ки всех и каждого и где не щадили и императрицы, действительно, не заслуживала со сторонны императрицы хорошего отношения. Распространеннию по городу неблагоприятных для государыни раснсказов впоследствии способствовали удаленные от двонра из-за их борьбы с влиянием Распутина князь В.Н.Орнлов и С.И.Тютчева. Отнюдь не желая нанести ущерб царнской семье, они, однако, своими рассказами о близоснти Распутина к царице и о том влиянии, которым он у нее пользуется, существенно содействовали укреплению почти неприязненного отношения к государыне не тольнко петербургского, но уже и московского общества (к коему принадлежала С.И.Тютчева). Переходя из уст в уста, рассказы их, естественно, извращались и, наконнец, приобретали совершенно невозможный характер". Интриганка Тютчева Добавлю несколько слов о манерах Тютчевой. Делаю это только потому, что они -- пример, если не образец, того, как рождались сплетни, на основе которых закрунчивались интриги, влиявшие на судьбы многих. Тютчева была одной из первых недовольных появленнием моего отца во дворце и, в частности, в покоях императрицы и детей. Не знаю, какие именно действия отца привели ее в ужас, но она начала рассказывать всем. что "Распутин купает великих княжон", "учит их неизнвестно чему", и в довершение -- "кладет картуз на их кровати". В ее воображении перепутывалось все. Разуменется, эти глупости достигали ушей Николая и Алексанндры Федоровны. Царица сначала смеялась, не в силах представить, чтобы кто-нибудь принимал нелепости за чистую монету. Но дальше -- хуже. Опасаясь быть оттеснненной от воспитания царских детей моим отцом (сонвершенно беспричинно), Тютчева не унималась в фаннтазиях. Она стравливала всех вокруг, чтобы иметь вознможность интриговать. Перессорила даже нянь. И до танкой степени, что Александра Федоровна не желала канкое-то время бывать в детских, и это несмотря на обонжание ею детей. Наконец Тютчева дошла до того, что стала настраинвать великих княжон против матери. Этого Александра Федоровна снести не захотела. Карьера Тютчевой при дворе была закончена. Однако таким образом Тютчева и получила в руки свой главный козырь -- теперь она представлялась как невинная жертва Распутина и находила в этой роли понкровителей и доброжелателей. Злосчастные письма Итак в начале декабря или в конце ноября 1910 г. станли распространяться копии писем Александры Федоровнны и великих княжон к моему отцу. Они были написаны незадолго до этого. В них (особенно в письме Александры Федоровны) действительно были места, которые при большом желании можно истолковать превратно. Например, Александра Федоровна писала: "Мне канжется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувнствую прикосновение к себе твоей руки". Эта фраза, будучи вырванной из окружения, действительно кажетнся двусмысленной. Коковцов хорошо понял это: "Но всякий, кто знал императрицу, искупившую своею мунченическою смертью все ее вольные и невольные пренгрешения, если они даже и были, и заплатившую такою страшною ценою за все свои заблуждения, тот хонрошо знает, что смысл этих слов был весьма иной. В них сказалась вся ее любовь к больному сыну, все ее стремнление найти в вере в чудеса последнее средство спасти его жизнь, вся экзальтация и весь религиозный мистинцизм этой глубоко несчастной женщины, прошедшей вместе с горячо любимым мужем и нежно любимыми детьми такой поистине страшный крестный путь". Симанович: "В Петербурге усиленно распространянлись слухи, что Распутин находится в интимной связи с царицей и ведет себя также неблагопристойно по отноншению к царским дочерям. Эти слухи не имели ни манлейшего основания. Распутин никогда не являлся во дворец, когда там не было царя. Я не знаю, по собственной ли инициатинве или по царскому указанию он так поступал. Также в слухах о царских дочерях нет ни слова правнды. По отношению к царским детям Распутин был всенгда внимателен и благожелателен. Он был против брака одной из царских дочерей с великим князем Димитринем Павловичем, предупреждая ее и даже советуя не пондавать ему руки, так как он страдал болезнью, от котонрой можно было заразиться при рукопожатии. Если же рукопожатие неизбежно, то Распутин советовал сейчас же после этого умываться сибирскими травами. Советы и указания Распутина оказывались всегда полезными, и он пользовался полным доверием царснкой семьи. Царские дети имели в нем верного друга и советника. Если они вызывали его недовольство, то он срамил их. Его отношения к ним были чисто отеческие. Вся царская семья верила в божественное назначение Распутина. Грязные сплетни давали мне повод к частым разгонворам с Распутиным по поводу его отношений к царинце и ее дочерям. Эти злостные сплетни меня сильно беснпокоили, и я считал бессовестным распространение безобразных слухов про безукоризненно