положено! Отставить насмешки!
-- Да гуляйте вы, лесом, товарищ майор, со своими выговорами куда
подальше! В воскресенье вытащили из постели с утра пораньше, и вот тебе --
наказание! Единственный выходной за месяц и тот обделали!
-- Молчать! Марш отсюда. Вон! В-о-о-он!
-- Не шуми. Сам уйду. Позавтракать, что ли? -- Шмер повернувшись к
майору спиной, предложил Никите: -- Пойдем поедим?
-- Стоять, лейтенант! -- гаркнул Давыденко.
-- Я и так стою, -- пожал плечами Никита.
-- Ведите роту в казарму, лейтенант, на беседу! Вы сегодня
ответственный, вот и дайте отдохнуть другим офицерам!
Мишка Шмер махнул рукой и пошел прочь от казармы в одиночестве.
Через пару минут, когда батальон был распущен по ротам, Ромашкин
подошел к курилке, чтобы успокоить психующего Шмера:
-- Мишка, не переживай. Пошел он...!
-- Это точно! Туда и пойдет! Если я вчера еще взвешивал, трогать или
нет его жинку Наташку, то сегодня решил! Непременно! Обязательно! И чем
быстрее, тем лучше! И ты, друг мой, будешь участвовать. Сто рублей я найду.
Заплатим на первый раз. Хотя нет, я думаю, какого черта! За деньги?!
Бесплатно даст! Еще как даст! Куда денется! Отомстим Давыденке! Эх, олень
рогатый! Мирон-олень!
-- Что, нам опять в городской "вертеп"?! Меня там сразу зарежут! Не
поеду!
-- Зачем в "вертеп"? Просто в гости -- к Мирону. Как только он в наряд
заступит, так и навестим его жинку!
Шмер бросил смятый окурок в переполненную пепельницу и пошел отсыпаться
в общагу. А Ромашкин побрел в роту рассказывать об успехах
нацианально-освободительного движения Африки в борьбе с проклятым
империализмом.
...Время сладкой мести пришло через неделю.
-- Никита, подъем! -- заорал Шмер прямо над ухом Ромашкина.
-- Чего орешь? Отстань! Я всю ночь не спал, глаз не сомкнул! То
замполит полка в казарму ввалится, то Рахимов. Под утро Алсынбабаев зачем-то
пришел. Дежурный по полку три раза ответственных собирал и нотации читал.
Надоели!
-- Сейчас ты вскочишь с кровати, как будто отдыхал неделю! Мирон в
командировку уехал. В Келиту. Минимум, на неделю.
-- Ну и что?
-- Дурила! Все на мази! Я уже с ней договорился!
-- С кем с ней?
-- Дурила! С Наташкой! Жинкой Давыденко! Очнись, ну! Не то пойду один!
-- Иди! -- Никита укрылся одеялом с головой, ему было не до "сладкого".
-- Потом раскажешь. С подробностями.
Шмер плюнул, сказал "черт с тобой", потянулся до хруста в суставах и
энергично подергал шеей, руками и ногами. Резво побежал во двор к крану с
холодной водицей.
Эх, быт! Никаких удобств! Конец двадцатого века, а вода -- во дворе, из
ржавой трубы.
-- Готов, как штык! -- И штык готов! -- Шмер по возвращении бодро
сымитировал бег на месте. -- Ты как, Никит, не передумал?
-- Нет.
-- Угу. А вот где бы мне в столь поздюю пору горячительным разжиться? И
не водкой паршивой... Все-таки дама... Где бы, где бы? Не знаю даже!
-- Все ты знаешь! Не ври!
Да, вчера к солдатику приезжал папик-грузин. Презентовал Ромашкину
отменное вино и коньяк, правда барахольский, но все же коньяк. Плюс фрукты.
-- Знать-то я знаю...
-- Достал, ну! Дай поспать! Вино, фрукты, коньяк возьми из моего сейфа!
"Потом раскажешь. С подробностями".
Шмер и рассказал. Потом. С подробностями.
О, давненько не переживал он таких острых ощущений! Если честно и
откровенно, то никогда! Были в его жизни три женщины, совсем еще девушки....
Тот случай на свадьбе, вообще не в счет, в суете даже не понял толком, что и
как произошло. Но эта! То есть Наташка! Ломовая лошадь! Она загоняла Шмера
до седьмого пота!
После третьего захода Мишка спекся:
-- Сейчас еще по коньячку, и баста! Хорошего понемногу!
По коньячку давыденковская жинка -- легко! А насчет "и баста" -- поняла
с точностью до наоборот. То есть снова накинулась на Шмера, и снова -- по
полной программе. Сам же сказал -- и баста... Каждый слышит и понимает в
меру своего... темперамента.
Но даже молодой неутомимый организм Шмера подустал. В одном месте
натерлось, в другом зудело, в третьем саднило.
-- Эй, юноша бледный со взглядом горящим! Хорош сачковать! Сам сказал:
и баста!.. Вот скажу Мирону, что ты бездельник и лентяй. Накажет за
недобросовестное исполнение служебных обязанностей!
-- Не скажешь! Он из тебя враз отбивную котлету сделает!
-- Не-ет, Мирон меня лю-у-убит, все прихоти исполняет. Это он тебя
изуродует, если вдруг узнает...
-- Да? А про "вертеп" Мирон в курсе? -- выложил козырь Шмер.
-- В курсе, в курсе. Но без подробностей. Шальные деньги не скроешь. Я
говорю, что танцую и пою в эротическом костюме.
-- Верит в танцы? -- усмехнулся Шмер.
-- Не знаю. Делает вид, наверное. Просто убедил себя в моей верности.
Но того, кто пронюхает и будет болтать, чем я занимаюсь, уничтожит. Ему в
Академию нужно поступать. Меня, конечно, поколотит, но не убьет, ни за что!
