й "частной практикой". Кто занимался проводкой и
починкой электрическаго осв<u>e</u>щен<u>i</u>я у вольнонаемныхъ -- т.е. въ чекистскихъ
квартирахъ, кто изъ ворованныхъ казенныхъ матер<u>i</u>аловъ мастерилъ ножи, серпы
или даже косы для вольнаго населен<u>i</u>я, кто чинилъ замки, кто занимался
"внутреннимъ товарооборотомъ" по такой прим<u>e</u>рно схем<u>e</u>: монтеры снабжаютъ
кабинку мукомоловъ спертымъ съ электростанц<u>i</u>и керосиномъ, мукомолы снабдятъ
монтеровъ спертой съ мельницы мукой -- вс<u>e</u> довольны. И вс<u>e</u> -- сыты. Не
жирно, но сыты. Такъ что, наприм<u>e</u>ръ, Мухинъ высушивалъ на печк<u>e</u> почти весь
свой пайковый хл<u>e</u>бъ и слалъ его, черезъ подставныхъ, конечно, лицъ, на волю,
въ Питеръ, своимъ ребятишкамъ. Вся эта рабочая публика жила дружно и
спаянно, въ "активъ" не л<u>e</u>зла, доносами не занималась, выкручивалась, какъ
могла, и выкручивала кого могла.
Ленчикъ взялъ свой ламотокъ б<u>e</u>лаго хл<u>e</u>ба и счелъ своимъ долгомъ
поддержать Середу:
-- Какъ сказано въ писан<u>i</u>и: даютъ -- бери, а бьютъ -- б<u>e</u>ги. Середа у
насъ парень умственный. Онъ жратву изъ такого м<u>e</u>ста выкопаетъ, гд<u>e</u> десятеро
другихъ съ голоду бы подохли... Говорилъ я вамъ -- ребята у насъ -- гвозди,
при старомъ режим<u>e</u> сд<u>e</u>ланы, не то что какая-нибудь сов<u>e</u>тская фабрикац<u>i</u>я, --
Ленчикъ похлопалъ по плечу Пиголицу, -- не то, что вотъ -- выдвиженецъ-то
этотъ...
Пиголица сумрачно отвелъ плечо: {271}
-- Бросилъ бы трепаться, Ленчикъ. Что это ты все про старый режимъ
врешь. Мало тебя, что ли, по морд<u>e</u> били.
-- Насчетъ морды -- не приходилось, братокъ, не приходилось. Конечно,
люди мы простые. По пьяному д<u>e</u>лу -- не безъ того, чтобы и потасовочку
завести... Былъ гр<u>e</u>хъ, былъ гр<u>e</u>хъ... Такъ я, братокъ, на свои деньги пилъ,
на заработанныя... Да и денегъ у меня, братокъ, довольно было, чтобы и
выпить, и закусить, и машину завести, что-бъ играла вальсъ "Дунайск<u>i</u>я
волны"... А ежели перегрузочка случалась, это значитъ: "извозчикъ, на
Петербургскую двугривенный?" За двугривенный дв<u>e</u> версты бариномъ <u>e</u>дешь. Вотъ
какъ оно, братокъ.
-- И все ты врешь, -- сказалъ Пиголица, -- ужъ вралъ бы въ своей
компан<u>i</u>и -- чортъ съ тобой.
-- Для насъ, братокъ, всякъ хорош<u>i</u>й челов<u>e</u>къ -- своя компан<u>i</u>я.
-- Нашъ Пиголица, -- вставилъ свое разъяснен<u>i</u>е Середа, -- парень
хорош<u>i</u>й. Что онъ н<u>e</u>сколько волкомъ глядитъ -- это оттого, что въ мозгахъ у
него малость промфинплана не хватаетъ. И чего ты треплешься, чучело?
Говорятъ люди, которые почище твоего видали. Сиди и слушай. Про хорошую
жизнь и въ лагер<u>e</u> вспомнить пр<u>i</u>ятно.
-- А вотъ я послушаю, -- раздраженно сказалъ Пиголица. -- Вс<u>e</u> вы старое
хвалите, какъ сговорились, а вотъ я св<u>e</u>жаго челов<u>e</u>ка спрошу.
-- Ну, ну... Спроси, спроси.
Пиголица испытующе уставился въ меня.
-- Вы, товарищъ, старый режимъ, в<u>e</u>роятно, помните?
-- Помню.
-- Значитъ, и закусочку, и выпивку покупать приходилось?
-- Не безъ того.
-- Вотъ старички эти меня разыгрывали -- ну, они сговорившись. Вотъ,
скажемъ, если Ленчикъ далъ бы мн<u>e</u> въ старое время рубль и сказалъ: пойди,
купи... -- дальн<u>e</u>йшее Пиголица сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- полбутылки
водки, фунтъ колбасы, б<u>e</u>лую булку, селедку, два огурца... да, что еще... да,
еще папиросъ коробку -- такъ сколько съ рубля будетъ сдачи?
Вопросъ Пиголицы засталъ меня н<u>e</u>сколько врасплохъ. Чортъ его знаетъ,
сколько все это стоило... Кром<u>e</u> того, въ Сов<u>e</u>тской Росс<u>i</u>и не очень ужъ
удобно вспоминать старое время, въ особенности не въ терминахъ оффиц<u>i</u>альной
анафемы. Я слегка замялся. Мухинъ посмотр<u>e</u>лъ на меня со своей невеселой
улыбкой.
-- Ничего, не бойтесь, у парня въ голов<u>e</u> -- путаница, а такъ, онъ
парень ничего, въ стукачахъ не работаетъ... Я самъ напомню, полбутылки...
-- А ты не подсказывай, довольно уже разыгрывали. Ну, такъ сколько
будетъ сдачи?
Я сталъ отсчитывать -- тоже по пальцамъ: полбутылки, прим<u>e</u>рно,
четвертакъ, колбаса -- в<u>e</u>роятно, тоже (Мухинъ подтверждающе кивнулъ головой,
и Пиголица безпокойно оглянулся на него), {272} булка -- пятакъ, селедка --
коп<u>e</u>йки три, огурцы -- тоже врод<u>e</u> пятака, папиросы... Да, такъ съ
двугривенный сдачи будетъ.
-- Никакихъ сдачей, -- восторженно заоралъ Ленчикъ, -- кутить, такъ
кутить. Гони, Пиголица, еще пару пива и четыре коп<u>e</u>йки сдачи. А? Видалъ
миндалъ?
Пиголица растерянно и подозрительно осмотр<u>e</u>лъ всю компан<u>i</u>ю.
-- Что? -- спросилъ Мухинъ, -- опять скажешь: сговорившись?
Видъ у Пиголицы былъ мрачный, но отнюдь не уб<u>e</u>жденный.
-- Все это -- ни черта подобнаго. Если бы так<u>i</u>я ц<u>e</u>ны были -- и
революц<u>i</u>и никакой не было бы. Ясно.