ведущих себя царицу и ее дочерей. Чистые и безупречные девушки не заслуживали этих распространяемых бессовестными со-здавателями сенсаций обвинений. Несмотря на их высокое положение, они были безнзащитны против такого рода слухов. Было стыдно, что даже родственники царя и высокие сановники также занимались муссированием этих слухов. Их поведение можно назвать тем более низким, что им доподлинно была известна вздорность этих слухов. Распутин возмунщался этими слухами, но по причине своей невиновнонсти не принимал их особенно горячо к сердцу". В последнем Симанович ошибался. Отец как раз близко к сердцу принимал все это. Но что можно было протинвопоставить этим слухам? Какие объяснения могли быть услышаны в салонах? Да и мало тогда находилось охотнников защищать царскую семью, что уж говорить о занщите отца. Запоздалая защита Только позже, когда произошло самое страшное, многие из тех, кто способен был бы выступить в нужнную минуту (но не нашел в себе то ли силы, то ли понтребности), скажут справедливые слова. Боткина-Мельник: "Насколько же рассказы о принближенности Распутина к царской семье были раздуты, можно судить из того, что мой отец, прослуживший при их величествах 10 лет и ежедневно в течение этих 10 лет бывавший во дворце, причем не в парадных комнатах, а как доктор, почти исключительно в детских и спальне их величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя как самый обыкновенный монах или священник. Алекнсандра Федоровна считала святым Распутина. В посленднем же нет никакого сомнения: об этом говорят письнма ее величества и великих княжон к Распутину. В этих письмах, сплошь проникнутых горячей верой и содернжащих в себе столько рассуждений на религиозные темы и просьбы молиться за всю царскую семью, никто не мог найти ничего предосудительного. Впоследствии, проезжая через Сибирь, я встретила одну даму, спронсившую меня об отношении ее величества к Распутину. Когда я передала ей все вышеизложенное, она рассканзала мне следующий случай. Ей пришлось быть однажды в следственной комиссии, помешавшейся в Петрограде в Таврическом дворце. Во время долгого ожидания она слышала разговор, происходивший в соседней комнате. Дело шло о корреспонденции царской семьи. Один из членов следственной комиссии спросил, почему еще не опубликованы письма императрицы и великих княжон. -- Что вы говорите, -- сказал другой голос, -- вся пенреписка находится здесь -- в моем столе, но если мы ее опубликуем, то народ будет поклоняться им, как святым". Родзянко: "В высшей степени нервная императрица страдала зачастую истерически нервными припадками, заставлявшими ее жестоко страдать, и Распутин применнял в это время силу своего внушения и облегчал ее страдания. Тем отвратительнее было мне всегда слышать разные грязные инсинуации и рассказы о каких-то интимных отношениях Распутина к царице. Да будет грешно и понзорно не только тем, кто это говорил, но и тем, кто смел тому верить. Безупречная семейная жизнь царской четы совершенно очевидна, а тем, кому, как мне, донвелось ознакомиться с их интимной перепиской во вренмя войны, и документально доказана". И сами по себе сплетни делали отца просто больным. Добавьте к этому уверенность отца, что именно в этих сплетнях -- причина перемены к нему мамы. И, конечнно же, отец очень переживал, что пусть и невольно, но все-таки причинил боль Александре Федоровне и Нинколаю Александровичу. Романовы и водка Здесь надо рассказать и еще об одном деликатном деле, высшая точка которого пришлась на то же время. Среди Романовых было много людей пьющих и очень пьющих. (Я коротко упомянула об этой наклонности Николая выше.) При этом они, как правило, оставанлись в рамках приличия. Например, хорошо известно, что из всех Романонвых-царей совершенно не пил только Павел Первый (злые языки усматривали в этом доказательство незанконности его рождения. Законный его отец -- Петр Трентий -- выпить как раз очень любил, да и мать -- Екатенрина Вторая -- не отказывалась). Но Александр Третий -- отец Николая -- в этом роде далеко опередил остальных. Он даже ввел в моду сапоги особого покроя -- с голенищами, в которые можно было спрятать плоскую, но вместительную фляжку водки. Правда, пристрастие к горячительному не мешало Алекнсандру Третьему исправно царствовать. Запои Николая Второго Николай Второй унаследовал от отца -- Александра Третьего -- пагубное пристрастие. О нем говорили как о большом любителе выпить. Некоторые утверждали даже, что царь бывал абсонлютно трезвым только по утрам и что временами он напивался до бесчувствия. Достоянием всех стал случай, когда после одного из полковых праздников офицеры вынесли царя к автомобилю на руках, и вовсе не в вернноподданническом порыве. Моего отца люди, посвященные в отношения его с Николаем, называли иногда