тром Англии! Прален, скрепя сердце, был вынужден повысить в ранге де Еона: - Де Еон и де Бомон да станет полномочным министром при дворе короля Англии... Получив грамоты, шевалье подпрыгнул до потолка: - Ура! Жизнь прекрасна... Мне всего тридцать лет, я знатен и не знаю счета деньгам. И я - посол... Трепещи же, гордая Англия, скоро мы тебя покараем! *** Ото всех этих неприятностей жизни де Еон даже похорошел. В Лондоне скоро привыкли к его девичьей фигуре, к его бойкому звенящему голосу, к маленьким рукам, упрятанным в пышную муфту. "Наша парижанка де Бомон", - говорили англичане, словно не замечая, что "парижанка" пьет крепкое вино, а выражается порою еще крепче, как и положено драгунскому капитану. - Я въехал на своем коне в Капитолий, - сказал однажды де Еон своим братьям, и ответили ему братья - скептически: - Помни, однако, что от Капитолия совсем недалеко до Тарпейской скалы, под которой бушует гневное море, и немало людей нашло свою гибель на виду Капитолия - под этой скалой... ЕКАТЕРИНИАНСТВО До Петербурга докатилась весть о быстром взлете карьеры де Еона, и Воронцов поздравил его письменно. "Примите мои поздравления, - сообщал ему русский канцлер, - по случаю того, что ваше министерство отдает в различных случаях справедливость вашим талантам, в чем я, - заканчивал Воронцов, - также искренно участвовал..." Положение же самого канцлера было сейчас шатким. Русская помпадурша Лизка Воронцова приходилась ему сродни, и оттого канцлер имел немалые выгоды в Петровом правлении. А потому, когда взошла на престол Екатерина, присягнуть ей отказался. - Государь ишо жив, - вещал Воронцов, тряся париком, - как же я преступлю клятве прежней? И только когда зарыли Петра, словно пса смердящего, в глухом конце Невской першпективы, лишь тогда присягнул канцлер и стал поджидать опалы. Тихий и смирный. Ко всем почтительный... Достойно удивления, но Людовику очень нравился Петр III. "Сумасбродное поведение царя и его преданность нашим врагам не имели ничего опасного для нас, - писал тогда граф Брольи. - Они разрывали согласие между нашими дворами, предоставляя Франции полную свободу, чтобы снова восстанавливать турок и поляков против русских..." А вот как выразился однажды сам Людовик. - Вы уже знаете, - сказал король, - и я повторяю это теперь совершенно ясно: моя политика по отношению к России клонится лишь к удалению ее, насколько это возможно, ото всех европейских дел! Ввергнуть Россию обратно - во мрак хаоса, анархии и невежества, вот чего бы я хотел лично как король Франции! И когда взошла на престол Екатерина, Людовик замыслил против России авантюру: Бретелю было поручено отыскать связи с царем Иоанном Антоновичем, намертво запертым в Шлиссельбурге... Легко сказать - отыщи связи, но как? Кучера об этом не спросишь. Шлиссельбург охранялся пушками. А, по слухам, сам Иоанн Антонович был таков, что и слова произнести внятно не умел. Бретель, абсолютно беспомощный, толкался в передних Зимнего дворца, и Екатерина предупредила своих придворных и канцлера: - Удвойте внимание к послу Франции, будьте с ним любезны и вежливы, но не более того... Подозреваю я! Бретель сам понял, что бесполезен в России, и отпросился в Стокгольм... Прощаясь с ним, Екатерина сказала жестко: - Не говорите мне высоких слов о дружбе! Если ваше правительство такое чистосердечное, каким вы мне его изображаете, то откровенность Версаля является еще одной фальшью... И однако, - добавила Екатерина, - России печально не быть с Францией! А канцлер Воронцов, тихий и покорный, сидел дома и поджидал опалы. Но опалы все не было и не было... Почему? На это у Екатерины были свои причины, и здесь она показала себя как очень хитрый и тонкий политик. Екатерина сознательно не трогала Воронцова. Ведь он был другом Франции, и она подчеркнуто, оставляла его на высоком посту канцлера, давая этим понять всей Европе, что Россия верна заветам Петра Великого, который так страстно добивался дружбы именно с Францией! Это было, конечно, умно придумано Екатериной, но Версаль и здесь не захотел ее понять. Воронцов до 1763 года болтался на виду Версаля, вроде жирной и вкусной наживки, но Людовик - сонной рыбиной - проплыл мимо России, боясь крючка под наживкой или просто не разглядев Воронцова... Два больших корабля - и Россия и Франция! - после совместной баталии теперь медленно расходились бортами в разные стороны и уплывали своим курсом.., в беспределье, в безвременье. Печально это, читатель. Очень печально! Франко-русский союз оказался недолгим, непрочным, он не выдержал испытания огнем и временем. Русский историк К. Гринвальд, живущий и работающий во Франции, пишет: "...