ла, что это лучшее назначение". Передает Александра Федоровна государю и указания Распутина, касающиеся способа ведения войны и направления нанших усилий на ту или иную часть фронта. Мало того, с очевидной непоколебимой верой в чудотворную силу Распутина Александра Федоровна сообщает государю, что, узнав о наших каких-то военных операциях, успеху которых помешал туман, Распутин "выразил сожаленние, что не знал об этих операциях раньше, ибо в таком случае тумана бы не было, но что, во всяком случае, туман впредь мешать нам не будет". Надо, однако, принзнать, что Распутин, проводя своего кандидата, сперва тщательно старался выяснить степень приемлемости его самой государыней и лиц, ей неугодных, поддерживать не решался, хотя бы это и входило в его расчеты. Так, например, он состоял в близких сношениях с Витте, но, зная отношение к нему царской четы, и заикнуться о нем не смел". Конечно, Гурко не верит в то, что отец мог распозннавать людей. Но при этом было известно, как много давал отец подтверждений именно этой своей способнности. Ведь многие из знакомых Гурко поплатились канрьерой именно потому, что отец смог предупредить их дурные намерения. (За каждым человеком числятся гренхи. За кем -- большие, за кем -- меньшие. На то и расканяние дается. Сам Владимир Иосифович Гурко был отнмечен доверием царя и имел чин камергера. Но после назначения на должность в Министерство внутренних дел не удержался и попользовался казенными деньгами. В тот год разразился голод, и Гурко заключил сделку с неким купцом о поставке хлеба в бедствующие губерннии. Сумма доходила до миллиона. Нуждающимся же хлеба попало очень мало. Мошенничество вышло нарунжу, Гурко отставили.) Он же пишет, что в телеграммах отца не было смыснла. Соглашусь, не было -- для тех, кто не мог их понять. Впрочем, об этом я уже говорила. Гурко попрекает Александру Федоровну в ссылках на отца. Но что же делать, если при дворе не нашлось честного человека, кроме отца, мнением которого можно было мерить других. И другое. Александру Федоровну ругали за то, что она прислушивалась к советам отца по всякому поводу. Но есть очень много свидетельств того, как она постунпала по собственному усмотрению и в противоположнность мнению отца. И тот же Гурко пишет, что преднставляется весьма сомнительным, мог ли бы Распутин, невзирая на все свое влияние, заставить царицу отканзаться от осуществления какого-либо намерения, конторое она горячо желала исполнить. Она осознавала себя царицей, и правила самодержавия были ею усвоены вполне. Надо понимать разницу между советом и руконводством. Случай или закон? Еще один важный пункт. Иногда Александра Федонровна, чтобы придать больший вес своим предложениням, ссылалась на отца, который часто и не принимал участия в обсуждениях. В тех же случаях, когда исполнялись советы отца, получалось почти всегда хорошо. И Гурко вынужден это признать: "Увеличилась у Николая Второго и Алексанндры Федоровны вера в правильность советов Распутинна и после того, как принятие государем верховного командования армией не только не имело тех дурных результатов, которых опасались министры, а наоборот, вызвало заметное улучшение нашего положения на фронте. Между тем в той упорной борьбе, которую вынес государь по поводу задуманного им личного воз-главления армии, его усиленно поддерживал Распутин, и государыня это впоследствии неоднократно нанпоминала царю". Подчеркну: "Увеличилась вера и после того..." Знанчит, это не единственные примеры, если вера увелинчилась. Конечно, Гурко называет это случайным стечением обстоятельств. Но при иных обстоятельствах он назвал бы это законом. "Бессмертные штаны" Гурко явно с осуждением приводит слова Александнры Федоровны из одного ее письма Николаю в Ставку: "Уверяю, я жажду показать всем этим трусам свои беснсмертные штаны, я вижу, что присутствие моих черных брюк в Ставке необходимо, такие там идиоты". (Пояснню, что Александра Федоровна иногда, подтрунивая над Николаем, видя его нерешительность в чем-либо, говонрила: "Я ношу штаны, а не ты".) Гурко усмотрел в слонвах царицы претензию на руководство, в частности, войной. Но это не так. "Такие там идиоты" -- вот ключ к тому, что в действительности сказала Александра Фендоровна. Даже ее слабые возможности способны повлинять на положение там, где находятся люди, подобные обретавшимся тогда возле царя. Александра Федоровна только это "штанами" и сказала. Но даже недоброжелатели не могли не замечать усинлий, которые прилагала Александра Федоровна, чтобы помочь раненым. При этом важно, что делала это она по наставлению отца. Александра Федоровна говорила Анне Александровне: "Я замечаю, что в моем присутствии больные действительно держатся спокойнее, когда я держу их за руку, они говорят, что боль утихает. Я дунмаю, это