царской нянькой. Достанточно сказать, что именно отцу Николай доверился, рассказав о некоторых отклонениях от нормальной понловой жизни и найдя у него помощь. Такую же помощь он получал во время алкогольных приступов. Отец не избавил Николая от болезни, ограничиваясь запретом (иногда даже письменным) на водку на две-три недели, чаще до месяца. Причем Николай всегда выторговывал лишние дни. Но поступал так отец не потому, что хотел пользоваться зависимостью царя. Отец таким образом только исполнял просьбу самонго Николая, оставляя за ним возможность выпивать. При первом же намеке царя на желание окончательно избанвиться от дурного пристрастия, отец помог бы ему. Но Николай, видимо, не стремился к совершенному излечению и объяснял, каламбуря, свое поведение так (пенредаю со слов Анны Александровны): "Я не могу допунстить, чтобы меня избавляли от пристрастия, которое приносит мне столь невинное наслаждение. К тому же, если это все-таки произойдет, то будет похоже, будто у самого меня не хватило сил остановиться. Мне не хончется так думать". Это был договор, а не манипуляция отца для полунчения каких-то выгод. Как раз во время скандала с письмами алкогольные приступы стали особенно часты у Николая. (Сцена на ужине, свидетелем которой я оказалась, -- из их ряда.) Пить, чтобы бездействовать Николай тяготился происходившим, но при этом все откладывал решительные действия, после которых было бы уже невозможно общение его со многими недавнинми друзьями. Действовать решительно -- значило для Николая занять твердую позицию. Это всегда было сложнным для него. Тогда пришла мысль -- отложить необходимые шаги. Но отец, оставайся он в Петербурге, нашел бы способ прекратить приступы алкоголизма и без ведома Никонлая (хотя бы с позволения Александры Федоровны), вернув тем самым царя к насущным заботам. Значит, надо отослать отца из столицы и продлить сладостное состояние межеумочности. Николай неосторожно поделился своими настроенинями с кем-то из тех, кого считал своими друзьями. Те быстро сообразили, что ситуацию можно использовать в своих целях -- сделать так, чтобы отец уже никогда не вернулся. Созрела провокация. "Вилла Родэ" Отец не делал секрета из того, что любил бывать на "Вилле Родэ", в ресторане с цыганами. Будучи человеком общительным, он вскоре завел друзей среди тамошних завсегдатаев. Однажды в их обществе появилась бывшая балерина по имени Лиза Танзин, финка, ведшая класс в балетнной школе. Ей было нетрудно приблизиться к отцу. Занговорили о цыганских плясках, которые отец обожал. Лиза умело раззадорила отца и повела танцевать, зная, что он это любит. Разомлевший отец поддался на уговоры новых принятелей и поехал с ними домой к Лизе. Там веселье прондолжилось, принесли вина... Очевидно, туда подмешанли какое-то зелье, потому что отцу стало плохо и он совсем не понимал, что происходит. Тем временем, как и задумывалось, вечеринка переншла в оргию. В самый пикантный момент появился фонтограф. Так были состряпаны карточки, на которых отец предстал в окружении стайки соблазнительных нагих красоток. (Правда, те, кто видел эти фотографии, утнверждали, что отец выглядел там как человек в бессозннательном состоянии. Но кого это смущало?) На рассвете двое крепких парней доставили отца к нашему дому. При этом они во всю глотку орали разуханбистые песни -- явно чтобы разбудить соседей и лишнний раз засвидетельствовать происшедшее. Проснувшись, отец не мог вспомнить ничего. Через несколько дней к нам пришел незнакомый человек и передал отцу пакет. Как оказалось, с фотонграфиями, сделанными на "Вилле Родэ". Только увидев фотографии, отец начал понемногу вспоминать о собынтиях злосчастной ночи. Шантаж Пришедший поставил отцу условие: покинуть Петернбург навсегда, иначе фотографии окажутся во дворце. Враги отца торжествовали. Приведу слова Жевахова: "Минусы Распутина в больншинстве случаев, и притом в гораздо более широком масштабе, явились чрезвычайно тонкой и искусной принвивкой со стороны тех закулисных вершителей судеб России, которые избрали Распутина, именно потому, что он был мужик, орудием для своих преступных целей, и в том и была вина русского общества, что оно этого не понимало и, раздувая дурную славу Распутинна, работало на руку революционерам... На эту удочку попался даже такой типичный монархист, каким пернвое время был В.М.