.. Дег тронул меня за руку. -- Что? -- прошептал я. -- Что с вами происходит? -- воскликнул он. Кусая нижнюю губу, он с тревогой смотрел на меня. Я никогда еще не видел его таким перепуганным... И он, конечно, то же самое думал обо мне. Усилием води я подавил желание узнать, угадать, понять, отогнал сожаление, страх, смятение... -- Дег, дорогой... -- начал я... Сейчас я ему все расскажу. Если кто-то готов был поверить мне, так это прежде всего Дег, человек, который не раз делил со мной удары судьбы. Я кивнул в сторону камня: -- Знаешь, Дег... это сердце.... это сердцебиение, которое мы слышали... -- Это была какая-то неполадка, не так ли? -- спросил он и, глядя на выемку в камне, добавил: -- Там же ничего нет... -- Там... -- я замолчал. Наверное, на этот раз мне поверит даже Дег. Впрочем, поверят мне или нет, не имело никакого значения. Я перевел дыхание и сказал: -- Да, там ничего нет. -- Ну, понятно. Было бы слишком курьезно обнаружить живое ископаемое, не так ли? Х" -- Курьезно? -- Извините, Мартин, -- сразу же поправился Дег, слегка покраснев, и повернулся к месту взрыва: -- Я не должен был говорить этого, когда рядом с нами... В этот момент из низкой, нависшей над плоскогорьем тучи неожиданно донесся гул самолета. Он приближался, становился все громче и громче. Мы устремили взгляд к небу. Кто это? Тупамарос, прилетевшие за Астрид, или спасатели, искавшие нас? -- Это не тупамарос; -- решил я. Самолет вынырнул из тучи прямо над нами. Снизился, облетел плоскогорье, вернулся и покачал крыльями, давая понять, что увидел нас. Мы как могли махали руками. Самолет столь хрупкий, сколь и громогласный, пролетел над нашими головами и тут же удалился на восток, исчезнув в густом тумане. -- Что будем теперь делать, раз они нас нашли? -- спросил Дег . Я не ответил. Мы оглядывали странный беспорядок вокруг нас. Вся эта скалистая и мертвая почва словно пришла в движение -- ветер гонял ворохи обгорелой бумаги, то подбрасывая их вверх, то швыряя куда попало. Это были опаленные банкноты, которые взрыв разметал во все стороны. Именно из-за этих клочьев бумаги и оплавленных комочков золота, рассыпанных вокруг, и создавалось впечатление, будто здесь произошла какая-то бойня. Взрыв оплавил лишь часть металла, несколько целых слитков были разбросаны взрывной волной. И только теперь, ощущая мрачное чувство безысходности, я заметил, что прекрасное тело Сильвии было изуродовано несколькими острыми осколками золота. -- Это... впечатляет! -- пробормотал Дег у меня за спиной. Тишины уже не было. Ее нарушал легкий, сухой шелест. -- Что же нам теперь делать, Мартин? Я поднял закованные руки: -- Попытаемся освободиться от наручников. Пойди поищи в кабине самолета, Дег. А я пороюсь в карманах Сильвии. Он кивнул, поспешил к самолету и хотел уже подняться по трапу, когда я остановил его: -- Нет, они здесь, Дег. Судьба благоприятствовала нам. Связка блестящих ключей валялась на земле возле Сильвии. Мне не пришлось шарить в ее комбинезоне. -- Что будем делать? -- снова спросил Дег, пока я раскрывал наручники. Я посмотрел, на расколотый камень. Дег повторил вопрос, и я улыбнулся ему. Улыбка, должно быть, получилась довольно жалкой. Теперь мы спрячемся. Эти медлительные тупамарос появятся с минуту на минуту, и я не хотел бы встречаться с ними. Мы покинули место взрыва и успели затеряться в каменном лесу, укрывшись за одним из валунов, когда услышали гул вертолета -- вот оно, это большое стальное насекомое. Тупамарос явились на свидание. С большим опозданием. Мы сидели не шелохнувшись. Они не могли нас видеть. Случайный луч солнца блеснул на капоте, и вертолет пропал, слившись с темным откосом соседней горы, на мгновение опять возник на фоне неба затем стал приземляться. Ветер от его лопастей поднял вихрь рваной обгорелой бумаги и пепла, и... праха. ЕГО праха тоже. ЕГО! Я не мог бы утверждать: "Ему тысячи лет!.." Да и что толку в этом? Тысяча или сто лет, или всего один день, -- не все ли равно? Разве может кто-то оставаться живым, будучи замурованным в камне? Какое сердце способно биться столько времени -- пусть едва-едва, совсем слабо, еле ощутимо, словно легчайшее дуновение, лишь слегка затуманивающее прозрачное стекло, или же прикосновение снежинки? Какое сердце способно так долго пульсировать, посылая далеким потомкам призыв к жизни -- за пределы бездушного черного камня? И нам довелось услышать этот зов из глубины веков. Как я возненавидел в эту минуту Сильвию. Из-за ее жадности нам не удалось найти разгадку этого чуда. Между тем пепел и обгоревшие банкноты, носившиеся в воздухе, осели, и вертолет приземлился. Умолк свистящий рев двигателей и лопастей. Вертолет опустился метрах в ста пятидесяти от нас. Мы наблюдали за ним. Внутри различимы били какие-то недвижные темные фигуры. Представляете, в каком замешательстве были эти люди, с изумлением осматривающие плоскогорье. Наконец открылась дверца вертолета, кто-то выпрыгнул на землю с автоматом на изготовку, сделал несколько осторожных шагов. Потом кинулся к Астрид, которую взрывом отбросило на несколько метров в сторону и перевернуло навзничь. Человек опустился возле нее на колени и вскоре, обернувшись к вертолету, что-то прокричал. Еще двое соскочили на землю. Один из них подошел к товарищу, другой держал автомат наперевес и оглядывался, готовый в любую секунду открыть огонь. Нам слышны были их голоса. Кто-то из них крикнул, и все трое собрались возле тела Сильвии на месте взрыва. Тут они увидели разбросанные повсюду обгоревшие банкноты и оплавленные кусочки золота. Один из них принялся собирать эти странные самородки, рожденные в пламени, покрытые пеплом и кровью. Только сейчас я увидел, что осталось от прибора, созданного инженером Финклем -- переломанные ноги какого-то гигантского насекомого. Один из тупамарос поднялся в наш самолет и через некоторое время вернулся, присоединился к двум товарищам, которые уже перестали собирать мелкие кусочки золота и принялись искать уцелевшие слитки. Но их поиски длились недолго. Потом они осматривали трупы. Возле Финкля немного задержались Наконец подняли тело Астрид и перенесли в вертолет. Ее волосы развевались на ветру, и выглядело это очень мрачно. В этой крохотной траурной процессии была какая-то трагичная и отчаянная торжественность. Тупамарос доставят своего товарища на кладбище в какой-нибудь далекий южно-американский город и похоронят там. Астрид станет их национальной, героиней, погибшей, как провозгласят они, за свободу и революцию -- Прощай, Астрид, -- невольно прошептал я. Все же она во что-то верила. И я вспомнил лицо Сильвии, искаженное ужасом, и услышал ее отчаянный предсмертный крик: "Нет! Нет!" Сильвия тоже во что-то верила. И какой же жалкий был ее идеал! Я ощутил нечто вроде досады. Как по-разному погибли эти две женщины в голубых комбинезонах! Астрид -- сознавая свое поражение, Сильвия -- ощущая свою мучительную победу... Но кто же победил и кто проиграл? Победа, поражение... Глупые слова. Внезапно белый и нагой человек снова представился мне со всей отчетливостью. У меня перехватило дыхание. Он смотрел на меня. Он хотел мне что-то сказать... Сказать... В этот момент снова взревели двигатели вертолета, и опять зашевелились, словно увядшие листья, опаленные взрывом банкноты, взвился черный пепел. Вот так. Все кончено. -- Нам лучше спрятаться, Дег, -- предупредил я. Мы пригнулись в тени камня, а вертолет облетел пару раз все плоскогорье и склон горы. Но тупамарос спешили, а потому улетели быстро; и мы увидели, как они исчезли внизу, в долине, терявшейся за горизонтом. -- Что будем делать дальше, Мартин? Я не сразу ответил на его вопрос. Я тоже задавал его сам себе. Как же такое возможно: сердце, которое недавно было живым, вдруг превратилось в прах? Дег опять взял меня под руку. И я увидел тревогу его глазах Я постарался отбросить все мучившие меня вопросы и улыбнуться: -- Что дальше? Будем умницами, Дег, вернемся к нашему самолету и подождем, когда за нами прилетят. Мы укрыли тела мертвых полиэтиленом, который нашли в самолете. Дегу пришлось все сфотографировать. Он был бледен, обливался потом и все время шевелил губами, ничего не произнося. Я попросил его: -- Сними для меня этот камень, Дег. И он, конечно, исполнил мою просьбу. Потом мы развели костер, однако ночь решили провести в самолете, укрывшись от ветра, который свирепо свистел между камнями. Я почти не спал. Вышел наружу в побродил по плоскогорью среди низко стелющихся клочьев тумана. Постоял какое-то время возле тела Финкля. Несчастный человек. Стремясь уловить самое тихое сердцебиение, какое только может быть, он не расслышал, не понял, что его окружают черствые, бессердечные люди, готовые на все ради своих низких целей, совсем иных, нежели те, что увлекали инженера. Я пожалел, что так мало беседовал с ним и, в сущности, очень бегло. Хорошо, подумал я, что он все же скончался прежде, чем увидел, как разлетелся на куски его прибор, такой же хрупкий, как и его душа. Я прошелся вдоль всей странной борозды, которая на две части делила плоскогорье. Кто знает, благодаря чему возник этот след? Вернувшись в самолет, я выпил немного виски. Мне не удалось сомкнуть глаз. На тысячи своих вопросов я находил только один-единственный ответ. За. нами прилетели на рассвете. -- Господи Боже мой, да что же тут произошло? Человек, который первым выпрыгнул из огромного спасательного вертолета, остановился и в растерянности осмотрелся вокруг. Увидев меня, повторил: -- Господи, да что же тут произошло? Я ответил: -- Так... Кое-что... Глава 8. И вот я снова в раю на сорок девятом этаже. Мне нетрудно было представить, что у этих девушек, секретарей полковника Спленнервиля, есть крылья, точно у ангелов. Сидя за своими столами они смотрели на меня с ангельской улыбкой. Изящные, аккуратные, пунктуальные и безупречные, как манекены. Возможно. они ежедневно пили фруктовые соки и вкушали диетические продукты -- обезжиренные, богатые витаминами. Все мы рано или поздно станем идиотами, если будем так питаться. -- Здравствуйте, господин Купер. -- О... как поживаете, господин Купер? -- С возвращением, господин Купер. Как дела там, внизу? Внизу. Что означает для них это "внизу"? Внизу -- значит за порогом, ниже этажом, на улице внизу... в аду. Я вспомнил преждевременно постаревшее лицо Астрид, как она, не дрогнув, сжимала пистолет, как собиралась взорвать всех поворотом рычажка. Подумал о прекрасном лице Сильвии, которое безумная жажда сверкающего золота превратила в личину безмозглого демона. Представил себе девушку, которая не одела на нас наручники потому, что любила свободу, и другую, которая, напротив, сковала наши руки, потому что обожала деньги. Я думал о революции в Латинской Америке. О великолепной блондинке, разъезжающей по свету с миллионом долларов. О толпах безграмотных людей, живущих в нищете, и о иных гостиницах, где стоит повернуть кран и фонтаном брызнет шампанское любой температуры... "Как дела, господин Купер?" В сущности, мир этих девушек был ограничен раем на сорок девятом этаже. А тут забота одна: только бы у директора исправно варил желудок, не портилось настроение и он способен был иногда пошутить. И повседневная жизнь течет спокойно, без перемен, по накатанным рельсам. -- Там, внизу, все было о'кей, -- отвечал я. Они улыбнулись мне. Я кивнул: -- Большой начальник здесь? Они покраснели. Одна из них ответила, взмахнув длинными ресницами: -- О, ПОЛКОВНИК ждет вас, господин Купер. -- Полковник, а как же иначе... -- Я постучал в дверь. -- Да? -- Приветствую вас, полковник, -- сказал я, приоткрыв дверь. Он даже не взглянул на меня, зная, что это я, и проворчал: -- Заходи. Полковник что-то читал. Сидел, склонившись над какими-то бумагами, поддерживая голову рукой. -- Садись... Минутку... Заканчиваю... Он читал очень медленно, слово за словом, продумывая отчет, который я закончил час назад и передал ему. Время от времени он машинально поправлял страницы и, прочитав одну, аккуратно перекладывая ее налево. В кабинете, где царили идеальное освещение и температура, было, как всегда, тихо и слышалось только тиканье новых напольных часов -- подарок редакции директору: некое электронное чудо из стали и пластика, способное отмерять тысячные доли секунды. Я вдруг ощутил, что напрасно трачу время. Прошло, по крайней мере, пять минут. Я напомнил: -- Вы меня вызывали, полковник? Он не поднял головы. Медлил, дочитывая последнюю страницу. Это было уже слишком. -- Я давно здесь, полковник. Он взглянул на меня, и его ледяные глаза сверкнули под нахмуренными бровями. -- Я прочитал твою статью, Мартин, -- сказал он. Голос его звучал сдержанно и сухо. -- И похоже, она вам не понравилась, не так ли, полковник? -- Скажем так: я ожидал от тебя другого. -- Другого? Он фыркнул, взял стояку бумаг, как бы взвесил ее, поставил вертикально и, постучав о стол, выровнял листы. И опять посмотрел на меня. -- Да, совершенно другого. Ладно, давай договоримся: твой материал -- это, как всегда, превосходный репортаж. Может быть, даже лучше, чем обычно. Но... -- он поднял руку, как бы останавливая меня, -- только это слишком... как бы тебе это сказать... слишком сложно, Мартин, дорогой мой. Ты говоришь об этой девушке, Астрид, и о той, другой, Сильвии... И слишком мало уделяешь внимания всему остальному. Уж прости меня, если скажу откровенно, ладно, ладно, Мартин? Ты в своем репортаже, -- и он постучал пальцем по стопке страниц, -- слишком много философствуешь, вот в чем дело. "Астрид -- символ одного мира. Сильвия -- символ другого мира..." Видишь ли... Я перебил его. -- Нет, полковник. Это не символы и ни о каких мирах тут речи нет. Это иллюстрация двух подходов к жизни. Мне кажется, -- добавил я, -- об этом написано достаточно ясно. -- Ладно, ладно, пусть будут два подхода к жизни!.. Но я ожидал от тебя, -- продолжал он с лицемерной улыбкой старого хитрюги, -- нечто более... романтическое... Ну да, используем это слово, почему бы и нет? Революция в Латинской Америке! Толпы рабов рвущих цепи! Поток нищих, ринувшихся с северо-востока, из Бразилии. Генералы бегут. Дворцы объяты пламенем. Площади переполнены народом. Бомбы падают на университеты, перестрелки, массовые бойни, развевающиеся знамена, танки, Симон Боливар, тупамарос, волнение всего мира, вмешательство того или иного правительства... тысячи таких женщин, как Астрид... восставший континент! Ты представляешь, Мартин! Я покачал головой: -- Нет. Полковник хотел было развить свою мысль, но мое резкое "Нет!" остановило его. Однако лишь на мгновение. -- С другой стороны, Сильвия, -- продолжал он, -- ее человеческая драма. Увлекательная и таинственная. Миллион долларов!.. Что бы она стала с ним делать? Наверное, Мартин, купила бы дом для своей старенькой матери и... -- Нет, не так, полковник, -- снова прервал я его, -- тут вы преувеличиваете. -- А ты чересчур много философствуешь! -- возразил он, краснея, как мальчишка, -- и если хочешь знать... я ожидал большего от такого человека, как ты, даже в описании революции в Латинской Америке! Я послал тебя туда из-за... -- Из-за землетрясения в Тиатаке, помните, полковник? Взять интервью у людей, которых спасет от смерти инженер Финкль! Спленнервиль пожал плечами: -- Глупости! История с угоном самолета в тысячу раз интереснее любого землетрясения! Черт возьми, Мартин! -- воскликнул он. -- Ведь журналист впервые оказывается на борту похищенного самолета. Ты мог бы, написать роман, а тут что?.. Я развел руками: -- Согласен. Но дело в том, полковник, что мне не удалось сосредоточиться на угоне самолета. Думаю, это событие незначительное... -- Незначительное? Как так? И ты не смог сосредоточиться на... -- Именно так. И знаете почему? Хотите, скажу? -- Он промолчал, и я продолжал: -- Из-за прибора Финкля. Тут это не написано, но в какой-то момент, когда инженер направил его на камень, возле которого мы сидели, он начал сигналить, сообщая о наличии... -- я помедлил, -- сердца. Он выдержал мой взгляд. -- Да... -- сказал он, -- Дег говорил мне об этом. Неполадка какая-то, наверное. Может, прибор не столь совершенен, как утверждал, несчастный Финкль. Эти изобретатели... -- Прибор был более чем великолепен. Ни о каких неполадках не могло быть и речи. -- Не могло быть и речи? А в чем же тогда дело? Какой-нибудь странный феномен, который ты... -- Нет. Глаза его сверкнули. Он прошептал: -- К чему ты клонишь? Я постарался продлить паузу по меньшей мере секунд на двадцать, отсчитывая тиканье напольных часов. Потом сказал: -- В этом камне билось сердце. В нем находился человек. Не спрашивайте меня, полковник, почему, как и с каких пор... На эти вопросы я не могу ответить. Но он там был. Тем более, -- заключил я, -- что я его видел. Спленнервиль хотел было что-то высказать, но промолчал. Его глаза теперь не были такими холодными, как всегда. Я продолжал: -- Когда взрыв уничтожил Джея, Эванса и прекрасную Сильвию и превратил в лохмотья миллион долларов, он расколол и камень. Тот разломился надвое, будто кокосовый орех. Я бросился вперед, знаете, как это бывает при разрыве бомбы на передовой? Меня окутало облаком пепла и... Я умолк. Зазвонили колокольчики тревоги. Я молчал, жалея, что рассказал об этом. Я обещал самому себе, что буду молчать. Но теперь, уже было поздно, и полковник напряженно смотрел на меня. -- Ну и что? Действительно, поздно. Пришлось ответить: -- Я видел его, полковник. -- Я видел его, полковник. Не просите у меня точного описания, потому что я не смогу вам дать его. Я смотрел на него несколько секунд, а потом он превратился в прах. Как, почему? Не спрашивайте и об этом. Вам не доводилось слышать, что от воздействия воздуха превращаются в прах вещи, которые веками находились в замкнутом сосуде? Верно, но мертвые материи, -- ответил я самому себе, -- а не живые. А, человек, заточенный в камне, был живым. Еще за несколько секунд до взрыва его сердце билось, а значит, текла кровь в артериях и работал мозг, как у любого живого человека... Если, -- сказал я самому себе, -- если это был ЧЕЛОВЕК. Спленнервиль посмотрел на меня. Я продолжал размышлять так, словно был один: -- Потому что, может быть, у него был только облик человека, а на самом деле он явился из какого-то другого мира, существующего по ту сторону нашего разумения, где у людей нет ни крови, ни легких, ни плоти, как у нас... Из антимира, который при всей своей фантастичности все же может где-то существовать. Оказался на земле. Как? Я думал об этом, полковник, думал... На звездолете, прилетевшем на Землю из какой-нибудь другой галактики... еще тогда, когда люди походили на обезьян и питались сырым мясом. А может, и позднее... Почему бы и нет? Во времена ацтеков, например. Не имеет значения, когда. Разве это невозможно? Ведь утверждают некоторые ученые, будто в старинных скульптурах ацтеков доколумбовского периода изображены существа, явившиеся из космоса, вы же знаете -- в комбинезонах и космических скафандрах. Люди эти прилетели и улетели, оставив кое-какие следы... как напоминание... Спленнервиль помрачнел. -- Какие следы? -- тихо спросил он. -- Что за напоминание? -- Эта борозда, например, что делит пополам плоскогорье, на которое мы приземлились, от вершины до крайних камней. Когда я ее увидел, полковник, то подумал, что ее провел плуг... Но не было еще на свете плугов, способных распахивать горы. А может, этот след оставила нижняя часть звездолета... из-за ошибки при маневре, из-за неполадки аппарата корабль протащился по плоскогорью... Или ударился о скалу. Все это проверено. -- Все это... что?. -- Ну да. Это не обычная гора, полковник. Горы -- они ведь живые... Снег, ветер, вода, стекающая по ним, разрушают их, изменяют, дробят камни... Наконец, там всегда есть хоть какая-нибудь растительность, пусть самая скромная, что-то есть, короче... Там же ничего этого нет! Все неподвижно. Все мертво. Набальзамировано, если вообще может быть набальзамирована гора. Гигантское пламя, охватившее гору, как бы оплавило ее, и она остекленела. Вам доилось когда-нибудь бывать в керамической лаборатории, например в Италии или Греции? Этот вопрос застал Спленнервиля врасплох. Он проговорил: -- Ну... нет, не бывал. -- А я был. Там девушки расписывают терракотовые тарелки. Они наносят рисунки, которые при желании легко соскоблить ногтем, но лишь до того момента, как посуду поместят в печь. Тут тарелки обжигаются, и от жара на поверхности керамики возникает нечто вроде стеклянной патины, покрывающей все изделие и рисунок, конечно, тоже: теперь скобли сколько угодно, он словно впаян в терракоту. Все это проверено. Так вот. Подобное произошло, видимо, и с нашей горой. Отчего же не допустить, что звездолет, взорвавшись... оплавил... оплавил все вокруг... -- А отчего бы не допустить какое-нибудь землетрясение или извержение вулкана? -- резко спросил полковник. -- О, да, конечно. В таком случае в камне мог оказаться замурованным настоящий человек, скажем, индеец из племени инков, который в момент извержения оказался погребенным заживо в этом камне... шутка природы. Не может быть? Во время последней войны один английский летчик выпал из самолета, который летел на высоте пять тысяч метров, и не разбился. Невероятно? Чем больше старею, полковник, тем сильнее верю в сказки... Я поднялся. Я не мог больше сидеть на месте. Странно, но Спленнервиль тоже встал с кресла, опустив голову и сжав губы. Он спросил: -- К чему вы клоните, Мартин? -- Ни к чему не клоню. Может быть, этот человек был пилотом звездолета. И ему выпало на долю оказаться заточенным заживо в камне, словно, -- я сложил ладони, -- словно в футляре. Словно в той стальной трубе, в какую немедленно после смерти замуровывают трупы миллионеров, завещавших сохранять их в надежде рано или поздно вернуться к жизни... Вот так. Будь это земной человек, он не выжил бы в таких условиях: окаменел бы, как ихтиозавр или древнее растение. Воздух не превратил бы его в прах. Должно быть, -- заключил я, уже чувствуя предельную усталость, -- это был человек не из нашего мира. И потому рассыпался в прах. Понимаете, полковник? Я посмотрел ему прямо в глаза. И он тоже пристально смотрел на меня. Он протянул ко мне руку, хотел что-то сказать, словно... Я замолчал, так как вновь увидел того белого нагого человека. -- Словно? -- переспросил Спленнервиль. Я задумчиво покачал головой: -- Словно хотел поговорить со мной, поведать что-то. Но что и на каком языке? -- я с горечью улыбнулся. -- Горстка праха, полковник. Загадка Вселенной. Ответ, доказательство, контрдоказательство. Горстка праха. Прошло несколько секунд. Потом звякнул переговорник, и я заметил, что полковник вздрогнул. Он опустил рычажок и спросил: -- В чем дело? -- Генерал Моррис из Пентагона, господин Спленнервиль, -- произнес голосок Рози. Полковник прорычал: -- Попросите его... Скажите, что я позвоню через несколько минут. Скажите, что... словом, придумайте что-нибудь... Мартин, -- обернулся он ко мне. -- Дег ничего подобного мне не говорил. -- Он ничего не видел. Когда он подошел к камню, оставалась уже только горстка праха. -- Только прах, конечно. -- Дег, наверное, решил, что я теряю рассудок, так мне кажется. -- Да, -- согласился Спленнервиль, -- он сказал мне, что никогда еще не видел тебя таким потрясенным, может быть, это была... -- Нет, не галлюцинация, -- прервал я его. -- А если галлюцинация, то вот это уж никак не иллюзия, полковник. -- Я достал из кармана то, что мы нашли на плоскогорье, и положил на стол. Спленнервиль посмотрел, нахмурив свои лохматые брови. -- Что это? -- Нечто, полковник. -- Что за чертовщина? -- То, что вы видите, не существует. Этот предмет не имеет никакого назначения, абсолютно никакого. И это не деталь от чего-то. Это ничто. И металл нам неизвестен. И это не какой-то особый сплав. Однако, вот он, этот предмет, перед вами. Полковник молча смотрел на этот недвижный и слегка светящийся предмет непонятной формы. Я не испытывал уже ничего -- ни волнения, ни страха. -- Может быть, это Деталь звездолета, полковник, -- прошептал я. Спленнервиль молчал. Потом он тяжело вздохнул, выпятив грудь, и резко произнес: -- Это что же выходит, ты принялся теперь писать научно-фантастические рассказы? Я не отвечал, а продолжал, смотреть на предмет. Полковник проследил за моим взглядом, пожал плечами и произнес: -- Забери свой винт, Мартин. -- Это не винт. -- Ну, я хотел сказать -- гвоздь, болт, то, что есть, короче! -- То, чего нет, полковник! Спленнервиль сжал губы и, казалось, готов был разбушеваться, но неожиданно улыбнулся, взял непонятный предмет, взвесил его на ладони и тихо присвистнул, почувствовав, какой он тяжелый. Положил в ящик письменного, стола. -- Ладно, оставлю пока у себя, Мартин. Я знаю, кому отдать его на экспертизу. Спорю, что через пару дней скажу тебе, из какого он сделан металла, где и как используется, кто его производит и все прочее. -- Даже ваш генерал из Пентагона не сможет ответить на эти вопросы, -- возразил я. Полковник улыбнулся с видом человека, бросающего вызов: -- А если он обнаружит, что это вещь, которая не существует... ладно, Мартин. Давай не