ил свою очаровательную улыбку, которая тут же
перемагнитилась на лицо девушки. -- Я должен обязательно отвечать, -- сказал
он, -- или мне предоставляется право выбора, например, сохранять страшную
тайну?
-- Мне кажется, следуя нормальному этикету, вы должны объясниться! --
определилась девушка.
-- Извините, но я не в гостях, мы на нейтральной территории и потому...
-- Хорошо! -- оборвала собеседника Юля, и в ее голосе выказалась
упрямая гордячка. -- Пусть будет, как вам хочется. -- И она сделала вид, что
ей абсолютно безразлична тема начатого разговора.
-- И все-таки вам не безразлично -- буду от-вечать я или нет?!
-- Может... -- Юля призадумалась, -- это именно так.
-- Тогда я лучше отвечу?
-- Попробуйте, -- задумчиво проговорила девушка.
-- В таком случае... Гм... Да... -- запнулся, начавши было говорить,
молодой человек, набираясь решительности, -- ваш отец приглашал меня в
гости...
-- Помочь порешать задачки, -- оборвала его девушка.
-- Нет. То есть да, но... решение задачек не являлось, как я
догадываюсь...
-- Отец предложил вам жениться на мне?
-- Да, -- сказал молодой человек и озадаченно обронив заметно
взволнованную паузу, уточнил -- то есть нет...
-- Так что же?
-- Василий Федорович намекнул мне об этом...
-- Я не думаю, что нам необходимо больше встречаться, -- коротко
сказала девушка.
Она сразу же ушла.
Уличные фонари будто косились на молодого человека, небрежно освещая
переулок напря-женными клочьями света. Ее каблуки отстучали вниз по
лестнице. Лестница увела девушку в ла-биринты метро.
<b>Гости</b>
Это происходило около двух часов дня, того самого дна, который
ознаменовался началом...
-- Миша, мне некого было больше пригласить, кроме вас, -- наспех
объяснился перед мо-лодым человеком профессор. -- Извините.
-- Что произошло, Василий Федорович?
-- Я все объясню, не волнуйтесь.
-- Почему именно здесь, в этом переулке и такая спешка встречи? Ничего
не понимаю. Че-стное слово, Василий Федорович. Что-то случилось невероятное?
-- Погодите, Миша, с догадками! -- бегло остановил молодого человека
Аршиинкин-Мертвяк. -- Скажите: вы помните тот журнал?
-- Какой? Их бесчисленное множество!
-- Тот самый, который вы невзначай почи-тывали у меня на кухне, в тот
вечер, помните?
-- Ну, помню, был какой-то журнал, -- сказал Миша. "Ерунда какая-то,
причем тот журнал", -- подумал он про себя.
-- Пожалуй, не название журнала меня привело сюда, а название его
статьи, "Обратная сторона" -- помните?
-- Что-то припоминаю... -- задумался нена долго молодой человек, --
кажется, там описы-валась какая-то фирма, которая реабилитировала, или
что-то вроде этого, мужеподобных и наоборот -- в нормальных, кажется, путем
исправ-ления психики. Но причем здесь статья? -- озадачился еще больше
молодой человек.
-- Правильно, -- тут же согласился профессор,--и статья не причем, но
фирма! Вы помните мой коротенький спор с Юлей по поводу содер-жания работы
"Обратной стороны"?
-- Не припоминаю в деталях, но в общих чертах да.
-- Понимаете, Миша... Как бы вам это правильнее объяснить... Я долго
выискивал возможность попасть в эту фирму, потому как, меня, как
профессионала, плюс нарекания дочери, весьма заинтересовала правильность,
если хотите, со-циальная юридичность в подобной форме ре-шать сложнейшую
проблему. "Обратная сто-рона" -- довольно труднодоступная фирма для человека
с улицы, не пораженного болезнью по-ла. Но, все-таки, мне удалось, буквально
двумя часами назад, договориться о встрече с ее пред-ставителем. Понимаете?!
-- То, что вы договорились о встрече и вашу заинтересованность -- я
понимаю, Василий Федорович, но!
-- Какой вы недогадливый, Миша! -- заботливо похлопал по плечу молодого
человека про-фессор (если бы молодой человек оказался по-внимательнее, то он
бы обязательно заметил, что профессор сейчас нервничает, то и дело искоса
поглядывает по сторонам и будто недоверчиво ощупывает собственные кисти рук,
словно проверяя принадлежат ли ему они, его ли это руки), -- помните
предостережения Юли?
-- Не помню.
-- Она говорила, что если могут избавить кого-то от психического неуюта
-- прибывать в теле мужчины, но страдать желанием иметь обличие женщины и
наоборот -- то есть, помочь обрести общепринятое сознание себя, то есть,
полная или приличная вероятность, соблазн, лазейка и для обратного эффекта!
-- Хорошо! Возможно это так, но я все равно ничего не понимаю, Василий
Федорович. Что должен делать я? Ворваться в фирму и потребовать, чтобы вас
туда пропустили, так вы уже договорились об этом. Может мне необходимо их
побить, но...
-- Это уже ближе, но бить никого не надо, Миша. Я вас очень прошу, --
профессор взглянул на часы,-- через пятнадцать минут мне на-значена встреча,
сопроводите меня в эту фирму.
-- Телохранителем? Что же вы сразу не сказали. Это нетрудно, но что вам
бояться, Василий Федорович, это же вполне официальная фирма.