от того, что все мои мысли сосредоточены на нашем Друге. Я стараюсь поступать, как он". Гурко: "Осенью 1915 года во дворец прибыла депутанция от Св. Синода, привезшая государыне благословеннную грамоту за ее деятельность на пользу раненых; гонсударыня была столь смущена, что заявила о невозможности для нее выйти к прибывшим архипастырям, так как чувствует, что горловая спазма лишит ее способнонсти промолвить хотя бы несколько слов. Надо было употнребить много усилий, чтобы убедить ее выйти к иерарнхам церкви, причем маленький наследник принимал в этих уговорах очень деятельное участие". Каверзы и поклепы Однако это не мешало врагам трона продолжать пленсти интригу. Здесь приведу свидетельство Руднева относительно того, к каким уловкам прибегал "честнейший молитнвенник" Труфанов: "Года за полтора до переворота 1917 года известный бывший монах Илиодор Труфанов принслал в Петроград из Христиании свою жену с порученнием предложить царской семье купить у него в руконписи написанную им книгу, выпущенную впоследствии под названием "Святой черт", где он описывает отноншение Распутина к царской семье, набрасывая на эти отношения тени скабрезности. Этим вопросом заинтенресовался Департамент полиции, и на свой риск и страх вступил в переговоры с женою Илиодора о приобретеннии этой книги, за которую Илиодор просил, наскольнко помню, 60 000 руб. В конце концов дело это было представлено на усмотрение императрицы Александры Федоровны, которая с негодованием отвергла гнусное предложение Илиодора, заявив, что "белое не сделаешь черным, а чистого человека не очернишь". Кстати, отец часто повторял: "Все минется, одна правда останется". По соображениям Труфанова и его покровителей, подлинным правителем России был мой отец. Дальше рисовалась леденящая картина: "безумный монах" (так прозвал отца Труфанов, хотя тот ни монахом, ни бензумным не был) и Анна Александровна Вырубова встунпили в сговор с немецкой шпионкой, царицей. Их цель -- гибель России. Трезвой мысли в поклепах искать трудно. Зато можно одним замечанием разрушить и без того шаткий домик наговора. В ряд заговорщиков поставлена Анна Александровна. Ей в вину кроме любви к царской семье и привязаннонсти к отцу недоброжелатели трона поставить не смогли ничего. Но и этого оказалось достаточно: зачем любит? На какие каверзы, какое шпионство она при своем простодушии была способна? Какие секреты выведынвать? Какие тайны хранить? Она, сделавшая достоянинем света потаенные страницы личной жизни... На руку врагам трона были и "невинные" забавы монлодых аристократов. Анна Александровна как-то рассканзала, как ее невестка, придя на чай, смеясь, сообщила: -- Мы распустили новые слухи о Николае. Это так весело! Глава 28 СМЕРТЬ РЯДОМ Диета Феликса -- "Ему нужен я" -- "Афедроны помешали" -- Попытка совращения -- -- Ожидание ужаса -- Прощание с царской семьей -- -- Печать гибели -- Утро последнего дня -- -- Последний ужин -- Круг замкнулся Диета Феликса Участь России не сказывалась на судьбе Феликса Юсупова, который старался, не слишком, впрочем, усердно, стать нормальным мужем. В марте 1915 года Ирина Александровна родила ему дочь. Царь принял на себя хлопоты крестного отца, а вдовствующая императрица, прабабушка ребенка, -- крестной матери. Вскоре после этого отец Феликса был назначен геннерал-губернатором Москвы, но там он вскоре попал в затруднительное положение из-за своих диктаторских замашек. Выставляя идейные начала в разговорах о причинах участия в убийстве моего отца, Феликс никогда, разунмеется, и не заикался об истории отставки в 1915 году Юсупова-старшего с поста начальника Московского военного округа. Не в силах мстить царю, он мстил монему отцу. Уверена, что он складывал свою месть из канмешков, представлявшихся ему глыбами. Но это было так мелко! Феликс Сумароков-Эльстон не был надежным челонвеком для такой должности. Сказалось то, что, получив через женитьбу титул князя Юсупова, он старался утнвердиться в новом "сиятельном" положении. Но делал это слишком напористо. Он считал любое противодейнствие личным вызовом и следствием предательства и был убежден, что несогласные с ним действуют заодно с партией сторонников Германии, относя к последним царицу и моего отца. Сумароков-Эльстон с готовностью присоединился к заговору, преследовавшему цель свернгнуть царя, заточить царицу в монастырь и сослать моенго отца обратно в Сибирь. Мой отец (вернее, его смерть) превратился для Фенликса в навязчивую идею. Но Феликс не был бы самим собой, если бы не нагромоздил вокруг пошлого уголовнного убийства "роковые страсти", сообразные его пронтивоестественным наклонностям. Семейную жизнь с Ириной Александровной Феликс называл "диетой". Опыт порочной страсти никогда не оставлял его. (При этом не стану отрицать -- Феликс любит жену и живет с ней до сих пор. Хотя кто заглядынвал в их спальню?) Отношения с Дмитрием, то возобнновлявшиеся, то затухавшие, не слишком привлекали Феликса. С полным подчинением Дмитрия для Феликса исчезла острота, а значит, притягательность связи. "Ему нужен я" Подчинить себе Распутина, подавить и раздавить -- вот цель, достойная артиста, каким, без сомнения, вонображал себя Юсупов. По Петербургу ходили слухи, похожие на сказку. Будто бы Феликс закрывается в особой комнате своего огромнного дворца и часами смотрит на бесценную жемчужинну "Перегрину" -- гордость ювелирной коллекции рода Юсуповых. Эта жемчужина -- по преданию -- одна из двух, принадлежавших некогда египетской царице Кленопатре. Вторую великая грешница растворила в уксусе на пиру, данном ею в честь Антония. Так вот, Феликс будто бы впадал в мистический транс от созерцания огромной жемчужины и, выходя из комнаты после сеанса, воображал себя самой Повелительницей Египта. Не знаю, правда ли и другое: будто Феликс в память своего кумира Уайльда устраивал тайные представленния пьесы "Суламифь", где роли и Суламифи, и Иоаннна Крестителя исполняли мальчики из балетных. В главнный же момент действия проливалась настоящая кровь. Подробности передавались самые отвратительные. Нуждаясь в доверенном лице, Феликс отправился навестить Марию Евгеньевну Головину. Он изложил ей свои желания, напустив поэзии ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сбить с толку добрую душу, полнную сочувствия. В подобных делах Мария Евгеньевна была невежественна и поняла все так, будто бедный Феликс наконец-то захотел излечиться. Она с жаром принялась уговаривать его повидаться с человеком, которого счинтала воскресшим Иисусом Христом. Как бы там ни было, их цели сошлись. Местом встречи был назначен снова дом Головиных. Там, перемолвившись парой слов, Феликс и отец догонворились о следующей встрече -- у нас дома. Как-то мы с Варей, вернувшись с прогулки, увидели красивого изысканно одетого молодого человека, бесендовавшего с отцом в столовой. Это и был князь Юсупов. Мы пробыли в столовой не больше пяти минут, обменнявшись ничего не значащими фразами. Я обратила внинмание только, что на столе стоял один бокал с вином. При нас отец отпил из него один раз, а потом Феликс не выпускал бокал из рук, то и дело прикасаясь губами к краю в том месте, где оставались следы губ отца. После ухода Феликса я спросила отца, зачем тот принходил. Отец ответил, что за помощью. И добавил: -- Ему нужен я. С того дня молодой Юсупов стал у нас в доме постонянным гостем. "Афедроны помешали" Несмотря на то, что война продолжалась уже более двух лет, Юсупов ни разу не выказал желания отпранвиться на фронт. Тогда существовал закон, принятый в интересах кренстьянских семей, по которому единственного сына нельзя было призвать в армию. Однако в законе не уточннялось, что он применим только к крестьянским семьням. Этой лазейкой и воспользовался Феликс. Он дейнствительно остался единственным сыном после смерти старшего брата -- Николая, но его никак нельзя было отнести к числу "незаменимых кормильцев семьи". Тем не менее, он прикрывался этим законом до тех пор, пока царица выговорила ему за нежелание служить. Деваться было некуда. Феликс записался в Пажеский корпус (там готовили офицеров). 29-летний Феликс оканзался самым старшим среди однокашников, в большиннстве почти подростков. Будь на месте Феликса нормальнный мужчина, он стал бы опекуном младших, подавая хороший пример. Другой, но -- не Феликс. Он усмотрел в своем новом положении приятные возможности. Гонворили: "У Феликса закружилась голова в цветнике". Военные науки Феликс "не превзошел", -- "афедроны помешали". Это правда, да и сам Феликс не скрывался. Попытка совращения Отец не обманывался относительно порочности Фенликса и его намерений. Но он был уверен, что сумеет переломить волю князя. Была и еще причина, по котонрой отец взвалил на себя эту ношу. Зная, что мать Феликса близка с великой княгиней Елизаветой Федоровной и что они обе возглавляют одну из самых деятельных оппозиционных царице групп, отец надеялся, что, помогая Феликсу, завоюет их дружнбу или, по крайней мере, добьется их непротивления, сможет погасить ненависть и прекратить заговоры, убинвавшие Россию. Визиты князя держались в тайне, но Анна Александнровна о них все-таки узнала. Она, думая предупредить отца, принялась уговаривать его прекратить встречи с Феликсом. Она говорила: -- Феликс погиб. Он способен за собой потянуть всех. Отец отвечал: -- Пока пакостит, не погиб. Думал, что успеет остановить и остановиться на краю. Феликс же прилежно исполнял свою роль. Он делал вид, что поддается лечению, в то же время пытаясь вовнлечь отца в игру на роль любовника. Стараясь избежать огласки, Феликс всегда приходил к нам в дом по черной лестнице. Но в доме не считал нужным стеснять себя -- говорил громко и откровенно. Слуги или те, кого он считал таковыми, в расчет не брались. Дуня говорила: -- Он смотрел на меня незрячими глазами. Однако Дуня была там и слышала их разговоры. От нее я и знаю о многом, что тогда происходило. Однажды Феликс пришел пьяным. Не стал дожидатьнся отца в столовой, сразу проследовал в кабинет. Когда отец через несколько минут вошел туда, он увидел на кушетке голого Феликса. Не оставалось сомнений в том, что у Юсупова на уме. Отец ударил Феликса и приказал убираться. Мгнонвенно протрезвевший Юсупов кое-как оделся и выбенжал прочь. Ожидание ужаса Зима 1916 года даже для России была суровой. Принходилось туго всем. Хуже всех -- солдатам на фронте от западной границы до самого Урала. Плохо одетые, плонхо накормленные и плохо вооруженные, они совсем пали духом. Началось повальное дезертирство. В Петрограде и Москве женщины выстраивались в очереди у хлебных лавок и стояли на морозе целый день. Подойдя к заветной двери могли узнать, что хлеба нет. Ввели нормы на уголь и дрова. Отец впал в глубокое уныние. Все сорок пять лет своей жизни, за исключением очень коротких периодов, мой отец был оптимистом. Он всегда считал, что на всякое зло найдется добро, которое победит это зло; на всякое страдание всегда найдется утешение; милостивый Господь всегда рядом с теми, кто обращается к Нему в нужде. Но все-таки нужно, чтобы люди к Нему обратились. Русские же, за редкими исключениями, вовсе не спешили поклонитьнся Ему в ноги. А раз так, то им не на что надеяться; им уготованы уничтожение и гибель. В своих мыслях он называл это "их" судьбой, но не своей собственной. Он почему-то знал, что его уже не будет, и ему не придется пережить последнего мучинтельного поражения и хаоса. Обрывки видений являли отцу картину ужасающих несчастий. Он бродил по квартире, придавленный грунзом своих предвидений. Из-за небывалых холодов работы по хозяйству в Понкровском замерли. Мама разрешила Дмитрию поехать навестить нас. После приезда Дмитрия отец немного повеселел. Но когда настала пора Дмитрию возвращатьнся в деревню, отец, предвидя будущее, попросил его остаться на Рождество. Сказал: -- Это Рождество будет последним, которое суждено встретить вместе. Но Дмитрий обещал маме вернуться с Дуней в По-кровское до Рождества и потому отказался. Отец, конечно, оказался прав в своем предвидении. Отец начал совершать длительные прогулки в одинночестве. Его сопровождали лишь охранники. Теперь он был слишком погружен в мрачные раздумья и не болнтал с ними, как прежде. Однажды под вечер, после прогулки по набережной, отец рассказал мне, будто видел, как Нева стала краснной от крови великих князей. Потом отвернулся и, поншатываясь, прошел в кабинет. Там он написал длинное письмо, запечатал и отдал мне. -- Не открывай, пока не умру. Я неловко рассмеялась, -- не могла вообразить мир без отца. Прощание с царской семьей Тем временем Феликс нашел себе помощников. Великий князь Дмитрий Павлович легко дал себя убедить в правоте Феликса. Уже вдвоем они принялись за поиски сообщников. Все дело Феликс хотел обстанвить идейно. Он знал, что "большой круг" -- вдовствуюнщая императрица Мария Федоровна, великие князья, их жены и приближенные заранее приветствуют любые действия, направленные против Распутина. Последнее же средство -- убийство -- тоже найдет их одобрение. Великая княгиня Елизавета Федоровна приехала из монастыря навестить Александру Федоровну и произннесла против Распутина обвинительную речь. Некотонрые члены Думы, особенно Маклаков и Пуришкевич, поносили отца в каждом своем выступлении. А в Синонде всерьез обсуждали опасность "отвращения Распутинным царевича от православной веры". Все вокруг было враждебным. Отец зачастил на "Виллу Родэ". В ответ на наши увенщевания он раздражался (что было совершенно для нас непривычно, и так с ним, прежним, не вязалось) и буквально стонал в ответ: -- Скучно, затравили... Чую беду! Не могу запить того, что будет потом. Как-то утром отец вернулся домой обессиленным и едва смог одолеть ступеньки. Упал на постель. Обхватил голову руками, давя пальцами на глаза. Было слышно едва различимое причитание: -- Только бы не видеть, только бы не видеть... Вдруг раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и узнала голос царицы. Она была взволнована, даже не пыталась скрыть истерики. Царевич отправился на фронт вместе с отцом, чтобы поднять боевой дух в войсках, и заболел. -- Только Григорий Ефимович может помочь. Я бросилась к отцу. Он лежал, глядя невидящими гланзами в потолок, и явно не слышал ни одного моего слова. Лицо его было пепельно-серым, руки ледяными. Печать гибели Отец знал, что смерть рядом. Недаром же он за три дня до смерти попросил