Пуришкевич. Но были у Распутина и хорошие стороны: о них никнто не говорил, и они тщательно замалчивались. Распутина спаивали и заставляли говорить то, что может в пьяном виде выговорить только русский мунжик; его фотографировали в этом виде, создавая инсценнировки всевозможных оргий, и затем кричали о чудонвищном разврате его, стараясь при этом особенно резко подчеркнуть его близость к их величествам; он был понстоянно окружен толпою провокаторов и агентов Думы, которые следили за ним, измышляя поводы для сенсанций и создавая такую атмосферу, при которой всякая попытка разоблачений трактовалась не только даже как защита Распутина, но и как измена престолу и динаснтии. При этих условиях неудивительно, что молчали и те, кто знал правду". Отец был в отчаянии, но, не зная за собой вины, сдаваться не собирался. Вот история, рассказанная мне как-то отцом. Как-то голодному волку попался на глаза одиноко бредущий человек. Он представлялся легкой добычей. Волк начал подкрадываться к человеку сзади, надеясь сбить с ног внезапным прыжком. Но как раз в тот монмент, когда волк готовился к прыжку, человек заметил тень зверя. Человек испугался. Но он знал, что если понпытается бежать, волк тотчас же догонит его. Единственнная надежда на спасение -- перехитрить волка. Человек резко со страшным криком обернулся к волнку, как будто собираясь наброситься на него. Волк взвизнгнул, поджал хвост и бросился бежать. Возможно, отец вспомнил тогда историю о волке и человеке. Примирение Как бы там ни было, отец тут же собрался и отпранвился в Царское Село. Царь сразу же принял его. - Как только двери за спиной отца закрылись, он понложил пакет с фотографиями на стол Николаю и раснсказал, что произошло в доме у Лизы. Царь бегло взглянул на первую фотографию, дальше -- не стал, и бросил пакет в ящик стола. Николай все понял и одобрил приход отца. В знак того, что не сердится, царь сообщил отцу, что дарит его паломничеством в Святую Землю. Я изо всех сил просилась поехать вместе с отцом. И даже обиделась на отца за то, что он наотрез отказался брать меня с собой. Потом я поняла -- для него было очень важно отправиться в Святую Землю не в семейнную поездку, а именно в паломничество. Итак, отца ждала Святая Земля, а меня -- Покровское. Я не смогу описать паломничество лучше, чем это сделал отец в "Мыслях и размышлениях". Среди бумаг, разными путями попадавших ко мне уже после отъезда из России, есть и маленькая книжица -- записки отца, изданные в Петрограде в 15-м году. К сожалению, они появились во время войны, когда интересы всех отстоняли далеко от того, о чем писал отец. Но все же его слова доходили до тех, кто в них нуждался. Отдельно я скажу об этом. Глава 21 ОТСТАВЛЕННЫЙ И ПРИЗВАННЫЙ Ультиматум Коковцова -- Снова в деревне -- -- Искра Божья и никакой мистики -- -- Религиозность без ханжества -- Ясновидение -- -- "Бог увидел твои слезы" -- Возвращение в столицу Ультиматум Коковцова Отца не было в Петербурге довольно долго. Когда он вернулся, его приняли во дворце с радостью. Однако тогдашний премьер-министр Коковцов виндел в отце угрозу своей карьере. Почему, я понять не могла и не могу до сих пор. Анна Александровна говоринла, что Коковцов завидовал "власти над троном", принписываемой отцу. Через верных людей, отцу стало известно, что в его отсутствие Коковцов развернулся вовсю. Премьер-миннистр и правда был опасным противником -- он был советником номер один при царе, и его высоко ценили. Коковцов повел себя умнее других. Открыто он не выступал против отца, не нашептывал царю гнусности. Премьер плел тонкую интригу. Для начала он предложил отцу чуть ли не миллион рублей. Отец рассмеялся Коковцову в лицо. Это привело в ярость обычно непроницаемого премьер-министра. Это было объявлением войны со стороны Коковцова. Отец прекрасно осознавал это и, чтобы не ставить под удар Николая и его семью (так как от недоброжелателей можно было ждать чего угодно), уехал из Петербурга. Отцу не было известно о том, что за день до его отъезнда Коковцов напросился на аудиенцию к царю и предъянвил ультиматум: если Распутин останется в Петербурге, кабинет министров уйдет в отставку. Так что уехав, отец избавил Николая от необходимости вступать в постыднный для самодержца торг. Перед отъездом императрица попросила отца приднти, чтобы благословить ее и детей. Тогда же она сказала, что надеется на скорое возвращение отца. Снова в деревне Отец приехал в Покровское глубокой осенью. Он был встречен с восторгом. Даже у мамы, слабой от болезни, порозовели щеки. Все старались сделать пребывание отца дома как можно более приятным. Минутами мне казалось, что не только я, но и отец никогда не бывали в Петербурге. Так быстро все это отоншло в прошлое. Первые дни лицо отца выглядело озабоченным, но потом он справился с настроением и стал таким, канким бывал всегда в Покровском -- отцом семейства и хозяином. С месяц я не спрашивала у него, вернемся ли мы в Петербург. Боялась, что он ответит мне: "Никогда". Понтом все-таки спросила. Он ответил: "В свое время. В свое время. Об этом знает Бог". В Петербурге отца осыпали подарками -- деньгами, драгоценностями и другими ценными вещами. Из них он оставлял средства, необходимые на жизнь себе и домашним, на содержание квартиры на Гороховой. Оснтальное отсылал домой и передавал общине. На принсланные им деньги, среди прочего, отремонтировали церковь, подновили утварь и т.