ебе на стол и сказал: - Этак, пожалуй, от кепи и вовсе ничего не останется, да еще и от матери попадет. Арно улыбнулся. Он сразу почувствовал себя свободнее. - Кто проезжал сейчас в санях мимо заставы? Кулак, верно, из Торизе? - без всякого перехода спросил у него майор. - Ага, кулак. Он недалеко от нашего хутора живет- - А сам ты из Кивиранна? - Ага, из Кивиранна. По чему вы узнали? - У тебя на носу написано, - улыбнулся майор. - Ну рассказывай, что случилось, зачем прибежал. Взглянув на майора завороженными глазами и поняв, что этот необыкновенный человек читает по его лицу, как по книге, Арно стал сбивчиво рассказывать, что сегодня рано утром к ним на хутор пришел весь окровавленный человек с черной повязкой на глазу. Попросив у отца еды и водки, одноглазый вытащил пистолет и заявил, что первого, кто попытается выйти из дома, он пристрелит на месте. - Он сел посреди комнаты с пистолетом и никого не подпускал к дверям, - рассказывал Арно. - А я был в клети, все слышал и молчал. Потом отец пришел ко мне и сказал, дуй, мол, Арно, через окно что есть мочи к пограничникам. Скажи - бандюга объявился. Пусть, говорит, что-нибудь придумают, только поаккуратнее, чтобы скотину не попугали. Вот я и прибежал... Только вы уж торопитесь, дяденька майор, бандит отца убить обещался... Передав Арно на попечение капитана Тенина, Лаур выслал в Кивиранна оперативную группу во главе со старшиной Басовым. Примерно час спустя старшина сообщил на заставу, что бандит с хутора Пыдеров ушел и что группа идет по следу. А глубокой ночью от Басова пришло неожиданное известие: пограничники нашли бандита с простреленным затылком на дороге в Мустамяэ. Через связного Басов сообщил также, что выследил наконец черный "Оппель", который только что скрылся в парке Мустамяэского замка. Две дороги, выходящие из парка, перекрыты. Лаур тут же позвонил в город полковнику Дробову. - Пауль Борисович, - покашливая от волнения, ответил Дробов, - вы же хорошо знаете, в чем дело. Басова немедленно отзовите из Мустамяэ. Скажите ему: пусть ловит Курта где угодно и как угодно, но в Мустамяэ его ни в коем случае не трогает, хотя бы он ходил у всех на виду... У развилки лесной дороги стоит грузный седой человек. На нем старомодное пальто, мятая широкополая шляпа. При лунном свете человек внимательно рассматривает следы на снегу. Одна дорога отсюда ведет в Торизе, другая - в Тормикюла, третья - в Мустамяэ. - Странно! - бормочет он. - Они должны были направиться в Мустамяэ. Следы ведут сюда. Тысяча чертей! Что же им надо в Тормикюла? Человек недоверчиво покачал головой. Неужели он ошибся? Ерунда! Следы могут вести куда угодно, важно, куда они приведут. Внезапно человек резко оборачивается. Из лесу на дорогу поспешно выскакивает истерзанный долговязый мужчина в разорванном сером пальто. На его птичьем лице, испачканном кровью, черная повязка. Он почти бежит. - Эй ты, прохожий! - грубо кричит он. - Тут только что прошли двое, они мне нужны! По какой дороге они пошли? Человек в широкополой шляпе с любопытством рассматривает лицо путника и простуженным басом говорит: - Провалиться мне в пекло, если я когда-нибудь видел подобного красавца! Уж не сват ли ты черту, приятель? - Но-но, не каркай, старый ворон! Я тороплюсь. Скажи, куда они скрылись? Увидев в руках говорившего пистолет, человек в шляпе заинтересованно прогудел: - Верно, прошли тут двое. А вот где, не приметил... Путник, очевидно что-то вспомнив, стукнул себя по лбу. - Эй, старый, далеко ли отсюда до Метсаталу? - Метсаталу? - удивленно переспросил тот. В глазах его мелькнули радостные огоньки. - Ясно, держи лево руля, приятель. Эта дорога ведет в Тормикюла. Как до болота доплывешь, так на повороте и увидишь Метсаталу. - А-а, дьявол ему в душу! Теперь я рассчитаюсь с ним! - Одноглазый бросился по тормикюлаской дороге. Человек в шляпе, выждав с минуту, крупным, быстрым шагом направился следом. Сильный ветер метался по лесу, как раненый зверь. Жалобно трещали старые деревья. В холодном, пронизывающем воздухе ощущалась гремящая близость моря. Впереди, за большим замерзшим болотом с частыми снежными сугробами, отливавшими при лунном свете синевой, ощетинилась густым лесом Черная гора. На повороте дороги кряжистым пнем вросла бревенчатая лесная сторожка. Она вся окутана оплывшим снегом, заросла длинными сосульками. Снег свисает с крыши низким пологом до самых окон. Сквозь неплотно прикрытые ставни пробивается свет. Человек в шляпе подошел, осторожно заглянул в окно и тут же медленно повернул обратно. Уже на дороге он услышал короткий пистолетный выстрел... Путник с черной повязкой ввалился в лесную сторожку. Не приветствуя хозяина, рывком сбросил с плеч пальто и шумно сел за стол, лицом к двери. - Водки! - коротко приказал он. - Ты... Медведь? - только и мог вымолвить растерявшийся лесник. - Водки, собака! - бешено