Си-мановича помочь ему советом в деле устройства им деннежного вклада на имя мое и Варино. О том, что отец понимал безысходность своего понложения, говорит и то, что он решился сжечь все письнма, записки и другие знаки внимания, полученные от Александры Федоровны, Николая и их детей, Анны Александровны. Ему помогал Симанович. В комнате они долго оставались сначала вдвоем, потом отец выходил на несколько минут. Возможно, Симанович воспользонвался этим и что-то спрятал. Точно я утверждать ничего не могу. На все вопросы относительно тех событий он ничего мне сообщать не хотел. По прошествии времени, когда открывается непонятнное и даже необъяснимое раньше, легко утверждать -- и я знал, что будет непременно так. Но в отношении отца все и вправду сходилось. На его лице была печать смерти. Для лучшего понимания тогдашнего настроения отца приведу случай, описанный Симановичем и произошеднший гораздо раньше, в пору, когда отец пребывал в ином настроении духа: "Однажды была предпринята попытка убить Распутина. Несколько молодых людей и офицеров сумели устроить себе доступ к нему. Вначале все было тихо, но когда Распутин вышел на середину комнаты, офицеры вскочили и обнажили свои шашки. У штатских появились в руках револьверы. Распутин отнскочил в сторону, обвел заговорщиков страшным взгляндом и вскрикнул: "Вы хотите покончить со мною!" Занговорщики стояли окаменелые, как парализованные. Они не могли отвернуться от взгляда Распутина. Все затихли. Случай произвел на всех присутствующих сильное впенчатление. Распутин пояснил: "Вы были моими врагами, но теперь вы больше не враги. Вы видели, что моя сила победила. Не сожалейте, что вы сюда пришли, но и не радуйтесь, что вы можете уйти. Не существует больше такой власти, которая могла бы направить вас против меня. Ступайте домой". Молодые люди опустились пенред Распутиным на колени и умоляли его их простить. -- Я вас не прощу, -- ответил Распутин, -- так как я вас сюда не приглашал. Я не радовался, когда вы прин шли, и не горюю, когда вы уходите. Теперь уходите. Вы излечены. Ваши гибельные намерения пропали. Заговорщики оставили помещение". На следующий день позвонил Юсупов. Сказал, будто бы Ирину Александровну мучат сильные головные боли, лекарства не помогают, вся надежда на отца. При этом отец знал, что княгини нет в Петербурге -- она еще не вернулась из Крыма. Я умоляла отца не ехать к Феликсу. Но отец отмахнулнся от моих страхов: "Я ему нужен". Он шел на заклание. Встречу назначили на 16-е. Утро последнего дня Утром 16 декабря отец в неурочный день засобиралнся в баню. Но, против обыкновения, при этом был сонвсем невесел. Печально, но большую часть того дня меня дома не было. Вечером пришла Анна Александровна. Она уже отнбросила костыли, хотя сильно хромала. Ее послала цанрица -- спросить совета отца, как поступить с больной ногой Алексея, а заодно передать подарки всем нам. Я отвела Анну .Александровну в столовую, где отец пил свою любимую мадеру. Предложила бокал гостье. Она сделала глоток и вздохнула: -- Мы с тобой изменились, Григорий Ефимович. -- Все меняется, Аннушка. -- Я вспомнила, как увидела тебя, когда ты вошел в комнату больного царевича. Рядом с Николаем ты кан зался великаном. Она снова вздохнула и передала нам подарки: -- Ее величество считает, что положение не так сен рьезно, чтобы надо было ехать в Царское. -- Пожалуй, только не пускайте к нему врачей. В глазах отца была бесконечная грусть. Он уже тогда знал, какой трагически короткой окажется жизнь мальнчика. Последний ужин Подошло время ужина. Отец пил, но не пьянел. Даже вдруг пришел в веселое расположение духа. Катя подала ужин -- рыба, черный хлеб, мед -- все его любимые блюда. (Только сейчас я поняла -- тот ужин был "ужинном приговоренного". Перед казнью приговоренному принято давать любимую еду. Отец точно знал -- это последний ужин.) Отец ушел в спальню переодеться. Позвал меня. (Я отметила, что он выбрал самую лучшую свою рубашку -- шелковую, с голубыми васильками, -- ее вышивала Александра Федоровна.) Отец стоял у раскрытого бюро. Я увидела пачку аснсигнаций. -- Это твое приданое -- три тысячи рублей, -- скан зал отец. Около семи часов раздался звонок в дверь. Пришел Александр Дмитриевич Протопопов -- министр внутнренних дел, часто навещавший нас. Вид у него был подавленный. Он попросил нас с Варей выйти, чтобы поговорить с отцом наедине. Мы вышли, но через дверь слышали все. -- Григорий Ефимович, тебя хотят убить. -- Знаю. -- Я советовал бы тебе несколько дней не выходить из дома. Здесь ты в безопасности. -- Не могу. -- Отмени все встречи. -- Поздно. -- Ну так скажи мне, по крайней мере, куда ты сон брался. -- Нет. Это не моя тайна. -- Ты не понимаешь, насколько серьезно твое положение. Весьма влиятельные особы замыслили посадить