-- Вотъ так<u>i</u>е-то умники, врод<u>e</u> тебя, революц<u>i</u>ю и устраивали.
-- А ты не устраивалъ?
-- Я?
-- Ну да, ты.
-- Такихъ умниковъ и безъ меня хватало, -- не слишкомъ искренно
отв<u>e</u>тилъ Середа.
-- Теб<u>e</u>, Пиголица, -- вм<u>e</u>шался Ленчикъ, -- чтобы прорывъ въ мозгахъ
заткнуть, нужно по старымъ ц<u>e</u>намъ не иначе какъ рублей тысячу пропить. Охъ,
и балда, прости Господи... Толкуешь тутъ ему, толкуешь... Заладилъ про
буржуевъ, а того, что подъ носомъ, -- такъ ему не видать...
-- А теб<u>e</u> буржуи нравятся?
-- А ты видалъ буржуя?
-- Не видалъ, а знаю.
-- Сукинъ ты сынъ, Пигалица, вотъ что я теб<u>e</u> скажу. Что ты, орясина, о
буржу<u>e</u> знаешь? Сид<u>e</u>лъ у тебя буржуй и торговалъ картошкой. Шелъ ты къ этому
буржую и покупалъ на три коп<u>e</u>йки картофеля -- и горюшка теб<u>e</u> было мало. А
какъ остался безъ буржуя -- на заготовки картофеля <u>e</u>здилъ?
-- Не <u>e</u>здилъ.
-- Ну, такъ на хл<u>e</u>бозаготовки <u>e</u>здилъ, все одно, одинъ чортъ. <u>E</u>здилъ?
-- <u>E</u>здилъ.
-- Очень хорошо... Очень зам<u>e</u>чательно. Значитъ, будемъ говорить такъ:
зам<u>e</u>сто того, чтобы пойти къ буржую и купить у него на три коп<u>e</u>йки пять
фунтовъ картофеля, -- Ленчикъ поднялъ указующ<u>i</u>й перстъ, -- на три коп<u>e</u>йки
пять фунтовъ -- безо всякаго тамъ бюрократизма, очередей, -- <u>e</u>халъ, значитъ,
нашъ уважаемый и дорогой пролетарск<u>i</u>й товарищъ Пиголица у мужика картошку
грабить. Такъ. Ограбилъ. Привезъ. Потомъ говорятъ нашему дорогому и
уважаемому товарищу Пиголиц<u>e</u>: не будете ли вы такъ любезны въ порядк<u>e</u>
комсомольской или тамъ профсоюзной дисциплины идти на станц<u>i</u>ю и насыпать эту
самую картошку въ м<u>e</u>шки -- субботникъ, значитъ. На субботники ходилъ?
-- А ты не ходилъ?
-- И я ходилъ. Такъ я этимъ не хвастаюсь. {273}
-- И я не хвастаюсь.
-- Вотъ это -- очень замечательно, хвастаться тутъ, братишечка, вовсе
ужъ неч<u>e</u>мъ: гнали -- ходилъ. Попробовалъ бы не пойти... Такъ вотъ, значитъ,
ограбивши картошку, ходилъ нашъ Пиголица и картошку грузилъ; конечно, не вс<u>e</u>
Пиголицы ходили и грузили, кое-кто и кишки свои у мужика оставилъ. Потомъ
ссыпалъ Пиголица картошку изъ м<u>e</u>шковъ въ подвалы, потомъ перебиралъ Пиголица
гнилую картошку отъ здоровой, потомъ мотался нашъ Пиголица по разнымъ
бригадамъ и кавалер<u>i</u>ямъ -- то кооперативъ ревизовалъ, то чистку устраивалъ,
то карточки пров<u>e</u>рялъ и чортъ его знаетъ что... И за всю эту за волыночку
получилъ Пиголица карточку, а по карточк<u>e</u> -- пять килъ картошки въ м<u>e</u>сяцъ,
только кила-то эти, извините ужъ, не по три коп<u>e</u>ечки, а по тридцать. Да еще
и въ очереди постоишь...
-- За такую работу, да при старомъ режим<u>e</u> -- пять вагоновъ можно было
бы заработать.
-- Почему -- пять вагоновъ? -- спросилъ Пиголица.
-- А очень просто. Я, скажемъ, рабоч<u>i</u>й, мое д<u>e</u>ло -- за станкомъ стоять.
Если бы я все это время, что я на заготовки <u>e</u>здилъ, на субботники ходилъ, по
бригадамъ мотался, въ очередяхъ торчалъ, -- ты подумай, сколько я бы за это
время рублей выработалъ. Да настоящихъ рублей, золотыхъ. Такъ вагоновъ на
пять и вышло бы.
-- Что это вы все только на коп<u>e</u>йки, да на рубли все считаете?
-- А ты на что считаешь?
-- Вотъ и сид<u>e</u>лъ буржуй на твоей ше<u>e</u>.
-- А на твоей ше<u>e</u> никто не сидитъ? И самъ ты-то гд<u>e</u> сидишь? Если ужъ
объ ше<u>e</u> разговоръ пошелъ -- тутъ ужъ молчалъ бы ты лучше. За что теб<u>e</u> пять
л<u>e</u>тъ припаяли? Далъ бы въ морду старому буржую -- отсид<u>e</u>лъ бы нед<u>e</u>лю и
кончено. А теперь вм<u>e</u>сто буржуя -- ячейка. Кому ты далъ въ морду? А вотъ
пять л<u>e</u>тъ просидишь. Да потомъ еще домой не пустятъ -- <u>e</u>зжай куда-нибудь къ
чортовой матери. И по<u>e</u>дешь. Насчетъ шеи -- кому ужъ кому, а теб<u>e</u> бы,
Пиголица, помалкивать лучше бы...
-- Если бы старый буржуй, -- сказалъ Ленчикъ, -- если бы старый буржуй
теб<u>e</u> такую картошку далъ, какъ сейчасъ кооперативъ даетъ -- такъ этому бы
буржую всю морду его же картошкой вымазали бы...
-- Такъ у насъ еще не налажено. Не научились...
-- Оно, конечно, не научились! За пятнадцать-то л<u>e</u>тъ? За пятнадцать
л<u>e</u>тъ изъ обезьяны профессора сд<u>e</u>лать можно, а не то что картошкой торговать.
Наука, подумаешь. Раньше никто не ум<u>e</u>лъ ни картошку садить, ни картошкой
торговать! Инструкц<u>i</u>й, видишь-ли, не было! Картофельной политграмоты не
проходили! Скоро не то, что сажать, а и жевать картошку разучимся...
Пиголица мрачно поднялся и молча сталъ вытаскивать изъ полокъ как<u>i</u>е-то
инструменты. Видъ у него былъ явно отступательный.
-- Нужно эти разговоры, въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u>, бросить, -- {274} степенно
сказалъ Мухинъ. -- Что тутъ челов<u>e</u>ку говорить, когда онъ уши затыкаетъ. Вотъ
просидитъ еще года съ два -- поумн<u>e</u>етъ.