п. Все, что касалось устнройства церкви, равно и другого в деревне, отец делал от чистого сердца, не рассчитывая на благодарность. Я не знаю, как отразили соглядатаи в "Журнале наблюденний" пребывание отца в Покровском. Предполагаю, что там нашла место далеко не вся правда. Хорошее, как правило, туда старались не заносить, о чем говорили люди сведущие. Хорошего же было очень много. И если есть еще те, кто жил тогда в деревне, они могут поднтвердить. Отца принимали за благодетеля, искали у него защиты. Я уже говорила о том, что в Покровском полинцейские не смогли найти агентов из местных крестьян. Но был в Покровском человек, готовый, без всяконго сомнения, представить для "Журнала наблюдений" нужные сведения. Это Петр, местный священник, давнний враг отца. Что бы отец ни делал, Петр продолжал относиться к нему враждебно. Казалось, что священнник обезумел от зависти. По какому бы случаю ни пронизносил Петр проповедь, он с проклятиями поминал в ней отца. Но, признаться, это мало задевало отца. Его мысли были заняты совсем другим. Искра Божья и никакой мистики Для меня так вполне и не стало понятным, из чего же состояло учение отца. Он, конечно, пытался объясннить мне. Но тогда я была слишком глупа, чтобы вмеснтить. И потом, я как все дети, пребывала в счастливой уверенности, что отец будет рядом всегда. Я скорее чувствую, чем знаю, чему учил отец, ненсмотря на то, что остались кое-какие записки его ученниц. Одни из них для меня недоступны. Другие я читала, но ничего вразумительного не нашла. Причина заклюнчается, по моему мнению, в следующем. Те, кто прихондил к отцу за указанием, как жить, вполне не были все-таки готовы к восприятию его слов и наставлений. Понэтому-то, перемалывая в себе все услышанное от него, они оставались в большой степени прежними, только думая, что меняются под воздействием наставлений отца. По этой же причине многие из них быстро отказались от отца, гораздо раньше третьих петухов. Я не виню их за это. Несчастные поплатились. Они перемалывали его слова, а надо было бы перемолить. То есть понять дунхом, а не сердцем или разумом. Даже Анна Александровна -- самая преданная и чутнкая последовательница отца -- к сожалению, не в силах была объяснить мне все неясные вопросы. Я написала "не в силах" и подумала, как почти случайно оброненнное слово способно бывает дать ключ. Именно. Отец обнладал силой, в какой нуждались ищущие его защиты. Но они только принимали его силу как омофор. Он же хотел поделиться ею. Отец, как все народные пророки, воспринимал Слово Божье как нечто живое, осязаемое. Когда он говорил об искре Божьей, он видел перед собой ее свет. Никакой мистики. Вот какой-то русский ученый давным-давно считал, что открыл теплород. Другие посмеялись над ним. Они смеялись, так сказать, с научной точки зрения. А тепнлород есть. И называется искра Божья, а может быть, душа, или как-то еще. Посмеются и надо мной. Поделом -- зачем лезу туда, куда не знаю дороги. Но я хоть ищу ее. Религиозность без ханжества Как мне надо было запоминать все, что я видела и слышала, записывать, расспрашивать... Все воспоминанния тех месяцев слились в одну картину -- мы плывем на лодках по Туре до самого Тобольска. Плывем, чтобы поклониться особенно почитаемым в наших краях монщам святого -- Иоанна Тобольского, который был митнрополитом во времена Петра Великого. Религиозность отца никогда не доходила в нем до ханжества. И я привела уже достаточное число применров в этом роде. И вот еще один. Это случилось как раз во время поездки в Тобольск. Вместе с толпой молянщихся мы провели полдня у мощей Иоанна Тобольсконго. Был какой-то большой церковный праздник. Настронение было благостное. Отец даже прослезился, что бынвало с ним редко. Сказал: "Славно помолились". И тут же: "Теперь хорошо бы закусить". Отойдя недалеко, мы сели на лавку, развернули баулы с припасами и стали есть. Я и заикнуться не смела о карусели. Но отец сам предложил нам покататься и на ярмарке не отставал в развлечениях от детей. Ясновидение А тем временем происходило следующее. Алексей, Маленький, как называл его отец, упал и ударился коленом о камень. Болезнь возобновилась. Нанчалось сильное внутреннее кровотечение. Затем приступ прошел. Александра Федоровна возблагодарила Господа за быстрое выздоровление сына, но через несколько дней Алексею опять стало плохо. Длительная поездка в карете по неровной дороге закончилась новым кровотечением. На этот раз оно не унималось. Царевич очень страдал от боли. Нога в паху неимонверна распухла. Врачи были уверены, что мальчик при смерти. Такого тяжелого положения еще не было. В тот самый день (очевидно, 11 октября 