, вали сюда! Митя обернулся на зов и, узнав нас, весело подбeжал. Это был высокiй крeпкiй мальчик с некрасивым, но смeлым и открытым лицом. Густая шапка растрепанных черных волос покрывала его голову. На нем была одeта старая военная гимнастерка с разноцвeтными заплатками, полуистлeвшая от времени, и сeрые штаны с бахромой внизу. -- Здорово, Митя, -- ласково сказал учитель. -- Ну, как живешь? А гдe-ж твоя медаль? -- Как же! Буду я ее все время носить! -- серьезно отвeтил он. -- Еще потеряешь... -- Ну, а гдe-ж она? Мальчик замялся. -- Да я ее спрятал. -- Буде врать-то, Митька, -- с дружеской насмeшкой ввернул один из его товарищей. -- Что это ты, как красная дeвица, штучки строишь? Знаете, Владимiр Ваныч, он свою медаль-то в рубаху зашил. -- Ну, а тебe-то какое дeло, баба болтливая? -- заворчал на него Митька, чтобы скрыть свое смущенiе. Владимiр Иванович засмeялся. -- Ничего, Митя! А развe въ рубахe сохраннeе? -- А как же? Конечно! Медаль-то завсегда при мнe. -- А ночью? -- спросил я. -- Ночью? -- удивился вопросу Митька. -- Ну и ночью ясно, тоже. А как же иначе? -- Постой-ка. Рубашку-то ты снимаешь на ночь? -- объяснил я свой вопрос. 106 -- Снимать? А спать-то в чем? -- А в бeльe? -- Эва, бeлье! -- невесело усмeхнулся Митька. -- Мы забыли, как оно, бeлье-то, выглядит, да с чeм его eдят... Мы вeдь, как елки: зимой и лeтом все одним цвeтом. У меня, кромe как одна эта рубаха -- ничего больше и нeт... Обыкновенная исторiя... Площадка гудeла криками и смeхом. Подзадориванiя и замeчанiя неслись со всeх сторон. Игра становилась все оживленнeе. Могучiй импульс игры владeл всeми: и участниками, и зрителями. Эти ребята, дни которых проходили в тюрьмах, на базарах, под заборами, в канализацiонных трубах, на улицах, под вагонами, в воровствe, картежной игрe, пьянствe -- всe эти ребята сбросили теперь личину своей преждевременной троттуарной зрeлости и превратились в смeющихся играющих дeтей... Я стоял с Митей у края площадки и с интересом смотрeл на его живое лицо, на котором тeнями смeнялись чувства зрителя -- одобренiе и насмeшка, восторг и досада... -- Слушай, Митя, -- спросил я. -- Как это ты попал сюда? Он не сразу понял вопрос и недоумeвающе посмотри на меня. -- Куда это? -- Да, вот, сюда, в дeтдом. -- Сюда-то? Да с тюрьмы, -- просто отвeтил он. -- Ну, а в тюрьму? -- В тюрьму? -- медленно переспросил мальчик, лицо его помрачнeло. -- Длинно говорить. Да и вам зачeм? -- и его глаза пытливо заглянули в мои. Видимо, он прочел в них не одно любопытство, ибо болeе довeрчиво продолжал: -- Да что-ж -- дeло обычное... Папка-то у меня -- старый рабочiй, слесарь. Так с год назад его мобилизнули в деревню. Как это... ну, кампанiю какую-то, что ли, 107 проводить... Уж я и не знаю точно... Ну, а там как раз возстанiе было. Крестьяне взбунтовали, что-ли... Словом, видно, убили там его, папку-то моего. Пропал... -- Мальчик промолчал нeсколько секунд. -- Жалко было. Хорошiй он был. Не бил никогда. Ладно жили... -- Ну, а послe житуха-то у нас совсeм плохая пошла. Мамка-то у меня больная, а братишка совсeм еще маленькiй... Хлeба не было. Перемогались мы сперва как-то, а потом совсeм застопорили. Ну, а я -- как старшiй дома был. Должон же я был что сдeлать? -- вопросительно сказал Митя, и что-то рeшительное и смeлое прозвучало в его голосe. -- Что-ж, так и подыхать мамкe, да Ванькe с голоду? Нeт уж! Ну, значит, и пошел я воровать... Что-ж было иначе дeлать?.. Да, вот, еще молодой был, не умeл. На первом же дeлe и засыпался...5 Привели меня в милицiю, пустили юшку6 с лица и в тюрьму. Мeсяца два сидeл я вмeстe с ворами. Они меня всему научили... Ну, думаю, вот, теперь выйду на волю -- теперь уж Ванька, да матка не пропадут! Я их сумeю прокормить! Ученый уже... Выпустили меня, значит, из тюрьмы, да в дeтдом и загнали. Не этот, а там, у вокзала, другой... Как первая ночь, так я, ясно, и смылся. Из окна на крышу, да по водосточной трубe... Дeло плевое. Послe тюремной голодухи был я легкiй, как шкилет... Бeгу, я, значит, домой полным ходом, ног под собой не слышу, хочу скорeе мамку повидать. Подбeгаю к нашему домику, гляжу -- Боже-ж ты мой! -- а там окна досками забиты. Что такое? Я в дом -- дверь закрыта. Стучал, стучал -- никого. Я -- к сосeдям -- хорошiе люди были. А тe: давно говорят, Митенька, твоих-то на погост свезли... С голодухи померли... 