Оцените этот текст:


--------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Себастьян
     Email: zander1999de@yahoo.com
     Date: 13 Mar 2001
---------------------------------------------------------------


     Сергей покинул Санкт-Петербург в конце лета 1972 года. Точнее, уехал он
не из  Петербурга, а  из  Ленинграда,  и не  уехал, а  переехал в  отдельную
квартиру  в стремительно  заселявшееся Купчино. Продолжать жить в коммуналке
становилось тогда уже странным.
     К переезду  готовились  больше года  -  родители  поназанимали  у  всех
кредитоспособных знакомых  три  тысячи  двести рублей на первый взнос, потом
мать  каждую  неделю участвовала в  собраниях кооператива. Сергей заканчивал
школу, меланхолично размышляя об институте, чаще представляя в  мечтах , как
он посещает бывшую свою школу в загадочном ореоле. Поэтому он снисходительно
относился  к радости  родителей. Ему казалось невероятным, что можно жить  в
доме из серой  шеренги домов,  разделенных  такими же типовой  школой и ТЦ с
непременными  спортивным залом и  парикмахерской.  Ближе к выпускному вечеру
Сергей стал ощущать  неизбежность  наступления дня, когда  он  уже не сможет
встать в половине девятого утра и за
     три минуты не спеша дойти до любой из своих школ. Приходилось прощаться
и  с  романтическим  возрастом, который водил  Сергея  среди  монументальных
зданий старого  Петербурга - невдалеке от  мест,  где  жили многие из пассий
Сергея. Ему нравилось слишком много девчонок, часто совсем противоположные -
маленькие, рослые, светловолосые, брюнетки... Нравился ли он - он точно знал
в  двух случаях : маленькая, с точеной  фигуркой Светка Коган из 4-го класса
(в математической школе классы нумеровались с 1-го по 10-й), сводившая с ума
половину парней из 9-х  и 10-х, остановила милосердный взор свой на нем. Она
часто ждала Сергея после занятий, приняв безукоризненную балетную  позицию у
решетки Мойки, брала  его всегда под руку, от чего Сергей  вспыхивал  каждый
раз и, тем не менее, бросал гордо-презрительный взгляд на группки, постоянно
тусовавшиеся подле дверей школы.  Затем Светка покорно следовала вывернутыми
по-балетному ножками по всем улицам, в которые Сергей бездумно сворачивал.
     Сергей говорил ерунду, Светка смеялась, громко  и сипловато, и уступала
свой   крохотный  изящный  портфельчик.  Сергей,  уже  во  сне,  многократно
переживал прогулки, и каждый раз позволял себе лишнее. Светка читала про его
сновидения по его лицу, как по книге и теснее прижимала к себе его руку.
     В марте она исчезла, внезапно - перешла в другую школу, но Сергей почти
сразу же "отложился" к  девятикласснице Гале, высоченной (гораздо выше его),
спортивной  и  медлительной.  Отношения  их развились  в  три  приема  -  cо
школьного вечера, на котором они с  Сергеем протанцевали все медленные и два
быстрых танца, она  пошла  домой самостоятельно. Через  неделю Галя  уделила
Сергею уже пять  минут  для разговора  на  очень нейтральную (типа о погоде)
тему. И еще через три дня она сжалилась, увидев как Сергей мнется позади, не
спеша распрощалась  с  подругой и подплыла  к нему.  Ее  Сергей,  не обладая
фантазией, тоже водил по центру города - по  Университетской набережной и по
Пятой линии, прямо до ее дома.
     Грянули выпускные экзамены - Сергей бегал в мыле и однажды наткнулся на
Галю, плывшую под ручку с незнакомым, тоже высоченным, парнем.
     Сергей хладнокровно отметил, что плечи у парня узковаты, волосы длинны,
и, не оглянувшись ни разу, пошел дальше...
     В одно из воскресений родители вытащили Сергея
     в Купчино - посмотреть на строившийся "их" дом. Ехали невыносимо долго,
подошли  к  бескрайнему ровному,  грязному  полю, проросшему  домами  разной
высоты. Пришлось надевать резиновые сапоги и пробиваться, с трудом вытягивая
ноги из  засасывавшей  глиняной грязи. Дом был почти  окончательно собран  и
родители побежали на восьмой этаж -  в свою квартиру. Сергей нехотя поднялся
следом  -  ему стало тоскливо  стоять снаружи среди серых  стен под  дождем,
сочившимся из низких облаков.
     Родители  ходили  по  гулкой  бетонной  пустоте,  осматривались,  очень
расстроились, обнаружив большую сквозную дыру в стыке стен, но
     Сергей  был  далеко  от  их  забот.  Домой  возвращались  поздно.  Отец
беспрестанно повторял - "Господи! Хорошо-то как!", мать ворчала про дыру,
     про  грязь, лицо  ее светилось. Настроение  родителей передалось Сергею
только, когда они вернулись в свой,  пока  еще родной,  старый  дом.  Сергея
по-настоящему придавили низенькие  потолки. В кухне,  в уборной - везде были
посторонние  люди,  с которыми было прожито десять лет, и  Сергею захотелось
тут же уехать и никогда больше сюда не возвращаться.
     Летом семьдесят  второго на город тяжко пала жара. Спасались тем, что в
десять  вечера, а иногда и позже,  отправлялись купаться  на Петропавловской
крепости - туда  сбегался весь  город, и пляж был  переполнен как  в Крыму в
сезон. Расходились за полночь под неостывшим белесым небом, брели как попало
- по середине мостовой, догуливая последние дни по "своему" центру города.
     Двор-колодец днем заполнялся вязким зноем ( совсем как позже,  в тесных
афганских ущельях), зной растекался через открытые окна по комнатам.
     В  квартирах  тщетно распахивали  входные  двери, окна -  хоть какой-то
сквозняк.  Чахлые  свежие  струйки  умирали,  едва  пробившись  до  середины
комнаты.
     И волна парной духоты выжимала даже при полной
     неподвижности нескончаемые струи пота.
     Экзамены  перешли  в  выпускной бал,  который имел место в  Белом  зале
училища имени Фрунзе.  От бала  запомнилась  торопливая прогулка  по Неве до
Литейного  моста и обратно до Красной улице. Сергей  поднялся на второй этаж
желтого  дома,  который скоро должен был стать чужим.  На улице было  совсем
светло  и утренняя прохлада еще не утонула в зное. Сергей не стал заходить в
свою
     комнату,   он  походил  по  кухне,  выпил  чаю  и,  сидя  на  низеньком
подоконнике, заснул , сунув голову в распахнутую форточку.

     Через два дня он понес документы в Электротехнический  институт, выбрав
его за  то,  что  там  была сильная сборная по самбо  и его звал туда  очень
настойчиво тренер. К поступлению Сергей готовился по инерции,  полученной от
выпускных экзаменов, ездил  с уже поступившим  в Университет  одноклассником
купаться в Приморский Парк Победы, в Сестрорецк, а вечером снова спасался от
жары на  Петропавловке.  Костя,  одноклассник, заявился к  Сергею в середине
июля,
     презрительно  оглядел разложенные тетради - "Поздравь! Я уже  студент!"
Сергей не понял, Костя
     пояснил,    и   Сергею   сразу    расхотелось    читать    много    раз
читанные-перечитанные  конспекты  по   физике,   и   они  вдвоем  потащились
разыскивать  место для купания. Бродить пришлось долго, в конце концов место
нашлось на самой оконечности Кировского  стадиона, которую омывал  холодный,
мощный поток Невы.
     На  экзаменах в  институт  Сергей узнал своих  из школы  (их, наверное,
можно было встретить в любом
     ВУЗе) - они запросто подошли друг к  другу, обсудили уровень подготовки
всех  прочих  с чувством глубокого превосходства, осторожно  отозвались  обо
всех  факультетах, кивнули  друг  другу  с  уверенностью,  что  не  раз  еще
встретятся.
     12-го августа  Сергей с  семьей переехали окончательно.  До  этой  даты
отправлялись небольшими
     партиями посуда, книги, часть  мебели. Два раза отец с Сергеем ездили в
Павловск и на обратном
     пути заезжали к "себе" помыться в "своем" душе. Двенадцатого  все,  что
еще оставалось (а не мало !) было вытащено, и им был забит грузовик. И до
     поздней ночи все таскали  вещи на восьмой этаж помимо  лифта,  зиявшего
гулким колодцем.  На  следующий  же день был экзамен по  устной  математике.
Погода  сменилась  в  одну ночь  - жара  сгинула , и  с  утра начал поливать
беспросветно-привычный  моросящий  дождь.  Эта тоскливая смена  повлияла  на
Сергея, которому к тому же пришлось встать на два (!) часа раньше,
     и на экзамене он  получил четверку. Расстроился  Сергей  больше  не  от
четверки, как от  замечания молодого  крепыша-преподаватели, протянувшего  с
сомнением  : "...Эту тонкость  вы не  поняли,  молодой человек!.."  Впрочем,
четверка уже ни на что не повлияла - в институт Сергей поступил.

     Разочарования от института наступили  сразу же. Во-первых группу Сергея
не взяли в сентябрьский колхоз, как он надеялся, а оставили в городе и
     раскидали по институтским службам - на склад, к
     сантехникам, на общие работы типа поднять, донести, бросить...
     Спустя две недели Сергей таки оказался в
     колхозе под Любанью - холодный барак: только холодная вода; продуваемый
туалет; заморозки до полудня ; ветер, забиравшийся под ватник со спины.
     И  первое знакомство с социалистическим соревнованием - днем монотонная
резка  морковки  : "стандарт  -  нестандарт", в темноте, перед окончательным
подсчетом сделанного бригадой, перетаскивание  ящиков с уже  учтенных полос,
но не слишком - чтобы  не выбиваться в передовики. В эти ночные рейды Сергея
брали всегда, из-за его силы, но анекдотичность вылазок доводила его
     до истерического смеха и  мурашек по спине от веселья.  В конце  страды
добрая половина поля была пустой.
     Сергей держался особняком  -  все-таки выпускник матшколы, спортсмен, и
презирал служивших в армии с их разговорами о бабах,  рассказами о нравах их
командиров. Один  из "старичков"  как-то послал Сергея сбегать за сигаретами
и, увидев недоумение на  его лице ("Не понял  !?") направил свои шаги, чтобы
Сергей был попроворнее. За что был извалян Сергеем в грязи
     тут же, при всех. "Старички" не решились вмешаться  и  попросту отстали
от Сергея.
     Вторым большим  разочарованием стало известие о том,  что  первый  курс
будет учиться во вторую смену, с половины второго до  восьми  вечера. Сергей
не  любил  рано  вставать, валялся до десять-одиннадцати,  домашние  задания
делал наспех,
     иногда в перерывах между лекциями, но заряда,  сообщенного ему  суровым
воспитанием в школе, хватило на два года.
     С первого  же дня  учебы Сергей продолжил заниматься  спортом - сначала
самбо, потом сходил как-то на тренировку по вольной борьбе, зачет по которой
требовалось  сдать  перед сессией.  Тренер, маленький Ермакович,  вцепился в
Сергея, буквально приказал перейти в сборную института и
     серьезно занялся с ним.
     Cо  второго семестра до начала третьего  курса  Сергей ходил на вольную
борьбу,  беспрестанно торчал  на  сборах по  два-три  месяца, сессию  сдавал
досрочно, зачеты  ему  ставили после  нашептываний  замдекана  по спортивной
работе завкафедрой по физкультуре же. Иногда сессию ему
     продлевали и всегда исправно платили повышенную
     стипендию  (как отличнику),  а зачастую после  соревнований  выписывали
изрядную премию (до ста  рублей). Сергей вставал ни свет ни заря, никогда не
делал  зарядку,  тянул  вечно болевшие  мышцы  и ехал,  как  на  работу,  на
тренировку. Вечером он валился с  ног, спал без  снов  и  на  следующее утро
повторял  весь процесс,  и на  следующее  утро  после  следующего... За пару
недель до  экзаменов он начинал бегать по институту, "забивать" конспекты  у
девчонок,  аккуратно посещавших  лекции. С  общими предметами было  просто -
преподаватели безразлично относились
     к числу слушателей, но самые проблемы возникали
     только на одной кафедре, потому что причины их
     были связаны с подрывом основ  самой дисциплинированной Дисциплины ! Ни
одно  построение  не  обходилось  без  рапорта  об   отсутствовавших  и  при
произнесении фамилии Сергея повисала зловещая
     тишина.  Сергея  хотел  видеть  каждый очередной  СИПовик ( Специальная
Инженерная  Подготовка,  а  в жизни  -  заурядная  военная  кафедра, забитая
несколькими десятками уютно служивших офицеров от
     старлея до  капитана первого  ранга).  Рапорт  о  неполном  присутствии
передавался непосредственному  начальнику проводившего  занятия, и,  в конце
концов, все рапорта сошлись к начальнику (а не какому-то там заву) кафедры -
малорослому  кривоногому  капразу  Мозгалевскому. Он, как  передавали Сергею
одногруппники, высочайше присутствовал при одном из разводов на 'работы',
     орал, обещал полное отстранение  от изучения военного  дела. Шум стихал
неожиданно, и только  СИПовик, которому посчастливливалось лицезреть Сергея,
иронично  оглядывал его : "...Удивительно, что зашли!"  Сергей  'плавал'  во
всем,  приводя в восторг  офицеров  кафедры,  но в одном к нему  нельзя было
никак придраться  - к стрижке. Стрижка, предельно  короткая и колючая,  была
образцом, и офицер с удовольствием крутил Сергея
     перед хихикавшим строем, приводя эту стрижку всем в пример.

     Город, в котором жил теперь Сергей, состоял из
     трехкомнатной квартиры в Купчине, шести корпусов
     института на Петроградской, вагонов метро, трамвая, спортивных залов на
проспекте Динамо. Но однажды в начале апреля на третьем курсе Сергей вдохнул
весенний  запах  - в деканате появилась  новая  секретарша восемнадцати лет,
маленькая, очень спортивная.  Сергей стал чаще заходить в деканат, когда там
никого  (кроме Нади - секретаря) быть не  могло, деловито осматривался, чаще
всего нечленораздельно хмыкал, демонстративно смотрел с недовольным видом на
часы,  пытаясь поймать хоть один взгляд, и так же деловито уходил. И вдруг в
самую сессию на
     экзамене  по электродинамике Сергей вдвоем с  экзаменатором обнаружили,
что  зачет по  первой  части  был поставлен ошибочно.  Электродинамика очень
легко  давалась  Сергею,  он  чаще  других задавал  вопросы,  после  которых
завязывалась оживленная дискуссия, и, хотя, Сергей читал конспекты от случая
к случаю, лектор Степанов подозревал в Сергее  склонность к анализу и всегда
с  большим сожалением отмечал отсутствие  Сергея в предыдущий раз.  Поэтому,
тоже  с  сожалением, отправил Сергея в деканат  за разрешением, напутствуя :
"Приходите, коллега, я с
     большим удовольствием  побеседую с вами". Сергей  чертыхнулся - видимо,
придется пропускать сборы - и полетел в деканат.
     В  деканате  сидели новый  замдекана  сухой, желчный  Сорин,  скучавший
другой какой-то зам и Надя, трещавшая за пишущей машинкой. Сергей ворвался в
кабинет,  плюхнулся  к  Сорину,  рассчитывая  тут  же,  на  месте,  получить
разрешение на сдачу, но получил  'разнос' за пропуски всего им пропущенного,
обещание выгнать за неуспеваемость и недесциплинированность. Улучив
     крохотную паузу, Сергей пояснил свои обстоятельства,  услышал  в ответ,
что нужно было поступать в институт физкультуры и проч. Но высидел,  "дожал"
Сорина, встал и встретился  с Надькиной улыбкой. Сергей  помедлил на выходе,
Надька тоже, но немного, и понесла отбитую бумажку к декану.

     Сдав  экзамен, Сергей  сел  на улице  на  скамейку возле  факультетской
проходной. Ушли все,
     кто должен был и мог уйти. Около шести вечера
     в  дверях  показалась Надька. Сергея  придавило к  сиденью.  Надька уже
проходила  мимо. Он  вскочил и  невпопад спросил  : "Вы  до скольки  сегодня
заняты ?" и покраснел. Она рассмеялась : "А до скольки можно ?", и они пошли
гулять.
     Они  прошли через всю Петроградскую сторону,  пересекли Кировский мост,
вышли на Марсово поле.
     Стояло прохладное весеннее тепло. Сергей взял маленькую Надькину ручку,
она шла, улыбаясь и глядя перед собой. Они бог знает о чем говорили - о том,
что не запоминается, но от  звуков  ее низковатого голоса  у Сергея в первую
секунду  останавливалось  дыхание,  он искоса  смотрел на  нее  и  перебирал
пальчики ее руки.
     Когда они добрались  до  Исаакиевского собора,  Надька взмолилась - они
гуляли почти три
     часа, и Сергей посадил ее на автобус.
     Сергею  не  хотелось тотчас  же идти домой,  он опять  пешком пошел  до
Витебского вокзала, задирая часто голову и рассматривая загадочные в
     темноте верхние этажи домов. Они встречались
     с Надькой каждый день, сидели в кондитерской на углу Кировского и улицы
Профессора Попова, садились после на метро, затем на 22-й автобус,
     что  доезжал прямо до Надькиного дома, и возле него целовались, пока их
не накрывала темнота. Назавтра их встречи повторялись до малейших деталей.
     Сергей почувствовал,  что устал от тренировок. Но обстановка  требовала
от  него  выступить на  Летней спартакиаде, в  самый разгар  сессии.  Cветил
мастер спорта. Студентам-участникам
     сулили  освобождение  от  экзаменов,  но Сергей решил, что управится со
всем. В итоге - второе
     место на Спартакиаде, значок с тусклой надписью
     "Мастер спорта СССР" и два пропущенных экзамена.
     C   радиоизмерениями   Сергей  успел  проскочить,   но  конструирования
радиооборудования не одолел.  Профессор Ивтеев небрежно завалил его по всему
билету  и по  всем  дополнительным  вопросам.  На  вопрос  же Сергеев, когда
приходить пересдать, он
     только развел руками : "Это уж когда вы сможете ?"
     Пришлось  Сергею кинуться в ноги завкафедрой физвоспитания  лично и без
посредничества  'своего'  замдекана.  Зав,  прихватив Сергея,  отправился  к
ректору, к завкафедрой, где
     профессором Ивтеев, но и ему не удалось пройти
     Ивтеева.  Удалось выбить  стипендию,  за такое  прегрешение  обычную, в
обмен на ссылку Сергея в
     пионерский лагерь института в качестве физрука.
     Сергей, довольный, не ожидал такого пустякового компромисса.
     До выезда в ссылку оставалась целая неделя и Сергей пустился в загул. В
субботу они
     с  Надькой поехали в Сестрорецк. Было жарко, они провалялись до четырех
на горячем  песке.  Надька оказалась восхитительной  - маленькая, с неузкими
полными  плечами  и  крепкими  бедрами.  После каждого заплыва,  они  теснее
прижимались   друг   к   другу,  от  ее  волос   пахло   сухим   горьковатым
можжевельником...

     ...Родители оставили записку, что уехали в Зеленогорск на чей-то юбилей
на два дня и, что
     надеятся  на его здравомыслие.  Сергей  стал шарить по холодильнику, но
Надька сказала, что не голодна,  и пошла по  комнатам  рассматривать книжные
полки. Сергей ходил вьюном за ней, не решаясь ее обнять. От прикосновения  к
ее ноге его бросало в жар. Решившись, он сплел пальцы у
     нее на животе.  Надька не отстранилась, и он повлек ее в свою комнату с
неубранной кроватью.
     Надька покорно  шла, но  у  самой  кровати внезапно повернулась к нему,
развела его руки и
     спросила   :  "Ты  знал,  что  родителей  не  будет  дома   ?"  Сергей,
возбужденный, не отвечал и, стараясь не увидеть ее взгляда, подталкивал ее к
кровати. Надька упиралась, широко расставив ноги, в край постели, и внезапно
высвободилась. "Мне сегодня  надо быть  дома!" - глухо расслышал  Сергей. Он
делал вид, что не расслышал, и продолжал уже напрасную попытку. Надька вдруг
перестала сопротивляться и стала холодной и далекой. Сергей отступил, она не
спеша прошла в
     коридор  :"Ты меня проводишь?" Он  кивнул головой и, как во сне, следил
за ее сборами, в том же
     полусне пошел  провожать  ее. Но  на  остановке  Сергей,  покраснев  от
унижения,  не стал  дожидаться, когда Надька сядет в автобус, и ушел твердым
шагом, скрежеща ругательствами и ни
     на кого не глядя.
     В пионерский лагерь он поехал с облегчением.



