или л<u>e</u>вой?
Тема была перенесена въ область чистой техники, и для эмоц<u>i</u>й м<u>e</u>ста не
оставалось. Любикъ отстранилъ материнск<u>i</u>й платокъ, вытиравш<u>i</u>й его
оскорбленную физ<u>i</u>оном<u>i</u>ю, и въ его глазенкахъ, сквозь еще не высохш<u>i</u>я слезы,
мелькнуло любопытство.
-- А какъ это -- л<u>e</u>вой?
Я показалъ. Любикъ съ весьма д<u>e</u>ловымъ видомъ, выкарабкался изъ
материнскихъ объят<u>i</u>й: разговоръ зашелъ о д<u>e</u>л<u>e</u>, и тутъ ужъ было не до слезъ и
не до сантиментовъ.
-- Дядя, а ты меня научишь? {220}
-- Обязательно научу.
Между мною и Любикомъ былъ, такимъ образомъ, заключенъ "пактъ
технической помощи". Любикъ вц<u>e</u>пился въ мою руку, и мы зашагали. Надежда
Константиновна горько жаловалась на безпризорность Любика -- сама она
сутками не выходила изъ ликвидкома, и Любикъ болтался, Богъ его знаетъ --
гд<u>e</u>, и <u>e</u>лъ, Богъ его знаетъ -- что. Любикъ прерывалъ ее всякими д<u>e</u>ловыми
вопросами, относящимися къ области потасовочной техники. Черезъ весьма
короткое время Любикъ, сообразивъ, что столь исключительное стечен<u>i</u>е
обстоятельствъ должно быть использовано на вс<u>e</u> сто процентовъ, сталъ
усиленно подхрамывать и, въ результат<u>e</u> этой дипломатической акц<u>i</u>и, не безъ
удовлетворен<u>i</u>я ум<u>e</u>стился на моемъ плеч<u>e</u>. Мы подымались въ гору. Стало жарко.
Я снялъ шапку. Любикины пальчики стали тщательно изсл<u>e</u>довать мой черепъ.
-- Дядя, а почему у тебя волосовъ мало?
-- Выл<u>e</u>зли, Любикъ.
-- А куда они выл<u>e</u>зли?
-- Такъ, совс<u>e</u>мъ выл<u>e</u>зли.
-- Какъ совс<u>e</u>мъ? Совс<u>e</u>мъ изъ лагеря?
Лагерь для Любика былъ вс<u>e</u>мъ м<u>i</u>ромъ. Разваливающ<u>i</u>яся избы, голодающ<u>i</u>е
карельск<u>i</u>е ребятишки, вшивая и голодная рвань заключенныхъ, бараки, вохръ,
стр<u>e</u>льба -- это былъ весь м<u>i</u>ръ, изв<u>e</u>стный Любику. Можетъ быть, по вечерамъ
въ своей кроватк<u>e</u> онъ слышалъ сказки, которыя ему разсказывала мать: сказки
о м<u>i</u>р<u>e</u> безъ заключенныхъ, безъ колючей проволоки, безъ оборванныхъ толпъ,
ведомыхъ вохровскими конвоирами куда-нибудь на БАМ. Впрочемъ -- было ли у
Надежды Константиновны время для сказокъ?
Мы вошли въ огромную комнату карельской избы. Комната была такъ же
нел<u>e</u>па и пуста, какъ и наша. Но как<u>i</u>я-то открытки, тряпочки, бумажки,
салфеточки -- и кто его знаетъ, что еще, придавали ей тотъ жилой видъ,
который мужскимъ рукамъ, видимо, совс<u>e</u>мъ не подъ силу. Надежда
Константиновна оставила Любика на моемъ попечен<u>i</u>и и поб<u>e</u>жала къ хозяйк<u>e</u>
избы. Отъ хозяйки она вернулась съ еще однимъ потомкомъ -- потомку было года
три. Сердобольная старушка-хозяйка присматривала за нимъ во время служебной
д<u>e</u>ятельности Надежды Константиновны.
-- Не уходите, И. Л., я васъ супомъ угощу.
Надежда Константиновна, какъ вольнонаемная работница лагеря, находилась
на служб<u>e</u> ГПУ и получала чекистск<u>i</u>й паекъ -- не первой и не второй категор<u>i</u>и
-- но все-же чекистской. Это давало ей возможность кормить свою семью и
жить, не голодая. Она начала хлопотать у огромной русской печи, я помогъ ей
нарубить дровъ, на огонь былъ водруженъ какой-то горшокъ. Хлопоча и суетясь,
Надежда Константиновна все время оживленно болтала, и я, не безъ н<u>e</u>которой
зависти, отм<u>e</u>чалъ тотъ запасъ жизненной энерг<u>i</u>и, ц<u>e</u>пкости и бодрости,
который такъ много русскихъ женщинъ проносить сквозь весь кровавый кабакъ
революц<u>i</u>и... Какъ-никакъ, а прошлое у Надежды Константиновны было невеселое.
Вотъ мн<u>e</u> сейчасъ все-таки уютно у этого, пусть временнаго, пусть очень
хлибкаго, но все же челов<u>e</u>ческаго очага, даже мн<u>e</u>, постороннему челов<u>e</u>ку,
становится какъ-то тепл<u>e</u>е на {221} душ<u>e</u>. Но в<u>e</u>дь не можетъ же Надежда
Константиновна не понимать, что этотъ очагъ -- домъ на песк<u>e</u>. Подуютъ
как<u>i</u>е-нибудь видемановск<u>i</u>е или бамовск<u>i</u>е в<u>e</u>тры, устремятся на домъ сей -- и
не останется отъ этого гн<u>e</u>зда ни одной пушинки.
Пришелъ Андрей Ивановичъ, -- какъ всегда, горько равнодушный. Взялъ на
руки своего потомка и сталъ разговаривать съ нимъ на томъ мало понятномъ
постороннему челов<u>e</u>ку д<u>i</u>алект<u>e</u>, который существуетъ во всякой семь<u>e</u>. Потомъ
мы завели разговоръ о предстоящихъ л<u>e</u>сныхъ работахъ. Я честно сознался, что
мы въ нихъ р<u>e</u>шительно ничего не понимаемъ. Андрей Ивановичъ сказалъ, что это
не играетъ никакой роли, что онъ насъ проинструктируетъ -- если только онъ
зд<u>e</u>сь останется.
-- Ахъ, пожалуйста, не говори этого, Андрюша, -- прервала его Надежда
Константиновна, -- ну, конечно, останемся зд<u>e</u>сь... Все-таки, хоть
какъ-нибудь, да устроились. <i>Нужно</i> остаться.
Андрей Ивановичъ пожалъ плечами.
-- Надюша, мы в<u>e</u>дь въ сов<u>e</u>тской стран<u>e</u> и въ сов<u>e</u>тскомъ лагер<u>e</u>. О какомъ
устройств<u>e</u> можно говорить всерьезъ?