5 Попался. 6 Кровь. Голос мальчика прервался, и его загорeлое лицо передернулось. -- А потом, что-ж разсказывать-то? -- тихо закончил он. -- Опять на улицу, да на воровство. Из тюрьмы в тюрьму. Оттуда в какой-нибудь дeтдом заберут. Убeжишь, конечно, засыпешься опять, и опять та же волынка начинается. Уж такая, значит, планида... 108 -- А отсюда не убeжал? -- Хотeл было спервоначалу -- для нас вeдь это дeло привычное: удрать-то. Да, вот, Владим Ваныч со своими ребятами понравились мнe. Хорошiе, душевные люди. Да тут еще, вот, медаль эту заслужил на пожарe. Как-то теперь уж и не тянет на улицу... -- Ну, а если скауты уйдут из дeтдома? -- Уйдут? -- Глаза Мити с подозрeнiем поднялись на меня. -- С чего им уходить-то? -- Мало-ли что может случиться! Лицо мальчика вдруг вспыхнуло раздраженiем. -- А, может, тот хрeн комсомольскiй нажаловался? С него, сукина сына, это станется. Вишь, вздумал нас обхаживать! Наша власть, мол, родная, заботливая. Небось, -- злобно вырвалось у него, -- как моя мамка с голоду помирала, так никто не помог!.. А теперь -- "заботливая"... Как-же!.. Нeт уж... Если Владим Ваныч уйдет, то я и часу здeсь не пробуду. Чорт с ними... Но если я узнаю чатаоа` про этого комсомольца, да что это его дeло, -- с холодной угрозой сказал Митя, -- будет он у меня бeдненькiй... Я ему за все отплачу... -------- Это вам не носорог!.. Африканская Уганда Когда я вспоминаю прошедшiе годы и всe тe случаи и приключенiя, которыми судьба щедрой рукой расцвeтила мой жизненный путь, я невольно улыбаюсь. Вeдь -- описать их -- не повeрят. Скажут -- "это невeроятно. Это похоже на дешевый бульварный фантастическiй роман, из котораго выдернута романтика любовных сцен"... Ладно... Я понимаю это и не пытаюсь здeсь описывать всeх моих "совeтских приключенiй". Обстановка, в которой я жил всe эти годы, бывает раз в нeсколько столeтiй. И человeку, волей судеб избавленному от хаоса и бурь, лавиной кипящих в такую эпоху, никогда не понять возможности самых невeроятных ситуацiй. Если, Бог даст, мнe суждено сдeлаться... гм... гм ... 109 знаменитым писателем, бiографiя котораго будет интересовать мiр, -- тогда уж я опишу полностью, без сокращенiй, весь тот пестрый и неправдоподобный фильм, который промелькнул на моем жизненном экранe в эти незабываемые годы... Хорошо это было старому славному президенту Roosevelt'y описывать свои охотничьи приключенiя гдe-нибудь в дебрях тропической Африки, в Угандe. Одно удовольствiе, ей Богу!.. Вот, летит это на него с опущенной, готовой для сокрушительнаго удара головой громадный носорог... Страшный момент! Сердце читателя замирает... Еще секунда и... Но в руках хладнокровнаго президента слоновый штуцер, провeренный и смертоносный... и... happy end. И голова носорога теперь улыбается (поскольку это вообще для носорога возможно) в залe Бeлаго Дома... Но даже если бы, паче чаянiя, этот end был бы unhappy, то (да простит мнe память большого человeка) смерть в диких джунглях от рога достойнаго противника, боровшагося на почти равных правах -- (сила и рог, против смeлости и пули) -- не так уж и обидна. Но погибнуть в подвалe ЧК от руки пьянаго палача, идти вниз по ступенькам с замирающим сердцем, ожидая послeдняго неслышнаго удара пули в затылок, умереть, не чувствуя вины, беззвeстно погибнуть на зарe жизни... Б-р-р-р... Это менeе поэтично и много хуже охоты на Угандe... Одесская Уганда Разскажу вам мимоходом, как выкручивался я (без штуцера), когда в Одессe глаз ЧК (голова носорога) был совсeм рядом. Как-то на работe по разборкe автомобильных кладбищ я стал замeчать какое-то необычное вниманiе к себe каких-то подозрительных людей. А такая внезапная любовь и дружба чужих людей в совeтской жизни всегда наводит на нeкоторыя непрiятныя размышленiя. 