уры. Их лица омрачились. "Зачeм же вы набирали миллiоны дeтей в отряды, если не можете обезпечить им здоровой жизни? -- казалось, говорили эти нахмуренныя брови. -- Зачeм калeчить дeтей и физически, и нравственно?" Но развe можно в условiях совeтской дeйствительности задать такiе вопросы? -- Ну-с, товарищи, -- опять спросил предсeдатель. -- У кого есть опыт работы с дeтьми? Кто хочет высказаться? Было предложено много мeропрiятiй: и увеличенiе количества площадок и зал, организацiя курсов подготовки инструкторов, всякiя состязанiя и "спартакiады" и ряд других совeтов "по оздоровленiю пiонер-движенiя"... Но все это были полумeры. А критиковать Комсомол никому не хотeлось. Наживать себe врага в лицe Комсомола было небезопасно. Наконец, рeшил выступить я. 248 -- Мнe на своем вeку приходилось немало работать с дeтьми, и я давно уже присматриваюсь к работe пiонеров. Всe предложенныя мeры, по моему глубокому мнeнiю, не дадут нужных результатов. Дeло по существу в двух моментах 1) перегрузкe дeтей общественно-политической работой и 2) недостаток хорошо поставленной физкультурной работы. -- Так что-ж, по вашему, выкинуть, что-ль, политработу? -- враждебным тоном спросил комсомолец. -- Да не об выкидыванiи вопрос идет. А об том, чтобы в программe занятiй пiонеров на первое мeсто поставить укрeпленiе здоровья и дать опытных физкультурных работников. Вeдь всeм ясно, что на этом фронтe у вас прорыв. Если довели пiонеров до такого состоянiя и пришли к нам за совeтом, то, очевидно, нужно предпринимать какiя-то героическiя мeры по оздоровленiю работы среди дeтей. Докладчик был, видимо, начинен самыми боевыми возраженiями и хотeл спорить, но старый испытанный в словесных боях предсeдатель коротко сказал: -- В виду сложности вопроса, товарищи, предлагаю избрать комиссiю, в которой и проработать этот вопрос к слeдующему засeданiю... А то мы тут передеремся, а толку не будет. Дeло путанное. Точка. В комиссiю включили и меня. Изготовленiе "гвоздей" Послe конца засeданiя комсомолец догнал меня у выхода. -- Идем, что-ль, Солоневич, вмeстe? -- предложил он самым дружелюбным тоном. -- Идем. -- Что это ты, друг, наплел там на засeданiи про пiонеров? -- начал член ЦК, когда мы вышли на улицу. -- А что? -- Да развe мы можем, чудак человeк, найти знающих людей для всeх отрядов? -- снисходительно произнес комсомолец. -- Сейчас у нас пiонеров под 3.000.000. Скудова нам взять стольких руководов? 249 -- Так зачeм же набирать эти 3 миллiона, если вы не можете обслужить их? -- Как это зачeм? -- удивился мой спутник. -- Что-ж, так и оставлять молодое поколeнiе в тинe стараго быта, без коммунистическаго влiянiя? -- А школы? -- Что школы! -- презрительно махнул он рукой. -- Там всe старые дураки еще с мирнаго времени сидят. У них аполитичность не только в башкe -- в каждой пуговицe на пупe сидит. Развe они могут готовить коммунистическую смeну? -- А вы можете? -- А что-ж. Извeстно, можем! Конечно, не без прорывов, вот, давеча я докладал насчет физкультуры. Но это-ж второстепенно. А политически дeло у нас поставлено на "ять". Для большой убeдительности он протянул кулак с поднятым вверх большим пальцем. В совeтской Россiи этот жест древняго Рима обозначает высшую мeру похвалы. -- А развe здоровье дeтей -- пустяк? -- Ну, нельзя же вездe на всe 100 процентов поспeть, -- снисходительно уронил парень. -- Нам сейчас политическая сознательность нужна, а не мускулы. Что-б, значит, были люди свои в доску, свой, значит, аппарат, да что-б дисциплина аховая была. Иначе нам развe удержаться, когда кругом врагов до чорта? -- Постойте, т. Фомин, да дeти-то, дeти -- дегенерируют вeдь? -- возмутился я. -- Как, как ты сказал? -- Да, вот, слабeют, болeют, вырождаются -- вeдь в докладe вы сами об этом говорили. -- Ну, что-ж! -- невозмутимо отвeтил Фомин. -- Лeс рубят -- щепки летят. Часть, конечное дeло, на свалку пойдет. Но зато хоть немного, да наших ребят все таки выйдет. А нам вeдь это самое важное... Ежели хоть 2-3 из сотни выйдут так, как нам надо -- и то ладно будет! -- Ну, а остальные? Пусть