что не обращали внимания.
Я молчал, она улыбнулась своему размышлению.
- "Бегущая по волнам"! - сказала Биче, откидываясь и трогая полумаску,
лежащую у нее на коленях. - Отец очень стар. Не знаю, кто старше - он или
его трость; он уже не ходит без трости. Но деньги мы получили. Теперь, на
расстоянии всей огромной, долго, бурно, счастливо и содержательно прожитой
им своей жизни, - образ моей матери все яснее, отчетливее ему, и память о
том, что связано с ней, - остра. Я вижу, как он мучается, что "Бегущая по
волнам" ходит туда-сюда с мешками, затасканная воровской рукой. Я взяла чек
на семь тысяч... Вот-вот, читаю в ваших глазах: "Отважная, смелая"... Дело в
том, что в Гезе есть, - так мне кажется, конечно, - известное уважение ко
мне. Это не помешает ему взять деньги. Такое соединение чувств называется
"психологией". Я навела справки и решила сделать моему старику сюрприз. В
Лиссе, куда указывали мои справки, я разминулась с Гезом всего на один день;
не зная, зайдет он в Лисс или отправится прямо в Гель-Гью, - я приехала сюда
в поезде, так как все равно он здесь должен быть, это мне верно передали.
Писать ему бессмысленно и рискованно, мое письмо не должно быть в этих
руках. Теперь я готова удивляться еще и еще, сначала, решительно всему, что
столкнуло нас с вами. Я удивляюсь также своей откровенности - не потому,
чтобы я не видела, что говорю с джентльменом, но... это не в моем характере.
Я, кажется, взволновалась. Вы знаете легенду о Фрези Грант?
- Знаю.
- Ведь это - "Бегущая". Оригинальный город Гель-Гью. Я очень его люблю.
Строго говоря, мы, Сениэли, - герои праздника: у нас есть корабль с этим
названием "Бегущая по волнам"; кроме того, моя мать родом из Гель-Гью; она -
прямой потомок Вильямса Гобса, одного из основателей города.
- Известно ли вам, - сказал я, - что корабль переуступлен Брауну так же
мнимо, как ваш отец продал его Гезу?
- О да! Но Браун ни при чем в этом деле. Обязан сделать все Гез. Вот и
Ботвель.
Приближаясь, Ботвель смотрел на нас между фигур толпы и, видя, что мы,
смолкнув, выжидательно на него смотрим, поторопился дойти.
- Представьте, что случилось, - сказала ему Биче. - Наш новый знакомый,
Томас Гарвей, плавал на "Бегущей" с Гезом. Гез здесь или скоро будет здесь.
Она не прибавила ничего больше об этой истории, предоставляя мне, если
я хочу сам, сообщить о ссоре и преступлении Геза. Меня тронул ее такт;
коротко подтвердив слова Биче, я умолчал Ботвелю о подробностях своего
путешествия.
Биче сказала:
- Меня узнали случайно, но очень, очень сложным путем. Я вам расскажу.
Тут мы пооткровенничали слегка.
Она объяснила, что я знаю ее задачу в подлинных обстоятельствах.
- Да, - сказал Ботвель, - мрачный пират преследует нашу Биче с кинжалом
в зубах. Это уже все знают; настолько, что иногда даже говорят, если нет
другой темы.
- Смейтесь! - воскликнула Биче. - А мне, без смеха, предстоит
мучительный разговор!
- Мы вместе с Гарвеем войдем к Гезу, - сказал Ботвель, - и будем при
разговоре.
- Тогда ничего не выйдет. - Биче вздохнула. - Гез отомстит нам всем
ледяной вежливостью, и я останусь ни с чем.
- Вас не тревожит.. - Я не сумел кончить вопроса, но девушка отлично
поняла, что я хочу сказать.
- О-о! - заметила она, смерив меня ясным толчком взгляда. - Однако ночь
чудес затянулась. Нам идти, Ботвель. - Вдруг оживясь, засмеявшись так, что
стала совсем другой, она написала в маленькой записной книжке несколько слов
и подала мне.
- Вы будете у нас? - сказала Биче. - Я даю вам свой адрес. Старая
красивая улица, старый дом, два старых человека и я. Как нам поступить? Я
вас приглашаю к обеду завтра.
Я поблагодарил, после чего Биче и Ботвель встали. Я прошел с ними до
выходных дверей зала, теснясь среди маскарадной толпы. Биче подала руку.
- Итак, вы {<i>все</i>} помните? - сказала она, нежно приоткрыв рот и смотря с
лукавством. - Даже то, что происходит на набережной? (Ботвель улыбался, не
понимая.) Правда, память - ужасная вещь! Согласны?
- Но не в данном случае.
- А в каком? Ну, Ботвель, это все стоит рассказать Герде Торнстон. Ее
надолго займет. Не гневайтесь, - обратилась ко мне девушка, - я должна
шутить, чтобы не загрустить. Все сложно! Так все сложно. Вся жизнь! Я сильно
задета в том, чего не понимаю, но очень хочу понять. Вы мне поможете завтра?
Например, - эти два платья. Тут есть вопрос! До свиданья.