110 Даже и в тe годы у меня начало вырабатываться этакое чутье, "совeтскiй глаз и нюх", который позволяет безошибочно опредeлять в окружающем все, что пахнет приближенiем милаго рога -- сердечнаго дружка -- ЧК. И вот эта непрошенная любовь запахла чeм-то нехорошим... Нужно было, не ожидая удара, уйти в сторону, ибо ВЧК, как и носорог, в тe времена была свирeпа, но немного слeпа. Уйдя во`-время с ея дороги, можно было избeжать ея любви и гнeва... Словом, я рeшил немедленно бросить работу на заводe и стал искать себe новых пастбищ для прокормленiя. Восьмипудовый спаситель Как-то иду я по улицe и догоняю какую-то шкапообразную могучую фигуру, медленно шествующую среди кучки почтительно выпучивших глаза мальчуганов. "Словно линкор среди экскорта эсминцев", мелькнуло у меня шутливое сравненiе. Но вот шкаф повернул голову, и рыжiе топорчащiеся усы направились в мою сторону... -- Ба... Максимыч!.. Дeйствительно, это был "сам" Иван Максимыч Поддубный, краса и гордость русскаго спорта, троекратный чемпiон мiра, страшный казак-борец, когда-то кумир парижской толпы... -- Иван Максимыч! Каким вeтром занесло вас сюда? -- А... а... Это ты, Борис? Здравствуй, здравствуй... Какими вeтрами спрашиваешь? Да этими проклятыми, совeтскими, что-б им ни дна, ни покрышки не было... Толстое лицо Максимыча было мрачно. -- Да что случилось, Иван Максимыч? -- Случилось, случилось, -- проворчал гигант. -- На улицу на старости лeт выкинули. Вот что случилось... Буржуя тоже нашли, врага... И домик, и клочек земли отобрали, сукины дeти... Сколько лeт деньгу копил. Вот, думаю, хоть старость-то спокойно проживу. Довольно старику по мiру eздить, лопатки гранить, ковры в цирках протирать... Да нeт, вишь... Буржуй, помeщик, кровопивец, враг трудового народу. Всяко обозвали... А хиба-ж я сам не хрестьянин, казак?.. "Катись, говорят, старый хрeн, к чортовой матери"... Ну, и выгнали... 111 -- Ну, а здeсь в Одессe-то вы как очутились? -- Да, вот, думаю чемпiонат соорудить. Надо-ж чeм-то жить... -- Слушайте, Иван Максимыч, спаситель мой возьмите меня к себe в чемпiонат! Максимыч удивленно покосился на меня. -- Тебя? Так ты же-ж интеллигент! Хоть ты парень здоровый и к борьбe подходящiй, да развe-ж ты захочешь циркачем стать?.. Я превращаюсь в австралiйца Через 2 недeли на тумбах для афиш висeли громадные плакаты: "Настоящiй международный чемпiонат французской борьбы" и особо жирными буквами, как особая приманка (послe имени Поддубнаго, конечно): "Впервые в Россiи выступает чемпiон Австралiи, Боб Кальве, проeздом из Сиднея в Москву". Так, с помощью Максимыча я превратился в "чемпiона Австралiи" (да простят мнe это жульничество настоящiе чемпiоны настоящей Австралiи). В своем американском пальто, скаутской шляпe, золотых очках, я с важным и надменным видом появлялся в театрe и с успeхом изображал знатнаго иностранца, владeющаго толлько "австралiйским языком". Для переговоров со мной из публики вызвали переводчика (в Одессe, портовом городe, многiе владeли англiйским языком), и вся эта процедура переговоров с человeком, который, как комета, явился сюда из чудесной дали и скоро безслeдно растает за границей нашего маленькаго задавленнаго мiрка, -- чрезвычайно интриговала зрителей. Почти 2 мeсяца играл я роль австралiйца, успeшно избeгая щупальцев ЧК и не возбуждая ничьих подозрeнiй, но все же, в концe концов, ошибся... Что-ж дeлать -- "конь о четырех ногах и то спотыкается"... На рингe Горячая, помню, была схватка! Сошлись почти равныя силы, подстегнутыя самолюбiем и жаждой побeды. 112 Мой противник, "Чемпiон мiра легкаго вeса" Канеп, допустил недавно в отношенiи меня нетоварищескую выходку, и свeдeнiя о нашей стычкe неуловимыми путями проникли в среду любителей борьбы. В афишах громадными буквами стояло: "Реванш Канеп--Кальве", и в тот день зал был полон. И когда, в результатe напряженной борьбы, на 49 минутe, поддалась под моим нажимом живая арка тeла моего противника, рeзко прозвучал свисток арбитра и под грохот апплодисментов я, пошатываясь, направился за кулисы, грузная лапа Максимыча восторженно шлепнула меня по спинe: -- Вот эта да... Молодец, Боб. Поздравляю. Tour de hanche, что надо. Ей Богу, здорово!.. Я взглянул в его добродушную физiономiю