погибают? Так, что ли? Комсомолец с удивленiем посмотрeл на меня. -- Чтой-то ты, Солоневич, такой жалостливый? Кажись, наш брат -- моряк, а душа в тебe, как нeжная 250 роза с Ерусалима... Ну, погибнут, ну, и что? На то и революцiя. Иначе нельзя. "Самим дороже стоит", -- усмeхнулся он. -- Но вeдь можно было бы использовать и другiя организацiи для общей работы с дeтьми? -- Как же, как же! -- с оттeнком злобы отвeтил Фомин. -- Мы уже пробовали -- вот, скауты тоже были. Слышал, может? -- Слышал немного... -- Ну, вот. Мы нeсколько годов с ними цацкались, да возились -- думали, что с них что выйдет... только чорта с два -- уперились на своем и никак. Ну, хоть ты тут тресни... -- А что вы хотeли с ними сдeлать? -- Да просто, чтобы они нам как ступенька Комсомолу были. А они -- хоть ты им кол на головe теши... Распустили, сукины дeти, свои интеллигенскiя сопли и сюсюкают: любовь к ближним, изволите видeть. Родину выкопали из стараго мусора, да, кажись, и к Боженькe дрожемент тоже имeли... Ну, и стукнули мы их!.. -- А чeм они мeшали? -- Чeм? Может, и не мeшали... бояться мы их не боялись. На то ЧК у нас есть -- рука у ей крeпкая. Но не в том дeло. Ежели аполитичная организацiя, да еще не на совeтской платформe -- хрeн их знает, что они там потом надeлают. А, может, сунут в подходящiй момент нож в спину революцiи? А? Что тогда? Ребята вeдь крeпкiе. -- Ну, так то потом, да и то -- "то ли дождик, то ли снeг, то ли будет, то ли нeт"... Всунут или не всунут нож -- это еще никому неясно. А теперь-то они чeм мeшают? Комсомолец с явным презрeнiем посмотрeл на меня. -- Эх, ты, брат! А еще командир флота! Ты Маркса читал? -- Нeт, не читал. А будто бы ты читал? На секунду Фомин смутился. -- Ну, положим, я тоже не читал! Ну его к чортовой бабушкe! Этакiе томищи накатал. Его "Капиталом" только сваи вбивать... Но не в этом, брат, дeло. Ты, видно, "дiамата" не знаешь! 251 -- А причем тут дiамат? -- Как это причем? -- важно сказал мой спутник. -- Потому -- метод оцeнки. Поним<а>ешь: разсматривай все в связи событiй и в примeненiи к данным обстоятельствам. Вот, скажем, скауты: нам теперь нужна злоба, непримиримость, классовая борьба, а они, изволите видeть, розовую водичку из себя испущают: ах, ближненькiе, ах, бeдненькiе, ах, матушка-Расея, ах, Боженька... Понимаешь, браток, в чем тут дeло? Этак и до царя недалеко. А от царя -- прямой путь к помeщикам, жандармам, да капиталистам... Нeт, браток! Чорта с два! Мы сперва цацкались. Думали, что выйдет. А потом, смотрим -- не поддаются. Ну -- хрясь, и ваших нeт... Вот ты говоришь -- использовать их силы. Это все равно, как, брат, какого епископа предчека поставить. В такое время, как мы живем, -- не до розовой водички. Нам, брат, комсомольцы -- чекисты нужны, которые с желeзной волей будут сметать все с пролетарскаго пути. Нам ребята, как гвозди, нужны. Что-б -- как сказано, так вбито было. -- А по вашему, развe можно дeтей на ненависти воспитывать? Развe это не коверкает их души? -- Души? -- фыркнул комсомолец и неожиданно весело разсмeялся. -- Ах, ты, едрена палка! Ей Богу, Солоневич, как посмотрю я на тебя -- аж смeх, право, берет. Ну, вот, видал я тебя и на боксe, и в футболe, и в борьбe -- там ты подходящiй парень и крови, видать, не боишься. А тут -- ну, прямо интеллигент. Ах, ты, сукин сын, голуба моя морская! Да какое нам дeло до дeтских душ, как ты говоришь? Тоже, вот, выдумал -- души, брат, в архив исторiи сданы. Да если бы онe и были, так хрeн с ними. Что-то насчет морали ты больно слаб. Помнишь, как Ильич насчет морали проповeдывал? -- Нeт. А как? -- "Морально то, что служит дeлу мiровой революцiи!" -- важно и торжественно сказал комсомолец. -- Раз нужно для дeла -- крой, значит. А души, брат, -- это что-то с того свeта. А нам бы хоть на этом удержаться покрeпче. Нам, брат, люди-гвозди нужны, а не нeжныя души. А ежели, чтобы один гвоздь сдeлать, нужно сотню нeжных душ спрессовать -- будьте покойнички -- 252 мы спрессуем. У нас для этого такой аппарат есть, одно слово -- совeтскiй... А ты, вот, слезу точишь насчет