е в первый раз видел подобных больных. Но то, что ждало его сейчас, было душераздинрающим. В келье, чья дверь представляла собой частую решетку, на куче зловонного хлама, ощерившись, лежала женщина, имевшая вид безумной -- волосы всконлочены, лицо и тело, видное сквозь разорванное плантье, исцарапаны до крови. Увидев пришедших, она как будто очнулась и снова начала завывать, теперь -- почти басом. Из ее горла вырывались крики, в которых можно было различить ругательства и богохульства. При этом тело больной извивалось, она загораживалась руками, словно пытаясь защититься от удара. Потом вдруг затихнла, будто удар все же достиг цели. Таких называют одержимыми. В перерывах между мунчительными припадками, лишающими их, кажется, всего человеческого, женщины ничем не отличаются от остальных. По их виду в обычные дни ничего заметить нельзя. Все это вполне относилось и к Акулине -- по словам настоятельницы -- очень красивой и спокойной. Отец вызвался помочь. Он вошел в келью, останонвился на пороге, осенил себя крестным знамением и несколько минут молился молча. Затем подошел к одернжимой и обратился к ней. Акулина повернула к нему лицо, окровавленное и покрытое синяками, изуродованное животным оскалом, выражающим ненависть. Отец опустился рядом с ней на колени и стал молиться вслух. Он просил Господа о том, чтобы тот простил тяжкие грехи несчастной. Настоянтельница и сестры недоуменно переглядывались, так как не знали за послушницей никаких грехов, тем более тяжких. Но в голосе отца звучала такая скорбь и увереннность, что становилось ясно, он знает, о чем просит. По мере того, как продолжались молитвы отца, взгляд Акулины прояснялся, вся ее фигура как-то преображанлась. Из зверя она на глазах превращалась в женщину. Несчастная даже пыталась стыдливо прикрываться, нантягивая лохмотья то на грудь, то на колени. Постепенно девушка совсем успокоилась. Казалось, невидимая рука сняла с нее груз ненависти и греха. Следующей была молитва отца "о здравии болящей рабы Божьей Акулины". Когда отец замолчал, Акулина имела вид здоровой. Отец три раза широко перекрестился, потом так же перекрестил Акулину и сказал: "Господь услышал мои молитвы. Она исцелилась. Казанская Божья Матерь дала ей отпущение грехов". Присутствовавшие при исцелении Акулины принянли происшедшее за чудо. Позже это событие было заненсено в монастырскую книгу с подробнейшим описанинем всех действий отца как подтверждение проявления милости Божьей к этой обители. "Пошел, мальчишка!" Сделаю небольшое отступление для того, чтобы понказать и некоторые другие случаи чудесных исцелений, к которым был причастен отец. По обыкновению, соншлюсь на свидетельства. Руднев: "Распутин несомненно обладал в сильной степени какой-то непонятной внутренней силой в смыснле воздействия на чужую психику, представлявшей род гипноза. Так, между прочим, мной был установлен ненсомненный факт излечения им припадков пляски св. Витта у сына близкого знакомого Распутина -- Симано-вича, студента Коммерческого института, причем все явления болезни исчезли навсегда после двух сеансов, когда Распутин усыплял больного". Симанович: "Мой сын домой вернулся через час. Он был излечен и счастлив. Болезнь больше не возобновинлась. Он рассказывал, что его лечение производилось Распутиным следующим образом. Распутин вышел к нему из своей комнаты, сел напротив него в кресло, опустил на его плечи свои руки, направил свой взгляд ему тверндо в глаза и сильно затрясся. Дрожь постепенно ослабенвала, и Распутин успокоился. Потом он вскочил и крикннул на него: "Пошел, мальчишка! Ступай домой, иначе я тебя выпорю". Мальчик вскочил, засмеялся и побежал домой. Я испытал силу Распутина также на себе. Уже много лет я был страстным игроком и проводил много ночей напролет за карточным столом. Я основал нескольнко карточных клубов. Однажды я так сильно увлекся игнрой, что трое суток подряд провел в клубе. Как раз в то время Распутин имел важное дело ко мне. Он звонил мне по телефону, приходил сам в клуб, но ничего не помогало. Когда мы наконец встретились, он спросил, что со мной случилось. Я сознался ему, что я много потенрял и не хотел прерывать игру. Распутин внимательно меня выслушал. Когда я закончил, он как-то странно улыбннулся и сказал: -- Я дам тебе деньги. Ступай играть. Я очень удивился его предложению и отказался игнрать на его деньги. -- Вместо того, чтобы проигрывать деньги, -- сказал Распутин, -- ты бы лучше купил себе новые мозги. Он пригласил меня сесть за стол и воскликнул повенлительно: -- Садись теперь, выпьем! Я последовал его приглашению. Распутин принес бунтылку вина и налил два стакана. Я хотел пить из моего стакана, но Распутин дал мне свой, затем он перемешал вино в обоих стаканах, и мы должны были его одновренменно выпить. После