     --------------------------


     Сергей прибыл в лагерь налегке - с одной сумкой
     через  плечо,  в спортивных штанах, футболке  и кроссовках.  Начальница
лагеря, Людмила Викторовна,
     с  сомнением  осмотрела  его  наряд  :"У  нас бывает  часто руководство
института..." Сергей небрежно отвел  все  подозрения : "Меня к вам направили
физруком, а о костюме ничего не говорилось..."  Начальница всплеснула руками
:  "Молодой человек, ведь вы же  воспитатель!  На вас дети смотреть  будут!"
Сергей  решил молчать  и  через  десять минут  шагал в  домик на самом  краю
лагеря, возле въездных ворот.
     Он  с  удовольствием  сел  и  покачался  на  мощных  пружинах панцирной
кровати,   потом  лег,  сложил   ноги   на  спинку  кровати,  и,  размеренно
покачиваясь,  углубился  в  здоровый  сон.  Проснулся  он от  того,  что его
теребили за плечо.  Не  вставая,  раскрыл глаза, узнал Людмилу Викторовну и,
так же  валяясь, осведомился  о  причине  пробуждения. Людмила подпрыгнула :
"Тут столько дел! Он - спать, а женщины - работать!" И Сергей
     до темноты таскал матрасы по  корпусам, собирал  кровати  и  лег спать,
совершенно измотанный.
     На следующий день около полудня  к воротам  прибыла вереница автобусов.
Сергей был в
     резерве - для наведения порядка и через час, рассылая  всех по корпусам
и отрядам, великолепно
     ориентировался на местности. Вместе с детским и
     подростковым контингентом  заявился секретарь парткома,  засел  в  доме
директора, а вечером  собрал всех работников лагеря, так или иначе связанных
с воспитанием,  в  пионерской  комнате.  Его  вид  был  загадочен,  суров  и
требователен. Каковой разъяснился, когда секретарь заговорил. А
     выяснилось,  что  в  предыдущей  смене  был  случай полового  сношения,
приведший   к  беременности,  постановлению   райкома  и  к  инфаркту   тоже
предыдущего начальника лагеря - мужчины. Секретарь свирепо водил  глазами по
постным  лицам  присутствовавших,  ведя  речь  примерно о  следующем  :"...А
этот..! Пытался удрать в армию, но был взят за жопу, так сказать в последний
момент!" и, к несчастью, остановил взор  свой  на Сергее. Сергей прыснул, из
последних сил борясь со смехом, увидел ужас в глазах Викторовны. "Проследите
за  этим  молодцом!"  - впечатляющий  взгляд  приподнял  начальницу, которая
поспешно  закивала. Сергей, несмотря на оказанное ему внимание,  сидел,  как
прикленный, и качал ногой, закинутой на ногу. Секретарь остановил бег своего
возмущения,  слушая, что  ему шептали сзади,  и внезапно лицо его  озарилось
:"А, новый физрук !  Чемпион  ! Ноги у тебя быстрые, никто от тебя не  уйдет
!.."  И,  показав  начальнице  широкую   улыбку,  повел  пальцем  на  Сергея
:"Употребите его как следует!"
     Вопросов не задавали,  разошлись  с шумом раздвинув  стулья  и не глядя
друг  на друга. Викторовна  напомнила  :"Завтра проведете зарядку в первом и
втором отряде. Подъем в восемь"
     От репродуктора, укрепленного снаружи, аккурат
     в десяти сантиметрах от подушки, резонировали и
     ходили  ходуном  стены. Ужасающий  рев  скинул  Сергея  наземь.  Наспех
пополоскав рот и промыв лицо, Сергей кинулся к одноэтажному корпусу, занятым
двумя старшими отрядами. Открыл дверь, постоял, соображая со сна,  на пороге
спальни,  по  которой  расхаживали  полураздетые,  развитые  девицы.  Сергея
неторопливо осматривали  любопытные  глаза. Он отступил и тихонько притворил
дверь.
     Парни валялись, будто дожидались именно его, и лениво переговаривались.
Почти все уже проснулись. На Сергея и его 'Доброе утро' обратили внимания не
больше, чем на заскрипевшую
     дверь. Сергей подошел к крайнему из лежавших, резким взмахом подкинул в
воздух одеяло, и за щиколотки сдернул на пол  тело,  принадлежавшее кровати.
Через секунду на полу был со следующей
     по порядку кровати, и еще через пять секунд на полу барахтался весь ряд
не  успевших  опомниться  парней.  Наступившая   тишина  прервалась  шорохом
скидываемых одеял, скрипом  освобождаемых коек и топотом. Сергей, гоня перед
собой толпу,
     энергично подталкивал последнего в спину :"Строиться для зарядки  перед
корпусом!" Движение
     из этой палаты каким-то образом передалось в другие  - из них выползали
заспанные люди,  и  вскоре  перед корпусом собралась внушительная  зевающая,
готовая подчиниться команде, толпа. Сергей, не теряя взятого темпа, побежал,
гаркнув  :"За мной!" и, с удовольствием  отметив, что никто  не отставал.  С
зарядкой больше проблем не
     было. Они начались только с прибытием через неделю Шубинского, чьего-то
сына, едва заметившего Сергея  и попытавшегося  раз послать Сергея подальше.
Сергей, тем  не  менее, выгнал  всех на зарядку, а Шубинскому сказал,  чтобы
зашел после завтрака, зная наперед, что тот пропустит  его  слова мимо ушей.
Прождав минут  десять  для приличия, Сергей расслабленным шагом,  направился
прямо к  Шубинскому, стоявшему  в окружении нескольких парней. Парни тут  же
притихли и раздвинулись, Сергей,  не подходя вплотную, скривив рот, небрежно
бросил :"Я ж  тебя попросил подойти..." "А если я не подойду?" "Тогда пойдем
вдвоем..."  Шубинский стал  перед  Сергеем  с  ухмылкой :"Ну  что?" "Ничего.
Заходи!"
     Около домика Сергей повернулся к своему спутнику, имени которого он еще
не  знал  и  не хотел  уже знать, как  можно  развязнее  спросил  :"Ты кто?"
Шубинский собирался с  ответом,  как  Сергей пригнул  ему  голову  к груди и
переспросил :"Я не  слышу, ты кто такой?" Шубинский покраснел от напряжения,
выругался, но Сергей еще  ниже  пригнул ему  голову и  отпустил :"Не понял!"
Снова тот пытался что-то сказать, и еще
     раз  Сергей согнул  его  пополам.  Через десять  минут Сергей  отпустил
Шубинского  :"Если чего  не поймешь, так  я тебе голову еще  раз разомну!.."
Шубинский, красный,  торопливо  уходя, шипел  :"Ну козел !.." Сергей не стал
его догонять, но Шубинский, к его чести, никому ничего не сказал
     и не жаловался и , с видимой неохотой, даже подчинялся.

     После  лагеря Сергей  просидел две недели в городе, не  выходя из своей
квартиры.  Ему  было скучно, чтение  надоело,  он  собрался с  духом и  даже
позвонил  Надьке, но, заслышав ее голос, положил трубку.  В тот же день, как
он звонил первый и единственный раз  за все это время, он решил  поболтаться
по городу. Пошел  пешком до Московского проспекта, затем по всему  проспекту
до  площади Мира (ныне  Сенная),  на ней постоял, раздумывая, и  повернул  к
Невскому.
     Невский был до  отказа забит людьми, особенно на  пространстве от  Дома
книги  до  "Авроры".  Протискиваясь  между  людьми в  подземном переходе под
Садовой,  Сергей  наткнулся  на  Илью  Оксмана,  из  его  школы.  Они просто
преградили друг другу  путь через толпу. Сергей  ненадолго сошелся с Ильей в
весеннем походе в Хибинах, а
     кроме  похода  они   только   перебрасывались  несколькими  фразами  на
переменах.  Илья  был  курчав,  черен от  загара  и жизнерадостен. Пока  они
кое-как пробивались к стене, Илья сообщил, что учится в Политехе, занимается
альпинизмом и,
     не дав опомниться, предложил :"Хочешь в альплагерь ? Путевка горит  !".
Сергей  не  раздумывал  :"Когда  ехать?""Ехать?!  Сначала  выкупить надо!  В
четверг в 'Буревестнике'. Смена начинается третьего! Альплагерь  'Адылсу' на
Кавказе, в Баксанском ущелье!"- Илья выпалил без
     единой остановки. Сергей кивнул. "Тогда приезжай
     в  четверг  на канал Круштейна в 'Буревестник'..." Сергей рассмеялся  -
опять  новое  начинается с  того  же  места,  откуда он  уехал  :"Можешь  не
объяснять! Знаю, где!" Они еще  пять  минут поговорили о том - о  сем,  Илья
спешил, а Сергей продолжил идти в том же направлении по Невскому.
     Он дошел  до  Литейного проспекта, держась  по правой стороне Невского,
разглядывая здания напротив. На Литейном Сергей повернул назад и остановился
перед афишей кинотеатра 'Знание'.  На афише значился "Обыкновкенный фашизм".
До пятичасового  сеанса  оставался целый  час,  и  Сергей  пересидел  его  в
'Катькином' саду. Наблюдать было  не  за  кем,  читать он ничего  с собой не
захватил, и он обошел вокруг памятника
     наверное пятнадцать раз, рассматривая фигуры на цоколе памятника...
     Сергей прошел в крохотный кинозальчик, в котором томилось человек пять.
Наконец погас свет.

     Сергей смотрел  "Обыкновенный  фашизм" раньше.  В  этот  же раз  он  не
отрывался от экрана - его поразили не убийства, они были обыденной, грязной,
необходимой работой для людей, которые  совершали их.  Сергей  после  фильма
вдруг понял, что не мог различить наших и немецких солдат. Вечность отметила
их всех одинаково - внимательно
     наблюдавших,  закусивших  губу за  пулеметом, смеявшихся, вытаскивавших
сапоги  из пыли,  грязи,  снега...  Лица немецких солдат, победивших  в бою,
гнавших  пленных, были напряжены и ожесточены.  Лица русских , почти всегда,
только усталые , но
     Сергей знал точно, что они такие же, как и у
     немцев, другие лица просто не  показывают.  Война,  оказалось, сближает
людей - ведь они вынуждены делать общее дело.
     Первый  фильм,   который  Сергей   посмотрел  после   Афганистана,  был
"Обыкновенный фащизм". Сергей  не слушал  комментарии за кадром,  он сидел и
неотрывно  смотрел в лица тех, отделенных от него экраном... Когда кончилась
военная хроника, встал и вышел.

     Еще  ему  запомнилась девушка,  сидевшая  среди многолюдного  собрания,
задумчиво склонившая голову
     в  шляпке.  И  еще - последняя  демонстрация Ротфронта, редкая  колонна
обреченных людей... Фильм потряс его.

     Сергей  решил  изучать  немецкий язык  и начал, пока  еще  не  уехал  в
альплагерь.  Ему  стало  радостно от появления  большой  цели,  поэтому,  не
откладывая, встал уже на следующее  утро ни свет ни заря, порылся на полках,
отыскал "Практическую грамматику немецкого языка".
     Отец вечером, после просьбы показать произношение, быстро пришел в себя
и  показал. Звуки оказались очень  легкими, не в пример английским, и язык у
Сергея покатил...


     ---------------------


     Теперь его страстью стал немецкий язык и,  вообще, все немецкое. Сергей
читал  на  нем  каждый  день,  делая совершенно  фантастические  вещи  :  он
переводил каждое незнакомое слово. А слов этих было каждое первое, да еще  и
в разных формах,  падежах  и склонениях.  Поначалу он  также и выписывал все
незнакомые  слова (т.е., весь  текст),  а потом  переводил. Словарь оказался
великолепный Nessler - довоенный, напечатанный  на  тончайшей бумаге.  Через
полстраницы  Сергей  приходил  в  отчаяние   -   ...Ergreifen,  vergrreifen,
begreifen,  abgreifen  и просто greifen,  затем  ergriffen usw.  Он зашел  в
тупик, но, к  счастью,  подоспело  время  ехать заниматься  альпинизмом.  Из
лагеря Сергей вернулся со значком "Альпинист СССР", хорошо отдохнувшим и с
     совершенно пустой головой.
     А в сентябре его огрело  сюрпризом  -  отец  решил взяться за  Сергеево
общее  образование  и  нанял  ему  (одному!) преподавательницу  немецкого  и
французского. "Но французский-то зачем?" -  и на этот вопль души отец только
повторял - "немецкий и французский !" Сергей сильно  не сопротивлялся, ему в
глубине души хотелось раскрыть загадку '>' над обыкновенными буквами.
     Ариадна  , 'профессорша', пришла  в  субботу в  четыре и  с первого  же
занятия началась муштра -
     в произношении и грамматике. И  по французскому и по немецкому ! Да - и
по немецкому, в  котором Сергей  считал себя уже авторитетом. Не раз Ариадна
Иосифовна  тыкала  его физиономией  в derdiedas  и безжалостно вздыхала : "В
голове  одна дырка,  даже дыра - все свистит мимо!.." Сергей едва не плакал,
но немецкие позиции не отдавал.
     В  самом  деле,  у  него  была  загадочная  тяга к  немецкому  -  он  с
самозабвением полоскал горло 'r',  сглатывал  гласные : habnn  ,  wuerdnn...
Сергею  так  нравились  длиннющие  предложения, где  на конце  всплывали  по
три-четыре  глагола :  der  Gaertner  hat  bestochen werden  sollen...  -  и
заучивал их наизусть без особой натуги.
     Так он открыл свой великий принцип заучивания массы слов и приобретения
тем беглости речи. Он
     учил наизусть стихи, просто куски фраз -  из Шиллера, попадавшихся  ему
немецких газет, из  детских  книжек. И однажды - он помнил когда! - в вагоне
поезда Феодосия-Ленинград Сергей раскрыл
     Goya и до темноты прочитал (и понял !) двадцать
     страниц убористого текста.
     Сергей уже учился на четвертом курсе. Разумеется, большая часть времени
уходила  на чтение  немецких  книг, занятия спортом (по-прежнему,  борьбой),
сборы. Седьмая по счету сессия стала самой позорной - результат равнялся
     15,  т.е.  пятью три,  и стипендия  была получена  с трудом  -  помогли
'мастер' и  'защита чести института'.  И,  самое удивительное, его стипендия
превышала стипендию отличников, так что у  старосты, Чернышева, учившегося с
китайским упорством и третий раз  подряд украшавшего собой доску  отличников
факультета, вызвало желание открыто поставить вопрос о Сергеевом недостойном
отношении  к  учебе  на комсомольском  собрании  курса.  Сергей  плевать  на
Чернышева  хотел  и  демонстративно,  чувствуя  как  покрывается  испариной,
смотрел всегда мимо старосты. Сергей рвал отношения сразу и навсегда, первое
время  он разыгрывал долгие  мысленные  диалоги -  что  он  скажет,  да  как
ответит, но отношение у Сергея всегда было написано непосредственно на лице,
что  облегчало разрыв  и не требовало  никаких выяснений.  Потом  уже Сергей
научился   отворачиваться  или  просто  проходить  мимо  бывших  друзей  или
приятелей.
     К четвертому  курсу появились  и новые подруги. И,  во-первых, Наташка,
гимнастка - 'художница', которую он заметил еще в институтском спортивном
     лагере.  Однажды Сергей  внезапно  поймал  ее  взгляд,  направленный из
зеркала на него. Наташка
     одевалась  перед  зеркалом, она была  с  подругой,  а Сергей  выстаивал
длиннейшую  очередь  в  гардероб,  и ему  захотелось  подольше  стоять.  Он,
наверняка,  глупо выглядел со  стороны с  головой,  вывернутой на  девяносто
градусов к зеркалу на стене напротив. А Наташка и не торопилась - поправляла
волосы, гриву каштановых волос, подтягивая сапоги на сильных ногах. У Сергея
остановилось дыхание -  чуть-чуть и он схватит свою куртку.  Но не повезло !
Наташка надменно повернулась, отразив кокетливо прищуренные глаза в зеркале,
и царственно вышла,  взяв под ручку подругу.  Естественно, не  оглядываясь !
Сергей не умел знакомиться просто так - ведь надо было подойти встать рядом,
на единственное свободное
     место у зеркала,  может случайно толкнуть, но тут... Сергей уже пытался
несколько раз познакомиться  на  улице -  и  один,  и с  приятелем, страшным
бабником, знаменитым тем, что
     мог на спор в компании, в которой не хватало женщин, сбегать на улицу и
через пятнадцать минут 'обеспечить комплект', но после его  участия приятель
обещал, что только уж если невмоготу, тогда только возьмет Сергея... Словом,
     ситуация была безвыходной ! Но тут случилась зачетная неделя.
     Она вспоминалась позднее Сергею в кошмарном сне. Сергей, вернувшийся со
сборов,  уверенный, здоровый,  зашел сдать зачет  по ЭТУРС  и  вышел...через
четыре часа, не понявший абсолютно,
     что же он сдавал. После это, собственно, и началось : пять дней, строго
в  девять  утра  человек  двадцать  (и Сергей между прочих)  ходили, как  на
работу,  в  лабораторию  электротехнических устройств (всяких  выпрямителей,
дросселей, трансформаторов и черт знает еще  чего!)  Сергей получал вопрос -
пользоваться дозволялось  чем-угодно  -  через  час-полтора совершал  первый
подход к преподавателю. Ответ блестяще отскакивал
     от зубов и входил  в уши невозмутимого Емельянова. Тот выслушивал такие
же блестящие ответы еще от трех-четырех человек  и раздавал всем по серьгам.
То  есть, по вопросу.  Типа, ответишь - зачет, типа , не ответишь - незачет.
Сергей обычно выбирал второй вариант, и щелкали очередные полтора часа...
     За три дня Сергей 'снес' одну работу. Из шести. А, кроме того, ведь еще
четыре  зачета  -  и  один  из  них  по английскому,  какие-то  бесчисленные
тысячи...  На следующий - четвертый  -  день  Сергей  напрягся  и сдал целых
четыре  работы. Его  собственной заслуги здесб  было немного. Заслышав,  как
Емельянов  с  содроганием  говорит  -  "Ужас  ! Вы же  абсолютно  ничего  не
знаете!..", Сергей стыдливо поник  головой и, увидев, как Емельянову со всех
сторон тянут листки, не смог удержаться и подсунул свои. Емельянов продолжал
с гневом выговаривать Сергею
     и,  не глядя,  подписывал  отчеты, и среди них - три  Сергеевых. Сергей
нахально  поддакнул  и  пообещал  -  "Я  все  выучу!",  чем  обрек  себя  на
дополнительных четыре часа, хотя и небезуспешные...
     Итак,  за  два дня  до сессии  оставалось - одна(!) работа  по чертовым
дросселям, английский - почти не в счет ( хотя за семестр и ни разу
     не посещенный - да  и легче было уже  сдать немецкий). И еще три зачета
(неизвестно, по каким предметам), но, наверняка, преподаватели не
     захотят портить себе настроение и поставят зачет всем.
     В последний день, как и во все предыдущие, Сергей , получив вопрос, тут
же и 'отскочил' - готовиться! И побежал  на кафедру  иностранных  языков. На
ней  творилось  невообразимое  : большая аудитория  была забита  разноязыкой
публикой.  Сергей  с  трудом  разыскал  шубу  'своей'  англичанки.  Присесть
оказалось  решительно  некуда,  но 'нашелся' свободный  стул  в столовой,  и
Сергей предстал перед очами Валентины Санны. Она
     с отсутствующим взглядом слушала приятеля Сергея
     Славку, бубнившего  наизусть текст,  многократно им уже сданный раньше.
Валентина дождалась паузы
     и развела руками : "А вы, Зандер,  даже и не знаю,  как  будете сдавать
?!" Сергей сразу  понял по  ее словам,  что его обычные уверения могут плохо
кончиться,  потупился,   вздохнул   и  стал  просматривать   журнал,  полный
технического английского. Сергея подтолкнули в руку, он повернулся  и увидел
Наташку, сидевшую подле него. Наташка поджала губы, серые глаза ее на
     мгновение вскинулись, и  снова она  уткнулась  в журнал, лежавший перед
ней.  Сергей вспыхнул,  вытянул  шею  и  подсмотрел  в ее текст. Он оказался
немецким. "...Подождите минут пятнадцать, пожалуйста !" - Санна поднялась и,
изысканно придерживая на плечах роскошную шубу, направилась
     к  выходу  из  аудитории.  Сергей  почувствовал  взгляд  справа,  снова
повернулся  - Наташка, наморщив лоб, листала судорожно крохотный словарик  и
надписывала карандашом слова  в  тексте. "Давайте,  я  переведу !" - услышал
Сергей свой  голос. Наташка  с  готовностью придвинула свой журнал к Сергею.
Текст   был  простейший  -  Наташка  еле-еле  успевала  записывать.   Сергей
недовольно повторял, и Наташкино  бедро все теснее  прижималось к его  ноге.
"Санна" тем временем вернулась, Славка продолжил, по третьему
     кругу за сегодня, но другими словами, бормотать
     единственный текст, принесенный им на зачет. Санна, ни черта  по смыслу
не разбираясь, тем не менее кивала головой и пристально следила за
     Сергеем  и  прильнувшей  к  нему  Наташкой.  Справа  громко  заговорили
по-немецки, перебивая прочих англичан.  Наташка уже отвечала, а  Сергея стал
теребить за рукав рыжеволосый парень, сидевший почти напротив Сергея. Парень
подсунул Сергею какое-то предложение, которое надо было разобрать
     по составу.  Сергей принялся  писать, Санна, свесив голову, следила  за
его рукой. Сергей закончил, отодвинул от  себя листок и встретил прищуренный
взгляд англичанки : "Зандер, вы же еще мне не сдали,  а кому-то помогаете !"
За общим  англо-немецким столом смолкли, листок  у парня перехватила  другая
рука, и хрипловатый голос сказал : "Покажите-ка мне этого  знатока !" Сергей
покраснел, замямлил, поднял лицо - пожилая светловолосая женщина  в бордовом
платье,  с насмешливыми глазами разглядывала его,  как диковинку. "Валентина
Александровна, я бы его у вас забрала  -  мне было бы на час меньше сидеть!"
"Ох и не говорите, Людмила Андреевна, я
     ведь его в первый раз вижу за целый семестр. До сих пор не знаю, как он
будет  у  меня сдавать !?" Сергей  сидел, уткнувшись в  свой  - на  этот раз
английский текст, как будто разговаривали не о нем, и периодически краснел,
     чувствуя на себе взгляды со всех сторон. Один
     раз осмелился посмотреть - на Наташку - и увидел ее улыбку.
     Зачет по английскому Сергей получил на удивление  быстро - то ли  Санна
устала, то ли  еще что,  но она  с  укоризной  в  голосе  проговорила : "Вы,
Зандер,  могли бы  у  меня учиться гораздо  лучше!.." Сергей вставал,  когда
преподавательница немецкого, Людмила  Андреевна, задержала  его  :  "Молодой
человек, вы не могли бы
     подойти  на кафедру  через  час -  мне надо  еще  покончить  со  своими
студентами  !"  Она  рассмеялась.  Cергей  ухмыльнулся,  глянул  сначала  на
Наташку, потом на  Людмилу Андреевну  : "Хорошо !  Я  буду!"  и вышел вон из
аудитории. Было  двенадцать дня -  он стал соображать,  пойти ли ответить на
полученный утром вопрос, сдать  ли еще  измерения (только один  отчет на три
бригады!  -  можно  проскочить в 'толпе'...),  но тут перед  ним  показалась
Наташка  и, естественно, все сомнения  сразу разрешились ! Она была ростом с
него, не  по-зимнему выше  колен платье приоткрывало ноги, от  вида  которых
Сергей  готов был потерять сознание... "Как зачет ?" - легко вылетали нужные
слова.  "Сдала,  конечно !"  - отвечала Наташка, само собой  разумеется,  не
собираясь благодарить. "Сколько осталось ?" - прозвучал естественный вопрос,
и небрежно  в ответ  : "Это  - последний."  Сергею  приходилось  торопиться,
только  еще минуточку, но  рядом  была  высокая  девушка  с  неправдоподобно
густыми каштановыми волосами, с ногами, от которых можно
     было сойти с ума, какие тут к черту зачеты !..
     "Мне надо  еще зайти в библиотеку !."  -  спасительный  ответ. О да! Он
будет свободен весь
     сегодняшний  вечер, он  будет сторожить возле дверей  через  два  часа,
столько  скольно нужно!.. Внешне  его  готовность отдать все на свете за то,
чтобы проводить ее, выразилась  крайне небрежно и уверенно :  "Буду ждать  в
раздевалке первого корпуса в четыре." Она медленно кивнула,
     не сводя с  него глаз, после чего  он убежал  первым, готовым разметать
все оставшиеся зачеты!
     Емельянов  заждался  - пока Сергей  отсутствовал, осталось  только пять
мучеников. Сергей, сам для себя неожиданно, 'просек' вопрос и через десять
     минут покидал лабораторию с полной победой над дросселями. Еще полчаса,
и повержены оставшиеся  зачеты. А  точнее, на Сергея  пролилась  милость  от
спешивших преподавателей.