-- Кто поумн<u>e</u>етъ -- такъ еще неизв<u>e</u>стно. Вы все въ старое смотрите, а
мы напередъ смотримъ.
-- Семнадцать л<u>e</u>тъ смотрите.
-- Ну и семнадцать л<u>e</u>тъ. Ну, еще семнадцать л<u>e</u>тъ смотр<u>e</u>ть будемъ. А
заводы-то построили?
-- Иди ты къ чортовой матери со своими заводами, дуракъ, -- обозлился
Середа, -- заводы построили? Такъ чего же ты, сукинъ сынъ, на Тулому не
<u>e</u>дешь, электростанц<u>i</u>ю строить? Ты почему, сукинъ сынъ, не <u>e</u>дешь? А? Чтобы
строили, да не на твоихъ костяхъ? Дуракъ, а своихъ костей подкладывать не
хочетъ...
На Тулом<u>e</u> -- это верстахъ въ десяти южн<u>e</u>е Мурманска -- шла въ это время
стройка электростанц<u>i</u>и, конечно, "ударная" стройка и, конечно, "на костяхъ"
-- на большомъ количеств<u>e</u> костей. Вс<u>e</u>, кто могъ какъ-нибудь извернуться отъ
посылки на Тулому, изворачивались изо вс<u>e</u>хъ силъ. Видимо, изворачивался и
Пиголица.
-- А ты думаешь -- не по<u>e</u>ду?
-- Ну, и <u>e</u>зжай ко вс<u>e</u>мъ чертямъ. Однимъ дуракомъ меньше будетъ.
-- Подумаешь -- умники нашлись. Въ семнадцатомъ году, небось, вс<u>e</u>
противъ буржуевъ перли. А теперь -- остались безъ буржуевъ, такъ кишка
тонка. Няньки н<u>e</u>ту. Хот<u>e</u>лъ бы я послушать, что это вы въ семнадцатомъ году
про буржуевъ говорили... Тыкать въ носъ кооперативомъ, да лагеремъ -- теперь
всяк<u>i</u>й дуракъ можетъ. Умники... Гд<u>e</u> ваши мозги были, когда вы революц<u>i</u>ю
устраивали?
Пиголица засунулъ въ карманъ свои инструменты и исчезъ.
Мухинъ подмигнулъ мн<u>e</u>:
-- Вотъ это правильно сказано, здорово заворочено. А то, въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u>
-- нас<u>e</u>ли вс<u>e</u> на одного... -- Въ тон<u>e</u> Мухина было какое-то удовлетворен<u>i</u>е.
Онъ не безъ н<u>e</u>котораго ехидства посмотр<u>e</u>лъ на Середу. -- А то -- тоже, кто
тамъ ни устраивалъ -- а Пиголицамъ-то расхлебывать приходится. А
Пиголицамъ-то -- куда податься...
-- Н-да, -- какъ бы оправдываясь передъ к<u>e</u>мъ-то, протянулъ Середа, --
въ семнадцатомъ году, оно, конечно... Опять же -- война. Дурака, однако, что
и говорить, сваляли, такъ не в<u>e</u>къ же изъ-за этого въ дуракахъ торчать...
Поумн<u>e</u>ть пора бы...
-- Ну, и Пиголица -- поживетъ съ твое -- поумн<u>e</u>етъ... А тыкать парню въ
носъ: дуракъ да дуракъ -- это тоже не д<u>e</u>ло... Въ так<u>i</u>е годы -- кто въ
дуракахъ не ходилъ...
-- А что за парень этотъ, Пиголица? -- спросилъ я. -- Вы ув<u>e</u>рены, что
онъ въ третью часть не б<u>e</u>гаетъ?
-- Ну, н<u>e</u>тъ, этого н<u>e</u>ту, -- торопливо сказалъ Середа, какъ бы
обрадовавш<u>i</u>йся перем<u>e</u>н<u>e</u> темы -- Этого -- н<u>e</u>тъ. Это сынъ Мухинскаго пр<u>i</u>ятеля.
Мухинъ его зд<u>e</u>сь и подобралъ... Набилъ морду какому-то комсомольскому
секретарю -- вотъ ему пять л<u>e</u>тъ и припаяли... Безъ Мухина -- пропалъ бы,
пожалуй, {275} парнишка... -- Середа какъ-то неуютно поежился, какъ бы
что-то вспоминая... -- Такимъ вотъ, какъ Пиголица, -- зд<u>e</u>сь хуже всего, ума
еще немного, опыта -- и того меньше, во всяк<u>i</u>я тамъ политграмоты взаправду
в<u>e</u>рятъ... Думаетъ, что и въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> -- царство трудящихся. Но вотъ --
пока что пять л<u>e</u>тъ уже им<u>e</u>етъ, как<u>i</u>я-то тамъ свои комсомольск<u>i</u>я права
отстаивалъ... А начнетъ отстаивать зд<u>e</u>сь -- совс<u>e</u>мъ пропадетъ. Ты, Мухинъ,
зря за него заступаешься. Никто его не обижаетъ, а нужно, чтобы парень
ходилъ, глаза раскрывши... Ежели бы намъ въ семнадцатомъ году такъ бы прямо,
какъ дважды -- два, доказали: дураки вы, ребята, сами себ<u>e</u> яму роете, -- мы
бы зд<u>e</u>сь не сид<u>e</u>ли...
-- А вотъ вы лично въ семнадцатомъ году так<u>i</u>я доказательства стали бы
слушать?
Середа кисло поморщился и для чего-то посмотр<u>e</u>лъ въ окно.
-- Вотъ то-то и оно, -- неопред<u>e</u>ленно сказалъ онъ.
ВЗАИМООТНОШЕН<u>I</u>Я
Въ этой кабинк<u>e</u> мы провели много часовъ, то скрываясь въ ней отъ
посл<u>e</u>днихъ зимнихъ бурь, то просто принимая приглашен<u>i</u>е кого-нибудь изъ ея
обитателей насчетъ чайку. Очень скоро въ этой кабинк<u>e</u> и около нея
установились взаимоотношен<u>i</u>я, такъ сказать, стандартныя, между толковой
частью интеллигенц<u>i</u>и и толковой частью пролетар<u>i</u>ата. Пролетарское отношен<u>i</u>е
выражалось въ томъ, что у насъ всегда была отточенная на ять пила, что мы,
наприм<u>e</u>ръ, были предупреждены о перем<u>e</u>н<u>e</u> коменданта и о необходимости
выполнить норму ц<u>e</u>ликомъ. Норму выполняла почти вся кабинка, такъ что, когда
новый -- на этотъ разъ вольнонаемный -- комендантъ пришелъ пров<u>e</u>рить наши
фантастическ<u>i</u>е 135% -- ему оставалось только недоум<u>e</u>нно потоптаться и
искупить свое гнусное подозр<u>e</u>н<u>i</u>е довольно путаной фразой:
-- Ну, вотъ -- если челов<u>e</u>къ образованный...