-- Так-то оно так, но "Береженого -- Бог бе-режет" -- как говорится.
-- Боитесь, профессор?
-- В себе я уверен, но Юлины фантазии, при-знаться, немного навеивают
на меня некоторые сомнения, а потом, такая труднодоступность! Остается
думать, что в жизни всякое бывает.
-- Все-таки вы чудной, Василий Федорович, надо полагать, эта фирма
где-то здесь поблизости?
-- Мы стоим возле нее, Миша...
...
Вечером этого же дня Юля обыкновенно ожидала возвращение отца из
университета.
На циферблате настенных часов стрелки отследили восемь, половину
девятого, но в пятнадцать минут десятого часы развели стрелками, будто
руками в стороны, не ведая, будто удивившись, почему от них отстает хозяин.
Юля выключила телевизор, подошла к окну, и оглядевши настораживавшийся
на ночь двор, потянула за специальные веревочки и захлопнула шторы.
Затем она взглянула на телефон, приблизилась к нему, осторожно занесла
руку над аппаратом и несколько мгновений казалось ей, что телефон вот-вот
зазвонит, но он молчал.
"Исправен ли?" -- подумалось девушке и она скоро сняла трубку и
прислушалась к ней -- "Гудок есть", Юля положила трубку на место.
И тут раздался и в самом деле звонок!
Девушка схватила трубку, но неуклюже и аппарат свалился с тумбочки на
пол.
Звонок повторился дважды подряд. Теперь только Юля сообразила, что
звонят в дверь, а не по телефону, и она поспешила в прихожую.
-- Добрый вечер, -- сказала, кажется, незна-комая женщина, объявившаяся
на пороге, когда Юля открыла дверь. -- Мне можно пройти?
-- А вы кто? -- озадаченно поинтересовалась девушка.
-- Я -- Юсман Виктория Леонидовна, кан-дидат психологических наук. Я
работаю в Уни-верситете. Мы знакомы с Василием Федоровичем.
-- Да... Я припоминаю что-то, -- задумчиво проговорила девушка.
"Наверно, это и есть из-бранница папы -- промыслилось ей. -- Дачный поселок,
и... по-моему я присутствовала на защите ее диссертации?"
-- Мне можно войти? -- будто поинтересовалась женщина.
-- Конечно, проходите, -- спохватилась девушка, -- но папы еще нет.
-- А вы Юля? -- утвердительно спросила гостья, после того как,
по-приглашению, молча прошла в гостиную комнату и уселась в предложенное
хозяйкой кресло.
-- Да, вы не ошибаетесь.
-- А что это у вас телефон валяется на полу, поломался?
-- Нет. Мое неосторожное движение.
-- Бывает, -- будто одобрила Виктория Леонидовна.
-- К сожалению, папы еще нет, -- напомнила девушка и тут же уточнила:
-- Вы же к нему?
-- Нет. Скорее по его поводу.
-- Как это понимать?
-- Мне необходимо с вами серьезно переговорить, Юля.
-- О чем? -- поинтересовалась девушка, хотя ей подумалось, что она
понимает смысл данного визита. "Такая пришла не удочерять -- у нее свои
планы и стиль, хорош папа!"
-- Честно говоря, мне трудно об этом говорить вам, сейчас должна
подъехать еще одна женщина, думаю, что тогда мне будет легче объясниться.
-- Вы как будто меня к чему-то готовите? Что за внезапная вечерняя
таинственность?
-- Не стану скрывать, я и в самом деле, как вы правильно догадываетесь,
подготавливаю вас.
-- К чему?
-- Жизнь штука сложная. Вы, человек взрослый и умный...
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Все-таки, давайте дождемся Веру.
-- Вера -- это и есть та самая женщина, которая должна подъехать?
-- Именно так.
Наступило произвольное молчание: Юля сидела так же как и гостья в
кресле напротив, их разделял низенький журнальный столик.
И вот раздался непродолжительный, но какой-то, как показалось девушке,
вкрадчивый звонок в дверь и Юля внутренне насторожилась. "Может, они
собрались делить моего отца?" -- думала она, -- "А где же все-таки он сам?
Непонятно, ничего непонятно!.."
-- Это Вера, -- сказала Юсман.
-- А почему вы так уверены в этом? -- удивилась уверенности гостьи
девушка.
-- Должна быть она, если, конечно же, к вам не имеет кто-либо
обыкновения приходить в гости в такое время.
-- Но ведь здесь живет еще и мой отец, и это может быть он, скорее
всего! -- определилась Юля, обрадовавшись про себя, что сейчас должно многое
проясниться.
-- Нет, -- категорически заявила Юсман, -- это никак не может быть
Василий Федорович!
-- А что так? -- съехидничала немного в тоне своего голоса девушка,
приостановившись у выхода из гостиной, -- вы бы не хотели с ним встречаться?
-- Нет, это не так, Юля. Просто... -- заговорила сбивчивыми
расстановками Юсман, -- он..., именно он..., сейчас прийти -- это
исклю-чено.
-- Ладно, -- определилась девушка, -- сейчас посмотрим! -- и она
поспешила в прихожую ко входной двери.
"Почему эта женщина так уверена, что отец, именно папа, сейчас прийти
не может?" -- по пути в прихожую думалось Юле, -- "Либо она знает, где он,
либо успокаивает себя надеждой на желаемое, либо..."