1912 г.) мы с отцом гуляли у реки. Вдруг он схватился за сердце: -- Ох, нет! Я испугалась. Подумала, что ему плохо. Видя на моем лице испуг, он сказал только одно слово: -- Царевич. В ту минуту отец ничего не мог знать о болезни мальнчика. Он почувствовал. "Бог увидел твои слезы" Позже нам стало известно, что, будучи в забытьи, Алексей вдруг открыл глаза как раз в ту минуту, когда Александра Федоровна произнесла имя моего отца. Нинчего никому не сказав, Александра Федоровна тут же послала ему телеграмму с тем, чтобы он как можно бынстрей приехал. Мы как раз садились обедать, когда принесли эту телеграмму. Отец прочел ее и тотчас же вышел из-за стола, опустился на колени перед иконой Казанской Божьей Матери и стал молиться. Это продолжалось очень долго. Мы сидели, замерев, Дуня так и застыла с посудой в руках. По лицу отца крупными каплями стекал пот. Наконнец, он перекрестился в последний раз. Потом поднялся и велел отправить телеграмму имнператрице: "Не бойся. Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Не горюй, твой сын будет жить". К тому времени, как телеграмму вручили императнрице, у Алексея упала температура, боль стихла, и он крепко уснул. Доктора не преминули приписать счастливый оборот событий наконец-то начавшемуся действию лекарств. Но во дворце никто не сомневался в истинной причине избавления мальчика. Именно к тем дням относятся самые громкие разгонворы о "подтравливании" Алексея. Я уже высказалась об этом и не считаю нужным возвращаться. Добавлю только то, что мне передали совсем недавно. Уже после революции специальная комиссия, раснследовавшая этот случай, сопоставила факты. В то время доктор Бадмаев (напомню, что именно его видели понмощником отца в подтравливании) никак не мог нахондиться рядом с мальчиком и вообще в том месте, где тогда отдыхала царская семья. К тому же он не был ленчащим врачом Алексея. Причиной же возвращения болезни стала неподгонтовленность доктора Боткина. Остальное объяснений не требует. Как только Алексей поднялся на ноги, царская сенмья вернулась в Петербург. Александра Федоровна не знала истинных причин отъезда отца в Покровское. Ей сказали, что того потренбовали наши семейные дела. Теперь же она хотела потонропить отца с возвращением. Если раньше на вопросы Александры Федоровны о том, почему отсутствие отца затягивается, Николай отнвечал: "Так будет лучше для всех нас", то после пристунпа болезни у Алексея он был вынужден приоткрыть иснтинное положение дел. Возвращение в столицу Николай ясно дал понять Александре Федоровне, что враги трона не. оставляют попыток использовать отца как орудия нападения на их семью. Это для царицы нонвостью не было. Однако у нее имелись более веские донводы в пользу возвращения отца. Что, если у Алексея случится новый приступ болезни, а отец окажется вне пределов досягаемости? Николаю нечего было ответить -- жизнью царевича рисковать нельзя. Вскоре мы (отец, Дуня, я и моя младшая сестра Варя) выехали из Покровского в Петербург. Через несколько часов после приезда в нашей кварнтире на Гороховой зазвонил телефон. Обычно трубку снимала прислуга, но сейчас я успела первой. Мне не терпелось знать, кто это. Звонила Александра Федоровнна. Она справилась, как мы доехали, все ли у нас благонполучно и пригласила отца и меня на ужин в Царское Село. Когда я сказала ей, что с нами приехала Варя, Александра Федоровна позвала и ее. Пока ехали из Покровского, было видно, что отец волновался, не переменились ли к нему во дворце, хотя одно уже то, что его попросили приехать, говорило о добром отношении. После звонка он совершенно успонкоился. Теперь в Варе я увидела себя, какой собиралась на первый ужин во дворец. Она едва ли понимала, что мы с Дуней пытались ей втолковать. Я показывала Варе, как делать придворный реверанс, в то время как Дуня, обжигаясь, укладывала локоны на ее голове. Так что прическа вышла кривобонкая. Но что это значило рядом с Вариным восторгом... Варю очень волновало, как обойдутся первые минунты -- ведь надо будет представиться, произнести канкие-то слова. Она страшно боялась смутиться и опозонрить папу. Отца смешили наши приготовления. Он брызгал на нас водой, как бы приводя в чувство, и говорил, что сразу двух барышень на руках не унесет, если у нас от волнения подкосятся ноги. Наверное, он так шутил, потому волновался не меньнше нас. Наконец собравшись и закалывая на ходу последние шпильки, мы вышли к ожидавшей нас карете. 12-летняя Варя была ровесницей великой княжны Анастасии, и та сразу взялась ее опекать. Теперь нас было двое, и царским детям понадобилось вдвое больше вренмени, чтобы удовлетворить свое любопытство. Глава 22 РАСПУТИН -- ПОЛИТИК БЕЗ ПОЛИТИКИ Губительная медлительность царя -- Что нужно делать -- Ничьим агентом не был -- Распутин не лез во дворец, его туда звали -- "Он всегда умеет сказать мне то, что нужно" Губительная медлительность царя При других обстоятельствах ни за что бы не взвалила на себя непосильную ношу изображения чисто политинческих картин Российской империи начала века. Но сейнчас деваться некуда. Однако все равно буду говорить не от себя, а только повторю то, что слышала от людей знающих. Это был 1912 год. Предпоследний год "добрых старых времен". Политика царя в отношении простого народа никуда не годилась. Но точно также никуда не годилась она и в отношении других сословий и политических партий. Результат -- царя не поддерживал никто. Как можно при таком положении рассчитывать на удержание порядка? А тем более на успех реформ вслед за Европой. Николая нельзя было отнести к сильным характенрам, и это уже я показывала. А время требовало именно силы и твердости, решимости выйти из порочного крунга. И в прямом смысле. Николай же снова медлил. Если бы Николай не прятался от своих подданных, если бы он ближе подпустил их к себе, за его спиной труднее было бы интриговать против трона. У революционеров были развязаны руки, газеты писали что хонтели, а Николай только раз принял в этом отношении меры. Но, очевидно, недостаточные. К тому же все уже очень хорошо успели понять натуру царя. Александра Федоровна обладала цельностью большей, чем Николай. Но, благодаря усилиям старого двора, она ограничилась заботами о семье, к тому же царица была отягощена страхом за жизнь сына и наследника. Имея перед собой множество примеров нечестности ближайших сановников, она панически боялась появнляться на публике. В ее представлении безопасность сунществовала лишь в стенах дворца. Что нужно делать Не думаю, чтобы отец отчетливо представлял себе все это. Но у него было безошибочное чутье и искреннее желание помочь Николаю и Александре Федоровне. Не занимаясь политикой как политик, отец по сути был таковым. В том смысле, что хорошо представлял себе нужды людей и представлял, что надо делать. При этом он не переступал черты даже не советчика, а только рисовальщика некой картины. Симанович, проводивший с отцом времени больше, чем кто-либо другой, свидетельствует: "За грубой маснкой мужика скрывался сильный дух, напряженно задунмывавшийся над государственными проблемами. Распутин явился в Петербург готовым человеком. Образования он не имел, но он принадлежал к тем людям, которые только собственными силами и своим разумом пробивают себе жизненную дорогу, стараютнся разгадать тайну жизни. Он был мечтатель, беззаботнный странник, прошедший вдоль и поперек всю Роснсию и дважды побывавший в Иерусалиме. Во время своих странствований он встречался с людьми из всех классов и вел с ними долгие разговоры. При его огнромной памяти он из этих разговоров мог многому нанучиться. Он наблюдал, как жили люди разных классов, и над многим мог задуматься. Таким образом, во время его долгих паломничеств созрел его особенный филонсофский характер. После проявления его решающего значения на царя Распутин не разменивал его на мелкую монету. Он имел собственные идеи, которые старался провести, хотя уснпех был очень сомнителен. Он не стремился к внешнему блеску и не мечтал об официальных должностях. Он оснтавался всегда крестьянином, подчеркивал свою мужицнкую неотесанность перед людьми, считавшими себя монгущественными и превосходящими всех, никогда не занбывая миллионы населяющих русские деревни крестьян. Им помочь и разрушить возведенную между ним и царем стену было его страстным желанием и пламенной мечтой. Долгие часы, проведенные им в царской семье, данвали ему возможность беседовать с царем на всевозможнные политические и религиозные темы. Он рассказывал о русском народе и его страданиях, подробно описывал крестьянскую жизнь, причем царская семья его внимантельно слушала. Царь узнал от него многое, что осталось бы без Распутина для него скрытым. Распутин горячо отстаивал необходимость широкой аграрной реформы, надеясь, что она должна привести русского крестьянина к новому материальному благонсостоянию. -- Освобождение крестьян проведено неправильно, -- говорил он часто. -- Крестьяне освобождены, но они не имеют достаточно земли. Обычно крестьянская семья численно велика и состоит из десяти членов, но учаснток земли мал. Из-за земли сыновья ссорятся с родитенлями, и им приходится отправляться в город в поисках работы, где они ее не находят. Крепостные крестьяне жили лучше. Они получали свое пропитание и необхондимую одежду. Теперь крестьянин не получает ничего и должен платить еще подати. Его последняя скотинка описывается и продается с торгов. До десятого года кренстьянские дети бегают голыми. Вместо сапогов они понлучают деревянные колодки. Не хватает у крестьянина земли. Замирает вся жизнь в деревне. Распутин жаловался на то, что правительство