Я его приворожила! Ведь есть чем, согласись? -- она огладила себя по груди,
качнула голыми бедрами.
Да уж, Миша, попал ты в руки мастерицы-профессионалки, любящей свое
ремесло. Даже "вертеп" для нее, как сама призналась Шмеру, -- не работа, а
хобби. Кто-то любит детей, а кто-то сам процесс. Кому-то доставляет
удовольствие шить, другим вязать или печь пироги. Кто-то болен выращиванием
комнатных цветов, встречаются даже особи, обожающие рыбалку. А Наташка
любила "скребалку" и "скреблась" каждый день по несколько раз и "самцов"
меняла без разбора.
Убедившись, что сегодня от усталого офицерика больше ничего путного
(вернее, беспутного) не добиться, она выставила его за дверь:
-- Что б завтра был у меня после двадцати трех часов. Ни минутой позже!
Тренируй "аппарат", мальчик! Такой молодой, а не набрал спортивную форму.
Надо меньше пить и зарядку делать по утрам!
Ромашкин, как обычно, в ходе выполнения стрельб роты был назначен
старшим на учебном месте по гранатометанию.
-- Никита, спрячь одну гранату, -- попросил Шмер.
-- Зачем? Как я потом отчитаюсь?
-- Удивляешь! На, возьми колечко от запала, для отчетности, а гранату
положи в мою сумку. Рыбачить поедем с Ребусом-Глобусом на Каракумский канал,
будем рыбу глушить. Я тебе сазана привезу на уху или карпов.
Никита с явным неудовольствием вынул из ящика гранату и запал в
бумажной упаковке, спрятал их в Мишкиной полевой сумке. Если б Шмер
предложил еще и самому отнести гранату домой, Никита наверняка бы отказался.
А так -- пусть рискует, если ему нужно. Статья номер... Хищение взрывчатых
веществ... В сговоре с группой лиц (двое уже группа!)... Ох! Вечно Шмер
втянет в историю!
-- Вот спасибо, Никит! Слушай, я тебя так отблагодарю, так отблагодарю!
-- Как?
-- А вот, хочешь, за меня сегодня к давыденковской жинке сходи! Она,
знаешь, у-у-ух-х!!!
-- Она, может, и "ух!", но я не ухарь. Да и "потрепанный товар" не по
мне.
-- Да ты стал разборчив! Наелся? Никита! Вот уж не "второй сорт"!
Наоборот, шикарный объект!
-- Тем более. Сам заварил, сам расхлебывай.
-- Боюсь, у меня сегодня ничего не получится. Нет необходимого
настроения... -- Шмер с утра вновь обильно намазал мочки ушей зеленкой. Это
стерва Наташка ему вчера их так натеребила, что они стали, как локаторы.
Проклятая эрозия...
Шмер -- шумер. С зелеными ушами.
На следующий вечер Шмер шел знакомой дорожкой, нес бутылку шампанского
даме и пузырь водки для себя лично. Шел уже без излишнего возбуждения и
блеска в глазах. Типа: не такой уж я и мстительный. Плюс опасения -- вдруг
Мирон объявится раньше срока? А Мишке и вчерашнего "сеанса" хватило на
неделю вперед. Эх...
Давыденковская жинка встретила уже в неглиже. А хороша! Породистая,
кобыла! Зараза! Н-ну, за работу, товарищи!
Только к пяти утра Наташка выставила измочаленного Шмера за дверь. На
ватных ногах он добрел до мансарды и рухнул, не раздеваясь, на диван. Сразу
провалился в беспамятство.
Поутру, уже в канцелярии, Никита, критически глянув на бедолагу,
резюмировал:
-- Знаешь, Миша, я ведь тебя, пожалуй, туда не отпущу. Неуловимого
мстителя из тебя не получается, ты устал. Здоровье ведь дороже. Погляди на
себя! Рожа серая, глаза впали, синюшные засосы на шее и груди!
Шмер курил "Приму", машинально теребя любимые оттопыренные уши:
-- Дык... Наташка велела опять приходить. Ты поглянь, как она запала!
Даже в город на заработки не ездит и с меня денег не берет.
-- Скорее всего, просто в вертепе "переучет". Или выходные девкам дали.
Нет, бери паузу, сегодня не ходи. Скажи, что в наряд поставили.
-- Я-то скажу, а она, думаешь, поверит?
***
-- С ними, бабами, всегда так! -- воскликнул Кирпич. -- Безудержные
какие-то! Сначала сладко, потом тошнит. Хочешь по-хорошему, а выходит, себе
навредишь!
-- Это точно! -- поддержал Димка-художник. -- Я пока в Европе картины
рисовал, деньгу зарабатывал и домой высылал, моя разлюбезная их по ветру
пускала. В итоге, квартиру пропила! Безудержные, да...
Глава 22. Беспредел
Шмер наведался в гости к любвеобильной Натахе еще два раза.
На третий раз выпрыгнул в окно, спасаясь от внезапно объявившегося
мужа.
Кажется, пронесло! Кажется майор Давыденко не врубился, что у
благоверной кто-то был! Кажется...
Креститься надо, если кажется! И по сторонам глядеть...
После очередного невыносимо долгого и бессмысленного совещания (бирки,
мусор, конспекты, фляжки с чаем из "колючки") Шмер возвращался к мансарде
своей обычной дорогой -- по тропинке в сторону пролома в заборе. Уже
стемнело. Сильно стеменело. Внезапно обуяла такая тоска, что захотелось
напиться, забыться и более ничего не делать.
Между кустов высокого шиповника мелькнули тени, но Шмер не обратил на
них никакого внимания. Мало ли кто там копошится и с какой целью! Может,
чем-то очень нужным занят. Не всмотрелся. А зря.
Последняя мысль была: с Наташкой пора прекращать. Потом -- удар по
голове.
Били четверо. Трое -- без остервенения, как бы по долгу службы. Зато
четвертый -- искренне, от души, яростно. Все четверо -- нерусские, судя по
акценту. Но это Шмер определил чуть позже, когда очнулся. Мешок на голове не
позволял разглядеть напавших, но уши-то, знаменитые Мишкины зеленоватые уши
слышат -- нет, нерусские. Двое из них -- кавказцы, двое -- туркмены. Сильно
пьяные, да еще и обкуренные анашей.
Время от времени с него сдергивали мешок и заливали ему в глотку
местную вонючую водку. И вновь удары -- по голове, по почкам, в живот. Потом
-- спор: как дальше быть с жертвой? Один (кровожадный) настаивал, что
офицера надо все-таки убить. Второй (великодушный) категорически возражал.
Остальным было все равно. Тот, что требовал смерти, постоянно прищелкивал
костяшками пальцев. Как понял Шмер, несмотря на нестерпимую боль и
затуманенное слоновьей дозой алкоголя сознание, это солдаты или сержанты.
Один из них боялся, что офицер позже сумеет их опознать. Местные аборигены
опознания не опасались бы, они ведь для русских все на одно лицо.
-- Подумай, как он нас узнает?! Офисер сейчас в жопу пьяный, на голове
мешок, никого в лицо не видел! Еще немного по мозгам надаем, совсем
соображать перестанет и дураком жить будет! -- гортанил "великодушный". -- Я
давал согласие избить и покалечить, но "мокруху" брать на себя не стану!
-- А если узнает?! -- прищелкнул пальцами "кровожадный".
Да, шайка-лейка многонациональна, раз общаются между собой на русском.
Межнациональный язык общения, блин!
-- Я за двести рублей человека топить не буду! -- вмешался третий, явно
туркмен и явно с опытом отсидки, "каторжник". -- За двести -- нет!.. Пусть
дадут тысячу!
Топить?! Связанные за спиной руки онемели, Шмер перестал их
чувствовать.
-- Мясо готово! -- подал голос четвертый.
Мясо? Он, Миша Шмер, старший лейтенант Шмер, офицер Советской армии --
мясо?!
А, нет! Это четвертый бандюган не про Мишу Шмера, этот он про шашлычок.
А запах! Сволочи, уволокли его, надо понимать, куда подальше, к арыку... Вот
и вода шумит... И теперь сочетают приятное с полезным -- офицера попинать и
баранинки покушать. Или приятное с приятным? Или полезное с полезным?
Однако... топить...
Пнув его еще пару раз "криминальный квартет" подался, надо понимать, к
костерку. Сейчас подкрепятся, а потом на сытый желудок и решат окончательно,
что с ним, с офисером, делать.
Что делать, что делать! Убьют, к чертовой матери! Он бы, Мишка Шмер, на
их месте убил бы!
Шмер попытался пошевелить руками. Острая боль! Он закусил губу, чтоб не
выдать себя стоном. Крепко скрутили, сволочи! А ноги? Ну-ка? Ноги почему-то
не связали. Промашка! Будь Шмер слабым на спиртное, наверное, давно бы
отключился и безвольно валялся бы в ожидании своей участи. Но водка его не
вырубила, а, наоборот, обострила жажду жизни. Топить, значит? Ну, ясно,
пьяный офицер подрался и утонул. А вот хрен вам!
Шмер осторожно перекатился на спину, укололся о куст, зацепил о
торчащую ветку мешок на голове и, поджав под себя ноги, осторожно потянулся.
Мешок после нескольких попыток сполз с лица. Уже легче дышать! А главное,
теперь видно направление... к возможному спасению. Рядом с поляной арык,
вернее канал, шириной в несколько метров. Всполохи костра тускло освещали
медленно текущую темную воду.
Извиваясь ужом, перекатываясь с боку на бок, он добрался до спуска в
воду. В детстве занимался плаваньем, в юности увлекался подводной охотой,
так что...
Спуститься в арык по-тихому не получилось, все-таки всплеск при
погружении. Шмер перевернулся на спину, лег на воду и, оттолкнувшись ногами
от дна, поплыл.
"Криминальный квартет", заслышав подозрительный бульк, кинулся от
костра к месту... где еще вот ведь только что валялся полутруп.
Шмер сделал глубокий вдох и нырнул. Течение понесло его все дальше от
места, где остались мучители. Извиваясь всем телом, переплыл на другую
сторону канала, для ускорения отталкиваясь от дна ногами. Вынырнув на
противоположном берегу, вдохнул воздух и вновь, перебирая ногами по дну,
рывками устремился дальше по руслу, подальше-подальше. Какая досада! Пленник
оказался недостаточно избит и недостаточно пьян.
-- Что скажем?! Что человеку скажем?! -- расслышал Шмер истерику
"кровожадного". -- Он нас самих поубивает! Говорил же, сразу мочить надо!
-- Он и так "замочился"! Сам! -- неуверенно успокоил "великодушный". --
Так и скажем: бросили связанного в воду, утопили...
-- Собаке собачья смерть! -- подытожил было "каторжник". -- Руки
связаны, вода холодная... Буль-буль... А ну-ка! Заткнулись все! Вслушайтесь!
Вглядывайтесь!
Банда на противоположном берегу замолкла, напряженно слушая наступившую
тишину и всматриваясь в плавно текущую воду.
Шмер затаился и чуть дышал, что давалось ему с неимоверным трудом.
-- Утонул! -- щелкнул пальцами "кровожадный". Чисто конкретно!
-- Пошли, водку допьем, -- предложил "каторжник", -- а то холодно.
Потом пройдем по обеим сторонам канала. Может, эту падаль куда вынесет.
Разыщем -- прикопаем в землю. Нет тела -- нет дела!
-- А не найдем? -- усомнился "великодушный".
-- Ну, всплывет далеко отсюда. Утопленник и есть утопленник. Мертвые
молчат...
Шмер дождался, пока сволочи вернулись к костру, огляделся. Заметил
торчащий из песка металлический лист, что-то вроде крыла от грузовика.
Несколько минут трения веревок о зазубренный край -- и руки свободны. Шмер
забросил веревки в воду и поплыл следом за ними, вниз по теченью. Через час,
когда силы совсем иссякли, он выбрался на песчаную отмель и потерял
сознание.
Разбудило солнце. Яркий, ослепительный свет.
Шмер, морщась, обмыл раны мутной водой -- сейчас не до стерильности.
Рубаха перепачкана кровью, один рукав отодран. Но футболка цела. Оборвав
непослушными пальцами пуговицы, Шмер стянул форменную рубашку. Брюки
треснули по внутреннему шву в нескольких местах. Что ж, и штаны долой.
Теперь надо соображать, как уклонится от возможной встречи с
"криминальным квартетом".
Где-то рядом вроде должна быть бахча старого туркмена Саида, между
прочим, хорошего знакомца. Шмер несколько раз выделял Саиду солдатиков в
помощь по уборке урожая, обменивал бушлаты, сапоги и рубашки на арбузы.
Точно! У этого Саида можно укрыться на пару дней. Завтра суббота, потом
воскресенье. Шмер переждет-подумает, а в ночь на понедельник туркмен на
мотороллере подбросит к гарнизону.
-- Саид!..
-- Вай! Мища! Ты явился с того света? Что случилось? Попал под поезд?
Шайтан по полю тебя гонял?
-- Нет, налетел на несколько пар крепких кулаков. Еле живой убежал.
Можно я у тебя поживу день-другой?
-- Конышно! О чем разговор! Хоть неделю! Жаль, арбузов еще нет спелых.
Маленькие. Но дыни уже хорошие, покушай.
Дыни-то хорошие. Но жевать (даже дыню) ноющими челюстями и разбитым
ртом было нестерпимо больно. Шмер, в основном, пил чай и бульон шурпы. И
спать-спать-спать...
Отоспавшись, начал размышлять: кому так сильно помешал?
Версия первая. Глупая. Кто-то из уволившихся солдат решил отомстить за
прошлые обиды в учебке. Ерунда. Рукоприкладством он никогда не
злоупотреблял, обидеть до такой степени никого не мог. Вероятность мести по
этой причине - минимальна.
Версия вторая. Ограбление. Однако денег у Шмера никогда особо не
водилось. Да и карманы даже не обшарили. Ерунда. Это не ограбление.
Версия третья. Фантастичная. Кто-то хотел его убить из расовой
неприязни, просто как первого попавшегося русского офицера. Нет, бред.
Фантазия воспаленного ума.
Версия четвертая. Месть за давешнюю драку в вертепе или в пивнушке
перед Новым годом. Возможно, в принципе. Но вряд ли. В драке Шмер не
участвовал, а только наблюдал. За что его-то убивать? Тогда уж Ромашкина!
Или Лебедя!
Версия пятая. С кем-то спутали, просто ошиблись. Во! Это очень даже
может быть. Спутали с проклятым идиотом Ромашкиным! Замполит хренов,
галантный рыцарь! Близко к теме, но что-то подсказывает, дело не в Никите.
Очень конкретно сволочи занимались Шмером... И потом! Разговор у сволочей
шел про человека. То бишь заказчика.
Стоп-стоп! А если... А вдруг... А если все-таки... Если все-таки
вдруг... Давыденко!!! Мог? Мог! Догадался, кто ночью убгг. Или из жены
признание вышиб.
Ай, не по-мужски! Ай, нехорошо! Должен бы сам Мишке морду набить,
по-нормальному выяснить отношения. Но нанимать каких-то уродов с
криминальным прошлым?! В голове не укладывается.
Итак, версия шестая и основная!
Мог организовать эту жуть Мирон?
Теоретически мог.
Мог нанять уродов?
Мог!
Гм! А если все же Мишу Шмера чуть не убили за посещение вертепа и
последующий дебош? За то, что он там побывал и теперь знает про его
существование, как таковое? Да, но тогда Ромашкину должно достаться не
меньше! Голова идет кругом от роя версий. Надо тогда друга спасать, что ли?
Поздним воскресным вечером старый туркмен Саид на мотороллере подвез
Шмера к дальнему забору.
Шмер прошмыгнул в дыру между прутьями (хорошо знать тайные лазейки) и
осторожно направился к мансарде Ромашкина. В общагу идти нельзя: слишком
много глаз и ушей.
А жив ли Ромашкин?
Никита оказался жив и даже в очень хорошем настроении. Он слушал
магнитофон и допивал вторую бутылку "Токая". Третья охлаждалась в
холодильнике. Дверь на веранду открыта настежь, пять лампочек ярко освещали
дворик, туалет, террасу.
-- Никита! Быстро погаси свет! -- прошипел Шмер из кустов, когда одна
из песен закончилась, и музыка на секунду стихла. -- Выключи свет, глухая
скотина!
Ромашкин вскочил, щелкнул выключателем. Двор погрузился во мрак.
Шмер проскользнул на веранду, схватил пустой стакан, наполнил до краев:
-- Ох! Кислятина! Как ты ее пьешь? Водка есть?
-- Ну, есть. Налить?
-- Конечно, налей!.. Что нового в полку? Меня не искали?
-- Ага, разыскивали два дня! Двое с носилками и один с топором.
-- Дурак! -- поперхнулся Шмер. -- Я серьезно спрашиваю!
-- Слух прошелестел, что ты ушел в запой и сбежал из гарнизона с
заезжими проститутками.
-- А кто-нибудь у тебя обо мне спрашивал?
-- Комбат, ротный и начальник штаба. Более ты никому не нужен. Кроме
меня! Третий день тебя жду -- поделиться планами. Насчет твоего временного
выселения... Тут, понимаешь, ко мне подружка должна приехать. Ох, и
оттянусь! Представляешь?!
-- Ох, представляю! -- криво усмехнулся Шмер. -- Ох, представляю!
Никита разглядел, наконец, ссадины на лице у приятеля, разбитые губы,
опухший нос:
-- Миша! Что с тобой приключилось, Миша? Ну, у тебя и рожа! Ты на ней
сидел вместо зада?! Тобою двор подметали?
-- Заткнись, юморист! Никита, к тебе огромная просьба. Завтра пойди в
медсанбат к тому капитану, помнишь, с которым мы на вокзале пиво пили.
-- Начфин? Ага! Еще бы не помнить! Я с ним в Бахардене квасил не далее
как...
-- Вот! Попроси его, чтоб он мне справку сделал. Освобождение по
болезни за предыдущую неделю! Гастрит! И направление в Ашхабад, в госпиталь
в медкнижке пусть нарисует. Медкнижку принеси в кабак напротив книжного
магазина. Кулешов пусть соберет рубашку, брюки, сапоги, носки. Возьми сумку,
сложи в нее вещи и захвати с собой. Да, и денег дай полтинник.
Никита вывернул карманы наизнанку:
-- Нет ничего. До копейки с Хлюдовым прокутили.
-- Вечно у тебя нет денег!
-- А у тебя они есть?
-- Нет! -- тяжело вздохнул Шмер.
-- То-то и оно! Ладно, излагай подробно, что произошло.
Что, что! Ну, изложил. Быстро и вкратце...
-- Никита! А за тобой никто не следит? Не замечал?
-- Н-не замечал. А зачем за мной следить?
-- Да вариантов много. Например, твоя драка в "вертепе"...
-- Ну, драка. Ну? Похитили-то тебя! За что?
-- А за то! Ты мой друг! И наоборот! Может, и на тебя часть моих бед
валится!
-- Типун тебе на язык!
Шмер прошелся по квартире. Заглянул во все углы, посмотрел во двор
из-за занавешенного окна.
-- Ты чего, засаду ожидаешь? -- уже не на шутку разволновался Никита.
-- Засаду, новое похищение... Нет, так просто я им не дамся! Больше
этот номер не пройдет! Голыми руками меня теперь не возьмешь! -- Мишка
достал из чемодана приготовленную для рыбалки гранату, штык-нож и охотничий
кинжал. -- Если за меня взялись серьезно, то и я отвечу тем же. Мало не
покажется! Знать бы наверняка, кто организовал нападение на меня и за что.
Не хочу навредить невиновному, даже если это гад Давыденко. А вдруг это не
он?
Шмер задумчиво покатал РГД по столу, словно металлический шарик. Потом
положил запал в один карман, гранату в другой, хлебнул водки из горлышка и
направился к выходу:
-- Так не забудь, Никитушка! Завтра в пивной, возле книжного магазина.
Там, где мы с тобой дефицитную литературу брали, а после пиво пили!
-- Понял. Не перепутаю.
Шмер огляделся у крылечка по сторонами скрылся в кустах. А Никита еще
долго сидел в тишине и темноте. Медленно, задумчиво цедил третью бутылку
вина. Но удовольствия уже не получал.
Черт бы побрал этот Чуркестан! Неужели это месть за драку возле
борделя? И по ошибке Мишку зацепили? А вдруг и за ним, за Никитой, придут?
Надо тоже гранатой запастись, на всякий пожарный...
Он запер дверь на крюк, полирнул вино двумя рюмками коньяка для
успокоения. Спать. Утро вечера мудренее.
Утром мудренее не стало. Наоборот, все запуталось. В окно постучали в
шесть утра -- громко и настойчиво.
Во дворе стоял взъерошенный Колчаков, полуголый. Одежда -- на руках.
-- Черт бы вас побрал, жаворонков! -- взъярился Никита, отворяя дверь.
-- Чего ты приперся в такую рань? Я еще часа полтора мог бы поспать.
-- Извини, но я продрог! Честное слово не нарочно. Я полчаса на лавочке
сидел. Больше сил нет.
-- Так оделся бы и не дрожал!
-- Одежда мокрая.
-- Что, попал под порыв встречного ветра? Дождя вроде не наблюдалось.
-- При чем тут дождь! А, ты в этом смысле?.. Нет, это Хлюдов.
Ш-ш-шутник! Он сегодня стоял помощником дежурного по полку. Домой вернуться
как бы не должен был. Танька, сеструха его приехавшая, малолетка, меня
пригласила. А он возьми и заявись. Услышал шумы подозрительные в квартире,
затаился в палисаднике, на выходе. Я выхожу -- а он воду открыл, из шланга
меня окатил с ног до головы. В следующий раз, кричит вослед, бензином окачу
и спичку брошу.
-- Ва-а-адик, как ты мог! Девчонке лет-то сколько? Шестнадцать? Ладно,
ты и Шмер шастали -- к Натахе давыденковской! Так это месть, святое дело! А
ты... -- Никита прикусил язык, сообразив, что сболтнул лишнее.
Но Колчаков думал о другом и никак не прореагировал на "лишнее":
-- Я не виноват! Танька позвала пробки вкрутить. У них свет пропал. Я
их сменил, новые вставил.