на трон царевича и назначить регентом великого князя Николая Николаевича. А тебя либо сошлют в Синбирь, либо казнят. Я знаю заговорщиков, но сейчас не могу назвать. Все, что я могу -- удвоить охрану в Царснком Селе. Может, ты сегодня все же останешься дома? Подумай. Твоя жизнь нужна их величествам. -- Ладно. Когда Протопопов ушел, отец сказал, ни к кому не обращаясь: -- Я умру, когда Богу будет угодно. Потом около часа мы сидели в столовой. По просьбе отца я читала Евангелие от Иоанна: "В начале было Слонво, и Слово было у Бога, и Слово было Бог..." И отец толковал: "И Слово было плотию и обитало с нами". Часы в прихожей пробили десять. Отец поцеловал Варю, потом меня, пожелал доброй ночи, потом отонслал нас спать. Они с Катей поговорили еще, вспомнинли о прежней жизни в Покровском, о купаниях и рынбалке на Туре, о хозяйстве. Я не могла уснуть. Меня заполнял страх. Когда часы пробили одиннадцать, Катя тоже легла спать. Вскоре дом погрузился в тишину, нарушаемую тиканьем часов, отнсчитывающих последний час жизни моего отца в доме номер 64 по Гороховой улице. В назначенный час отец вышел из дома. Его ждал присланный Юсуповым автомобиль. Круг замкнулся Теперь никто из нас уже не мог помочь отцу. Круг замкнулся. У каждого из заговорщиков были свои, особые принчины ненавидеть отца. О Феликсе Юсупове, Михаиле Владимировиче Род-зянко, великой княгине Елизавете Федоровне, вдовствунющей императрице Марии Федоровне сказано уже доснтаточно. Добавлю только, что, очевидно, заговорщики все-таки понимали бессовестность и беззаконность своних намерений, и чтобы придать им видимость порядочности и патриотичности, Родзянко, например, всячески распространял слухи о "расположенности царя избавитьнся от Распутина". Об этом свидетельствует Бьюкенен. Что же касается остальных... Великий князь Дмитрий Павлович был целиком понрабощен Феликсом и пошел бы на любое преступленние, чтобы угодить ему. Капитан Иван Сухотин, такой же порочный, как Дмитрий и Феликс, видел в убийстве очередную пинкантную авантюру. Кроме того, ему льстило, что его, невысокородного, позвали в компанию аристократов. Владимир Митрофанович Пуришкевич принадлежал к числу самых влиятельных членов Думы. Феликс отвел ему интересную роль. Именно Пуришкевич, известный своей невоздержанностью и прямо истеричностью, долнжен был придать всему предприятию оттенок безумного порыва, за какой и судить-то нельзя. К тому же участие Пуришкевича, едва ли не каждый день выступавшего с думской трибуны с обличениями императорского дома и Распутина, способно было отвести подозрения в присутнствии сугубо личных мотивов у заговорщиков. Доктор Станислас Лазоверт -- служил хирургом в санитарном поезде под командованием Пуришкевича. Он стремился угодить начальнику. Именно ему было порунчено приготовить яд, чтобы отравить отца. (Много лет спустя до меня доходили слухи о том, что Лазоверт -- не простой исполнитель, а ни мало ни много -- ангнлийский шпион, имевший в этом деле свой интерес.) Как бы там ни было, все они собрались ради одного -- убийства. Глава 29 УБИЙСТВО Декорации -- Как это было -- Розыски -- -- Вокруг убийства -- Письмо с того света Декорации О том, что происходило в доме Юсупова, мне извенстно от человека, имя которого я не решаюсь открыть и теперь. Феликс тщательно продумал декорации предстоящего спектакля. Он мнил себя великим эстетом и даже в менлочах старался придать самому гнусному делу внешний лоск. В своем дворце на Мойке он переоборудовал виннный погреб -- соорудив из него роскошную комнату. (Погреб -- чтобы крики обреченного не могли достигннуть посторонних ушей!) Сводчатый потолок, арки, старинная мебель, пернсидские ковры, бесценная посуда, кубки, скульптуры -- все это должно было, по его мысли, подавить Распунтина, дать ему почувствовать, в каком высокородном доме его принимают. Столетия рода Юсуповых-- Суманроковых-- Эльстонов должны были взирать на отца отонвсюду, указывая на его малость и ничтожество. На одном из буфетов, недалеко от камина, Феликс положил древнее распятие из хрусталя, отделанное сенребром. Остальные заговорщики должны были разместиться до подачи условного знака над погребом, в кабинете, также специально оборудованном для этого случая. Как это было Феликс проводил гостя вниз по лестнице, в салон. Отец удивился, почему не идут сразу к больной. Сверху доносились звуки граммофона, голоса. Князь объяснил, что у жены вечеринка и скоро она сама спустится. Отец удивился: -- А как же голова? Князь неопределенно махнул рукой. Комната выглядела так, будто ее только что покинунли ужинавшие. На шахматном столике -- неоконченная партия. Сняв шубу, отец подошел к камину, опустился на один из стоящих рядом больших диванов лицом к ярконму пламени. Князь предложил стакан портвейна -- уже