дeточек. Эх, ты, -- не сердись, брат, -- слюнтяй ты, и больше ничего. Круглое лицо молодого "строителя жизни" было полно увeренности и снисходительности. На жизненном переломe Солнечной, сверкающей всeми красками, осенью в образe стройной сeроглазой дeвушки с длинными косами в мою жизнь вошла любовь... Исторiя жизни этой дeвушки так же тeсно переплетена со скаутингом, как и моя. В тот тяжелый перiод нашей скаутской жизни, когда вся тяжесть всeх отвeтственных вопросов легла на молодыя плечи юных скаут-масторов и скаутов, когда взрослые, сами отягченные и избитые борьбой за кусок хлeба и за жизнь, отошли от нас, плеяда дeвушек-скаутмасторов смeло взяла на себя руководство герль-скаутами. Со смeлостью и горячностью честной юности они стали в общiй боевой строй на правах подпольных членов нашей общей скаутской семьи. И, Бог знает, удалось ли бы юношам-скаутам так бодро и мужественно вынести всe удары по нашему братству, если бы плечо к плечу с нами не боролись за нашу идею и наши сестры, вливавшiя энтузiазм героической молодости в наши общiе ряды. И именно в атмосферe этой борьбы крeпло наше братство, наша дружба и уваженiе друг к другу. Не на танцульках, не в кино, театрах и балах, а в опасностях и трудe узнавали мы ближе друг друга, и много, много юношей и дeвушек-скаутов пошли дальше по жизненному пути рука об руку строить саваоаю семью, не отрываясь и от старой, скаутской... За эти годы мнe много, много раз приходилось встрeчаться, работать и спорить со скаутмастором Ириной, но только осенью 1925 года нам довелось ближе познакомиться друг с другом. В Москвe, в одном из домов отдыха, в прекрасном сосновом "Серебряном Бору" Ирина работала инструктором 253 физической культуры, одновременно учась в университетe. По ея особой рекомендацiи в этот дом отдыха можно было прieзжать по воскресеньям, получить скромный обeд и провести весь день на берегу Москва-рeки, в могучем сосновом лeсу. И, возвращаясь из своих частых плаванiй по морям, я с особенной радостью уeзжал из душной Москвы за город -- отдохнуть, к Ирe. Она оказалась прекрасным собесeдником с оригинальным и сильным умом и глубиной сужденiя. Так же, как и я, она глубоко любила скаутинг, и, может быть, под ея влiянiем я болeе вдумчиво присмотрeлся к движенiю герль-скаутов и поставил его в своем сознанiи на одинаковую высоту с работой среди мальчиков. Ирина незамeтно прiучила меня не только цeнить, но и уважать женщину-человeка, как равновеликую величину с мужчиной, в нашем мiрe. Вeроятно, под ея влiянiем я незамeтно для себя самого превратился из неунывающаго, не особенно задумывающагося над жизненными вопросами, веселаго, боевого богатыренка в сильнаго, увeреннаго в себe, человeка. Встрeча с Ириной как бы рeзко остановила стремительный разбeг моей бурной жизни, заставила меня оглянуться на прошлое и болeе вдумчиво оцeнить и самого себя, и свое отношенiе ко всей многосторонности жизни. Много часов провели мы в спорах, бесeдах и воспоминанiях в милом Серебряном Бору и, странное дeло никогда, глядя в ея ясные сeрые глаза, я не подумал, что она может быть для меня чeм-то большим, чeм только веселый товарищ, вeрный скаут и преданный друг. И как-то ни разу мнe, мужчинe в расцвeтe лeт, не пришло в голову отнестись к ней, как к женщинe, пока... И вот с тeх пор я повeрил в безсознательное женское кокетство, присущее женщинe и украшающее ее, будь она трижды скаут... Однажды я прieхал в Серебряный Бор днем и, не найдя Ирины, надeл купальный костюм и ушел на берег рeки. Наслаждаясь там вкусной теплотой рeчного песка и горячих солнечных лучей, я скоро услышал голос Ирины и, приподнявшись на локтe, увидeл, что она возвращается с прогулки с группой женщин. 