с торчащими усами и... забыл, что я австралiец и что кругом меня любопытныя уши. -- Спасибо, Максимыч, на добром словe, -- отвeтил я на чистeйшем русском дiалектe. -- Ваша похвала -- высокая марка! Спасибо... Тайна моего "австралiйскаго происхожденiя" была выдана. Эта оплошность стоила мнe лишняго ареста, к счастью, закончившагося только нeсколькими часами тревоги... "Не зeвай", сказано в Писанiи... Из австралiйца я превращаюсь в американца В хроникe мeстной газеты появились строчки: "В Одессу прieхал представитель американской организацiи помощи русским голодающим. В ближайшее время предполагается открытiе спецiальных учрежденiй"... Я прочел эту замeтку с живeйшим интересом. Как раз недавно я вернулся с поeздки с групной борцов по селам Украины, но привезенные мной запасы продовольствiя уже изсякали. Нужно было думать, "крутить голову", как говорят в Одессe, над дальнeйшими перспективами. На слeдующiй день, отдeтый в лучшее платье, какое 113 только я смог достать у сосeдей, я важно входил в подъeзд гостильницы. -- Вам куда, товарищ? -- с подозрeнiем глядя на меня, спросил какой-то субъект, явно чекист<с>каго вида, дежурившiй в вестибюлe. -- У меня дeло к Mr. Nobody! -- отвeтил я по англiйски с наивозможнeйшей небрежностью и с самым американским акцентом, который только мнe удалось съимпровизировать. -- Нельзя, товарищ! Возьмите пропуск в ГПУ! -- рeшительно по русски заявил чекист. -- Я не понимаю ваших дурацких правил, -- по-прежнему по англiйски, но уже раздраженным тоном отвeтил я, продолжая двигаться вперед. Чекист заслонил мнe дорогу. -- Сказано, нельзя. Значит, нельзя. Мнe без пропуска не ведено пущать. Тогда я инсценировал вспышку бeшенства. Лицо у меня исказилось. Из кармана я выхватил приготовленную книжечку в новом переплетe, похожем на иностранный паспорт, и, махая им перед носом растерявшагося чекиста и фыркая ему в лицо, кричал: -- Что вы тут мнe говорите! Я американец. Видите? Чорт бы драл ваши дурацкiя правила. Американец, понимаете, американец! Слово "американец" вмeстe с переплетом книжки и моим напором ошеломили моего цербера. Он невольно посторонился, и я шагнул вперед. Когда я собирался постучать в двери комнаты, занятой американцем, оттуда стремительно вышел высокiй человeк, чисто выбритый, с розовыми щеками и спокойными властными глазами. Весь облик этого человeка говорил, что это не липовый австралiец моего типа, а настоящiй иностранец. -- Вы -- M-r Hynes? -- спросил я. -- Да. В чем дeло? -- быстро отвeтил высокiй человeк. -- Я слыхал, что здeсь, в Одессe будет отдeленiе АРА. Хотeл бы предложить свои услуги в качествe сотрудника. 114 Быстрые глаза американца скользнули по моей фигурe и лицу. -- А кто вы такой? -- Я начальник русских скаутов и борец. -- Ладно, -- коротко сказал он. -- Koblenz, -- повернулся он к низенькому человeчку, появившемуся за ним. -- Запишите... Фея-спасительница Через 2 недeли я получил письмо со штампом American Relief Administration. "Мистер Солоневич приглашается зайти в контору, Пушкинская 37, к 12 часам дня." Ровно в 12 часов я был в конторe, а еще через 5 минут -- сотрудником АРА. Исторiя уже достаточно освeтила громадную роль ARA в спасенiи миллiонов русских людей от голодной смерти. Общественное мнeнiе великаго народа не осталось равнодушным к страданiям и гибели человeческих существ. Перед ужасами голода на заднiй план отошли политическiя причины бeдствiя. Пусть неизмeримо виновна совeтская власть в разрухe и неурожаe, но мысль о десятках миллiонов умирающих людей всколыхнула лучшiя чувства других миллiонов, живших в иных условiях на другой половинe земного шара... Люди послe безсмысленных ужасов мiровой бойни на миг вспомнили, что они братья... И помощь пришла. Нам, жившим в городe, гдe мертвецы валялись на улицах и о трагической судьбe многих семей узнавали только тогда, когда зловонiе от трупов достигало сосeдних квартир, нам -- молнiеносное развертыванiе громадной работы, широкая благотворительность, помощь дeтям и больным -- все это казалось подлинным чудом, появленiем феи-спасительницы на краю пропасти... И имя АРА русскiй народ всегда будет вспоминать с глубоким благоговeнiем и благодарностью... 