-- Вкрутил? Не промахнулся, не перепутал, что куда вставлять?
-- Да пошел ты к дьяволу! Как прильнула грудью, как обняла, как впилась
губами!.. Я и не устоял, не совладал с собой. Слаб человек...
-- А жена Вовкина где была?
-- Да пьяная спала.
-- Ты споил?
-- Нет, Танька. Она Ирине водку весь вечер подливала и подливала. Та и
окосела.
-- И где ж ты с сеструхой познакомиться успел, что она на тебя так
запала?
-- Известно, где! На танцах. Но мне-то ее вести некуда было. Танька
сказала, сама в гости позовет. Подстроила все и позвала. И не шестнадцать
ей, а семнадцать... Ну, каюсь, каюсь!
-- Каяться будешь в казарме, когда Вовка тебе сегодня морду начнет
бить.
-- Не начнет. Я все ему объясню. Я и жениться в принципе готов,
породнимся. Знаешь, Танька такая... такая...
-- Чего тебе от меня нужно? -- оборвал Никита.
-- Утюг! Буду сушить рубаху и брюки! В трусах по поселку идти не
хочется.
Глава 23. Вендетта.
Вечером Рахимов собрал подчиненных своих в кабинете:
-- Докладывайте! Что творится в батальоне? Мне не нравится обстановка!
Пьете, хулиганите! Занимаетесь неизвестно чем!
-- Например? -- неосторожно уточнил Хлюдов.
-- Ах, например?! Вам примеры нужны, Хлюдов! А скажи мне, Хлюдов, это
правда, что вы с Ромашкиным в Иран едва не ушли?
-- Откуда такие невероятные сплетни?! Врут! Все врут!
-- Врут? Все? Кто -- все?! А эти четыре всадника вчера тоже врут?!
-- Четыре? Всадника? Не знаю таких!
-- А они вот знают вас, Хлюдов! Вас и спрашивали. Володю и Никиту. В
папахах, с берданками. Выглядят - чисто басмачи! Федаинами назвались.
Говорят, повстанцы заждались у иранской границы, а вожди все не едут! А?!..
Хорошо, я был дежурным по полку, послал их подальше. А другой на моем месте
взял бы и доложил! Нарушители границы и смутьяны, подстрекатели к бунту
служат в моем батальоне! А?!
Что "а?!", ну что "а?!". Остается одно -- встать и покраснеть.
-- Да мы... просто направление попутали...
Направление они попутали! А если бы вы с Ромашкиным... С Ромашкиным,
так?!
-- Ну, где-то так...
-- Где-то! А если бы вы с Ромашкиным в гиблые пески ушли?! Ищи ваши
трупы вертолетами! И вообще!.. Где Шмер? -- неожиданно повернул Рахимов. --
Ромашкин, докладывай!
-- Ничего не знаю. Справку о болезни Шмера, я принес, комбату отдал.
Шмер в Ашхабад уехал лечиться.
-- Он что, человек-невидимка? Взводного пятый день никто не видит!
-- Да я и сам его только мельком...
-- Мельком, понимаешь! Тогда о тебе, Ромашкин! Кто вам, товарищ
лейтенант, бровь подбил?
-- Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался.
-- Больше ничего не добавите? Про притоны, про девок распутных?
-- Нечего добавить, товарищ майор!
-- Х-х-хорошо... Теперь о вас друзья мои! -- Рахимов переключился на
Колчакова и Хлюдова. -- Наслышан, что отношения выясняете. Я решение уже
принял. Тебя Колчаков, как только представится случай, -- в Афган. А тебя,
Хлюдов, к сожалению, пока в Москву-столицу не могу вернуть. Сами решайте
вопрос о переводе, не то я вас сплавлю еще дальше -- в Небиддат, в песках
раскаленных погреться!
-- За что меня на войну?! -- взбеленился Вадик Колчаков. -- Я
исправляться начал, пить бросил, жениться на сестре капитана Хлюдова
собираюсь!
-- Я те соберусь! Все зубы пересчитаю! Жених! - рявкнул Хлюдов. -
Девчонке учиться нужно, а ты ей голову дуришь!
-- Еще вопрос, кто кому голову вскружил, и кто кого охмуряет! --
огрызнулся Колчаков.
-- Эх, когда же меня, подальше от вас, на Родину отправят! -- со стоном
схватился за голову замполит батальона.
-- Куда? -- дипломтатично поинтересовался Никита. -- В Белоруссию или в
Азербайджан?
-- На Украину! -- криво усмехнулся Рахимов. -- Больно я сало люблю.
Хочу к хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!
-- На хрен?
-- В Афган! К черту!
-- А я вас давно прошу спровадить меня за "речку".
-- Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя.
Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.
-- Ну и ладно!
-- Ну и ладно. Вот и хорошо, вот и поговорили. Без взаимных обид.
Теперь слушай мою команду, офицеры! Запрещаю пить в течение месяца! Никаких
пьянок! Что-то мне подсказывает, быть какой-то беде. Очень плохие ощущения и
предчувствия.
Хлюдов встал, поплевал через левое плечо и демонстративно перекрестился
на портрет Ленина, а затем отбил три глубоких поклона в сторону фотографии
Генерального секретаря.
-- Не юродствуй! -- рявкнул Рахимов. Накажу! И папа не поможет!
-- Я?! Юродствую?! Я, товарищ майор, истинно верую в победу коммунизма!
А вы? Разве не верите?
-- Верю-верю!.. Пошли вон! Шуты-скоморохи!
Едва офицеры вышли на лестничную площадку, как Хлюдов с размаху врезал
в глаз Колчакову:
-- Я тебе покажу, как сеструху портить!
Тот в ответ ударил капитана в челюсть.
Никита бросился разнимать:
-- Брэйк, брэк! Стоять, дураки! Тайм аут!.. У меня коньяк в сейфе
стоит. Пойдем! Выпьем и проведем мирные переговоры.
Взъерошенные офицеры тяжело дышали и вытирали платками кровь с лица. У
одного был разбит нос, у другого губы. Злобно смотрели друг на друга. В
конце концов, подняли с пола фуражки и двинулись на второй этаж.
- Эх, вы, сродственники! - сострил Никита.
- Пошел к лешему! - огрызнулся Хлюдов.
Едва выпили по три рюмки и разлили для четвертого захода, как в кабинет
ворвался Рахимов:
-- О! Так и знал! Уже пьют! Кому я велел не пьянствовать месяц?!
-- А с какого дня введен "сухой закон", вы не установили! -- хмыкнул
Хлюдов. -- Мы думали -- с завтрашнего. Вот решили, чтоб не прокисла,
прикончить крайнюю бутылку.
-- Эге! -- майор заметил припухшие физиономии и набухавшие синяки,
которые постепенно принимали липовый оттенок. -- Уже успели схлестнуться.
Ну, значит, бабы правду говорят, побьют друг друга. Все как в анекдоте! Бабы
не врут. Налей-ка, Ромашкин, и мне, что ли. Для успокоения нервов. Если
пьянку нельзя предотвратить, значит, ее нужно возглавить.
Рахимов в четыре глотка выпил дорогой коллекционный продукт, подарок от
солдатского родителя из Армении, отломил половину шоколадки "Аленка",
забросил его в пасть и схрумкал.
-- А что за анекдот, товарищ майор? Ну, где "бабы не врут"? --
попытался перевести на неформальные рельсы Никита.
-- Анекдот? А-а-а... Служил, понимаешь, в гарнизоне типа нашего
Педжена, один взводный. Дурак-дураком. Долго служил, а никак вырасти до
ротного не мог. Пил, гулял, дурака валял. Однажды жена ему вдруг говорит:
"Тебя, Вася, завтра ротным назначают". А тот: "С ума сошла? За что? Я и на
службе-то почти не появляюсь". "Это твое дело. Но бабы говорят, они все
знают!". Действительно, утром вызывает командир полка, хвалит за службу и
назначает Васю ротным. А он и дальше пьет -- то должность обмывает, то
звание. К роте и не подходит. Жена вскоре опять заявляет: "Вася, тебя замом
командира батальона назначают!" "Да я только ротным стал, а работать еще и
не начинал. За что меня выдвигать?!" "Не знаю, бабы говорят, а они все
знают!" И точно! Командир оформляет представление на вышестоящую должность.
Вася от радости за ум вязался, работать начал. Несколько месяцев
добросовестно служит. Карьера наладилась! Должность, звание, вот-вот
академия. Чудеса! Но тут жена заявляет: "Тебя, Вася, скоро посодют!" "За
что? Не пью, не ворую, службой занялся, а ты каркаешь!" "Не знаю, за что
именно, но так бабы говорят..." И точно! Ночью постучали, увезли, посадили в
камеру -- дознание, допросы, протоколы. Жена на свидание приезжает, а Вася
ей первым делом вопрос: "Дорогая, ну что там бабы говорят?" А она: "Что бабы
говорят, не знаю, но прокурор гарантирует лет пять!"
Спустя томительную долгую паузу офицеры дисцилинированно рассмеялись,
осознав, наконец, что анекдот закончен.
-- Вот и я вам обещаю что-то подобное, -- наставительно заключил
Рахимов, -- что прокурор предрекал. Приказываю, прекратить валять дурака!
Марш по домам!
Шмер, будто бы поправившийся после болезни, появился в полку через
десять дней. Свеж, упитан. Уши зажили и более не зеленели. Ни синяков, ни
ссадин.
Два дня взводный, словно следопыт, ходил по казармам полка, вглядывался
в лица солдат и сержантов, вслушивался в их речь.
Ромашкин к нему с расспросами не приставал, но догадался, что приятель
ищет похитителей. Мишка не расставался с гранатой и Никите ее обратно не
вернул. Кроме того, постоянно носил при себе малую саперную лопатку в чехле
и тренировал руку в метании по деревянной мишени. Восстанавливал былые
навыки.
По прошествии нескольких дней Шмеру подошла очередь, заступить
помощником дежурного по полку. Следующим вечером дежурство закончилось, и
ничего не предвещало беды. Мишка был спокоен и сосредоточен. В свободное
время, когда дежурный садился к телефону, он выходил во дворик и метал в
толстое дерево лопатку. Саперная лопатка в умелых руках -- страшное оружие!
Дежурный остался в "караульной будке" ожидать сдачи караула, а Шмер
пошел в батальон разоружаться. В оружейной комнате сержант, дежурный по
роте, пересчитывал автоматы, балагурил о чем-то, громко и гортанно
переговариваясь с другим сержантом. Дежурный хохотал и звонко прищелкивал
пальцами.
Черт! Да ведь это Кунакоев! Он! Сволота! Точно! Его голос! Его смех! И
это пощелкивание! Под боком был, а Шмер его по полку искал!
Второй сержант вышел в туалет, а Шмер подошел к решетке. Сержант слегка
изменился в лице, но весело спросил:
-- Пришли сдавать оружие товарищ старший лейтенант?
Шмер достал из кобуры ПМ, дослал патрон в ствол:
-- Нет, не сдавть! Грохнуть тебя пришел! Как собаку!
Шмер выстрелил два раза. В живот и в грудь. Выстрелы в пустой казарме
-- словно громыхнул гром.
Шмер приставив пистолет к виску Кунакоева:
-- У тебя есть шанс выжить, урод! Только один, но есть! Кто организовал
покушение на меня? Быстро! Иначе застрелю!