254 Я привeтствовал ее, махнув рукой. -- Здравствуй, Боб, -- радостно улыбнулась она в отвeт. -- Лежи здeсь. Я скоро освобожусь и приду. Через полчаса Ира подбeжала ко мнe. Она была в том же спортивном костюмe, но ея гимнастическiя туфельки были одeты уже на хорошенькiе бeлые носочки, каоатаоараыах арааанаьашае анае абаыалао. С привычной наблюдательностью я сразу замeтил эту перемeну в костюмe и был ошеломлен! "Боже мой! Да вeдь носочки-то эти надeты спецiально для меня!" мелькнуло у меня в головe, и весь облик ясно-холодной дeвушки-друга сразу расцвeтился яркими красками застeнчивой женственности. Я увeрен, что она не думала сознательно об этих носочках, но вeчное, как мiр, женское желанiе понравиться "ему", вeчное ewige waibliche прорвалось сквозь стeну товарищества и дружбы и освeтило наши отношенiя другим, ярким и горячим свeтом жизни сердца. И потом уже, во всe тe немногiе дни нашего "вмeстe", которые скупо дала нам совeтская судьба, воспоминанiя о началe нашей любви всегда были неразрывно связаны с "роковыми бeлыми носочками", о которых мы всегда говорили с чувством веселаго юмора и ласковой задушевности... Но в тe сiяющiе дни первой любви я не мог не сознавать, какiя опасности грозят мнe, как одному из старших руководителей молодежи. Имeю-ли я моральное право возложить тяжесть этих испытанiй на плечи друга? Вeдь, впереди -- не спокойное, мирное житiе, а борьба, почти без шансов на побeду... Можно-ли соединять свою жизнь с жизнью Иры? И как-то, в минуту задушевности я сказал ей об этих сомнeнiях. Она медленно положила свою руку на мою и тихо отвeтила, прямо глядя на меня своими сeрыми глазами: -- Гдe ты, Кай, там и я, Кайя... И теперь, когда я так чудесно спасся из мрака совeтской страны и вспоминаю Ирину, у меня в ушах всегда звучит эта фраза древних римлян, этот символ любви и спайки.., 255 И острая боль пронизывает мое сердце при мысли о том, что гдe-то далеко, в 12.000 километрах отсюда, в глубинe Сибири, моя Снeгурочка-Лада коротает свои одинокiе дни в суровом совeтском концентрацiонном лагерe. Водоворот мiровой бури разметал нас в стороны, и Бог знает, когда мнe опять доведется увидeть "роковые бeлые носочки", длинныя русыя косы и ясные глаза своего друга -- жены... И доведется-ли увидeть вообще?.. Обвал... Постепенно и почти незамeтно поднималась над нашими головами для удара лапа ОГПУ. Не справившись со скаутами давленiем, страхом, угрозами, подкупом, разложенiем, ГПУ рeшило нанести смертельный удар непокорной молодежи. Мeсяцами и годами собирались свeдeнiя о скаутах и, наконец, весной 1926 года ГПУ рeшило, что всe нити "контр-революцiоннаго сообщества" в его руках. И тогда грянул удар. Многiе из нас, старших, чувствовали приближенiе этой опасности, но уйти было некуда, да и никто из нас и не хотeл уходить. Бeжать перед опасностями мы не привыкли. Малодушные давно уже отошли в сторону. Но как больно было думать о том, что опять жизнь будет смята на многiе годы, что впереди опять тюрьма и неволя! А моя личная жизнь складывалась как раз особенно интересно и удачно. Я был счастливым молодоженом, закончил прерванное революцiей высшее образованiе и хотeл вeрить, что впереди -- перiод какой-то творческой жизни. Но судьба рeшила иначе... Помню один из вечеров послe моего прieзда с юга. В моей маленькой комнатенкe гости -- Ирин брат. (Нам с Ириной по квартирным условiям так и не пришлось жить вмeстe). Сердечное веселье и задушевные разговоры были внезапно прерваны открывшейся без стука дверью, и на порогe моей комнатки появилась мрачная 256 фигура молчаливаго чекиста в полной формe с какой-то бумажкой в рукe. -- Ну, Ирочка. Это не иначе, как за мной прieхали! И я не ошибся. Пол-ночи тщательно обыскивали мою комнатку и с особенным злорадством взяли дорогiе моему сердцу ордена и значки -- свастику, волка, медвeдя и почетнаго серебрянаго волка, высшую награду нашего старшаго скаута О. Пантюхова. Эх, долго-ли "собраться с вещами" старому скауту? Сердечный и крeпкiй поцeлуй Иринe и дядe Ванe, и чекистскiй автомобиль помчал меня по пустынным улицам в сeрой мглe просыпающагося утра на Лубянку, в центральное ОГПУ. Там меня провели мимо молчаливо посторонившагося часового в комендатуру, с противным злобным лязгом хлопнула желeзная дверь, и я опять оказался в зубцах неумолимой машины краснаго террора. Между моей жизнью и свободой опять тяжело опустилась безжалостная рeшетка тюрьмы... 257 -------- Глава IV -------- За рeшетками ...