Почему образованный челов<u>e</u>къ могъ выполнить количество работы,
р<u>e</u>шительно непосильное никакому професс<u>i</u>оналу-пильщику, -- осталось,
конечно, невыясненнымъ. Но наши 135% были, такъ сказать, оффиц<u>i</u>ально
пров<u>e</u>рены и оффиц<u>i</u>ально подтверждены. Ленчикъ, не безъ н<u>e</u>котораго волнен<u>i</u>я
смотр<u>e</u>вш<u>i</u>й со стороны на эту пров<u>e</u>рку, не удержался и показалъ носъ
удалявшейся комендантской спин<u>e</u>.
-- Эхъ, елочки мои вы палочки, если бы намъ -- да вс<u>e</u>мъ вм<u>e</u>ст<u>e</u>, вотъ
какъ пальцы на кулак<u>e</u>, -- Ленчикъ для вразумительности растопырилъ было
пальцы и потомъ сжалъ ихъ въ кулакъ, -- если бы намъ, да вс<u>e</u>мъ вм<u>e</u>ст<u>e</u> --
показали бы мы этой сволочи...
-- Да, -- сумрачно сказалъ Юра, -- д<u>e</u>ло только въ томъ, что сволочь все
это знаетъ еще лучше, ч<u>e</u>мъ мы съ вами.
-- Это, молодой челов<u>e</u>къ, ничего. Истор<u>i</u>ю-то вы знаете -- ну, какъ были
уд<u>e</u>льные князья -- всяк<u>i</u>й врозь норовилъ -- вотъ и нас<u>e</u>ли татары. А какъ
взялись вс<u>e</u> скопомъ -- такъ отъ татаръ мокрое м<u>e</u>сто осталось. {276}
-- В<u>e</u>рно, -- сказалъ Юра еще сумрачн<u>e</u>е, -- только татары сид<u>e</u>ли триста
л<u>e</u>тъ.
Ленчикъ какъ-то ос<u>e</u>лъ.
-- Да, конечно, триста л<u>e</u>тъ... Ну, теперь и темпы не т<u>e</u>, и народъ не
тотъ... Долго не просидятъ...
Съ нашей же стороны мы поставляемъ кабинк<u>e</u>, такъ сказать,
интеллектуальную продукц<u>i</u>ю. Сейчасъ, выбитыя изъ вс<u>e</u>хъ своихъ колей, русск<u>i</u>я
массы очень въ этомъ нуждаются. Но къ кому мужикъ пойдетъ, скажемъ, съ
вопросомъ объ удобрен<u>i</u>и своего пр<u>i</u>усадебнаго участка? Къ активу? Такъ активъ
къ нему приставленъ не для разъяснен<u>i</u>я, а для ограблен<u>i</u>я. Къ кому обратится
рабоч<u>i</u>й съ вопросами насчетъ пенс<u>i</u>и, пере<u>e</u>зда въ другое м<u>e</u>сто, жилищнаго
прижима или уклонен<u>i</u>я отъ какой-нибудь очередной мобилизац<u>i</u>и куда-нибудь къ
чортовой матери? Къ профсоюзному работнику? Такъ профсоюзный работникъ
приставленъ, какъ "приводной ремень отъ парт<u>i</u>и къ массамъ", и ремень этотъ
закрученъ туго. Словомъ, мужикъ пойдетъ къ какому-нибудь сельскому
интеллигенту, обязательно безпарт<u>i</u>йному, а рабоч<u>i</u>й пойдетъ къ какому-нибудь
городскому интеллигенту, предпочтительно контръ-революц<u>i</u>онному. И оба они --
и крестьянинъ, и рабоч<u>i</u>й -- всегда рады потолковать съ хорошимъ,
образованнымъ челов<u>e</u>комъ и о политик<u>e</u>: какой, наприм<u>e</u>ръ, подвохъ заключается
въ закон<u>e</u> о колхозной торговл<u>e</u> -- во всякомъ закон<u>e</u> публика ищетъ прежде
всего подвоха, -- или что такое японецъ и какъ обстоятъ д<u>e</u>ла съ войной, ну,
и такъ дал<u>e</u>е. Обо всемъ этомъ, конечно, написано въ сов<u>e</u>тской печати, но
сов<u>e</u>тская печать занимаетъ совершенно исключительную позиц<u>i</u>ю: ей р<u>e</u>шительно
никто не в<u>e</u>ритъ -- въ томъ числ<u>e</u> и парт<u>i</u>йцы. Не в<u>e</u>рятъ даже и въ томъ, гд<u>e</u>
она не вретъ.
Въ частномъ случа<u>e</u> лагерной жизни возникаетъ рядъ особыхъ проблемъ:
наприм<u>e</u>ръ, съ Мухинымъ. Семья осталась въ Питер<u>e</u>, семью лишаютъ паспорта --
куда д<u>e</u>ваться? Все переполнено, везд<u>e</u> голодъ. Въ какой-нибудь Костром<u>e</u>
придется м<u>e</u>сяцами жить въ станц<u>i</u>онномъ зал<u>e</u>, въ пустыхъ товарныхъ вагонахъ,
подъ заборами и т.д.: жилищный кризисъ. На любомъ завод<u>e</u> жену Мухина
спросятъ: а почему вы у<u>e</u>хали изъ Ленинграда и гд<u>e</u> вашъ паспортъ? Понятно,
что съ такими вопросами Мухинъ не обратится ни къ юрисконсульту, ни въ
культурно-просв<u>e</u>тительный отд<u>e</u>лъ. Я же им<u>e</u>лъ возможность сказать Мухину:
нужно <u>e</u>хать не въ Кострому, а въ Махачъ Кала или Пишпекъ -- тамъ русскихъ
мало и тамъ насчетъ паспортовъ не придираются. Въ Пишпек<u>e</u>, скажемъ, можно
обратиться къ н<u>e</u>коему Ивану Ивановичу, в<u>e</u>роятно, еще возс<u>e</u>дающему въ
овцеводческомъ трест<u>e</u> или гд<u>e</u>-нибудь около. Иванъ Ивановичъ им<u>e</u>етъ
возможность переправить жену Мухина или въ оп<u>i</u>умный совхозъ въ Каракола, или
въ овцеводческ<u>i</u>й совхозъ на Качкор<u>e</u>. Жить придется въ юрт<u>e</u>, но съ голоду не
пропадутъ.
Все это, -- такъ сказать, житейская проза. Но, кром<u>e</u> прозы, возникаютъ
и н<u>e</u>которые друг<u>i</u>е вопросы: наприм<u>e</u>ръ, о старой русской литератур<u>e</u>, которую
читаютъ взасосъ, до полнаго измочаливан<u>i</u>я {277} страницъ -- трижды
подклеенныхъ, замусоленныхъ, наполненныхъ карандашными вставками
окончательно нечитательныхъ м<u>e</u>стъ... Вотъ ужъ, д<u>e</u>йствительно, пришло
время-времячко, "когда мужикъ не Блюхера и не милорда глупаго"...
Марксистскую расшифровку русскихъ классиковъ знаютъ приблизительно вс<u>e</u> -- но
что "товарищи" пишутъ, это уже въ зубахъ навязло, въ это никто не в<u>e</u>ритъ --
хотя какъ разъ тутъ-то марксистская критика достаточно сильна... Но все
равно -- это "наши пишутъ", и читать не стоитъ...
...Такъ, въ милл<u>i</u>онахъ м<u>e</u>стъ и по милл<u>i</u>ону поводовъ идетъ процессъ
выковыван<u>i</u>я новаго народнаго сознан<u>i</u>я...
КУЛАКЪ АКУЛЬШИНЪ
Въ виду приближен<u>i</u>я весны, вс<u>e</u> наши бригады были мобилизованы на уборку
мусора въ многочисленныхъ дворахъ управлен<u>i</u>я ББК. Юра къ этому времени
усп<u>e</u>лъ приноровиться къ другой работ<u>e</u>: по дорог<u>e</u> между Медгорой и третьимъ
лагпунктомъ достраивалось здан<u>i</u>е какого-то будущаго техникума ББК, въ здан<u>i</u>и
уже жилъ его будущ<u>i</u>й зав<u>e</u>дующ<u>i</u>й, и Юра совершенно резонно разсудилъ, что ему
ц<u>e</u>лесообразн<u>e</u>е околачиваться у этого техникума съ заран<u>e</u>е обдуманнымъ
нам<u>e</u>рен<u>i</u>емъ: потомъ вл<u>e</u>зть въ него въ качеств<u>e</u> учащагося -- о техникум<u>e</u> р<u>e</u>чь
будетъ позже. Мн<u>e</u> же нельзя было покинуть управленческихъ дворовъ, такъ какъ
изъ нихъ я могъ совершать разв<u>e</u>дывательныя вылазки по всякаго рода лагернымъ
заведен<u>i</u>ямъ. Словомъ, я попалъ въ окончательные чернорабоч<u>i</u>е.
Я былъ приставленъ въ качеств<u>e</u> подручнаго къ крестьянину-возчику,
крупному мужику л<u>e</u>тъ сорока пяти, съ изрытымъ оспой, рябымъ лицомъ и
угрюмымъ взглядомъ, прикрытымъ нависающими лохматыми бровями. Наши функц<u>i</u>и
заключались въ выковыриван<u>i</u>и содержимаго мусорныхъ ящиковъ и въ отвозк<u>e</u>
нашей добычи за пред<u>e</u>лы управленческой территор<u>i</u>и. Содержимое же
представляло глыбы замерзшихъ отбросовъ, которыя нужно было разбивать ломами
и потомъ лопатами накладывать на сани.
Къ моей подмог<u>e</u> мужикъ отнесся н<u>e</u>сколько мрачно. Н<u>e</u>которыя основан<u>i</u>я у
него для этого были. Я, в<u>e</u>роятно, былъ сильн<u>e</u>е его, но моя городская и
спортивная выносливость по сравнен<u>i</u>е съ его -- деревенской и трудовой -- не
стоила, конечно, ни коп<u>e</u>йки. Онъ работалъ ломомъ, какъ машина, изъ часу въ
часъ. Я непрерывной работы въ данномъ темп<u>e</u> больше получаса безъ передышки
выдержать не могъ. И, кром<u>e</u> этого, сноровки по части мусорныхъ ямъ у меня не
было никакой.
Мужикъ не говорилъ почти ничего, но его междомет<u>i</u>я и мимику можно было
расшифровать такъ: "не ваше это д<u>e</u>ло, я ужъ и самъ справлюсь, не л<u>e</u>зьте
только подъ ноги". Я очутился въ непр<u>i</u>ятной роли челов<u>e</u>ка ненужнаго и
безтолковаго, взирающаго на то, какъ кто-то д<u>e</u>лаетъ свою работу.
Потомъ вышло такъ: мой патронъ отбилъ три ст<u>e</u>нки очередного ящика и
оттуда, изъ-за досокъ, выл<u>e</u>зла глыба льда пудовъ {278} этакъ въ дв<u>e</u>надцать.
Она была надтреснутой, и мужикъ очень ловко разбилъ ее на дв<u>e</u> части. Я внесъ
предложен<u>i</u>е: взгромоздить эти половинки, не разбивая ихъ, прямо на сани,
чтобы потомъ не возиться съ лопатами. Мужикъ усм<u>e</u>хнулся снисходительно:
говоритъ-де челов<u>e</u>къ о д<u>e</u>л<u>e</u>, въ которомъ онъ ничего не понимаетъ. Я сказалъ:
нужно попробовать. Мужикъ пожалъ плечами: попробуйте. Я прис<u>e</u>лъ, обхватилъ
глыбу, глаза пол<u>e</u>зли на лобъ, но глыба все же была водружена на сани --
сначала одна, потомъ другая.
Мужикъ сказалъ: "ишь ты" и "ну-ну" и потомъ спросилъ: "а очки-то вы
давно носите?". "Л<u>e</u>тъ тридцать" -- "Что-жъ это вы такъ? ну, давайте,
закуримъ". Закурили, пошли рядомъ съ санями. Садиться на сани было нельзя:
за это давали годъ добавочнаго срока -- конское поголовье и такъ еле живо;
до челов<u>e</u>ческаго поголовья начальству д<u>e</u>ла не было.
Начался обычный разговоръ: давно ли въ лагер<u>e</u>, какой срокъ и статья,
кто остался на вол<u>e</u>... Изъ этого разговора я узналъ, что мужика зовутъ
Акульшинъ, что получилъ онъ десять л<u>e</u>тъ за сопротивлен<u>i</u>е коллективизац<u>i</u>и, но
что, впрочемъ, влипъ не онъ одинъ: все село выслали въ Сибирь съ женами и
д<u>e</u>тьми, но безъ скота и безъ инвентаря. Самъ онъ, въ числ<u>e</u> коноводовъ чиномъ
помельче, получилъ десять л<u>e</u>тъ. Коноводы чиномъ покрупн<u>e</u>е были разстр<u>e</u>ляны
тамъ же, на м<u>e</u>ст<u>e</u> происшеств<u>i</u>я. Гд<u>e</u>-то тамъ, въ Сибири, какъ-то
неопред<u>e</u>ленно околачивается его семья ("жена-то у меня -- просто кладъ, а не
баба") и шестеро ребятъ въ возраст<u>e</u> отъ трехъ до 25-ти л<u>e</u>тъ ("д<u>e</u>ти у меня
подходящ<u>i</u>я, Бога гн<u>e</u>вить нечего"). "А гд<u>e</u> это городъ Барнаулъ?" Я отв<u>e</u>тилъ.
"А за Барнауломъ что? М<u>e</u>ста дик<u>i</u>я? Ну, ежели дик<u>i</u>я м<u>e</u>ста -- смылись мои
куда-нибудь въ тайгу... У насъ давно уже такой разговоръ былъ: въ тайгу
смываться. Ну, мы сами не усп<u>e</u>ли... Жена тутъ писала, что, значитъ, за
Барнауломъ"... -- Мужикъ замялся и замолкъ.
На другой день наши дружественныя отношен<u>i</u>я н<u>e</u>сколько продвинулись
впередъ. Акульшинъ заявилъ: насчетъ этого мусора -- такъ чортъ съ нимъ: и
онъ самъ напрасно старался, и я зря глыбы ворочалъ -- надъ этимъ мусоромъ
никакого контроля и быть не можетъ, кто его знаетъ, сколько тамъ его было...
Скинули въ л<u>e</u>су очередную порц<u>i</u>ю мусора, с<u>e</u>ли, закурили. Говорили о
томъ, о семъ: о минеральныхъ удобрен<u>i</u>яхъ ("хороши, да н<u>e</u>ту ихъ"), о японц<u>e</u>
("до Барнаула, должно быть, доберутся -- вотъ радость-то нашимъ сибирякамъ
будетъ"), о совхозахъ ("плакали мужики на пом<u>e</u>щика, а теперь бы чортъ съ
нимъ, съ пом<u>e</u>щикомъ, самимъ бы живьемъ выкрутиться"), потомъ опять свернули
на Барнаулъ: что это за м<u>e</u>ста и какъ далеко туда <u>e</u>хать. Я вынулъ блокнотъ и
схематически изобразилъ: Мурманская жел<u>e</u>зная дорога, Москва, Уралъ,
Сибирск<u>i</u>й путь, Алтайская в<u>e</u>тка... "Н-да, далеконько <u>e</u>хать-то! Но тутъ
главное -- продовольств<u>i</u>е... Ну, продовольств<u>i</u>е-то ужъ я добуду!"
Эта фраза выскочила у Акульшина какъ-то самотекомъ -- чувствовалось,
что онъ обо всемъ этомъ уже много, много думалъ. {279} Акульшинъ передернулъ
плечами и д<u>e</u>ланно усм<u>e</u>хнулся, искоса глядя на меня: вотъ такъ люди и
пропадаютъ, думаетъ про себя, думаетъ, да потомъ возьметъ и ляпнетъ. Я
постарался успокоить Акульшина: я вообще не ляпаю ни за себя, ни за
другихъ... "Ну, дай-то Богъ... Сейчасъ такое время, что и передъ отцомъ
роднымъ лучше не ляпать... Но ужъ разъ сказано, чего тутъ скрывать: семья-то
моя, должно, въ тайгу подалась, такъ мн<u>e</u> тутъ сид<u>e</u>ть н<u>e</u>тъ никакого расчету".
-- А какъ же вы семью-то въ тайг<u>e</u> найдете? "Ужъ найду, есть такой
способъ, договорившись уже были". "А какъ съ поб<u>e</u>гомъ, съ деньгами и <u>e</u>дой на
дорогу?" "Да намъ что, мы сами л<u>e</u>сные, уральск<u>i</u>е, тамъ -- л<u>e</u>сомъ, тамъ -- къ
по<u>e</u>зду подц<u>e</u>плюсь". "А деньги и <u>e</u>ду?"
Акульшинъ усм<u>e</u>хнулся: руки есть. Я посмотр<u>e</u>лъ на его руки. Акульшинъ
сжалъ ихъ въ кулакъ, кулакъ вздулся желваками мускуловъ. Я сказалъ: это не
такъ просто.
-- А что тутъ мудренаго? Мало-ли какой сволочи съ наганами и портфелями
<u>e</u>здитъ. Взялъ за глотку и кончено...
...Въ числ<u>e</u> моихъ весьма многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ
подсов<u>e</u>тскихъ професс<u>i</u>й была и такая: преподаватель бокса и дж<u>i</u>у-джитсу. По
н<u>e</u>которымъ весьма нужнымъ мн<u>e</u> основан<u>i</u>ямъ я продумывалъ комбинац<u>i</u>ю изъ
об<u>e</u>ихъ этихъ системъ, а по минован<u>i</u>и этихъ обстоятельствъ, часть
продуманнаго использовалъ для "извлечен<u>i</u>я прибыли": преподавалъ на курсахъ
команднаго состава, милиц<u>i</u>и и выпустилъ книгу. Книга была немедленно
конфискована ГПУ, пришли даже ко мн<u>e</u>, не очень чтобы съ обыскомъ, но весьма
настойчиво -- давайте-ка вс<u>e</u> авторск<u>i</u>е экземпляры. Я отдалъ почти вс<u>e</u>.
Одинъ, прошедш<u>i</u>й весьма путаный путь, -- сейчасъ у меня на рукахъ. Акульшинъ
не зналъ, что десять тысячъ экземпляровъ моего злополучнаго руководства было
использовано для ГПУ и Динамо и, сл<u>e</u>довательно, не зналъ, что съ хваткой за
горло д<u>e</u>ло можетъ обстоять не такъ просто, какъ это ему кажется...
-- Ничего тутъ мудренаго н<u>e</u>тъ, -- н<u>e</u>сколько беззаботно повторилъ
Акульшинъ.
-- А вотъ вы попробуйте, а я покажу, что изъ этого выйдетъ.
Акульшинъ попробовалъ: ничего не вышло. Черезъ полсекунды Акульшинъ
лежалъ на сн<u>e</u>гу въ положен<u>i</u>и полной безпомощности. Сл<u>e</u>дующ<u>i</u>й часъ нашего
трудового дня былъ посвященъ разучиван<u>i</u>ю н<u>e</u>которыхъ элементовъ благороднаго
искусства безшумной ликвидац<u>i</u>и ближняго своего -- въ вар<u>i</u>антахъ, не
попавшихъ даже и въ мое пресловутое руководство. Черезъ часъ я выбился изъ
силъ окончательно. Акульшинъ былъ еще св<u>e</u>жъ.
-- Да, вотъ что значитъ образован<u>i</u>е, -- довольно неожиданно заключилъ
онъ.
-- При чемъ тутъ образован<u>i</u>е?
-- Да такъ. Вотъ сила у меня есть, а ум<u>e</u>ть не ум<u>e</u>ю. Вообще, если народъ
безъ образованныхъ людей, -- все равно, какъ если бы арм<u>i</u>я -- въ одномъ
м<u>e</u>ст<u>e</u> все ротные, да безъ ротъ, а въ другомъ -- солдаты, да безъ ротныхъ.
Ну, и бьетъ, кто {280} хочетъ... Наши товарищи это ловко удумали...
Образованные, они сидятъ врод<u>e</u> какъ безъ рукъ и безъ ногъ, а мы сидимъ врод<u>e</u>
какъ безъ головы... Вотъ оно такъ и выходитъ... -- Акульшинъ подумалъ и
в<u>e</u>ско добавилъ: -- Организац<u>i</u>и н<u>e</u>ту!