Когда она отвернулась, уходя с Ботвелем, ее лицо, - как я видел его
профиль, - стало озабоченным и недоумевающим. Они прошли, тихо говоря между
собой, в дверь, где оба одновременно обернулись взглянуть на меня; угадав
это движение, я сам повернулся уйти. Я понял, как дорога мне эта, лишь
теперь знакомая девушка. Она ушла, но все еще как бы была здесь.
Получив град толчков, так как шел всецело погруженный в свои мысли, я,
наконец, опамятовался и вышел из зала по лестнице, к боковому выходу на
улицу. Спускаясь по ней, я вспомнил, как всего час назад спускалась по этой
лестнице Дэзи, задумчиво теребя бахрому платья, и смиренно, от всей души
пожелал ей спокойной ночи.
Глава XXIV
Захотев есть, я усмотрел поблизости небольшой ресторан, и хотя трудно
было пробиться в хмельной тесноте входа, я кое-как протиснулся внутрь. Все
столы, проходы, места у буфета были заняты; яркий свет, табачный дым, песни
среди шума и криков совершенно закружили мое внимание. Найти место присесть
было так же легко, как продеть канат в игольное отверстие. Вскоре я отчаялся
сесть, но была надежда, что освободится фут пространства возле буфета, куда
я тотчас и устремился, когда это случилось, и начал есть стоя, сам наливая
себе из наспех откупоренной бутылки. Обстановка не располагала
задерживаться, В это время за спиной раздался шум спора. Неизвестный человек
расталкивал толпу, протискиваясь к буфету и отвечая наглым смехом на
возмущение посетителей. Едва я всмотрелся в него, как, бросив есть, выбрался
из толпы, охваченный внезапным гневом: этот человек был Синкрайт.
Пытаясь оттолкнуть меня, Синкрайт бегло оглянулся; тогда, задержав его
взгляд своим, я сказал:
- Добрый вечер! Мы еще раз встретились с вами! Увидев меня, Синкрайт
был так испуган, что попятился на толпу. Одно мгновение весь его вид выражал
страстную, мучительную тоску, желание бежать, скрыться, - хотя в этой
тесноте бежать смогла бы разве лишь кошка.
- ФУ, фу! - сказал он наконец, отирая под козырьком лоб тылом руки. - Я
весь дрожу! Как я рад, как счастлив, что вы живы! Я не виноват, клянусь! Это
- Гез. Ради бога, выслушайте, и вы все узнаете! Какая это была безумная
ночь! Будь проклят Гез; я первый буду вашим свидетелем, потому что я
решительно ни при чем!
Я не сказал ему еще ничего. Я только смотрел, но Синкрайт, схватив меня
за руку, говорил все испуганнее, все громче. Я отнял руку и сказал:
- Выйдем отсюда.
- Конечно... Я всегда...
Он ринулся за мной, как собака. Его потрясению можно было верить тем
более, что на "Бегущей", как я узнал от него, ожидали и боялись моего
возвращения в Дагон. Тогда мы были от Дагона на расстоянии всего пятидесяти
с небольшим миль. Один Бутлер думал, что может случиться худшее.
Я повел его за поворот угла в переулок, где, сев на ступенях запертого
подъезда, выбил из Синкрайта всю умственную и словесную пыль - относительно
моего дела. Как я правильно ожидал, Синкрайт, видя, что его не ударили,
скоро оправился, но говорил так почтительно, так подобострастно и
внимательно выслушивал малейшее мое замечание, что эта пламенная бодрость
дорого обошлась ему.
Произошло следующее.
С самого начала, когда я сел на корабль, Гез стал соображать, каким
образом ему от меня отделаться, удержав деньги. Он строил разные планы. Так,
например, план - объявить, что "Бегущая по волнам" отправится из Дагона в
Сумат. Гез думал, что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом
порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение, после
отплытия из Лисса, стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно
твердил: "Будет неудача с этим проклятым Гарвеем".
- Я чувствовал его нежную любовь, - сказал я, - но не можете ли вы
объяснить, отчего он так меня ненавидит?
- Клянусь вам, не знаю! - вскричал Синкрайт. - Может быть... трудно
сказать. Он видите ли, суеверен.
Хотя мне ничего не удалось выяснить, но я почувствовал умолчание. Затем
Синкрайт перешел к скандалу. Гез поклялся женщинам, что я приду за стол, так
как дамы во что бы то ни стало хотели видеть "таинственного", по их словам,
пассажира и дразнили Геза моим презрением к его обществу. Та женщина,
которую ударил Гез, держала пари, что я приду на вызов Синкрайта. Когда
этого не случилось, Гез пришел в ярость на всех и на все. Женщины плыли в
Гель-Гью; теперь они покинули судно. "Бегущая" пришла вчера вечером. По
словам Синкрайта, он видел их первый раз и не знает, кто они. После сражения
Гез вначале хотел бросить меня за борт, и стоило больших трудов его
удержать. Но в вопросе о шлюпке капитан рвал и метал. Он помешался от
злости. Для успеха этой затеи он готов был убить сам себя.
- Здесь, - говорил Синкрайт, - то есть когда вы уже сели в лодку,
Бутлер схватил Геза за плечи и стал трясти, говоря: "Опомнитесь! Еще не
поздно. Верните его!" Гез стал как бы отходить. Он еще ничего не говорил, но
уже стал слушать. Может быть, он это и сделал бы, если бы его крепче
прижать. Но тут явилась дама, - вы знаете...