Солнце всходит и заходит, А в тюрьмe моей темно"... Точки зрeнiя Представьте себe, дорогой читатель, хотя бы на минутку, что вам и какому-то совeтскому гражданину указали бы на нeкоего джентельмена Х и сказали бы этаким приглушенным шепотком: -- Глядите, вот этот... Здоровый, в очках... Да... Да... Знаете, он был болeе, чeм в 20 тюрьмах... Был обвинен в бандитизмe, государственных преступленiях, шпiонажe и, кромe того, он "измeнник родинe"... Вeроятно, вы в испугe отступили бы в сторону от такого преступника. А совeтскiй гражданин отозвался бы спокойно: -- Вот бeдняга! Не везло, значит! -- И сочувственно бы покачал головой. Если вмeсто алгебраической величины Х вы подставите фамилiю автора, а мeсто дeйствiя таких ужасов -- Совeтскiй Союз, то разница в воспрiятiях между вами и совeтским жителем станет ясной. Тюрьма и заключенiе во всем мiрe, кромe СССР, связаны с представленiем о справедливом возмездiи и изоляцiи преступников. Иное дeло в СССР. Там тюрьма давно уже перестала пугать злодeев и защищать мирных жителей. Роли перемeнились. Тюрьмы переполнены людьми, опасными не для населенiя, а для диктаторской власти коммунистов, и стали постоянной угрозой для честных людей. В СССР наказанiе для грабителя и убiйцы несравненно легче, чeм для мирнаго гражданина, осмeлившагося 258 не во время или не в подходящем мeстe возражать, не подчиниться безчеловeчным распоряженiям власти или, упаси Боже, быть заподозрeнным в какой-либо "контр-революцiи". Тюрьмы в СССР -- один из видов политическаго фильтра населенiя. Недаром один из чекистских вождей в пылу спора как-то сказал крылатую фразу: -- Все населенiе СССР дeлится на три категорiи: сидящих в ЧК, сидeвших там раньше и тeх, которые будут сидeть... Других -- нeт... "Тот не гражданин СССР -- кто не болeл сыпняком и не сидeл в ЧК", -- говорят в Россiи, подчеркивая этим, что тюремная рeшетка -- это своеобразный спутник совeтскаго бытiя... Вообще же, поскольку почти во всeх законах, касающихся "политических преступленiй", имeется универсальная фраза -- "карается вплоть до высшей мeры наказанiя", а приговоры выносятся на основанiи субъективнаго пониманiя "революцiонной законности и коммунистическаго правосознанiя" в закрытых засeданiях, без участiя обвиняемаго, -- то, естественно, что карательная политика страны совeтов отличается необычной жестокостью... Я знал, что попал в безжалостные зубцы бездушной машины, и с тяжелым сердцем ждал, что произойдет дальше... Перед моим мысленным взором разстилались невеселыя перспективы... Допрос Безконечныя лeстницы, корридоры. Двери с часовыми, без часовых, желeзныя, рeшетчатыя... Настороженные взгляды проходящих мимо чекистов. Наконец -- 4 этаж. Надпись -- "Секретный Отдeл". Шедшiй сзади меня с револьвером в рукe чекист открыл передо мною дверь: -- Сюда. Небольшая комната, выходящая окном на Лубянскую площадь. Большой пис<ь>менный стол. Мягкiя кресла... 259 Из-за стола поднял голову хмурый утомленный человeк, с внимательными недобрыми глазами. Впалыя щеки. Плохо выбритое, еще молодое лицо. Помятый, видимо, непривычный штатскiй костюм. Это -- мой слeдователь, тот самый, который когда-нибудь перед Коллегiей ОГПУ будет "докладывать мое дeло" и предлагать ей свое рeшенiе. "Секретный отдeл, скажет он, предлагает примeнить к Солоневичу такую-то мeру соцiальной защиты"... Предсeдатель равнодушно спросит: "Возраженiй, товарищи, нeт?"... Эта пустая формальность промелькнет в нeсколько секунд, и моя судьба будет рeшена... Слeдователь молча, движенiем руки указал мнe на стул и стал задавать обычные предварительные вопросы. Эти, по существу, простые, вопросы, касающiеся большей частью прошлаго, таят в себe громадныя опасности для тeх, кому есть что скрывать в своем прошлом. Если ГПУ подозрeвает, что у человeка, по выраженiю моряков, "за кормой нечисто", и он о своем прошлом дает невeрныя данныя, то оно прибeгает к массe самых тонких психологических ловушек для того, чтобы заставить арестованнаго сбиться и напутать в своих показанiях. И даже, если точныя данныя о прошлом человeка и