Юля, даже не посмотревши в глазок, машинально-ловкими движениями
открыла входную дверь: на пороге стояла какая-то, теперь уж точно --
совершенно не знакомая девушке женщина.
Выглядела она лет на сорок пять, хотя, возможно, была и моложе:
довольно плотненькая, невысокого роста, волосы редкие, цвета свежей
ржавчины, коротко подстрижены. Лицо округлое, отчего ее лоб воспринимался
заметно ужатым в висках.
При виде этой женщины возникало состояние, будто она только что наелась
чего-то жирного и сладкого, а руки и губы не вымыла. Ее серый утепленный
плащ, казалось, распахнула нараспашку массивная грудь. Но в общем, эта
женщина понималась подвижной, прочно стоящей на ногах.
-- Что с моим папой?! -- тут же требовательно спросила девушка, и эта
взволнованная фраза, которая бесцеремонно обнажила внутреннее волнение Юли,
словно преградила путь в квартиру очередному гостю.
Женщина на пороге оторопело смотрела в глаза хозяйке квартиры, наконец:
-- Он болен, -- сказала она.
-- Вы что, издеваетесь?! -- немного подкрикнула в голосе девушка.
-- Нет. Он действительно болен, Юля, -- услышала за своей спиной
девушка.
Юля повернулась назад: сказанное принадлежало Юсман, которая тоже,
вслед за хозяйкой квартиры, вышла из гостиной.
-- Внезапно заболел, -- снова подтвердила Юсман и добавила: -- Это --
та самая Вера, которая должна была подъехать.
-- Проходите, -- сказала печально и медленно Юля женщине, стоящей на
пороге.
-- Да, но... -- начала было говорить женщина и загадочно замолчала.
-- Что? -- тут же задала вопрос ей девушка.
-- Дело в том, что я не одна, -- ответила Ве-ра и она молча повела
головой в сторону, указывая тем самым на присутствие там, чуть пониже
площадки этажа, на ступеньках лестничной клетки, еще кого-то, какого-то
человека, которого девушка никак не могла заметить, находясь в прихожей у
распахнутой входной двери.
-- Кто там? -- оживляясь, спросила Юля у Веры и не дожидаясь ответа,
потребовала для себя желаемого подтверждения, -- папа?! -- бы-ло воскликнула
она.
-- Нет. Это... молодой человек. Вы его знаете.
-- Кто? -- настороженно и пугливо забеспокоилась хозяйка квартиры.
-- Юленька! -- послышалось с лестничной клетки, -- ради бога, не
волнуйтесь, -- продол-жал говорить приближающийся голос. -- Это я. -- Сказал
он, объявившись возле Веры.
-- Миша? -- что-то соображая про себя, про-говорила девушка. -- Но что
делаете здесь вы?
-- Они сейчас тебе все объяснят, Юля, -- хо-лодно сказала Юсман.
Минут пятнадцать Юлю приводили в чувства, ибо девушке стало нехорошо
еще там, в при-хожей: у нее подкашивались ноги, кружилась голова, и она
постоянно повторяла одну и ту же фразу: "Что с моим отцом?.., Что с моим
отцом?.., Что с моим отцом?.."
Ее кое-как довели и усадили поудобнее в кресле в гостиной.
Больше всех беспокоился о происходящем молодой человек: он говорил
сердечно и волнуясь. Юсман же и Вера оставались хладнокров-но-тактичными,
они интонировали свои голоса и производили свои утешительные действия в
адрес хозяйки дома, будто сговорившись, словно контролировали себя по
инструкции хорошего тона.
Когда девушка немного пришла в себя и была способна выслушать и понять
-- ей все рассказали.
Несколько минут Юля молчала, потом по-просила всех оставить ее одну и
когда тяжело-весные гости вечера, такими показались девушке Вера, Виктория
Леонидовна и Миша, собрались было уходить, как Юля почему-то, остановила
Мишу:
-- Миша.
-- Да, Юленька.
-- Пожалуйста, останьтесь еще немного со мной.
-- Хорошо, Юленька -- я останусь. Вы... идите, -- коротко и довольно
сухо сказал молодой человек женщинам, тоже остановившимся в прихожей.
Виктория Леонидовна Юсман и Вера ушли. Теперь молодой человек и девушка
оставались в квартире одни.
Юля, медленно передвигаясь, предложила Мише пройти на кухню. Движения
ее рук будто парашютировались, иногда останавли-вались, зависали.
Оба молчали, пока Юля готовила чай. Миша непроизвольно и как-то
виновато посматривал на девушку.
-- Вы сегодня какой-то другой, Миша, -- наконец-то печально произнесла
девушка уже за питьем чая.
-- Мне кажется, я всегда был таким.
-- Неправда.
-- Разве что-то существенно заметно во мне иное, большее, нежели
переживание за вас, Юленька?
-- Вы сегодня ни одного разу не улыбнулись, Миша.
-- Хорошо. Я попробую, -- и молодой человек натужно обнажил на своем
лице улыбку.
-- Нет. Это улыбнулись не вы.
-- Но это я, Юленька, -- словно оправдываясь, сказал молодой человек,
заметно обеспокоившись, -- Я, -- улыбнулся, будто подтвердил он.