отравленнного. (Отравлены были также и пирожные, приготовнленные для отца.) Отец отказался. Юсупов, извинившись, вышел -- будто бы за тем, чтобы отдать распоряжения прислуге. Феликса не было долго. Отец решил подняться нанверх. В этот момент Юсупов появился с бутылкой маденры в руках. Феликс сказал, оправдываясь, что жена слишком увлечена гостями и придется еще подождать. Выпив вина, тоже отравленного, отец пожаловался на странное ощущение -- будто бы жжение в горле и затрудненность дыхания. -- Устал, -- вздохнул он. Феликс продолжал подливать вино. Он заметно ненрвничал. Просидев в молчании еще какое-то время, отец сонбрался уходить: -- Видно, я не нужен. Феликс вяло стал упрашивать остаться. Вдруг он с какой-то странной решимостью схватил отца за локоть. Но, словно обжегшись, отдернул руку. -- Подожди, еще хотя бы минуту. Я сейчас, -- Фен ликс бросился к лестнице. Наверху ждали сообщники. Яд почему-то не действовал. План мог сорваться. Дмитрий дал Феликсу револьвер. Юсупов вернулся, увидел, что отец держит в руках хрустальное распятие, сказал: -- Правильно. Помолись! Отец обернулся. Он знал, что ловушка захлопнулась. Тем временем Лазоверт и Дмитрий спустились в комннату. Следом -- Сухотин и Пуришкевич. Яд стал оказывать действие. Отец впал в беспамятство. Словно в помешательстве заговорщики накинулись на отца. Били, пинали и топтали неподвижное тело. Кто-то выхватил кинжал. Отца оскопили. Возможно, это и не было помешательством. Ведь все заговорщики, кроме Пуришкевича, -- гомосексуалисты. И то был, скорее всего, ритуал. Они думали, что не пронсто убивали Распутина. Они думали, что лишают его главнной силы. Так и не поняв, что сила отца была в другом. Для них за пределами плоти любви не существовало. Убийцы решили, что отец мертв. Но тут тело шевельннулось. Одно веко задрожало и приподнялось. В следуюнщую секунду открылись оба глаза. -- Он жив, жив! -- вскрикнул Феликс и импульсивн но склонился над жертвой. Отец схватил Феликса за плечи и сжал их. Юсупов вырвался. Отец затих. Заговорщики оставили отца на полу и поднялись в кабинет. Принялись обсуждать, как избавиться от тела. В коридоре раздался шум. Бросившись к двери, они увидели, как отец выбегает во двор. Юсупов еле слышно прошептал: -- Боже, он все еще жив! Пуришкевич выскочил во двор с пистолетом в руке и два раза выстрелил, потом еще два раза. Отец упал в сугроб. Появился городовой, услышавший выстрелы, но Феликс встретил его у ворот и объяснил, что один из пьяных гостей несколько раз пальнул из револьвера. Отделавшись от полицейского, Феликс вернулся и обнаружил, что слуги внесли тело обратно в дом и понложили вверху лестницы. Юсупов впал в неистовство. Пуришкевич описывал, как Феликс набросился на недвижное тело и стал пинать: "Это было такое ужаснное зрелище, я вряд ли смогу когда-нибудь его забыть". Тем временем Сухотин надел шубу и шапку отца, и доктор Лазоверт отвез его обратно к нашему дому -- сбить со следа тех, кто мог проследить с вечера за автонмобилем до дворца на Мойке. Дмитрий поехал с ними под видом Феликса. Вернувшись обратно, они застали Пуришкевича в одиночестве, они со слугой уложили совершенно ненвменяемого князя спать. Сами перевязали веревкой тело отца, погрузили на заднее сиденье автомобиля. На Петровском острове сбронсили с моста в прорубь. Они надеялись, что течение затянет ужасный свернток под лед, а потом отнесет в море. Розыски Было уже далеко за полночь, когда я, наконец, усннула тревожным сном. Меня мучили кошмары, и когда серый рассвет встал над городом, мне как раз снился страшный сон, в котором мелькали то Юсупов, то Хи-ония Гусева. Проснулась я от телефонного звонка. Звонил Протонпопов. -- Который час? -- спросила я. -- Еще рано. Семь. Я хотел узнать, дома ли твой отец? Я не знала. Пошла посмотреть. Обнаружив, что комната отца пуста, а постель не смята, вернулась к телефону. -- Нет, его дома нет. Без всяких объяснений Протопопов повесил трубку. Дурное предчувствие, охватившее меня ночью, вознвратилось и стало еще сильнее. Подавив страх, я по- звонила Марии Евгеньевне, спросить, не видела ли она отца после ночи. Та ничего не знала. Я попросила ее позвонить Юсупову и справиться об отце. Ответного звонка я так и не дождалась. Тем временем Катя приготовила завтрак, к которому никто из нас не смог притронуться. Не в силах больше ждать, я позвонила в Царское Село, Анне Александнровне. Та обещала помочь. Анна Александровна, не мешкая, отправилась к цанрице. Начались розыски. Первым царице доложил Пронтопопов: о выстрелах и объяснении Феликса, будто стренлял один из гостей. Потом позвонил великий князь Дмитрий Павлович -- просил у царицы разрешения придти на чай. Получив отказ, он, по-видимому, встревожился. Как только он повесил трубку, Анне Александровне позвонил Юсунпов и попросил разрешения увидеться с ней. Анна Алекнсандровна отказалась. Тогда Феликс попросил срочно устроить его встречу с царицей. Намекнул, что это касанется Распутина. В десять часов утра полицейские, прочесывавшие весь город, пришли к Юсупову. Генерал Григорьев допронсил князя. Ему пришлось выслушать уже известную вернсию, будто стрелял один из гостей. О Распутине же князь сказал, что тот никогда у него не бывает. Как раз когда Григорьев уходил, позвонила Мария Евгеньевна. Феликс велел ей подождать у телефона, пока он проводит генерала. -- Что ты сделал с Григорием Ефимовичем? -- Ничего. Я его несколько дней не видел. -- Феликс, не лги. Ты заезжал за ним около полуночи. -- Ах, это. Ну, я всего лишь поговорил с ним нен сколько минут. Мария Евгеньевна встревожилась. Феликс солгал. Сканзал, что не виделся с отцом, а потом вдруг признался, что виделся. Она попросила князя приехать к ней. К этому времени все уже были уверены -- отец мертв. Даже царица. Она плакала, повторяя: -- Аннушка, что мы будем без него делать? Что будет с Алексеем? Приведу здесь письмо Александры Федоровны Нинколаю от 4 ноября 1916 года: "Если бы у нас не было Его (то есть моего отца), все бы уже давно было конченно -- я в этом убеждена". Страшно даже себе вообразить то отчаяние, в котонрое погрузилась Александра Федоровна со смертью отца. Вокруг убийства Феликс был уверен в собственной безнаказанности. Уверенности ему добавляли телеграммы и телефонные звонки от представителей высших кругов общества, вклюнчая членов императорской семьи. Все они считали Фенликса главным исполнителем пока еще не доказанного убийства, и все давали понять, что поддерживают его. Надо заметить, что именно эти телеграммы и теленфонные звонки сослужили плохую службу Феликсу. Именно они дали основание полиции сразу же распозннать главного исполнителя преступления. Князь считал, что если он сам не сознается -- никанкая сила не сможет его обвинить в содеянном. Но как раз в себе он и не был уверен. Нервы его окончательно расстроились. Он решил, что самое лучшее -- уехать в Крым, в свое поместье и там переждать тревожное вренмя. Феликс был уверен -- историю замнут. Однако для проформы он отправился к министру юстиции. Тот был вежлив, однако дал понять князю, что лучше бы ему остаться в Петербурге. Вскоре царинцей было отдано распоряжение о домашнем аресте для Феликса и Дмитрия. (Надо заметить, что распоряжение это застало их обоих во дворце Дмитрия, где они еще раньше вместе жили.) Письмо с того света Полицейский инспектор пришел к нам домой в сонпровождении епископа Исидора, который был другом отца. Инспектор показал испачканную кровью калошу, и мы тут же узнали в ней одну из отцовских. Он сообнщил, что ее нашли на льду возле Петровского моста. Еще он сказал, что под лед спускались водолазы, но ничего не нашли. Мы с Варей и раньше были уверены, что отца уже нет в живых, но теперь, увидев калошу, поняли беспонворотно, что его убили. Послали маме телеграмму, в которой написали тольнко, что отец болен и что ей надо приехать в Петроград. Потом я вспомнила о письме, которое передал мне отец вечером накануне. Села читать вслух Варе и Кате: "Мои дорогие! Нам грозит катастрофа. Приближаются великие ненсчастья. Лик Богоматери стал темен, и дух возмущен в тишине ночи. Эта тишина долго не продлится. Ужасен будет гнев. И куда нам бежать? В Писании сказано: "О дне же том и часе никто не знает". Для нашей страны этот день настал. Будут литься слезы и кровь. Во мраке страданий я ничего не могу различить. Мой час скоро пробьет. Я не страшусь, но знаю, что расставание будет горьким. Одному Богу изнвестны пути вашего страдания. Погибнет бесчисленное множество людей. Многие станут мучениками. Земля содрогнется. Голод и болезни будут косить людей. Явленны им будут знамения. Молитесь о своем спасении. Минлостью Господа нашего и милостью заступников наших утешитесь. Григорий". Глава 30 ПОСЛЕ РАСПУТИНА "Толку нет" -- Опознание -- Царская милость -- -- Все пошло прахом -- Февраль, начало конца -- -- Месть мертвому -- Арест -- Прочь отсюда "Толку нет" Александра Федоровна была вне себя от гнева. Но когда она вызвала Протопопова в Александровский двонрец и потребовала немедленно расстрелять преступнинков, он сказал, что необходимо доказать их участие в убийстве, и что собственно говоря, еще не установлено точно, было ли совершено преступление. Протопопов советовал дождаться возвращения из Ставки Николая. Не все, кто знал моего отца, горевали. Были и такие, кому смерть отца принесла облегчение. В модных салонах пили за здоровье Феликса Юсупова. Великий князь Александр Михайлович с недоуменинем встретил известие об убийстве моего отца. Он перендает слова собеседника: "Ты какой-то странный, Санднро! Ты не сознаешь, что Дмитрий и Феликс