     Он подходил  к  кафедре иностранных языков и  увидел, как  распахнулась
дверь, и Людмила Андреевна так же хрипловато-насмешливо пригласила его войти
: "Herein, bitte! Садитесь вот  сюда, пожалуйста !" Перед Сергеем сидела еще
одна дама,
     исподлобья    изучавшая   его.   Людмила   Андреевна   рассказывала   :
"Представляете себе, этот, с позволения сказать, англичанин подсказывал моим
лоботрясам на зачете  и , в целом,  правильно !" И, обратясь к  Сергею : "Вы
где  учили язык ?"  "Сам  !" "Прочтите  нам,  пожалуйста,  немного...отсюда.
Можете с любого места" Сергей открыл  нетолстую книгу в глянцевой  обложке с
заголовком Ein bisschen Suedsee и  начал читать. Прочитал полстраницы  - его
не останавливали, еще полстраницы и услышал : "Genug!" Дама смотрела на
     Сергея очень внимательно : "Наверняка, у вас был
     контакт ! Вы в Германии не жили ?"  "Нет!" "У нас  открываются курсы  -
вам надо ходить !" - Людмила Андреевна и дама - обе улыбались, дама,
     слегка поджав губы.
     С Наташкой они встретились вечером. Сергей повел ее в 'Кинематограф' на
какую-то ерунду, то ли итальянскую, то ли французскую. Потому что он  ничего
не видел, а все  два часа  продержал Наташкину жаркую руку  в своей. Наташка
жила  в  Выборгском районе, и домой Сергей попал в  три  часа  ночи,  пройдя
пешком  от Московских  ворот. Его  знобило от  воспоминаний от прикосновения
длинных ног, и он смог забыться сном только к шести утра...

     Он звонил Наташке каждый день во время сессии.
     От  троек Сергей расстроился, но, увидев назавтра после своей последней
тройки  сиявшую Наташку ("Пятерка!"), он забыл про  все свои  огорчения. Они
встречались с самого утра, бродили по запорошенному снегом городу, сидели в
     кино, но ни Сергей, ни Наташка, будто сговорившись, не приглашали  друг
друга в гости.
     В 'День Студента' - получения стипендии - Сергея
     зазвали в  общежитие ребята из  сборной  института. Сергей предупредил,
что придет не один и пришел к семи вечера вместе с Наташкой.
     Она продрогла и первый час просидела не снимая шубы. Сергей знал только
Володьку Повалихина и Юрку Сеня. Присутствовали еще пять
     человек, всего три девушки, вместе с Наташкой. После первых двух стопок
у  Сергея  зашумела  голова,  он  положил  ладонь на  колени  Наташки.  Она,
раскрасневшаяся,  смеялась и  часто прижималась своей щекой  к щеке  Сергея.
Сергей от  ее прикосновений  на мгновение  трезвел, но в  следующую  секунду
голоса  вокруг  становились  еще  чуть-чуть  шумнее.  Он  часто перехватывал
Володькин
     восхищенный взгляд. И замирало сердце, бившееся
     в кончиках пальцев, сжимавших теплые крепкие колени...
     ...Наташка безропотно  подчинилась его руке, обвившей ее талию. Они шли
к  самой дальней  комнате  в  коридоре,  которую отдал ему  Володька, вызвав
Сергея  на  минуточку за дверь.  Володька держал в руке стакан с водкой, пил
мелкими глотками  и тряс головой, как  от наваждения : "Ну и тетка !" Допив,
Володька ушел осторожными ровными шагами к соседу-второкурснику.
     Они вошли в темную комнату.  Сегей  оставил ключ в замке, снял куртку и
повернул к себе Наташку. Она приняла его  в жаркие  объятия, и он задохнулся
от ее поцелуя. Сергей обнял ее - ее спина  дрожала, ноги,  полные и крепкие,
вплотную  прижались  к его ногам. Сергей  ощупью  нашел кровать и  осторожно
потянул  Наташку за собой. Она  переступала, повторяя каждый его  шаг, ни на
мгновение не  отстраняясь от него.  Сергей целовал в  полной темноте ее шею,
его руки сползали по ее спине - от лопаток вниз. И
     когда руки его наткнулись, как на преграду, на
     ее ягодицы,  выпуклые и каменные, она затрепетала и  опять задушила его
поцелуем. Внезапно руки Сергея стали подниматься и опускаться. Он задрожал и
вдруг ощутил себя, лежавшим на ней, а ладони его были раздавлены Наташкиными
мускулистыми  ягодицами.  Сергей засуетился, то  стягивал  с нее  трусы,  то
бросался
     раздеваться сам и, совершенно неожиданно у него закружилась голова, как
бывает при падении в бездну...
     В окно пробивался тусклый свет. Сергей обнаружил на себе рубашку, носки
и трусы. Постепенно, раздирая веки, вел взглядом по  комнате. Спиной к  нему
стояла Наташка, расчесывась у зеркала, одетая. "Доброе утро! Как
     спалось ?" "Хорошо..." - хрипло ответил Сергей. Ему стало  плохо, когда
он попытался приподняться, полежал чуть-чуть, но голова все равно кружилась.
"...Извини...Не смотри..." - выдавливал  он, натягивая брюки.  Наташка  один
раз
     обернулась, лицо ее по-видимому было довольным.
     Они  прошли  как  тени мимо вахтерши, с подозрением  смотревшей на них.
Когда Сергей пропускал Наташку в дверь, вахтерша, сорокалетняя
     баба в ватнике, попыталась зацепить Сергея : "Ты
     откуда  здесь взялся ?  А  девка  ?!  Я всех  тут  знаю!.."  Но  Сергей
бесцеремонно  оторвал  ее  руку,  даже  не  обернувшись - ему  было  плохо :
"...Отвали..." Наташка медленно шла по улице. Сергей догнал ее
     и  попытался обнять,  но Наташка  так  же продолжала идти, отсутствующе
глядя перед собой. Так, как чужие, они дошли до автобусной остановки. Сергей
подсадил Наташку,  она бросила быстрый взгляд на него. Он постоял, колеблясь
и
     решительно   сделал   шаг   назад,  пропустив  еще  несколько  человек,
совершенно скрывших  Наташку  своими спинами. Автобус отошел,  а Сергей  еще
некоторое  время в одиночку торчал столбом на остановке, не отворачиваясь от
налетавших вихрей  снега. "Да! Плевать !" -  сказал он вслух и  отправился в
путь легкой походкой...

     Да и нужды было убиваться! Немецкий всегда при
     нем, потом он  приметил уже одну  девочку,  кажется  со  второго  курса
факультета автоматики, а ноги у нее!.. А кроме того, у него появилась как бы
невеста - его одноклассница, в
     которую он был влюблен еще в восьмом классе и
     которая училась в Герцена.
     Отношения с Мариной, той  которая  как бы невеста, напоминали  затяжной
подъем  на  пологий  перевал  -  выше  пройденного склона вырастал следующий
склон, и сама перевальная точка терялась посреди широкой бескрайней равнины.
     Марина разрешила себя обнять через неделю
     после первой встречи, еще через две недели они
     поцеловались, точнее, Сергей пытался поцеловать неподвижные губы. После
этого каждое  свидание Марина  с Сергеем  проводили по два часа  в парадных.
Марина стояла, не шелохнувшись, и послушно отвечала на поцелуи.
     И  однажды Сергей,  стараясь  не видеть Марининых глаз,  признался ей в
любви.  В ответ  он  услышал,  как  подтверждение  давно  известного  факта,
ответное  признание  от Марины.  Все  очень спокойно  и  надежно,  не опалив
пламенем.  Они  теперь всякий  раз  обсуждали, что они будут  делать,  когда
поженятся, где  будут  жить. И также  всякий раз, положив  голову  Сергею на
плечо, Марина молила не торопить ее, так как она сама не знала еще почему...
Сергей принимался уговаривать ее не быть такой разумной, уговоры завершались
поцелуями и новыми уверениями в любви и мечтами о будущем.
     Он  также  пытался  покорить  Марину  своим  немецким,  но  она  твердо
попросила  его не  портить ей слух.  Сергей был вынужден  оставаться один со
своей страстью.

     Однажды,  пребывая  уже на  пятом  курсе,  Сергей завернул  на  кафедру
иностранных  языков,  в  ту  самую  общую  аудиторию.  В  дверях  он  уловил
жестикуляцию Людмилы Андреевны и поспешно подошел к ней. "Вас  берут в ГДР!"
- с внезапным акцентом произнесла она. Сергей не успел  ничего сказать. "Вот
телефон  командира отряда  - он уже  справлялся  о вас !.."  Сергей прирос к
полу. Deutschland ! Ein Wintermaerchen ! Началась германская лихорадка...


     Во-первых,  анкета, в шести экземплярах  -  и все  первые  ! Во-вторых,
фотографии  для  неведомого  еще  загранпаспорта.  А  главное  -  пройти три
идеологические  комиссии.  На  первой, в  институтском  комитете  комсомола,
Сергей  снисходительно  освещал  какому-то  по  порядку  секретарю,  историю
Германии. Тот, похожий на любого другого секретаря, слушал очень внимательно
и  неожиданно  задал коварный  вопрос  о 'битве  народов'  под Лейпцигом.  А
коварство  заключалось в том, чтобы правильно  назвать,  какие  народы  были
против каких. Сергей принялся перечислять : французы, конечно, австрийцы,
     русские,  неведомые  саксонцы  (а  на  самом   деле  просто  немцы!)...
Секретарь перебил, а поляки  -  с  кем и против кого ?.. Сергей отвечал, что
вероятнее  (секретарь  был похож  в этот  момент  на  члена  экзаменационной
комиссии,  который переживал  за  'своего' ученика)  всего,  против русских.
Секретарь  расцвел от  восторга, но  как  многоопытный взрослый предупредил,
чтобы о  Наполеоне, который для поляков - все равно, что национальный герой,
ни одного плохого  слова. Потому,  что  идеологически  вредно и  политически
опасно...
     С поляками у Сергея была последняя встреча  на Вроцлавском шоссе в 1981
году. По шоссе перебрасывались войска из Германии в Польшу. До сведения всех
офицеров были доведены приказы,  обещавшие  совсем  скоро  польский фронт. И
шоссе должно было охранять для прихода силы, готовой давить "Солидарность".
     ...Толпа, густея,  выдавливала взвод десантников  с обочины  на полотно
автострады. Толпа  собиралась  и  с  тыла цепи,  беря в плотное  кольцо  три
десятка  человек в  русской  полевой форме.  Сергей  орал время от  времени,
надсаживая горло в гуле многих тысяч голосов. Солдаты с затравленными лицами
угрюмо отступали. Напротив Сергея, в двадцати шагах от него, вертелся среди
     взрослых  мальчишка лет  четырнадцати и демонстративно  подбрасывал  на
ладони  камень.  Сергей  следил за этим камнем и не сразу расслышал жестяной
звук.  Сержант  Авхледиани,  дернув головой, c отчаянной  тоской посмотрел в
глубину глаз Сергея. Сергей предостерегающе поднял руку - не  стрелять!  И в
этот миг молодой ,  Шерипов, схватился обеими руками за лицо. Сквозь  пальцы
неостановимо заструилась кровь. Шерипов осел боком и упал ничком, звонко
     стукнула по бетону каска.
     Сергей яростно  топнул  ногой и сдернул с плеча автомат. Тишина поплыла
по людям. Подросток  ввинчивался за  спины, на  бегу оглядываясь и  наклонив
голову  к плечу, как собака,  которая  боится  удара. Сергей резко  отпустил
затвор, повел стволом по толпе. Толпа подалась и начала
     разваливаться. Сергей не сразу поднял автомат и
     выпустил  длиннейшую  -  во весь магазин -  очередь над головами...  Он
стрелял  не  один - все  его  солдаты,  одинаково  отставив  левую  ногу,  с
наслаждением палили поверх разбегавшейся толпы...

     Вторая комиссия, партийная, была короче и формальнее. Удивление вызвал,
естественно, Сергей,
     ни разу не причастившийся к работе  в ССО.  Сергей горячо возразил, что
он,  слава  богу, защищал честь  института  на  всех  соревнованиях  и  тоже
работал. Хотя и не так, как  прочие. Про знание немецкого он умолчал,  поняв
по характеру недоумения, что  это будет  только  отягчающим обстоятельством.
Короче, ничего, кроме демонстрации пролетарского трудолюбия!..
     Третья  -  обычное  построение  в  райкоме,  под  оком  бабы-секретаря,
двухминутная нотация о чести
     страны, и поздравление с наградой-поездкой.

     Но внезапно возникло такое обстоятельство, что
     Германия стала растворяться в голубоватой дымке. То,  что хуже всего  -
несданный зачет. И
     притом, зачет, не могущий быть сданным  по одной  простой причине,  что
зачет  этот требовал заниматься НИРС'ом  ( наукой !) в течение двух (!) лет.
Сергею почудилось, что на него съехала плита с выбитыми буквами - verschoben
heisst nicht aufgehoben ! - "отложить не значит отменить!"
     Сергею, естественно,  было  не до науки,  да и  не требовалось  никакой
отчетности ни  о  посещении,  ни  о  сделанных  открытиях вплоть  до  самого
последнего момента. Инстинктом Сергей чувствовал угрозу. Угроза  надвигалась
вместе с  сессией и  разразилась  простым  вопросом-утверждением  очередного
экзаменатора - "А вы почему-то не допущены!?"
     Деканат  разрешил  сдать  первый экзамен.  После экзамена  Сергей вновь
сидел  перед очами занудного Сорина. Сорин  уже вошел  в курс, но, произнеся
одну фразу, то отвлекался  на телефонный звонок,  то уточнял какие-то списки
для секретарши. Потом он надолго пропал за дверью кабинета декана.
     "...Ну-с-с, молодой человек! Что будем с вами делать ?" - взгляд Сорина
сверлил  и  выражал непреклонность. Сергей пожал плечами  - зачет,  конечно,
сдавать.  "У  вас руководителем  Гончаренко  ?!"  - Сорин  помедлил.  Сергей
молчал, сам знает все, чего спрашивать... "Так вот, Юрий Иванович
     мне уже жаловался..."  -  Сергея  удивило, что  профессор  'жалуется' -
"...что вы ни разу у него не были!" Взгляд, от которого перехватывает
     дыхание  и  разливается  немощь  по  членам...  Сергей,  однако,  нагло
выдержал взгляд.  Сорин, закаленный миллионами душераздирающих сцен, суровый
и справедливый,  тоже, надо сказать, не  отводил глаз,  но  через две минуты
состязание в твердости ему надоело : "Что будем делать ?.." И
     внезапно Сергей самым  развязным  тоном, будто прощая себе трехрублевый
долг, спросил : "А если я не сдам  зачет ?" Сорин  твердо и печально  подвел
итог  -  "Тогда придется ставить вопрос об отчислении  из института!" Сергей
почувствовал  перелом  ситуации :  "Я  хочу  забрать  документы !" Сорин  от
неожиданности выпрямился  :"Да вы что -  с пятого курса!.. И не думайте, что
так  просто отделаетесь !" Сергей спешил закрепить успех  : "Вы же  видите -
Юрий Иванович
     меня  не  знает  даже,  а  зачет..." "Не  суетитесь  !"  -  перебил его
замдекана -  "Я  ему  позвоню...Да,  прямо  сейчас !.. Ларисонька, где у нас
телефон  Гончаренки  ?"  Секретарша, весьма  неприязненно  глядя на  Сергея,
телефон нашла и назвала.  Сорин переписал  его на специальную бумажку  - для
Сергея - и  принялся накручивать  диск. В телефоне вместо голоса незнакомого
Сергею Юрия Ивановича долго гудело. Потом  женский голос (даже Сергею за два
метра было слышно) отвечал, что Юрий Иванович на конференции
     в   третьем  корпусе   до   шестнадцати  часов.   "Спасибо!  Передайте,
пожалуйста,  что Сорин звонил.  Слышали ? " - устало положил  Сорин  трубку.
"...И  уговаривайте  !  Я позвоню  ему вечером!"  Сорин  выпроводил  Сергея,
приказав беспокоить в любое время...