союз, заключенный Людовиком XV и Елизаветой, возник, очевидно, преждевременно. Потребовалось еще сто лет, чтобы правящие круги Франции осознали размеры германо-прусской опасности и значение России для поддержания европейского равновесия..." Сначала мы воевали с Францией - в 1812 и в 1854 годах. Потом мы стали дружить с Францией, и в двух колоссальных мировых битвах кровь русская перемешана была с кровью французской. Наши маршалы носили ордена Франции, наши ордена носят летчики Франции... Отделенная от нас Польшей и Германией, эта страна близка нам, русским. Может быть, причиной тому искусство - музыка, литература, живопись. Искусство - оно сближает народы! *** Корабль Франции уплыл от России, и Воронцов дождался опалы. На его место - управлять всей внешней политикой - явился деловитый Никита Панин с докладами точными - как алгебра: - Англия! Особый интерес в нас имеет, паче того - негоциацию: хлеб, пенька, смола, лес. Но в земли восточные проникнуть через наши же просторы желает, и вредила и вредить еще будет. - Австрия! На наших же штыках желает с турками совладать, но поблажки не жди, матушка: славян, нам кровных, содержит в рабстве своем не слабее турок. И на Дунай пойдет Русь наша с боями великими через венскую хитрость, через козни венские. - Пруссия! Фридрих спит и видит, умаявшись в борьбе с нами, как бы ему Польшу разодрать, благо страна сия ныне самая безобидная стала, и до союза с нами, матушка, Фридрих весьма охоч будет. Держать же короля станем на привязи; иной раз пруссаков и подкормить не грех, дабы не закочевряжились... Никита Иванович с достоинством поклонился: - Вот каково тебе досталось, матушка, наследство от прошлого: прими и владычествуй нам в радость. И в ответ Панину поклонилась Екатерина - с иронией: - Хороший же узелок завязала покойница Елизавета! Однако не из пужливых я, сам ведаешь. И мыслю наперед тако: первое есть и наиглавнейшее - воссоединить с Великой Русью народы украинский и белорусский. Турцию, дабы не алкала более крови славянской, усмирить войною! И на веки веков стоять от Черного до Балтийского моря крепко. Во всю ступню! России быть в первом ранге, говорила не раз покойница Елизавета, и в том я с нею полностью согласуюсь... Примчался из ссылки опальный Бестужев-Рюмин, "Меня-то, меня забыли!" - так и было написано на его лице. Но императрица андреевскую ленту на грудь ему повесила, и - от ворот поворот. - Немыслимо, - призналась Екатерина Орлову, - быть ему при моей особе: тетушку продавал, и меня продаст, ворон! Старый карьерист не хотел сдаваться так просто. Бестужев выдвинул в сенате подхалимский проект: сразу же (!) присвоить Екатерине титул "матери Отечества" и немедля окрутить ее с Григорием Орловым. Бестужев действовал активно. Заручился поддержкой духовенства, собирал под своим проектом подписи вельможные. Гришка обрадовался, что царем станет, но Екатерина повелела проекты Бестужева бросить в печку и забыть о них, как о бессовестных. - Я и сама, как женщина вдовая, вольна собой располагать. А ты, Петрович, - сказала она бывшему канцлеру, - не суетись шибко, коли кавалером андреевским стал, и езжай куда-нибудь к водам теплым. Пора тебе о здоровье своем поразмыслить... Вельмож века Елизаветы, что поседели в кознях и хитростях, она осыпала милостями, но разогнала их умирать своей смертью по задворкам империи. Теперь, в канун решающего часа жестокой битвы с Турцией, России требовались новые дипломаты и молодые полководцы - не чета старым. *** Мы не прощаемся с Россией, как это сделал де Еон. Мы, читатель, еще вернемся к России. ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ ЗАНАВЕС Просматривая однажды "Опыт российской библиографии" известного Сопикова, я под No 4007 обнаружил наличие на Руси книги с таким сногсшибательным заглавием: "Жизнь, достойная примечания прежде бывшего Кавалера д'Эона, а нынешней Г-жи д'Эоны де Бомонтъ. Переводъ с немецкого С. В." Книга была выпущена в Москве "с указного дозволения" в 1787 году, всего в 56 страниц серой шероховатой бумаги, на какой вообще печатались тогда книги. Ко времени выхода в свет каталога Сопикова (1815 год) книжица стоила ерунду - 25 копеек. Но через семь лет, включенная в смирдинский каталог под No 3402, она уже обозначилась, как редкость, в цене двух рублей. Сумма немалая! Значит, почему-то в русском обществе возрос интерес к личности де Еона. Но тогда совсем не это меня поразило. А.., сама суть. "Как же так? - недоумевал я. - Был кавалер, а стал дамой... Может, ошибка издателя на титуле или курьез природы?" С этого времени я внимательно следил за каждым упоминанием имени де Еона в нашей богатой исторической литературе. Не ленился собирать о нем сведения везде, где только можно. Мне повезло: в моей библиотеке собрано, вероятно, все, что касается де Еона. И постепенно - не сразу! - у меня в душе сложилось убеждение: поведать любопытному читателю необыкновенную историю жизни этого странного и