса у ворона, если б не был ворон дозорщиком, остался
бы  ворон белым,  не  пылал  бы  костер Корониды,  не  рожала  бы она в огне
младенца.
     Там, где горный вал  отделяет от  равнин Фессалии море,  где  за  Оссой
склон у  Агийи,  у подножия хребта Пелиона,-- там жила  Ойгла-Коронида, дочь
огненного Флегия-титана, из племени непримиримых...
     Так пела Окирроэ, и слушал ее песню мальчик-бог. Сказал:
     -- Спой мне не такую песню, а другую. Расскажи мне, кто мой отец?
     Тяжко вздохнула Окирроэ, задумалась -- и вот потекла ее речь:
     -- Когда  ворон был еще белым и был вещим спутником  Аполлона, встретил
юноша-бог Аполлон близ  подножия Пелиона  титаниду Ойглу-Корониду.  И  таким
золотым и солнечным  предстал  он пред  дочерью Огненного, что не убежала от
него Коронида, и  обласкал  он  ее солнечным сиянием. Говорили кругом --  от
Дельф, приюта Аполлона, до  Оссы, Пелиона и Олимпа, что понесла она дитя  от
Аполлона.
     Был  у  матери-Земли Геи  и Урана  сын  титан,  по  имени  Исхий-Силач.
Укрывался он  от глаз победителей Кронидов в  лесах  Пелиона, и считали  его
древолюди-лапиты  сыном  их вождя, муже-ели Элатона. Был он другом Огненного
Флегия и спутником лесным Корониды, когда в тень листвы уходила она от зноя.
И не знал Аполлон, что соперником был ему лесной титан Исхий.
     Летал по лесам  Пелиона посланцем Аполлона белый ворон. Переносил он  с
Пелиона вести  в Дельфы. И однажды увидел ворон, как встретились Коронида  с
Исхием-титаном в темном бору. Разболтал об этой встрече белый ворон по лесу.
Раззвонили рассказ ворона листья листьям, прокатился звон рокотом-потоком по
горным ручьям  и  пошел гулять от горы к  горе, по прогалинам и щелям,  пока
снова не дошел до белого  ворона. Как услышал белый ворон то,  о чем сам  же
разболтал  по  лесу, не  узнал он  своего  рассказа --  такое  услышал он  с
высокого вяза о встрече Корониды с Исхием. Полетел ворон в Дельфы к Аполлону
--  пересказать ему  слыханно-неслыханное:  Исхию-лапиту предпочла  Коронида
Аполлона, опасалась, что покинет ее дельфийский бог.
     Так стал ворон вестником злосчастья.
     Разъярился  Дельфиец. Пронесся грозно по Пелиону в поисках Исхия-лапита
и  поразил  его золотой стрелой на пороге  обиталища Флегия-титана. Но боя с
самим Флегием не принял. Устремился на поиски Ойглы-Корониды.
     Нашел он ее у Бойбейского озера, не могла роженица-титанида укрыться от
бога. Выбросил  Аполлон из  колчана  свои золотые  стрелы  на  землю, словно
частоколом окружил  ими Корониду, и от солнечных стрел  поднялось вокруг нее
пламя.
     Запылали  травы и вереск,  запылали кусты и деревья, высоко взметнулись
языки  огня и  опоясали стеной мать-роженицу.  Горела Коронида в Аполлоновом
огне, но не сгорала. Была она дочерью Флегия -- из огненного рода титанов. И
средь пламени родила она в огне младенца.
     Сквозь  завесу золототканую огня  смотрел бог  Аполлон  на  Корониду  с
новорожденным на коленях  -- как  сидела она среди пламени костра,  им самим
казнимая, сыном Зевса. Рядом с богом на камне сидел белый ворон-передатчик и
тоже смотрел на мать с младенцем.
     Тут крикнул белому ворону бог:
     "Перенес ты мне черное слово, ворон! Будь же ты и сам отныне черным".
     И с той поры стал белый ворон черным.
     Подползли языки  огня к  Корониде. Обняли  ее руки и ноги. И уже руки у
Корониды огненные, и уже ноги у Корониды огненные. Начал огонь добираться до
младенца.
     Боги Крониды не знают жалости. Но будто сжалился над младенцем Аполлон.
Разделил он надвое пламя костра и вырвал из огня новорожденного.
     А сама Коронида превратилась в  огонь и с огнем слилась: напоила собою,
своей солнечностью, золотые стрелы Аполлона...
     Умолкла Окирроэ.
     И сказал мальчик-бог речной нимфе:
     -- Не все боги безжалостны.
     Улыбнулась ему нимфа Окирроэ, встала и хотела погрузиться в свой поток.
Но удержал ее мальчик-бог, ей и себе на горе. Сказал:
     -- Не все песни спела ты мне, Окирроэ. Спой мне еще песню о том, почему
не отстоял титан Огненный Флегий мою мать, Ойглу-Корониду.
     И снова запела Окирроэ песню:
     -- Был храбр Флегий-титан, вождь лапитов. А лапиты -- лесные древолюди.
Так отважен был Флегий, что Крониды называли его сыном Арея.  Был  он крепок
титановой правдой, и мятежное  жило  в нем пламя, словно богом он был лесных
пожаров. Потому и  Огненным прозвали Флегия  лапиты и дриопы --  крепкодумов
дремучее племя.  Был  он  солнцем,  был  огнем  лапитов,  потому  ненавистен
Аполлону: не терпел Аполлон другие солнца.
     И  когда  погибла  Ойгла-Коронида, столкнулись Аполлон и титан  Флегий.
Флегий  сжег  его приют дельфийский,  Аполлон метнул стрелы  в  бор лапитов.
Запылали  леса   Пелиона,  загорелись  древолюди,  муже-сосны,  все  Питфеев
смоляное племя, а за ними муже-ели -- Элатоны, и Дриасы -- мужедубы, и Медии
-- ясени-копейщики горели.
     Умоляла богиня облаков Нефела  Зевса  дождем  милосерд