115 Самопомощь Дeятельность АРА все расширялась. Один за одним приходили из-за океана большiе пароходы с драгоцeнным продовольствiем, и наши склады и конторы жили кипучей жизнью. Для нас это не была только "служба". В условiях совeтской жизни -- это была дeятельность, доставлявшая моральное удовлетворенiе, и каждый из "арiйцев" вкладывал в работу всю свою энергiю. С помощью сына Молчанова, Али, удалось из скаутов и соколов сорганизовать спецiальную артель по перевозкe посылок на дом, и в конторах разом до нуля упало воровство и пропажа чудесно прибывающих продуктов. Потом, учтя, что совeтская оффицiальная почта доставляет извeщенiя о прибытiи посылок получателям только через нeсколько дней, мы создали свою скаут-почту на велосипедах. Ребята отдались своей работe с энтузiазмом. Развозя эти извeщенiя АРА во всe уголки города, они имeли возможность непосредственно сталкиваться с вопiющей нуждой и сигнализировать о ней. Появленiе велосипедиста с повeсткой о полученiи почти всегда являлось спасенiем от голода. И часто скауты, с трудом найдя требуемый адрес, заставали там умирающих от голода людей. Не раз бывали трагическiе случаи, когда радостное извeщенiе уже опаздывало. В квартирe лежали мертвецы... Исполняя директиву АРА, скауты напрягали всe свои "слeдопытскiя" наклонности в отысканiи умирающих от голода людей и рапортовали об этом директору. И какое было торжество, когда они могли сообщить погибающим людям о неожиданной помощи! Как радостно было работать и знать, что этот неустанный труд несет с собой помощь и поддержку несчастным! И скауты были вeрными помощниками феe-спасительницe -- АРА... 116 Нeчто "характерное" -- Алло, мистер Солоневич. Будьте добры, покажите нашим ребятам город. Они только что прибыли на миноносцe и хотят проeхать посмотрeть что-нибудь. Низенькiй, минiатюрный американец Гаррис глядит на меня умоляюще. -- Сами понимаете -- гости. А я занят дьявольски... Уж, пожалуйста... На Пушкинской улицe у входа в контору АРА стоит большой Ролл-Ройс. Около него четверо американских морских офицеров -- высоких, широкоплечих, румяных, чисто выбритых... От них несет духами и запахом хорошаго коньяка. За рулем машины мой хорошiй прiятель, отчаянная голова, Скрипкин. Он, знаю, прокатит на славу.. -- Так что-ж вам, господа, показать? -- Да что-нибудь экстраординарное... -- небрежно растягивает слова капитан, вынимая золотой портсигар. -- Что-нибудь характерное для вашей совeтской страны... Что для него, этого капитана, -- наша страна, наши бeдствiя, наш голод и смерти? Он здeсь проeздом. Турист, который хочет видeть "самое характерное". Злобная мысль мелькает у меня. Ладно!... Я усаживаюсь вмeстe с шоффером. -- Ну, Скрипкин, -- газуй, брат, на кладбище... Туда, с задняго хода!.. Скрипкин сперва недоумeвающе смотрит на меня, а потом злорадно ухмыляется. -- Вот это да... Для протрезвленiя буржуйских мозгов? Это дeло!.. На дворe градуса два мороза. Стекла машины запотeли. Впрочем, офицеры и не смотрят на мелькающiя картины... Умeло и точно проeзжает машина на узеньким тропинкам. Послeднiй мягкiй толчок. Я раскрываю дверцы. -- Пожалуйста, господа! sol22.jpg "ИЗДЕРЖКИ РЕВОЛЮЦIИ" Из архива Foto UdSSR (Nibelungen Verlag) Перед нами безформенная груда сотен человeческих тeл, сложенных чeм-то вродe штабелей. Обнаженные 117 118 трупы покрыты тонким слоем снeга, раскиданные воронами и собаками. Желтыя и синiя руки и ноги высовываются из кучи во всe стороны. Ближе к нам из под снeга каким-то жестом отчаянiя и проклятья торчит темная рука с судорожно растопыренными пальцами... Американцы неподвижно глядят на эту страшную картину, и румянец их щек блeднeет. Нeсколько секунд всe молчат. Потом капитан рeзко поворачивается, и всe так же молча усаживаются в машину. -- Теперь куда? -- спрашиваю я. -- В порт, -- коротко командует капитан. Молча мы eдем в порт. Там офицеры, как-то не поднимая глаз, молчаливо прощаются и eдут на катерe на корабль. Через нeсколько часов миноносец снимается с якоря. -------- Удар Как дeло измeны, как совeсти рана