-- Что им<u>e</u>емъ -- не хранимъ, потерявши -- плачемъ, -- съиронизировалъ
я.
Акульшинъ сд<u>e</u>лалъ видъ, что не слыхалъ моего зам<u>e</u>чан<u>i</u>я.
-- Теперь, возьмите вы нашего брата, крестьянство. Ну, конечно, съ
революц<u>i</u>ей -- это все горожане завели, да и теперь намъ безъ города ничего
не сд<u>e</u>лать. Народу-то насъ сколько: одними топорами справились бы, да вотъ
-- организац<u>i</u>и н<u>e</u>ту... Сколько у насъ на Урал<u>e</u> возстан<u>i</u>й было -- да все
вразбродъ, въ одиночку. Одни воюютъ, друг<u>i</u>е ничего не знаютъ: сидятъ и
ждутъ. Потомъ этихъ подавили -- т<u>e</u> подымаются. Такъ вотъ все сколько ужъ
л<u>e</u>тъ идетъ -- и толку никакого н<u>e</u>тъ. Безъ командировъ живемъ. Разбрелся
народъ, кто куда. Пропасть, оно, конечно, не пропадемъ, а д<u>e</u>ло выходитъ
невеселое.
Я посмотр<u>e</u>лъ на квадратныя плечи Акульшина и на его кр<u>e</u>пкую, упрямую
челюсть и внутренне согласился: такой, д<u>e</u>йствительно, не пропадетъ -- но
такихъ не очень-то и много. Б<u>i</u>ограф<u>i</u>ю Акульшина легко можно было
возстановить изъ скудной и отрывочной информац<u>i</u>и давешняго разговора: всю
свою жизнь работалъ мужикъ, какъ машина, -- приблизительно такъ же, какъ
вчера онъ работалъ ломомъ. И, работая, толково работая, не могъ не
становиться "кулакомъ" -- это, в<u>e</u>роятно, выходило и помимо его воли...
Попалъ въ "классовые враги" и сидитъ въ лагер<u>e</u>. Но Акульшинъ выкрутится и въ
лагер<u>e</u>: изъ хорошаго дуба сд<u>e</u>ланъ челов<u>e</u>къ... Вспомнились кулаки, которыхъ я
въ свое время видалъ подъ Архангельскомъ, въ Сванет<u>i</u>и и у Памира --
высланные, сосланные, а то и просто б<u>e</u>жавш<u>i</u>е куда глаза глядятъ. Въ
Архангельскъ они прибывали буквально въ чемъ стояли: ихъ выгружали толпами
изъ ГПУ-скихъ эшелоновъ и отпускали на вс<u>e</u> четыре стороны. Д<u>e</u>ти и старики
вымирали быстро, взрослые жел<u>e</u>зной хваткой ц<u>e</u>плялись за жизнь и за работу...
и потомъ черезъ годъ-два какими-то неиспов<u>e</u>димыми путями опять выл<u>e</u>зали въ
кулаки: кто по извозной части, кто по рыбопромышленной, кто сколачивалъ
л<u>e</u>сорубочныя артели; смотришь -- опять сапоги бутылками, борода лопатой...
до очередного раскулачиван<u>i</u>я... Въ Киргиз<u>i</u>и, далеко за Иссыкъ-Кулемъ,
"кулаки", сосланные на земли ужъ окончательно "неудобоусвояемыя", занимаются
какими-то весьма путанными промыслами, врод<u>e</u> добычи свинца изъ таинственныхъ
горныхъ рудъ, ловлей и копчен<u>i</u>емъ форели, пойманной въ горныхъ р<u>e</u>чкахъ,
какой-то самод<u>e</u>льной охотой -- то силками, то какими-то допотопными
мултуками, живутъ въ неописуемыхъ шалашахъ и мирно уживаются даже и съ
басмачами. Въ Сванет<u>i</u>и они д<u>e</u>йствуютъ организованн<u>e</u>е: сколотили артели по
добыч<u>e</u> экспортныхъ и очень дорогихъ древесныхъ породъ -- врод<u>e</u> сампита --
торгуютъ съ сов<u>e</u>тской властью "въ порядк<u>e</u> товарообм<u>e</u>на", им<u>e</u>ютъ свои
пулеметныя команды. Сов<u>e</u>тская власть сампитъ принимаетъ, товары сдаетъ, но
въ горы предпочитаетъ не соваться и д<u>e</u>лаетъ видъ, что все {281} обстоитъ въ
порядк<u>e</u>. Это -- то, что я самъ видалъ. Мои пр<u>i</u>ятели -- участники
многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ ботаническихъ и прочихъ
экспедиц<u>i</u>й -- разсказывали вещи, еще бол<u>e</u>е интересныя. Экспедиц<u>i</u>й этихъ
сейчасъ расплодилось нев<u>e</u>роятное количество. Для ихъ участниковъ -- это
способъ отдохнуть отъ сов<u>e</u>тской жизни. Для правительства -- это глубокая
разв<u>e</u>дка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ
будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мн<u>e</u>
разсказывали о ц<u>e</u>лыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайг<u>e</u> и окруженныхъ сторожевыми
пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближен<u>i</u>и вооруженныхъ отрядовъ -- и
село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и р<u>e</u>дко
выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американск<u>i</u>е граммофоны,
японск<u>i</u>я винтовки и японская мануфактура.
По всей видимости, въ одно изъ такихъ селъ пробралась и семья
Акульшина. Въ такомъ случа<u>e</u> ему, конечно, н<u>e</u>тъ никакого смысла торчать въ
лагер<u>e</u>. Прижметъ за горло какого-нибудь чекиста, отберетъ винтовку и пойдетъ
въ обходъ Он<u>e</u>жскаго озера, на востокъ, къ Уралу. Я бы не прошелъ, но
Акульшинъ, в<u>e</u>роятно, пройдетъ. Для него л<u>e</u>съ -- какъ своя изба. Онъ найдетъ
пищу тамъ, гд<u>e</u> я погибъ бы отъ голода, онъ пройдетъ по м<u>e</u>стамъ, въ которыхъ
я бы запутался безвыходно и безнадежно... Своимъ урокомъ дж<u>i</u>у-джитсу я,
конечно, сталъ соучастникомъ уб<u>i</u>йства какого-нибудь заз<u>e</u>вавшагося чекиста:
едва-ли чекистъ этотъ им<u>e</u>етъ шансы уйти живьемъ изъ дубовыхъ лапъ
Акульшина... Но жизнь этого чекиста меня ни въ какой степени не
интересовала. Мн<u>e</u> самому надо бы подумать объ оруж<u>i</u>и для поб<u>e</u>га... И, кром<u>e</u>
того, Акульшинъ -- свой братъ, товарищъ по родин<u>e</u> и по несчастью. Н<u>e</u>тъ,
жизнь чекиста меня не интересовала.
Акульшинъ тяжело поднялся:
-- Ну, а пока тамъ до хорошей жизни -- по<u>e</u>демъ г..... возить...