-- Во всяком случае, раньше вы улыбались не так, Миша. Ведь мне совсем
не захотелось улыбнуться вам в ответ. Хотя... Весь мир теперь для меня -- не
так.
-- А хотите, я вам прочту стихотворение, Юленька?
-- О чем?
-- О стихах не говорят, их... читают.
-- Хорошо. Почитайте..., пожалуйста, -- за-думчиво согласилась девушка.
Молодой человек аккуратно отставил недопитую чашку чая в сторону и,
облокотившись одной рукой на подоконник, а другой о край кухонного стола,
рассматривая что-то в ночном кухонном окне, заговорил:
Похоже, капает листва:
Распластанные
капли
листьев...
А я у свежего листа
Бумаги белой.
Так же -- вместе:
Бумага,
Я -- мой парк раздумий.
Бумаги много очернило
Любовно
Едкое чернило.
Но осень, разве же в ином?
Она, слезится за окном,
Она -- воятель мертвых мумий!
К живому тянется всегда,
Но откровенная беда:
В ее любви,
В дождливых ласках --
Живые умирают краски...
Люблю, люблю я белый лист,
Глядишь, и лист уже не чист...
Что,
Все способно изменить?
Лишь то,
Что может все губить?
Всегда, везде,
И даже в ласках
Рождаются
И гибнут краски...
-- Откуда?.. Откуда вы эти стихи знаете? -- немного помолчавши после
того, как молодой человек закончил чтение, настороженно спросила девушка.
-- Стихи принадлежат всем и сочиняют их все от какого-нибудь лица,
выражая, -- сказал молодой человек.
-- А вы... гораздо сложнее, чем я думала, Миша. Но, все-таки..., это же
стихи моего папы, откуда они вам известны?
-- Здесь нет ничего таинственного, Юленька! Просто... ваш отец как-то
подарил мне их. А вам подумалось что-то другое?
-- Нет. Скорее всего так. Но почему именно вы, вам? -- задала вопрос
Юля, будто самой себе вслух.
Молодой человек уловил это в интонации девушки и не стал отвечать.
-- А знаете, -- снова заговорила Юля, -- уже довольно поздно... --
определилась она.
-- Понимаю, конечно... я сейчас ухожу, -- торопливо оправдываясь,
сказал молодой человек.
-- Нет, нет!.. Вы меня не правильно поняли... Не так как я хотела, -- в
свою очередь оправдалась девушка, -- я имела ввиду -- "поздно", но это не
значит, что вам пора уходить. Скорее... Вам поздно уходить. Оставайтесь
спать здесь, у нас, я постелю вам в гостиной. Хорошо?
-- Хорошо, Юленька.
-- Вы остаетесь?
-- Да.
<b>
Обоюдное согласие</b>
На следующий день, утром, Юля чувствовала себя уставшей так, будто
ребенку запретили входить в излюбленную комнату, но все-таки, переспавши с
несчастьем, бедою отца, девушка могла теперь произвести более взвешенный
анализ случившегося.
Но вдруг, еще одевая халат в своей комнате, ей послышалось, что кто-то
находится в папином кабинете...
Осторожно вышла она из спальни, остано-вилась и прислушалась к закрытой
двери напротив. Девушке мнительно казалось, что кто-то или что-то теперь
пристально притворяется тишиной.
И вот, действительно, и в самом деле послышалось шуршание бумаги и...
медленное движение... конечно же ящика стола!..
-- Кто там? -- негромко, сглатывая взволнованность, спросила Юля, не
решаясь открывать дверь в комнату отца, чтобы не спугнуть, возможно
возвращение счастья, (отец в кабинете -- почему-то, девушка была абсолютно
уверена в этом)!..
У нее на сердце было так же, как если бы это был там он, и в самом деле
-- отец.
Но снова сосредоточилась тишина.
Тогда девушка медленно и осторожно попятилась назад и ускользнула в
свою комнату, словно играя в прятки, прикрыла дверь -- пусть папа найдет.
Не через долго, отчетливо уловилось: кто-то, будто ощупывая каждый свой
шаг -- "точно" вышел из отцовского кабинета!..
Казалось, что молниеносно Юля распахнула дверь своей комнаты в прихожую
но..., застала уже уходящего в гостиную Мишу.
Молодой человек не заметил увидевшей его девушки и в следующее
мгновение скрылся в гостиной.
Вначале Юля сиротливо, обмануто оторопела, но вот разочарование словно
ударило поддых -- дыхание сводило, каждый вдох будто завязывался в узел в ее
груди, который с трудом развязывался при выдохе, а в глазах стекленели
беззвучные слезы.
Несколько минут спустя, девушка еще про-должала бороться со своим
внутренним волне-нием, как оттуда, из гостиной послышался те-лефонный звонок
и Юля стала всеми трудно-послушными силами души, которые были разворочены
теперь на тяжелые глыбы переживаний, сосредоточивать в себе срочно
понадобившуюся внимательность, вслушивалась в телефонный разговор молодого
человека с кем-то, отчего ее волнение подернулось хладно-кровным туманом,
остановилось в его леденя-щей вязкости и наконец растаяло, забылось, словно
девушка внезапно оставивши его объятья, отвернулась от него.
