без воды и пищи заставили шайку угомониться. Затем прогнали абреков сквозь строй вэвэшников, с зуботычинами, пинками и подзатыльниками. Обыскали, допросили, выявили зачинщиков и организаторов, скомплектовали группу подозреваемых в насилии и убийствах, а остальных распределили по воинским частям -- любимой Родине служить. Ну а я как справившийся в одиночку с подобным бунтом оказался "на коне"! Вменили только превышение самообороны, да и это адвокат оспаривал. Короче, я так счастлив, что не могу остановиться и отправиться домой к родителям в Самару. С Байрамом в тюряге познакомился, теперь вместе гуляем. Оч-ч-чень, авторитетный товарищ! Вор и бандит! Поаккуратнее с ним, он не совсем нормальный -- Одно не могу понять, Сергеич, как ты эти свои рассказы подразделяешь -- на грустый, ироничный, страшный. По-моему, все они... -- Ну да, смешные, -- опередил начфин Никиту. -- Смешные, да... Однако! Своеобразное мироощущение у товарища капитана, у Александра Сергеевича П.! -- Пойдем, искупаемся? -- предложил Никита. -- Не хочется. Начну плавать -- протрезвею. А я желаю быть мертвецки пьяным. Лучше пошли отсюда? Что-то мне воздуха не хватает. Тут как в тюрьме! Подземелье! Или ты хочешь еще разок с девчонками нашими перепихнуться? -- Н-нет... На сегодня хватит. Еще б не хватит! Пока начфин рассказывал ему свои "смешные" байки, Никита краем глаза посматривал за резвящимися в лагуне. Так вот, половой гигант Чекушкин успел по очереди с каждой из дамочек за камень сплавать. А после него триппер поймать -- стопроцентная гарантия. -- Тогда, может, поднимемся наверх? В кабаке посидим, пока твои дружки тут барахтаются. -- Что ж, мысль интересная. Только, Сергеич, у меня в карманах... даже мелочь не гремит. -- Э-э! Не суетись! Банкет за счет приглашающего. Продолжаем радоваться воле и жизни! Глава 17. Исламист В кафе стоял приятный полумрак. Тихая джазовая музыка из проигрывателя, спрятанного под стойкой бара. Капитан заказал салаты, люля-кебаб, шурпу и бутылку коньяка. Само собой, разнообразная зелень, овощи-фрукты. -- И долго ты так планируешь гудеть, как трансформатор? -- спросил Никита, после того как бутылка опустела наполовину, а капитан все молчал и курил. Казалось, он не замечал ни вкуса пищи, ни аромата коньяка, ни соседа по столу. Поэтому на еду налегал в основном Ромашкин. -- Как ты сказал? Гудеть? Разве это гудеж? Это тихий, скромный отдых усталого человека. Я сейчас слегка расслабился. Вот первые три дня мы гужевали, гулеванили! Водка ящиками лилась, девки менялись пачками! Капитан вынул бумажник, вытряхнул из него купюры, отложил в сторону две сотни, осталось только несколько червонцев и четвертных: -- Да вот, пожалуй, на этом и остановимся! Заначка на обратную дорогу и на опохмелку в кабаке Ашхабадского аэропорта. Ты на меня внимания, лейтенант, не обращай. Ешь, пей, отдыхай, а я буду курить и продолжать молчать и размышлять. Договорились? Никита кивнул и продолжил трапезу. Вскоре во дворе у грузовика появилась шумная и взъерошенная компания мокрых приятелей. Водитель "Урала" начал громко сигналить. -- О! Накупались! Никак меня зовут! Ладно, я помчусь к ним, а то еще уедут без меня на полигон. Не хочется топать через горы горы пешком. -- Никита опрокинул в рот последнюю рюмку коньяка. -- Ну, бывай, капитан. Спасибо... за всг. -- Да не за что. Бывай, летенант. Если что, не дай бог, заходи в санбат, поможем.. - Тфу-тьфу! Товарищи по оружию нервно, с матерком, топтались возле открытой кабины. -- И куда ты пропал? -- напустился на Никиту Чекушкин. -- Мы его ищем, а он в ресторане сидит! Сколько тебя ждать?! -- Заскучали без меня? С подружками-то! Куда вдруг заторопились? -- Заскучаешь тут! Байрам этот, толстый, вдруг приревновал Чекушкина к брюнетке! -- хохотнул Колчаков. -- А что, был повод? -- ухмыльнулся Никита. -- Повод! Обижаешь! Причина! -- приосанился Чекушкин. -- В общем, он драться полез. Пришлось кулаками помахать слегка. Девицы завизжали, в воду попрыгали, подальше отплыли и с валуна наблюдали. А мы с Вадиком этого Байрама с двух сторон дубасим, а он нас в ответ мутузит. Короче, он вдруг как заорет: "Хватит! Прекращаем! Не то врагами станем! А я врагов привык уничтожать!" Хватит, так хватит!.. Выпили в знак примирения по рюмке и ушли от греха подальше! -- А девиц, значит, одних бросили -- вместе с этим "авторитетом"? Он же сейчас на них отыграется, измордует! -- И что? Это их работа, им за риск деньги платят. Рыцарь выискался!.. Едем! Сами разберутся без посредников, обслужат по полной программе. Водитель! Жми на газ! Машина запетляла по дорожному серпантину. В лагерь