останутся неясными, наличiя этих противорeчiй вполнe достаточно для того, чтобы опредeлить, по выраженiю слeдователей, "наличiе бeлаго запаха" и отправить человeка в концлагерь с простым обвиненiем -- "соцiально-опасный элемент"... Так, на всякiй случай, в порядкe "профилактики"... Мой предварительный допрос закончился скоро. Мои отвeты были хорошо продуманы и проработаны, и я не путался. Записав эти данныя моей бiографiи, слeдователь коротко сказал -- "подождите" и вышел. Через минуту в комнату вмeстe с ним вошли еще двое чекистов весьма важнаго вида, не без нeкоторой торжественности усeвшiеся за стол. Предстоял, очевидно, серьезный и длительный допрос. -- Ну-с, товарищ Солоневич, -- насмeшливо улыбаясь, начал толстый латыш с двумя ромбами в петлицe военнаго мундира, так сказать, "чекистскiй генерал", -- 260 Очень, очень прiятно с вами познакомиться. Давненько мы собирались это сдeлать, но не хотeли раньше времени прерывать вашей вы-со-ко-по-лез-ной дeятельности... Сказав это, он с улыбкой оглянулся на своих товарищей, как бы приглашая их оцeнить его остроумiе. -- Странный способ у вас знакомства -- путем ареста и тюрьмы. -- Ну, ну, конечно, способ не совсeм нормальный, -- с тою же насмeшливой любезностью согласился латыш. -- Но это все пустяки. Это дeло поправимое. Мы глуб<о>ко увeрены, что эта "ошибка" -- только случайность, и мы с вами договоримся к общему удовольствiю... Будьте добры отвeтить нам на нeсколько вопросов относительно вашей дeятельности. Вы, надeюсь, понимаете, конечно, сами, что нас интересует не ваша оффицiальная работа, а, так сказать... гм... гм... интимная... -- Какая это интимная? -- Вас удивляет это слово? -- Лицо латыша расплылось в улыбкe. Розовыя щеки его жирнаго лица почти закрыли узенькiя щелочки глаз. Видимо, процесс допроса и собственное остроумiе доставляли ему громадное удовольствiе. -- Ну, я не настаиваю на этом словe, ну, хотя бы... неоффицiальная дeятельность. Вас это удовлетворит? -- Но я все-таки не понимаю. Чекист насмeшливо прищурился. -- Жаль, жаль, что вы такой непонятливый. А мы почему-то были убeждены, что соображенiе у вас быстрое... Ну, хорошо, перейдем на дeловую почву. Скажите, пожалуйста, вы были когда-то скаутом? -- ГПУ об этом прекрасно извeстно. -- Значит, вы этого не отрицаете? -- Нeт. -- Т-а-а-а-к... А скажите, таеапаеараь, какое вы теперь имeете отношенiе к скаутам? -- Теперь? Но вeдь теперь организацiи скаутов закрыты. -- И теперь вы скаутской работы не ведете? -- Нeт. Чекисты переглянулись с насмeшливой улыбкой... Толстый латыш покачал головой. 261 -- Должен к крайнему вашему огорченiю сообщить, что наша информацiя не вполнe совпадает с вашими утвержденiями. И мы очень сожалeем, что вы с нами не откровенны. -- Но вeдь это, дeйствительно, так и есть. -- Ну, ну... -- Латыш с ромбами положил руку на какую-то папку с бумагами и сказал медленно с ударенiями на каждом словe: -- Всe ваши утвержденiя гроша ломанаго не стоят. Мы прекрасно знаем, что вы попрежнему руководите организацiями молодежи. Его узкiе глаза были пристально устремлены на меня. -- Я не знаю, откуда у вас такая информацiя, но, во всяком случаe, она ошибочна. Скаут-отряды и "Сокол" распущены нeсколько лeт тому назад, и никто из старых взрослых руководителей, в том числe и я, не считают нужным вовлекать молодежь в подпольную работу. Скаутская организацiя, в частности, аполитична, и никто из старых скаутмасторов не станет рисковать жизнью и свободой дeтей вопреки государственному запрещенiю. -- Так, так, -- со змeиной ласковостью проворковал латыш. -- Это так прiятно слышать и иамаеананао от вас. Вы себe и представить не можете, как это нас радует. Значит, если мы вас правильно поняли, -- вы считаете подпольную скаутскую работу отрицательным явленiем? -- Конечно. -- Но вы не отрицаете, что она есть? -- Отрицаю. -- Ну, это вы бросьте нам, т. Солоневич, арапа заправлять, -- раздраженно бросил другой слeдователь, низкiй коренастый и мрачный человeк. Рeзкiе черты его еврейскаго лица постоянно подергивались непроизвольной гримасой. -- Мы не наивные младенцы в самом дeлe. Мы прекрасно знаем, что подпольныя скаутскiя организацiи существуют и, будьте спокойны, мы выкорчуем их. -- Да я вовсе и не собираюсь лгать вам. Я твердо знаю, что таких организацiй не существует. Есть группы молодежи, живущiя дружно, как старые друзья, проведшiе много лeт в общих рядах. Но нужна исключительная фантазiя, чтобы счесть эти группы антисовeтской подпольной организацiей. 