     Сергей забегал.  Почище, чем во все годы  учебы. Победить или умереть -
на  кону  стояла  Германия  ! Юрий Иванович  Гончаренко, вытащенный  Сергеем
бесцеремонно из  зала заседаний,  рассматривал  Сергея с брезгливой улыбкой.
Сергей, фамильярно осведомившись, Юрий ли Иванович перед ним стоит,
     спросил,  как и когда возможно сдать  зачет по научно-исследовательской
работе студентов.  Профессор подпрыгнул от возмущения : "О чем вы говорите !
Вы,  которого я даже  в  глаза не видел  !"  И  удалился в залу.  Сергея уже
охватила лихорадка состязания. Он вынужден был - пока -  отступить. На улице
он рассмотрел бумажку, выписанную замдеканом -  там значился рабочий телефон
несостоявшегося руководителя. Через час Сергей звонил по этому номеру - Юрий
Иванович отбыл на другое совещание и уже не ожидался. Итак, сегодняшний день
уже  потерян !  - думал Сергей, отмеряя шаги к факультетскому корпусу, уютно
разместившемуся  в  стороне  от  всей массы  институтских зданий  по  другую
сторону Кировского
     проспекта на Петроградской стороне...
     Молодившаяся секретарша, смятая им, выдала домашний телефон профессора.

     Домой  Юрию Ивановичу  Сергей  позвонил  еще из города. Очень  приятный
голос сообщил, что Юрий Иванович будет в течение  часа. Сергей успел доехать
до своей квартиры и тут же 'уселся' на
     телефон.  Трубку поднял сам  Юрий  Иванович. Разговор был на уже на две
фразы  длиннее, причем Сергей успел только представиться. В  трубке  коротко
загудело.  Сергей,  не  теряя  самообладания,  позвонил еще через час.  Юрий
Иванович,  человек  очень  интеллигентный,  начал  рассуждать :  "Но ведь вы
должны понять, что  я  не могу  поставить вам зачет !?" И ожидание...  Он не
бросил трубку !!! Сергей отвечал осторожно, но
     испортил дело, заверив, что  зачет  для  него  - привычное дело. Трубка
была брошена в очередной раз.
     Поколебавшись, Сергей позвонил снова через час,  что  было  уже  просто
неприлично - без десяти
     одиннадцать. К счастью, Юрий Иванович  не  имел повода  обвинить  его в
неприличии и тем усугубить ситуацию - телефон  был занят в течение  полутора
часов. Сергей  заснул и  пробудился,  совершенно выспавшимся,  в семь  утра.
Привычно набрал  номер и  услышал  обиженный  голос :"Это вы ? Хорошо ! "  -
Сергей задержал дыхание -  "В два часа  я  вас жду в третьем корпусе!  Возле
конференц-зала! Принесите  какой-нибудь  реферат  -  это  необходимо.  Все."
Сергей осторожно положил трубку на место. Теперь только реферат ! К счастью,
какие-то журналы по теоретической электротехнике были еще дома...
     Без десяти  два  Сергей стоял около  назначенного места  встречи.  Юрий
Иванович поднимался снизу.  Подошел к Сергею  :"Принесли  ?" Сергей протянул
ему довольно толстую пачку листов. Юрий Иванович
     удивленно поджал  губы.  Сергею  хотелось  поделиться  соображениями  о
реферате -  он по-настоящему разобрался в  работе - но Юрий Иванович наскоро
пролистал  пачку,  очень сухо  и,  стараясь  не  смотреть  Сергею  в  глаза,
проговорил :"Спасибо.", поставил подпись  в зачетке и навсегда ушел из жизни
Сергея.
     На улице на Сергея  нашла тоска, но он бодро дошел еще раз до деканата,
сунул  секретарше  зачетную  книжку  - чтоб отметила в  допускной ведомости.
Секретарша только что и смогла покачать головой :"Ну и прохвост !.."

     Сессия была пройдена неожиданно очень успешно -
     три пятерки и две четверки. И оставшийся до отъезда месяц был  потрачен
Сергеем на изучение немецких Gebrauchswoertern und - saetzen.
     И вот  конец июля.  Варшавский  вокзал. Вагоны с надписью 'Ленинград  -
Берлин. Провожающие,
     Людмила Андреевна... Поезд мягко набрал ход в направлении Германии.



     ___________________


     Путешествие в страну мечты продолжалось месяц и
     никогда более один только месяц не казался таким бесконечным, как в это
первое волшебное путешествие.

     Пересекали первую границу -  с Польшей - за Гродно. Поезд остановили, и
по  всем вагонам  зазвякали  подковки  на сапогах. В  чистенькой, образцовой
форме  пограничник  вступил  в  купе  и  звонко  отрапортовал  :"Пограничный
контроль! Прошу предъявить для проверки ваши паспорта!" Солдат -
     точно по инструкции - рассматривал каждое лицо,
     в натуре и  на  фотографии  и  громко  стукал  штемпелем по  документу.
Окончив проверку, не поворачиваясь,  пограничник отступил в коридор, и через
мгновение его звонкий голос раздался из соседнего купе.
     Потянулись  таможенники.  Заглядывали  в  купе,  без  всякого  интереса
просили  открыть  чемодан  и,  не  дожидаясь  окончания суматохи,  проходили
дальше.
     Поезд  уже медленно  продвигался по  Польше. В Кузнице  стали на  смену
колес. Все желающие могли выйти из вагонов и принуждены были гулять
     два-три часа - пока не окончат работы.

     Сергей стоял  перед своим  вагоном, рассеянно наблюдая за домкратами. И
внезапно почувствовал на себе взгляд. Из соседнего вагона, из крайнего окна,
на  него смотрела светловолосая девушка в шляпке колокольчиком. Увидав,  что
Сергей прищурил  глаза, девушка улыбнулась,  и Сергей  шагнул ближе. Серые с
искоркой глаза не
     отрывались от Сергеевых. Слова получались сами собой : "Wie heissen Sie
?" "Jutta."  Пауза.  "Jutta Mueller." "Wie  stehen Sie denn zu der bekannten
Jutta  Mueller  ?"  Она  засмеялась :"O, das  ist'n reiner  Zufall  !"  Ютте
исполнилось только пятнадцать лет, но 'wird's sechszehn bald !'
     Тем временем  вагоны были закреплены на новых тележках, на 20 см уже, и
лицо Юты опустилось к Сергею вместе с вагоном. Сергея окликнули. Он
     задержал взгляд на Юте и запрыгнул к себе. От
     Кузницы  часа  три  ползли   до  Варшавы.  В   Варшаве  была  объявлена
получасовая остановка, и Сергей на  свой страх и риск прогулялся по  городу.
На вокзал он прибежал за  пять минут  до отхода. По перрону расхаживал Лешка
из их  отряда и  курил.  Сергей подошел к нему,  заговорили, и вдруг  Сергей
опять увидел в освещенном окне Юту, смотревшую на него. Он оставил  Лешку  и
очутился
     рядом с
     Ютой,  и  снова  разговор  был  никчемный.  Сергей  ушел  с  непонятным
чувством.
     В  купе  они  вчетвером  сидели, пили  пиво,  взятое  еще  в  Вильнюсе,
пересказывали по десятому разу случаи в стройотрядах.
     Пересечение  границы с Германией ожидалось на  следующий  день.  Сергей
проснулся ни свет ни  заря, его  спутники спали. В дверь осторожно стукнули.
Сергею показалось, что ему послышалось,
     на  всякий  случай он  отодвинул  дверь  и  увидел  двух  людей в серой
мешковатой форме. Немецкие пограничники. Один из них протянул руку, и Сергей
сообразил подать ему свой паспорт. Второй
     немец неторопливо оглядывал просыпавшихся в купе. Растолканные Сергеем,
ребята зевали, искали
     паспорта, а немцы без всякого выражения нетерпения стояли возле дверей.
     Как только пограничники ушли, Сергей быстро оделся и вышел в коридор. У
комиссара Карпова,  уже  торчавшего  там, спросил : "Уже Германия ?" "Нет!"-
отвечал  тот  :"Просто  немцы  садятся  еще  в  Польше."  Сергей  отправился
умываться.  Не  успел  он, умывшись,  подойти  к своему купе,  как  на  него
набросился  Карпов  :"Тебя уже  немка искала !" Сергей недоверчиво взялся за
ручку двери, но Карпов толкал его :"...Она тебя ждет там!"
     Юта  стояла  в тамбуре его вагона. Она была очень высокой, выше Сергея,
стройной. Сергей улыбался и не знал, о чем говорить - "Ей только
     шестнадцать лет!.." - и время от времени бросал
     взгляды в окно.
     Поезд подходил к реке - Одеру.  Серые глаза не отпускали взгляд Сергея.
"Und als ich an die Grenze kam!.." - продекламировал  он  и слегка кивнул на
реку. Юта обрадовалась: "Frankfurt am Oder." Сергей внимательно посмотрел на
нее. "Ich muss da absteigen.  Dann  fahren nach Fuerstenwalde.  Da ist  mein
Haus."  Она говорила с паузами между фраз, будто ожидая, что Сергей перебьет
ее. Поезд пересек Одер  и  терял скорость посреди рядов  пряничных  домиков.
Сергей сомневался - спросить адрес, телефон и что ?
     Юта сделала шаг к нему и дала ему свою ладонь. Сергей осторожно взял ее
в свою, но  Юта неожиданно очень  крепко пожала  руку Сергею.  И ушла в свой
вагон...
     Сев в купе возле окна, Сергей захотел увидеть Юту  на платформе, но  не
увидел  ее нигде. Легкая грусть пронеслась и испарилась, когда  поезд прибыл
на Ostbahnhof в Берлин.
     Сергею  пришлось  начать  исполнять  обязанности  переводчика.   Они  с
командиром, тоже Сергеем, аспирантом кафедры, другой, их общего факультета,
     прошли  к справочному, где  Сергей - первый, старательно строя вопрос -
Wenn  faehrt   der   Zug  nach   Dresden  ab?-   получил   в  ответ  быстрое
нечленораздельное предложение. В общем, расписание
     в центральном зале оказалось точнее и гласило, что ближайший поезд nach
Dresden уйдет через 2 часа, а предыдущий ушел вот-вот (пока выясняли).
     Сергей-командир  разрешил  отряду  разбиться по  интересам,  а  именно,
четырем  -  отправиться в центр Берлина, а остальным - пить темное  пиво  не
выходя с вокзала. Сверили часы и разошлись.
     Сергей по карте узнал,  что Бранденбургские ворота находятся неподалеку
и совратил Николая, преподавателя истории КПСС, но очень непростого парня, и
еще пару студентов - Лешку и Виталика, ленинского стипендиата.
     Шли неторопливо по Маркс-Энгельс-Аллее. Если бы не немецкие вывески, то
здания  ничем  не  отличались  от  советского  провинциального  центрального
проспекта. Гигантская равнина 'Алекса' - Александрплатца - доказала, что это
все-таки  Берлин.  Красная  ратуша,  фонтан  'Нептун'  и  необычайной  формы
телевышка.  Бранденбургские  ворота возвышались  невдалеке  над  удивительно
короткой, легендарной  Унтер-ден-Линден.  На вокзал решили приехать в метро.
Но в подземном переходе сгинули Леха и Виталик. Сергей принялся
     методично  обшаривать все  четыре  рукава перехода, и откуда-то на него
выскочили пропавшие -  Лешка,  с побелевшими глазами.  Виталик же вцепился в
локоть Сергея и не отпускал  его до самого  Ostbahnhof'а. Метро разочаровало
настолько, что не
     захотелось никому об этом рассказывать.
     Оставшиеся пробовать пиво не  выглядели разочарованными.  В указанный в
расписании  момент  времени весь отряд сидел  в поезде,  отходившем  на Юг к
Дрездену.  Сергей еще не верил,  что он в стране, о которой грезил последние
два года.  Берлин не произвел впечатления, наверное, как слишком знакомый по
фоографиям и  оттого, что Сергей  ходил по  излишне популярным местам. Но по
мере  того,   как   поезд   миновал   один  городок  за  другим  -  городки,
безостановочно  перетекавшие друг  в друга,  городки  со  все большим числом
пряничных  домиков  с маленькими  окнами,  Сергей все глубже  въезжал  в эту
туманную  страну.  В  Дрезден  поезд   не  прибыл,  а  сам  Дрезден,  широко
раскинувшийся, внезапно  поглотил в себя поезд. Центральный вокзал как будто
был вытеснен из этого города вверх на эстакаду.
     Было уже очень жарко. Сергей присел на скамейке на перроне. От  избытка
немецкой речи потянуло в сон, и Сергей продремал до  очередного поезда. Этот
поезд, больше похожий на
     русскую электричку,  описывал дугу, в  точности,  как  Эльба, по самому
краю   берега   и  влетел  в  'Саксонскую  Швейцарию'  -   страну  невысоких
темно-изумрудного оттенка песчаниковых гор, покрытых лесом  и голых. Над той
стороной крохотной речушки - гордой Эльбы - царил огромный массив Papststein
и  его можно было видеть  еще не  раз,  потому что Эльба делала здесь  очень
крутую  петлю.  Проскочили  туннель  перед  Ратеном.  Городки  замелькали  с
фантастической  быстротой  -  две,  три  минуты  между платформами:  Rathen,
Radebeul, Koenigstein, Bad Schandau... В Бад-Шандау
     остановка  три  минуты, последняя...  Тут оказался еще  один,  но самый
последний,  поезд. Городок  с  красноватыми  домами, с  собором,  с  ратушей
остался на другой стороне реки...
     Лагерь стройотряда начинался через пять метров от крохотной станции, за
шлагбаумом. На  правильной прямоугольной полянке стояли в  два ряда шатровые
брезентовые   палатки.  Перед  ними   -  три   вагончика,  несколько  пустых
флагштоков.  Неприметный  парень,  встретивший  прибывших, представился  как
начальник   лагеря,   очень  своеобразно  -  Lagerfuehrer.  Сергей  едва  не
расхихикался, когда переводил. Michael говорил на
     страшнейшем саксонском диалекте, в котором шипят
     везде  -  isch, misch, sisch... Michael  шипел  даже в  своем  имени  -
Mischael,  но fuehrer'  ом  он  был  очень  распорядительным  - русских  уже
расписали по палаткам, обед ожидался через час, потом  -  свободное время. А
пока Сергей  с Сергеем-командиром  включились  в  оформление  бумаг,  чтение
приказов.  Сергей с ходу переводил любой написанный текст, но  с трудом,  он
надеялся  пока,  разбирал  говор  'Мишаэля'.  Тем  временем подтянулся  Herr
Komissaer Гюнтер, обликом напоминавший Маркса, но огромнее. Следом подплыла
     Мартина, толстая, похожая на сонную медведицу.
     Немецкий обед  был очень необычен - никакого супа, одно большое второе,
колбаса, чай со странным  привкусом. Девчонки решили, что с календулой, и он
стал таковым.
     Поляна  размещалась  посреди  невысоких лесистых  вершин  на выходе  из
ущелья, в котором исчезала песчаная дорога. Командир отряда работал тут еще
     в прошлом году, знал местность  и предложил - "Наверху деревня, а в ней
отличный  кабак! Кто идет?" Пошли  все,  кроме Сергея,  которому  захотелось
посмотреть телевизор.
     Уже  сильно  стемнело, ущелье  нависло  и  обступило  едва  различимыми
стенами поляну и станцию. Сергею стало холодно  в вагончике, он отрывался от
экрана,  из   которого  неслась  беспрерывная   пулеметная   речь,   выходил
пробежаться па опустевшему лагерю. Засветились окна в домах,
     разбросанных в округе,  горели по-южному  ярко ледяным  светом  звезды.
Однажды   Сергею  привиделся   среди  кустов  под  деревьями  огонек,  будто
блеснувший в далеком  окне.  Он подошел ближе - огонек  приблизился,  но все
равно сверкал как фонарик в  крошечном игрушечном домике, притаившемся среди
кустов.
     Ближе   к  полночи,  больше  похожий  на  учебный,  просмотр  немецкого
телевидения стал поперек горла
     и  завершился.  И  к  этому времени  начали  выходить из  ущелья первые
посетители кабака. Веселье удалось на славу, Сергею пеняли, что как дозарезу
был необходим переводчик, и расходились долго, хохоча, по койкам.
     Встали  в  восемь утра, к сасмому Fruehstueck'у. Ко второму же завтраку
ожидался  основной  контингент  -   двести  немцев  и  -  Сергей  был  готов
поклясться,  что  пятьдесят,  но  Сергей-командир  поправил  :  пятнанадцать
поляков.
     К  десяти  утра  лагерь, как  проросшую  грибами  после  дождя  поляну,
заполнила толпа,  среди которой действительно 'тусовалось' пятнадцать,  т.е.
fufzin, поляков из Вроцлавского  университета.  Повели  всех  завтракать  во
второй раз. В  полдень состоялось открытие лагеря  с подъемом всех флагов, с
представлением ректору Технического университета Дрездена, с зачтением плана
работ... В шесть же имел место вечер дружбы. Сергей оценил,  как труден хлеб
переводчика. Когда надо понимать не только и не
     сколько говорившего на изысканнейшем Hochdeutsch
     ректора доктора Мюллера, а и кошмарное шипение,
     забивавшее  помехами  на всю длину любое предложение. Худо-бедно Сергей
справлялся.  По-крайней  мере, после именно его  перевода, как он  надеялся,
русские стали в нужную очередь для получения спецодежды и спецобуви.
     Медосмотр, беглый и похожий на посещение участкового - Drei Minuten pro
einen Menschen und
     ein Naechster..., три минуты на человека и следующий.
     После осмотра Сергей-командир  собрал всех русских участников работ  и,
переспрашивая Сергея-переводчика,  объяснил, что  каждый теперь  подчиняется
своему - 'как, не понял ?' -  ...Бригаденфюреру !?' Увидев нехорошую усмешку
командир заметил : "Так не шути!.." И всех разлучили.
     Сергей  вместе  с  Володькой Реженашвили, греком из  Тбилиси,  попал  в
бригаду 'цво',  то есть  вторую. Еще через час к  палатке  подошел  бригадир
Бодо,  невысокий плотный парень. Он  с  удовольствием хлопал  своих  русских
Kumpeln по плечам и давал хлопать себя : "Also, Morgen six!" "Was six?" - не
понял  Сергей.  "Aufwachen, um  sieben - Appel, dann  schuften  !" "Пахать с
семи..." - объяснил Сергей Володьке. Тот просто ответил : "Хороше."
     А пока в шесть вечера  они с  Володькой  тянулись в гору, идя по ущелью
среди сосен  по  песчаной  тропе.  Окрестности  напоминали немного  Карелию,
только слева глубоко внизу шумел горный
     поток.  Два  раза навстречу попадались  деревянные скамеечки на  двоих,
развилку   осенял   добротный   указатель   с  названием  конечных  пунктов,
обозначением  километража  и  потребного времени пути.  "Прямо!"  -  потащил
Володька Сергея налево.
     Дорога выполаживалась.  Они  вышли на луга, сделали еще один  поворот в
рощице и вступили в
     деревню. Точнее, в улицу, состоявшую из каменных фахверковых
     домов,  не  имевших  возраста,  окруженных  стенами  каменных  заборов,
толщиной  в кирпич.  Гастхаус, 'гаштет', был приподнят  над домами, все  его
окна ярко горели.
     Внутри сидело множество людей. От веселья, громкого смеха, звона кружек
дрожал самый воздух, как дрожит воздух над перегретой землей.
     Вновь прибывших моментально поглотила  толпа. Сергей,  решивший держать
себя в руках, понемногу
     цедил пиво.  Напротив сидели немцы, двое - снизу,  из  лагеря,  один  -
пожилой, еще двое, по
     виду, уставших пролетариев. После осушенной кружки пива Сергей бухнулся
как в  воду,  в  общую беседу,  заказал еще  один  Grossbier.  Светловолосый
парень, Франк,  говоря почти только  с Сергеем, изредка кивал  на  него - Es
klingt  gut  !  С  каждым  новым  Bierglass речь  окружавших распадалась  на
отдельные,  очень громкие, звуки. Болтали  обо всем,  ржали после очередного
глотка пива, хлопали друг друга по плечам... И в итоге
     Сергей,  потеряв  Володьку,  нетвердо спускался  к  лагерю  во время от
полуночи до двух часов ночи, ухватив Франка  под локоть. Сновидений не было,
а было  то, что Сергей увидел Гюнтера, стоявшего в растворе палатки : "Guten
Morgen!"  Сергей  с  трудом  двинул  глазами   на  Володькину  кровать.  Она
оставалась не смятой. На  остальных ворочались, с  хрустом разгибались люди.
Было три
     минуты седьмого.
     Трава, на которой  стояла палатка, была мокра  на вид и на  самом деле.
Вместо воздуха легкие поглощали клубы  неопадавших водяных капель. Дуновение
утреннего ветра загоняло холодные мокрые струи под  куртку. Холод  подгонял.
Освежившись  от умывания под ледяной водой,  Сергей разглядывал окрестности.
Невозможно  было узнать,  где  они  сейчас находились. Из ущелья как  дым от
влажных дров выползал туман. Туман  покрывал и все окружные вершины  гор,  и
лагерь, казалось, одиноко лежал под  серым небом. Из-под тяжелых  дымившихся
клубов проступали на миг черные  громады, но  новые струи тумана наползали и
стирали их из виду.
     На  Appel'е -  построении  -  раздавался план на  день.  Озвучивал  его
железнодорожник, плохо знакомый с немецким произношением, и Сергей постоянно
переспрашивал  у маленькой, черноглазой немки, стоявшей рядом  с  ним, после
чего  переводил  командиру.  Володька  прибыл  после  завтрака,  пропитанный
благовониями, сытый и отдохнувший. Командир недовольно вполголоса что-то
     сказал, и  Володька кивнул и ответил опять :  "Хороше!" Когда  пошли на
посадку на  рабочий  поезд, разразился  настояший ливень.  Сергей, командир,
успокоил :  "В прошлом году тоже  каждое утро лило, а с  двенадцати -  дикая
жара..."
     Поезд останавливался  на  трассе,  выбрасывая,  как  десант,  очередную
бригаду, и с раскачкой двигался по рельсам.