этого странного действия наступинло короткое молчание. Наконец Распутин заговорил: -- Знаешь что? Ты в свою жизнь больше не будешь играть. Конец этому. Ступай, куда хочешь! А я погляжу, исчезнешь ли ты еще раз на три дня. Пока он говорил, он все время смотрел мне напрянженно в глаза. Я испытывал какое-то неприятное, страннное чувство. После этого Распутин встал и оставил меня в заменшательстве одного. После этого я до смерти Распутина никогда не играл, хотя оставался владельцем карточных клубов. Также я не играл на скачках и сберегал этим много денег и времени. После его смерти прекратилось действие странного гипноза, и я опять начал играть". "Она не умрет" Воейков: "Всем приближенным царской семьи хороншо известен случай в Спале, когда доктора не находили способа помочь сильно страдавшему и стонавшему от болей Алексею Николаевичу. Как только по совету А.А. Вырубовой была послана телеграмма Распутину и был получен на нее ответ, боли стали утихать, темперантура стала падать, и в скором времени наследник понправился". У Джанумовой, жившей в Петрограде (происходило это в 1915 году), заболела в Киеве ее любимая племяннница Алиса. Отец узнал об этом и вызвался помочь. При этом пообещал, что Джанумовой не придется срочно, как она собиралась, ехать к племяннице. В дневнике Джанумовой о дальнейшем рассказано: "Тут произошло что-то странное, чего я никак объяснить не могу- Как ни стараюсь понять, ничего придумать не могу. Не знаю, что это было. Но я изложу все подробно, может быть, потом когда-нибудь подыщутся объяснения, а сейчас одно могу сказать -- не знаю. Он взял меня за руку. Лицо у него изменилось, стало как у мертвеца, желтое, воснковое и неподвижное до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только одни белки. Он резко рванул меня за руки и сказал глухо: -- Она не умрет, она не умрет, она не умрет. Потом выпустил руки, лицо приняло прежнюю окнраску. И продолжал начатый разговор, как будто ничего не было... Я собиралась вечером выехать в Киев, но понлучила телеграмму: "Алисе лучше температура упала". Я решила остаться еще на день. Вечером к нам приехал Распутин... Я показала ему телеграмму. -- Неужели ты этому помог? -- сказала я. -- Я же тебе сказал, что она будет здорова, -- убежн денно и серьезно ответил он. -- Ну, сделай еще раз так, как тогда, может быть, она совсем поправится. -- Ах ты, дурочка, разве я могу это сделать? То было не от меня, а свыше. И опять это сделать нельзя. Но я же сказал, что она поправится, чего ж ты беспокоишься?! Я недоумевала. В чудеса я не верю, но какое странное совпадение: Алиса поправляется. Что это значит? Лица его, когда он держал за руки, я никогда не забуду. Из живого оно стало лицом мертвеца, -- дрожь берет, как вспомню". "Не полюбишь -- не вылечишь" Коковцов: "Когда на Аптекарском острове 12 августа 1906 года произошел взрыв и ранены были дети Столынпина, вскоре по перевезении их в больницу Кальмей-стера явился Распутин и попросил разрешения посмотнреть больных и помолиться над ними. -- Ничего, все будет хорошо, -- сказал он. Так и вышло". Примечательна и история о том, как отец избавил Николая Второго от сильных болей в горле, с которынми не могли справиться доктора. Он отрезал воротник от своей сорочки и велел Николаю надевать на ночь этот воротник на шею. Вскоре боли прошли. Часто у отца спрашивали, как он умудряется узнанвать сразу, чем болен человек. Отец отвечал: -- Так ведь я в душу заглядываю. Без этого никак. А там Бог помогает. -- А если кто не верит в Бога? -- Тогда и ты про Бога не поминай, а главное -- полюби, узнай, от чего страдает человек. Не можешь полюбить -- и не вылечишь. Здесь же вернусь несколько назад и напомню случай появления отца в царском дворце для лечения царевича. Александра Федоровна до того момента ничего не знала о способностях отца. Он сам ими никогда не хвастался. Это я к тому, что описанные случаи (а я привела для краткости далеко не все) -- это только то, о чем было известно всем. О еще большем числе исцелений никто кроме непосреднственных участников так никогда и не узнает. Безумная любовь К рассказу об Акулине. Вскоре после исцеления Акулина попросила освобондить ее от обета послушания, почувствовав, что монаснтырская жизнь не позволит ей в достаточной степени выразить благодарность Господу. Она решила идти в мир и посвятить жизнь заботам о больных и нуждающихся. Так и сделала. (Здесь уместно сказать о том, что, поступая так, Аку-лина в точности претворила научения отца, хотя он ничего ей видимым образом не внушал, не объяснял. Идея о служении миру в миру составляла центральную часть взглядов отца.) Потом Акулина вошла в тесный кружок, сложившийнся возле отца. Уверена, что она не притворялась преданнной отцу, она и была таковой. Однако вспомним слова отца из его "Жития...": "Ах, враг хитрый ловит вообще спасающихся". Наступил день, когда духовная благодарнность Акулины за исцеление обернулась другим сильнным чувством -- совсем ке духовным. Она не скрывала этого, наоборот. Иногда казалось, что Акулина опять становится одержимой. Анна Александровна рассказывала мне, как это вынглядело со стороны. Акулина сидела у ног отца, не слуншая его протестов. Часами могла стоять перед ним на коленях, буквально переползая за ним из комнаты в комнату, не желая сесть на стул даже для того, чтобы поесть. Акулина целовала руки отца, но не со смиренинем, как можно было бы ждать от ученицы, а со сладонстрастием Магдалины. Акулина выхватывала у отца станкан с водой -- допить. И не просто допить, а непременнно с той самой стороны, с какой пил отец. Таскала понтихоньку из бельевой корзины ношеные вещи отца и т.п. Разумеется, отец никогда не преступал порога принличий в отношениях с бедной девушкой. Поступая так необдуманно (вернее, не в силах понступить иначе), Акулина стала предметом сплетен, зантянувших в свою паутину отца. Недоброжелатели зашепнтали по салонам, что отцу удалось привязать к себе денвушку после того, как под видом врачевания он изнансиловал ее в келье монастыря. И никого из тех, кто сманковал подробности этого в высшей степени гнусного измышления, не волновало, что ложь легко выйдет нанружу при малейшей попытке непредвзято вникнуть в суть события. Достаточно обратить внимание на то, что при исцелении Акулины присутствовала настоятельница и несколько монахинь, так как по монастырским правилам ни один мужчина не духовного звания не монжет быть допущен в келью послушниц без свидетелей. Существует и соответствующая запись, о которой я упонминала. Но кто слушает доводы разума, когда ум поглонщен злобой и завистью? Зная, сколько горьких минут доставила эта история отцу, я все же с сочувствием отношусь к несчастной Акулине. Возможно, потому, что именно ее попросила Александра Федоровна обмыть тело мертвого отца и умастить его раны благовониями. Можно только преднставить степень страдания Акулины, любящей души, в те минуты. Думаю, отец простил ее. Мне не дано такого права, но если бы было дано, я бы простила. Господин учитель А вот другая по роду история, но тоже очень важная для понимания всего происходившего вокруг отца. Я уже говорила, что отец грамоте обучен был, мягко говоря, не вполне. Первые уроки письма и чтения он начал брать в Петербурге. Учителем взялся быть (не знаю, по чьей рекомендации) тихий и очень порядочный ченловек по фамилии Лохтин. Надо заметить, что имени его я никогда не слышанла, к нему обращались "господин Лохтин" или "госпондин учитель". Отец-то, разумеется, был с ним, как и со всеми другими, на ты и звал просто по имени. Но понскольку он стеснялся заниматься при мне, да и при друнгих тоже, дверь его комнаты во время уроков плотно закрывалась. Интересно, что когда я спросила, как звали Лохти-на, у Анны Александровны, та, всегда чуткая и внимантельная, не смогла ответить. Меня нисколько не удивляло, что все (аристократы в том числе) называли отца по имени и отчеству -- Грингорий Ефимович. И в голову мою не приходила мысль, что, учитывая разницу в социальном положении нас -- крестьян Распутиных -- и их -- представителей лучших семей Российской империи, это странно. И только когнда я силилась узнать имя "господина учителя", я поняла -- он как личность не существовал даже для добрейшей Анны Александровны. Но насколько же она и все друнгие подпадали под силу натуры отца, если даже в разгонворах с третьими лицами называли его -- сибирского мужика -- по имени и отчеству. Ольга Владимировна Зато имя жены господина учителя я знаю очень хонрошо. Ольга Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и подавно, но, как я бы сейчас определила, прелесть глупости, несомнненно, изобиловала. Анна Александровна называла ее пустышкой и прилипалой, но на первых порах не виденла в ней ничего дурного или опасного. В отличие от бедной Акулины, страстно любившей отца, но не смевшей сказать ему об этом (впрочем, слонва в ее случае были ни к чему), Ольга Владимировна не чинилась. Привыкнув кружить головы сослуживцам мужа, она рассчитывала быстро получить взаимность от моего отца. Приемы у Ольги Владимировны были, как ей казанлось, более утонченными по сравнению с Акулинины-ми. Но, честное слово, выглядели они намного отвратинтельнее. Она приходила к нам в дом, надушенная самынми сильными духами, которые только можно было найнти, в декольтированных платьях, подчеркивавших пренлести (а их отрицать никак нельзя) фигуры. Но все было тщетно. Как-то раз она сказала отцу, чуть не плача, что ее муж болен. Она прекрасно знала, что отец не оставит без внимания человека, которому был обязан. Отец пришел к Лохтиным в назначенное время. Его встретила Ольга Владимировна, одетая в прозрачный пеньюар. Она ввела его в маленькую гостиную, и не уснпел он спросить о здоровье мужа, как она сбросила свое единственное одеяние и обняла его. Захваченный врасплох неожиданным нападением Ольги Владимировны, отец сдался, так как его стойкость была подорвана многоменсячным воздержанием. (И снова: "Ах, враг хитрый...") Настал час Ольги Владимировны. В ее хорошенькой, но не твердой умом головке все перепуталось. Она стала напрашиваться на приемы в видные дома и рассказывать обо всем происшедшем, добавляя от раза к разу немыслимые детали. В конце концов она договонрилась до того, что отец есть Господь Бог, а она сама -- воплощение Пресвятой Девы. Отец казнил себя за минутную слабость, но сделаннного не воротишь. Вошедшая во вкус и находящая живую поддержку в салонах "бриджистов", Ольга Владимировна хотела прондолжения. Отец же запретил принимать ее в нашем доме. Тогда Ольга Владимировна приняла на себя новую роль -- соблазненной и покинутой. В этой ипостаси ее поощряли еще больше, чем прежде. Над Ольгой Владимировной потешались уже в отнкрытую. Вскоре перед ней закрылись все двери. Кто-то надоумил ее просить защиты у Илиодора. Если бы она могла предвидеть, чем обернется этот шаг! "Скромник" Илиодор уже давно посматривал на Ольнгу Владимировну совершенно недвусмысленно, и теперь ему представилась возможность "вкусить сладких плодов". Фальшивая невинность - Ольга Владимировна бросилась к ногам Илиодора в поисках покровительства и защиты. Вынуждена признать -- отец сам дал козыри в руки своему непримиримому врагу. Как же -- Распутин назынвал его, Илиодора, лицемером! Ну, и кто же теперь лицемер? Илиодор не подумал о том, что не отец, а он сам желал Ольгу Владимировну. И что свидание, ставшее ловушкой для отца, было хитро подстроено. Распаленный страстью Илиодор накинулся на Ольгу Владимировну и попытался силой овладеть ею. Защищаясь, она закричала. В келью постучали. Медлить и не отнкрывать дверь было невозможно. Илиодор оттолкнул Ольгу Владимировну, чье платье находилось в беспонрядке. Она упала на руки вошедшим монахам. Илиодор, весьма склонный к театральщине, правдонподобно разыграл оскорбленную невинность -- Ольга Владимировна де пыталась его соблазнить. Монахи выволокли испуганную, кричащую женщинну во двор, сорвали с нее одежду и избили кнутом. После этого Ольга Владимировна попала в лечебнинцу для душевнобольных и оправиться от происшедшего уже не смогла. Когда отец узнал обо всем происшедшем между Ольнгой Владимировной и Илиодором, он притмел в ярость и поклялся восстановить справедливость. Отец подал жалобу в Святейший Синод. Но, к сожалению, время было упущено. Илиодор, понимая уязвимость собственнного положения, опередил отца и первым попал на аудиненцию к епископу Гермогену. О Гермогене я уже говорила вскользь, когда описынвала приход отца в Петербург. Тогда он был в числе санмых горячих почитателей отца, называл "Божьим челонвеком", умилялся со всеми его "разумностью". Именно Гермоген Саратовский был позже одним из тех, кто привлек отца к "Союзу истинно русских людей". Там, в этом поначалу благородном собрании, разыгрались ненчистые в финансовом отношении дела. Об этом стало известно отцу, он вмешался. И, разумеется, без всякой дипломатии. Гермоген же оказался впутанным в аферы по самую макушку. Следствие все же провели, как ни старался Гермоген замять скандал. Сам он из-под подонзрения вывернулся, а двух его приятелей признали-таки виновными в растрате. Понятно, что Гермоген сразу же оценил представивншуюся возможность отомстить отцу и приход Илиодора счел подарком. Проверять наветы Илиодора он и не сонбирался, хотя в подобных случаях это делается неукосннительно. Церковный суд Таким образом началось слушание дела отца. Разбирантельство проводилось в вотчине епископа Гермогена -- Саратове. Состав суда был подобран соответственно. Как все происходило, рассказывала мне со слов отца Анна Александровна. Отца обвиняли в прелюбодеянии, а это в глазах цернковного суда прегрешение очень тяжелое. Гермоген занял место во главе стола. Отец хотел было предварить слушание, как-то объяснниться, но ему не дали даже рта раскрыть. Гермоген тут же вспомнил о том, что отец -- простой мужик. -- Молчать! Я тебе слова не давал. Илиодор же нетерпеливо ждал сигнала к атаке. А получив его, с наслаждением набросился на отца, иснпользуя свой действительный дар проповедника. Он сказал примерно следующее: "Распутин -- самонзванец и известный развратник. Используя свою власть над женщинами, он соблазнил несчетное их количенство. Одна из его несчастных жертв пришла ко мне за помощью и рассказала, что обвиняемый ее загипнотинзировал и что она не в силах была ему сопротивляться. А