262 -- Но существованiя этих групп, по крайней мeрe, вы не отрицаете? -- Нeт. Но я увeрен, что и ГПУ прекрасно знает об этом. Своей старой дружбы мы, конечно, не скрываем. Но от этих групп до антисовeтской организацiи -- дистанцiя огромнаго размeра. И нельзя разсматривать их, как каких-то врагов совeтской власти... Латыш презрительно улыбнулся, и голос его стал холоден. -- Уж позвольте нам самим, т. Солоневич, судить, кто друзья, кто враги совeтской власти. И позвольте вам замeтить, что в вашем мнeнiи мы отнюдь не нуждаемся, Кто опасен, кто не опасен -- дeло наше. Нам нужно, чтобы вы откровенно сознались, что вы продолжаете руководить этими, как вы выразились, группами... -- Я категорически отрицаю это. В узких злых глазах латыша промелькнуло раздраженiе. -- Этот нелeпый отвeт только ухудшает ваше положенiе. Мы слeдим за вами не один год и прекрасно знаем всю вашу подноготную. И поeздки ваши по СССР знаем, и знаем, как вы ловко использовали свое званiе военнаго моряка и пробирались даже в Кронштадт. И ваши поeздки по югу знаем, и что вы в Тифилисe, послe полученiя званiя чемпiона, дeлали. Знаем, с кeм вы встрeчались и гдe собирались. И как со скаутами и с соколами и офицерами вели политическiя инструктивныя бесeды, и что среди них организовывали. И связь вашу с заграницей и о контактe с Пантюховым -- словом оабао авасаеам азанаааеам! Лицо латыша выражало торжество. Он с довольным видом откинулся на спинку кресла и посмотрeл на меня с улыбкой. "Что, поймали?" казалось, говорила эта улыбка... Я пожал плечами. -- Или вы, товарищ Солоневич, может быть, будете все это отрицать? -- насмeшливо спросил он. -- Нeт, не отрицаю... Каждый человeк всегда встрeчается со своими друзьями. Искать в этих встрeчах чего-либо антисовeтскаго вы, конечно, можете, но это -- дeло безнадежное. Ни к какой подпольной антисовeтской работe 263 я отношенiя не имeю. Переписки с заграницей у меня нeт. Eздил я по СССР, инспектируя морскiе флоты, не по своему желанiю. -- Но этих встрeч вы не отрицаете? -- Конечно, нeт. Я, слава Богу, не отшельник, избeгающiй людей. Я видался с массой лиц и групп. Но почему вас интересуют только встрeчи с молодежью? Еврей с дергающимся лицом опять вскочил: -- Здeсь маы вас допрашиваем, а не вы нас. Не забывайте, гдe вы находитесь!.. -- Постой, постой, Мартон! -- остановил его старили чекист. -- Не порть своих драгоцeнных нервов... На другое пригодятся... Значит, вы, т. Солоневич, не отрицаете своих встрeч с молодежью? -- Конечно, нeт. Было бы грустно, если бы я за всe эти годы не прiобрeл в средe молодежи друзей и боялся бы встрeтиться с ними из-за боязни перед ГПУ. В этих встрeчах не было ничего враждебнаго совeтской власти, и я не чувствую себя виновным ни в чем. -- Ну, вот и прекрасно. Мы охотно вeрим вам, что в этих встрeчах не было ничего контр-революцiоннаго. Так сообщите же нам, с каeам и гадаe вы встрeчались. Это нужно нам, конечно, не для репрессiй, а исключительно для провeрки ваших показанiй. Перед моим мысленным взором мелькнули десятки и сотни молодых лиц, вeрящих в нашу дружбу и в меня, представителя "старой гвардiи". Неужели я назову их имена, подвергну их опасностям "знакомства" с ГПУ и этим путем облегчу свое положенiе? -- Позвольте мнe уклониться от таких сообщенiй, Это я дeлаю не из конспиративных соображенiй -- мнe скрывать нечего -- а просто потому, что я люблю своих друзей и не хочу доставлять им непрiятностей. Я сказал эти слова настолько рeшительно, что тема была сочтена исчерпанной. Среди слeдователей наступило непродолжительное молчанiе. Самый младшiй из них на секунду оторвался от записыванiя в протоколe моих слов и с