Я не удержался и кольнулъ Андрея Ивановича: ужъ ему-то, столько силъ
положившему на создан<u>i</u>е сов<u>e</u>тской страны и сов<u>e</u>тскаго лагеря, и на страну и
на лагерь плакаться не сл<u>e</u>довало бы. Ужъ кому кому, а ему никакъ не м<u>e</u>шаетъ
попробовать, что такое коммунистическ<u>i</u>й концентрац<u>i</u>онный лагерь.
-- Вы почти правы, -- съ прежнимъ горькимъ равнодуш<u>i</u>емъ сказалъ Андрей
Ивановичъ. -- Почти. Потому что и въ лагер<u>e</u> нашего брата нужно каждый
выходной день нещадно пороть. Пороть и приговаривать: не д<u>e</u>лай, сукинъ сынъ,
революц<u>i</u>и, не д<u>e</u>лай, сукинъ сынъ, революц<u>i</u>и...
Финалъ этого семейнаго уюта наступилъ скор<u>e</u>е, ч<u>e</u>мъ я ожидалъ. Какъ-то
поздно вечеромъ въ комнату нашего секретар<u>i</u>ата, гд<u>e</u> сид<u>e</u>ли только мы съ
Юрой, вошла Надежда Константиновна. Въ рукахъ у нея была какая-то бумажка.
Надежда Константиновна для чего-то уставилась въ телефонный аппаратъ, потомъ
-- въ расписан<u>i</u>е по<u>e</u>здовъ, потомъ протянула мн<u>e</u> эту бумажку. Въ бумажк<u>e</u>
стояло:
"Зап<u>e</u>вскаго, Андрея Ивановича, немедленно подъ конвоемъ доставить въ
Пов<u>e</u>нецкое отд<u>e</u>лен<u>i</u>е ББК".
Что я могъ сказать?
Надежда Константиновна смотр<u>e</u>ла на меня въ упоръ, и въ лиц<u>e</u> ея была
судорожная мимика женщины, которая собираетъ свои посл<u>e</u>дн<u>i</u>я силы, чтобы
остановиться на порог<u>e</u> истерики. Силъ не хватило. Надежда Константиновна
рухнула на стулъ, уткнула голову въ кол<u>e</u>ни и зарыдала глухими, тяжелыми
рыдан<u>i</u>ями -- такъ, чтобы въ сос<u>e</u>дней комнат<u>e</u> не было слышно. Что я могъ ей
сказать? Я вспомнилъ влад<u>e</u>тельную лапу Видемана... Зач<u>e</u>мъ ему, Видеману,
этотъ л<u>e</u>соводъ изъ старой гвард<u>i</u>и? Записочка кому-то въ Медгору -- и
товарищъ Зап<u>e</u>вск<u>i</u>й вылетаетъ чортъ его знаетъ куда, даже и безъ его,
Видемана, видимаго участ<u>i</u>я, -- и онъ, Видеманъ, остается полнымъ хозяиномъ.
Надежду Константиновну онъ никуда не пуститъ въ порядк<u>e</u> {222} ГПУ-ской
дисциплины, Андрей Ивановичъ будетъ гнить гд<u>e</u>-нибудь на Л<u>e</u>сной Р<u>e</u>чк<u>e</u> въ
порядк<u>e</u> лагерной дисциплины. Товарищъ Видеманъ кому-то изъ своихъ корешковъ
намекнетъ на то, что этого л<u>e</u>совода никуда выпускать не сл<u>e</u>дуетъ, и
корешокъ, въ чаян<u>i</u>и отв<u>e</u>тной услуги отъ Видемана, постарается Андрея
Ивановича "сгноить на корню".
Я на мгновен<u>i</u>е попытался представить себ<u>e</u> психолог<u>i</u>ю и переживан<u>i</u>я
Андрея Ивановича. Ну, вотъ, мы съ Юрой -- тоже въ лагер<u>e</u>. Но у насъ все это
такъ просто: мы просто въ пл<u>e</u>ну у обезьянъ. А Андрей Ивановичъ? Разв<u>e</u>, сидя
въ тюрьмахъ царскаго режима и плетя паутину будущей революц<u>i</u>и, -- разв<u>e</u> о
такой жизни мечталъ онъ для челов<u>e</u>чества и для себя? Разв<u>e</u> для этого шелъ
онъ въ ученики Ленину?
Юра подб<u>e</u>жалъ къ Надежд<u>e</u> Константиновн<u>e</u> и сталъ ее ут<u>e</u>шать -- неуклюже,
нел<u>e</u>по, неум<u>e</u>ло, -- но какимъ-то таинственнымъ образомъ это ут<u>e</u>шен<u>i</u>е
под<u>e</u>йствовало на Надежду Константиновну. Она схватила Юрину руку, какъ бы въ
этой рук<u>e</u>, рук<u>e</u> юноши-каторжника, ища какой-то поддержки, и продолжала
рыдать, но не такъ ужъ безнадежно, хотя -- какая надежда оставалась ей?
Я сид<u>e</u>лъ и молчалъ. Я ничего не могъ сказать и нич<u>e</u>мъ не могъ ут<u>e</u>шить,
ибо впереди ни ей, ни Андрею Ивановичу никакого ут<u>e</u>шен<u>i</u>я не было. Зд<u>e</u>сь, въ
этой комнатушк<u>e</u>, была бита посл<u>e</u>дняя ставка, посл<u>e</u>дняя карта революц<u>i</u>онныхъ
иллюз<u>i</u>й Андрея Ивановича и семейныхъ -- Надежды Константиновны...
Въ <u>i</u>юн<u>e</u> того же года, объ<u>e</u>зжая заброшенные л<u>e</u>сные пункты Пов<u>e</u>нецкаго
отд<u>e</u>лен<u>i</u>я, я встр<u>e</u>тился съ Андреемъ Ивановичемъ. Онъ постарался меня не
узнать. Но я все же подошелъ къ нему и спросилъ о здоровьи Надежды
Константиновны. Андрей Ивановичъ посмотр<u>e</u>лъ на меня глазами, въ которыхъ уже
ничего не было, кром<u>e</u> огромной пустоты и горечи, потомъ подумалъ, какъ бы
соображая, стоитъ ли отв<u>e</u>чать или не стоитъ, и потомъ сказалъ:
-- Приказала, какъ говорится, долго жить.
Больше я ни о чемъ не спрашивалъ. {223}
--------
СВИРЬЛАГЪ
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ КВАРТАЛЪ
Изъ ББКовскаго ликвидкома я былъ временно переброшенъ въ штабъ
Подпорожскаго отд<u>e</u>лен<u>i</u>я Свирьлага. Штабъ этотъ находился рядомъ, въ томъ же
сел<u>e</u>, въ просторной и чистой квартир<u>e</u> бывшаго начальника подпорожскаго
отд<u>e</u>лен<u>i</u>я ББК.