незаурядного человека. Из предыдущего читатель знает, что король Франции составил заговор против своих министров. Но "секрет короля" переживал тяжелый кризис: абсолютизм Франции входил в полосу климактерии, после чего последуют бессилие и бесплодие. На авантюрах и вранье прожить трудно. Даже королям! Именно в личной судьбе де Еона полнее всего и отразилась вся никчемность личной дипломатии королей. А точнее сказать - вообще европейской дипломатии XVIII века... Как следует отточим шпагу и заострим перо, - в этой части книги нам предстоит особенно часто ими пользоваться! Итак, пусть взовьется занавес перед последним актом человеческого ничтожества, и на том багровом занавесе да будут начертаны слова из "Торжествующего хамелеона": "Сие поистине одне токмо французы производить способны!" *** Людовик был удручен, и это заметили многие. - Терсье, - сказал король поверенному своих тайн, - наш де Еон прислал несколько писем из Лондона, и очень странных писем. Вы не находите? Или назначение послом вскружило ему голову? - Если так, - отвечал Терсье, - то наша дорога дальше опасна, ибо вожжи сейчас в руках этого молодца! - Вот именно. Я уже говорил с Праленом, и министр советует отозвать де Еона обратно. Проследите за ним: если де Еон свихнулся, надо приложить все старания, чтобы тайны, ему вверенные, не вышли из его спальни... Что же натворил там наш веселый и развязный кавалер? Да в общем-то ничего особенного. Нивернуа растранжирил посольскую кубышку и улизнул, де Еон наделал новых долгов, и теперь кредиторы требовали расплаты. А где взять? Хотя адрес и был известен: "Франция, Версаль, король!" Однако министерство встревожили даже не долги (какой дворянин не был должен тогда?). Дерзкий тон, в каком де Еон разговаривал с помпадурами и помпадуршами, - вот чего не прощал абсолютизм. Не надо забывать, что наш герой жил в XVIII веке, когда подчиненные были только униженными сикофантами перед престолами своих начальников, и Прален решил пресечь дерзости. - Граф Герши, - приказал Прален новому послу, - отправляясь в Лондон, захватите и отзывные грамоты на де Еона. Мы подержим его в Бастилии на луковой похлебке. Людовик отзывные грамоты подтвердил. Но (всегда верный своей двойственной политике) король сумел опередить появление Герши с отзывом де Еона письмом к самому де Еону. Это письмо, несколько странное, сохранилось в архивах Франции лишь в копии... Вот оно - это письмо: "Версаль, 4 октября 1763 года. Вы служили мне так же верно в женском платье, как и в том, которое носите теперь. Наденьте снова этот костюм и удалитесь в лондонское Сити. Предупреждаю Вас, что я, король, сегодня подписал, но только своим штампом - а не рукою! - Вашу отставку. Но я, король, приказываю Вам остаться в Англии со всеми бумагами, чтобы ждать дальнейших приказаний. В своей резиденции Вы в опасности, а здесь (т.е. во Франции) Вы найдете сильных врагов себе. Людовик". Вскоре и граф Герши появился в Лондоне, с коллекцией часов и распутной женой. Остановился посол в доме приятеля, лорда Голланда. Кавалер де Еон тотчас явился к дипломату, и Герши сразу вручил ему свиток отзывных грамот: - Прочтите - и завтра же, на утреннем приеме, вы обязаны предъявить грамоты королю Англии, чтобы тут же покинуть Лондон. Де Еон неожиданно свистнул. - И не свистите! По возвращении в Париж вам ко двору Версаля уже не являться... Вы человек опасный. Де Еон в злости сорвал печати, развернул грамоты: - Я вижу только штамп - не руку короля! И вы, граф, как опытный часовщик, могли бы, кажется, точнее поставить стрелки. Граф Герши стал хвататься за сердце. - Несчастный, - кричал он, - вы не знаете, что ждет нарушившего приказ короля!.. Где все архивы посольства? - Их полная коляскам - ответил де Еон. - Лошади всю дорогу до вас оглядывались на часы: как бы не опоздать! Лакеи посла втащили в дом рыхлые кипы разных бумаг. В этой неряшливой груде документов, конечно же, не было секретных, - тех, что надо хранить от министров. Но зато не было и половины вообще посольского архива... - Где все остальное? - оторопел граф Герши. - В чем дело? - Вот в том-то и дело, что послом в Лондоне остаюсь я... *** Когда де Еон, блистая серьгой и шпагой, удалился из дома Голланда, к обескураженному Герши подошел его секретарь - молодой и верткий Манэн (которого де Еон считал своим другом). - Граф, - сказал Манэн, - у этого прохвоста де Еона должны быть еще бумаги. Помимо посольских... - Какие бумаги? - Видите ли, граф, я имел честь начинать карьеру в канцелярии принца Конти, и мне известно, какую роль играют подобные сорванцы в черных делах Брольи... Это ужасные люди! Но они многое знают.., больше нас с вами... Прален воззвал к помощи мадам Помпадур; по дошедшей до нас версии, фаворитка похитила ключ у Людовика, когда король спал, и тишком вскрыла секретную шкатулку, где обнаружила его переписку с Брольи. Но граф Брольи был ее личным врагом, - пора бы уж королю знать об этом! Пралену и маркизе Помпадур было ровным счетом плевать на самого де Еона, но погубить Брольи они жаждали давно. Ибо Брольи ведал той областью политики Франции, которая была недосягаема - ни министру Пралену, ни фаворитке Помпадур! Жернова этих хитросплетений завращались еще быстрее, и де Еону было суждено угодить своей головой как раз между ними... Предчувствуя разгром, опытный делец Терсье посоветовал де Еону, как другу, поскорее разобраться с долгами, чтобы освободить энергию для более важного дела защиты "королевских секретов". Граф Герши между тем не возражал восстановить добрососедские отношения со своим беспутным родственником, и де Еон ежедневно ходил в посольство к нему обедать. - Так и быть, - согласился де Еон, подобрев от вина и еды. - Я обращусь к его величеству с просьбой, чтобы он расплатился за долги, сделанные мною по настоянию герцога Нивернуа. Дело о широкой жизни герцога Нивернуа и его секретаря, таким образом, снова повисло в воздухе, как грозовое облако. Тем временем граф Герши, обладая большой коллекцией часов, тратил немало усилий, чтобы в срок заводить их и регулировать. Очевидно, именно потому у него совсем не было времени, чтобы отрегулировать отношения со своей женой. Мучимый ревностью, он срывал свое зло на де Еоне: - Жизнь ваша закончится ужасно! Прикованный к веслу галеры, вы отработаете все деньги, которые прокутили заодно с выжившим из ума Нивернуа... Скажите, что сфабрикованы в масонской лаборатории Прадевка из лондонских доков, с которою вы и герцог Нивернуа не имели дела? Де Еон тоже не лез в карман за словом: - Судя по тону, каким вы со мною говорите, граф, вы забыли, что отзывных грамот я еще королю Англии не подавал. И еще неизвестно, кто из нас представляет здесь Францию... Граф Герши все-таки нашел в себе силы духа, чтобы остановить уходящего от него де Еона: - Послушайте, животное... Окажите мне честь прийти завтра обедать. Видеть вас за своим столом выше сил моих, но англичане должны быть уверены, что мы живем с вами душа в душу! И де Еон отвечал ему с очаровательной улыбкой: - Благодарю, что напомнили... Впрочем, - признался он, - столоваться у кого-то, только не дома, это моя политическая система, которой я, еще со времен Петербурга, строго придерживаюсь... Здесь я постоянен, как старая дева в любви к кошкам! *** Людовик был явно напуган: - Вы слышали о скандалах, которые затевает де Еон на потеху всей Англии с этим мастером часовых дел? Брольи тоже был приведен в смятение. - Терсье, - говорил он, - какому человеку вы вверили честь Франции? Ведь еще один скандал - и граф Герши со злости наложит секвестр на все бумаги де Еона, и тогда тайна короля окажется в руках идиота. - Я сам в отчаянии, - отозвался Терсье. - Ведь там все наши планы войны с Англией... И - где? В самой же Англии, у нашего посла в Англии! - Напишите в Лондон, - велел Брольи, - чтобы де Еон надежно спрятал все. Чем глубже утопит тайну - тем спокойнее для нас... Такой приказ де Еон получил. Он понимал: пока он связан с этими бумагами - сила при нем. Наоборот, оторви его от "секретов короля" - и его разотрут между жерновами Версаля и Лондона. Шевалье продолжал аккуратно посещать посольство Герши для обедов. Вышколенные официанты каждый раз терялись, кому подавать первому: графу Герши (с его верительными грамотами) или же кавалеру де Еону (с его отзывными грамотами). - Шарло, - не раз умолял его граф Герши, - положение ужасно. Когда вы наконец образумитесь? - Когда получу от короля законные грамоты. А не те, что сфабрикованы в масонской лаборатории Праленом. - Как вы можете? На них - штамп самого короля. - Верно. Но там не указано, что я кавалер ордена святого Людовика в чине капитана драгунского полка маркиза д'Отишана... А это, согласитесь, весьма важно! В конце концов графу Герши надоели эти обеды, и однажды за столом между двумя послами появился странный молодой человек с лицом, не внушающим доверия. Де Еон подозвал к себе Манэна: - Вы, как секретарь посольства, должны мне ответить: почему за столом сидят люди, которых я не имею чести знать? Манэн ответил - без поклона: - Это Трейссак де Вержи... А кто он такой - вы можете справиться у него лично, благо языком его бог не обидел. Де Еон развернулся в сторону непрошеного гостя: - Трейссак де Вержи, не подавившись куском от страха, отвечайте, что вы здесь делаете, помимо того, что обедаете? - Я Друг французского посла, - отвечал гость. - Посол здесь я! Но такого своего друга я впервые вижу... Граф Герши, про вас ходят неясные слухи, будто вы тоже называете себя послом. Если это так, то не интригуйте меня далее... Сознайтесь честно - где вы залучили этого страшного объедалу? Посол No 2 потупил глаза в тарелку. - Я тоже... - смутился он, - не знаю этого гостя. - Так в чем же дело? - спросил де Еон. - Сударь, на каких правах вы доедаете этот мой суп из сельдерея и петрушки? - На таких же, - не растерялся с ответом де Вержи, - на каких и вы, шевалье, жадно поглощаете моих устриц - Встаньте и объяснитесь! Трейссак де Вержи самообладания не потерял. - Я лучше объясню не вставая... Дон-Кихот, славный рыцарь Ламанчский, - сказал де Вержи, не расставаясь с ложкой, - обычно принимал трактиры за замки. А мы с вами, кавалер де Еон, принимаем замок посольства за трактир! Так что я, как и вы, не гублю себя хождением по трактирам. За столом нависло молчание - время хвататься за шпаги. - Это тяжелый случай, - вздохнул де Еон. - Между прочим, я окончил коллегию Мазарини, и там меня навсегда отучили от дурной привычки перебивать речь подсудимого... Я свято исполнил сейчас завет своих учителей. Однако, - догадался де Еон, - по слогу ваших речей я понял, что вы литератор? - Вы не ошиблись, сударь, - расцвел де Вержи, добрея. - А потому, - заключил де Еон, - обедайте здесь каждый день. Ибо я уже ничего не могу заплатить за вас! Граф Герши, мой любезный коллега, получил воспитание в лакейской, где привыкли сажать за стол всякого, кто забредет с улицы! *** В один из дней в доме лорда Галифакса собралась мужская компания. Англичане всегда нравились де Еону тем, что пили не хуже русских; недаром родословие многих лордов и пэров упиралось корнями прямо в коньячную бочку. Шевалье тоже, понятно, не отказался присутствовать на этой попойке. И был немало удивлен, когда тут же встретил и Трейссака де Вержи. - А-а, сударь, - спросил его де Еон, - вы, кажется, и здесь открыли для себя бесплатную кормушку? Знать бы мне, где тут мусорная яма, чтобы я мог выбросить в нес человека, который имеет наглость выдавать себя за писателя? - Вы невоспитанный невежа, - покраснел Трейссак де Вержи. - Я не пророк, но предвижу: вы плохо кончите - Плохо - может быть. Но не гаже вас, сударь. - Гаже - может быть, - парировал де Вержи. - Но зато не раньше вас, сударь... Увлеченный выпивкой, де Еон вскоре забыл о нем. Но ближе к ночи, под воздействием вина, началось перед ним раздвоение мира. Люди и вещи расслаивались на составные части. Борода какого-то мусульманского посла вдруг отдельно от посла уехала влево и приклеилась к бритому лицу Трейссака де Вержи. - Как? - крикнул де Еон, привлекая внимание пьяниц. - Вы еще здесь? Вы еще не насытились, сударь? - Я не вижу надобности входить в рассуждения относительно размеров своего желудка, - трезво отвечал несчастный писатель. - Так и быть! - решил де Еон. - Тогда я проткну вам желудок, и пусть лорд Галифакс, как хозяин этого дома, оценит на глаз все уничтоженное вами за его столом. Шпага кавалера блеснула над бутылками. Он закричал: - Хоть сейчас-то, перед смертным часом, оставь ты салаты с перцем и майонезом! Лорд Галифакс заодно с Горасом Вальполем, эти два алкоголика, стали уговаривать де Еона не нарушать мир компании. Но кавалера было уже не остановить. - Клянусь честью, это был его последний ужин! Мне надоели проклятые шпионы, ходящие за мной по пятам.., я убью их! Галифакс спьяна велел бить в барабан - в зале появились солдаты королевской гвардии с ружьями. - А что, индюки? - сказал им де Еон. - Вам, наверное, здорово досталось от моих драгун в Ганновере? Ему подсунули лист бумаги: - Солдаты не уйдут, пока вы не подпишете обещания не преследовать Трейссака де Вержи и не оскорблять его нигде... Утром он стал постепенно восстанавливать в голове картину вчерашних событий... Позвонил. - Кузен, - сказал он брату, - сюда придет некий Трейссак де Вержи, так пропусти его ко мне без задержки. И приготовь, пожалуйста, стол для письма... Едва Трейссак де Вержи появился на пороге его спальни, как два пистолета уже целили ему в лоб. - Сударь, - заявил де Еон, не вставая с постели, - вы помните что-нибудь такое, чего я никак не могу вспомнить? - Очевидно. Ибо я-то оставался вчера трезвым. - Похвально! И помните солдат с ружьями?.. - Помню... - И то, что меня заставили унизиться подписанием бумаги? - Да, вы подписались, что более не станете меня оскорблять. - Да, не стану... Вы видите стол? - Вижу. И стол, и перья. Но я не вдохновенен сегодня. - Я вас вдохновлю. Садитесь и пишите под мою диктовку. - Не буду писать! - выкрикнул Трейссак де Вержи, но два громадных курка щелкнули, сразу взведенные. - Ну, хорошо, - нехотя согласился де Вержи, - диктуйте.., я вас слушаю. - Я, - диктовал ему де Еон, - именующий себя господином Трейссаком де Вержи... - Я не именую себя - я ношу это имя от родителей! - Это еще не проверено, - возразил де Еон. - Пишите далее: торжественно обязуюсь более ни под каким видом не проникать во французское посольство. В случае же нарушения сего договора я обязан представить послу ручательства за свою порядочность от двух или трех высокопоставленных лиц в Париже... Написали? - спросил его де Еон. - Благодарю... Милый кузен, вас-то мне учить не требуется: ну-ка, дайте ему в шею! Забрав все свое имущество, де Еон переехал на Золотой сквер, где жил шпион маркиз ла Розьер. Именно в эти дни министр Прален доложил Людовику план своих действий: - Положение в лондонском посольстве, благодаря де Еону, сделалось столь угрожающим для вашей королевской чести, что пора нам прибегнуть к крайним мерам. - Что вы предлагаете, Прален? - Я полагаю возможным обратиться наконец к помощи английского правительства, чтобы оно выдало нам де Еона как... - Договаривайте, - разрешил король. - Как государственного преступника, подлежащего суду Франции, - заключил Прален. Людовик выждал минуту - все взвесил: - Пишите обращение в британский парламент. А я лично напишу графу Герши о дальнейшем. Он действительно написал графу Герши: удержать бумаги, которые сыщутся при де Еоне, и передать их только ему - королю! - и никому не сообщать о них, даже Пралену. Но главной фигурой в этой игре продолжал быть де Еон, и король опять сдвурушничал. Одной рукой арестовывая де Еона, другой он его спасал... Письмо Людовика к своему агенту сохранилось в архивах Франции (уже не в копии, а в подлиннике); вот оно: "Предупреждаю Вас, что я, король, сегодня подписал своим штампом требование о Вашей выдаче. Оно послано Герши и будет представлено им министерству его величества, короля английского. При этом отправлены в Лондон полицейские агенты, чтобы Вас арестовать. Если Вы не можете сами спастись, то спасите Ваши бумаги. Не доверяйтесь секретарю посла, Вашему другу Манэну: он Вам изменяет..." *** Обычный, как всегда, обед в доме посольства. Де Еон сидел на конце стола - как раз напротив графа Герши. - Ваше вино.., подогрето, - сказал дворецкий услужливо. Де Еон отпил из бокала и тут заметил, что Манэн глянул в сторону посла. Это шевалье обозлило: уж не собираются ли эти господа подсчитывать выпитые им бокалы? - Еще вина! - велел он дворецкому. - И оставьте графины на столе. Я и сам умею наклонять их до тех пор, пока они не станут пустыми. Глаза вдруг смежило от сладкой усталости, он зевнул и понял: опий... "Или хуже опия?" - Вы меня, решили, господа, кажется, отправить в Париж, - произнес де Еон, еле ворочая языком. - Так отправляйте... Но зачем же путать адрес и посылать меня сразу на тот свет? Собрав все силы, он рывком поднялся из-за стола. - Ни с места! - обнажил он шпагу. - Я разгадал ваш замысел. Если бы де Еон выпил мало вина, он бы заснул и спящего его бы отправили на корабль. Но его тут же вырвало, - доза яда в вине оказалась слишком велика! Дома он уснул мертвецким сном. Когда же проснулся, то письмо короля - через тайного курьера - уже было в Лондоне. И, прочитав его, де Еон вдруг понял, что король боится его, ибо уже невольно попался на удочку своих же "секретов". В воле самого де Еона было - война или мир с Англией? Стоял вопрос о престиже королевской власти! О нарушении мирного трактата лично королем Людовиком! Какое грозное оружие попало в руки этого человека!.. - Мой любезный король, - тихо рассмеялся де Еон, - ну, разве же можно быть таким глупцом?.. Он позвал к себе друзей и произнес речь: - Мои дорогие пьяницы, мои расслабленные жуиры и вы, блестящие бонвиваны! Наш дом отныне переходит на осадное положение, и вам, как честным шпионам короля, лучше в мои дела не вмешиваться... Маркиз, - сказал он ла Розьеру, - я вам передам кое-какие важные документы. Вы их доставите лично королю в руки! Кстати, вы будете иметь случай поправить карьеру, пошатнувшуюся из-за того, что я затесался в число ваших родственников... Ла Розьер доставил в Версаль бумаги от де Еона. - Положите на стол и уходите, - велел ему король. Едва двери за офицером закрылись, Людовик быстро разворошил громадный фолиант с бумагами... - Мерзавец! - сорвалось с губ короля. - Здесь только его счета: сколько он сожрал и выпил... Но где же мои бумаги? *** Для начала де Еон анонимно опубликовал королевские письма; а в предисловии к изданию сообщил, что эти письма суть еще самого невинного свойства, - дал понять, что последуют вскоре другие, от которых Версалю не поздоровится. Европейское общество знало, что Людовик распутен. Но мрачная тайна укрывала знаменитый "Олений парк" в Париже, и никто в Европе не догадывался, что творится за этой глухой оградой... Де Еон в печати публично сорвал завесу тайны с этого "парка". Тайный гарем, Людовика! Девочки, почти младенцы! А дальше, читатель, началась военная кампания по всем правилам батальной науки. Маленькая и прекрасная де Бомон официально объявила войну королю Франции - Людовику XV. Король Франции вызов принял: армия тайных агентов высадилась в Лондоне, чтобы поймать де Еона; в гавани Гревсенда постоянно дежурил наготове французский клипер, чтобы вывезти де Еона на родину; комендант Бастилии уже получил приказ освободить одну из камер в "Башне молчания", одно название которой говорит само за себя... Франция ополчилась против одного человека! Де Еон не был трусом: героически шатался по лондонским улицам. Из-за пояса шевалье торчали рукояти пистолей. Однажды его внимание привлекла толпа. Он тоже подошел - глянул из-за плеча зевак. На земле корчился в припадке эпилептик. Его страшно корежило и выгибало в дугу. На губах больного лопались пузыри пены. Когда припадок затих, англичане набросали возле нищего монетки и разошлись... Эпилептик встал. Деловито собрал деньги. Но, едва успел выпрямиться, как де Еон ударом кулака выбил из его рта кусок мыла, которое так красиво пенилось на губах. - О негодяй, - сказал шевалье. - Ты думаешь, я забыл тебя? Нет, вспомни же и ты драгунский полк маркиза д'Отишана... Это был дезертир, скрывавшийся от галер в чужой стране. Он упал перед кавалером на колени, но де Еон велел ему подняться. С большим чувством он спросил дезертира: - Скажи, приятель: неужели тебе не хочется после мыльной закуски прополоскать рот хорошим пивом? Они зашли в трактир. Де Еон заказал яичницу и крепкой можжевеловой водки. С грохотом встали рядом между солдатом и офицером Франции две кварты янтарного пива. - Ешь, - велел де Еон, развязывая кошелек. - Я давно уже догадываюсь, что таких, как ты, немало живет в ужасных доках Лондона. В одном вы, конечно, правы: лучше уж доки и кусок мыла во рту, чем каторжные галеры и клеймо бурбонской нежной лилии, что выжигает палач на плече раскаленным железом! Дезертир одним махом осушил кварту пива; глаза просветлели. - Сударь, - сказал он, - а ведь я вас вспомнил. Вы однажды вели нас в атаку... И вы - добрый офицер! Вспомнил, да... - Я добрый, и подтверждаю твои слова деньгами, - ответил де Еон. - Покажи эти деньги своим друзьям. Денег будет еще больше, когда вы честно послужите мне ради Франции... На призыв де Еона явились восемь дезертиров. - Мы даже не дезертиры, - заявили они, - а честные эмигранты, каких много... - Жаль только, что вас, честных эмигрантов, всего восемь человек... Я согласен: зовите сюда и нечестных! Началась работа. Дом на Золотом сквере, откупленный у маркиза ла Розьера, превращался в неприступный форт. Тускло глядели на улицу щели бойниц. Осажденные имели пистолеты, ружья и сабли. Бочка с порохом была заложена в подвал дома, а фитиль от нее проведен в спальню кавалера де Еона. Свеча всегда горела наготове; приложи ее к фитилю.., минута, другая, и... Когда агенты Людовика появились на Золотом сквере, то над крышей болталось знамя Франции, а громадная надпись на доске извещала прохожих издалека: Джентльмены! Обходите дом с осторожностью. Мы, решили взлететь на воздух, но не уступить подлым притязаниям графа Герши и его лакеев. *** Людовик, прослышав об этом, сказал: - Можно ли не знать границ? Я буду писать королю Георгу... "Лондонская газета" официально поместила заявление английского короля Георга III о запрещении де Еону появляться при Сент-Джемском дворе. Кавалера формально лишали всех дипломатических званий, впредь предлагалось считать его государственным преступником. - Но что особенно скверно, - размышлял о прочитанном в газете де Еон, - так это то, что они накладывают секвестр на мое жалованье. Однако я разгадал план короля: лишая меня денег, он желает, чтобы я приобрел себе честь и славу... Итак, друзья мои, можете не волноваться за будущее: отныне мы входим в бессмертие! Через несколько дней Людовик справился у Терсье: - Какие новости? Снял де Еон осаду или нет? - Ваше величество, по наблюдениям агентов, из трубы дома валит дым. Но из дома никто не выходит. Армия дезертиров обнаглела и поет оскорбительные для нас песни, которые де Еон тут же для них сочиняет. - Он не сумасшедший, - призадумался король. - Он просто слишком честолюбив и странен. - Что соизволите приказать, ваше величество? - Пошлите ему двести дукатов от меня. Может, ласка приведет его в чувство и наша доброта его облагоразумит?.. Терсье приложил к дукатам и письмо от себя - дружеское. Просил не глупить, не делать свое положение опасным, рыцарски хранить тайны короля, и заключал словами: "Ваши акции стоят очень низко на версальской бирже". Де Еон дукаты взял, письмо прочел, но выводов никаких не сделал. Ему было некогда. Толпа англичан в ожидании штурма не убиралась из-под окон минированного дома. Время от времени де Еон в злости сочинял стихи и, вскочив на подоконник, распевал их толпе - на улицу: За сотни от Парижа долгих лье, С пером в руке и на боку со шпагой, Живет великодушный шевалье, Прославленный безумною отвагой. Тебе же, рогоносец граф Герши, Как крысе, не выглядывать из сыра; Ревнуй жену, доносами греши, Но скоро под тобою будет сыро... Граф Герши просто усыхал от зависти, но не мог сочинить в ответ даже строчки. Только уныло тикали часы... Богатейшая коллекция! В свободное время де Еон с ожесточением работал над новой книгой. Что бы сказал Людовик, увидев те материалы, которыми кавалер пользовался в творческие минуты? Вдохновение де Еон черпал прямо из переписки Нивернуа, Пралена и Герши! Король узнал об этом и велел посольству в Лондоне очернить автора еще до выхода книги. Тогда перед графом Герши предстали два матерых борзописца - Гудар и тот же Трейссак де Вержи. - Любители нежных муз, - обратился к ним посол, - время не ждет, рвение де Еона надо опередить. - Можете не сомневаться, граф, - заверил посла Гудар. - Де Еон не успеет поставить точку, как все будет готово. Мы обладаем секретом одной закваски, от которой любое блюдо на второй день не жрут даже свиньи... А вот де Еон торопиться не стал. - Профаны! - фыркнул он. - Может быть, они что-то и знают обо мне. Может быть. Но, рассчитывая на похвалы графа Герши, очень трудно создать шедевры. Вскоре брошюры наемных писак вышли из печати. Де Еон с достоинством выстоял под ушатами грязи. Он украл деньги из посольства? Пусть. Он гермафродит? Пусть... В один из дней Манэн ворвался в кабинет графа Герши: - Первый том у де Еона готов! - О боже, как он плодовит, - застонал Герши, холодея... В марте 1764 года Лондон выбросил на прилавки громадный том под заглавием "Письма, мемуары и переговоры кавалера де Еона". Герши первым из французов раскрыл книгу и прочел о себе, что он дурак, каких свет не видывал, а жена его - шлюха. Данные эти, весьма прискорбные для графа, были подкреплены цитатами из писем Пралена, Нивернуа и самого Людовика. - Нового тут ничего нет, - сказал Герши. - Перешлите книгу Пралену, тут о нем тоже немало написано... Прален прочел оскорбительную для себя переписку короля с де Еоном, а заодно министр имел удовольствие узнать несколько тайн дипломатии, о которых он и должен бы знать, как министр. - Но я этого не знаю! Однако похоже на правду... Передайте книгу его величеству. О короле здесь, слава богу, не упоминается. Но перед нами пока что первый том сочинений... Людовик узнал из книги, что все его министры слова путного не стоят, а во Франции есть только один человек, достойный высокого звания дипломата, - это.., де Еон! - Ужасно, - волновался король. - И дальше - хуже. Смотрите: это лишь первый том... Неужели у него хватит материалов? - К сожалению, - мудро отвечал королю Терсье, - автор придвинул свой творческий алтарь к самому первоисточнику! *** Как раз в это время умерла мадам Помпадур. Закрытое простынями тело женщины, возлюбленной короля, ночью с руганью утащили куда-то лакеи, которым хотелось выпить, но не было денег. И шел дождь... Король, стоя у окна, показал на струи воды, со звоном бегущие по стеклам. И сказал, обращаясь к покойнице: - Ах, мадам! Какой неудачный день выбрали вы для вашей дальней прогулки... Но смерть фаворитки вернула из деревни графа Брольи, - теперь человек "огня и железа" мог активнее руководить секретной политикой короля. Брольи не успел еще осмотреться в Париже, как де Еон вдруг стал в Англии популярнее короля. Продажность министерства Бьюта была на устах каждого англичанина. Книга де Еона читалась нарасхват. - Откройте глаза! - призывали ораторы на улицах. - Теперь мы наглядно видим, почему Франция преследует своего дипломата де Еона... Да, да, именно в его руках таятся сейчас все тайны подкупа нашего парламента! Мы пойдем к нему, и пусть он скажет нам всю правду... Громадная толпа англичан собралась под окнами: - Де Еон, покажитесь... Мы хотим видеть де Еона! Шевалье вышел на балкон, сверкнула на солнце его сережка. - Что вам надобно от меня, джентльмены? - Скажи, что ты знаешь о наших министрах, - просила толпа. Де Еон перегнулся через цветочные горшки: - Первый том моих мемуаров читали? - Читали... Читали! - Ну так ждите. Заключению Парижского трактата о мире я отвожу весь тринадцатый том моих сочинений! В убежище де Еона проник один из пэров Англии - Уилкс. - Вы не должны бояться меня, - сказал он. - Я член парламентской оппозиции. Мы, радикалы, хорошо осведомлены о тех гонениях, какие вы претерпеваете от своего гнусного правительства... - Ничего из бумаг не продаю, - поспешно произнес де Еон. - Но... - замялся Уилкс, - двадцать тысяч фунтов! - Хоть сто! - Двадцать пять тысяч, - набавил Уилкс. - Хоть двести! - Тридцать тысяч. - Хоть триста; я не торговец. Парламентер не спешил уйти: - Оппозиция Англии следит за вашей безопасностью. Британцы недовольны нынешним курсом политики и пойдут за нами. Вы можете быть уверены: мы постоим з