будем больше ломать голову. Предоставим философам заниматься тем, чего нет. А мы тут, в "Дейли Монитор", черт возьми, и потому до философов нам нет дела. Вот так. Эта вещь как бы исчезла. Может, так оно и лучше. Возможно, полковник поступал мудро, убеждая меня отказаться от научной фантастики. А то эта вещь присоединилась бы к когтю и перу, которые были найдены в Стране Огромных Следов. Но на душе стало невыразимо горько. Я попытался было возразить: -- А если бы я написал в статье все, как было на самом деле, полковник? Спленнервиль помрачнел. Покачал головой: -- Не в моей газете. -- Я бы мог написать книгу. -- Ты волен делать это, -- с неприязнью ответил Спленнервиль. Он был тверд, как скала. Однако улыбнулся и добродушно добавил: -- Мартин, дорогой мой, я-то верю тебе. Черт возьми, ты, без сомнения, пережил жуткое испытание. Но не приноси себя в жертву ненужному эксперименту!.. Не вынуждай смеяться над собой, рассказывая подобные истории! Ведь даже этот предмет, который кажется тебе таким странным, -- продолжал он, -- нельзя считать доказательством. Может, этот кусок ничего, как ты его называешь, на самом деле какой-нибудь стратегический материал. Заговори ты о нем, и Пентагон сразу же снимет с тебя да же последнюю рубашку... А теперь, прошу тебя, сделай одолжение. -- Да, полковник? -- Перепиши этот репортаж! Вставь сюда побольше сенсаций и поубавь проблем, дорогой. Ты способен это сделать. Никто это не может сделать лучше тебя. Вместе с фотографиями Дега мы сможем... -- Нет, полковник. Нет, оставим материал, как он есть, -- ответил я. Мне хотелось поскорее уйти к себе и спокойно обдумать все, что я видел. Тот человек! Разве смогу я когда-нибудь забыть его взгляд? Разве перестану спрашивать себя: "Что же он хотел сказать мне?" Я направился к двери. Спленнервиль слегка покусывал губу. -- Постой, Мартин! -- позвал он. Уже на пороге я обернулся: -- Да? Он улыбнулся: -- Я хотел сказать -- ты прав. Оставим твой репортаж как есть. Ну да, черт возьми, давай подбросим немного проблем нашей оглупевшей публике! Ну, конечно! Сохрани и всю чепуху с философией... Кто сказал, что мы не должны касаться ее? Ты в каком-то смысле философ, Мартин... Так вот, пожалуйста, постарайся, чтоб не было никаких неприятностей с этой твоей, философией или гм... научной фантастикой. Расскажи о твоем человеке... Ты себе не представляешь, как мне это интересно, -- солгал он, --даже если... если с точки зрения журналистики он пустое место, так как от него остался только прах... Понимаешь, дорогой? Я тоже немного философ... Звякнул переговорник. Голосок Рози произнес: -- Генерал Моррис, полковник. Спленнервиль взорвался, -- Черт возьми! -- закричал он и, глядя на меня, торопливо продолжал: -- Да, так вот я хочу сказать, тот человек... философия... Я кивнул: -- Не вынуждайте ждать Пентагон, полковник!. -- Да, да, но... -- Он пожал, плечами, улыбнулся и подмигнул: -- Я вижу, ты понял. Уже вылечился, Мартин. Увидимся попозже, ладно? Ты такой же молодец, как и прежде! И уже вылечился, вот что самое главное!.. Мне хотелось сказать ему, что от некоторых болезней не излечиваются. Но я промолчал и закрыл за собой дверь. x x x Перевод с итальянского Ирины Константиновой Константинова Ирина Георгиевна, член трех творческих Союзов России - литераторов, журналистов, переводчиков. Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27., Тел./факс 4307991, E-mail: kig@mail.wplus.net 1 ноября 2000 Примечания 1 Barba amarilla - разновидность южно-американских змей. Примеч. перев. 2 Один из самых высоких небоскребов Нью-Йорка.