--..А втчи.ш.ту ...ше, -- не разобрать что, -- проснулась, -- быстрым
шепотом произнес Миша в гостиной по телефону и тут же заговорил через паузы
уже обыкновенно, не приглушая голоса. -- Да... Думаю, что нет... Мне очень
трудно осваиваться... Попробую, и надеюсь, что все получится... Я очень
благодарен вам... Конечно же так... Хочется верить... Вам -- да... Верю... А
как, что теперь будет с ним?.. Спасибо... Да, как и планировали... Нет, еще
не звонила... Я все понял... Понятно... Конечно... Согласен... Буду
продолжать игру!.. Кажется так... Да... До свидания...
Когда в гостиную входила Юля, молодой человек успел уже положить трубку
на аппарат -- он закончил свой разговор.
-- Доброе утро, -- пристальноприсматриваясь к Мише, сказала девушка и
присела, так же как и гость, в кресло.
-- Доброе утро, Юленька! -- тут же поспешил отреагировать в свою
очередь встречным приветствием Миша и постарался улыбнуться.
-- Нет, -- определенно рассматривая молодого человека, холодно, твердо
заметила Юля.
-- Что, Юленька? Что-то не так?
-- Вы совершенно разучились улыбаться, мне и теперь, все так же, как и
вчера, не захотелось улыбнуться вам в ответ. И вообще, вы стали каким-то
другим.
-- Что же все-таки изменилось?
-- Насколько я помню, вы... не проявляли такого мягкотелого характера,
а сейчас... честное слово, -- девушка нерешительно остановилась, -- а
впрочем, какая разница! -- предлагая переменить тему разговора, сказала она.
-- И все-таки? -- попытался настоять на ответе Миша.
-- Сейчас?.. -- Юля отчетливо выдержала паузу, -- вы больше походите на
моего папу, нежели на себя, каким я вас помню.
Несколько секунд молодой человек молчал, вежливо смотря в глаза
собеседнице.
-- Я стараюсь, хоть как-то, -- сказал он, -- сгладить ваше состояние, и
поверьте, это я делаю не специально, не в соответствии с этикетом, который
подразумевает разум -- сегодня я себя так веду и не могу уже быть другим.
Скорее, если я стану оставаться таким же как вы меня помните, то именно в
таком случае мне придется играть.
-- Боже... -- негромко, настороженно и уди-вленно произнесла девушка,
едва покачав головой по сторонам, -- вы даже стали говорить его языком.
-- Поверьте, это у меня получается произвольно.
-- Не надо оправдываться, Миша. Хорошо, что так, -- сказала девушка и
негромко всплакнула, опустивши лицо в свои ладони. Но тут же, будто
опомнилась, -- расскажите, как это произошло?
-- Честное слово, я не хотел бы вас больше, чем уже есть, травмировать.
-- Это ничего, -- аккуратно высморкавшись в носовой платок,
определилась девушка. -- Вчера, -- сказала она, -- я плохо соображала, все
казалось мне нереальным. Пожалуйста, расскажите, как это произошло, еще раз?
Как это вообще могло произойти?
-- На вопрос "как?", если вы настаиваете?
-- Да, я настаиваю!
-- Я могу повторить уже рассказанное вчера, но на вопрос "почему?"...
-- Его я задала скорее для себя, чем для вас.
-- Понимаю... -- задумчиво произнес молодой человек, -- хорошо, --
добавил он через паузу и... медленно стал рассказывать. -- Вчера днем...,
гм..., во второй половине дня я и ваш отец встретились в центре, по его,
вашего папы, предварительной инициативе на то.
-- Зачем? -- спросила девушка.
-- Понимаете, Юленька... -- ненадолго зап-нулся молодой человек в
поиске подходящего тона для последующего изложения событий, -- ваш отец
позвонил мне по поводу вас.
-- Меня? -- удивилась Юля.
-- Да, именно так.
-- Сейчас припоминаю, -- сказала девушка, -- вчера вы об этом говорили,
но подробности..., они совершенно потерялись.
-- Так вот, -- продолжал Миша, -- Василий Федорович позвонил мне и
сказал, что ему срочно необходимо встретиться со мной и что это касается,
"очень касается моей дочери" -- это его точные слова. Я не посмел отказать
ему в этом, хотя у меня и была намечена очередная тренировка -- я...
все-таки встретился с ним. ... И я услышал удивительное от него... Он
говорил довольно сбивчиво и волнительно. Дословно привести не могу, но
приблизительно следующее: вам, (то есть мне), необходимо срочно жениться на
Юле, потом еще что-то подобное, не помню. И наконец, Василий Федорович стал
тащить меня куда-то за руки, даже пытался схватить за ноги..., уже
собирались прохожие, а он продолжал выкрикивать, и я уже плохо разбирал, что
именно...
-- Прекратите! -- воскликнула девушка и Миша замолчал. Юля тихо
всхлипывала, пожимая красивыми изгибами плеч. -- Извините... Извините меня,
-- сказала она, -- что было потом?
-- Может... -- хотел было остановить свое повествование молодой
человек, но девушка оборвала его и потребовала:
-- Продолжайте... Что... -- Юля говорила сквозь всхлипы и слезы с
огромным трудом заставляя себя успокаиваться, -- было, -- она перевела снова
запнувшееся дыхание, -- дальше? Что... было дальше? -- повторила она свой
вопрос более отчетливо.
-- Хорошо, -- определился молодой человек и решился закончить коротко.
-- Кто-то вызвал скорую помощь, милицию, потом... -- молодой человек смолчал
несколько секунд, -- потом Василия Федоровича увезли в больницу... -- сказал
он и как бы спохватившись: добавил, -- в психиатрическую.
-- И все? -- тяжело переведя дыхание, уко-рительно спросила рассказчика
Юля.
Она почти успокоилась и теперь сидела и смотрела в упор на молодого
человека так, будто на что-то про себя решалась.
-- Это все, Юля, -- твердо обозначил молодой человек то, что он больше
ничего не знает.
-- Ладно, -- сказала девушка немного оживляясь, -- пусть так. Но тогда
как же вы,
Миша, объясните вчерашнее!?
-- Вы имеете ввиду Юсман и Веру? -- осторожно осведомился молодой
человек.
-- Да, -- отчеканила девушка, -- откуда появились они?!
-- Но все очень просто! Стечение обстоятельств! -- вежливо парировал
Миша.
-- И каковы же они, эти обстоятельства?
-- Дело в том, что когда увезли вашего отца в больницу, то я попытался
тут же дозвониться до вас, Юленька, чтобы все рассказать, но... ваш телефон
молчал, видимо вас не было дома.
-- В котором часу вы звонили? -- уточнила девушка.
-- Где-то, по-моему, около трех, в четвертом -- точнее сказать не могу.
-- В это время я была в университете, -- внезапно опечалившись,
подтвердила Юля, ее оживленность спадала на глазах.
-- Ну вот, видите, -- обрадовался Миша, -- и тогда я позвонил Виктории
Леонидовне.
-- Кто это? -- все так же печально и даже теперь безразлично спросила
девушка.
-- Юсман, которая вчера...
-- Да, я вспомнила. Но почему именно ей?
-- Так получилось: первый номер телефона в моей записной книжке,
попавшийся мне на глаза в той суматохе, принадлежал Виктории Леонидовне. Я
искал такого человека, который бы неплохо знал и меня и Василия Федоровича.
-- А вы откуда знаете Юсман, "неплохо", если не секрет?
-- Да так... -- замялся молодой человек.
-- Извините меня за глупый вопрос, Миша.
-- Ничего страшного, Юленька, -- опустивши глаза, подытожил умолчание
ответа молодой человек. -- Юсман, -- продолжил он, -- она, по счастливой
случайности, оказалась психологом, да еще имеющим, как я узнал от нее по
телефону, когда дозвонился ей, хорошую знакомую-психиатра, практикующего в
одном из психиатричес-ких заведений. Она попросила меня перезвонить ей через
полчаса. Я перезвонил и тут -- неожиданность! Та самая, знакомая Виктории
Леонидовны, Юсман дозвонилась ей, оказалась... В общем, игра судьбы да и
только -- Василий Федорович явился ее пациентом.
-- И эту знакомую зовут Вера?
-- Да, Юленька. Она, как Вы помните, вчера приходила, и она обещала
сегодня позвонить.
-- Но почему вы решили, Миша позвонить кому-нибудь, почему? Здравый
смысл подсказывает мне, что в такой ситуации, прежде всего, вы все-таки
должны были разыскать меня.
-- Да, но вас не оказалось!
-- Ну, и что!? Поехали бы в университет или непосредственно ко мне
домой, дождались бы!
-- Это сейчас легко говорить об этом, Юля, но вчера я испугался, что
Василия Федоровича..., что Василий Федорович... Я боялся за него и не хотел
медлить, больше я не знаю, что мне вам такое сказать, чтобы вы поняли,
почему я так поступил, -- сказал молодой человек и замолчал, виновато
опустивши голову, будто ожидая приговора.
-- Складная сказка, -- проговорила отрешенно девушка.
-- Зачем же вы так, Юленька? -- словно попросил о пощаде Миша, -- это
все правда.
-- Не обижайтесь, Миша. Я не имела ввиду не верить вам. Просто... --
Юля всхлипнула, -- я не желаю верить в это! -- вскричала она и тут же
успокоилась и взяла себя в руки.
-- Вы сегодня сходите со мной к папе? -- жа-лобно спросила молодого
человека девушка.
-- Да. Я провожу вас туда и обратно, если хотите, но...
-- Что... "но"?
-- Но я с ним встречаться не буду, -- определился Миша.
-- Почему? Вы чего-то боитесь?
-- Да, я боюсь.
-- Но чего? Если то, что вы рассказали так и есть, то о каком страхе
может идти речь?
-- Я боюсь не за себя, а за вашего отца: мое появление не исключено, но
все-таки может вызвать у него новый рецидив болезни. Думаю, что не стоит
рисковать.
-- Об этом я не подумала. Вы правы, Миша. Извините меня, пожалуйста.
-- Ничего страшного. Вас можно понять, Юленька.
Раздался телефонный звонок.
-- Можно я? -- спросил молодой человек у девушки разрешения на то,
чтобы самому снять трубку.
-- Конечно, -- согласилась Юля, и остановивши свой порыв к телефону,
вся насторожилась.
Миша снял трубку.
-- Алло, -- спокойно сказал он.-- Здравствуйте, -- потом он... помолчал
немного, выслушивая кого-то, и на секундочку прикрывши ладонью трубку,
шепнул в сторону девушки: -- это Вера. -- Юля не спеша и стараясь не
производить шума, аккуратно присела в кресло и снова целиком насторожилась.
-- Да, я знаю об этом, -- продолжал говорить по телефону Миша, -- извините,
Вера, одну минуточку... Я хотел спросить, Юленька очень волнуется, можно ли
ей сегодня посетить отца хотя бы не надолго?.. -- девушка крепко сцепила
свои руки. -- Понимаю, -- озадаченно проговорил молодой человек, отвечая
Вере, выслушавши ее ответ. -- Но... Как же тогда быть?... ... Что ж...
Постараюсь... Но... -- Миша мельком взглянул на Юлю. -- Сделаю все от меня
зависящее... До свидания, Вера, -- печально произнес последнюю фразу по
телефону молодой человек и положил трубку на аппарат.
...
Некоторое время Миша прохаживался по го-стиной, потом... медленно и
мягко присел в свое кресло.
-- Что же вы молчите? -- не выдержала на-растающей тяжести паузы
девушка.
-- К отцу вам сегодня... нельзя, -- подытожил свое молчание молодой
человек.
-- Я пойду. В какой он больнице? -- встрепенулась девушка и решительно
поднялась из кресла.
-- К нему вас не пустят сегодня и я полагаю... во многие ближайшие дни
тоже, -- остановил порыв девушки Миша и она... чуть-чуть еще постояв у
кресла, стала заметно обмякать и слабеть на глазах, словно надувная игрушка,
из которой выдернули пробку. В конце концов, девушка подкошенно рухнула в
кресло. -- Что вы?! Что с вами!? Юленька!! -- торопливо спрашивал Миша
девушку. В один прыжок он успел подскочить к ее креслу и уловить падающую в
него Юлю.
Нежно он похлопывал ее по щекам и не сильно встряхнул за плечи.
Юля пришла в себя.
-- Голова закружилась, я почти не спала, --
сухо проговорила она.
-- Слава Богу... Может, вам лучше прилечь? -- предложил молодой
человек..
-- Может и так, Миша.
С минуту они оба молчали.
-- Почему к нему нельзя? -- спросила Юля.
-- Он тяжело болен сейчас. Вера сказала, должен пройти кризис.
-- А когда он пройдет? -- задавая вопрос, девушка оперлась на плечи
молодому человеку. Миша сидел на корточках у ее ног.
-- Нам остается ждать, -- сказал он.
-- И надеяться, -- добавила его ответ девушка, -- как это обычно
говорят в таких случаях, -- пытаясь защититься улыбкой неудачно искривившей
ее приветливые губы, сказала она.
-- Не надо так, Юленька. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо,
обязательно. Я помогу вам, чем только смогу.
-- А знаете, -- грустно и задумчиво обратилась девушка к Мише, -- я
сейчас, только что, подумала... Можете вы остаться жить здесь, пока не
вернется папа.
Они смотрели глаза в глаза, словно угадывая намерения друг друга.
-- Вам покажется смешно или удивительно, Юленька, но я... только что
подумал об этом же, -- сказал Миша.
<b>Находка</b>
Сразу же после завтрака Миша ушел, как он объяснился, "на тренировку и
по делам", и Юля оставалась дома одна. Сегодня у девушки был выходной.
Вначале, ей вспомнилось -- она забыла спросить у Миши, что он делал в
папином кабинете и... с кем и о чем потом говорил по телефону, когда она
стояла в прихожей и справлялась со своими переживаниями? Девушка откровенно
посетовала на собственную неуклюжесть общения и забывчивость.
Потом Юля, проходя мимо двери в кабинет отца, остановилась возле нее и
долго, переполняемая печальными чувствами одиночества, не решалась на
действие, прислушивалась. В кабинете оставалась неподкупная для сомнений --
отчетливая тишина.
Продолжительно убеждая и объединяя себя в своем устремлении, Юля,
все-таки покорила отношение к двери у себя в душе, что позволило девушке
открыть эту дверь и наконец осторожно войти в кабинет.
Первое, что бросилось в глаза девушке, пер-вое, на чем остановился ее
изучающий расположение вещей и предметов в папиной комнате, взгляд, это не
задвинутый до конца один из ящиков стола.
Юля медленно приблизилась к столу: ящик едва заметно прищемил какую-то
книгу и потому оставался не полностью закрытым.
Девушка быстро наклонилась к столу, но замерла на мгновение...,
медленно и боязливо потянула она рукой подозрительный ящик на себя,
выдвинула его.
Она взяла в руки эту книгу, небрежно вмес-тившуюся в ящик при чьей-то
спешке или неаккуратности, и разлистнула ее в самом начале: "Дневник" --
завороженно понял девушка, -- "Папин дневник!"
Юля попятилась назад, перелистывая эту, довольно увесистую книгу и
машинально присела на папин диван.
"Но разве это возможно читать?!" -- подумала она и захлопнула дневник,
-- "А если... прочитав... я смогу помочь папе?" -- тут же появилась новая
мысль и стала сражаться с первой.
Несколько минут девушка сидела на диване практически неподвижно,
озадаченно. Она присутствовала в состоянии ребенка, когда родителей дома
нет, а он разыскал заветное варенье, которое запрещено есть без ведома, но
очень хочется, и в ребенке идет борьба воспитания и страсти.
В Юле победила страсть.
Она разлистнула дневник и начала прис-тально читать записи отца с
самого начала:
Мой дневник в приличной степени ретро-спективен, в нем я больше излагаю
и раздумываю всегда гораздо позже, чем те или иные события происходили в так
называемой общепринятой реальности.