любопытством взглянул на меня. Лицо латыша нахмурилось, словно он был недоволен моим поведенiем. -- Так, так, -- протянул он... -- Значит, подпольной 264 работы вы не ведете. Т-а-а-а-к... Ну, что-ж. Мы люди с богатой фантазiей. Вообразим себe на минутку, что это, дeйствительно, так. А, скажите, вот, почему вы не работаете с пiонерами? Этот вопрос застал меня врасплох. -- С пiонерами? Да я, собственно, ушел с головой в другую работу, да, кромe того, мнe этого и не предлагали... Латыш мгновенно подхватил мой промах и поспeшно спросил: -- Ах, не предлагали? А если бы предложили, -- вы согласились бы? Нужно было выворачиваться из подставленной себe самому западни. -- Я так загружен, что никак не смог бы взять на себя такую сложную обязанность... -- Ах, у вас времени не хватило бы? Так я вас понял? -- Да, пожалуй... -- Ну, это горюшко -- еще не горе. А если бы государственныя организацiи сочли нужным перебросить вас исключительно на работу с пiонерами, -- вы согласились бы? -- Н-н-нeт. -- Почему же? Развe вы не одобряете принципов пiонер-движенiя? -- Да я, собственно, плохо знаком с ними... -- Что это вы нам опять пыль в глаза пускаете? -- раздраженно буркнул низенькiй чекист. -- Бросьте наивняка строить, т. Солоневич. Скажите откровенно, что вы политически противник пiонеров -- и дeло с концом... -- Да, я не политик, и эта сторона дeла меня не интересует... -- Так что же вам мeшает работать с пiонерами? Развe пiонеры не тe же совeтскiя дeти? Почему же вы возражаете против переброски вас туда? Положенiе создалось очень напряженное. Согласиться работать с пiонерами не позволяла совeсть. Готовить под руководством Комсомола будущих коммунистов и чекистов, шпiонов и погонщиков рабов, безпрекословных исполнителей воли Сталина я не мог. Разсказывать 265 ребятам о "генiи красных вождей", о величiи ГПУ, о красотe жертв в пользу мiровой революцiи, оправдывать чудовищное истребленiе людей, воспитывать кровожадность, ненависть и равнодушiе к чужому горю, обливать грязью старую могучую Россiю, лгать самому и прiучать ко лжи дeтей, готовить из них шпiонов в собственной семьe, безбожников и комсомольцев -- было для меня непереносимо противно... Но развe в стeнах ГПУ можно было так обосновать свой отказ? А вопрос был поставлен ребром. -- Трудно точно отвeтить на ваш вопрос. Мнe непонятны нeкоторые принципы пiонер-движенiя с точки зрeнiя педагогической... Да, кромe того, нeт смысла бросать одну налаженную работу и бросаться к другой... -- Позвольте, позвольте, т. Солоневич, -- прервал меня латыш. -- Давайте не уклоняться от темы. Нас чрезвычайно интересует вопрос о ваших гм... гм... идейных расхожденiях с пiонерами. Позвольте спросить, что именно вам педагогически не подходит в пiонерском движенiи? -- Ну, что-ж! Если уж мое мнeнiе так вас интересует, я могу указать вам хотя бы на такой момент, как воспитанiе в дeтях ненависти и злобы к непонятным им "классовым врагам<">. Мнe это кажется противорeчащим педагогическим установкам так, как я их понимаю. Дeтская душа, по моему мнeнiю, должна воспитываться на созидательных, а не разрушительных инстинктах... -- Но вeдь вы, надeюсь, согласитесь с нами, -- снисходительно сказал латыш, -- что в перiод напряженной классовой борьбы нам необходимо воспитывать эту, как вы назвали, ненависть в нашей подрастающей смeнe? -- Это дeло политики, а я не политик. Может быть, в отношенiи к взрослым, сознательным людям это и могло бы быть оправдано, но с дeтьми я не хотeл бы вести такой работы. Это мнe не по душe. -- Так, что вы рeшительно отказываетесь работать с пiонерами? -- с ноткой угрозы спросил чекист с дергающимся лицом. -- Рeшительно. Слeдователи пошептались и помолчали. Потом толстый латыш опять недовeрчиво покачал головой: 266 -- Та-а-ак... Ну, мы ожидали, что разговор с вами будет содержательнeе и интереснeе. И вдобавок -- болeе выгоден для вас. Жаль... Очень жаль... Ну, позвольте еще один вопрос. Вы, кажется, работали со скаутами и соколами на югe Россiи в перiод власти бeлых генералов Деникина и Врангеля. Не сообщите ли вы нам факты,