     Первые три недели шла обычная работа по замене
     довоенного еще участка  железной дороги, положенной  на чугунные шпалы.
Дорога  петляла среди волнистых гор  и  над  городками  с красно-черепичными
крышами. Каждое утро начиналось
     ливнем.  К десяти шум воды,  щедро проливавшейся сверху, сменялся ревом
вздувшихся многочисленных ручьев и речушек, а к двенадцати, будто специально
к обеду, солнце высушивало  небо  до белизны, загоняло  потоки  в незаметные
русла  и  тянуло  всех  работающих  заснуть  крепким сном.  Сном, тем  более
крепким, чем ближе к подъему был отбой. Начиналась  работа необычайно рано -
в 6-30 утра. В три  часа полусонные бригады прибывали в лагерь. В лагере сон
разгонялся в течение двух следующих часов - пока мылись, ходили
     zeltenweise,  по выражению Бодо, ужинать. И с шести начиналась свобода!
Свободу меняли на 'гаштет наверху', в Бад-Шандау, лежавшем за ближней горой.
Сергей очень близко сошелся с Володькой, и они вместе обшарили все окрестные
городки, откуда возвращались  обыкновенно после двух  ночи.  В шесть же утра
снова обходил все палатки похожий на  Карла Маркса Гюнтер  со своим : "Guten
Morgen!"...
     В  выходные  гуртом ездили по  окрестностям,  намеченным  для посещения
начальством лагеря. Городки, прятавшиеся в ущельицах, зацепившиеся за
     склоны гор по  берегам  Эльбы, напоминали  скорее декорации  для съемок
фильмов, но все дома были обжиты, звенели колокола лютеранских церквей, а из
распахнутых окошек  домов на центральных  - рыночных-  площадях  смотрели на
многочисленных туристов обитатели городков.  Как и когда-то в старину, через
Эльбу переправлялись на  пароме. Толпа собиралась на  пристани,  сходила  на
большую
     платформу,  раздавался резкий гудок, и платформа медленно отрывалась от
берега...  Вечера по  уик-ендам  заканчивались по обыкновению в  кабаке  под
немецкое хоровое пение и с поглощением немецкого пива : светлого, янтарного,
темного,  вишневого  цвета,   холодного,   под  закуску   Bratenwuerst'а   с
горчицей...

     Когда  кончились  две трудовые декады и  получили деньги,  коллективные
походы  в  кабаки сменились беготней по магазинам,  и все  собирались вместе
только для перезда  в  следующий пункт на карте  Германии. Сергей побывал  в
Дрездене,  Лейпциге, Готе,  Эрфурте,  Веймаре, Айзенахе и Берлине  в течение
десяти дней.
     В Лейпциге была остановка на несколько часов. Сергей  подхватил Петера,
который был  родом  отсюда, и  они вдвоем  отправились  по  городу.  Петер с
видимым удовольствием водил Сергея.

     ...На  старинной  ратуше   задвигались  чугунные  молотобойцы,   ударяя
поочередно в огромный колокол
     на  макушке  центральной башни. Один  выбивал  частые, звонкие,  быстро
гасившиеся  звуки. Низкий гул от ударов молота другого раскачивал под ногами
брусчатую мостовую площади...

     ...Томас-Кирхе была окружена рощицей высоких густых деревьев, под тенью
которых стоял каменный человек. В парике, с  дирижируюшей правой  рукой.  До
Сергея  легонько дотронулись  - солдат в  советской  форме  держал  в  руках
фотоаппарат  и  старательно  подыскивал  слова  :  "Геноссе,   фотографирен,
битте..." Второй стоял в трех шагах поодаль.  Сергей молча взял фотоаппарат.
Солдаты  стали  плечом к  плечу перед пьедесталом,  закрыв  надпись  "Johann
Sebastian Bach", и , будто ожидая команды, стали глядеть в
     объектив.  Сергей щелкнул.  Солдаты с облегчением отошли  от памятника.
Первый  взял  фотоаппарат,  и  оба  они, немного косолапя,  пошагали  прочь,
оглядываясь и едва касаясь друг друга плечами, как в строю...

     На  следующий день была запланирована поездка  в Веймар  и  Бухенвальд.
Сергей успел уснуть в поезде за те полчаса, что тащились из Готы. До
     Бухенвальда  шел автобус, среди  пассажиров  которого большинство  были
русские.  Дорога  постепенно  поднималась.  Внезапно,  автобус,  качнувшись,
остановился  на  площадке перед бетонным шоссе,  скрывавшимся  за  поворотом
среди  букового  леса. Это  шоссе  - 'Дорогу смерти' -  не  касались  колеса
автомобилей, от чего она была опрятной и ухоженной.
     ...Ровно уложенная плита кончалась едва заметным
     швом и переходила в такую же плиту. А бетонка
     уходила все вправо,  за густые  деревья, выложенная  из  ровных плит. И
Сергею вдруг захотелось отдалить миг, когда дорога закончит свой бег!
     Шоссе вырвалось  из леса и  неотвратимо приближалось  к песочного цвета
каменному бастиону.  Последняя плита ушла  под массивную железную решетку, и
Сергей поднял глаза. В центре затейливых фигурных ворот перед его лицом
     висели слова  : "Jedem das Seine!" - Каждому свое! Он вошел  в открытую
калитку...

     Музей был  похож на  Музей  истории Ленинграда -  стеклянные витрины  с
экспонатами,  надписи,  фотографии,  опять  надписи,  пожелтевшие   тетради,
обрывки бумаг, плети, дубинки, кандалы, очищенные
     от  ржавчины...  Сергей  вошел  не  один,  но через некоторое  время он
невесомо  скользил  от  стенда к  стенду,  читал,  рассматривал  фотографии.
Фотографировались охранники лагеря,  одни и с заключенными.  Фотографировали
вновь прибывших, отовсюду, в той одежде, в какой кто был застигнут. На одном
из  фото  замерла колонна усталых людей в буденновках, пилотках, длиннополых
шинелях.  Вид  сверху  - тысячи людей, разбитых на  квадраты,  застывших  на
суточном  Appell'е.  И  опять  улыбающиеся  охранники,  позирующие  сбоку от
изможденных людей  в полосатых пижамах и  уродливых  деревянных  колодках. И
трупы - голые, одетые, одиночные,  кучами, на плацу,  на виселице, во рву, в
кузове  грузовика...  И  рядом и среди  трупов  -  люди в  униформе, которых
попросили оторваться на
     секунду от работы...
     Лица убивавших были до удивления одинаково-стертыми и уверенными, как у
людей, трудившихся под  охраной закона. Их показания, простые и убедительные
: "...Я сказал ему, что буду мучить его, если он будет жив  к моему приходу.
Когда  я  пришел, то  увидел, что он висел сидя на корточках  под дверью..."
"...Я  сорвал  с одного  из них шапку (Muetze)  и бросил за  спину часовому.
Заключенный  побежал  подобрать  ее, так  как за потерю  ее грозило  суровое
наказание. Едва он поднял шапку, часовой
     выстрелил ему  в  голову,  потому  что был  приказ стрелять  за попытку
побега..." "...Я велел заключенному стать ноги вместе в центре камеры, обвел
краской вокруг его ступней и сказал, что если он переступит за эту линию,
     то  я забью его до  смерти. В  десять утра  на следующий день я пришел,
увидел, как заключенный
     пытается  удержать равновесие, но его шатало, и он не  мог  устоять  на
одном месте, как я приказывал. Я не помню, сколько времени я его избивал, но
он был живуч и долго не умирал... "

     Жители Веймара, согнанные американцами в лагерь.
     И полная достоинства стыдливость обнаженных  мужчин в  последнюю минуту
жизни...

     Сам лагерь был очень  небольшим. Из  музея - комендантского дома- и  от
казарм  охраны асфальтовая  дорожка  вела  вниз, через  карцер с  крошечными
камерами, в которые набивали по несколько человек. На дверях камер  крупными
черные  буквы  на  белых  табличках  -  "...  замучен...  за  36   часов  до
восстания...за  24 часа..."  Это сдавило душу сильнее, чем картины  массовой
смерти. Массовая смерть казалась  следствием обстоятельств,  общих для массы
разных людей. Мученическая смерть одного была знаком судьбы, который человек
носит на себе с рождения. Сергею стало вдруг плохо.
     Сергей  шел  по  'Аллее Наций'  -  длинной  баллюстраде  с  одинаковыми
стеллами с названиями стран, из  которых попали сюда, на склоны Эттерсберга,
люди. День был нежаркий, по небу расползались белые полосы, как по ворсистой
ткани расползается пролитое  молоко. Зловеще свистел ветер над пустым  полем
бараков и с колокольной башни...
     Сергей замкнулся и всю обратную дорогу до Веймара держался поодаль и от
своих и от  Петера с Гюнтером. Для этих двух это не было откровением, просто
история собственной  страны, без  разрывов,  от Средних веков до нынешней их
страны, которая была, правда, только частью той,
     тридцатипятилетней давности.

     А Сергей все думал о смертном знаке судьбы...

     ...Рота  прочесывала  ущелье. Оно было завалено валунами  - идти  цепью
стало  невозможно,  поэтому  вперед   ушло   отделение  Новикова.   Дозорные
карабкались,  обходили  груды камней под  напряженным вниманием сотен  глаз.
Через некоторое
     время  раздавался   свист,  и  солдаты,  внимательно  глядя  под  ноги,
осторожно  поднимались  следом.  Глубоко  под камнями  тонко журчал ручей, и
время
     от времени  со свистом летел камешек или с грохотом разрыва обрушивался
валун. Десантники приседали, вскидывая автоматы. Отходило  эхо  камнепада, и
движение вверх продолжалось.
     Россыпи камней поредели, рота выстроилась в две
     густые цепи и, звякая оружием, стуча ботинками,
     упорно двигалась к гребню...
     Следов  'духов' было мало  - нашли  брошенный  плащ,  рюкзак, несколько
пустых магазинов от АКМ,
     но  разведгруппа  из  пяти  человек  ушла  именно  в это  ущелье  и  не
вернулась.  И  целый  батальон обшаривал  хребет  Гюльджара, со  всех сторон
стягиваясь к месту встречи на гребне, до  которого было уже рукой  подать из
этого ущелья.
     Сергей перепрыгнул через камень -  забившийся  глубоко  в щель  ботинок
мелькнул и исчез. Сергей
     наклонился, вокруг собрались  солдаты. "Cаперы!.." - побежало негромкое
эхо.   Ботинок  просто   свалился,  его   достали,  он   пошел   по   рукам.
"...Никифоровский. Я  знаю!" - торопливо говорил кто-то  за спиной.  Комроты
Дементьев крикнул :"Внимательно!"
     Пошли медленнее. Вдруг снова крик. Справа. Цепь
     опять стала.

     Вокруг небольшой площадки сгрудились  солдаты. Двое внезапно схватились
за животы и присели. У
     Сергея  будто  стянуло  ледяным  шквалом  кожу.  Он  неверными   шагами
приблизился к кругу людей и увидел что-то красно-сизое. У него подкашивались
ноги, он  поспешил, чтобы  опереться  на  плечи  стоявших  и оказался совсем
близко. Красная туша с седыми волосами очертанием напоминала человека,
     лежавшего на  спине.  Рядом валялись разодранные форменные тряпки. И из
месива в двух метрах от
     Сергея выпросталась белая ладонь.
     Сергея мутило, рвало слизью, но взгляд его не  мог ни миг оторваться от
этой  ладони, и он заметил множество крошечных камушков, облепивших кровавое
запястье. Как больно впиваются острые  песчинки в мясо, лишенное кожи... Его
передергивало долго именно от видения острых как
     иглы камней, терзавших незащищенное тело...

     Сергей  пытался  вспомнить Никифорова из разведроты. Потом Сергей долго
смотрел на  его фотографию  и винил  себя,  что  не  смог  вовремя  найти  и
разгадать  проклятый  знак.  Он  не  примерял  к  себе   такую  смерть,  его
собственный инстинкт  хранил его от чрезмерного воображения. Но почему так и
почему именно этот ? - это занимало Сергея только до следующих боевых...

     После Бухенвальда Германия распалась для Сергея на  немыслимо  древнюю,
из  которой перешли старинные аккуратные домики, городки,  пиво, и нынешнюю,
по  которой он  ходил и ездил. А эта, в Бухенвальде, была особой страной  со
своим происхождением,  с особым народом, пришедшим ниоткуда  и  исчезнувшим.
Немцы, которых он видел,
     с которыми дружил, не могли быть такими. Хотя сколько молодых лиц видел
Сергей на фотографиях под козырьками Muetze и Stahlhelmen...

     Еще мелькнули Эрфурт, Айзенах, Берлин... - и очень не хотелось уезжать.

     В  этот раз Ленинград  не стал  для него незнакомым,  как  прежде после
месячного отсутствия, когда Сергей, свежий, с Юга, летел с отцом на такси из
аэропорта и жадно разглядывал изменившийся город.
     Тяжело  возвращаться  оттуда,  где  жил, а  не  отдыхал, ибо  с  каждым
мгновением жизни оставляешь частичку души. И Сергей  сопротивлялся  изо всех
сил возвращению в  прежнюю  свою жизнь, сознавая, что надо скорее продолжить
жить здесь,
     а не порхать во снах по оставленной любимой с
     детства стране. -------------------------------------------------------
     Part 2

     Часть 2.

     ...Поток дней подхватил Сергея,  как и многие другие до него  поколения
выпускников. Новым  было только изменение скорости  жизни, даже  не величины
скорости, а направления ее вектора - от
     получки до получки, от старшего инженера к  ведущему, от ста двадцати к
лишней пятерке через
     пять  лет,  в  общем, от двадцати  трех  к шестидесяти.  Первый шок  от
разности скоростей прошел через неделю, и  потекла череда  дней в отсутствии
беспорядочности студенческой жизни.
     Борьбой  Сергей уже  не занимался,  во-первых из-за отсутствия времени,
во-вторых из-за возраста и бесперспективности.  Главным делом  после  работы
оставался  немецкий  :  Сергей  по-прежнему   был  активистом  институтского
студенческого  немецкого  клуба,   который  продолжал   регулярно  выпускать
спектакли раз в семестр. Они
     сделали 'Марию Стюарт' (не  всю, конечно),  после Нового года - первого
для  Сергея  Нового  года  проведенного  дома с  родителями -  принялись  за
какой-то детектив.  Репетировали  два  раза в неделю,  до  полуночи.  Клубом
руководила молоденькая  Татьяна  Сергеевна,  подключившая  к  процессу мужа,
профессионального  режиссера. Они,  Сергей, Лена  Авдеева,  Толька  Голубев,
очень  серьезная  блондинка Светлана,  часто собирались у Татьяны  Сергеевны
дома. Только Сергей из всех был не из института, остальным пока еще (по их
     меркам) было далеко до послевыпускной поденщины.
     В  общем,  Сергей инстинктивно  сопротивлялся старению,  ложился  спать
заполночь и отсыпался до
     обеда за столом на работе.

     Работу свою Сергей  получил  на распределении,  как ближайшую  к  месту
жительства. Это было конструкторское бюро 'со славными трудовыми традициями,
крупными  достижениями  и  активной  деятельностью'.  До  того,  как  пройти
вовнутрь мимо охранников  в  штатском, Сергей имел беседу  с  кадровичкой  в
комнате посетителей,  его долго представляли разным начальникам, видно было,
что в кадрах понятия не имели, куда его сунуть. Да
     и  сам  Сергей добавил  сложности, заявив  с  порога, что  работать  на
Контору у него ни малейшего желания. Кадровичка покраснела, возмутилась, как
воспитательница в пионерском лагере и продолжила поиск подходящего места для
нового молодого специалиста.  Место нашлось  через  день,  Сергей  получил -
временный пока  - пропуск и был допущен перед ликом начальника то ли первого
отдела,  то  ли  режима. Прежде  всего,  Сергей был ознакомлен с  внутренней
анкетой,  в коей  требовалось указать обо  всех контактах с иностранцами,  о
родственниках жены (буде  таковая имеется). Сергей с удовольствием настрочил
на страницу о поездке в Германию, привел список немцев, с которыми обменялся
адресами , написав фамилии, естественно, по немецки, и протянул это
     режимщику.   Тот   стал   необыкновенно  серьезен,   позвонил  куда-то,
таинственно заговорив :"...Да,  говорит, имел ! К восемьсот девятому не могу
его
     допустить, а весь отдел на нем...Можно  к вам зайти ?  " Он , не глянув
на Сергея, попросил его подождать в кадрах, вышел, положив Сергееву
     писанину в папку.
     Сергей нахально передал  'своей' кадровичке, что,  вероятнее всего, его
не примут на  работу из-за контактов  с  иностранцами, вызвав у той краску и
раздражение:  "Вы  к  нам распределены  и  обязаны  отработать три  года  по
законодательству!.."  Сергей потом не раз записывался  на  прием  к заму  по
кадрам с одним и тем же вопросом, как сделать так,  чтобы уйти. Зам, обликом
схожий с  Кальтенбруннером, с брезгливой жалостью во взоре, небрежно отвечал
всякий  раз  :  "Вы  работаете  по  специальности !". Переждав, пока  Сергей
сформулирует следующую фразу,  говорил опять :"Вы работаете по специальности
!  Вам  делать  нечего, что вы  меня отрываете  по  всякой ерунде ?" Однажды
Сергей не  сдержался  и,  как  мог презрительно, заметил  :  "Я  имею  право
спрашивать о чем угодно, а  вы...обязаны мне объяснить  !" После чего встал,
отшвырнул стул и  вышел. Уже в коридоре он услышал, как с шумом открылась за
спиной дверь.
     Зам, высоченный, с красным лицом стоял в двух шагах от  Сергея : "...Ты
что себе  позволяешь ?.." Сергей  завелся :  "Ты  мне не  тычь !" и, закинув
голову, не отрывался взглядом от выкатившихся от
     гнева  зрачков.   Тот   чуть   придвинулся,   и   Сергей,  почувствовав
удивительное спокойствие, спросил : "Может подеремся ?" Зам овладел собой  и
ушел,  покачиваясь на  длинных  ногах,  в  кабинет. Сергей даже  не  обратил
внимания,  были ли рядом  еще люди,  громко вздохнул и,  чуть-чуть  трясясь,
отправился домой.