Данные несоответствия временных плоскостей и помогают мне озадачивать
мой разум, вести эти записи.
Еще в ранней молодости я задумывался над тем, Что есть правильнее,
нет..., сказать будет гораздо точнее -- задумывался над тем: Что есть Ближе
мне самому относительно общества. По тому что социальная, общепринятая
правильность обязательно предусматривает канон, что-то
несдвигаемо-незыблимое, которое всегда является относительным кого-то или
чего-то, удобным кому-то или чему-то, необходимым как степень существования,
в данном случае существования тех, кто является хозяином правильности, их
существования. Но такое не всегда совпадало с моими видениями Мира.
Я же задумывался над тем: что есть ближе именно мне, а значит,
правильнее именно для меня, а не для всех.
Что есть ближе именно мне: совокупление чувств с разумом или разума с
чувствами?
Ответ на этот вопрос играл для меня существенную роль в жизни, ибо и
самой жизни-то моей как таковой могло бы не состояться, в духовном понимании
этого, если бы я не решил тогда поставленную перед собой задачу.
И я рассуждал приблизительно так: если предположить, что чувства
совокупляются с моим разумом, то родится дитя-эгоист, ограниченное пределами
собственных владений с болезненными притязаниями на еще не присвоенное.
Жить человеком, раздирающим свои слипшиеся глаза, прозревающим слепцом?
Но если предположить, что разум совокупляется с чувствами, тогда
появляется на свет зрячее дитя, но откровенно, осознанно прищурвающееся
чуть-чуть или же сильно, и тогда любой может признать его за своего.
Мне было ясно, что я выбираю разум, опло-дотворяющий чувства.
Но возникла проблема!
Где мне было взять разум, когда я, в те, юнценосные годы своей жизни,
жил в основном среди множества "однояйцовых" подростков, да и сам -- обладал
только лишь острыми или туповатыми лезвиями чувств и не больше.
Все-таки, всплески чувств формировали мой разум!
И однажды, мною, раз и навсегда, было ре-шено: я понял, что окружающие
меня тогда люди переводили свои чувства, формировали в разум открыто,
естественным для их понимания порядком, то есть, они излагали разум только в
известных, освоенных пределах своих чувств, которые лишь и являлись
аккумулятором появления разума, его поведения и порядка -- логической
развертки. Они не запоминали, не накапливали опыт, потому что выбалтывали
его, эмоционировали.
Для меня стало не секрет, что опыт остается и помнится лишь тогда,
когда он подкреплен не выброшенной энергией чувств во вне себя и любое
действо, которое не подкреплено не проявленной энергией чувств, способно
повториться опять в большей или меньшей степени, а значит проявить
повторение, даже повторения ошибок!
Я же для себя начал усваивать иной порядок вещей.
Да, так же как и у окружающих меня людей мой разум продолжали
формировать чувства, но я не делал этого открыто, я стал учиться
пере-плавлять свои чувства в разум скрытый, как его я условно именовал про
себя, и мои чувства все больше превращались из угнетателей и поработителей в
своеобразных доставщиков, прислугу, приносителей разума не проявленного,
разума скрытого, о котором я умел стойко молчать.
Позже пришло время, когда я сам оживлял те или иные чувства, вызывал их
с помощью скры-того разума, если находил пробел опыта, логики в последнем.
Чувства, подчиняясь разуму, лишь только в пределах его, найденного мною
пробела, проявляли себя и доставляли радость нового, осознанного осознания,
и там, где отсутствовал опыт, где когда-то зависал замеченный мною пробел,
туман в разуме -- становилось ясно и все понятно и это место моего разума
уже не требовало более прояснения, оно не тревожило, не досаждало, не
повторялось.
Я становился обладателем пространства, которым обладал пробел в моем
скрытом разуме, пространства, в котором помещался пробел и я заполнял его
прибывшим опытом, и пробел пе-реставал существовать навсегда.
Вероятность повтора одной и той же ошибки более не угрожала мне.
Я теперь не ожидал своих ошибок, а я намеренно совершал их сам и
потому-то они более не повторялись.
Состояла ли трудность в выявлении пробелов?
Нет!
Это было совершенно легко.
Дело в том, что мой скрытый разум походил на своеобразный остров,
который разрастался среди бесконечного, окружающего этот остров, единого
пробела, и я, как бы отсушивал, присваивал, отвоевывал с помощью моих
воинов-чувств пространство, которым владел пробел, и остров моего скрытого
разума увеличивался в размерах.
Как определял я, какое очередное пространство отвоевать у пробела, а
какое нет?
Эта механика была тоже не сложной. Ведь я только всасывал чувства те,
которые считал не-обходимыми -- остальные просто не возникали.
Пробел для меня значил ни что иное как сплошное сражение чувств. Лишь
те чувства, к которым я как-то выражал свои отношения и всасывались в меня,
и только они становились моим скрытым разумом.
По каким критериям я измерял свои отношения или не отношения к
чувствам?
И это оказывалось просто: если то, что встре-чалось, как-то
приближалось ко мне, напраши-валось, не имело ничего общего с моими
намерениями -- я отворачивался от этого и обяза-тельно забывал, не
реагировал; но, если встреча-лось то, что было мне необходимо в развитии
тела и души моих, и оно гармонировало с моими намерениями, не восхищало, не
страшило, н