Синкрайт остановился, не зная, разрешено ли ему тронуть этот вопрос. Я
кивнул. У меня был выбор спросить: "Откуда появилась она?" - и тем, конечно,
дать повод счесть себя лжецом - или поддержать удобную простоту догадок
Синкрайта. Чтобы покончить на втором, я заявил:
- Да. И вы не могли понять?!
- Ясно, - сказал Синкрайт, - она была с вами, но как? Этим мы все были
поражены. Всего минуту она и была на палубе. Когда стало нам дурно от
испуга, - что было думать обо всем этом? Гез снова сошел с ума. Он хотел
задержать ее, но как-то произошло так, что она миновала его и стала у трапа.
Мы окаменели. Гез велел спустить трап. Вы отъехали с ней. Тогда мы кинулись
в вашу каюту, и Гез клялся, что она пришла к вам ночью в Лиссе. Иначе не
было объяснения. Но после всего случившегося он стал так пить, как я еще не
видал, и твердил, что вы все подстроили с умыслом, который он узнает
когда-нибудь. На другой день не было более жалкого труса под мачтами сего
света, чем Гез. Он только и твердил что о тюрьме, каторжных работах и
двадцать раз в сутки учил всех, что и как говорить, когда вы заявите на
него. Матросам он раздавал деньги, поил их, обещал двойное жалованье, лишь
бы они показали, что вы сами купили у него шлюпку.
- Синкрайт, - сказал я после молчания, в котором у меня наметился
недурной план, полезный Биче, - вы крепко ухватились за дверь, когда я ее
открыл...
- Клянусь! .. - начал Синкрайт и умолк на первом моем движении. Я
продолжал:
- Это {<i>было</i>}, а потому бесполезно извиваться. Последствия не требуют
комментариев. Я не упомяну о вас на суде при одном условии.
- Говорите, ради бога; я сделаю все!
- Условие совсем не трудное. Вы ни слова не скажете Гезу о том, что
видели меня здесь.
- Готов промолчать сто лет: простите меня!
- Так. Где Гез - на судне или на берегу?
- Он съехал в небольшую гостиницу на набережной. Она называется "Парус
и Пар". Если вам угодно, я провожу вас к нему.
- Думаю, что разыщу сам. Ну, Синкрайт, пока что наш разговор кончен.
- Может быть, вам нужно еще что-нибудь от меня?
- Поменьше пейте, - сказал я, немного смягченный его испугом и
рабством. - А также оставьте Геза.
- Клянусь... - начал он, но я уже встал, Не знаю, продолжал он сидеть
на ступенях подъезда или ушел в кабак. Я оставил его в переулке и вышел на
площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я
спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему в
гостиницу.
Движение уменьшалось. Толпа расходилась; двери запирались. Из сумерек
высоты смотрела на засыпающий город "Бегущая по волнам", и я простился с
ней, как с живой.
Разыскав гостиницу, куда меня пригласил Кук, я был проведен к нему,
застав его в постели. При шуме Кук открыл глаза, но они снова закрылись. Он
опять открыл их. Но все равно спал. По крайнему усилию этих спящих, тупо
открытых глаз я видел, что он силится сказать нечто любезное. Усталость,
надо быть, была велика. Обессилев, Кук вздохнул, пролепетал, узнав меня:
"Устраивайтесь", - и с треском завалился на другой бок.
Я лег на поставленную вторую кровать и тотчас закрыл глаза. Тьма стала
валиться вниз; комната перевернулась, и я почти тотчас заснул.
Глава XXV
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание -
рано встать - бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память
была пуста, как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор,
пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное
прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое
счастье, было всего половина десятого утра.
Я тихо оделся и, стараясь не разбудить своего хозяина, спустился в
общий зал, где потребовал крепкого чаю и письменные принадлежности. Здесь я
написал две записки: одну - Биче Сениэль, уведомляя ее, что Гез находится в
Гель-Гью, с указанием адреса; вторую - Проктору с просьбой вручить мои вещи
посыльному. Не зная, будет ли удобно напоминать Дэзи о ее встрече со мной, я
ограничился для нее в этом письме простым приветом. Отправив записки через
двух комиссионеров, я вышел из гостиницы в парикмахерскую, где пробыл около
получаса.
Время шло чрезвычайно быстро. Когда я направился искать Геза, было уже
четверть одиннадцатого. Стоял знойный день. Не зная улиц, я потерял еще
около двадцати минут, так как по ошибке вышел на набережную в ее дальнем
конце и повернул обратно. Опасаясь, что Гез уйдет по своим делам или
спрячется, если Синкрайт не сдержал клятвы, а более всего этого желая
опередить Биче, ради придуманного мной плана ущемления Геза, сделав его
уступчивым в деле корабля Сениэлей, - я нанял извозчика. Вскоре я был у
гостиницы "Парус и Пар", белого грязного дома, с стеклянной галереей второго
этажа, лавками и трактиром внизу. Вход вел через ворота, налево, по темной и
крутой лестнице. Я остановился на минуту собрать мысли и услышал торопливые,
догоняющие меня шаги. "Остановитесь!" - сказал запыхавшийся человек. Я
обернулся.
Это был Бутлер с его тяжелой улыбкой.
- Войдемте на лестницу, - сказал он. - Я тоже иду к Гезу. Я видел, как
вы ехали, и облегченно вздохнул. Можете мне не верить, если хотите. Побежал
догонять вас. Страшное, гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать
ему. Если я в чем виноват, то в том, {<i>почему</i>} ему нельзя было помешать. Вы
понимаете? Ну, все равно. Но я был на вашей стороне; это так. Впрочем, от
вас зависит - знаться со мной или смотреть как на врага.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во
мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: "Его рано судить".
Слова Бутлера звучали правильно; в них был и горький упрек себе и искренняя
радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я
молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики,
настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особого
внимания, я стал подыматься по лестнице, сказав Бутлеру:
- Я склонен вам верить; но не будем теперь говорить об этом. Мне нужен
Гез. Будьте добры указать, где его комната, и уйдите, потому что мне
предстоит очень серьезный разговор.
- Хорошо, - сказал он. - Вот идет женщина. Узнаем, проснулся ли
капитан. Мне надо ему сказать всего два слова; потом я уйду.
В это время мы поднялись на второй этаж и шли по тесному коридору с
выходом на стеклянную галерею слева. Направо я увидел ряд дверей, - четыре
или пять, - разделенные неправильными промежутками. Я остановил женщину.
Толстая крикливая особа лет сорока с повязанной платком головой и щеткой в
руках, узнав, что мы справляемся, дома ли Гез, бешено показала на
противоположную дверь в дальнем конце.
- Дома ли он - не хочу и не хочу знать! - объявила она, быстро
заталкивая пальцами под платок выбившиеся грязные волосы и приходя в
возбуждение. - Ступайте сами и узнавайте, но я к этому подлецу больше ни
шагу. Как он на меня гаркнул вчера! Свинья и подлец ваш Гез! Я думала он
меня стукнет. "Ступай вон!" Это - мне! Дома, - закончила она, свирепо
вздохнув, - уже стрелял. Я на звонки не иду; черт с ним; так он теперь
стреляет в потолок. Это он требует, чтобы пришли. Недавно опять пальнул.
Идите, и если спросит, не видели ли вы меня, можете сказать, что я ему не
слуга. Там женщина, - прибавила толстуха. - Развратник!
Она скрылась, махая щеткой. Я посмотрел на Бутлера. Он стоял, задумчиво
разглядывая дверь. За ней было тихо.
Я начал стучать, вначале постучав негромко, потом с силой. Дверь
шевельнулась, следовательно, была не на ключе, но нам никто не ответил.
- Стучите громче, - сказал Бутлер, - он, верно, снова заснул.
Вспомнив слова прислуги о женщине, я пожал плечами и постучал опять.
Дверь открылась шире; теперь между ней и притолокой можно было просунуть
руку. Я вдруг почувствовал, что там никого нет, и сообщил это Бутлеру.
- Там никого нет, - подтвердил он. - Странно, но правда. Ну что же,
давайте откроем.
Тогда я, решившись, толкнул дверь, которая, отойдя, ударилась в большой
шкап, и вошел, крайне пораженный тем, что Гез лежит на полу.
Глава XXVI
- Да, - сказал Бутлер после молчания, установившего смерть, - можно
было стучать громко или тихо - все равно. Пуля в лоб, точно так, как вы
хотели.
- Я подошел к трупу, обойдя его издали, чтобы не ступить в кровь,
подтекавшую к порогу из простреленной головы Геза.
Он лежал на спине, у стола, посредине комнаты, наискось к входу. На нем
был белый костюм. Согнутая правая нога отвалилась коленом к двери;
расставленные и тоже согнутые руки имели вид усилия приподняться. Один глаз
был наполовину открыт, другой, казалось, высматривает из-под неподвижных
ресниц. Растекавшаяся по лицу и полу кровь не двигалась, отражая, как лужа,
соседний стул; рана над переносицей слегка припухла. Гез умер не позже
получаса, может быть - часа назад. Большая комната имела неубранный вид. На
полу блестели револьверные гильзы. Диван с валяющимися на нем газетами,
пустые бутылки по углам, стаканы и недопитая бутыль на столе, среди сигар,
галстуков и перчаток; у двери - темный старинный шкап, в бок которому
упиралась железная койка с наспех наброшенным одеялом, - вот все, что я
успел рассмотреть, оглянувшись несколько раз. За головой Геза лежал
револьвер. В задней стене, за столом, было раскрытое окно.
Дверь, стукнувшись о шкап, отскочила, начав медленно закрываться сама.
Бутлер, заметив это, распахнул ее настежь и укрепил.
- Мы не должны закрываться, - резонно заметил он. - Ну что же, следует
идти звать, объявить, что капитан Гез убит, - убит или застрелился. Он
мертв.
Ни он, ни я не успели выйти. С двух сторон коридора раздался шум;
справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа,
дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул в дверь;
его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой к себе; почти тотчас
он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости,
поэтому я остался, как стоял, у стола. Бутлер, походив, сел; он был сурово
бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
Первым, как я упомянул, вбежал дородный человек. Он растерялся. Затем,
среди разом нахлынувшей толпы, - человек пятнадцати, - появилась молодая
женщина или девушка в светлом полосатом костюме и шляпе с цветами. Она тесно
была окружена и внимательно, осторожно спокойна. Я {<i>заставил</i>} себя узнать
ее. Это была Биче Сениэль, сказавшая, едва вошла и заметила, что я тут: "Эти
люди мне неизвестны".
Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза совершенно
схожий портрет, так как испуганно взглянул на меня. Итак, поразившись, мы
продолжали ее {<i>не знать</i>}. Она этого хотела, стало быть, имела к тому
причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все
эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся люди, я спросил Биче взглядом. "Нет", -
сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто
нелеп.
В то время как набившаяся толпа женщин и мужчин, часть которых стояла у
двери, хором восклицала вокруг трупа, - Биче, отбросив с дивана газеты, села
и слегка, стесненно вздохнула. Она держалась прямо и замкнуто. Она
постукивала пальцами о ручку дивана, потом, с выражением осторожно
переходящей грязную улицу, взглянула на Геза и, поморщась, отвела взгляд.
- Мы задержали ее, когда она сходила по лестнице, - объявил высокий
человек в жилете, без шляпы, с худым, жадным лицом. Он толкнул красную от
страха жену. - Вот то же скажет жена. Эй, хозяин! Гарден! Мы оба задержали
ее на лестнице!
- {<i>А вы</i>} кто такой? - осведомился Гарден, оглядывая меня. Это был
дородный человек, вбежавший первым.
Женщина, встретившая нас в коридоре, все еще была со щеткой. Она
выступила и показала на Бутлера, потом на меня.
- Бутлер и тот джентльмен пришли только что, они еще спрашивали - дома
ли Гез. Ну, вот - только зайти сюда.
- Я помощник убитого, - сказал Бутлер. - Мы пришли вместе; постучали,
вошли и увидели.
Теперь внимание всех было сосредоточено на Биче. Вошедшие объявили
Гардену, что пробегавший по двору мальчик заметил соскочившую из окна на
лестницу нарядную молодую даму. Эта лестница, которую я увидел, выглянув в
окно, вела под крышу дома, проходя наискось вверх стены, и на небольшом
расстоянии под окном имела площадку. Биче сделала движение сойти вниз, затем
поднялась наверх и остановилась за выступом фасада. Мальчик сказал об этом
вышедшей во двор женщине, та позвала мужа, работавшего в сарае, и когда они
оба направились к лестнице, послышался выстрел. Он раздался в доме, но где,
- свидетели не могли знать. Биче уже шла внизу, мимо стены, направляясь к
воротам. Ее остановили. Еще несколько людей выбежали на шум. Биче пыталась
уйти. Задержанная, она не хотела ничего говорить. Когда какой-то мужчина
вознамерился схватить ее за руку, она перестала сопротивляться и объявила,
что вышла от капитана Геза потому, что она была заперта в комнате. Затем все
поднялись в коридор и теперь не сомневались, что поймали убийцу.
Пока происходили все эти объяснения, я был так оглушен, сбит и
противоречив в мыслях, что, хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все же
еще раз спросил ее взглядом, незаметно для других, и тотчас ее взгляд мне
точно сказал: "нет". Впрочем, довольно было видеть ее безыскусственную
чуждость происходящему. Я подивился этому возвышенному самообладанию в таком
месте и при подавляющих обстоятельствах. Все, что говорилось вокруг, она
выслушивала со вниманием, видимо, больше всего стараясь понять, как
произошла неожиданная трагедия. Я подметил некоторые взгляды, которые как бы
совестились останавливаться на ее лице, так было оно не похоже на то, чтобы
ей быть здесь.
Среди общего волнения за стеной раздались шага; люди, стоявшие в
дверях, отступили, пропустив представителей власти. Вошел комиссар, высокий
человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.
- Кем был обнаружен труп? - спросил комиссар, оглядывая толпу.
Я, а затем Бутлер сообщили ему о своем мрачном визите.
- Вы останетесь. Кто хозяин?
- Я. - Гарден принес к столу стул, и комиссар сел; расставив колена и
опустив меж них сжатые руки, он некоторое время смотрел на Геза, в то время
как врач, подняв тяжелую руку и помяв пальцами кожу лба убитого,
констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса
назад.
Худой человек в жилете снова выступил вперед и, указывая на Биче
Сениэль, объяснил, как и почему она была задержана во дворе.
При появлении полиции Биче не изменила положения, лишь взглядом
напомнила мне, что я не знаю ее. Теперь она встала, ожидая вопросов;
комиссар тоже встал, причем по выражению его лица было видно, что он
признает редкость такого случая в своей практике.
- Прошу вас сесть, - сказал комиссар. - Я обязан составить
предварительный протокол. Объявите ваше имя.
- Оно останется неизвестным, - ответила Биче, садясь на прежнее место.
Она подняла голову и, начав было краснеть, прикусила губу.
Комиссар сказал:
- Хозяин, удалите всех, останутся - вы, дама и вот эти два джентльмена.
Неизвестная, объясните ваше поведение и присутствие в этом доме.
- Я ничего не объясню вам, - сказала Биче так решительно, хотя мягким
тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел на нее.
В это время все, кроме Биче, Гардена, меня и Бутлера, покинули комнату.
Дверь закрылась. За ней слышны были шепот и осторожные шаги любопытных.
- Вы отказываетесь отвечать на вопрос? - спросил комиссар с той дозой
официального сожаления к молодости и красоте главного лица сцены, какая была
отпущена ему характером его службы.