Осенняя ночка темна... Темнeе той ночки встает из тумана Видeнiем мрачным -- тюрьма... Однажды лeтом... Незамeтно, но все крeпче запутывались тенета ЧК около меня, и ея тяжелая лапа уже поднималась для удара. Долго и успeшно выскальзывал я из ея сжимающих пальцев, но вот, наконец, пришел момент и ея торжества. Однажды, поздней весной 1922 г., в разгар кипучей работы, когда я просматривал кипу принесенных документов, меня кто-то окликнул по имени из-за барьера. Я поднял голову. Острые глаза незнакомаго человeка пристально оглядывали меня. Незнакомец был прилично одeт и, видимо, сильно взволнован. -- Это вы, т. Солоневич? -- Я. -- Знаете -- я только что с Малаго переулка, -- возбужденно сказал он. -- Там пожар!.. Ваша квартира дотла сгорeла... 119 -- Неужели? -- вскочил я и вдруг вспомнил, что Юрчик оставался дома один. И брат, и его жена, и я -- всe мы трое ушли на работу, оставив дома маленькаго мальчика одного. Совeтская жизнь безпощадна... -- А что с моим племянником случилось -- не знаете? Незнакомец чуть-чуть растерялся, словно этот вопрос застал его врасплох. -- С племянником? -- Он на секунду замялся. -- Его успeли к сосeдям взять... Идите же скорeе туда!.. По совeсти говоря, я ни на миг не усумнился в правдивости сообщенных мнe извeстiй. Мало ли что, дeйствительно, могло случиться? Я нерeшительно оглядeл пачку бумаг, нетерпeливую очередь получающих посылки, их истомленныя и радостныя лица и отвeтил: -- Ну, большое спасибо, товарищ, за сообщенiе. Я приду немного позже, послe конца работы. Незнакомец рeзко повернулся и ушел, но мнe показалось, что на его лицe промелькнуло выраженiе досады. Привычка свыше нам дана... Сидeвшая рядом со мной машинистка испуганными глазами смотрeла на меня. -- Почему же вы не бeжите домой? Я еще раз посмотрeл на столпившихся у барьера людей, на лихорадочную работу наших рабочих и пожал плечами. -- Да зачeм? -- Может быть, что-нибудь еще спасете... Да и Юрчик ваш... -- Эх, Тамара Ивановна... Что у меня там спасать-то? Все мое имущество и вы одной рукой подняли бы... А Юрчик вeдь спасен и так. И брат уже там. Дeвушка нервно повела плечами и пыталась барабанить на машинкe дальше. Потом она не выдержала. -- Деревянный вы какой-то, Борис Лукьяныч! -- нервно воскликнула она. Очевидно, ей, дeвушкe на зарe возмужалости, непривычны были такiя "сильныя ощущенiя". Свeдeнiями 120 о пожарe она была выбита из колеи, -- взволнована и потрясена. Я казался ей безчувственным и нелeпым... И ея взгляд был полон невысказаннаго обвиненiя. -- Ну, почему же деревянный? -- мягко отвeтил я. -- Что-ж -- так, вот, сорваться, бросить работу, сдeлать заминку в выдачe посылок, прибeжать на мeсто пожара, увидeть здоровехонькаго мальчика и ходить, да охать около всего этого?.. Так, что ли? Дeвушка немного смутилась. -- Все-таки, на вашем мeстe я бы... -- Все это, милая Тамара, -- нервы... Не бывали вы, видно, в перепалках... А что все сгорeло -- развe мнe в первый раз все терять?.. Мы оба наклонились к своей работe. Через нeсколько минут дeвушка тихо спросила: -- А как же вы теперь будете без... без всего? -- Ну, вот еще... Не пропадем!.. -- Если... если нужна будет помощь -- не забудьте про меня. "Пожалуйте бриться" Часа через два, закончив работу, с группой "арiйцев" я вышел из конторы. Когда простившись с товарищами, я скорым шагом свернул в переулок, сзади меня вдруг раздался голос: -- Эй, гражданин! Одну минуту! Я с удивленiем обернулся. Двое каких-то незнакомых людей в военных шинелях, но без военных фуражек спeшили ко мнe. Помню, что мнe сразу бросилось в глаза, что правыя руки обоих были опущены в карманы. Подойдя ко мнe, один из них остановился в нeскольких шагах и медленно сказал, не спуская глаз с моих рук. -- Тов. Солоневич! Вы арестованы! О, эта "милая" знакомая фраза! Сколько раз звучала она в моих ушах! Я оглянулся, надeясь, что мои товарищи по АРА еще гдe-нибудь недалеко и через них можно будет дать знать домой об моем арестe, но с другой ст<о>роны уже стоял со злорадной усмeшкой тот человeк, который недавно сообщил мнe вeсть о пожарe. 