зарычал вошедший. Лесник, пожав плечами, нехотя поплелся к двери. - Куда? Назад! - рявкнул Медведь, вытаскивая пистолет. - Не вздумай предупреждать, Пааль. Отойди от двери. Ну? Курт любит сюрпризы - я, кажется, позабавлю его. - Ты с ума сошел! Что случилось? Зачем ты пришел, Медведь? - Молчи! Я не верю тебе, ты такой же предатель. Но не бойся - не трону тебя. Ни ты, ни Ээди мне не нужны. Я пришел рассчитаться с Куртом, только с Куртом... Водки! - заорал он. Тяжело переваливаясь, лесник принес небольшой графин, кружку, сало и хлеб. - Подумай, Медведь, - вкрадчиво сказал он. - Я не знаю, что между вами произошло, но берегись - Курт дьявол, а не человек. Он придавит тебя, как муху. Медведь осушил кружку, лицо его перекосилось. - Ух! - простонал он, приходя в себя. - Ты плохо знаешь, старик, кто такой Медведь! - вызывающе крикнул он. - Плевать я хочу на Курта! Он боится меня. Да-да, боится. Я четвертый день гоняюсь за ним. Чтоб ему жарко было в аду! Берегись, Пааль, твой Ээди попал в волчью пасть. Как только он будет не нужен - Курт прикончит его, как собаку. А-а, черт! Что они так долго возятся?.. - Не знаю, - нерешительно переступив с ноги на ногу, ответил лесник. - Врешь, метсаталуский Пааль, - насмешливо сказал Медведь, - они на твоем дворе выкапывают бидоны с деньгами, с нашими деньгами. Я не стал им мешать - шум может привлечь прохожих. Лесник помрачнел. - Ничего не знаю, - упрямо повторил он. В сенях заскрипели двери. Медведь схватился за пистолет. - Это они! Отойди к окну! В комнату в клубах морозного пара вошли двое в длинных крестьянских тулупах, с бидонами в руках - рослый, громоздкий мужчина с неподвижными зелеными глазами и стройный парень с худым лицом. Увидев гостя, оба остановились. - Алло, Медведь! - удивленно сказал мужчина. - Откуда ты? - Не шевели руками, Курт! - Одноглазый повертел в руках пистолет. - Лесных волков больше нет! Ты предал нас! Да-да, трусливо предал, а сам сбежал, украл наши деньги. - Не скули, болван! - холодно и зло сказал Курт. - Спрячь игрушку! Таких идиотов, как ты, не предают, а убивают на месте. О каких деньгах ты болтаешь? Все ценности спрятаны в Каармовском бункере, ты же знаешь об этом. - Врешь! - заорал Медведь. - Я знаю, что за сметанка в этих бидонах. Но не затем я пришел. Я пришел мстить! Получай, дружок, на! Хлопнул выстрел, но упал не Курт. Судорожно задергав простреленной головой, изгибаясь всем телом, Медведь, хрипя, повалился на пол. Лесник, стоявший за его спиной, равнодушно спрятал в карман теплый от выстрела пистолет. Немногим позже в Мустамяэ шла легковая машина. Подъехав к замку с потушенными фарами, она остановилась в парке. Рядом с шофером сидел рослый неуклюжий майор. Он не торопился выйти из машины. - Так ты говоришь, - задумчиво спросил он у сидящего за рулем юноши, - что видел эти же следы у Метсаталу? - Видел, - хмуро сказал тот. - Спит, черт возьми! - раздраженно проворчал майор, всматриваясь в безжизненные окна замка. В квартире Ребане света не было. - Надеюсь, ты догадался, кто это был? - продолжал он начатый разговор. - Нет, - коротко ответил юноша. - Чудак ты, братец, - усмехнулся майор. - Ведь это же следы Медведя. Теперь понимаешь? Юноша, ничего не ответив, недоверчиво покачал головой. Майор дружелюбно хлопнул его по плечу и, кряхтя, вылез из машины. Огляделся, не спеша открыл заднюю дверцу. Юноша, перегнувшись, через сиденье, подал ему два длинных узких брезентовых мешка. - Вс╕? - Да, вс╕. - Ну, ладно, давай скорее подтащим. Смотри, кто-то идет! - быстро проговорил он. За их спиной неизвестно откуда появилась грузная фигура человека в старомодном пальто и широкополой шляпе. Поравнявшись с машиной, он надвинул шляпу на самые глаза и, чуть приостановившись, заглянул в лицо майору. Затем с такой же бесцеремонностью ощупал взглядом юношу и, ни слова не говоря, побрел дальше. - Послушайте, уважаемый! - крикнул ему вслед озадаченный майор. - Вы, кажется, собирались что-то сказать? Человек остановился. Простуженным басом он насмешливо прогудел: - Когда приближается шторм, морские блохи покидают берег! - Опустив голову, он, не оглядываясь, ушел в темноту. - Не нравится мне этот тип, - взволнованно зашептал шофер. - Смотрите, да это те же самые следы! Я узнал их! - Не болтай, - сухо отрезал майор. - У тебя шалят нервы, а нервы, братец, паршивая штука в нашем деле... Это Филимов. Старик, верно, совсем спился... Подтащив мешки к замку, майор простился с юношей и, внимательно оглядевшись по сторонам, отпер небольшую дверцу в гранитной стене. В потайной комнате сидит мужчина в форме майора Советской Армии. Полумрак. Тяжелые ковры на стенах усиливают темноту. Склонившись над маленьким письменным столом, майор торопливо ест. За ворот мундира заткнута салфетка. Не прикасаясь ни к вилке, ни к ножу, он ловко расправляется зубами и пальцами с