- Да. - Биче кивнула. - Я отказываюсь отвечать. Но я желаю сделать
заявление. Я считаю это необходимым. После того вы или прекратите допрос,
или он будет продолжаться у следователя.
- Я слушаю вас.
- Конечно, я непричастна к этому несчастью или преступлению. Ни здесь,
ни в городе нет ни одного человека, кто знал бы меня.
- Это - все? - сказал комиссар, записывая ее слова. - Или, может быть,
подумав, вы пожелаете что-нибудь прибавить? Как вы видите, произошло
убийство или самоубийство; мы, пока что, не знаем. Вас видели спрыгнувшей из
окна комнаты на площадку наружной лестницы. Поставьте себя на мое место в
смысле отношения к вашим действиям.
- Они подозрительны, - сказала девушка с видом человека, тщательно
обдумывающего каждое слово. - С этим ничего не поделаешь. Но у меня есть
свои соображения, есть причины, достаточные для того, чтобы скрыть имя и
промолчать о происшедшем со мной. Если не будет открыт убийца, я, конечно,
буду вынуждена дать свое - о! - очень несложное показание, но объявить - кто
я, теперь, со всем тем, что вынудило меня явиться сюда, - мне нельзя. У меня
есть отец, восьмидесятилетний старик. У него уже был удар. Если он прочтет в
газетах мою фамилию, это может его убить.
- Вы боитесь огласки?
- Единственно. Кроме того, показание по существу связано с моим именем,
и, объявив, в чем было дело, я, таким образом, все равно что назову себя.
- Так, - сказал комиссар, поддаваясь ее рассудительному, ставшему
центром настроения всей сцены тону. - Но не кажется ли вам, что, отказываясь
дать объяснение, вы уничтожаете существенную часть дознания, которая,
конечно, отвечает вашему интересу?
- Не знаю. Может быть, даже - нет. В этом-то и горе. Я должна ждать. С
меня довольно сознания непричастности, если уж я не могу иначе помочь себе.
- Однако, - возразил комиссар, - не ждете же вы, что виновный явится и
сам назовет себя?
- Это как раз единственное, на что я надеюсь пока. Откроет себя, или
откроют его.
- У вас нет оружия?
- Я не ношу оружия.
- Начнем по порядку, - сказал комиссар, записывая, что услышал.
Глава XXVII
Пока происходил разговор, я, слушая его, обдумывал, как отвести это, -
несмотря на отрицающие преступление внешность и манеру Биче, - яркое и
сильное подозрение, полное противоречий. Я сидел между окном и столом,
задумчиво вертя в руках нарезной болт с глухой гайкой. Я механически взял
его с маленького стола у стены и, нажимая гайку, заметил, что она
свинчивается. Бутлер сидел рядом. Рассеянный интерес к такому странному
устройству глухого конца на болте заставил меня снять гайку. Тогда я увидел,
что болт этот высверлен и набит до краев плотной темной массой, напоминающей
засохшую краску. Я не успел ковырнуть странную начинку, как, быстро
подвинувшись ко мне, Бутлер провел левую руку за моей спиной к этой вещи,
которую я продолжал осматривать, и, дав мне понять взглядом, что болт
следует скрыть, взял его у меня, проворно сунув в карман. При этом он
кивнул. Никто не заметил его движений. Но я успел почувствовать легкий запах
опиума, который тотчас рассеялся. Этого было довольно, чтобы я испытал
обманный толчок мыслей, как бы бросивших вдруг свет на события утра, и
второй, вслед за этим, более вразумительный, то есть сознание, что желание
Бутлера скрыть тайный провоз яда ничего не объясняет в смысле убийства и
ничем не спасает Биче. Мало того, по молчанию Бутлера относительно ее имени,
- а как я уже говорил, портрет в каюте Геза не оставлял ему сомнений, - я
думал, что хотя и не понимаю ничего, но будет лучше, если болт исчезнет.
Оставив Биче в покое, комиссар занялся револьвером, который лежал на
полу, когда мы вошли. В нем было семь гнезд, их пули оказались на месте.
- Можете вы сказать, чей это револьвер? - спросил Бутлера комиссар.
- Это его револьвер, капитана, - ответил моряк. - Гез никогда не
расставался с револьвером.
- Точно ли это его револьвер?
- Это его револьвер, - сказал Бутлер. - Он мне знаком, как кофейник -
повару.
Доктор осматривал рану. Пуля прошла сквозь голову и застряла в стене.
Не было труда вытащить ее из штукатурки, что комиссар сделал гвоздем. Она
была помята, меньшего калибра и большей длины, чем пуля в револьвере Геза;
кроме того - никелирована.
- Риверс-бульдог, - сказал комиссар, подбрасывая ее на ладони. Он
опустил пулю в карман портфеля. - Убитый не воспользовался своим кольтом.
Обыск в вещах не дал никаких указаний. Из карманов Геза полицейские
вытащили платок, портсигар, часы, несколько писем и толстую пачку
ассигнаций, завернутых в газету. Пересчитав деньги, комиссар объявил
значительную сумму: пять тысяч фунтов.
- Он не был ограблен, - сказал я, взволнованный этим обстоятельством,
так как разрастающаяся сложность события оборачивалась все более в худшую
сторону для Биче.
Комиссар посмотрел на меня, как в окно. Он ничего не сказал, но был
крепко озадачен. После этого начался допрос хозяина, Гардена.
Рассказав, что Гез останавливается у него четвертый раз, платил хорошо,
щедро давал прислуге, иногда не ночевал дома и был, в общем, беспокойным
гостем, Гарден получил предложение перейти к делу по существу.
- В девять часов моя служанка Пегги пришла в буфет и сказала, что не
пойдет на звонки Геза, так как он вчера обошелся с ней грубо. Вскоре
спустился капитан, изругал меня, Пегги и выпил виски. Не желая с ним
связываться, я обещал, что Пегги будет ему служить. Он успокоился и пошел
наверх. Я был занят расчетом с поставщиком и, часов около десяти, услышал
выстрелы, не помню - сколько. Гез угрожал, уходя, что звонить больше он не
намерен, - будет стрелять. Не знаю, что было у него с Пегги, - пошла она к
нему или нет. Вскоре снова пришла Пегги и стала рыдать. Я спросил, что
случилось. Оказалось, что к Гезу явилась дама, что ей страшно не идти и
страшно идти, если Гез позвонит. Я выпытал все же, что она идти не намерена,
и, сами знаете, пригрозил. Тут меня еще рассердили механики со "Спринга":
они стали спрашивать, сколько трупов набирается к вечеру в моей гостинице. Я
пошел сам и увидел капитана стоящим на галерее с этой барышней. Я ожидал
криков, но он повернулся и долго смотрел на меня с улыбкой. Я понял, что он
меня просто не видит.
Я стал говорить о стрельбе и пенять ему. Он сказал: "Какого черта вы
здесь?" Я спросил, что он хочет. Гез сказал: "Пока ничего". И они оба прошли
сюда. Поставщик ждал; я вернулся к нему. Затем прошло, должно быть, около
получаса, как снова раздался выстрел. Меня это начало беспокоить, потому что
Гез был теперь не один. Я побежал наверх и, представьте, увидел, что жильцы
соседнего дома (у нас общий двор) спешат мне навстречу, а среди них эта
неизвестная барышня. Дверь Геза была раскрыта настежь. Там стояли двое:
Бутлер, - я знаю Бутлера, - и с ним вот они. Я заглянул, увидел, что Гез
лежит на полу, потом вошел вместе с другими.
- Позовите женщину, Пегги, - сказал комиссар. Не надо было далеко
ходить за ней, так как она вертелась у комнаты; когда Гарден открыл дверь,
Пегги поспешила вытереть передником нос и решительно подошла к столу.
- Расскажите, что вам известно, - предложил комиссар после обыкновенных
вопросов: как зовут и сколько лет.
- Он умер, я не хочу говорить худого, - торжественно произнесла Пегги,
кладя руку под грудь. - Но только вчера я была так обижена, как никогда. С
этого все началось.
- Что началось?
- Я не то говорю. Он пришел вчера поздно; да, - Гез. Комнату он, уходя,
запер, а ключ взял с собой, почему я не могла прибрать. Я еще не спала; я
слышала, как он стучит наверху: идет, значит, домой. Я поднялась приготовить
ему постель и стала делать тут, там - ну, что требуется. Он стоял все время
спиной ко мне, пьяный, а руку держал в кармане, за пазухой. Он все
поглядывал, когда я уйду, и вдруг закричал: "Ступай прочь отсюда!" Я
возразила, конечно (Пегги с достоинством поджала губы, так что я представил
ее лицо в момент окрика), я возразила насчет моих обязанностей. "А это ты
видела?" - закричал он. То есть видела ли я стул. Потому что он стал махать
стулом над моей головой. Что мне было делать? Он мужчина и, конечно, сильнее
меня. Я плюнула и ушла. Вот он утром звонит...
- Когда это было?
- Часов в восемь. Я бы и минуты заметила, знай кто-нибудь, что так
будет. Я уже решила, что не пойду. Пусть лучше меня прогонят. Я свое дело
знаю. Меня обвинять нечего и нечего.
- Вы невинны, Пегги, - сказал комиссар. - Что же было после звонка?
- Еще звонок. Но как все верхние ушли рано, то я знала, кто такой меня
требует.
Биче, внимательно слушавшая рассказ горячего пятипудового женского
сердца, улыбнулась. Я был рад видеть это доказательство ее нервной силы.
Пегги продолжала:
- ... стал звонить на разные манеры и все под чужой звонок; сам же он
звонит коротко: раз, два. Пустил трель, потом начал позвякивать добродушно и
- снова своим, коротким. Я ушла в буфет, куда он вскоре пришел и выпил, но
меня не заметил. Крепко выругался. Как его тут не стало, хозяин начал
выговаривать мне: "Ступайте к нему, Пегги; он грозит изрешетить потолок", -
палить то есть начнет. Меня, знаете, этим не испугаешь. У нас и не то
бывает. Господин комиссар помнит, как в прошлом году мексиканцы заложили
дверь баррикадой и бились: на шестерых - три..
- Вы храбрая женщина, Пегги, - перебил комиссар, - но это дело
прошедшее. Говорите об этом.
- Да, я не трус, это все скажут. Если мою жизнь рассказать, - будет
роман. Так вот, начало стучать там, у Геза. Значит, всаживает в потолок
пули. И вот, взгляните...