добрались затемно. Неслышащих попытался затеять скандал, угрожая привлечь к ответственности за срыв занятий. Но Чекушкин, допивший в кабине машины из горлышка поллитру, вошел в раж, схватил за горло капитана и сказал, что б тот не пищал: не желаю, мол, слушать визг зассанцев-засранцев. Ротный вмиг растворился во мраке лагеря. Офицеры в "конуре" разобрались по койкам, моментально заснули. Среди ночи явился продрогший ротный. Прокрался к своему лежбищу и тихонечко лег. Был крепко пьян, но, вероятно, долго и тщательно мочился перед сном на природе, ибо среди ночи не вскакивал и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги. К утру все продрогли. Холодно! Чекушкин окликнул истопника, но тот ответил басовитым храпом. В печке что-то светило, но почему-то не грело. Превозмогая лень, Чекушкин поднялся и, шаркая тапочками, подошел к печке. Вот, блин! Еще б не холодно! Дневальный Кулешов вообще не разводил огня, просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном. Чекушкин дал затрещину сонному бойцу, заставил его разжечь топку, но из-за опустившегося на лагерь сырого тумана влажные дрова лишь дымили. Проклиная и Кулешова, и Чекушкина, офицеры выскочили наружу и остаток утра провели на свежем воздухе... А утром... Потребовалось срочно сопроводить в гарнизонный медсанбат заболевшего солдата Мерабова. Естественно, выбор пал на Никиту, который был не так уж и нужен для качественного проведения занятий на технике. Замполит... Боец-туркмен мучался острыми болями в животе. Похоже, приступ аппендицита. Никита собрал вещички в чемоданчик и запрыгнул в кузов. Боец, кривясь и охая, забрался следом. Зампотех Антонюк заполнил собой кабину. В пути курсант держался за спину, куда отдавала при толчках на ухабах острая боль. Видимо, все же не аппендикс воспалился, а он простудил почки. Или камни в них зашевелились. Едва-едва успели к проходящему поезду. -- Не боись, Мерабов! До медсанбата я тебя обязательно довезу живым! -- по-армейски пошутил Никита. -- А дальше -- как судьбой назначено... -- Спасибо, -- солдат заметно повеселел. -- А можно мне домой заехать, товарищ лейтенант? -- Желаешь проститься перед смертью с родными? -- еще раз по-армейски пошутил Никита. -- Да не боись ты, не умрешь. Военная медицина на хорошем уровне, спасут. Военные врачи лучше, чем знахари в твоем пустынном кишлаке. -- Да я не о кишлаке говорю, -- гнул свою линию туркмен. -- В Ашхабаде живет младший брат моей апа (мамы). Он редактор научного журнала. Давайте в гости сходим к нему? Поедим, отдохнем. -- Гм! -- Заманичиво, заманчиво. -- Если будет много свободного времени между поездами погостим. Адрес знаешь? -- Да, конышно, знаю. Бывал до армии у него. Три раза. Хорошо живет дядя Ахмед, богато. После посещения подземного озера в кармане у Ромашкина вообще не осталось ни шиша, только фантики от конфет. Едва хватило на билеты в общем вагоне. Чем перебиваться вонючими столовскими беляшами, лучше в гости сходить. Заодно сравнить, как живет цивилизованная элита аборигенов и провинциальные "урюки"? У нецивилизованных в гостях уже бывал -- вкусно готовят, сытно, но обстановка не стерильная. Теперь надо посмотреть на тех, кто поднялся в эволюционном развитии на несколько ступенек выше бабуина. Гм! Дарвинист... До поезда в Педжен действительно образовалось "окошко" в двенадцать часов. Можно и на экскурсию. В течение часа ехали на троллейбусе. Оказались в бескрайних одноэтажных кварталах. Унылый район, состоящий из несколько сотен глинобитных домишек. Узкие улочки, по которым ветер гонял пыль, песок, мусор. Обрывки газет, словно бумажные змеи, летали между заборами. Впрочем, заборы -- не совсем заборы, скорее слепленные глиняные стены, стоящие одна к другой. Чем богаче и значительнее достаток обитателя жилища, тем толще и выше эти стены. Сами домики прятались за дувалами. Жизнь за ними била ключом и вырывалась наружу шумными ватагами ребятишек. Они кидались друг в друга камнями, ругались, стреляли из рогаток. Не дай бог, врежется в пешехода эта толпа, затопчет и не заметит. Никита и Мерабов пришли. Чуть ли не самый убогий домик... Единственное отличие от остальных сооружений -- невысокий дувал и палисадником с кустиками. Солдат отодвинул потайную задвижку, приоткрыл скрипучую калитку и вместе с Никитой подошел к дверям. Принялся колотить руками и ногами по крепким деревянным доскам: -- Дядя! Дядя! Это я Рустам! Дядя! Занавеска в маленьком подслеповатом окошке слегка шевельнулась, мелькнуло женское лицо. -- Тетя Фатима! Это я, племянник Рустам! -- обрадовался Мерабов. -- Товарищ лейтенант, сейчас нам откроют! И