121 Я теперь понял, что значил разговор о пожарe. Чекистам просто нужно было поскорeй выманить меня на улицу, ибо в АРА они не рeшались "оперировать"... -- Кто вы такiе? -- Мы агенты ВЧК. -- А ордер на арест у вас есть? -- Вот наши ордера, -- насмeшливо улыбнулся один из агентов, вытаскивая из кармана револьвер. -- Идите вперед. Шаг в сторону -- будем стрeлять. Так, под наведенными стволами трех револьверов, я торжественно прослeдовал в тюрьму ЧК. Звякнула рeшетка тюремных ворот, и я был пойман. На этот раз, кажется, крeпче прежняго... В подвалe Полутемный подвал с мокрыми заплeснeвeлыми стeнами. Вверху -- небольшое рeшетчатое окно. Цементный, холодный, как лед, и тоже постоянно мокрый пол. Послe ночи, проведенной без тюфяка и постели на этом полу, кажется, что не только все тeло, но даже и всe кости промерзли и хрупки, как лед. И кажется, что тeло никогда уже не сможет согрeться и перестать все время дрожать мелкой судорожной дрожью... Подвал набит до отказа. Кого нeт здeсь, в этом чекистском изоляторe? И старики, и юноши, почти дeти... Профессора и священники, рабочiе и интеллигенты, военные и воры, бандиты и крестьяне. Рeшетка и подвал уравняли всeх... Мы почти ежедневно слышим ночные выстрeлы во дворe, у гаража, и звуки этих выстрeлов спаивают нас в одну семью живых существ, загнанных в западню и забывших свою старую вражду или отчужденность. Перед угрозой смерти -- всe равны... Или -- или Насмeшливые глаза моего слeдователя спокойны. Он похож на кошку, наслаждающуюся видом загнанной жертвы. 122 -- Мы обвиняем вас, т. Солоневич, -- медленно и вeско говорит он, -- в организацiи бeлых боевых скаутских банд и подготовкe возстанiй на Дону и Кубани. -- Откуда у вас взялось такое дикое обвиненiе? -- Откуда? -- насмeшливо переспрашивает чекист, молодой человeк почти юноша, с худым издерганным лицом. -- Откуда? Это уж наше дeло. Мы васае знаем... -- Что это "все"? -- возмущаюсь я. -- Да уж будьте спокойны, -- язвительно улыбается слeдователь. -- Все знаем -- и ваше прошлое, и работу на Дону и Кубани и в Крыму, и связь с заграницей под видом муки... Все... Вы уж лучше сами по добру разскажите нам свои контр-революцiонные замыслы. Тогда мы, может быть, и смягчим вашу участь. А иначе... -- он дeлает длинную паузу и рeзко отрубает свистящим шепотом: -- вам грозит неминуемый разстрeл... Никаких фактических данных у слeдователя нeт... Я выясняю это очень скоро и категорически отрицаю и связь с заграницей, и связь с бeлыми офицерами, оставшимися в Россiи, и свою переписку с молодежью, и свои разговоры о политикe, и свою борьбу за независимыя спортивныя и скаутскiя организацiи, и противодeйствiе комсомолу и все то немногое, что реально мог пронюхать аппарат ЧК. Губы слeдователя растягиваются в презрительной усмeшкe. -- Отрицайте -- дeло ваше. От вашего отрицанiя нам -- ни холодно, ни жарко... Однако, -- значительно говорит чекист, пристально глядя на меня, -- вы могли бы ваеасаьамаа асаиалаьанао облегчить свое положенiе, если бы согласились нам помочь... -- В чем? -- В чем? -- Голос чекиста звучит все мягче. -- Видите ли, нам нужна нeкоторая информацiя по линiи работы АРА... "Так вот оно в чем дeло!" мелькает у меня в головe... -- Можете не продолжать, т. слeдователь. Я вполнe понимаю, что в государственном организмe нужны и шпiоны, и палачи, но эти обязанности не для меня. Лицо чекиста вспыхиватет, и он угражающе приподнимается. 123 -- Ax, так? Ну, хорошо же! В гаражe вы еще вспомните меня. Я не я буду, если я вас не разстрeляю. Встрeча В один из сiяющих ярким солнцем лeтних дней, когда даже в наш подвал проникала узенькая полоска солнечнаго свeта, когда откуда-то издали звучали трубы оркестров, дверь нашей камеры заскрипeла, пропуская фигуру испуганнаго юноши. Круглыми от ужаса глазами он оглядeл копошащуюся на полу массу сидящих и лежащих обитателей камеры, и по его лицу видно было, что он недалек от рыданiй. -- Ба, Костя! Это вы? Костя -- один из молодых соколов, вздрогнул и шагнул ко мнe. -- Борис Лукьянович... Это вы... вы? -- запинаясь, сказал он, внезапно просiяв облегченной улыбкой и, переступая через лежащих людей, заспeшил в мой