     Работа  состояла в  вычерчивании за кульманом каких-то схем,  вероятно,
очень необходимых, но от
     вида  которых  Сергея  разве  что  не  тошнило.  Контора   была  весьма
охраняемым объектом, что осложняло просто  выход наружу даже во время обеда,
уже не говоря о том, чтобы сбежать пораньше. Начальник отдела, осведомленный
о последней  аудиенции Сергея у  зама  по кадрам,  напрочь  отказался  вести
какие-либо разговоры 'о перемещениях кадров' :"В отделе не хватает людей,
     а у меня слишком много работы, чтобы няньчиться с вами!" Сергей не имел
на примете никакого другого места, но сама обстановка несвободы угнетала. Он
частенько  выписывал  себе  по  выдуманным  причинам,  обычно  'по  семейным
обстоятельствам',   увольнительные,  покидал  свое   рабочее   место   и   с
удовольствием  шел по  улице, заходил в кондитерскую,  в книжный  магазин  и
возвращался  домой  позже,  чем  обычно  после  финального  звонка  в   пять
пятнадцать в Конторе, внутри которой, как он знал, за несколько минут
     собиралась  у  проходной   очередь  из  людей,   жаждущих  добежать  до
раздевалки первым, получить пальто и скорее, на улицу, вон !
     Сергей  все-таки разыскал внутри Конторы отдел, дававший  относительную
свободу - патентный. Начальник отдела маленький  Кир Михайлович, молчаливый,
едкий,  с которым  Сергей  переговорил  в  течение  пяти  минут,  за  неделю
'оформил' Сергея к себе. Сергею было раздолье - патенты на
     всех  возможных  языках, местные  командировки  в Инженерный  замок,  в
которые можно было  отправиться к десяти  утра. Сергей еще не осознавал, что
нет  другой жизни, кроме работы,  поэтому  он так торопился завершить каждый
рабочий день. Но будни становились светлее.
     И  также буквально, потому что  кончался январь. Изменялись и 'семейные
обстоятельства'. Как бы невеста  Марина  аккурат  в самое  темное время года
прямо спросила Сергея, как  он собирается объяснить ее родителям, что он так
долго  ходит к  ней. Сергей смутился, попытался напомнить ей,  как он не так
давно  сам  предлагал ей пожениться. Марина сидела  прямо,  обхватив  руками
грудь,  прямым немигающим взором,  слегка  наклонив голову с копной  вющихся
волос, и ждала. Сергей подбирал слова. "...И  когда  ты  собираешься  на мне
жениться?" -  ее карие глаза были  строги. Сергей ответил, что сейчас  он не
собирается.  Небольшой  Маринин  подбородок очертился  тенью.  Глаза  ее  не
опечалились, а затаили хищный прищур. Сергею расхотелось о чем-то еще с ней,
разговаривать,  он  распрощался и  ушел.  Марина  не  вышла  в переднюю  его
проводить.
     Сидя в  автобусе,  Сергей  чувствовал облегчение. С  легким  сердцем он
приехал домой - завтра местная командировка, можно было встать попзже.

     Ото сна  его  пробудил звонок в дверь.  Сергей  глянул на  будильник  -
только  половина  девятого - и пошел  открывать.  Сердце заколотилось  будто
после долгого простоя - он увидел Марину. Это было настолько неожиданно, что
он ничего не  сказал ей, буркнул  и  пропустил  ее в  квартиру. Пока  Сергей
умывался, искал одежду,  застилал кровать, Марина, не шелохнувшись, стояла в
передней. Когда Сергей справился с беспорядком, он вышел к Марине. "Может ты
поможешь мне раздеться ?" - проговорила  она с отвращением. Потом она прошла
в комнату, огляделась, хмыкнула
     и села, как  и  вчера, прямая, со сцепленными на груди  руками.  Сергей
устроился в кресле напротив нее. Они молчали долго, Сергей косился на часы :
уже девять...половина десятого... Наконец
     он  пристально посмотрел  на  нее. Глаза Марины  горели  как угли,  рот
подобрался, изредка она шумно выдыхала. "Я не понимаю, в чем дело ?" "Он  не
понимает ! Тогда ты сейчас же поедешь со
     мной к моим родителям и скажешь, что ты  не  собираешься жениться !" "А
причем тут родители  ?" Марина вспыхнула :  "А куда ты все время приезжал ?"
Сергей молчал.  Марина вдруг расплакалась, Сергей обнял ее, она успокоилась,
вынула пудренницу. Сергей немного повеселел. Потом они  позавтракали, Марина
поехала  в  институт  (она  заканчивала  Герцена),   Сергей   проводил   ее.
Возвращаясь, он чувствовал какое-то беспокойство, то ли от  того,  что очень
быстро прошел гнев Марины, то ли, что сам не может себе сказать, любит ли он
ее.
     На следующий день в отделе Сергею позвонили по
     городскому телефону. Звонила мать. Тусклым голосом сообщила, что  к ней
на  работу приехала Марина  с  родителями. Сергей  выдавил :  "Зачем ?" Мать
чужим голосом спросила : "Ты прикасался к ней ?" Сергей покраснел, оглянулся
и не ответил.
     "Будь, пожалуйста, после работы дома. Они тоже приедут." Сергей положил
трубку.
     Кир разрешил уйти с обеда, но Сергей, как потерянный, бродил по городу,
не заходя никуда.  С тяжелыми ногами он  подходил к двери  дома. Ему открыла
мать.  Сергей искал ответ в ее  лице, но она, вздохнув, пошла  в комнату, из
которой раздавался  громкий  женский  голос.  Сергей опустился  на  табурет.
Против воли  ему пришлось слушать голоса в комнате. Говорили ее мамаша и его
отец. Сергей  попал в  окружение  чужих  взглядов.  Прямо перед ним  в своей
неизменной позе сидела Марина, на диване - ее родители с осуждающими лицами.
Отец стоял посреди комнаты, как распорядитель. Мать Сергея ушла на кухню.
     Разговор был гадкий - когда, сколько, кому теперь верить. Отец наседал,
выясняя, собирается ли Сергей жениться. Взгляд Марины был тверд. Ну, хорошо,
он собирается жениться на Марине. Идиотизм - впутывать родителей...
     Маринино семейство уходило полностью,  провожать их вызвался отец.  Как
он ни делал глаза, чтобы
     Сергей присоединился к нему, Сергей остался дома. Мать только и сказала
ему  :  "Ты разве не видел, какие это  люди!"  Сергей был переполнен злобой,
недоумением от примитива происходившего,  кроме того, к удивлению своему, он
сам  не был в себе  уверен... Вспомнилось старое приятелево : "...Мальчуган,
жизни не знаешь!.."

     В общем, в начале июня была сыграна свадьба с
     единственным родственником со стороны жениха, то
     есть им  самим.  Где  жить -  вопрос  решился естественным  образом.  К
родителям Сергей с женой
     ездил единственный раз,  они к Сергею  в его новый дом ни разу явились,
как ни умоляла  теща, 'очарованная' свекором. Мать звонила Сергею на работу,
да сам Сергей навещал мать на работе, на Марсовом поле.

     Сергея  окунули  в  семейную  жизнь. По выходным  родственное семейство
пробуждалось поздно, к одиннадцати, затем они  вдвоем с Мариной таскались по
универмагам в центре. Родители ее занимались бесконечной уборкой квартиры, к
чему привлекали  Сергея.  Квартира,  в  которую  он  прежде так  часто  и  с
удовольствием приезжал,  становилась с каждым днем  чужой.  Мамаша регулярно
выговаривала Сергею за  лень, за  отсутствие цели в  жизни, а  когда  Сергею
надоедало слушать, призывала звучным голосом 'Алешу', тестя. Тот не замедлял
являться,  соглашаясь с  доводами тещи, тряс головой с роскошными фамильными
волосами  :  "Мужчина  -  для того,  чтобы облегчать жизнь женщине!"  Марина
обыкновенно  присутствовала на  'разборе', но не говорила ни  слова. Сергей,
когда ему надоедало, уходил  в их с женой комнату, а в квартире долго еще не
смолкали  осуждающие  речи.  Марина, когда они  наконец  оставались  вдвоем,
заявляла :  "Если  ты женился на  мне, то должен  меня обеспечивать!" Сергей
однажды не выдержал, напомнил ей историю женитьбы. Марина расплакалась,
     а  Сергей  ушел спать в большую комнату, вызвав недоумение у тестя :"Ты
где  должен спать !?" Сергей удивился и впервые за все время посмотрел тестю
в глаза,  которые стали  походить на  поросячьи.  Сергею  стало неудобно, он
молча отвернулся и заснул.
     Утром Марина встала раньше Сергея, приготовила ему завтрак, чего  ранее
не  случалось, была очень  приветлива и проводила его до самой двери. Сергей
обернулся перед тем, как уйти - Марина ожидала на пороге. Сергей,  помедлив,
все-таки направился к лифту.
     Днем он позвонил  матери,  пообещал зайти  в субботу. "Тебя до  сих пор
пасут, опять куда-нибудь уведут" - сказала мать, после чего они поговорили о
Крыме, где родители проводили отпуск. "Одни" - обронила вскользь мать.

     ...Выйдя с  приятелями  под навес над  проходной,  Сергей сразу  увидел
Марину. Она стояла одиноко с таким направленным взглядом, что  приятели,  ни
разу не видя ее раньше, сразу догадались :"О, за
     тобой  уже  пришли !" Сергей не  спеша  подошел к жене  под прицелом ее
глаз. "Ты  вел  себя вчера  как идиот !" - звучно сказала она,  когда Сергей
остановился в двух шагах  от нее. Сергей разглядывал ее. Ее подбородок вдруг
задрожал, выражение в глазах стало жалким. Сергей продолжал стоять, и Марина
медленно повернулась  и  потерянно побрела прочь. Сергей все-таки догнал ее,
она уцепилась за  его руку, и они  долго, не разговаривая, шли  к  метро. По
дороге домой,  к ней,  Сергей  глядел на ее  лицо,  и  жалость к ее  глазам,
готовым залиться слезами, поборола его. Он взял Марину за руку, ее рука,
     слегка влажная, слабо ответила на прикосновение...
     Дома Марина успокоилась. Теща изредка  мелькала в кухне, тесть  смотрел
телевизор. Мир  был восстановлен.  Ночью в постели Марина торопливо обнимала
его.
     Утром Сергей побоялся позвонить матери и решился только через несколько
дней. Мать ни словом не обмолвилась о его невыполненном обещании, спрашивала
только как дела  на работе.  Сергей  вечером,  ни секунды  не  задержавшись,
отправился домой. В  квартире его встретила обстановка, что будто ничего  не
происходило два дня  назад. Голос тещи  с восточно-роскошным именем  Эльвира
креп и набирал  прежнюю уверенность. Сергей  же решил  поступиться в надежде
наладить  семейную  жизнь  и  даже  доставил  видимое удовольствие  'Алеше',
выслушав  о  ближайших  планах  его,  Сергея.  А  планы  были восхитительны!
Во-первых  :  поразгружать  ночью  вагоны,  потому  что  жене  нужны сапоги.
Во-вторых  : познакомиться  с родственниками, чтобы они  узнали, какой муж у
Марины.  В-третьих  :  неприлично,  что   Марина  еще  не  ждет  ребенка.  А
в-четвертых... Сергей покраснел  и послал  его в  пизду. Выскочила из  кухни
теща, опять квартира затряслась от ее трубного голоса.
     Сергей тряс Марину за плечи, но она давилась слезами и отмалчивалась. А
потом,  отплакавшись, решительно отправилась в гостиную.  Слышно было только
тещу, иногда  Сергей разбирал и слова, сказанные его  женой.  Через  полчаса
Марина тихо скользнула  в дверь, позвала Сергея ужинать, успокоив, что все в
порядке и проч.

     Полгода  Сергей жил  с ощущением обязанности приходить  каждый вечер  к
своей жене.  За это  время  выяснилось, что его жена должна родить следующим
летом  и что он должен в связи с этим ее обеспечить. Родители его об этом не
знали до самого рождения ребенка.
     Девочка родилась в середине июня, очень слабенькой. На  следующий  день
после возвращения жены из роддома у Сергея начинался плановый отпуск, и весь
отпуск Сергей провел дома, целыми днями в присутствии  тещи и тестя, которые
также взяли свои отпуска. Тесть,  радостный от  того, что  родилась девочка,
гукал  с крошечным ребенком. Теща не  давала Марине  (и  Сергею  тем  более)
притронуться  к  младенцу, а Сергей  дни напролет стирал и  гладил, стирал и
гладил...  И  гладя  пеленки,  смотрел  Московскую  олимпиаду  с  первой  до
последней трансляции.
     Вернувшись из отпуска, Сергей взмолился у Кира,
     отправить  его  куда-нибудь  в  командировку.  "Уже  басом  кричит?"  -
похихикал Кир и  сказал, что  в  командировку  не  может, а в колхоз на  две
недели устроит. Сергей был  согласен. Жена его звонила Киру, не велев Сергея
никуда отпускать, но Сергей уперся и уехал.

     Когда,  выпив   четырнадцать  литров  водки  (  по  литру   в  день  ),
проветрившийся  на картофельных полях под Сиверской, Сергей вышел на работу,
в девять  утра зазвонил телефон. "Сереженька!" - голос матери был тревожен :
"тебе повестка пришла
     из военкомата. Уже спрашивали, почему не  являлся. Пойди обязательно, я
очень беспокоюсь..." "Спасибо, мама. Я был в колхозе две недели." "Знаю, Кир
Михайлович мне передал."
     Поговорили  еще  о знакомых, о ребенке мать не  заговаривала. "Мам,  на
работу захвати повестку, я
     заеду."  В  этот день  Сергей не  торопился  и вернулся домой в  девять
вечера. Там хлопотали - тесть в трусах гладил белье, теща укачивала ребенка,
жена  спала.  "Ты когда  должен являться  домой ?"  - поросячьи глазки тестя
угрожающе  уставились  Сергею  на  грудь.  "...Оставь  его,  Алеша  !"  -  с
расстановкой между словами прервала его теща. Сергей прошел к себе  - Марина
лежала на диване, при виде его повернулась всем телом,
     громко всхлипывая. Сергей собирался было присесть погладить ее,  увидел
как спина жены напряглась в ожидании, и ему расхотелось.

     Он едва  дождался утра и уже в  половине  девятого подъезжал  к Марсову
полю.  Мать  обняла  его,  отдала  повестку.  Она  едва  заметно  улыбалась,
погладила его по  волосам :"Ребенок ты  мой!  Только съезди  обязательно  !"
Сергей стоял, мать слегка подтолкнула  его, он порывисто обнял мать и легким
шагом пошел к трамвайной остановке. Там он обернулся - мать смотрела на него
с высокого крыльца белоколонного портика.

     В военкомате на Фонтанке было не протолкнуться. Сергей, ожидая два часа
своей очереди, успел  встретиться  с  приятелями,  которыми учился  в первом
классе, с которыми облазил все дворы на  Красной и  которые, оказалось, тоже
уехали  оттуда.  Выяснилось,  что  шел  массовый 'забор'  в  офицеры,  кроме
традиционного  призыва,  и  Сергей  узнал многое  из  науки,  как  'косить'.
Способов было столько, сколько людей. Сергей надрывался от смеха, их веселая
компания неуклонно редела, и вскоре подошла очередь Сергея.
     Он предстал перед многочисленным собранием  офицеров в разных мундирах.
Его военный билет оказался в руках сидевшего в центре полковника.  Полковник
принялся  задавать обычные  вопросы  :  когда родился,  когда учился,  когда
женился. Тем
     временем  билет  пошел по  рукам.  "Вы  каким  спортом занимались  ?" -
услышал Сергей.  Он  поискал  глазами  говорившего.  Им  оказался  невысокий
худощавый майор  с  пшеничными  усами.  Майор принялся перелистывать  папку.
Сергей ждал,
     когда  он  поднимет  глаза.  "...Борьбой, я  его знаю,  он выступал  на
спартакиаде" - не  дал ему сказать другой офицер, в черном мундире со змеями
на погонах. Сергей  вспомнил - вроде он приходил со 'скашниками'.  "...Я его
беру!" - майор  закончил листать и  наставил свой взгляд на Сергея. У Сергея
забилось толчками сердце, он увидел, что председатель комиссии тиснул печать
на каком-то бланке : "Есть решение направить вас, товарищ...Зандер служить в
воздушно-десантные  войска."  Он  прервался,  наклонился  к  майору,  что-то
негромко сказал и продолжил : "В общем,  вам приказано пройти медкомиссию  в
течение двух суток и поступить в
     распоряжение товарища майора Кречного, начальника
     штаба полка! Какие вопросы ?" Майор немигающими
     глазами  недоверчиво  изучал  Сергея.  "Выполняйте  !"  -  Сергей  взял
предписание и машинально вышел в коридор.
     "Загребли ? Куда ?" - накинулись на него.  Сергей не слышал свой ответ.
По коридору  шел дежурный  офицер  :"Медкомиссия  начинается завтра с десяти
утра !  Товарищи призывники, не  опаздывать  !..."  Сергей  пожал руку Вовке
Попову, своему  однокласснику,  еще не побывавшему по  ту  сторону  двери, и
покинул до завтрашнего дня военкомат.
     Он  брел  по   набережной   Фонтанки  в  сторону   к  Невскому.  Первый
телефон-автомат он разыскал в  начале улицы  Росси. У матери было занято. Он
подождал на улице.  Еще раз набрал номер - мать вышла. У будки  очень быстро
собралась очередь. Сергей задыхался - он присел на скамейке в сквере у бюста
Ломоносова.  Собрался  еще  раз позвонить, но очередь не  убывала, и он смог
успокоить дрожь в ногах только отправившись скорым шагом дальше.
     Сергей   решил  позвонить   матери   завтра,  когда   окончательно  все
определится, и  с облегченным сердцем явился в  квартиру своей жены. Вечером
он  злорадно  сообщил, что его призывают  на  военную  службу.  Теща ахнула,
кликнула  Алешу.  Сергей  с ухмылкой слушал,  что же ему предстоит  сделать.
"...Ты не  мечтай  оставить жену и ребенка на  нас!" -  теща поднялась из-за
стола  и стала  расхаживать с  ребенком  на руках по  комнате: "Никуда ты не
пойдешь!" Сергей молчал. "Завтра с утра возьмешь у руководителя  предприятия
ходатайство, что у тебя ребенок..." -
     тесть был деловит и конкретен. "И не смей ни о чем даже и заикаться!" -
ворвалась теща Эльвира :  "Ты подумал,  если у Мариночки пропадет молоко !?"
"Да пошли вы!" - Сергею вдруг стало лень ругаться. Он просто  ушел на кухню,
где  и  просидел  до полуночи, читая  'Затерянный  мир' Конан Дойля. Потом с
грохотом  отлетела  дверь  - его жена  встала за  спиной. "...Ты  немедленно
скажешь мне, как позвонить директору!" Сергей, не
     оборачиваясь,  продолжал  сидеть  за  книгой.  "Я  потребую,  чтобы  он
подписал заявление!.." "А заявление ты напишешь ?" "Нет, заявление  напишешь
ты и сейчас же !" Сергей повернулся к ней : "А еще что  я должен написать ?"
Жена задохнулась от
     ярости, с минуту она испепеляла  его  глазами,  ставшими  маленькими на
сильно напудренном лице, и ушла,  хлопнув сначала дверью на кухне, а затем -
в своей комнате. А Сергея все происходящее очень развеселило.