не стронит в Сибири железных дорог. -- Боятся железных дорог и путей сообщения, -- поняснял он. -- Боятся, что железные дороги испортят кренстьян. Это пустой разговор. При железной дороге креснтьянин имеет возможность искать себе лучшее существонвание. Без железной дороги сибирский крестьянин долнжен сидеть дома, не может же он пройти всю Сибирь пешком. Сибирский крестьянин ничего не знает и нинчего не слышит. Разве это жизнь? Сибирь пространна, и сибирский крестьянин зажиточен. В России же (Распунтин понимал европейскую Россию) крестьянские дети так редко видят белый хлеб, что считают его лакомнством. Крестьянин в деревне не имеет ничего. Пшеничнную муку он иногда получает к Пасхе, мясо он даже по праздникам получает очень мало. Ему не хватает одежнды, обуви и гвоздей, но он ничего не может заказать. В деревне нет мастеровых. Если в деревне появляется ненрусский мастеровой, то его прогоняют. Почему? Потонму что он изготовил лопату, плуг или подкову или понтому что он починил сапоги? Боятся чужого мастеровонго. Боятся, что крестьянин мог бы разбаловаться, поженлать денег или земельного надела! Поясняют, что все это может привести к революции. Все это глупости. Двонрянство имеет слишком много. Дворянство ничего не делает, но мешает и другим. Если появляется образонванный человек, то кричат, что он революционер и буннтовщик, и в конце концов сажают его в тюрьму. Крестьнянину не дают образования. Эта господская политика к добру не приведет. Распутин мечтал о крестьянской монархии, в котонрой дворянские привилегии не имели бы места. По его мнению, монастырские и казенные земли следовало разделить между безземельными крестьянами. Частные помещичьи земли, по его мнению, тоже слендовало отчудить и распределить среди крестьян. Для упнлаты помещикам за отчужденные земли следовало бы исхлопотать крупный внешний заем. Распутин был очень высокого мнения о земледельческих способностях и блангосостоянии немецких колонистов. Их чистоплотность и опрятная добротная одежда сильно выделяла их среди русских крестьян. Попадая в немецкую колонию, Распутин всегда удивнлялся богатству их стола. Его особенно поражало, что колонисты пили не только чай, но и кофе. Эти наблюндения сильно врезывались в душу Распутина, и при разнговорах с русскими крестьянами он всегда заводил разнговор о благосостоянии немецких колоний. Он советонвал русским брать в жены девушек из немецких колонний. Такие браки оказывались всегда как-то очень счаснтливыми. -- Крестьянин рад, -- говорил он, -- если у него в доме немка, тогда в хозяйстве порядок и достаток. Тесть гордится такой снохой и расхваливает ее перед своими соседями. Уважение Распутина к Германии возросло еще больнше после того, как Распутин узнал, что большинство употребляемых русскими крестьянами земледельческих машин германского происхождения. Кроме Германии, Распутина очень влекло к Америнке. И это имело свои причины. В России имелось довольнно много крестьян, родственники которых жили в Аменрике и присылали оттуда своим родным в Россию деннежные вспомоществования. Много бедных выходцев стали в Америке состоятельными фермерами, но оставншиеся и там простыми рабочими были довольны своинми заработками. Для бедного русского крестьянина Аменрика казалась сказочной страной. Поэтому Америка имнпонировала Распутину, и он советовал жить с Америнкой в дружбе и мире". Ничьим агентом не был Мало кто знает, что отец совсем уже был готов уданлиться в Палестину (там Симановичем был прикуплен небольшой кусок земли) и вести уединенную жизнь. Разве так поступает идейный политик? Вот очень важный вывод Белецкого о том, что, принсмотревшись к моему отцу, тот вынес убеждение: "У Распутина идейных побуждений не существовало", "идейнных", то есть чисто политических. Ручаюсь, что такой манипулятор, как Белецкий, имей он хоть малейший повод, расписал бы политическое лицо отца в ярчайших красках. Подтверждает слова Белецкого и Жевахов: "Был ли Распутин агентом интернационала, игравшим политинческую, роль и выполнявшим определенные задания, оправдывал ли он свою славу наличностью выдающихнся качеств или из ряда выходивших преступлений? Нет, ничего подобного не было. Ничьим агентом Распутин не был, никакой политической роли не играл, никаких особенностей, отличавших его от заурядных представинтелей его среды, не имел; никаких выдающихся пренступлений не совершал" Важно привести слова Гурко: "Дела, которые брался проводить Распутин, делились на две резко различные категории. Одни из них касались устройства судьбы сравннительно маленьких людей: выдачи им пособий, увелинчения получаемой пенсии, продвижения на службе в ее низших степенях. По отношению к таким людям он, в большинстве случаев, ограничивался снабжением их короткими записками к знакомым и незнакомым ему высокопо