потом это бедное обезумевшее создание попытанлось соблазнить меня. Конечно, я отправил ее в лечебнницу для душевнобольных, но боюсь, что разум покиннул ее навсегда". Анна Александровна, послушная своей всегдашней скромности, разумеется, не передала и сотой доли тех красок, к которым прибег Илиодор для живописания "грехов" отца. Речь Илиодора была длинной и изобилонвала подробностями, которые могут родиться только в голове монаха, изъеденной желанием. За спиной отца все это время стояли два дюжих монлодца, готовые в случае надобности удержать подсудинмого на месте. Но отец прекрасно понимал, что вмешинваться в ход дела бесполезно, поэтому и не пытался перебивать Илиодора, требовавшего сурового наказания. Гермоген с удовольствием внимал Илиодору, а принсутствовавший здесь же Митя Халява, известный пронтеже Илиодора, даже взвизгивал время от времени, словнно повинуясь знакам своего хозяина. Выдержав паузу, Гермоген обратился к отцу, спронсив, что тот может ответить. Замечу еще раз, что слова Илиодора под сомнение не ставились, а обвинения заранее объявлялись спранведливыми. Отец сказал, что оправдываться он не собирается -- не в чем. Грех с Ольгой Владимировной Лохтиной был, но он в нем раскаялся, больше же за собой таких грехов не знает, как не может их за ним знать Илиодор. К тому он, отец, лицо не духовное, и, хотя старается следовать законам Божеским, живет в миру. Однако если еписконпу будет угодно, он расскажет о том, о чем умолчал Илиодор и приведет доказательства его вины. Илиодор рассчитывал, что отца приведет в полное смущение одно уже высокое собрание. Но он по самонандеянности не подумал о том, что перед ним -- не "пронстой мужик", а человек, толкующий Святое Писание царственным особам и совершенно чуждый робости. Услышав, что голос отца звучит уверенно, Илиодор прервал его: -- Мужик лжет! Это обозначало, что суд кончен и что отец признан виновным. Другой бы сник и покорно запросил пощады. Но только не отец. Не дожидаясь, пока стражники залонмят ему руки за спину, отец схватил свой стул и замахннулся. Стражники отступили. Немая сцена продолжалась несколько минут. В стенах монастыря ничего подобного не видели. Отец же спокойно пошел к двери и закрыл ее с внешней стороны на тот самый стул, который все еще держал в руках. Разумеется, на этом дело не закончилось. Но собынтия развивались совсем не так, как хотелось бы обвининтелям отца. Царский суд Какое-то время после наша обычная жизнь шла своним порядком. Я даже не слышала в доме разговоров об Илиодоре и Гермогене. Отец был спокоен. К тому же и его недоброжелатели замолчали. Но Анна Александровна, добрая и чистая душа, ненсмотря на просьбы отца ничего не рассказывать Алекнсандре Федоровне, чтобы не волновать ее, все-таки пронговорилась царице. Анна Александровна никогда не могла хранить в тайне чувства, а видя такую обиду, какую нанесли отцу, ходила сама не своя. Когда Александра Федоровна услышала о позорном происшествии, она немедленно призвала к Николаю всех участников -- обнвинителей и обвиняемых. Надо заметить, что отец не хотел свидетельствовать против известных церковнослужителей и недавних друнзей -- Гермогена и Илиодора. В конце концов царь потерял терпение и обратился к отцу: -- Григорий Ефимович, приказываю тебе рассказать мне все, что ты знаешь об этом деле. Деваться было некуда, и отец заговорил. Он рассканзал все, что знал. Когда отец замолчал, царь обратился к Илиодору и спросил у того, чем он может (и может ли вообще) оправдаться. При этом царь предупредил: -- Предупреждаю тебя -- мне известно все, лжи не потерплю. После этих слов Илиодор не нашел, что ответить. За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь за сто верст от столицы. За по-такание лжесвидетелю наказали и Гермогена. Глава 19 УЖИН ВО ДВОРЦЕ Сборы -- В кукольном доме -- Алексей Ужасный -- -- "Кушать подано" -- Фужер вместо рюмки -- -- Сплетения -- Мороженое императора Сборы Отец был счастлив. Этому событию я была обязана тем, что в первый раз попала во дворец на царский ужин. Когда отец сказал мне, что мы приглашены во двонрец, я была так взволнована, что не могла вымолвить ни слова. Хотя отец с разрешения Александры Федоровнны брал меня с собой и раньше, ни царя, ни царицу, ни их детей я не видела и никогда не присутствовала при их разговорах. (К месту приведу свидетельство Воейкова о том, что отец совсем не часто бывал во дворце: "На вопрос мой, как часты бывают эти посещения, полковник Герарди ответил, что один раз в месяц, а иногда в два месяца раз. Еще задолго до моего назначения мне приходилось слышать рассказы о Распутине, производившие на меня впечатление не простой сплетни, а чего-то умышленно раздуваемого. Исходили, к моему великому изумлению, эти рассказы от приближенных к царю лиц, которые