Да, до "хорошей жизни" его еще много остается...
"КЛАССОВАЯ БОРЬБА"
Какъ-то мы съ Акульшинымъ выгружали нашу добычку въ л<u>e</u>су, верстахъ въ
двухъ отъ Медгоры. Вс<u>e</u> эти дни съ с<u>e</u>веро-востока дулъ тяжелый морозный
в<u>e</u>теръ, но сейчасъ этотъ в<u>e</u>теръ превращался въ бурю. Сосны гнулись и
скрип<u>e</u>ли, тучи сн<u>e</u>жной пыли засыпали дорогу и л<u>e</u>съ. Акульшинъ сталъ
торопиться.
Только что усп<u>e</u>ли мы разгрузить наши сани, какъ по л<u>e</u>су, приближаясь къ
намъ, прошелъ низк<u>i</u>й и тревожный гулъ: шла пурга. Въ н<u>e</u>сколько минуть и
л<u>e</u>съ, и дорога исчезли въ хаос<u>e</u> мятели. Мы почти ощупью, согнувшись въ три
погибели, стали пробираться въ Медгору. На открытыхъ м<u>e</u>стахъ в<u>e</u>теръ почти
сбивалъ съ ногъ. Шагахъ въ десяти уже не было видно ничего. Безъ Акульшина я
запутался бы и замерзъ. Но онъ шелъ ув<u>e</u>ренно, ведя на поводу тревожно
фыркавшую и упиравшуюся лошаденку, {282} то нащупывая ногой заносимую
сн<u>e</u>гомъ колею дороги, то ор<u>i</u>ентируясь, ужъ Богъ его знаетъ, какимъ л<u>e</u>снымъ
чутьемъ.
До Медгоры мы брели почти часъ. Я промерзъ насквозь. Акульшинъ все
время оглядывался на меня: "уши-то, уши потрите"... Посов<u>e</u>товалъ с<u>e</u>сть на
сани: все равно въ такой пург<u>e</u> никто не увидитъ, но я чувствовалъ, что если
я усядусь, то замерзну окончательно. Наконецъ, мы уперлись въ обрывистый
берегъ р<u>e</u>чушки Кумсы, огибавшей территор<u>i</u>ю управленческаго городка. Отсюда
до третьяго лагпункта оставалось версты четыре. О дальн<u>e</u>йшей работ<u>e</u> нечего
было, конечно, и думать... Но и четыре версты до третьяго лагпункта -- я,
пожалуй, не пройду.
Я предложилъ намъ обоимъ завернуть въ кабинку монтеровъ. Акульшинъ
сталъ отказываться: "а коня-то я куда д<u>e</u>ну?" Но у кабинки стоялъ маленьк<u>i</u>й
почти пустой дровяной сарайчикъ, куда можно было поставить коня. Подошли къ
кабинк<u>e</u>.
-- Вы ужъ безъ меня не заходите, подержите, я съ конемъ справлюсь...
Одному, незнакомому, заходить какъ-то неподходяще.
Я сталъ ждать. Акульшинъ распрягъ свою лошаденку, завелъ ее въ сарай,
старательно вытеръ ее клочкомъ с<u>e</u>на, накрылъ какой-то дерюгой: я стоялъ, все
больше замерзая и злясь на Акульшина за его возню съ лошаденкой. А лошаденка
ласково ловила губами его грязный и рваный рукавъ. Акульшинъ сталъ засыпать
ей с<u>e</u>но, а я примирился со своей участью и думалъ о томъ, что вотъ для
Акульшина эта лагерная кляча -- не "живой инвентарь" и не просто "тягловая
сила", а живое существо, помощница его трудовой мужицкой жизни... Ну какъ же
Акульшину не становиться кулакомъ? Ну какъ же Акульшину не становиться
б<u>e</u>льмомъ въ глазу любого совхоза, колхоза и прочихъ предпр<u>i</u>ят<u>i</u>й
соц<u>i</u>алистическаго типа?...
Въ кабинк<u>e</u> я, къ своему удивлен<u>i</u>ю, обнаружилъ Юру -- онъ удралъ со
своего техникума, гд<u>e</u> онъ промышлялъ по плотницкой части. Рядомъ съ нимъ
сид<u>e</u>лъ Пиголица, и слышались разговоры о тангенсахъ и котангенсахъ.
Акульшинъ истово поздоровался съ Юрой и Пиголицей, попросилъ разр<u>e</u>шен<u>i</u>я
погр<u>e</u>ться и сразу направился къ печк<u>e</u>. Я протеръ очки и обнаружилъ, что,
кром<u>e</u> Пиголицы и Юры, въ кабинк<u>e</u> больше не было никого. Пиголица конфузливо
сталъ собирать со стола как<u>i</u>я-то бумаги. Юра сказалъ:
-- Постой, Саша, не убирай. Мы сейчасъ мобилизнемъ старшее покол<u>e</u>н<u>i</u>е.
Ватикъ, мы тутъ съ тригонометр<u>i</u>й возимся, требуется твоя консультац<u>i</u>я...
На мою консультац<u>i</u>ю расчитывать было трудно. За четверть в<u>e</u>ка,
прошедшихъ со времени моего экстерничан<u>i</u>я на аттестатъ зр<u>e</u>лости, у меня ни
разу не возникла необходимость обращаться къ тригонометр<u>i</u>и, и тангенсы изъ
моей головы выв<u>e</u>трились, повидимому, окончательно: было не до тангенсовъ.
Юра же математику проходилъ въ германской школ<u>e</u> и въ н<u>e</u>мецкихъ терминахъ.
Произошла н<u>e</u>которая путаница въ терминахъ. Путаницу эту мы кое-какъ
расшифровали. Пиголица поблагодарилъ меня:
-- А Юра-то взялъ надо мною, такъ сказать, шефство по {283} части
математики, -- конфузливо объяснилъ онъ, -- наши-то старички -- тоже
зубрятъ, да и сами-то не больно много понимаютъ...
Акульшинъ повернулся отъ печки къ намъ:
-- Вотъ это, ребята, -- д<u>e</u>ло, что хоть въ лагер<u>e</u> -- а все же учитесь.
Образованность -- большое д<u>e</u>ло, охъ, большое. Съ образован<u>i</u>емъ -- не
пропадешь.
Я вспомнилъ объ Авд<u>e</u>ев<u>e</u> и высказалъ свое сомн<u>e</u>н<u>i</u>е. Юра сказалъ:
-- Вы, знаете что -- вы намъ пока не м<u>e</u>шайте, а то времени у Саши
мало...
Акульшинъ снова отвернулся къ своей печк<u>e</u>, а я сталъ ковыряться на
книжной полк<u>e</u> кабинки. Тутъ было н<u>e</u>сколько популярныхъ руководствъ по
электротехник<u>e</u> и математик<u>e</u>, какой-то толстый томъ сопротивлен<u>i</u>я
матер