     Медкомиссия была  очень  формальной. Если  есть все руки  и ноги,  то -
'Годен!', все остальные  болезни - просто  симуляция.  Шансов  у  Сергея  не
пройти  ее не было никаких. Через какой-то час снова явившись перед  длинным
столом,  накрытым красной скатертью, Сергей равнодушно выслушивал  приговор.
"Такие  люди, и  до  сих  пор  не  в  армии!"  -  с  отвращением  постановил
председатель.  Вчерашний майор подозвал Сергея : "Вы будете  служить в нашем
полку в Псковской  дивизии. Сегодня...среда, значит, в понедельник прибудете
непосредственно на место"  - он написал Сергею адрес и предупредил  : "Любое
опоздание  будет  рассматриваться  как  дезертирство,  как  вы  человек  уже
военный!".  "У  меня  еще флюрографии нет"  -  заметил  Сергей. "Вам  должны
сделать вне очереди.
     Если не успеете, то в части сделаем !" - майор
     внимательно  посмотрел Сергею в глаза : "Мне кажется,  что  вам в армии
самое место! Вы свободны!"

     Отец обеспокоился больше, чем  мать. Сергей не стал рассказывать,  куда
ему предстояло отправиться. У него оставалось  еще несколько свободных дней.
Он позвонил Киру  на  работу, рассказал, что его все-таки забирают, попросил
дать  ему отгул в пятницу. Кир настоял только, чтобы Сергей пришел  назавтра
сдать дела и просто сказать до свидания.
     Вечером  Сергей   поехал   еще  на   Васильевский,  его   родственники,
естественно, никуда не обращались и
     не  звонили, и Сергей обходил их как неодушевленные предметы. Он забрал
документы - паспорт, диплом, свидетельства - о браке и рождении своей дочери
- отложил  в  сторону. Переночевал в последний раз  в этой квартире и наутро
ушел отсюда навсегда.


     Первые три  месяца  он служил  под  Псковом. На следующий,  восемьдесят
первый  год,  оказался в  Германии,  все в  той должности  командира  взвода
воздушно-десантного  полка. Сергей  слишком  легко перенесся  из  жизни,  по
течению  которой он бездумно плыл столько лет, в жизнь, еще более простую, в
которой не нужно было заботиться о прокормлении, и которую так же легко надо
было отдать в час 'Х'.

     "...Лейтенанта  Зандера  к  командиру  полка..."  -  раздалось  посреди
полевого лагеря  на полигоне  под Нойбранденбургом. Сергей встал с травы, на
которой вкруговую сидела вторая рота, и пошел за ординарцем.
     В  штабной  палатке  он  застал  командира полка, начштаба,  начальника
особого отдела и еще какого-то незнакомого подполковника. "Садись!" - махнул
ему полковник, не слушая рапорт : "Значит.
     Наш   полк   должен   откомандировать   добровольцев   для  прохождения
интернационального долга! Мой выбор пал  также  и на  тебя. Пишешь рапорт на
имя Министра обороны, где указываешь всякое такое..."
     Сергей  хотел спросить, о чем  спросить не придумал и попросил  бумагу.
Написал всякое, которое требовалось, подвинул лист  полковнику. Тот пробежал
рапорт глазами, наклонился к начштаба : "Кто там у нас следующий ?.."

     ______________


     Сергей вернулся в свой  родной город  бабьим летом восемьдесят  второго
года,  высушенный  в  горах,  с неподвижными  глазами над  резко очерченными
скулами, с переломанным носом и седым правым виском.
     Он  целыми днями передвигался  бесцельно  по ставшему крохотным городу,
уставая от бесконечного количества людей. Часами осторожно шагал, глядя  под
ноги, напрягаясь, минуя подворотни, и вздрагивая от скрипа  тормозов. Иногда
Сергей   доезжал  до   Александровского  сада,  что   между   желтой  стеной
Адмиралтейства и Исаакиевским собором, занимал  место с краю на одной  и той
же скамейке и сидел дотемна, глядя
     на решетку...

     Он написал за два года службы только два  очень коротких письма матери.
Она ни о чем не расспрашивала, но однажды, сидя в полной темноте
     на кухне, Сергей услышал далекий протяжный вой,
     доносившийся  из-за  двери  родительской спальни. Несколько  раз,  тоже
ночью,  он чувствовал, как мать стоит безмолвно  в темном коридоре,  в  двух
шагах от него...

     Сергей не то чтобы не хотел видеть свою жену,
     просто  она  вытерлась  из его памяти. Первые несколько месяцев, что он
провел под Псковом, ему хотелось только выспаться. В ГДР, где он втянулся  в
лямку, появившееся свободное время щедро просаживалось в окрестных  кабаках.
В отпуске Сергей  остался в Германии и исколесил ее  всю от севера  до  юга,
истратив все отпускные и жалованье за два месяца. Его  вызывающе холостяцкая
жизнь, оказалось, не давала
     покоя совету полковых жен,  на который Сергей был однажды вызван, где и
спрошен  его  председательницей  о  жене,  о  детях.  Он  с  плохо   скрытым
раздражением  переспросил  ее : "А вы кто мне ?" Супружница командира полка,
'мать  полка',  блеснула медными свежевыкрашенными волосами. "Вы ошибаетесь,
если думаете, что это ваше дело! Семейные отношения у нас - это общественное
дело!" - рявкнула она как добрый полковник. Сергей не стал дальше слушать.

     Только  через   несколько  лет  он  связал  этот  мимолетный  эпизод  с
командировкой  за  пределы южных  рубежей  родины  и даже  сплюнул, не  то с
досады, не то от недоумения.

     Однажды в кармане куртки, которую он уже не носил, Сергей нашел ключ от
квартиры  своей  жены.  Повертев  массивную  железку  в  руках, решил  лично
возвратить ключ.  Он чувствовал,  что жизнь его распараллелилась -  вместе с
мощным потоком, который  не давал ему покоя и носил по закоулкам города, еле
сочилась, как кровь  из невидимой внутренней  раны,  не  до конца пересохшая
живая струйка. Этой  струйке  уже не дано было  вздуться, но с  ней,  как  с
кровью, вытекала жизнь.

     Дверь ему  открыла жена.  Она замялась дольше, чем  когда-то  ранее. От
улыбки, раздвинувшей широко ее рот, раздался негромкий, но отчетливый
     шлепающий звук. "Ты  !?"  Сергей, глядя в настороженные глаза, про себя
еле усмехнулся : "Отдать ключ..." В проеме двери показалась теща.
     Лицо  ее  в  миг  натянуло  и  сменило  несколько  масок  : любопытную,
испуганную, высокомерную. И наконец выбрало радостную : "Вот это  сюрприз !"
Она отступила  на шаг  и  стала обегать глазами часть  комнаты, невидимой из
коридора. Сергей неторопливо прошел за тещей. В комнате за густо уставленным
столом  сидело полно людей. Теща громко радовалась : "Звонил, представляете,
два дня назад, говорил, что не улететь, а тут такой подарок!.." Среди гостей
Сергей узнал некоторых, виденных им два года назад. Жена незаметно, в спину,
толкала его к столу. Сергей
     сел  с  краю  на  подставленную  табуретку.  Тесть,  распоряжавшийся  с
дальнего  конца, возгласил  тост : "Предлагаю выпить за нашего зятя, бывшего
офицера  советской армии!" "Что будешь есть  ?" -  шептала  над плечом жена,
стараясь украдкой  прикоснуться  к руке  Сергея.  "Конечно,  за два  года не
станешь настоящим офицером! Как мы  !" -  продолжал тесть  :  "Но теперь он,
может,  станет  настоящим  мужчиной..."  Кто-то гаркнул,  гости  чокнувшись,
выпили.  Сергея неожиданно взглядом встретился  с  глазами миловидной,  едва
старше его, женщины. Она чуть-чуть улыбнулась и отвернулась, не сразу, чтобы
передать кому-то салат. Сергей не стал пить. "Не по-офицерски !"-
     громко проговорил мужской голос : "Леша ! Он совершенно пить не умеет !
Чему  его в  армии  научили ?" Тесть тут же подхватил,  веселясь : "Николай,
возьми  его себе в обучение..." Сергей  оборвал начавшего говорить Николая :
"Было  бы  кому  учить..." Тот  привстал  над  столом,  оказавшись невысоким
человеком с глазами, полускрытыми припухшими веками. Тесть начал бубнить.
     Сергей стоял  в полный рост, поочередно рассматривая то один, то другой
глаз стоявшего напротив Николая. "Майор, ты сколько людей убил ?"
     В комнате затихли.  "Я,  между  прочим, подполковник!" - задрожал голос
немолодого человека : "А ты  - щенок!.." Смотря на него, Сергей чувствовал в
себе точно такие же брезгливость и
     равнодушие, какие он еще совсем недавно выказал
     к  заискивавшему  и  пугливому пленному, и  жизни  которого он позволил
продлиться на время, нужное, чтобы  повернуться  спиной и  сделать несколько
шагов... Сергей отвел взгляд, постоял и
     молча вышел.  Оставшиеся  в  доме  люди  услышали  только,  как звякнул
положенный на полку ключ и глухо стукнула входная дверь...
     Сергей спустился пешком до  первого этажа.  Ему стало противно от своей
суетливой  многодневной ходьбы. От попытки замазать своей грязью ни в чем не
виноватого  человека. От того, что  вынужден до  конца дней таить  бездонную
тьму своей души. Сергей убыстрял шаг, почти бежал,  не глядя  по сторонам, и
успокоился, от  физической усталости, возле Летнего сада. Перейдя по мосту к
улице Пестеля, безотчетно подошел к уличной газете, 'Комсомольской правде'.
     Сергей  механически  пробегал  глазами  строчки, сдвигаясь  всем  телом
вправо.  Потом он обошел  человека, читавшего ту  же  газету, бросил на него
взгляд , сказал про  себя, продолжая чтение - "Фишер, физик из школы". Фишер
вел физику в  его  классе, но Сергей был один среди массы учеников,  поэтому
физик не узнал его. Сергею стало ясно, что он сделает - он пойдет в свою
     школу и встретится с учителем истории.
     Островский,  историк, был  самым старшим среди учителей школы,  наводил
страх, успевая спросить за двадцать минут половину класса и продиктовать
     добрых пять страниц по новой теме. Он вел так
     называемый 'Уголок истории',  вывешивая каждую неделю  ответы на  любые
вопросы,  анонимные и подписанные, язвительные, злобные, потрясавшие  основы
строя. На день Победы Островский пришел в своем обычном костюме со  скромной
наградной колодкой, да еще его фотография висела на доске
     ветеранов  войны.  Сергей  имел  у  него  твердую  четверку, потому что
получить  выше  у  изможденного,  сильно  хромавшего,  со взглядом  фанатика
Островского возможно было только при выдающихся знаниях.
     Сергей посмотрел на часы - пять часов, вокруг.
     Фишер уже  не было рядом. Школа,  как Сергей знал,  переехала очередной
раз к 'Чернышевской', за кинотеатром 'Спартак'. Дошел он до  нее за полчаса.
Школа еще  не была закрыта. Как и десять  лет назад, возле  школы собирались
группки.  Сергей  ощутил,  как  жар  опаляет ему лицо,  когда он разыскал  в
расписании 'Островский П.А.', понедельник - два урока с десяти и два урока в
конце дня...

     Он едва дождался понедельника. Вышел в восемь утра,  совершенно бодрый,
хотя и проворочался всю
     ночь  и заснул под утро на два часа.  К десяти Сергей подходил к школе,
от  ударов  сердца, казалось, дрожала  рубашка.  Сергей собирался  побродить
невдалеке от школы,  даже  дошел  до  скамеек перед кассами  кинотеатра,  но
дальше не отошел и просидел, наблюдая за движением стрелок
     часов.
     В половине двенадцатого он пересек порог школы.
     Коридоры  были  пустынны.  Около  соседнего  с  нужным   ему  кабинетом
расхаживали  высоченные ребята,  изредка  окидывали  оценивающими  взглядами
Сергея.  За  ближайшей дверью громко  заговорили,  она  с шумом  раскрылась,
пропустила  парня  с  дерзко  задранным  подбородком.  Выйдя  в  коридор, он
проскрежетал : "Пошел на...", хлопнул дверью и
     застучал  шагами.  Дверь  вторично  распахнулась,  быстро поднимаясь  и
опускаясь,  вылетел Островский, поднял  кулак : "Не  выучишь  -  и не  думай
приходить !" Повернувшись, внимательно, чуть
     наклонив голову,  посмотрел  на Сергея,  строго  сказал :  "Из десятого
пятого, семьдесят второй год, Зандер. Через пять минут освобожусь."

     Звонок оглушил. Коридор мгновенно заполнился галдевшей молодежью. Дверь
опередила руку Сергея.
     Высокий, уже снова знакомый настолько, будто и
     не прошло десяти лет, человек впустил Сергея в
     класс. "Ну, рассказывай, как первые десять лет ?" В его огромной ладони
потерялась рука Сергея.
     "Рассказывать особо нечего - учился, женился, работал по распределению.
Как обычно." "А учился где ?" "В ЛЭТИ, на радиотехническом." - Сергей пустил
нить  разговора на волю течения  : "А вы нынешних также  гоняете ?" "Ты  про
того,  кого  я  намедни выгнал! Умнейший парень, но спорит  о том, о  чем ни
черта не знает..." "А чего он не знает ?" - Сергей, помня свой опыт обучения
истории  'по  Островскому',  воспринял виденную им сцену, как  должное. "Они
молодые ребята,  им хочется всего очень быстро," - Островский  превратился в
учителя : "и чтобы им дали дорогу.
     В общем, социализм  или другое. Ты  знаешь, что  у  вас трое уехало  ?"
Сергей медленно покачал головой. "Этот  тоже уедет, я уверен! Ему  там будет
лучше,  но это  ему, а  другие, скажу откровенно, не  такие  талантливые,  а
которые  его  поддерживают,  еще  поймут,  но  на  своей  шкуре,  что  такое
уверенность в будущем!  Вот  возьмем  тебя - ты получил высшее  образование,
прожил  вольные шесть  лет,  будем  откровенны,  не зная,  нужно ли тебе это
образование !.." Сергей пристально посмотрел ему в глаза. Глаза историка
     сверкнули : "Я  прошу  не обижаться..." "Эта  уверенность стоит слишком
много крови!" Островский
     задумался,  не  отрывая своего  обжигающего  взгляда. Он  колебался, но
Сергей сказал : "Нам друг от друга нечего скрывать - мы оба знаем, что такое
война"  Тогда  тот  просто  ответил :  "К  сожалению, из  умирающих  империй
вытекает  человеческая кровь и  чем  больше империя, тем этой крови больше."
Оба помолчали. "Сергей, ты когда вернулся ?"  "Три недели назад." Островский
снова обжег глазами :  "Теперь ты первый выпускник  - участник войн  периода
распада." "Петр Антонович, я вдруг  понял,  что мне ближе немцы..." - Сергей
медлил  : "...потому что и  они и мы  воевали  с народом и, чтобы выжить, мы
должны были убивать  любого." В коридоре надолго зазвенело. Переждав звонок,
Островский хрипло  проговорил  : "Наш батальон, уже  в  Восточной Пруссии, в
Гольдапе, однажды подняли  по тревоге из-за вервольфов. Приехали в фольварк.
А там жили переселенцы откуда-то из Белоруссии. Вообще,
     их  давно приказано  было отправить домой,  но,  сам  понимаешь, вместо
деревни - одни колышки. Так они возле нас кормились : девки, ребятишки. Мне,
как тебе, двадцать пять лет. Бойцы у меня
     - все больше дядьки  после сорока, домовитые мужички. Они  наладились к
этим девахам бегать, а
     я за  них каждые  два дня получаю по  шее. Куришь ?" Сергей достал свою
зажигалку.  Оба  неторопливо  задымили 'Беломором'. "Значит, приезжаем,  " -
Островский замахал рукой, разгоняя дым : "оказалось, кинули гранату  в хату.
Трое раненых, убитых - девка одна, блаженная была, и
     пацан лет десяти. Они все опытные, как солдаты, только окно заскрипело,
они все по углам поховались, только эта сумасшедшая пошла смотреть, кто там.
А мальчишке  просто  места не  хватило  в  углу."  Сергей  докурил,  историк
пододвинул  пепельницу к  Сергею. Сергей прикурил следующую  папиросу. "Мы -
прочесывать все вокруг.
     Обыскались, так  эти  идиоты никуда и  не уходили от хутора  -  лежали,
смотрели,  что  мы  будем  делать.  А уже  рассвело. Трое  их  было  -  один
пятнадцать  лет, и  два близнеца по  четырнадцати.  Симпатичные,  белокурые,
аккуратно  одетые  мальчики.  На  ногах  -  ботинки  и  гетры.  С  походными
рюкзачками, в рюкзачках - еще по пять
     гранат, консервы  мясные и всякое  барахло для  похода - нитки, иголки,
спички, ножик перочинный. Стоят, смотрят на нас как нашкодившие школяры, мол
дяди  накажут и отпустят. И  мы стоим  и  не  знаем, что  делать. Тут пацана
убитого вынесли, бабки завыли-заголосили. Мы-то насмотрелись всякого, но тут
ведь  уже  война  кончилась.  Вылетает  распушонный  весь начальник  особого
отдела,  кричит - 'эти мерзавцы!', подбегает - старшему  из этих  'партизан'
пистолетом  в  зубы  - 'кто  подослал?  переводчика  мне  !'  Я говорю,  что
переводчик  в  штабе.  А  он  даже  обрадовался -  'тогда  и  нечего с  ними
разговаривать. Комбат,  выделяй людей  !'  Все все  поняли,  отворачиваются,
вроде  даже кто-то уходит,  а особист, углядев,  мне  и  говорит, тихонько -
'постройте батальон.' Делать нечего, даю команду. Особист плечом  к плечу со
мной, как  бы командует -  'выделите комсомольцев!'  Я  прохожу вдоль строя,
сам, наверное,  знаешь, как  человек и  вроде  бы на месте  стоит,  но будто
отходит  от тебя. А особист от меня ни  на  шаг - 'выйти из строя!' В общем,
команда собралась из пацанов, по виду как и эти немчики, бледные они, руки у
них  трясутся.  Я  отговорился,  что  расстрелом  по  уставу  не уполномочен
командовать,  особист  сам  за  дело   -  построил  шеренгу,  скомандовал  -
'отделение...'  У  бойцов винтовки  ходят  ходуном,  немцы поняли,  близнецы
заскулили тихонечко, знаешь, будто боясь, что за слезы  еще сильнее накажут.
А за моей спиной кто-то шепчет - 'товарищ капитан,  разрешите лучше мне грех
на душу  взять...'  Я  обернулся - сержант  Горьковенко, лет  пятидесяти, из
строя вышел и меня за рукав
     взял. Я не успел ему ничего сказать, услышал визгливое 'пли!', потом не
залп, а как  зачетную  стрельбу  - то один  выстрелит, то  другой,  и как-то
нервно последний, лишь бы куда, потому что он задерживает остальных. Старший
сразу упал - в  ногу ему  попали,  еще один из  близнецов,  а второй вдохнул
глубоко и глаза зажмурил. И камни из стены высоко над его головой брызнули.
     Батальон насупился. Особист, такой тридцатилетний
     лейтенант,  кряжистый, лысоватый, быстренько подбежал  на  цыпочках,  в
стоявшего  выстрелил в упор, а  потом,  будто,  отряхнул рукава,  над одним,
другим,  третьим... Кончил дело, не оглядываясь, запихнул пистолет в кобуру,
обошел строй и  исчез. Батальон разошелся без моей команды. Я сам  поскорее,
чтобы  на  гражданских  не глядеть, пошел. У того,  кто последний выстрелил,
истерика, в винтовку вцепился... Ему сзади по башке дали, винтовку  забрали.
Старшего  из  комсомольцев потом в партию приняли." Сергей  успел  выкурить,
пока  учитель  рассказывал,  еще  две  папиросы.  Островский  замолк,  кинул
перетертую
     папиросу в пепельницу. Сергей только сказал : "Плохо, что после войны -
грех тяжелее." Оба помолчали. Островский засмотрелся  на пепельницу,  бросил
взгляд на часы : "Спасибо, что зашел. Мне
     надо подготовиться к уроку", встал, протянул руку.  Сергей тоже встал :
"Что  вы  рассказываете  об  этой  войне  ?"  "К сожалению,  я  пересказываю
новости... Еще добавляю,  что  каждое новое  поколение  может изменить  свою
жизнь, только уважая выбор тех, кто жил раньше, как бы тебе это заявление ни
показалось слишком торжественным..." Не  отпуская руки Сергея, еще  сказал :
"Тебе трудно. Это навсегда. Иди на работу." И в последний раз, перед тем как
Сергей ушел, положил ему руку на плечо : "Приходи!"