большими кусками вареного мяса. Жирные складки на его затылке все время двигаются. За спиной майора стоит Ребане. Сонное, помятое лицо, покрасневшие глаза, растрепанные волосы, пол глазами тонкая паутина морщинок. Она с недоумением смотрит на раскрытый ящик письменного стола. - Пистолет был здесь, я хорошо помню, - сухо говорит она. - Что ты этим хочешь сказать? - не поворачивая головы, спрашивает майор. - Я хочу сказать, что не брала его. - Так кто же взял его, черт возьми! - Тише, не кричи, разбудишь весь дом! Поищи получше, комната все время заперта. Сюда никто не входит. Пистолет должен быть здесь, уверяю тебя. Майор поднялся, сорвал с шеи салфетку, стал раздраженно перебирать в ящике пистолеты. - Не тот! И это не тот! - все более угрожающе рычал он. Наконец, обыскав весь стол и ничего не найдя, он тяжело поворачивается к Ребане. - Проклятье! Где же он? Ты, ведьма, если ты сейчас же не найдешь пистолет, клянусь, тебе не поздоровится! Разбуди своего щенка! Этот стервец давно уже шныряет у моих дверей. Пистолет именной, если он попадет в чужие руки, ты понимаешь, чем это пахнет? Ты понимаешь? - хрипит он, тучей надвигаясь на Ребане и сверля ее неподвижными зелеными глазами. - Опомнись! Не забывай, с кем разговариваешь! Твой пистолет никуда не денется. - Ребане властным жестом усаживает его в кресло. - Займемся делом, любезный друг, - продолжает она. - Меня беспокоит капитан Карм. Нужно следить за ним. Этот идиот Виллем только напортил дело. - Письмо Тоомаса передано? - Да, два дня назад. - Не беспокойся, Виллем сумеет обработать Карма. Они родственники... Впрочем, Карма нужно прикончить, как только дело будет сделано. Когда встреча? В ответ на угрюмый вопросительный взгляд майора Ребане торжественно произнесла: - Об этом знает только "Человек с Белого корабля"! Часть третья. СОКРОВИЩА СОВЫ Глава 23. ЧЕРНЫЙ КАПИТАН Вялиская Марет, женщина богатырского сложения, про которую в Тормикюла поговаривали, будто она не уступит своему великану-мужу ни ростом, ни величиной кулака, - еще никогда не была так огорчена, как сегодня. Подавая Мадису во время завтрака на стол деревянную пивную кружку с узорчатой резьбой, она с возмущением говорила: - Старый чурбан! Ну, что ты молчишь? Или тебе уши песком засыпало? Сотворил же бог колоду бесчувственную!.. Это был Виллем, пастор Виллем. Я видела его собственными глазами. Мадис и бровью не повел. Рыбак всецело был поглощен пивом домашнего производства и, казалось, вовсе не слышал голоса супруги. Марет махнула рукой и унесла бочонок с пивом на кухню. Со времени оккупации пастор ни разу не был в Тормикюла. Тормикюласцы недолюбливали его за то, что он прислуживал немцам, и пастор побаивался показываться в этой деревне. Вот почему Мадис так недоверчиво воспринял сообщение жены, будто сегодня на рассвете она видела пастора на хуторе капитана Карма. - Приснилось вредной старухе, не иначе - приснилось! - ворчал он. Хорошо зная воинственный характер жены, рыбак не решался, однако, высказать свои соображения погромче. - Вишь ты, как расходилась, словно муха ее укусила! Только нет же, Виллема даже сатана кочергой сюда не пригонит... - А я говорю, Виллем был! - Услышав ворчание мужа, Марет заглянула в комнату и сделала еще одну попытку убедить его. - Я сразу его узнала. Когда убили Волли Таммеорга, он тоже приходил, помнишь? Нет, нет, она больше слова не скажет этому бесчувственному человеку! Лучше говорить со стенкой, чем с ним! К такому заключению пришла Марет, когда увидела, что невозмутимый рыбак, кряхтя, уселся возле печи на срубленный пень и, вытащив из-за пояса нож, принялся не спеша строгать свои проклятые фигурки, ибо, по его разумению, что же еще старому рыбаку делать, как не коротать время у очага, когда за окном с самого утра воет вьюга. Так и не придя к согласию с мужем, Марет накинула на плечи большой шерстяной платок и, покинув дом, решительно пустилась отыскивать в снежной пурге соседский хутор Пеэтри. Удивительная новость не давала ей покоя. Чтобы облегчить душу, она, как это принято между добропорядочными соседками, поспешила к Терезе Таммеорг. Сильный норд-ост, словно пух из вспоротой перины, потрошил и гнал по берегу моря тучи взметнувшихся снежинок. Слышалось тяжелое шлепанье волн. Море, рассерженное и ворчливое, было совсем близко. Закутавшись до самых глаз, Марет направилась к берегу, где обрисовывался хутор Пеэтри. Оттуда доносился надрывный собачий вой. Марет прислушалась. "Так и есть - воет, - с тоской подумала она, - мерзкая псина! Теперь непременно быть беде. Все приметы к тому..." Изогнутые, закаленные ветрами смолистые сосны укрывают хутор Пеэтри от морских бурь. Дом стоит на самом берегу. Почерневший от времени, он, как валун, вгрызся в скудную, каменистую землю. Неподалеку от него, ближе к Черной горе, прячется в деревьях высокий особняк с наглухо заколоченными ставнями. Здесь одиноко живет нелюдимый старик Карм. С опаской оглядываясь на мрачный капитанский дом, о хозяине которого в Тормикюла ходили самые противоречивые слухи, рыбачка, насколько позволяли ей тяжелые сапоги мужа, прибавила шагу. Ильмар топил печь. Тереза, как обычно, сидела с вязанием у окна. По просьбе сына она вспоминала все подробности тревожной ноябрьской ночи. - В ту ночь, когда отец ушел из дому, и поседела я, сынок. Ты лежал весь в жару, хрипел уже. Поди, с утра не приходил в себя. Думала, уж не жилец больше... Марет у твоей кроватки молится, а в горнице отец как убитый ходит, заглянет к тебе и опять ходит. Твердый был человек, не хотел слезу показать. Все проклинал немца-лекаря. Как ни просили, не пришел немец. Тревога как раз случилась. Русский самолет сбили. Летчик с парашютом над Тормикюла выпрыгнул. А тут еще к нам пастора черт принес. Как черный ворон прилетел, добычу, видать, почуял. Отец выгнать хотел, да рукой махнул. После немцы к нам прибежали, весь хутор обшарили, нет ли летчика. Только немцы за дверь, гляжу - Оскар пришел, лесник наш. "Выручай, - говорит, - Волли", - и увел отца в коридор. Слышу, за стеной разговаривают. "Русский летчик... на лодке... через пролив..." - Тереза вытерла набежавшие на глаза слезы. - Поцеловал тебя отец, а мне сказал: "Ну, прощай, мать! Если что, береги сына. Человека из него сделай". Так и ушли они с Оскаром. Следом и пастор поднялся. Не вернулся больше Волли под родной кров, - прошептала Тереза, - оставил нас с тобой сиротами. Потом уж от людей слышала, будто в штабе "Омакайтсе" об отце разговор был. Курт у них там за начальника считался. Он у капитана Карма на квартире стоял. Все в немецкой форме расхаживал. Ходила я к нему, спрашивала. Выгнал, как собаку, вышвырнул. Так и не узнала я тогда, кто Вольдемара убил... Тусклые спицы дрожали в руках Терезы. Ильмар сидел бледный, ни словом не перебивая мать. - И Оскара больше не видела, - прошептала Тереза. - Расстреляли его немцы за то, что с партизанами дело имел. - Их предали, мама! Это капитан Карм рассказал Курту, что отец ушел спасать русского летчика. - Что ты, сынок! - испугалась Тереза. - Капитан Карм честный человек, он уважал Вольдемара. - Все равно, он предал. Я теперь все знаю, - упрямо сказал Ильмар. Ничего не понимающая Тереза с грустью заглянула в глаза сына. - Карм честный человек, - повторила она. - Что ты можешь знать, глупый! Вольдемар к нему в гости ходил. Никого старый видеть не хотел, только твоего отца к себе звал... После той ночи Карм пропал куда-то, - задумчиво добавила Тереза. - Что уж там вышло, не знаю, только выкинул он вещи Курта за дверь, заколотил дом и ушел. Вернулся после войны... Ильмар не спускал глаз с горящих поленьев. Воображение мальчика рисовало ему там, среди огненных волн, маленькую лодку отца, который, не испугавшись шторма, переправил через пролив незнакомого русского летчика. А здесь, на берегу, неистово мечутся немцы с собаками. Среди них, трусливо вытягивая узкую голову, пляшет страшная черная птица с окровавленными крыльями. Это Карм! Он показывает Курту на возвращающуюся лодку отца. С треском взметнулся сноп искр... Нет, это не искры - тысячи раскаленных пуль обрушились со всех сторон на отважного рыбака. В страхе бьется на берегу черно-красная птица. "Бросьте лодку с рыбаком в море! - кричит она. - Пусть никто не узнает, как он погиб!" И снова бушует перед глазами мальчика неистовый огненный шторм... Ильмар захлопнул печную дверцу. - Мама! - тихо проговорил Ильмар, подходя к Терезе и обнимая ее. - Когда я вырасту, я буду работать день и ночь. Я буду таким же, как папа. Я накоплю много денег и поставлю на папиной могиле красивый памятник, вот увидишь... Руки матери, державшие сына, дрогнули и обмякли, она прижала его и горько заплакала. - Не надо, мама, - чужим, взрослым голосом проговорил Ильмар. В эту минуту он почувствовал, что стал уже большим и что теперь надо беречь мать - она ведь так много выстрадала. - Не надо, мамочка, - ласково повторил он и робко провел рукой по мягким волосам, тронутым сединой. Это легкое прикосновение вдруг с поразительной ясностью убедило его, что он действительно стал взрослым и что на нем теперь лежит ответственность за мать, за дом, за их будущее. - Я никогда не дам тебя в обиду, - тихо сказал он, - мы будем хорошо жить, вот увидишь... Папа был бы доволен мною... В сенях послышались шаги. Дверь в горницу отворилась, и голос Марет спросил: - Эй! Есть кто дома? Через минуту Тереза усаживала гостью поближе к огню. - Ну и погодка, вдовушка! - громко говорила Марет. - Насилу дотащилась. А что же это пеэтреский хозяин не в школе? - Каникулы у них теперь, - грустно улыбнулась Тереза. Со двора донесся вой собаки. - Воет! - недовольно пробормотала Марет. Повернувшись к Ильмару, она с грубоватым простодушием сказала: - Иди-ка посмотри, парень, что это с твоей псиной нынче. Выть начала. Никак, беду кличет. А нам тут с матерью поговорить нужно... Ильмар молча вышел. В сенях он услышал торопливое гудение гостьи и удивленное восклицание матери: - Пастор Виллем! Зачем же он приходил к капитану Карму? Понизив голос, женщины заговорили о капитане Карме. В Тормикюла побаивались этого угрюмого человека, прозванного поморянами Черным капитаном. Рассказывали, что комнаты его особняка украшены всевозможными диковинными вещами, собранными во время его бесчисленных путешествий по всему свету. Свое прозвище Карм, вероятно, получил за большую черную бороду. Все лицо его, начиная от самых глаз, было покрыто густой щетиной черных жестких волос. Когда-то имя Карма гремело на всю Балтику. Слава о подвигах отважного эстонского капитана, не боявшегося водить свое судно в море в любой, самый свирепый шторм, стала легендарной. Говорили даже, что он продал свою душу черту и только благодаря этому стал из простого матроса удачливым капитаном и несметно богатым человеком. Потеряв в годы войны свою семью, старый Карм заживо похоронил себя в мрачном тормикюласком особняке и с тех пор почти никогда не показывался людям на глаза. Пурга не утихала. Пойта, прикованная длинной цепью, сидела на снегу у своей конуры и, задрав морду, монотонно выла. Увидев хозяина, она вяло вильнула хвостом и без особой радости поднялась. "Недовольна, - подумал Ильмар. - Конечно, с чего бы ей радоваться - сидит целый день на привязи! Никто без меня тут с ней не поиграет". - Что с тобой, Пойта? Заскучала, да? Ничего, теперь вместе будем. Каникулы у меня, понимаешь? Учитель сказал, что теперь все будет хорошо. Никто меня из школы не выгонит. Скоро я кончу седьмой класс, и будет у нас с тобой совсем новая жизнь. Понимаешь? Эх ты, ничего ты не понимаешь! - Обняв собаку, Ильмар стал стирать с ее морды растаявшие снежинки. Пойта была крупной финской лайкой. В прошлом году ее щенком привез с севера знакомый русский рыбак, старый друг отца. Ильмар все лето учил Пойту разным собачьим премудростям. Теперь она проходила последнюю и самую тяжелую стадию обучения - сидела на цепи для того, чтобы быть злее. Ткнув хозяина в лицо холодным, мокрым носом, Пойта стала жаловаться ему на свою нелегкую собачью жизнь, но вдруг, чем-то обеспокоенная, сердито зарычала. - Кто там? Оглянувшись, Ильмар увидел вдали, за оградой, сутулую фигуру высокого старика. - Черный капитан! Сюда идет! - прошептал изумленный Ильмар. - Смотри-ка, псина, да он в самом деле к нам идет. Спокойно, Пойта, пошла на место! Сейчас мы все узнаем. Отправив недовольно ворчавшую Пойту в конуру, Ильмар, не спуская глаз с необычного гостя, попятился к сеням и спрятался за бочкой с рыбацкими снастями. Минуту спустя угрюмый старик в кожаной капитанской тужурке, стуча сапогами, прошел мимо него в горницу. Ильмар услышал удивленные восклицания женщин. Низкий бас капитана прогудел что-то непонятное. Дверь в сени распахнулась, и испуганная Марет бомбой пронеслась мимо Ильмара. - Где твой сын? Я хочу видеть его, - отчетливо услышал Ильмар голос капитана Карма. Ильмар покинул свое убежище и решительно вошел в горницу. Карм тотчас же обернулся к нему. На его широком морщинистом лице, заросшем черной бородой, голубели в глубоких впадинах вечно печальные, неживые глаза. - Подойди-ка ко мне, парень, - строго сказал он. Ильмар подошел. Капитан стал рыться в карманах тужурки. - Старая крыса! - проворчал Карм. - Чертов братец! Он хотел купить мою совесть... Где же это письмо? Ага, вот оно! - Старик нашел наконец конверт и протянул Ильмару. - Почитай-ка! Не вижу я, совсем ослеп... - Читай, читай, сынок, - торопливо заговорила Тереза, заметив недобрый взгляд сына. Капитан тяжело опустился в дубовое кресло-качалку и приготовился слушать. Ильмар открыл конверт. На помятом клочке бумаги - несколько неровных строк и короткая подпись: Тоомас. Он нехотя стал читать: - "Дорогой отец! Надеюсь ты жив, здоров и не забыл любящего тебя Тоомаса. Моя жизнь зависит от человека, который придет к тебе и скажет: "Я привез привет от Тоомаса". Прими его и сделай все, о чем он попросит. Он расскажет тебе обо мне. Ты поймешь, как я жил, и, верно, простишь меня. Тоомас". Капитан сидел в кресле не шевелясь. Потом он взял из рук Ильмара письмо и в глубоком раздумье медленно побрел к дверям. - Стойте! - воскликнул Ильмар, загораживая ему дорогу. - Я знаю, как погиб мой отец. Его предали! - задыхающимся голосом выпалил он. Карм остановился и непонимающим взглядом осмотрел Ильмара. - Это вы, вы предали его! - крикнул мальчик. - Я узнал, что фамилия предателя - Карм! Черный капитан вздрогнул и отступил на шаг. - Что? Что ты сказал? - грозно спросил он. Увидев взволнованное лицо Ильмара, старик смягчился. - Ты сам не знаешь, о чем говоришь, бедное дитя! - ласково проговорил он, опустив тяжелую руку ему на плечо. - Но ты не ошибся, малыш. Вольдемара действительно выдал немцам презренный человек. Я услышал это от самого Курта... убийцы твоего отца... - Кто он? - вскрикнула Тереза. Карм медленно повернулся в ее сторону: - Человек, который в ту ночь находился у постели больного ребенка, - мой двоюродный брат Виллем - кивираннаский пастор Виллем Карм. Глава 24. НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ Утром следующего дня на хутор Пеэтри прикатил нежданный гость. Он ловко отстегнул крепления спортивных финских лыж, аккуратно очистил их от наледи, затем уверенно вошел в дом. - Ури? - удивился Ильмар, встретив его в сенях. - Да, это я. Сколько лет, сколько зим, капитан! - проговорил он с веселой улыбкой. - Рассказывай, как жизнь, что новенького? Ури быстро снял с себя короткую меховую куртку, отороченную серым каракулем, и, повернувшись к Ильмару, как ни в чем не бывало заметил: - Ты что-то киснешь, голубчик. Что у тебя в сенях, склад? - Ури показал на перегородку. Там висела тонкая сеть с мелкими ячейками для угрей, стояла бочка с рыбацкими снастями, в углу - несколько весел. - Это все отцово, - нехотя ответил Ильмар. - Нарочно не трогаю, чтобы все как при нем было. Ну, чего ж встал? Пойдем поговорим. - Кто там? - спросил женский голос из горницы. - Это Ури, мама. - Ури Ребане? - тоже удивилась мать. - Смотрите, гость какой! Пожалуйста, заходите, - пригласила она, отвечая на вежливый поклон Ури. - Не замерзли по дороге-то? Пять километров не шутка по такому морозу. - Что вы, на лыжах разве замерзнешь! - бодро ответил Ури, оправляя свой новенький лыжный костюм с красивыми золотыми молниями. Тереза перевела ревнивый взгляд на сына. Ильмар был выше и крепче Ури, хотя годами моложе. Старая рыбачья курточка, широченные отцовские брюки и валенки составляли сейчас его костюм. "Вырос сынок, и не заметила. Весь в отца, - подумала Тереза. - Теперь раскошеливайся, мать, надо сыну обнову справить". Втайне от Ильмара Тереза уже готовила ему подарок: синий свитер с парусной шхуной на груди. Точно такой же свитер когда-то носил его отец. Гость между тем, спросив разрешения, сел в кресло-качалку и, не переставая улыбаться, стал потихоньку покачиваться, уголком глаза наблюдая за Ильмаром. - Сынок, - сказала Ильмару мать, вынимая из комода какие-то вещи, - посмотри за молоком, чтоб не выкипело, да гостя угости, пусть с мороза погреется. А я скоренько соберусь, - добавила она, выходя из комнаты. - Благодарю вас, я только что завтракал, - сказал Ури. - Сейчас, мама. - Ильмар неторопливо вышел на кухню. Ури остался сидеть в качалке. Цепкий взгляд его заметил в углу над столиком Ильмара портрет моряка. Суровое лицо показалось знакомым. "Отец... - догадался Ури... - Интересно, мать в самом деле собирается уходить или так и будет здесь шнырять по комнатам? Не хватает, чтобы я из-за этого дурака на дворе мерз. Поговоришь при ней..." - Ури с беспокойством заерзал в качалке. Вернулся Ильмар. По-хозяйски расстелил на скатерти клеенку, принес кастрюлю с молоком, чашки. Большую красную чашку с белыми чайками показал Ури. - Отец из нее пил, - пояснил он, - его любимая была. Ури не притронулся к молоку. - Могу тебе новость сообщить капитан. Только пока никому ни слова, хорошо? Ильмар не ответил. - Я еду в Артек! Посылают, - весело сказал Ури. - Что, еще одна путевка пришла? - рассеянно спросил Ильмар. Ури поморщился. - Не интересовался этим вопросом... Посылают, - мечтательно повторил он. - Придется ехать: отличник, тут уж ничего не поделаешь. - Ури был разочарован, что Ильмар не только не позавидовал ему, но и вообще едва обратил на его слова внимание. - Да, ты знаешь насчет экскурсии в Таллин? - вдруг спросил он. - Из нашего класса ни один не едет. Мать не хочет пускать. Говорит, за скверное поведение... В комнату вошла Тереза. На ней было синее шерстяное платье. Это платье она впервые надела после смерти мужа и сейчас выглядела в нем красивой и помолодевшей. Волосы были хорошо уложены, а глубокие морщины у глаз стали незаметны, словно кто разгладил их доброй рукой. Перехватив недоуменный взгляд сына, мать улыбнулась. - В волисполком пойду: говорят, человек из города приехал, лекцию будет рыбакам читать! Народ идет - не грех и мне послушать. Ты, сыночек, дал бы мне какую тетрадку, что ли, - нерешительно попросила она. - Глядишь, пригодится. Ильмар с непривычным чувством радостного смущения вытащил из-под своего стола старый матросский сундучок. На внутренней стороне крышки - фотография отца, точно такая же, как на портрете. Рядом - снимок военного корабля, на котором отец когда-то служил. В сундучке - кипа тетрадей, книги, длинный рыбацкий нож, целый мешочек янтарей и большая алюминиевая фляга с надписью чернилами: "Вольдемар Таммеорг". После ухода матери в комнате на некоторое время воцарилось тягостное молчание. "Сказать или не сказать? - подумал Ильмар. - Нет, ничего не скажу. Если опять начнет про учителя, вытолкаю и хорошенько по шее надаю. Хватит воду мутить". Ури заговорил об учителе. - Вчера, - сказал он, - я разговаривал с матерью. Представляешь, оказывается, она очень не уважает Уйбо. Пожалуй, ты был прав... Я пришел тебе сказать, что согласен бросить всю эту затею. Знаешь, как будто ничего не было, мы ничего не знаем... Все забудется само собой. Ильмар зло посмотрел на Ури. - Вот что, - еле сдерживая себя, проговорил он, - сегодня после обеда мы с дядей Мадисом в Кивиранна едем, а вот завтра мы с тобой вместе пойдем к учителю. - К учителю? - переспросил Ури. Глаза его с беспокойством забегали. Такой поворот дела был неожиданным. - Зачем? Да ты спятил, капитан! - Мы пойдем и все ему расскажем, о пасторе тоже, - твердо сказал Ильмар. - Ты знаешь меня, Ури. Это мое последнее слово. - Ни за что! Да! Я не пойду! - Тогда я один пойду! - Попробуй только. Ты поклялся молчать, ты дал пионерскую клятву, не советую тебе забывать об этом. Ильмар угрожающе поднялся. Ури тоже вскочил и, попятившись, многозначительно сунул руку в карман. Ильмар подошел к нему вплотную. - Ну? - строго спросил он, сжимая кулаки. Ури отшатнулся. Трясущимися губами он с ненавистью прошипел: - Хорошо, пойдем... только после каникул. Завтра я уезжаю. Но ты... не вздумай без меня пойти. Я с тебя слова не снимаю, помни! - Ладно, пусть так. Садись и пей свое молоко, - презрительно бросил Ильмар, - Я посмотрю, что с плитой делается. Оставшись один, Ури долго смотрел на сундучок Ильмара. Внезапно какая-то мысль озарила его лицо. - Хорошо же, ты еще пожалеешь... - прошептал он, Ури быстро нагнулся, что-то взял из сундучка и тихо шмыгнул в сени, где висела его куртка. Глава 25. СЛУЧАЙ У БЕЛЫХ СКАЛ Старый рыбачий парусник встал на якорь недалеко от каменистого берега Кивиранна. Ильмар сидел у мачты и возился с морским компасом. Сойти с рыбаками на берег он не захотел. - Ну, что ж, - после минутного раздумья сказал Мадис, - оставайся, за шкипера будешь. Только мы ведь не скоро вернемся. Может, час, а может, и два проторчим. Сам знаешь, к кому приехали. Как бы не замерз, сынок, - погода свежеет. - Мадис показал на море. Низкий, холодный ветер срывал с гребней высоких зеленовато-серых волн брызги пены. Вода пузырилась и становилась непрозрачной. - Ничего, дядя Мадис, не замерзну. Нарочно полушубок взял, он теплый. - Ну, коли теплый, будь по-твоему. Тогда мы и рулевого с собой прихватим. У Энделя длинный язык, как раз для нашего дела годен. С кормы послышалось добродушное ворчание. Громадный широкоплечий детина, только немного уступавший Мадису ростом, показал приятелю пудовый кулак. Рыбаки засмеялись. Все хорошо знали, что Эндель и двух слов толком связать не может. - Я тебе, сынок, все же плащ оставлю, - сказал Мадис. Он снял с себя большой парусиновый плащ и закутал в него Ильмара, под ноги сунул овчину. - Ну, с богом! - крикнул он рыбакам. Три неуклюжих великана отвязали от кормы лодку и отчалили. Мадис покачал головой. - Зря парня оставил. Не дай бог, сковырнется с борта. Вишь ты, - сказал он словно про себя, - Вольдемар на этом "Калеве" рыбачил, и Ильмар, как свободная минутка, - так на парусник. Чистит, скребет его, сам красил прошлой весной. Хороший парень, труд любит и рыбак будет что надо. А вот что, братцы, - обратился Мадис к рыбакам, - ежели с мотоботом дело выйдет, назовем-ка его "Вольдемар Таммеорг". А? Славный рыбак был Волли. Таких, как он, теперь нет. - Славный был рыбак, - согласились великаны. - Немного таких на острове осталось. Деревня Кивиранна находилась недалеко от мыса Белые скалы. Проклятый мыс, темневший вдали грудой хаотически нагроможденных скал, далеко под водой протянул свои каменные щупальца. Причудливо источенные волнами льдины, как большие белые чайки, сидели на торчащих из воды вершинах камней. Рыбаки Тормикюла приехали сейчас к своим соседям поговорить насчет нового большого мотобота, где еще прошлым летом заказали в Ленинграде этот мотобот. Не так давно ленинградцы телеграфировали, что заказ выполнен и что вместо одного судна у них можно приобрести сразу два. Тормикюласцы, пронюхав о телеграмме ленинградцев, решили воспользоваться случаем и обзавестись крепким мотоботом. Старый Пилль, провожая "дипломатов", наказывал Мадису: - Смотри, Мадис, дело тонко веди. Сам знаешь, "Калев" долго не протянет. Я бы поехал с вами, да дела серьезные есть. Рыбаки отлично понимали, что за дела у Пилля. Гордый старик был не в ладах кое с кем из кивираннаских рыбаков и ни за что не хотел идти к ним на поклон. Ветер крепчал. Неровные пенистые кольца угрожающе плясали на свинцовых волнах, обдавая Ильмара водяной пылью. Свернутый парус поблескивал ледяными каплями. Парусник сильно качало. Раздался треск. Уже не волны - большие грозные валы с белыми кипящими гребнями яростно колотили о борт. Якорный канат натянулся, как струна. С носовой части опять донеслось подозрительное потрескивание. Ильмар начал беспокоиться. Дяди Мадиса все нет и нет. Теперь рыбакам нелегко будет добраться по таким волнам до парусника. Он стащил с себя парусиновый плащ и, сгибаясь под бешеным шквалом ветра, стал пробираться к якорной лебедке. В сизой от табачного дыма комнате собрались рыбаки. Они сидят вдоль стены на лавке, курят и молчат. За столом так же молча попыхивают трубками Мадис и кивираннаский рыбак Ярве. Мадис отлично знает нравы рыбаков Кивиранна и поэтому не спешит. По всему острову идет о них молва как о самых неразговорчивых людях. Великаны из Тормикюла, посмеиваясь над своими молчаливыми соседями, говорили, что, пока выжмешь из них слово, съешь бочку салаки. Соседи тоже не оставались в долгу и сочинили про медлительных великанов пословицу: если тормикюласец услышит в воскресенье у церкви шутку, то смеяться будет только на следующее воскресенье. Рыбаки Кивиранна даром что молчаливые, но на язык к ним попасться не приведи бог. Так хитро могут сказать, что не сразу и поймешь, в насмешку это или по простоте душевной. После войны они стали самыми богатыми людьми на острове, но несмотря на это, одежду носили старую да и в плохоньких избушках своих по-прежнему не заводили никаких удобств. Это тоже служило предметом насмешек тормикюласцев. Вероятно, долго еще сидели бы рыбаки, не спеша перебрасываясь ничего не значащими словечками, если бы дело не ускорил притащившийся сюда подвыпивший старичок Микк-музыкант. Про этого Микка рассказывали, что как-то, решив порадовать свою старуху, он купил по случаю у выжившей из ума барыни старый концертный рояль. Супруга восприняла подарок как жестокую насмешку и чуть не выгнала старикашку из дому. Поскольку обращаться с инструментом никто не умел, а сам рояль играть не хотел никак, пришлось бедному Микку, конфузясь, отвезти его в мустамяэскую школу. С тех пор его называли Микком - музыкантом. Это был самый разговорчивый в деревне человек. Выяснив, в чем дело, Микк-музыкант сразу же начал кричать, что никакого мотобота тормикюласцы не получат. - Ишь они салатники! - визжал он. - Бот захотели! А этого не видели? - Непослушными заскорузлыми пальцами он тщетно пытался сконструировать кукиш. - Не шуми, Мики, дело серьезное, - спокойно увещевал его громадный рыжий рыбак в резиновых, с огромными отворотами сапогах. Видя, что Микк все-таки не унимается, рыбак легонько придавил его к скамье. Рыбаки дружелюбно засмеялись. В комнату неожиданно ворвался взлохмаченный перепуганный парень. - Беда! - заорал он. - "Калев" с якоря сорвало, сейчас разобьет! Рыбаки высыпали на берег. Мадис, проклиная себя, бежал ни жив ни мертв. - Сплоховал, сплоховал! - бормотал он. Недалеко от берега беспомощно крутился "Калев". Пока у них шел спор, с моря налетел сильный норд-ост. Волны надулись, вздыбились и с медленным рокотом погнали парусник на прибрежные камни. Мадис понял, что дело скверное. Еще немного - "Калев" разнесет в щепки. "Черт с ней, с этой посудиной, остался бы мальчишка цел. Что с ним?" - Эй! - кричали рыбаки с берега маленькой фигурке, копошившейся у паруса. - Прыгай, прыгай, тебе говорят! Немедля прыгай! - Куда прыгагь-то? - хмурились другие. - Волны - что лед. - Все одно о камни побьет, какой пловец ни будь... - Эх, если бы мотор был! - вздохнул кто-то. Мадис и Ярве, столкнув лодку в воду, пытались отплыть от берега. - Куда они? Все равно не успеют. - Смотрите, смотрите, мальчишка что делает! Вот шельма! Ильмар с неимоверными усилиями поставил тяжелый парус. Парус сразу набрал ветра. Судно вздрогнуло, выпрямилось и стало нехотя уходить вдоль берега все дальше и дальше, к Белым скалам. Вспыхнувшая на берегу радость была недолгой. Рыбаки снова заволновались. Новая опасность угрожала Ильмару. - Не справится парень. Левым галсом идет, прямо на скалы гонит. Ильмар крепко сжимал окоченевшими руками конец шкота. Огромное полотнище швыряло его из стороны в сторону, грозя выкинуть за борт. Снасть до крови резала руки. Напрягая все усилия, мальчик боролся с ветром. Он пытался вывести парусник в открытое море. Только бы не наскочить на рифы - тогда конец! Все чаще в провалах волн мелькали их черные клыки. Гонимые с моря большие, наполовину затонувшие льдины с грохотом разбивались о скалы, заглушая шум прибоя. Далеко позади, на берегу, суетились фигурки рыбаков. Но вскоре и они пропали из виду. Выбраться в открытое море Ильмару не удалось. Яростный шквал ветра вырвал из окровавленных рук мальчика конец шкота. Раздался страшным треск - парусник наскочил на риф. Разбитое, с поврежденным килем судно стало заливать водой. Громадные зеленовато-стеклянные волны с шипящими гребнями подняли его, как щепку, и с грохотом швырнули