-- Не убивайте! Все расскажу! -- булькнул кровью Кунакоев. -- Это...
Давыденко.
-- Понятно! Кто остальные?! Которые с тобой! Ну?! Быстро!
-- Али. Фотограф с базара. Второго не знаю.
-- Другой солдат откуда?! Наш?!
-- Нет. Из стройбата. Байралтуков, каптерщик. Не стреляй, командир,
умоляю!
-- Ладно, живи! Если сможешь дотянуть до госпиталя... -- Шмер пнул
носком сапога в бок.
Сержант взвыл и стих. Потерял сознание.
Шмер выбежал прочь из казармы. В три прыжка преодолевая пролеты
лестницы, достиг третьего этажа. Давыденко! Ты где?!
Давыденки в кабинете не было. Дневальный доложил, что начштаба
отсутствует весь день.
Ладно! Куда денется! Рано или поздно!
Шмер ломанулся вниз по лестнице. Потом -- по плитам выщербленной
бетонной дороги, ведущей к строителям. Байралтуков из стройбата, значит?!
Шмер спросил у попавшегося навстречу стройбатчика, где каптерка
Байралтукова. Солдат указал на будку с приоткрытой дверью: вон он, сам лично
стоит у вагончика.
Шмер на заплошном бегу расчехлил лопатку. Стрелять на территории
нельзя, слишком много шума. Шмер описал дугу вокруг вагончика и внезапно
появился из-за угла.
-- Хык! -- выдохнул он, метнув...
-- Ык! -- хрипнул Байралтуков и обмяк.
Остро наточенный шанцевый инструмент прорубил майку и грудную клетку.
Шмер потряс ладонями, радостно потер друг о дружку. Получилось! Срубил
наповал! Толкнул тело в каптерку и ходу.
Он не стал выпрастыва лопатку из тела. Зачем? Только пачкаться! Еще
ведь имеется пистолет. На остальных гадов хватит! А дальше будь, что будет"
Отступать и сожалеть поздно!
Шмер поспешил к дежурке. За воротами стоял дежурный тягач, "Урал".
Будка пуста. Очевидно, офицеры поспешили к подстреленному Кунакоеву.
Садясь в кабину, Шмер заранее знал, что ключи торчат в замке зажигания.
Он сам порой катался на машине во время дежурства -- то в караул, то в
автопарк...
"Урал" сильно подбрасывало на ухабах. Но Шмер не снижал скорости. Время
работало против него. Еще трое из сволочей живы! А командование вот-вот
поднимет тревогу. Скорее всего, уже выяснили, кто стрелял в казарме. Сообщат
в милицию, в Педжен, а как узнают, что тягач угнан, сразу организуют
перехват.
Вот что! Он сейчас бросит машину и доберется до центра города пешком!
До центра? Зчем ему до центра? Ах, да! "Али. Фотограф с базара". Базар
в центре...
Шмер съехал с дороги и остановил тягач в переулке. Перегородил улочку.
Быстрым шагом пошел вдоль саманных стен. Глиняные домики жались друг к
другу. Теперь тут не проедет ни одна машина. Догоняйте пешочком!
Через пять минут показался городской рынок. Шмер увидел вывеску над
маленьким домиком -- вот она, фотомастерская!
Он вынул пистолет из кобуры и сунул за пояс, затем достал из кармана
запал, ввернул в гранату и разжал "усики". На всякий случай. Вдруг
пригодится.... Встал сбоку от двери и постучал:
-- Закрыто или работаете?
-- Да-да! Работем-работаем! Заходи дарагой! -- ненавистный голос одного
из мучителей.
Шмер шагнул через порог, едва не сшиб с ног толстого человечка с
наколками на руках, стоящего возле осветительных приборов.
Тот сразу признал. Изменился в лице.
Киношные штучки типа: "Узнаешь меня? Молись, негодяй!.. и т.д. И т. п.
- не проходят!"Только без глупостей и без театральных эффектов! Жизнь - не
театр.
Пока не кончилась обойма, палец нажимал и нажимал на спусковой крючок.
Надо было оставить хоть один патрон и быстро оглянуться, но Шмер этого
сделать, не успел.
Остро заточенный нож вошел ему в спину между ребер, проткнул почти
насквозь. В глазах потемнело, Шмер упал ничком. Пистолет отлетел из
ослабевшей руки далеко под стол. Черт, не успел перезарядить! Эх, не всех
перебил! Мирона, гаденыша, теперь не достать... Последним усилием воли Шмер
сунул руку в карман брюк, разжал "усики" на запале, потянул за колечко.
Из спины резким движением выдернули тесак, и чья-то рука перевернула
Шмера лицом вверх. Над ним стоял, огромный мужик, губастый, носатый, с
глазами навыкате. Орангутан! Лицо и руки были покрыты густым черным волосом,
а на груди под расстегнутой рубашкой виднелась татуировка.
-- Ну что, офисер, взял меня? Это я тебя замочил! Запомни меня! Махмуд
зовут! Здохни, рюсськая собака.
-- И ты тоже! -- просипел Мишка и выпростал руку из кармана галифе.
Разжал ладонь и уронил гранату.
Сильный взрыв потряс будку. Ударной волной выбило стекла и распахнуло
дверь, электропроводка заискрила, ветхая будка мгновенно вспыхнула.
Примчавшаяся пожарная команда, потушив пламя, извлекла из пепелища три
обезображенных тела.
Фотографа опознали сразу. По документам определили, что второй - это
офицер, старший лейтенант Шмер. А третий, по приметам, беглый налетчик
Ашурниязов.
Следователь прокуратуры стоял в сторонке с начальником уголовного
розыска. Они тихонько переговаривались:
-- Жалко, хороший человек погиб. Мы пока ловили