открыли. -- Салам, Рустам! Салам, командир! -- заверещала женщина. -- О, Рустам! Как ты подрос! Возмужал! Но до чего ж ты похудел! Пойдем скорее в дом. Заходите, товарищ офисер! Пожалуйста. Потом о чем-то затрещала на родном, непонятном русскому человеку языке. Из всего потока слов Никита уловил только -- аллах, шурпа и бешбармак. Ага, надо понимать, аллах послал сегодня шурпу и бешбармак. Это хорошо, голодными не уйдем. Еще бы посмотреть телевизор. Сегодня большой хоккей! ЦСКА -- Спартак. Ух! Поболем! Дяди в доме не оказалось, но остальная семья была вся в сборе. Огромная старуха-мать, тощая, некрасивая (как показалось Никите) жена, пятеро детишек -- мал-мала меньше, от трех до двенадцати лет. Они выглядывали из проема в маленькую комнату, прикрываясь занавеской. Черные глазенки сверкали любопытством. Они перешептывались, не решаясь выбраться на свет. Никита озирался по сторонам. На свежевыбеленных саманных стенах -- узорчатые, большие ковры и маленькие коврики с орнаментами. Утрамбованные глиняные полы тоже устланы коврами. В центре комнаты лежали несколько толстых одеял, а на них стоял низкий деревянный помост, игравший роль стола. В углу -- стопа одеял и подушек, которые упирались в потолок. Телевизор в доме отсутствовал, как и дядя. Хозяйка пригласила к столу, принесла пиалы с чаем, сахар, конфеты, лепешки. Перекусив с дороги, лейтенант задремал на мягких подушках в углу. Солдат болтал с родственницами, тормошил ребятишек. Все его мучительные боли куда-то делись в одночасье. Сколько Никита продремал? Час? Полтора?... Разбудили его громкое щебетание детей и тягучий мурлыкающий голос мужчины. Ага, дядя пришел! Кот как есть кот. Мурлыка. Широкое восточное лицо, раскосые глаза, реденькая, короткая бороденка (Телевизор принес?). Дядя протянул маленькие, узенькие, мягкие ладошки -- пожал руку. К столу, дорогой товарищ, к столу! На "постаменте" -- тарелки с едой, зеленью, восточными сладостями: халвой, сладкими орешками, пастилой. В центре -- чайник с заварным чайничком. Аромат! -- Извини, дорогой товарищ, в моем доме не пьют водку. Я сам непьющий. -- Ничего, я все понимаю. И так хорошо, спасибо за теплый прием, -- поблагодарил Ромашкин и представился: -- Никита. Лейтенант Ромашкин. -- Очень приятно. А я Ахмед. Журналист. Заместитель главного редактора журнала "Проблемы религии и атеизма". Не читали? -- М-м-м.... Как-то не везло пока. А вот скажите, Ахмед, у чего больше проблем -- у религии или у атеизма? -- Хорошая шутка! -- оценил журналист Ахмед. -- Конечно, у атеизма! Религия вечна! А то, что не читали наш журнал, понимаю. Это специализированный журнал, философский. Церемония приветствия и знакомства окончилась. Направились к... столу? Уселись на подушки. Блюда -- почти на полу. Чудно есть с пола. Нет, Никита бывал в домах простых туркменов: торгашей, водителей, кладовщиков. Но этот-то -- журналист, представитель местной интеллигенции! А обстановка столь же убогая -- ни кроватей, ни кресел, ни шкафов, ни столов. Даже телевизор и радио, атрибуты почти каждого местного дома, отсутствуют. Съели шурпу, лагман, попили чай. -- А почему нет в доме мебели? -- для завязки разговора поинтересовался Никита. -- Зачем? Нам и так удобно. Телевизор пока не купили, потому что денег нет. И подумать надо, нужен ли он? А радио -- зачем оно вообще? -- Ну... новости слушать. -- Мы новости не слушаем, мы их сами производим. И пусть другие слушают. -- Журналист Ахмед на глазах раздулся от важности. Или просто перекушал лагмана? Нет, все-таки от важности. -- У меня два высших образованиями, уважаемый. Я партийный. У нас в журнале все партийные! Потому что журнал такой! И заместитель главного редактора в таком журнале -- это фигура, величина! Политическая! Журнал ведь не "Мурзилка", не "Юный натуралист". Общественно-политическое издание! Его содержание утверждает целый отдел в ЦК партии республики! Постоянный контроль, цензура. Ответственные товарищи печатаются -- ученые, философы, политики, деятели культуры. Мое общественное положение позволяет посещать культурные всевозможные мероприятия. Я в качестве члена делегации республики был в Египте, Сирии, Йемене, Ираке, Алжире. -- А всего в скольких странах? -- В двенадцати. В Саудовской Аравии, Марокко, Тунисе и в других арабских странах. -- А Европе? Довелось?. -- Нет, в Европе не бывал, -- скривился Ахмед. -- Что там интересного? Я не люблю Запад. Суета, безбожие и разврат! Вся мудрость человечества заключена на Востоке. Ибн-Сина, Фирдоуси, Низами... Вот столпы мудрости! А какие прекрасные творения человечества в Ираке! А Мекка, а Медина! Жаль, пока не имею возможность посетить Иерусалим! Но на все воля Аллаха, вернутся святыни к палестинскому народу! -- глазки партийца Ахмеда вдруг непроизвольно сверкнули. -- Что-то я никак в толк не возьму, -- хмыкнул Никита, -- вы партийный или религиозный деятель? Вы специалист по атеизму или религии? -- Атеизм? О нет! Конечно, я веду разделы, посвященные религии. История ислама, его благотворное влияние на развитие тюркских народов. Ислам и туркмены. О, это такой пласт нашей истории... -- А как же марксистская идеология, партийное руководство? -- Да так же, как и у вас христиан. Многие православные священники -- члены КПСС. Вынуждены приспосабливаться. Я вот тоже вступил. Как иначе выехать за рубеж? Иначе не только в Алжире или Сирии, я даже в Монголии никогда бы не побывал. А так -- я даже в Афганистане был, уважаемый! -- Эх, да кто в Афгане сейчас не бывал! Почти полмиллиона военных через него прошли! -- Уважаемый, я в Афганистане был задолго до всех этих переворотов и войн! Даже имел аудиенцию у самого короля Афганистана! Я осмотрел Герат, Кандагар, Кабул, древнейшие города Востока! Тогда никакой войны не было, мир и благость были. Дороги строили наши рабочие, возводили мосты, электростанции... А какие вкрапления чуждых цивилизаций! Статуи Будды в Бамиане, пусть и не наша религия, но любопытно. Крепости в Кабуле и Алихейле, построенные чуть ли не во времена Александра Великого Македонского! Тогда народ жил тихой и размеренной жизнью. В полной гармонии с душой, в истинной вере! О, Аллах, что сейчас творится в Афганистане! -- Минуточку! Но вы же просвещенный человек! Какой Аллах?! Я еще могу понять малообразованного хлопкороба с его слепой верой -- человек мало читал, постоянно занят тяжелым трудом, незначителен в своей сущности, бедствует. Но вы то! Вы интеллигент! Как можно в наш век полетов в космос, достижений в области физики, астрономии быть настолько религиозным? -- Уважаемый! Повторяю, в вашу партию я вступил вынужденно, по обстоятельствам, чтоб стать членом редколлегии и иметь возможность посещать святые места за рубежом. А ваш атеизм -- это преступная ересь. Вы Коран читали? Нет? А Библию? Нет? А языки вы знаете? Тоже нет? А я вот знаю арабский, могу изучать древние книги. Могу читать на персидском! Это история человечества, его знания. Как христианская, так и мусульманская. Не говоря уж о буддизме. Но истинная вера и истинные знания -- это ислам! Закончим наши прения. Для споров нужны равные познания и равные понятия строения Вселенной! -- Это точно! В споре всегда один дурак, а другой подлец. потому что подлец знает истину, а второй спорщик -- дурак, потому что ее не знает. -- Уважаемый! Вы намекаете на то, что мы, мусульмане, глупцы? -- Нет, наоборот... -- Подлецы? -- Да нет же! Я только хотел сказать, что... -- Никита запнулся. Собственно, что он хотел сказать? -- ...что нам, к сожалению, пора на вокзал. А то мы с вашим племянником на поезд опоздаем. Очень было приятно познакомиться со столь умным и столь разносторонне и широко образованным человеком. Надеюсь, еще встретимся и подискутируем. -- Я тоже надеюсь, уважаемый. Подискутируем, уважаемый. Хоть сейчас, уважаемый! -- С каждым разом "уважаемый" звучало у журналиста Ахмеда все более и более неуважаемо. -- Вы, русские, на нас, представителей народов Азии, смотрите свысока, считаете себя старшими братьями. Хотя наша государственность и культура насчитывает три тысячелетия, а ваша гораздо моложе, чуть более тысячи лет! У нас уже была письменность, а вы тогда в шкурах по лесам бродили, гонялись за медведями. -- До свиданья, -- счел за лучшее прервать спонтанную дискуссию Никита. -- Нет уж, прощайте, уважаемый! И тебе того же... *** -- От этих просвященных азиатов весь вред! Ваххабиты какие-то объявились! -- воскликнул Кирпич. -- Замутили разум простым работягам, теперь они по горам с автоматами бегают, не унять! -- Это точно! Помню, у меня был замкомвзвода Гасан Муталибов, золотой парень! И где он теперь? По какую сторону на воюющем Кавказе? -- задумчиво произнес Большеногин. - Надеюсь на нашей. -- Точно, отличный хлопчик был Гасан. Мы с ним в одном СПСе два месяца жили, и в "зеленке" от духов вместе отбивались! - согласился Никита. - Уверен, он выбрал правильный путь, не задурили ему мозги! Ладно, слушайте, что дальше было... Глава 18. Пьяный наряд Командование полка встретило неласково. Ромашкин не успел войти в казарму, как его отправили в наряд. В гарнизоне ночью произошло ЧП. Дежурный по полку Миронюк нажрался до поросячьего визга вместе с остальными офицерами из состава наряда по части. Не поймали только Вовку Хлюдова и дежурного по столовой. Да и то лишь потому, что они по вызову командования на освидетельствование состояния трезвости не явились. Никите, не успел он войти в роту, комбат отдал распоряжение заступить начальником караула. Это особенно бесило. Обычно Никита ходил в наряд помощником дежурного по полку, изредка дежурным по столовой. Начкаром же нести службу и тяжело, и ответственно. А тут предстояло идти с чужими солдатами, да еще и не в свою очередь. -- Что произошло, объясни мне! Как мог оперативный дежурный в дивизии, из Ашхабада, определить, что пьян наш начальник караула? Влас-то, как попался? -- допытывался Никита у остававшегося в полку и уклонившегося от полевого выхода Ахмедки Бекшимова. -- Объясни! Он ведь начкар! Ахмедка оставался со своим взводом самоходчиков в полку, ночью был ответственным за батальон. И потому в курсе событий: -- Да офицеры этой роты все, как один, чудаки! Пить начали еще позавчера, по возвращению с полигона. На плац к разводу караула вышли, качаясь. Прохождение строем дежурный Миронюк отменил -- дежурный по парку идти не мог, а помдеж еле переставлял ноги... Гм, да. Как все знакомо, как все привычно, увы. Седьмая рота в своем репертуаре. Сразу разбрелись по объектам. Власьев как принял караул, так пришел доложить дежурному об этом. И целый час из дежурки выползти не мог, покуда еще один пузырь водяры на троих не оприходовали. Показалось, мало. Дежурный Миронюк заслал помощника Хлюдова снова за пузырем на дежурной машине. Тот вернулся с бутылкой, собралась опять компания в полном составе. Гуляцкий и Власьев прибежали по первому свистку. Пять минут -- а пить уже нечего. Хлюдов пошел в казарму, достал из сейфа заначку, флакон коньяка. Вот тут уже всех окончательно проняло. Гуляцкий завел песняка про "Черноглазую казачку" и побрел на свой объект, в автопарк. Хлюдов следом за ним отправился спать домой. Ночью ведь по распорядку, его время отдыхать. Ну, а Влас с Миронюком принялись за игру в нарды. Думая над очередным ходом, Миронюк задремал. Влас не стал будить -- продолжил курить и пить за двоих. А тут наступило время доклада оперативному дежурному в штаб дивизии. Власьев растолкал дежурного. Миронюк собрал последние силы, сконцентрировался. Снял трубку, и велел телефонисту соединить с оперативным. После этого нечеловеческого усилия его вновь сморил сон, и Миронюк захрапел. Теперь окончательно. Блин, отключился в ходе доклада! А оперативный уже орет в трубку: -- Подполковник Федорчук! Слушаю! Ну, дежурный? Что вы молчите? Докладывайте! Влас решил выручить друга и взял из руки спящего трубку: -- Докладывает начальник караула, старший лейтенант Власьев! В Педженском гарнизоне без происшествий! Все в порядке. Никаких проблем! -- Не понял! Кто говорит со мной?! Доложить по форме! -- Докладывает дежурный! -- поправился Влас. -- Как фамилия? Должность? -- Командир роты! Дежурный по полку, майор Миронюк! -- врет Власьев. -- Повторите свою фамилию, товарищ старший лейтенант! Я не расслышал! -- уличает во вранье оперативный дежурный. Власьев бросил трубку и помчался в караулку. Подполковник перезвонил из Ашхабада в полк, но теперь дежурка не ответила. Миронюк не услышал звонков и не проснулся. Оперативный позвонил командиру полка и вызвал в часть, чтоб навел порядок. Переполошилось все начальство. Командир и его заместители примчались в полк и увидели... Картинка маслом! Ключи от сейфов с пистолетами и документацией валяются на столе. Дежурный храпит, источая водочный перегар. Зампотех полка -- в автопарк. А там пьяный Гуляцкий в не менее крепком забытьи. Парк без охраны. Угоняй хоть танк, хоть автомобиль. Один начальник караула не спал, пытался из последних сил держаться. Но сказать не мог даже "му", только тупо смотрел на начальство стеклянными глазами без проблеска мысли. ...Вот его-то Ромашкину и предстояло теперь сменить. К своей досаде в казарме Никита попался на глаза комбату. Не хватало как раз начкара! Не сменили лишь дежурного по столовой и помдежа Хлюдова, так как тот отдыхал, запершись в квартире. С чего вдруг мужики нажрались, не мог объяснить ни один из них. Просто так получилось, без причины и повода. Спонтанно начали, а остановиться не смогли. Заклинило... Пьянка дорого обошлась. Позднее Миронюка наказали, сняли с должности. Олегу Власьеву объявили пять суток ареста. Гуляцкого поставили "на лист ожидания", для отправки в Афган в первую очередь. Продолжим по порядку, не забегая вперед... Партийным был только Миронюк, им занялся партком. Срочно созвали партсобрание батальона, где рассмотрели его персональное дело. К этому времени батальон уже вернулся с полевого выхода. Офицеры собрались в Ленинской комнате. Кроме секретаря парткома полка, явились еще командир, начштаба и замполит. Все они угрюмо посматривали на офицеров батальона, а на Миронюка -- с особой ненавистью. Еще бы! Начальник штаба получил строгий выговор за упущения по службе, а замполит полка строгий выговор за низкий уровень воспитательной работы. -- Коммунист Миронюк! Объясните свое поведение товарищам! -- партийный босс обратился к стоящему перед трибуной пока еще не разжалованному майору. -- О чем вы думали, когда пили? Миронюк избрал оригинальную линию поведения и защиты: -- О победе коммунизма во всем мире! -- Вы что, издеваетесь? -- Нет. А вы о чем думаете, когда пьете, товарищ подполковник? О победе империализма? Я как настоящий коммунист, пил за нашу победу над темными силами империализма! И за нашу славную Советскую Армию! -- Вы дурак, коммунист Миронюк?! Вы что тут цирк устраиваете?! Клоуном решил поработать, майор? -- рявкнул комполка Хомутецкий. -- Никак нет, товарищ полковник!.. А чего вы меня оскорбляете? Тут у нас партсобрание. Мы все товарищи и в равных правах. -- Товарищ майор! Прекратите паясничать! Не стройте из себя шута горохового! -- возмутился секретарь парткома Козленко. -- Почему я паясничаю? Пить за коммунизм -- это шутовство? -- Прекратить балаган! Не надо прикрываться высокими идеалами и красивыми фразами! -- визгнул фальцетом замполит Бердымурадов. -- Для вас, может, и балаган, а для меня -- святое. Мой дедушка Перекоп штурмовал, а отец -- Кенигсберг. В зале наступила напряженная тишина. Что дальше предпринять, руководители не знали и несколько растерялись. Взгляды идеологического начальства устремились за поддержкой к командиру полка. Но тот молчал и багровел лицом. Пауза затянулась. -- Товарищ майор! Вы бы тогда вместо пьянства изучали руководящие документы партии и занялись укреплениями воинской дисциплины, -- наконец "разродился" командир полка. -- Ею я и занимался! Мы и за укрепление дисциплины пили! -- Товарищ майор! Не пить, а укреплять нужно! И... -- А я на партсобрании не майор, а коммунист! Напоминаю, мы все тут товарищи по партии! -- сказал, как отрезал Миронюк, перебив командира. -- Хорошо, коммунист Миронюк. Пока коммунист... -- Угрожаете? -- с надрывом пригрозил Миронюк. - Оказываете давление на рядовых коммунистов? -- Честное слово, он над нами издевается, прикрывается идеалами нашего общества! Алкаш! -- не выдержал Козленко. -- А за алкаша в суде ответите! -- Миронюк немигающе уставился на Козленко. -- И не переизберем в партком на следующий срок! Можете быть уверены! -- Товарищ! Это чистая правда. Коммунист Миронюк всегда первый тост произносит за победу коммунизма! -- поддержал собутыльника, привставая из-за стола, Хлюдов. -- И за победу мира во всем мире. И за полную и окончательную победу социализма в Советском Союзе. И за торжество Советской власти! -- Хлюдов! Не выгораживайте сослуживца. Это вам может дорого обойтись! -- рыкнул Хомутецкий. -- Дорого?! Аполитично рассуждаете! Меня за попытку восстановления справедливости и принципиальности сошлют? Куда? На этот раз обратно в Москву? В Арбатский округ? -- Хлюдов явно издевался над начальством. Тут вдруг со своего места вздыбился и Чекушкин: -- Если коммуниста Миронюка накажут, это будет вопиющая несправедливость! Ну, выпил человек, так ведь за идеалы! Он постоянно только за них пьет. А перебрал от обиды! -- От какой обиды! -- ошалел парткомовец. -- От такой! Мы в прифронтовой полосе, а фронтовые сто грамм зажимают! Я вам как обманутый ветеран войны говорю. В Афгане с этим делом тоже проблема, нет никакой нормы, кругом обман! Выдавали бы по сто грамм, как в Отечественную войну. Выпил положенную норму и -- всг! А так приходится покупать. А никто по сто грамм не продает, в магазинах только пол-литра!.. И я тоже вынужден мучаться. Так бы один тост -- и порядок. А за бутылкой чего только не наговоришь: за коммунизм, за победу, за дисциплину. Подтверждаю слова Хлюдова: коммунист Миронюк произносит тосты с коммунистической идейностью. Пошлости типа "за баб", "чтоб стоял", "за здоровье" никогда! -- Какая-то ерунда! Они нас уводят в сторону от сути дела! -- возмутился Бердымурадов. -- Совсем не ерунда! -- подал голос с галерки Мишка Шмер. -- Совсем не все равно за что человек пьет! Он показывает нам пример настоящего партийца! Марксист! Раздались легкие смешки лейтенантов. Собрание постепенно направлялось в нужное для спасения утопающего русло. -- Ну, что я говорю! Партийная организация берет его на поруки! -- воскликнул Хлюдов. -- Капитан, с вами будет отдельный разговор! -- попытался приструнить взводного командир полка. -- Сядьте и не высовывайтесь, пока вас не спросили, чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь! -- Проверял караул и несение службы внутренним нарядом! -- огрызнулся Хлюдов. -- А вы что думали? И вообще, товарищи коммунисты, мы на собрании или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны! Командование явно не ожидало сопротивления. А сопротивление было заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга, да и следом на дно могли пойти остальные. -- Всем сесть и не болтать! Не допущу анархию! Слушать меня! Говорить буду я и парторг Козленко!-- взорвался истошным воплем Хомутецкий. -- Нет, ну... Ну, нет! Я не согласен! Произвол! -- поднял опухшую физиономию Гуляцкий. -- Мы не пешки! А кто он такой, козленко? Командир полка начал судорожно глотать воздух. Одно из двух -- сейчас либо его хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров. Встал замполит батальона Рахимов и отчасти спас положение: -- Разрешите мне сказать!.. Можно, конечно, каждый день пить за Родину и за коммунизм. В итоге, навредить и тому и другому. Да, необходимо наказать коммуниста Миронюка, да! -- Тактический ход. Миронюк и для Рахимова был другом-приятелем. -- Наказать непреиенно!.. Объявить строгий выговор! Без занесения в карточку... -- А я не согла-а-асен! -- уже куражась, протяжно не согласился обвиняемый. -- И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы -- за империализм и не любите Советскую власть. -- Верно! Надо жаловаться! -- поддержал Шкребус. -- Я бы так не оставил! -- Глобус! Твой номер восемь! -- перебил Рахимов. -- Я внес предложение! -- И я внесу свое предложение! -- не унялся Шкребус. -- Просто выговор, не строгий. И попрошу не обзываться на собрании! -- А я считаю и настаиваю, надо его исключить из партии! -- парткомовец Козленко не на шутку озлился. -- Что ж, товарищи коммунисты, поступило три предложения... Поставили на голосование. Победило предложение Рахимова -- не лучшее из трех зол, но и не худшее ведь. Считай, легко отделался, Миронюк! Командир вскочил, уронив стул, выбежал из аудитории, хлопнув дверью: -- Я вам всем еще покажу! В зале наступила тишина. Через пару минут тишину нарушил скрипучий голос Бердымурадова: -- Что ж, товарищи коммунисты! Вы свое решение вынесли, мнения высказали. Теперь очередь за нами. С батальоном нужно что-то делать! Будем спасать коллектив... Пойдем-ка, Козленко. Тут нам сегодня делать больше нечего. Едва замполит и секретарь парткома вышли за дверь, комбат вскочил из-за своего стола и грозно спросил у начальника штаба: -- Собрание закончилось? Тот кивнул. -- Прекрасно! Демократия на этом закончилась! Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна? -- П-панят-тна! -- словно эхо ответил юморист Хлюдов. -- Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием! Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна? -- Так точно! П-панят-тна! -- в унисон гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков. -- Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! - взвизгнул Алсын. -- Не понял?! В Афган? или к чертовой матери? Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? -- поинтересовался Чекушкин. -- Чекушкин! Строгий выговор за пререкания! Тебе, Власьев, тоже строгий выговор! И тебе Хлюдов! Миронюку строгий выговор за... за... за... -- комбат вслух искал формулировку. -- Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? -- подсказал хмыкающий Миронюк. -- За... За хамство! -- нашел, наконец, нужное слово Алсын. -- Строгий выговор! За хамство! -- Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить! -- Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все! В итоге, никого ниоткуда не исключили. Провинившемуся майору объявили выговор -- правла, все-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за пьянку всем участникам "банкета" вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась. Хотели снять со всех по звездочке, понизить в должностях, но... дважды за один и тот же проступок не наказывают! А Хомутецкий все же изыскал возможность протолкнуть хитрый вариант избавления от Миронюка. Его вскоре сплавили в городишко Мары, в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище... *** -- Маразм он и есть маразм! -- констатировал Дибаша. -- Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить? -- Помню, ага. А Вадик Пасмурцев -- и не член партии был, комсомолец! Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец! -- Комсомольцы, добровольцы! -- немузыкально затянул Димка-художник. - Наливай! Глава 19. Родительский день -- Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков -- это что-то! Шмердит! Хоть беги из мансарды! У-У-У, смерд! -- это Никита проснулся в дурном расположении, гм, духа. Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в единственный выходной, он вынужден участвовать в ПХД, то бишь парко-хозяйственный день. Комбату дома со сварливой женой не сидится -- вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте! -- Да нормальные носки! Еще пока нормальные! Еще не пятой стадии загрязнения! -- пожал плечами Шмер. -- Вот на пятой стадии подумаю, стирать или выбрасывать. -- О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии? -- Щас подумаю, определю. Значит, день-другой ношу -- пока пальцы не начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая -- когда выворачиваю их наизнанку и вновь ношу. Третья -- правый надеваю на левую ногу, левый -- на правую. Четвертая -- опять выворачиваю. Пятая -- носки встали колом, ударяю их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи! -- Не буду! Сегодня же смету все твог шмотьг-тряпье в кучу и подожгу во дворе! -- Такие, значит, твои воспитательные методы? -- Только такие! Если не понимаешь человеческого языка! -- Ну, и передай ротному, что меня не будет на построении. Не в чем явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка? -- О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел. -- Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул! -- А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал. -- Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова -- сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок... На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном, лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились. Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой. -- Где ваш сосед, товарищ лейтенант? -- набросился он на Никиту. -- Почему его нет в строю? -- Голый сидит. Стирка обмундирования. -- Пусть явится в чем есть! -- В чем мать родила? -- Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу! -- Обязательно передам. При встрече... -- Так и передайте! -- Есть! Так и передам! М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь. По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости. Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли? Никита вернулся во двор и разбудил солдата: -- Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях! Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы: -- А?! Я! -- Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?! -- Так точно! -- Кто у нас был в гостях? -- наугад, но в точку угодил Никита. -- Дык... Какие-то пожилые "чурки". Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску. -- Ты что, тоже пригубил?! -- Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил. -- Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут? -- Не видел, чтоб они выходили, -- растерялся солдат. -- Я дом внимательно охранял. -- Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож! Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол. Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались... Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности. Стол ломился -- фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили. Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома. Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк. -- Давно спит? -- спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера. -- Не очень. Заскучать не успели. -- Много он выпил? -- Торопится очень. Не закусывает, -- покачал осуждающей головой Мамед. -- Мы даже о деле поговорить не успели. -- О деле? О каком деле? -- Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство! -- Я не тороплюсь очень, поддел Никита. -- Маладец-ц! Не торопясь и выпьем! Расул, который помладше, разлил -- старику треть стопки, себе половину, Никите полную. -- Оп! Стоп! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! -- усек и пресек хитрость Никита. -- Мы уже много выпили, -- виновато улыбнулся Расул. Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули. -- Ладно, давайте теперь по делу! -- Никита, очистив пару мандаринов, пережевывал дольку за долькой. -- Дело такое, дарагой! Видишь Расула, дарагой? Это папа рядового Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он -- мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир, отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными. -- Очумели? Он всего три месяца служит, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побы