старались придавать особенное значение каждому появнлению Распутина при дворе. Так, например, во время романовских торжеств в Костроме на церковном богонслужении в высочайшем присутствии появление Распунтина было немедленно подчеркнуто среди присутствунющих не кем иным, как товарищем министра внутреннних дел -- генералом свиты Джунковским. На меня такое вмешательство в личную жизнь царской четы пронизводило удручающее впечатление. Распутина я до нанзначения своего дворцовым комендантом не видел, свендения же о нем получал от людей, якобы преданных государю, но, вероятно, не понимавших, что их вреднная болтовня вносит расстройство в неустойчивые умы".) Все мгновенно завертелось волчком. Мне нечего нандеть. Как ведут себя за царским столом? Что я скажу царю и царице? Примут ли меня царские дети? Тысячи вопросов проносились в моем мозгу, но оставались без ответа. К счастью, Дуня, никогда не терявшая головы, взяла меня под свое крылышко. Подобрала вполне поднходящее платье, волосы расчесывала щеткой и укладынвала до тех пор, пока я не почувствовала себя призовой лошадью. Она мыла и скребла меня так, что я начала опасаться, как бы не остаться без кожи. И вот я готова. В кукольном доме Императорская семья жила в Александровском дворнце, построенном Екатериной Великой для внука, Алекнсандра Первого, который предпочитал его Большому дворцу. Последний использовался только для парадных приемов и государственных торжеств. Мы ехали во дворец в карете, украшенной царскинми гербами. Кучер и лакей на козлах были одеты в синние бархатные ливреи дома Романовых и своим важнным видом походили на аристократов (как я их преднставляла, правда). Мы въехали в кованые ворота, сопровождаемые принветствием гвардейского караула и по чудесной аллее плавно подкатили к парадному входу. Один лакей бронсился открывать дверцы и помог выйти, другой уже раснпахнул перед нами двери и застыл в низком поклоне, а еще двое помогли снять пальто и шляпы. Не знаю, как правильно назывался придворный, который вел нас дальше, но про себя я назвала его панжом. Этот паж повел нас через зал, обшитый панелями красного дерева, в приемную, где доложил о нашем прибытии. То, что произошло потом, показалось мне тогда (и кажется до сих пор) сказкой. Навстречу нам вышли царь Николай Второй и царица Александра Федоровна с детьнми. Это была ослепительно красивая семья. Отец троекратно поцеловал и обнял царя, потом царицу, потом Алексея, потом -- по старшинству велинких княжон. Легко представить себе мою робость в ту минуту. Но она буквально испарилась, как только я услышала гонлос Александры Федоровны. Она сказала: "Очень мило", -- и улыбнулась в ответ на мой реверанс (думаю, все же довольно неуклюжий, несмотря на долгие репетиции), подошла и, прижав к себе, поцеловала в пробор. Затем меня представили царевичу и великим княжннам. Они совершенно не чинились, и это ободрило меня. Как и всегда в моменты сильного волнения, я понанчалу потеряла способность вполне понимать, что пронисходит вокруг и совершенно не запомнила, кто именнно из девочек взял меня за руку и подвел к столу с закусками. Теперь я думаю, что это была Татьяна. (Странно, вспоминая, я вижу их лица очень четко, а в тот вечер они сразу показались мне на одно лицо -- роснкошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме.) Стол с закусками был рассчитан на взрослых и на детей -- черная и красная икра, креветки, анчоусы, что-то невообразимое, бисквиты, фрукты, пирожные, коннфеты, бутылки с водкой и вином, кувшины со сладкой (как мне сразу же объяснил Алексей) водой. Алексей Ужасный . Мы, девочки, остановились чуть в стороне, ожидая сигнала. Алексей же под ногами взрослых пробрался под стол и, откуда-то снизу высунув руку, потянул за край скатерти в надежде поймать на лету что Бог пошлет. Ловко подхватив кусочек чего-то, наколотого на тоненькую палочку, он с криком выскочил из-под стола и понесся в другой угол комнаты. Царь покачал головой, вздохнул с притворной уконризной, сказал: -- После меня Россией будет править царь, который войдет в историю как Алексей Ужасный. Царским детям хотелось знать обо мне все: в какой гимназии я учусь, кто меня причесывает и одевает, есть ли у меня механические игрушки, видела ли я их яхту, как зовут нашу корову в Покровском и в таком духе без конца. Больше других усердствовала моя ровесница -- великая княжна Мария. (Потом мы с ней подружимся.) В тот вечер я была очарована вниманием царских дентей. Да, разумеется, оно было искренним, но оно же и показывало (поняла я и, главное, призналась себе в этом, конечно, гораздо позже), что мое появление во дворце воспринималось ими как явление диковинки. Между нами -- вся Россия. Но, в некотором смысле, такой же диковинкой был во дворце и мой отец. Возникший