Действительно, поперечная толстая балка потолка имела такой вид, как
если бы в нее дали залп. Комиссар сосчитал дырки и сверил с числом найденных
на полу патронов; эти числа сошлись. Пегги продолжала:
- Я пошла к нему; пошла не от страха, пошла я единственно от жалости.
Человек, так сказать, не помнит себя. В то время я была на дворе, а потому
поднялась с лестницы от ворот. Как я поднялась, слышу - меня окликнули. Вот
эта барышня; извините, не знаю, как вас зовут. И сразу она мне понравилась.
После всех неприятностей вижу человеческое лицо. "У вас остановился капитан
Вильям Гез? - так она меня спросила. - В каком номере он живет?" Значит,
опять он, не выйти ему у меня из головы и, тем более, от такого лица. Даже
странно было мне слушать. Что ж! Каждый ходит, куда хочет. На одной веревке
висит разное белье. Я ее провела, стукнула в дверь и отошла. Гез вышел.
Вдруг стал он бледен, даже задрожал весь; потом покраснел и сказал: "Это вы!
Это вы! Здесь!" Я стояла. Он повернулся ко мне, и я пошла прочь. Ноги
тронулись сами, и все быстрее. Я думала: только бы не услышать при
посторонних, как он заорет свои проклятия! Однако на лестнице я
остановилась, - может быть, позовет подать или принести что-нибудь, но этого
не случилось. Я услышала, что они, Гез и барышня, пошли в галерею, где
начали говорить, но что - не знаю. Только слышно: "Гу-гу, гу-гу, гу-гу".
Ну-с, утром без дела не сидишь. Каждый ходит, куда хочет. Я побыла внизу, а
этак через полчаса принесли письма маклеру из первого номера, и я пошла
снова наверх кинуть их ему под дверь; постояла, послушала: все тихо. Гез не
звонит. Вдруг - бац! Это у него выстрел. Вот он какой был выстрел! Но мне
тогда стало только смешно. Надо звонить по-человечески. Ведь видел, что я
постучала; значит приду и так. Тем более, это при посторонних. Пришла нижняя
и сказала, что надо подмести буфет: ей некогда. Ну-с, так сказать, Лиззи
всегда внизу, около хозяина; она - туда, она - сюда, и, значит, мне надо
идти. Вот тут, как я поднялась за щеткой, вошли наверх Бутлер с джентльменом
и опять насчет Геза: "Дома ли он?" В сердцах я наговорила лишнее и прошу
меня извинить, если не так сказала, только показала на дверь, а сама скорее
ушла, потому что, думаю, если ты меня позвонишь, так знай же, что я не
вертелась у двери, как собака, а была по своим делам. Только уж работать в
буфете не пришлось, потому что навстречу бежала толпа. Вели эту барышню.
Вначале я думала, что она сама всех их ведет. Гарден тоже прибежал сам не
свой. Вот когда вошли, - я и увидела... Гез готов.
Записав ее остальные, ничего не прибавившие к уже сказанному, различные
мелкие показания, комиссар отпустил Пегги, которая вышла, пятясь и кланяясь.
Наступила моя очередь, и я твердо решил, сколько будет возможно, отвлечь
подозрение на себя, как это ни было трудно при обстоятельствах,
сопровождавших задержание Биче Сениэль. Сознаюсь, - я ничем, конечно, не
рисковал, так как пришел с Бутлером, на глазах прислуги, когда Гез уже был в
поверженном состоянии. Но я надеялся обратить подозрение комиссара в новую
сторону, по кругу пережитого мною приключения, и рассказал откровенно, как
поступил со мной Гез в море. О моем скрытом, о том, что имело значение лишь
для меня, комиссар узнал столько же, сколько Браун и Гез, то есть ничего.
Связанный теперь обещанием, которое дал Синкрайту, я умолчал об его активном
участии. Бутлер подтвердил мое показание. Я умолчал также о некоторых вещах,
например, о фотографии Биче в каюте Геза и запутанном положении корабля в
руках капитана, с целью сосредоточить все происшествия на себе. Я говорил,
тщательно обдумывая слова, так что заметное напряжение Биче при моем
рассказе, вызванное вполне понятными опасениями, осталось напрасным. Когда я
кончил, прямо заявив, что шел к Гезу с целью требовать удовлетворения, она,
видимо, поняла, как я боюсь за нее, и в тени ее ресниц блеснуло выражение
признательности.
Хотя флегматичен был комиссар, давно привыкший к допросам и трупам, мое
сообщение о себе, в связи с Гезом, сильно поразило его. Он не однажды
переспросил меня о существенных обстоятельствах, проверяя то, другое
сопутствующими показаниями Бутлера. Бутлер, слыша, что я рассказываю,
умалчивая о появлении неизвестной женщины, сам обошел этот вопрос, очевидно
понимая, что у меня есть основательные причины молчать. Он стал очень
нервен, и комиссару иногда приходилось направлять его ответы или вытаскивать
их клещами дважды повторенных вопросов. Хотя и я не понимал его тревоги, так
как оговорил роль Бутлера благоприятным для него упониманием о, в сущности,
пассивной, даже отчасти сдерживающей роли старшего помощника, - он, быть
может, встревожился как виновный в недонесении. Так или иначе, Бутлер стал
говорить мало и неохотно. Он потускнел, съежился. Лишь один раз в его лице
появилось неведомое живое участие,