угол... Губы его еще дрожали, но увидeв знакомое лицо, юноша ободрился. Я устроил его рядом с собой на половинкe своего плаща и спросил: -- За что это вас забрали, Костя? -- Да, ей Богу, не знаю, Борис Лукьяныч. Если за то, что мнe сказали в комендатурe, -- так даже смeшно повторить. Навeрное, за что-нибудь иное. -- А что вам в комендатурe сказали? -- Да видите ли, дядя Боб, сегодня революцiонный праздник, какой-то юбилей, что ли. Парады, конечно, оркестры, ну, и конечно, -- митинги. Ну, вот. На митингe как раз какой-то оратор говорил о ЧК -- как это он назвал ее... Да -- "карающiй меч пролетарiата", что ли. Кажется, так. Послe митинга мы и разговорились в кучкe молодежи. Потолковали о ВЧК -- как это она жестоко казнит всeх. Я и сказал, что это только временный террор. Он только теперь нужен, потому что гражданская война только что закончилась. А потом -- зачeм и казнить-то будет, когда все мирно пойдет? Ну, вот... -- Костя немного замялся. -- Ну, признаться, я назвал ЧК временным органом, который скоро отомрет. Вeдь вeрно 124 же, Борис Лукьяныч? Вeдь так же и во всeх политических учебниках пишут. -- Ну, ну... Пишут, Костя, много, да не всему вeрить-то нужно. Ну, а что дальше-то было? -- Я только отошел от группы, гдe спорил, а тут двое -- "пожалуйте, гражданин за нами"... -- "А вы кто?" спрашиваю. "Мы из ЧК". Тут я и обомлeл... -- А что вам в комендатурe сказали? -- Да смeшно повторить. Комендант спрашивает:, "Это вы, гражданин, назвали ЧК умирающим учрежденiем?" Я признаться растерялся и говорю по глупости: "Я." А тот расхохотался во все горло. "Ладно, говорит, мы покажем вам это уамаиараааюащаеае учрежденiе. Кто раньше умрет -- это мы еще посмотрим". И послали сюда. Вот и все. Я не мог удержаться от смeха. Костя посмотрeл на меня с упреком. Испуганное выраженiе еще не сошло с его лица. -- Простите, Костя. Дeйствительно, уж очень все это нелeпо. Но ничего, дружище, не бойтесь. Вeроятно, подержат вас немного здeсь для "учебы"... -- Да за что же, Борис Лукьянович? -- с отчанiем спросил юноша. -- За то, что совeтским книгам вeрите. Туман юношескаго идеализма Поздно вечером, прижавшись лежа друг к другу в полутемном углу подвала, мы разговорились. Костя разсказал мнe послeднiя новости города. Оказалось, что нажим на свободу молодежных организацiй усиливается с каждым днем. Сокол уже закрыт. Вмeсто него создан "Первый Государственный Спорт Клуб", и комиссаром туда назначен какой-то Майсурадзе, молодой, но заслуженный чекист. Та же участь постигла и прекрасный нeмецкiй спорт-клуб. Закрыто было и "Маккаби", которому еще раньше не без издeвки передали для спорт-клуба помeщенiе закрытой синагоги. Синагога, как спортивный зал, пустовала, и потом ее превратили в склад... 125 Плохiя новости были и в скаутской жизни. Ожиданiя Владимiра Ивановича сбылись: Комсомол запретил скаутам работу в прiютах. -- Ну, и как там теперь? -- Да паршиво... Ребята почти всe уже разбeжались. Завeдующая ихняя, помните, сeдая такая, -- разсказывал Костя, -- так ее тоже вышибли, за "чуждое происхожденiе". Какую-то щирую комсомолку назначили. Да развe-ж ей справиться? -- По дурацки все это вышло... И не поймешь сразу, для чего это все нужно... -- А того комсомольца, который там когда-то скандал устроил, так его на улицe с проломанной головой нашли. Кирпичем кто-то чебурахнул... Я вспомнил рeшительное и мрачное лицо Митьки и подумал: "Этот дeйствительно, не простит!"... Мы помолчали. Я оглядeл нашу камеру. Вверху, над дверями тускло горeла лампочка, а в окнe подвала на темно-синем фонe южнаго неба четким мрачным силуэтом вырисовывалась толстая рeшетка. Кругом нас десятки людей уже спали тяжелым сном. Скрючившись на цементном полу, прикрывшись пиджаками и куртками, они вздрагивали и что-то бормотали во снe. Вeроятно, им снились знакомыя картины домашней спокойной жизни, уюта, счастья и родной семьи. Как много радости дает сон бeдному заключенному!.. -- Да, попались мы с вами, Костя, -- вздохнул я. -- Придется узнать почем фунт лиха... Вляпались мы в передeлку... -- Ничего, дядя Боб, -- оптимистически возразил Костя. -- Это все пу