пончти из ниоткуда (а Сибирь в представлении столичных жителей это и есть ниоткуда), он оказался способен сонединить это "ниоткуда" и царский дворец. Никому из прежних старцев подобное не удавалось, вернее, не было дано. Я уверена, что понять это очень важно. "Кушать подано!" Мне хотелось бы сказать, что в тот вечер я до мельнчайших подробностей рассмотрела убранство комнат. Но, к сожалению, ничего подобного не случилось. Рассмотнрела я его в другие дни и вечера: стены затянуты розонвым Дамаском, кленовая мебель, по стенам развешаны картины и фотографии. Вошел дворецкий, объявивший, что кушать подано. Мы перешли в большую столовую -- высокие окна с красными бархатными занавесями, отделанными золонтой тесьмой. Ворс ковра под ногами был таким высонким, что я чуть было не упала, зацепившись каблуками. На столе, покрытом тонкой дамасковой скатертью, стояла посуда из позолоченного фарфора с императорекими гербами, а у каждого прибора выстроилось по три бокала, тоже украшенных золотыми гербами. Все преднметы сервировки, начиная с колец для салфеток, были отмечены такими же гербами. За спинкой каждого из красных бархатных кресел, расставленных вокруг огромного обеденного стола, вынсился, как изваяние, лакей, одетый в синюю ливрею и белые перчатки. Рядом с тарелками -- хрустальные подставки для нонжей, вилок и ложек. Я не знала о том, что если блюдо недоедено, но ты намерен его еще есть, в возникшей паузе приборы следует класть на эту самую подставку. Проглотив каплю салата, я неосторожно положила свою вилку на тарелку. Мгновенно "мой" лакей выхватил танрелку у меня из-под носа и тут же заменил ее чистой. То же повторилось через секунду. Вероятно, я так и осталась бы голодной, если бы царица не заметила моего промаха. -- Тебе не понравился салат? -- спросила она. -- Нет, ваше величество, понравился, он восхититен лен, но лакей его почему-то все время уносит, -- отвен тила я, презирая себя за то, что ябедничаю на неумен лую, так я полагала, прислугу. Тут же все разъяснилось: -- Понимаю. Ты положила вилку на тарелку, а это должно означать, что ты закончила есть. И она прямо за столом очень естественным тоном, без нравоучительства и снисходительности рассказала мне о премудростях большой сервировки. Так что мне все же удалось поесть досыта (как могут только дети -- мешая сладкое и горькое и получая от этого несказаннное удовольствие). Фужер вместо рюмки Был один момент, значение которого я поняла позже. Когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и, минуя рюмку, налил полный фунжер. Александра Федоровна что-то громко сказала Нинколаю Александровичу по-французски, тот по-французски же ответил. Дети сразу притихли. Я, конечно, ниченго не поняла. А отец поднялся со своего места, подошел к царю и, глядя ему в глаза, очень тихо проговорил: -- Не надо, не надо. Николай поставил фужер и в продолжение вечера больше не пил ничего. В конце подали изумительное мороженое. Сплетения Я уже ничуть не удивляюсь сплетениям, которыми оказывается полна жизнь -- не только моя, любая жизнь. Не могу не рассказать в этом месте следующее. Кухарка из меня в практическом смысле никудышнняя -- пока я жила в Покровском, готовка лежала на работницах. Да и что там была за готовка, известно. Понтом, когда я приехала с отцом в Петербург, меня до кухни тоже не допускали, но уже по другой причине -- жалели моих рук. К тому же отцу было приятно, что я, как барышня, бываю на кухне, только чтобы отдать, вернее, передать, распоряжения. Вообще-то при этом отец не ставил целью сделать из меня настоящую банрышню, наоборот, одергивал, когда я по глупости занносилась. (И кроме того, это уж и вовсе к слову, -- о мужицком происхождении мне не давали забывать окнружающие. Иногда не со зла, как явные недоброжелатенли, а просто потому что думали выразить мне так свое расположение: "Хоть и из деревни, а сразу не сканжешь...", имея в виду, очевидно, что не сразу, а принсмотревшись, все-таки скажешь. Да Бог с ними. Мне-то все равно. Я себе цену знаю.) Мороженое императора ' Мы уезжали из России, разумеется, не имея возможнности взять с собой все, что хотелось бы. Не только канкие-то большие вещи, но и мелочи, которых потом пончему-то особенно жалко. В Париже как-то к нам в дом пришла женщина. Замечу, что своих, то есть русских, бежавших из России, можно тогда было отличить мгнонвенно и безошибочно, еще до всяких разговоров. Во-первых, по платью. Его правильно будет назвать "бывншая элегантность". Пока не ставшая жалкой, но уже бывшая. Боюсь, мне не под силу объяснить, но кто виндел в 20-х годах русских эмигрантов из среднего слоя, тот поймет и согласится со мной. Во-вторых, по выранжению лица -- просительному, но старающемуся удернжать следы значительности. Эта женщина, как она сказала, не знала, в чей дом пришла, знала только, что к русским. Она принесла вещи на продажу. Мы были не в том положении, чтобы покунпать что-то неважное и, извинившись, что не можем ей помочь, пригласили пообедать. Женщина не отнекиванлась. Уходя, попросила разрешения придти еще раз -- в благодарность за угощение подарить вещицу, которая, по ее мнению, меня как хозяйку должна порадовать. Женщина пришла на следующий день и передала мне небольшую исписанную дамским почерком тетрадь, при этом объяснила, что та попала к ней через третьих лиц уже за границей. Это были рецепты романовской кухни. Эта тетрадка и сейчас находится у меня, я ухитринлась не потерять ее в многочисленных переездах*. Сама я и не пыталась готовить по ней, но другим с радостью давала списывать рецепты. Вспомнив о мороженом, подобного которому я не ела больше нигде и никогда, сделаю выписку из этой тетрадки. МОРОЖЕНОЕ "РОМАНОВ" 2,5 фунта сахара 10 яичных желтков 2,5 фунта жидких сливок 1 большой стручок ванили 0,5 фунта густых сливок * До меня эта тетрадь не дошла. И ни одной фотографии, кстати говоря. -- Издатель. Взбить сахар с желтками в кастрюле до такой степенни, чтобы при помешивании ложкой смесь разделялась на полоски. В другой кастрюльке смешать жидкие сливки и ваниль и кипятить на медленном огне в течение нескольнких минут при постоянном помешивании. Добавить к яичнной смеси немного сливок, перемешать и продолжать поннемногу добавлять сливок, пока все не смешается. Прондолжать помешивать на умеренном огне до тех пор, пока смесь не будет обволакивать ложку, но не доводить до кипения. Перелить смесь в большую миску и периодически помешивать, пока она не застынет. Слегка взбить гуснтые сливки и замешать в ранее охлажденную смесь. Понставить на лед и держать там до готовности. Для получения гладкой поверхности после того, как мороженое застынет, снять его со льда, переложить в миску, тщательно взбить и снова поставить на лед. Чем большее количество раз вы это проделаете, тем более ненжное мороженое получится. Можно приготовить мороженое с любыми другими донбавками, например, заменить ваниль шоколадом или фрукнтами. Однако при изготовлении шоколадного мороженого желательно также прибавить половинку ванильного стручнка. Для придания аромата фруктов замените сливки танким же количеством фруктового сока. Теперь вернемся в царскую гостиную. На тележке вкатили громадный серебряный самовар. Уже был готов очень крепкий чай в маленьком чайнинке, стоящем на макушке самовара. Из чайника наливанли в каждую чашку по нескольку капель почти черной жидкости, а остальное доливали кипятком из самовара. Когда мы уезжали, царь с царицей и дети по очереди поцеловали нас с отцом. По дороге домой я трещала без умолку, а отец соверншенно меня не слушал. Зато приехав, я дала себе волю. Полночи мы с Дуней не ложились спать -- она расспраншивала, а я рассказывала, захлебываясь от восторга и перескакивая с одного на другое. Глава 20 ЧЕРНАЯ ПОЛОСА Гнусные слухи -- Интриганка Тютчева -- -- Злосчастные письма -- Запоздалая защита -- -- Романовы и водка -- Запои Николая Второго -- -- Пить, чтобы бездействовать -- "Вилла Родэ" -- -- Шантаж -- Примирение Гнусные слухи Стыдно, признаваться, но в то время я почти не вспонминала о матери. Мне довольно было знать, что она здонрова и благополучна. Это был обычный детский эгоизм, граничащий с жестокостью, -- я не хотела делить отца ни с кем. А между тем маме пришлось очень трудно. Как и от всякого ребенка, от меня скрывали или, по крайней мере, пытались скрыть темные стороны жизнни, связанные с болезнями и другими неприятностями. Но Дуня, в конце концов, рассказала мне, что пронизошло, когда отец привез маму в Петербург на операнцию. Опухоль и сопутствующие осложнения потребованли произвести полную гистерэктомию. После этого мама, придерживавшаяся традиционнных взглядов, по которым плотские отношения, не именющие целью продление рода, невозможны, сказала отцу, что освобождает его от супружеской клятвы, "отнпускает его". При всех известных особенностях отца, такой повонрот событий очень расстроил его. Он был искренне принвязан к маме. В то время слухи о предосудительных отношениях отца с Александрой Федоровной и ее дочерьми достигли пика. Еще раньше стали распространяться копии писем Александры Федоровны и великих княжон к отцу. Для непредвзятого человека в них не было ничего дурного. Но ищущий скабрезностей всегда найдет их, особенно если ему подскажут ход. Среди первых подсказчиков обнаружились Илиодор и Гермоген, не пожелавшие смириться со своим поранжением. Им с наслаждением подпевали в салонах. Гурко: "Досужая болтовня великосветского, посещавншегося всеми великими князьями, Яхт-клуба -- этого центра столичных политических и светских сплетен, где перемывали косточ