Меня назначили экономистомъ-плановикомъ, съ совершенно
невразумительными функц<u>i</u>ями и обязанностями. Каждое уважающее себя сов<u>e</u>тское
заведен<u>i</u>е им<u>e</u>етъ обязательно свой плановый отд<u>e</u>лъ, никогда этотъ отд<u>e</u>лъ
толкомъ не знаетъ, что ему надо д<u>e</u>лать, но такъ какъ сов<u>e</u>тское хозяйство
есть плановое хозяйство, то вс<u>e</u> эти отд<u>e</u>лы весьма напряженно занимаются
переливан<u>i</u>емъ изъ пустого въ порожнее.
Этой д<u>e</u>ятельностью предстояло заняться и мн<u>e</u>. Съ т<u>e</u>мъ только
осложнен<u>i</u>емъ, что плановаго отд<u>e</u>ла еще не было и нужно было создавать его
заново -- чтобы, такъ сказать, лагерь не отставалъ отъ темповъ
соц<u>i</u>алистическаго строительства въ стран<u>e</u> и чтобы все было, "какъ у людей".
Планировать же совершенно было нечего, ибо лагерь, какъ опять же всякое
сов<u>e</u>тское хозяйство, былъ построенъ на такомъ хозяйственномъ песк<u>e</u>, котораго
заран<u>e</u>е никакъ не учтешь. Сегодня изъ лагеря -- помимо, конечно, всякихъ
"планирующихъ организац<u>i</u>й" -- заберутъ пять или десять тысячъ мужиковъ.
Завтра пришлютъ дв<u>e</u> или три тысячи уголовниковъ. Сегодня доставятъ хл<u>e</u>бъ --
завтра хл<u>e</u>ба не доставятъ. Сегодня -- небольшой морозецъ, сл<u>e</u>довательно,
даже полуразд<u>e</u>тые свирьлаговцы кое-какъ могутъ ковыряться въ л<u>e</u>су, а дохлыя
лошади -- кое-какъ вытаскивать баланы. Если завтра будетъ морозъ, то
полуразд<u>e</u>тые или -- если хотите -- полуголые люди ничего нарубить не
смогутъ. Если будетъ оттепель -- то по размокшей дорог<u>e</u> наши дохлыя клячи не
вывезутъ ни одного воза. Вчера я сид<u>e</u>лъ въ ликвидком<u>e</u> этакой немудрящей
завпишмашечкой, сегодня я -- начальникъ несуществующаго плановаго отд<u>e</u>ла, а
завтра я, можетъ быть, буду въ л<u>e</u>су дрова рубить. Вотъ и планируй тутъ.
Свою "д<u>e</u>ятельность" я началъ съ ознакомлен<u>i</u>я со свирьлаговскими
услов<u>i</u>ями -- это всегда пригодится. Оказалось, что Свирьлагъ занять почти
исключительно заготовкой дровъ, а отчасти и строевого л<u>e</u>са для Ленинграда и,
повидимому, и для экспорта. Чтобы отъ этого л<u>e</u>са не шелъ слишкомъ дурной
запахъ -- л<u>e</u>съ передавался разнаго рода декоративнымъ организац<u>i</u>ямъ, врод<u>e</u>
С<u>e</u>взапл<u>e</u>са, Коопл<u>e</u>са и прочихъ -- и уже отъ ихъ имени шелъ въ Ленинградъ.
{224}
Въ Свирьлаг<u>e</u> находилось около 70.000 заключенныхъ съ почти ежедневными
колебан<u>i</u>ями въ 5-10 тысячъ въ ту или иную сторону. Интеллигенц<u>i</u>и въ немъ
оказалось еще меньше, ч<u>e</u>мъ въ ББК -- всего около 2,5%, рабочихъ гораздо
больше -- 22% (в<u>e</u>роятно, сказывалась близость Ленинграда), урокъ -- меньше
-- 12%. Остальные -- все т<u>e</u> же мужики, преимущественно сибирск<u>i</u>е.
Свирьлагъ былъ нищимъ лагеремъ, даже по сравнен<u>i</u>ю съ ББК. Нормы
снабжен<u>i</u>я были ур<u>e</u>заны до посл<u>e</u>дней степени возможности, до пред<u>e</u>ловъ
клиническаго голодан<u>i</u>я всей лагерной массы. Запасы лагпунктовскихъ базъ были
такъ ничтожны, что мал<u>e</u>йш<u>i</u>е перебои въ доставк<u>e</u> продовольств<u>i</u>я оставляли
лагерное населен<u>i</u>е безъ хл<u>e</u>ба и вызывали з<u>i</u>яющ<u>i</u>е производственные прорывы.
Этому "лагерному населен<u>i</u>ю" даже каша перепадала р<u>e</u>дко. Кормили
хл<u>e</u>бомъ, прокисшей капустой и протухшей рыбой. Норма хл<u>e</u>бнаго снабжен<u>i</u>я была
на 15 процентовъ ниже ББКовской. Дохлая рыба время отъ времени вызывала
массовый желудочныя забол<u>e</u>ван<u>i</u>я (какъ ихъ предусмотришь по плану?),
продукц<u>i</u>я лагеря падала почти до нуля, начальникъ отд<u>e</u>лен<u>i</u>я получалъ
жесток<u>i</u>й разносъ изъ Лодейнаго поля, но никогда не посм<u>e</u>лъ отв<u>e</u>тить на этотъ
разносъ аргументомъ, какъ будто неотразимымъ -- этой самой дохлой рыбой. Но
дохлую рыбу слало то же самое начальство, которое сейчасъ устраивало
разносъ. Куда пойдешь, кому скажешь?
ИНВЕНТАРИЗАЦ<u>I</u>Я
Отд<u>e</u>лен<u>i</u>е слало въ Лодейное поле огромныя ежедневныя простыни
производственныхъ сводокъ. Въ одной изъ такихъ сводокъ стояла графа:
"невыходы на работу по разд<u>e</u>тости и разутости". Въ конц<u>e</u> февраля -- начал<u>e</u>
марта стукнули морозы, и цифра этой графы стала катастрофически повышаться.
Одежды и обуви не хватало. Стали расти цифры забол<u>e</u>вшихъ и замерзшихъ, въ
угрожающемъ количеств<u>e</u> появились "саморубы" -- люди, которые отрубали себ<u>e</u>
пальцы на рукахъ, разрубали топорами ступни ногъ -- лишь бы не идти на
работу въ л<u>e</u>съ, гд<u>e</u> многихъ ждала в<u>e</u>рная гибель.
Повидимому, точно такъ-же обстояло д<u>e</u>ло и въ другихъ лагеряхъ, ибо мы
получили изъ ГУЛАГа приказъ объ инвентаризац<u>i</u>и. Нужно было составить списки
всего им<u>e</u>ющагося на лагерникахъ обмундирован<u>i</u>и, въ томъ числ<u>e</u> и ихъ
собственнаго, и перераспред<u>e</u>лить его такъ, чтобы по м<u>e</u>р<u>e</u> возможности од<u>e</u>ть и
обуть работающ<u>i</u>я въ л<u>e</u>су бригады.
Но въ Свирьлаг<u>e</u> вс<u>e</u> были полуголые... Р<u>e</u>шено было н<u>e</u>которыя категор<u>i</u>и
лагерниковъ -- "слабосилку", "промотчиковъ", "урокъ" -- разд<u>e</u>ть почти до
гола. Даже съ обслуживающаго персонала р<u>e</u>шено было снять сапоги и валенки...
Для урокъ въ какомъ-то бол<u>e</u>е или мен<u>e</u>е отдаленномъ будущемъ проектировалась
особая форма: балахоны, сшитые изъ яркихъ и разноцв<u>e</u>тныхъ кусковъ всякаго
тряпья, чтобы ужъ никакъ и никому загнать нельзя было... {225}
РАЗБОЙ СРЕДИ ГОЛЫХЪ
Вся эта работа была возложена на лагерную администрац<u>i</u>ю вс<u>e</u>хъ ступеней.
Мы, "техническая интеллигенц<u>i</u>я", были "мобилизованы" на это д<u>e</u>ло какъ-то
непонятно и очень ужъ "безпланово". Мн<u>e</u> ткнули въ руки мандатъ на
руководство инвентаризац<u>i</u>ей обмундирован<u>i</u>я на 19-мъ квартал<u>e</u>, никакихъ
мало-мальски толковыхъ инструкц<u>i</u>й я добиться не могъ -- и вотъ я съ этимъ
мандатомъ топаю за 12 верстъ отъ Подпорожья.
Я иду безъ конвоя. Морозъ -- кр<u>e</u>пк<u>i</u>й, но на мн<u>e</u> -- свой светеръ, своя
кожанка, казенный, еще ББК-овск<u>i</u>й, бушлатъ, полученный вполн<u>e</u> оффиц<u>i</u>ально, и
на ногахъ добротные ББКовск<u>i</u>е валенки, полученные слегка по блату. Пр<u>i</u>ятно
идти по морозцу, почти на свобод<u>e</u>, чувствуя, что хотя часть прежнихъ силъ,
но все-таки вернулась... Мы съ<u>e</u>ли уже дв<u>e</u> посылки съ воли. Дв<u>e</u> были
раскрадены на почт<u>e</u> и одна -- изъ палатки; было очень обидно...
Передъ входомъ въ лагерь -- покосившаяся будка, передъ ней -- костеръ,
и у костра -- двое вохровцевъ. Они тщательно пров<u>e</u>ряютъ мои документы.
Лагерь кр<u>e</u>пко оплетенъ колючей проволокой и оц<u>e</u>пленъ вооруженной охраной.
Посты ВОХРа стоятъ и внутри лагеря. Всякое движен<u>i</u>е прекращено, и все
населен<u>i</u>е лагпункта заперто по своимъ баракамъ. Для того, чтобы не терять
драгоц<u>e</u>ннаго рабочаго времени, для инвентаризац<u>i</u>и былъ выбранъ день отдыха
-- вс<u>e</u> эти дни лагерникамъ для "отдыха" преподносится: то "ударникъ", то
инвентаризац<u>i</u>я, то что-нибудь въ этомъ род<u>e</u>...
Въ кабинет<u>e</u> УРЧ начальство заканчиваетъ посл<u>e</u>дн<u>i</u>я распоряжен<u>i</u>я, и я
вижу, что р<u>e</u>шительно нич<u>e</u>мъ мн<u>e</u> "руководить" не придется. Тамъ, гд<u>e</u> д<u>e</u>ло
касается м<u>e</u>ропр<u>i</u>ят<u>i</u>й разд<u>e</u>вательнаго и ограбительнаго характера, "активъ"
д<u>e</u>йствуетъ молн<u>i</u>еносно и безъ промаха. Только на это онъ, собственно, и
тренированъ. Только на это онъ и способенъ.
Я думалъ, что на пространств<u>e</u> "одной шестой части земного шара"
ограблено уже все, что только можно ограбить. Оказалось, что я ошибался. Въ
этотъ день мн<u>e</u> предстояло присутствовать при ограблен<u>i</u>и такой голи и такой
нищеты, что дальше этого грабить, д<u>e</u>йствительно, физически уже нечего. Разв<u>e</u>
что -- сдирать съ людей кожу для экспорта ея заграницу...
ВШИВЫЙ АДЪ
Въ барак<u>e</u> -- жара и духота. Об<u>e</u> стандартныхъ печурки раскалены почти до
б<u>e</u>ла. По бараку мечутся, какъ угор<u>e</u>лые, оперативники, вохровцы, лагерники и
всякое начальство м<u>e</u>стнаго масштаба. Безтолковый начальственно-командный
крикъ, подзатыльники, гнетущ<u>i</u>й лагерный матъ. До жути оборванные люди,
истощенныя землисто-зеленыя лица...
Въ одномъ конц<u>e</u> барака -- столъ для "комисс<u>i</u>и". "Комисс<u>i</u>я" -- это,
собственно, я -- и больше никого. Къ другому {226} концу барака сгоняютъ всю
толпу лагерниковъ -- кого съ вещами, кого безъ вещей. Сгоняютъ съ ненужной
грубостью, съ ударами, съ расшвыриван<u>i</u>емъ по бараку жалкаго борохла
лагерниковъ... Да, это вамъ не Якименко, съ его патриц<u>i</u>анскимъ профилемъ, съ
его маникюромъ и съ его "будьте добры"... Или, можетъ быть, это -- просто
другое лицо Якименки?
Хаосъ и кабакъ. Распоряжается одновременно челов<u>e</u>къ восемь -- и каждый
по своему. Поэтому никто не знаетъ, что отъ него требуется и о чемъ, въ
сущности, идетъ р<u>e</u>чь. Наконецъ, вс<u>e</u> три сотни лагерниковъ согнаны въ одинъ
конецъ барака и начинается "инвентаризац<u>i</u>я"...
Передо мной -- списки заключенныхъ, съ отм<u>e</u>тками о количеств<u>e</u>
отработанныхъ дней, и куча "арматурныхъ книжекъ". Это -- маленьк<u>i</u>я книжки
изъ желтой ноздреватой бумаги, куда записывается, обычно карандашомъ, все
получаемое лагерникомъ "вещевое довольство".
Тетрадки порастрепаны, бумага разл<u>e</u>злась, записи -- м<u>e</u>стами стерты. Въ
большинств<u>e</u> случаевъ ихъ и вовсе нельзя разобрать -- а в<u>e</u>дь д<u>e</u>ло идетъ о
такихъ "матер<u>i</u>альныхъ ц<u>e</u>нностяхъ", за утрату которыхъ лагерникъ обязанъ
оплатить ихъ стоимость въ десятикратномъ разм<u>e</u>р<u>e</u>. Конечно, заплатить этого
онъ вообще не можетъ, но зато его лишаютъ и той жалкой трешницы
"премвознагражден<u>i</u>я", которая время отъ времени даетъ ему возможность
побаловаться пайковой махоркой или сахаромъ...
Между записями этихъ книжекъ и налич<u>i</u>емъ на лагерник<u>e</u> записаннаго на
него "вещдовольств<u>i</u>я" н<u>e</u>тъ никакого соотв<u>e</u>тств<u>i</u>я -- хотя бы даже
приблизительнаго. Вотъ стоитъ передо мной почти ничего не понимающ<u>i</u>й по
русски и, видимо, помирающ<u>i</u>й отъ цынги дагестанск<u>i</u>й горецъ. На немъ н<u>e</u>тъ
отм<u>e</u>ченнаго по книжк<u>e</u> бушлата. Пойдите, разберитесь -- его ли подпись
поставлена въ книжк<u>e</u> въ вид<u>e</u> кособокаго крестика въ граф<u>e</u>: "подпись
заключеннаго"? Получилъ ли онъ этотъ бушлатъ въ реальности или сей посл<u>e</u>дн<u>i</u>й
былъ пропитъ соотв<u>e</u>тствующимъ каптеромъ въ компан<u>i</u>и соотв<u>e</u>тствующаго
начальства, съ помощью какого-нибудь бывалаго урки сплавленъ куда-нибудь на
олонецк<u>i</u>й базаръ и приписанъ ничего не подозр<u>e</u>вающему горцу?
Сколько тоннъ сов<u>e</u>тской сивухи было опрокинуто въ бездонныя
начальственныя глотки за счетъ никогда не выданныхъ бушлатовъ, сапогъ,
шароваръ, приписанныхъ мертвецамъ, б<u>e</u>глецамъ, этапникамъ на какой-нибудь
БАМ, неграмотнымъ или полуграмотнымъ мужикамъ, не знающимъ русскаго языка
нацменамъ. И вотъ, гд<u>e</u>-нибудь въ Чит<u>e</u>, на Вишер<u>e</u>, на Ухт<u>e</u> будутъ забирать
отъ этого Халилъ Оглы его посл<u>e</u>дн<u>i</u>е гроши.
И попробуйте доказать, что инкриминируемые ему сапоги никогда и не
болтались на его цынготныхъ ногахъ. Попробуйте доказать это зд<u>e</u>сь, на
девятнадцатомъ квартал<u>e</u>. И платитъ Халилъ Оглы свои трешницы... Впрочемъ, съ
даннаго Халила особенно много трешницъ взять уже не усп<u>e</u>ютъ...
Самъ процессъ "инвентаризац<u>i</u>и" проходитъ такъ: изъ толпы лагерниковъ
вызываютъ по списку одного. Онъ подходитъ къ {227} м<u>e</u>сту своего постояннаго
жительства на нарахъ, забираетъ свой скарбъ и становится шагахъ въ пяти отъ
стола. Къ м<u>e</u>сту жительства на нарахъ ищейками бросаются двое оперативниковъ
и устраиваютъ тамъ пронзительный обыскъ. Лазятъ надъ нарами и подъ нарами,
вытаскиваютъ мятую бумагу и тряпье, затыкающее многочисленныя барачныя дыры
изъ барака во дворъ, выколупываютъ глину, которою замазаны безчисленныя
клопиныя гн<u>e</u>зда.
Двое другихъ накидываются на лагерника, общупываютъ его, вывертываютъ
наизнанку все его тряпье, вывернули бы наизнанку и его самого, если бы къ
тому была хоть мал<u>e</u>йшая техническая возможность. Ничего этого не нужно -- ни
по инструкц<u>i</u>и, ни по существу, но привычка -- вторая натура...
Я на своемъ в<u>e</u>ку видалъ много грязи, голода, нищеты и всяческой рвани.
Я видалъ одесск<u>i</u>й и николаевск<u>i</u>й голодъ, видалъ таборы раскулаченныхъ
кулаковъ въ Средней Аз<u>i</u>и, видалъ рабоч<u>i</u>я общежит<u>i</u>я на торфозаготовкахъ -- но
<i>такого</i> еще не видывалъ никогда.
Въ барак<u>e</u> было такъ жарко именно потому, что половина людей были почти
голы. Между оперативниками и "инвентаризируемыми" возникали, наприм<u>e</u>ръ,
так<u>i</u>е споры: считать ли дв<u>e</u> рубахи за дв<u>e</u> или только за одну въ томъ случа<u>e</u>,
если он<u>e</u> были приспособлены такъ, что ц<u>e</u>лыя м<u>e</u>ста верхней прикрывали дыры
нижней, а ц<u>e</u>лыя м<u>e</u>ста нижней бол<u>e</u>е или мен<u>e</u>е маскировали дыры верхней.
Каждая изъ нихъ, взятая въ отд<u>e</u>льности, конечно, уже не была рубахой -- даже
по масштабамъ сов<u>e</u>тскаго концлагеря, но дв<u>e</u> он<u>e</u>, вм<u>e</u>ст<u>e</u> взятыя, давали
челов<u>e</u>ку возможность не ходить совс<u>e</u>мъ ужъ въ голомъ вид<u>e</u>. Или: на лагерник<u>e</u>
явственно дв<u>e</u> пары штановъ -- но у одной н<u>e</u>тъ л<u>e</u>вой штанины, а у второй
отсутствуетъ весь задъ. Об<u>e</u> пары, впрочемъ, одинаково усыпаны вшами...
Оперативники норовили отобрать все -- опять-таки по своей привычк<u>e</u>, по
своей тренировк<u>e</u> ко всякаго рода "раскулачиван<u>i</u>ю" чужихъ штановъ. Какъ я ни
упирался -- къ концу инвентаризац<u>i</u>и въ углу барака набралась ц<u>e</u>лая куча
рвани, густо усыпанной вшами и немыслимой ни въ какой буржуазной помойк<u>e</u>...
-- Вы ихъ водите въ баню? -- спросилъ я начальника колонны.
-- А въ чемъ ихъ поведешь? Да и сами не пойдутъ...
По крайней м<u>e</u>р<u>e</u> половин<u>e</u> барака въ баню идти д<u>e</u>йствительно не въ
чемъ...
Есть, впрочемъ, и бол<u>e</u>е од<u>e</u>тые. Вотъ на одномъ -- одинъ валенокъ и
одинъ лапоть! Валенокъ отбирается въ расчет<u>e</u> на то, что въ какомъ-нибудь
другомъ барак<u>e</u> будетъ отобранъ еще одинъ непарный. На н<u>e</u>сколькихъ горцахъ --
ихъ традиц<u>i</u>онныя бурки и -- почти ничего подъ бурками. Оперативники
нац<u>e</u>ливаются и на эти бурки, но бурки не входятъ въ списки лагернаго
обмундирован<u>i</u>я, и горцевъ раскулачить не удается.
ИДУЩ<u>I</u>Е НА ДНО
Девятнадцатый кварталъ былъ своего рода штрафной командировкой -- если
и не оффиц<u>i</u>ально, то фактически. Конечно, не {228} такой, какою бываютъ
настоящ<u>i</u>е, оффиц<u>i</u>альные, "штрафныя командировки", гд<u>e</u> фактически каждый
вохровецъ им<u>e</u>етъ право, если не на жизнь и смерть любого лагерника, то, во
всякомъ случа<u>e</u>, на уб<u>i</u>йство "при попытк<u>e</u> къ б<u>e</u>гству". Сюда же сплавлялся
всякаго рода отп<u>e</u>тый народъ -- прогульщики, промотчики, филоны, урки, но еще
больше было случайнаго народу, почему-либо не угодившаго начальству. И, какъ
везд<u>e</u>, урки были мен<u>e</u>е голодны и мен<u>e</u>е голы, ч<u>e</u>мъ мужики, рабоч<u>i</u>е, нацмены.
Урка всегда сум<u>e</u>етъ и для себя уворовать, и переплавить куда-нибудь
уворованное начальствомъ... Къ тому-же -- это соц<u>i</u>ально близк<u>i</u>й элементъ...
Я помню гиганта крестьянина -- сибиряка. Какой нечелов<u>e</u>ческой мощи
долженъ былъ когда-то быть этотъ мужикъ. Когда оперативники стащили съ него
его рваный и грязный, но все еще старательно заплатанный бушлатъ, -- то подъ
вшивою рванью рубахи обнажились чудовищные суставы и сухожил<u>i</u>я. Мускулы --
голодъ уже съ<u>e</u>лъ. На м<u>e</u>ст<u>e</u> грудныхъ мышцъ оставались впадины, какъ лунные
кратеры, на дн<u>e</u> которыхъ проступали ребра. Своей огромной мозолистой лапой
мужикъ стыдливо прикрывалъ дыры своего туалета -- сколько десятинъ степи
могла бы запахать такая рука! Сколько ртовъ накормить!.. Но степь остается
незапаханной, рты -- ненакормленными, а самъ обладатель этой лапы вотъ --
догниваетъ зд<u>e</u>сь заживо...
Фантастически глупо все это...
-- Какъ вы попали сюда? -- спрашиваю я этого мужика.
-- За кулачество...
-- Н<u>e</u>тъ, вотъ на этотъ лагпунктъ?..
-- Да, вотъ, аммоналка покал<u>e</u>чила...
Мужикъ протягиваетъ свою искал<u>e</u>ченную л<u>e</u>вую руку. Теперь -- все
понятно...
На постройк<u>e</u> канала людей пропускали черезъ трехъ-пятидневные курсы
подрывниковъ и бросали на работу. Этого требовали "большевицк<u>i</u>е темпы". Люди
сотнями взрывали самихъ себя, тысячами взрывали другихъ, кал<u>e</u>чились,
попадали въ госпиталь, потомъ въ "слабосилку" съ ея фунтомъ хл<u>e</u>ба въ день...
А могла ли вотъ такая чудовищная машина поддержать всю свою
восьмипудовую массу однимъ фунтомъ хл<u>e</u>ба въ день! И вотъ -- пошелъ мой
Святогоръ шататься по всякаго рода чернымъ доскамъ и Л<u>e</u>снымъ Р<u>e</u>чкамъ, попалъ
въ "филоны" и докатился до девятнадцатаго квартала...
Ему нужно было пудовъ пять хл<u>e</u>ба, чтобы нарастить хотя бы половину
своихъ прежнихъ мышцъ на м<u>e</u>ст<u>e</u> теперешнихъ впадинъ, -- но этихъ пяти пудовъ
взять было неоткуда. Они были утоп<u>i</u>ей. Пожалуй, утоп<u>i</u>ей была и мысль спасти
этого гиганта отъ гибели, которая уже проступала въ его заострившихся
чертахъ лица, въ глубоко запавшихъ, спрятанныхъ подъ мохнатыми бровями
глазахъ...
___
Вотъ группа дагестанскихъ горцевъ. Они еще не такъ разд<u>e</u>ты, какъ
остальные, и мн<u>e</u> удается полностью отстоять ихъ {229} од<u>e</u>ян<u>i</u>е. Но какая въ
этомъ польза? Все равно ихъ въ полгода-годъ съ<u>e</u>дятъ, если не голодъ, то
климатъ, туберкулезъ, цынга... Для этихъ людей, выросшихъ въ залитыхъ
солнцемъ безводныхъ дагестанскихъ горахъ, ссылка сюда, въ тундру, въ болото,
въ туманы, въ полярную ночь -- это просто смертная казнь въ разсрочку. И эти
-- только на половину живы. Эти -- уже обречены, и нич<u>e</u>мъ, р<u>e</u>шительно
нич<u>e</u>мъ, я имъ не могу помочь... Вотъ эта-то невозможность нич<u>e</u>мъ, р<u>e</u>шительно
нич<u>e</u>мъ, помочь -- одна изъ очень жестокихъ сторонъ сов<u>e</u>тской жизни. Даже
когда самъ находишься въ положен<u>i</u>и, не требующемъ посторонней помощи...
По м<u>e</u>р<u>e</u> того, какъ растетъ куча отобраннаго тряпья въ моемъ углу --
растетъ и куча уже обысканныхъ заключенныхъ. Они валяются вповалку на полу,
на этомъ самомъ тряпь<u>e</u>, и вызываютъ тошную ассоц<u>i</u>ац<u>i</u>ю червей на навозной
куч<u>e</u>. Как<u>i</u>е-то обл<u>e</u>злые урки подползаютъ ко мн<u>e</u> и шепоткомъ -- чтобы не
слышали оперативники -- выклянчиваютъ на собачью ножку махорки. Одинъ изъ
урокъ, наряженный только въ кольсоны -- очень рваныя, сгребаетъ съ себя вшей
и методически кидаетъ ихъ поджариваться на раскаленную жесть печурки. Вообще
-- урки держатъ себя относительно независимо -- они хорохорятся и будутъ
хорохориться до посл<u>e</u>дняго своего часа. Крестьяне сидятъ, растерянные и
пришибленные, вспоминая, в<u>e</u>роятно, свои семьи, раскиданныя по вс<u>e</u>мъ
отдаленнымъ м<u>e</u>стамъ великаго отечества трудящихся, свои заброшенныя поля и
навсегда покинутыя деревни... Да, мужичкамъ будетъ ч<u>e</u>мъ вспомнить "поб<u>e</u>ду
трудящихся классовъ"....
Уже передъ самымъ концомъ инвентаризац<u>i</u>и передъ моимъ столомъ предсталъ
какой-то старичекъ, л<u>e</u>тъ шестидесяти, совс<u>e</u>мъ с<u>e</u>дой и дряхлый. Трясущимися
отъ слабости руками онъ началъ разстегивать свою рвань.
Въ списк<u>e</u> стояло:
Авд<u>e</u>евъ, А. С. Преподаватель математики. 42 года...
Сорокъ два года... На годъ моложе меня... А передо мною стоялъ старикъ,
совс<u>e</u>мъ старикъ...
-- Ваше фамил<u>i</u>я Авд<u>e</u>евъ?..
-- Да, да. Авд<u>e</u>евъ, Авд<u>e</u>евъ, -- заморгалъ онъ, какъ-то суетливо,
продолжая разстегиваться... Стало невыразимо, до пред<u>e</u>ла противно... Вотъ мы
-- два культурныхъ челов<u>e</u>ка... И этотъ старикъ стоитъ передо мною,
разстегиваетъ свои посл<u>e</u>дн<u>i</u>я кольсоны и боится, чтобы ихъ у него не
отобрали, чтобы я ихъ не отобралъ... О, чортъ!..
Къ концу этой подлой инвентаризац<u>i</u>и я уже н<u>e</u>сколько укротилъ
оперативниковъ. Они еще слегка рычали, но не такъ рьяно кидались
выворачивать людей наизнанку, а при достаточно выразительномъ взгляд<u>e</u> -- и
не выворачивали вовсе: и собачья натаска им<u>e</u>етъ свои преимущества. И поэтому
я им<u>e</u>лъ возможность сказать Авд<u>e</u>еву:
-- Не надо... Забирайте свои вещи и идите...
Онъ, дрожа и оглядываясь, собралъ свое тряпье и исчезъ на нарахъ...
{230}
Инвентаризац<u>i</u>я кончалась... Отъ этихъ страшныхъ лицъ, отъ жуткаго
тряпья, отъ вшей, духоты и вони -- у меня начала кружиться голова. Я,
в<u>e</u>роятно, былъ бы плохимъ врачемъ. Я не приспособленъ ни для л<u>e</u>чен<u>i</u>я
гнойниковъ... ни даже для описан<u>i</u>я ихъ. Я ихъ стараюсь изб<u>e</u>гать, какъ только
могу... даже въ очеркахъ...
Когда въ кабинк<u>e</u> УРЧ подводились итоги инвентаризац<u>i</u>и, начальникъ
лагпункта попытался -- и въ весьма грубой форм<u>e</u> -- сд<u>e</u>лать мн<u>e</u> выговоръ за
то, что по моему бараку было отобрано рекордно малое количество борохла.
Начальнику лагпункта я отв<u>e</u>тилъ не такъ, можетъ быть, грубо, но подчеркнуто,
хлещуще р<u>e</u>зко. На начальника лагпункта мн<u>e</u> было наплевать съ самаго высокаго
дерева его л<u>e</u>сос<u>e</u>ки. Это уже были не дни Погры, когда я былъ еще
дезор<u>i</u>ентированнымъ или, точн<u>e</u>е, еще не съор<u>i</u>ентировавшимся новичкомъ и
когда каждая сволочь могла ступать мн<u>e</u> на мозоли, а то и на горло... Теперь
я былъ членомъ фактически почти правящей верхушки технической интеллигенц<u>i</u>и,
частицей силы, которая этого начальника со вс<u>e</u>ми его сов<u>e</u>тскими заслугами и
со вс<u>e</u>мъ его сов<u>e</u>тскимъ активомъ могла слопать въ два счета -- такъ, что не
осталось бы ни пуха, ни пера... Достаточно было взяться за его арматурные
списки... И онъ это понялъ. Онъ не то, чтобы извинился, а какъ-то
поперхнулся, смякъ и даже далъ мн<u>e</u> до Подпорожья какую-то полудохлую кобылу,
которая кое-какъ доволокла меня домой. Но вернуться назадъ кобыла уже была
не въ состоян<u>i</u>и...
ПРОФЕССОРЪ АВД<u>E</u>ЕВЪ
Въ "штаб<u>e</u>" свирьлаговскаго отд<u>e</u>лен<u>i</u>я подобралась группа интеллигенц<u>i</u>и,
которая отдавала себ<u>e</u> совершенно ясный отчетъ въ схем<u>e</u> сов<u>e</u>тскаго жит<u>i</u>я
вообще и лагернаго -- въ частности. Для пониман<u>i</u>я этой схемы лагерь служить
великол<u>e</u>пнымъ пособ<u>i</u>емъ, изл<u>e</u>чивающимъ самыхъ закорен<u>e</u>лыхъ сов<u>e</u>тскихъ
энтуз<u>i</u>астовъ.
Я вспоминаю одного изъ такихъ энтуз<u>i</u>астовъ -- небезызв<u>e</u>стнаго
фельетониста "Изв<u>e</u>ст<u>i</u>й", Гарри. Онъ по какой-то опечатк<u>e</u> ГПУ попалъ въ
Соловки и проторчалъ тамъ годъ. Потомъ эта опечатка была какъ-то исправлена,
и Гарри, судорожно шагая изъ угла въ уголъ московской комнатушки,
разсказывалъ чудовищныя вещи о великомъ соловецкомъ истреблен<u>i</u>и людей и
истерически повторялъ:
-- Н<u>e</u>тъ, но зач<u>e</u>мъ мн<u>e</u> показали все это?.. Зач<u>e</u>мъ мн<u>e</u> дали возможность
вид<u>e</u>ть все это?.. В<u>e</u>дь я когда-то в<u>e</u>рилъ...
Гр<u>e</u>шный челов<u>e</u>къ -- я не очень в<u>e</u>рилъ Гарри. Я не очень в<u>e</u>рилъ даже
своему брату, который разсказывалъ о томъ же великомъ истреблен<u>i</u>и, и о
которомъ в<u>e</u>дь я твердо зналъ, что онъ вообще не вретъ... Казалось
естественнымъ изв<u>e</u>стное художественное преувеличен<u>i</u>е, н<u>e</u>которая сгущенность
красокъ, вызванная вс<u>e</u>мъ пережитымъ... И -- больше всего -- есть вещи, въ
которыя не хочетъ в<u>e</u>рить челов<u>e</u>ческая б<u>i</u>олог<u>i</u>я, не хочетъ в<u>e</u>рить
челов<u>e</u>ческое нутро... Если пов<u>e</u>рить, -- ужъ очень какъ-то {231} невесело
будетъ смотр<u>e</u>ть на Бож<u>i</u>й м<u>i</u>ръ, въ которомъ возможны так<u>i</u>я вещи... Гарри,
впрочемъ, снова пишетъ въ "Изв<u>e</u>ст<u>i</u>яхъ" -- что ему остается д<u>e</u>лать?..
Группа интеллигенц<u>i</u>и, зас<u>e</u>давшая въ штаб<u>e</u> Свирьлага, тоже "вид<u>e</u>ла все
это", вид<u>e</u>ла вс<u>e</u> способы истребительно-эксплоатац<u>i</u>онной системы лагерей, и у
нея не оставалось ни иллюз<u>i</u>й о сов<u>e</u>тскомъ ра<u>e</u>, ни возможности изъ него
выбраться. И у нея была очень простая "политическая платформа": въ этой
гигантской мясорубк<u>e</u> сохранить, во-первыхъ, свою собственную жизнь и,
во-вторыхъ, -- жизнь своихъ ближнихъ. Для этого нужно было д<u>e</u>йствовать
спаянно, толково и осторожно.
Она жила хуже администрац<u>i</u>и сов<u>e</u>тскаго актива, ибо, если и воровала, то
только въ пред<u>e</u>лахъ самаго необходимаго, а не на пропой души. Жила она въ
баракахъ, а не въ кабинкахъ. Въ лучшемъ случа<u>e</u> -- въ случайныхъ общежит<u>i</u>яхъ.
Въ производственномъ отношен<u>i</u>и у нея была весьма ясная установка: добиваться
наилучшихъ цифровыхъ показателей и наибольшаго количества хл<u>e</u>ба. "Цифровые
показатели" расхлебывалъ потомъ С<u>e</u>взапл<u>e</u>съ и проч<u>i</u>е "л<u>e</u>сы", а хл<u>e</u>бъ --
иногда удавалось урывать, а иногда -- и не удавалось...
Вотъ въ этой групп<u>e</u> я и разсказалъ о своей встр<u>e</u>ч<u>e</u> съ Авд<u>e</u>евымъ...
Планъ былъ выработанъ быстро и съ полнымъ знан<u>i</u>емъ обстановки. Борисъ
въ течете одного дня извлекъ Авд<u>e</u>ева изъ 19-го квартала въ свою
"слабосилку", а "штабъ" въ тотъ же день извлекъ Авд<u>e</u>ева изъ "слабосилки" къ
себ<u>e</u>. Для Авд<u>e</u>ева это значило 700 гр. хл<u>e</u>ба вм<u>e</u>сто 300, а въ услов<u>i</u>яхъ
лагерной жизни лишн<u>i</u>й фунтъ хл<u>e</u>ба никакъ не можетъ изм<u>e</u>ряться его денежной
ц<u>e</u>нностью. Лишн<u>i</u>й фунтъ хл<u>e</u>ба -- это не разница въ дв<u>e</u> коп<u>e</u>йки золотомъ, а
разница между жизнью и умиран<u>i</u>емъ.
ИСТОР<u>I</u>Я АВД<u>E</u>ЕВА
Вечеромъ Авд<u>e</u>евъ, уже прошедш<u>i</u>й баню и вошебойку, сид<u>e</u>лъ у печки въ
нашей изб<u>e</u> и разсказывалъ свою стандартно-жуткую истор<u>i</u>ю...
Былъ преподавателемъ математики въ Минск<u>e</u>. Брата арестовали и
разстр<u>e</u>ляли "за шп<u>i</u>онажъ" -- въ приграничныхъ м<u>e</u>стахъ это д<u>e</u>лается совс<u>e</u>мъ
легко и просто. Его съ дочерью сослали въ концентрац<u>i</u>онный лагерь въ Кемь,
жену -- въ Вишерск<u>i</u>й концлагерь. Жена умерла въ Вишер<u>e</u> неизв<u>e</u>стно отчего.
Дочь умерла въ Кеми отъ знаменитой кемской дезинтер<u>i</u>и...
Авд<u>e</u>евъ съ трудомъ подбиралъ слова, точно онъ отвыкъ отъ челов<u>e</u>ческой
р<u>e</u>чи:
-- ... А она была, видите ли, музыкантшей... Можно сказать, даже
композиторшей... Въ Кеми -- прачкой работала. Знаете, въ лагерной прачешной.
Пятьдесятъ восемь -- шесть, никуда не устроиться... Маленькая прачешная. Она
-- и еще тринадцать женщинъ... Вс<u>e</u> -- ну, какъ это -- ну, проститутки.
Так<u>i</u>я, знаете ли, он<u>e</u>, собственно, и въ лагер<u>e</u> больше этимъ самымъ и
занимались... {232} Ну, конечно, какъ тамъ было Оленьк<u>e</u> -- в<u>e</u>дь восемнадцать
л<u>e</u>тъ ей было -- ну... вы сами можете себ<u>e</u> представить... Да...
Неровное пламя печки осв<u>e</u>щало лицо старика, покрытое багровыми пятнами
отмороженныхъ м<u>e</u>стъ, одного уха не было вовсе... Изсохш<u>i</u>я губы шевелились
медленно, съ трудомъ...
-- ... Такъ что, можетъ быть, Господь Богъ во время взялъ Оленьку къ
себ<u>e</u>, чтобы сама на себя рукъ не наложила... Однако... вотъ, говорите,
проститутки, а вотъ добрая душа нашлась же...
...Я работалъ счетоводомъ -- на командировк<u>e</u> одной, верстахъ въ
двадцати отъ Кеми. Это -- тоже не легче прачешной или просто каторги...
Только я былъ прикованъ не къ тачк<u>e</u>, а къ столу. На немъ спалъ, на немъ <u>e</u>лъ,
за нимъ сид<u>e</u>лъ по пятнадцать-двадцать часовъ въ сутки... В<u>e</u>рите ли, по
ц<u>e</u>лымъ нед<u>e</u>лямъ вставалъ изъ-за стола только въ уборную. Такая была
работа... Ну, и начальникъ -- зв<u>e</u>рь. Зв<u>e</u>рь, а не челов<u>e</u>къ... Такъ вотъ,
значитъ, была все-таки добрая душа, одна -- ну, изъ этихъ самыхъ
проститутокъ... И вотъ звонить намъ по телефону, въ командировку нашу,
значитъ. Вы, говоритъ, Авд<u>e</u>евъ. Да, говорю, я, а у самого -- предчувств<u>i</u>е,
что ли: ноги сразу такъ, знаете, ослаб<u>e</u>ли, стоять не могу... Да, говорю, я
Авд<u>e</u>евъ. Это, спрашиваетъ, ваша дочка у насъ на кемской прачешной
работаетъ... Да, говорю, моя дочка... Такъ вотъ, говоритъ, ваша дочка отъ
дезинтер<u>i</u>и при смерти, васъ хочетъ вид<u>e</u>ть. Если къ вечеру, говоритъ,
притопаете, то, можетъ, еще застанете, а можетъ, и н<u>e</u>тъ...
А меня ноги уже совс<u>e</u>мъ не держать... Пошарилъ рукой табуретку, да такъ
и свалился, да еще телефонъ оборвалъ.
Ну, полили меня водой. Очнулся, прошу начальника: отпустите, ради Бога,
на одну ночь -- дочь умираетъ. Какое!.. Зв<u>e</u>рь, а не челов<u>e</u>къ... Зд<u>e</u>сь,
говоритъ, тысячи умираютъ, зд<u>e</u>сь вамъ не курортъ, зд<u>e</u>сь вамъ не институтъ
благородныхъ д<u>e</u>вицъ... Мы, говоритъ изъ-за всякой б... -- да, такъ и
сказалъ, ей Богу, такъ и сказалъ... не можемъ, говоритъ, нашу отчетность
срывать...
Вышелъ я на улицу