     После  встречи с Островским Сергей впервые со стороны оценил себя и все
меньше находил причину  своей  неустроенности  в окружавших обстоятельствах.
Что  же,  условием  его  беззаботной,  вольной жизни  предполагалась его  же
готовность отдать себя служению системе, давшей ему такую жизнь. Что система
и сделала, хотя она уже порядочно растеряла прежнюю цепкость,  чтобы  ловить
тех,  кто хотел избежать отдавать  ей долг. Сергей видел и тогда,  до армии,
сколько существовало способов продлить жизнь, свободную  от ответственности.
Одно в глубине  души жгло, как жжет челюсть гнилой зуб, что никуда не деться
от взвешивания себя - чего достиг и упустил. Выслушать приговор честнейшего
     внутреннего и всевидящего судьи о том, было ли
     несделанное   упущением   по    обстоятельствам    или   по   незнанию,
нерасторопности, в конце концов,  следствием тех  крох,  которых не добрал в
каждый
     миг  отпущенных едва ли  трех десятков тысяч дней.  От чего  получается
невеселый  итог,  что  невозможно избежать  собственной судьбы.  Сергей чаще
всего начинал отсчет от своей женитьбы, но
     однажды он спустился глубже - к Юте. Вызывая в памяти ее размытое лицо,
однажды внезапно понял,
     что ничего бы не изменилось. И он  несся навстречу реке времени,  ярко,
как днем, вспоминая события, о которых  никогда не  думал, провожал взглядом
мощный поток и каждый раз убеждался, что течение несло бы его в ту же точку,
из которой он нынче возвращался в прошлое...
     И еще. Прежде ему бывало стыдно за свою жизнь, прожитую во снах. Теперь
Сергей перестал  чувствовать раздвоенность  души, он - тот  же и  наяву  и в
фантазиях. С  ним случалось,  что  он пробуждался  посреди ночи  в состоянии
восторга, лежал, тщетно стараясь вспомнить, и, желая продлить это состояние,
засыпал вновь и утром вставал с новым опытом чувств.
     Однажды Сергею приснился  белый  собор, потолок которого  растворялся в
небесной  сини. Вокруг были  люди,  но  Сергей ходил,  потрясенный легкостью
колонн  и не слыханной прежде музыкой. Он пробудился посреди ночи. Перед его
невидящими
     от слез  глазами  стояло  и  никуда  не исчезало видение ажурных колонн
среди свежего, наполнявшегося розовым светом воздуха...
     Долее Сергей не мог заснуть. А над затихшими домами  совершался переход
от темно-синего  цвета к  голубому,  и  едва-едва из-за  линии крыш, ставшей
линией горизонта, густела и расширялась бело-красная полоса...


     Через неделю Сергей устроился на работу. Он не
     вернулся  в  свою  первую контору,  только встретился с  Киром,  и  они
недолго  поговорили.  Кир ни  о  чем  его  не  расспрашивал,  но  просил  не
пропадать.  Сергей,  вспомнив  про  свою  институтскую специальность,  решил
работать по ней.

     Он с трудом  отходил от  войны. По ночам на него с  утеса летели камни.
Чернобородая рожа,  показывая кривые  зубы, поджидала его, карабкавшегося по
скале и, когда он с немеющими
     руками останавливался передохнуть, всякий раз не
     дойдя метра до ухмылявшегося лица, цепкие пальцы внезапно снимали с его
плеча автомат, обшаривали карманы, вынимали нож, пистолет...
     Когда-то ему приснился случай  в Герате,  на операции по 'чистке'.  Он,
расставив взвод цепью,
     двигался  на  левом фланге.  Обойдя  полувзорванный дом,  Сергей  решил
заглянуть вовнутрь. Он был неопытен и глуп  и  вперся  в хибару, как будто к
себе  в  казарму...  В двух  шагах от  него  у  стены  стоял  человек,  ясно
различимый в конусе света. Сергей, как парализованный, стоял и смотрел ему в
глаза. Человек поманил Сергея к себе. Тонкий рот разрезал, как  шрам, густые
волосы на лице, а строгие глаза подавляли волю,
     и  Сергей ощутил себя  ребенком  в присутствии  знавшего  все  на свете
взрослого. Он очнулся от громкого шарканья, крика, но даже грохот автоматной
очереди  не сбил  его  наземь, и Сергей, дрожа, смотрел, как  пули разрывают
тело  человека.  Над ухом выдохнул сержант Маслов  :  "Вот  блядь такая !.."
Сержант шустро  обежал развалюху : "Никого, лейтенант!.."  Сергей  продолжал
стоять над  трупом,  из под  которого  вырывались  ярко  освещенные  солнцем
струйки  пыли.  Ноги, обутые в галоши, в  белых штанах  выпростались  из-под
короткого,  едва  достигавшего колен,  халата. Маслов попинал тело  и весело
сказал : "Ни  хуя  нет!" Тут же двое  живых вышли наружу и присоединились ко
взводу, который ушел вперед едва ли на десяток шагов.
     Сергей посмотрел на своих солдат, как впервые -
     они  были  молодые,  здоровые  парни,  только сплоченность  их  всех  в
вооруженную стаю не  давала каждому по отдельности допустить к  себе обычные
чувства  -  страха,  неуверенности.  И он сам тут же  превратился  просто  в
командира подразделения, развернутого в боевой порядок, и который бы  просто
не понял ничего, если бы ему
     напомнили о том, что случилось несколько секунд
     назад...


     Сергей принялся  старательно, как будто впервые, осваивать все  забытое
им за три года, прошедшие
     с  окончания института и  понесся в  самую стремнину  вдоль  по течению
потока времени... -------------------------------------------------------
     Part 3 Часть 3

     ...Сергей проснулся и, лежа на широкой  - Queensize  - кровати, смотрел
на женщину,  спавшую  на  его  правой  руке. Он, чтобы  не  потревожить  ее,
дотянулся до рычажка,  раскрывавшего жалюзи. В пять утра  здесь,  в  городке
Cranston в  Род-Айленде, светало, как в Крыму. Сегодня начинался первый день
уик-енда  мая.  Ирина, сладко  потянулась, и он  притянул ее  к своей груди.
Ирина улыбнулась во  сне, Сергей дотронулся губами до ее  шеи, лба, волос...
Когда
     он коснулся  ее губ, она ответила ему. Ирина просыпалась, и ее  поцелуи
становились  крепче,  закрывали  ему  глаза,  рот,   после  чего  у   Сергея
перехватывало  дыхание.  А она  продолжала  целовать  его шею,  грудь и  все
ниже...  Потом  он  лег  сверху,  стискивая ее, от  чего она тихо  смеялась,
закинув  голову с пышными,  жесткими  волосами и чуть  приоткрыв рот...  Они
бились  будто  пойманные рыбы,  хватая  жадно  воздух,  истязая  друг  друга
поцелуями, и  не  в  состоянии  оторваться  один  от  другого...  Затем  их,
обессиленных, опять накрыл сон...

     Они во второй раз пробудились около семи утра.
     Ночная прохлада металась по углам комнаты и, выдавливаемая собиравшейся
с силою жарой, утекала
     через щель под дверью спальни. "Как хорошо !" -
     мурлыкнула Ирка. Сергей повернулся лицом к ней,
     встретил опять, как недавно,  ее губы, сделал было движение  навстречу,
но она взмолилась : "Это
     плохо кончится !.." "Да, наверное !" - проговорил Сергей неожиданно для
себя обессилевшим голосом : "Давай  вставать... " "Не смотри на меня !.. " -
Ирина сбросила  ноги с кровати и выпрямилась. Сергей улыбнулся,  отвернулся,
услышал легкие шаги и не удержался -
     Ирка, совершенно нагая, скользнула в ванную. Зашумела вода в душе.
     Сергей тоже встал, перешел  в соседнюю комнату. Натянув одежду, включил
телевизор -  посмотреть,  пока занят  душ...  Дверь  ванной  стукнула, затем
раздалось шуршание от застилаемой  кровати, и через минуту  Ирка, свежая,  в
розовом  махровом халате, подошла и села  к нему на колени,  заслонив своими
глазами телевизор...

     ...Сергей вел взглядом по потолку.  В пространстве  комнаты  проступали
забытые давно предметы - книжный шкаф, утвержденный на комоде,
     доставшемся  от покойной бабки,  телевизор на  выгоревшей тумбочке, еще
шкаф. Солнце, как  и всегда в это  время начинало  заливать стену, к которой
была придвинута кровать. Сергей смотрел на разгоравшиеся обои  слева от него
и  будто  проносился  через  годы,  отделявшие   январское  утро  в  JFK  от
сегодняшнего майского в Санкт-Петербурге... В коридоре заскрипела дверь. Вот
потяжелевшие  шаги  матери,  за ними легкая, несмотря на  годы,  еле слышная
походка  отца.  Потом  в  дверь  комнаты, в  которой  спал  Сергей, тихонько
постучали, и  Сергею почудилось,  что он двадцать  лет  не выходил  из  этой
комнаты, и  мать его, молодая и красивая,  собирается на работу  и, пошуршав
пакетами, подходит  и стучит в дверь,  затем снова шуршит  и  снова  стучит.
Сергей не  отвечает  - он  знает наперед,  что мама  откроет в  конце концов
выходную  дверь и напоследок,  торопливо, чтобы не упустить лифт,  крикнет :
"Сережа ! Вставай !.." Потом  раздастся шум от раздвинувшихся дверей  лифта,
еще через секунду грохнет входная  дверь, и  на  нежащегося Сергея мгновенно
обрушится тишина... "... Сереженька !" - тихо заскребли за дверью, и Сергей,
улыбаясь сам себе,  легко вскочил с  кровати. Воспоминания обтекли  его, как
набежавший   поток   воздуха,   и   умчались,   растворившись  бесследно   в
пространстве, оставив после себя только обжегший душу след. Сергей уже начал
жить в темпе наступающего дня. Во-первых, еще раз проверить  все документы -
на  себя  и  на  сына. Потом,  и здесь  он никак  не  изменился - собираться
незадолго  до выхода, взять нехитрый  набор вещей  - рубашки, сыны  и  свои,
носки,  брюки... Что  же  еще  ? Да, конечно,  не  забыть подарки из России,
бритву... Вроде все. Сумка получилась совсем  нетяжелая. Сергей посмотрел на
часы, которые он так и не  снял на  ночь - семь двадцать три, а самолет -  в
двенадцать.  Но,  как  обычно,  надо  приехать  за  два-три  часа,  таможня,
контроль... Сына жена должна была  привезти в аэропорт, но Сергей решил, что
для надежности  надо  будет встретить их  на  Московской,  а оттуда уже всем
вместе ехать в Пулково. Тогда сейчас  же звонить им и  выйти придется на час
раньше... Сергей  тотчас  же  выскочил в коридор,  сердце его, как молотком,
било  в  грудную  клетку. Он задыхался, пока  набирал номер жены,  жившей на
другом конце города. Она, видно, тоже проснулась, потому  что трубку подняли
после  второго  гудка.  "Люда!  Доброе  утро,  я  буду  ждать  вас  у  метро
'Московская', на  той стороне, где автобус в аэропорт, в половине девятого!"
- Сергей выпалил, не  дождавшись ответа жены. Людмила сказала только : "Да!"
Сергей, выждав  несколько секунд, сказал :  "Берите  машину за любые деньги.
Митя  встал  ?"  "Давно  !"  "Как  у  него  настроение  !"  "Сам  знаешь..."
"Собирайтесь скорее. Пока !" -  Сергей положил трубку и пошел  в ванную. Жар
от горячая воды ненадолго унес Сергея в недавнее прошлое - 'Неужели я уезжаю
отсюда навсегда?..Ирина будет встречать нас в аэропорту,
     не забыть позвонить ей из Пулкова...' Он не спеша растерся  полотенцем,
побрился - очень  аккуратно. Есть  совершенно не хотелось, как обычно  перед
дальней дорогой.  Сергей вошел в крохотную кухоньку -  отец и мать сидели по
обе стороны стола, не разговаривая. "Я договорился  с Людмилой  встретить их
на 'Московской', поэтому выйду в восемь..." Отец и мать посмотрели друг
     на друга,  потом отец сказал : "Понятно! Мы приедем  сразу в аэропорт!"
"Может,  поедем  вместе  ?" Мать нерешительно  взглянула  на  отца,  и  отец
легонько толкнул Сергея  в плечо :  "Давай! Иди - тебе нельзя опаздывать! Мы
соберемся и  приедем."  Мать быстро  протерла  глаза. Сергей, чуть помедлив,
вышел из кухни.

     Наверное,  секундная  стрелка не  описала и трех кругов,  когда  Сергей
торопливо  шел  на угол  покидаемой им  навсегда  улицы  Димитрова.  Идя  по
тропинке,  как раз по диагонали от пятиэтажки, когда бывшей  последним домом
на самом краю города, к арке  в  кирпичном длинном доме, загородившем улицу,
Сергей обернулся на миг и увидел в крайнем левом окне, на кухне, две фигуры,
но в этот раз они не махали ему. Сергей почти помчался бегом.

     Еще через две минуты  он мчался в  частнике по Будапештской. Вон снова,
за поликлиникой мелькнул длинный дом, стоявший торцом к улице, потом еще
     раз развернулся лентой, когда машина стояла у  светофора перед торговым
центром,  'ТЦ', тоже  когда-то самым  южным  в городе,  и пропал  за другими
домами...

     За бесконечные оставшиеся двадцати минут  до встречи  Сергей издергался
настолько, что ему  захотелось закурить. Едва  он  дрожащими пальцами достал
сигарету из купленной у бабки пачки, как
     из открывшейся  двери  осадившей  рядом с  ним машины засверкали  глаза
Мити. Сергей  смял  сигарету, потом швырнул всю пачку на тротуар и торопливо
полез в переднюю дверь такси. "Привет,
     папа  !" - в  самое  его ухо сказал сын. Сергей  обернулся - на  заднем
сиденье  вбились  все  трое -  жена,  сын  и  дочь  Дарья,  вытянувшаяся,  с
раскудрявившимися  волосами и ямочками на щеках. "Привет, папа !" - это дочь
: "Скажи этому, чтобы отдал мою  гелиевую  ручку!" "Я  как  будто никуда  не
уезжал !" - захохотал Сергей, посмотрев на жену. Жена  хмурилась, улыбалась,
опять хмурилась  : "Как два  придурка... " "...Ничего, недолго уже... " Жена
всхлипнула, Сергей отвернулся и еще раз проверил документы.

     Над шоссе  повисли Пулковские высоты. Машина летела, обгоняя поток и на
лихом вираже влетела
     под указатель -  'Пулково - 1.  Международный аэропорт.'  Казалось, что
машина стояла  на  месте, а  серо-коричневое здание  летело  навстречу ей. И
вдруг здание,  вместо того чтобы  накрыть их, развернулось и застыло справа.
Двери сзади  с  треском распахнулись.  Сергей расплачивался  с  водителем  и
чувствовал  присутствие  жены. "...Удачи  вам!" - пожелал  шофер.  В зеркало
Сергей увидел,  что  жена  украдкой  вытерла глаза.  Потом  шмыгнула  носом.
"Спасибо!"  - Сергей мельком глянул на таксиста,  вышел  и подал жене  руку.
Людмила  тотчас же отняла ее, как  выбралась наружу.  Митя  сначала  пошел с
Сергеем, потом нерешительно пристроился к матери и взял ее под руку.

     Людмила с Дашей  сели, а Сергей с Митей принялись заполнять декларацию.
Точнее, писал Сергей, а сын мешал. Закончив писать, Сергей  еще раз проверил
паспорта - вот визы, вот его 'грин-карта'... Что же еще ?..  Позвонить Ирине
-  у них,  теперь уже  дома , час ночи...  Сергей направился  к  телефонам и
увидел входивших в зал
     ожидания  родителей.  Он подбежал  к ним  : "Мои вон  там,  а я  отойду
позвонить! Мигом!" Отец молча наклонил голову, и родители пошли к детям
     и его бывшей жене, рядышком, как два старичка,
     так, как они никогда раньше не ходили. ...Код страны - один, area-код -
двести семнадцать,  телефон... гудок, другой...'Hello, Irina here...'  Голос
Сергея задрожал. "...Родной...Я так уже  заждалась..." "...Мы в аэропорту...
В Петербурге! В JFK будем в три часа..." "...Да, да ! Прилетайте скорее..."

     Все  они сидели  на  двух  скамейках  -  Людмила с  детьми и  Сергей  с
родителями,  отдельно.  Сергей  смотрел  на Митю,  на  жену,  на  дочь.  Как
по-разному они вели себя. Митя то прислонялся к
     своей  матери,  то толкал за ее спиной сестру.  Даша,  когда надоедало,
отмахивалась :  "Уйди, дурак !" После чего  жена дергала Митю,  дед  начинал
всех успокаивать. Наконец, Сергей встал - до посадки оставалось полтора часа
- подхватил, такую легкую для дальней дороги, сумку и тяжело пошел к стойке.
Остальные тоже поднялись.

     Мать  обняла Сергея и  замерла,  сжав  его руками.  Потом отец прижался
своим лицом к  его лицу, и  Сергей  неожиданно  почувствовал,  что щека  его
повлажнела. Потом Сергей обнимал  и целовал остающуюся Дашу.  Дочь вытерпела
все объятия и заметила : "Папа,  я собираюсь  в гости  на Рождество!" Сергей
кивнул  ей и подошел к  своей жене. Они  стояли, глядя  друг на  друга, и  у
Сергея внутри боролись желания - страстно  обнять ее  или только  кивнуть на
прощание. В  конце концов они легонько прикоснулись друг к другу, как старые
друзья, у которых это не последнее расставание.

     Сергей взял Митю  за руку  и, окаменев внутри,  пошел с  ним  к  стойке
контроля. Вдруг жена, как
     безумная, схватила сына и застыла. Потом мать  тоже стала  гладить Митю
по  голове  :  "...Котусь...мой...  "  Она  давилась  слезами,  стирала  их,
прижималась к внуку.  Потом надолго в последний раз остановила Сергея, будто
боясь упасть,  когда он отойдет... Уже пройдя контроль, Сергей  обернулся  -
родители,  внезапно ставшие  маленькими  и  жалкими,  стояли вплотную друг к
другу, жена -  чуть поодаль,  держа  под руку бесстрастную  на вид  Дашу.  У
Сергея задергалось лицо, он только  кивнул головой и отошел в закуток, чтобы
не было видно его слез...

     ...Сын теребил его за рукав : "Папа, купи..." Сергей не поворачивался и
стискивал  дергавшийся  рот...  Через  полчаса  они  вдвоем  направились  по
длинному  проходу к самолету, Митя,  по своему обыкновению,  тянул  его руку
всей своей  тяжестью, а Сергей  украдкой нашел остававшиеся крохотные четыре
фигурки...  Они мелькнули  на  мгновение  - то,  которое  требовалось, чтобы
пересечь зал ожидания и войти в коридор...

     ...JFK, паспортный контроль for Immigrants, от стойки -  опять  коридор
до ограды, где толпятся встречающие... Сергей даже не разыскал  из множества
лиц  -  он  сразу увидел  только одни, среди всех,  единственные  на  свете,
зеленые глаза... И еще через мгновение они попали в объятия друг друга...

     ...  Сын  спал  рядом в кресле, с надетыми наушниками, и изредка дергал
ногой. А Сергей переживал то, что, он знал точно, случится через четыре часа
:  Митя, конечно,  запросит Macdonalds, Сергей уже совсем сдастся, но  Ирина
грозно взглянет на  них обоих - 'Шшас !' и решительно направится к парковке,
слегка склонив  голову к плечу...  Потом они поедут к 695-й  через Wimington
bridge. Оттуда - к родной 95-й,
     а  по ней понесутся,  но уже  не  на  север, в New England,  а в другую
сторону, через весь Нью-Йорк, и потом на юг - к дому, в который возвращаются
после многолетнего отсутствия и в котором всегда ждут...


     Конец





Last-modified: Tue, 13 Mar 2001 20:25:13 GMT

Оцените этот текст: