еятельность, вызванная доверием к ненадежным источникам информации.. Гражданина Симона заверили, что он совершил серию грубых промахов в ходе раскрытия заговора, который никогда не существовал, и погони за заговорщиками, которые никогда не появлялись. В заключение его предупредили, что, если он и дальше будет паникерствовать по этому поводу, его ждут самые серьезные неприятности. Слушая эту язвительную нотацию, гражданин Симон несколько разменял окраску, а под конец возмущенно поинтересовался, значит ли это, что он не должен доверять собственным чувствам. Эта слабая попытка съехидничать осталась незамеченной. - Несомненно, - ответил президент безапелляционно, - раз эти чувства оказались столь ненадежными. Вы оклеветали двух верных служителей Нации в лице Мишони и Корти, хотя не можете ничем подтвердить обвинения против них. Вы набросились на нашего агента, гражданина Моро. Это серьезные проступки, гражданин Симон. Вынужден напомнить вам, что мы покончили с деспотизмом, во времена которого жизнь и свобода людей зависела от милости какого-нибудь чиновника. Советую вам в будущем проявлять больше осмотрительности. Вам еще повезло, что вы остались на свободе, гражданин Симон. Можете идти. Пламенный борец за свободу, равенство и братство вышел из кабинета пошатываясь, словно его огрели дубиной по голове. Глава XX. Мамона Перебирая в уме факты, из которых сложилась эта история, нельзя не ощутить привкуса иронии, если задуматься, сколь малый промежуток времени сыграл ключевую роль в изложенных здесь событиях. Всего несколько часов отделяют отъезд господина де Ланжеака из Шаронны в Гамм, куда он понес весть о гибели Моро, от прибытия в Шаронну самого господина Моро. Если бы не этот узенький временной разрыв, герои моего повествования могли бы избежать многих драматических переживаний, которые выпали на их долю впоследствии. Господин де Ланжеак отправился в путь с поддельным паспортом, которым снабдил его Бальтазар Руссель. Способности последнего к каллиграфии, гравировке и прочим сходным исксствам делали его незаменимымработником маленькой диверсионной армии барона де Баца. Только благодаря мастерству Бальтазара Русселя в подвале загородного дома в Шаронне работал маленький печатный станок, который производил самые совершенные фальшивые ассигнации во Франции. В последнее время, к немалому замешательству правительства, фальшивки буквально наводнили Республику ибумажные деньги, пущенные в обращение, постоянно обесценивались. Впрочем, это небольшое отступление не имеет отношения к нашей истории. Прошло не больше шести часов с момента отъезда господина де Ланжеака, и июньские сумерки только-только сгустились, когда к тихому уединенному дому в Шаронне подъехал Андре-Луи, которого в это самое время оплакивали товарищи. Де Бац, Дево, Буассанкур, Руссель, и маркиз де Ла Гиш собрались в библиотеке - длинной низкой комнате, смежной со столовой. Открытые окна библиотеки выходили на лужайку, за которой темнели деревья парка Баньоле. В компании заговорщиков царило уныние. Они сидели в сумерках, не зажигая света, и лишь изредка обменивались короткими фразами. Все были слишком подавлены, чтобы обсуждать планы на будущее. В комнату вошла Бабетт де Гранмезон. Она задернула шторы и стала зажигать свечи. Не успела она закончить, как дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возник Андре-Луи. Все разом ахнули и в первое мгновение оцепенели от изумления, потом повскакивали с мест, а Бабетт бросилась Андре-Луи на шею и звонко расцеловала его в обе щеки. - Должна же я убедиться, что он не призрак, - пояснила она обществу. Барон с подозрительноблестящими глазами так тряс Андре-Луи руку, словно собирался вырвать ее из запястья. Общее уныние рассеялось как по волшебству. Андре-Луи втащили в комнату, засыпали вопросами, шутливыми замечания, чуть ли не промочили слезами. Он рассказал о своем чудесном спасении, которое стало возможным благодаря его старому другу и соратнику Ле Шапилье и счастливому стечению обстоятельств. Он объяснил, по какой причине Комитет Общественной Безопасности не желает предавать огласке попытку спати королеву. Когда его товарищи узнали, что освобождение ее величества произошло бы и без всякихусилий с их стороны, мысль о собственной неудаче перестала их угнетать. Однако, кое о чем обе стороны умолчали. Андре-Луи не сказал ничего о своем назначении агентом Комитета Общественной Безопасности; главным образом потому, что не придал этому никакого значения. Де Бац, который теперь сокрушался, что не задержал Ланжеака, ничего не сказал об уверенности последнего в гибели Андре-Луи. Впрочем, и без того факт поездки Ланжеака в Гамм в достаточной степени встревожил Андре-Луи. - Он сообщит им, что я арестован! И молодой человек тут же поклялся, что, если утром они не найдут посыльного который немедленно выедет в Гамм, чтобы, по возможности, опередить Ланжеака, он вернется в Вестфалию сам. Назавтра Андре-Луи в сопровождении де Баца ранним утром выехал в Париж на поиски требуемого посыльного. В первуюочередь они нанесли визит Помеллю в Эгалите - бывшее владение королевы - и там, по счастливому, как им казалось, стечению обстоятельств, застали курьера от д'Антрага, который как раз собирался возвращаться в Гамм. Его отъезд отложили ровно на столько, сколько понадобилось Андре-Луи, чтобы написать письмо Алине и крестному. После этого Анре-Луи уже ничто не мешало остаться с бароном в Париже, чтобы на следующий день встретиться с представителем Делоне в доме банкира Бенуа. Теперь, когда Андре-Луи успокоил де Баца по поводу судьбы королевы, поведав ему о намерениях правительства, друзья могли с легким сердцем взяться за осуществление своего главного проекта. Делоне пришел на условленную встречу вместе со своим коллегой по Конвенту, депутатом по имени Жюльен. Этот высохий сухопарый человек с узким желтоватым лицом и хитрыми глазками в прошлом был протестантским священником. Почуяв в первые дни революции, куда дует ветер, он отрекся от духовного сана, а заодно и от веры, чтобы сменить религию на политику. На этот раз Делоне полностью отбросил все сомнения на счет того, имеет ли он право воспользоваться преимуществами своего положения в правительстве. Жюльен, который представлял в Конвенте Тулузу, присоединился к Делоне в надежде принять участие в операциях, благодаря которым депутат от Анжера рассчитывал обогатиться. Однако Андре-Луи ко всеобщему удивлению спутал всем карты в самом начале беседы. Он указал двум депутатам на опасность разоблачения. - Противники, которые ищут вашей погибели, могут обвинить вас в казнокрадстве, - предупредил он их. - А в наши дни, когда самый воздух, которым мы дышим, наполнен подозрительностью, легко посеять сомнения в вашей честности, даже если для этого не будет никаких оснований. Ошеломленные депутаты поинтересовались, каким образом кто-либо узнает об их участии в этих сделках. - Вы разбогатеете, - ответил Андре-Луи. - Источник вашего состояния может вызвать любопытство. - Но у кого, во имя Всевышнего? - вскричал Жюльен, совершенно потерявший голову от страха, что такие легкие деньги вот-вот уплывут из рук. - У тех, кто имеет право задавать вопросы. У ваших коллег по Конвенту, зависть которых вы возбудите. С этой опаснотью нельзя не считаться. Делоне решительно отмел в сторону этот довод. Влюбленный без памяти, он не хотел ничего слышать ни о каких преградах на пути, который должен был привести к объекту его страсти. - Без риска никогда ничего не добьешься. Дородный цветущий банкир прислушивался к спору в немом изумлении. Де Бац, который тоже пока не понимал, куда клонит Андре-Луи, оставался бесстрастным. Следующие слова молодого человека еще больше обескуражили присутствующих. - Вы конечно правы, гражданин. Но на вашем месте я предпринял бы все мыслимые предосторожности прежде, чем ступать на дорогу, которая может привести на гильотину. Жюльен вздрогнул и заломил костлявые руки. - О, нет! Ради Бога! Если существует опасность... - Подожли, - прорычал Делоне, заставляя его замолчать. - Вы сказали о предосторожностях, гражданин Моро. У вас есть что-то на уме, это ясно. Какие предосторожности вы имеете в видуи - Будь я на вашем месте, я бы точно знал, как мне следует поступить. Я бы подключил к этим операциям кого-нибудь из наиболее видных деятелей партии Горы, единственной партии, которую сегодня нужно приниматьв расчет. Я бы выбрал человека, пользующегося популярностью и авторитетом у толпы, человека, чья добродетель ни у кого не вызывает сомнений. Короче, человека с такой репутацией, что никому и в голову не придет на него оплчиться, поскольку обвинения против него падут на головы обвинителей. Если вы найдете такого союзника, вам нечего будет опасаться, потому что его неуязвимость защатит и его, и тех, кто с ним связан. Приунывшие было представители снова воспряли духом. Делоне задумчиво кивнул, а Жюльен спросил напрямик, имеет ли гражданин Моро кого-нибудь на примете. Гражданин Моро с некоторым сомнением назвал Робеспьера, фактического лидера Горы, звезда которого быстро восходила к зениту на революционном небосклоне. Делоне рассмеялся, причем смехего прозвучал несколько пренебрежительно. - Morbleu![10] Если бы нам удалось привлечь Робеспьера, нам действительно нечего было бы бояться. Но Робеспьер! Друг мой, вы не знаете этого человека. Он боится денег. Его не напрасно прозвали Неподкупным. Я иногда сомневаюсь, нормален ли он. Вот уж, поистине, тщеславие в человеческом обличии. Его занимает только власть. К ней он будет стремиться любой ценой, даже ценой собственной жизни. Но во всем прочем он - само целомудрие. Если я расскажу ему, каким образом собираюсь разбогатеть, он почти наверняка обвинит меня в казнокрадстве перед Революционным Трибуналом и отправит на гильотину. Нет, нет, друг мой. Робеспьера мы оставим в покое. - Тогда позовем Дантона, - предложил Жюльен. - Всем известно, что он не чист на руку в денежных вопросах. Мне говорили, он становится крупным землевладельцем. Я лично нисколько не сомневаюсь, что он и его дружок Фабр запустили руку в национальную казну. Но Андре-Луи отверг и того, и другого. - Они уже запятнаны, а следовательно уязвимы. Вам же, граждане, нужен союзник с безупречной репутацией, особенно в денежных вопросах. Потому-то я и назвал Робеспьера... Делоне внетерпении попытался перебить его. - Но Робеспьер... Андре-Луи поднял руку, призывая к вниманию. - Вы уже убедили меня, что Робеспьер для нас вне досягаемости. Но посмотрите на него с моей точки зрения. Ни один из вас не входил в Национальное Собрание, где мне довелось представлять Ансени. Я помню депутата третьего сословия от Арраса еще по тем дням: ничем непримечательный маленький педант, который напускал на себя важный вид. Ему нечасто дозволяли обращаться к Собранию, и почти всякий раз он нагонял на депутатов сон. Сам по себе Робеспьер никогда бы ничего не достиг. Самоуверенный, надменный, бестактный и скучный , он не мог бы вызвать у народа ничего, кроме утомления. Надеюсь, вы со мной согласны. Депутаты совершенно бесстрастно выслушали эту уничижительную характеристику, хотя она относилась к человеку, который после падения жирондистов быстро выдвигался в Конвенте на первое место. Андре-Луи продолжал. - Он достиг своего нынешнего положения в результате услилий своих друзей. Сен-Жюст видит в нем Бога, или, по меньшей мере, верховного жреца того божества, которому Сен-Жюст желает поклоняться. Именно его красноречие скрадывает косноязычие Робеспьера, который использует Сен-Жюста в качестве рупора собственных идей.. Другой поклонник Неподкупного Кутон. Третий - Базир. И, наконец, Шабо. Вот столпы, на которых держится Робеспьер. Среди них инужно искать союзника. Если вдруг начнутся неприятности, Робеспьер непременно встанет на защиту своих приверженцев. Ведь даже он, при всем своем тщеславии, не может не понимать, кому обязан своим положением. Доводы Андре-Луи убедили представителей. Они принялись перебирать названные кандидатуры. Сен-Жюст, конечно, в первую очередь отвечал их требованиям. Но к этому ужасному молодому человеку трудно было подступиться. Принимая во внимание его близость к Робеспьеру, резонно было предположить, что он разделяет страх Неподкупного перед деньгами. Следующим обсудили Кутона, калеку с великолепной головой и бездействующими ногами. Оба депутата сошлись во мнении, что он - едва ли подходящий объект для искушения. Базира обсуждали долго, и, вероятно, на нем бы и остановили выбор, если бы Андре-Луи, который точно знал, чего хочет, не назвал Франсуа Шабо. Отрекшийся от обетов капуцин со скандальным прошлым был до такой степени привержен двум страстя - деньгам и женщинам - что, по мнению Делоне, только природная трусость удерживала его в рамках приличий. - Стало быть, искушение должно быть достаточно сильным, чтобы перевесить его страхи, - заявил Андре-Луи. К этому времени маски былисброшены, и они разговаривали с предельной откровенностью. Андре-Луи с мягкой настойчивостью продолжал убеждать депутатов. - Шабо стоит усилий. Его высоко ценят в партии Горы. Еще выше ценит его народ. Всем известен его ревностный патриотизм, доходящий до фанатизма. Помните, он даже разоблачил Австрийский Комитет, которого, как всем известно, никогда не существовало. Его обличения помогли опрокинуть жиронду. Если не считать Марата, сегодня нет общественного деятеля, которого обожествляла бы чернь. И, поскольку Шабо, как и Робеспьер, пользуется любовью толпы, он станет для нас бесценным союзником. Против него никто не осмелится поднять голос, потому что на его стороне народ. Привлеките Шабо к деловым операциям, связанным ли со спекуляцией эмигрантскими поместьями, или охватывающими более широкое поле деятельности, и вы сможете участвовать в них без страха перед обвинениями. Ведь главный обвинитель будет вашим партнером. Разумеется, можно зодно привлечь и Базира. Но не жалейте никаких усилий на Шабо. Его необходимо уговорить. В итоге собравшиеся порешили, что Делоне и Жюльен в ближайшем будущем привезут Шабо на обед в Шаронну, чтобы Андре-Луи мог опутать депутата коварной сетью, которую он старательно готовил для всех них. Глава XXI. Искушение Шабо Сгорающий от нетерпения Делоне не мог вынести долгой отсрочки, и поэтому поездка в Шаронну была назначена на следующее декади, революционное воскресение по новому календарю. Итак, через три дня после встречи в доме Бенуа два депутата и банкир отправились в Шаронну, прихватив с собой стойкого приверженца Горы Франсуа Шабо, который представлял в Национальном Конвенте департамент Луара-и-Шер. Они обедали вшестером, седьмой была гражданка Гранмезон, исполнявшая почетную роль хозяйки. Ла Гиш, Руссель и другие помощники барона решили временно держаться в тени. Стол накрыли в саду под лаймовыми деревьями, источающими на ярком июньском солнце пряный аромат. Де Бац устроил настоящий пир с богатым выбором вин, которым депутаты от души воздавали должное. Не отставал от других и Франсуа Шабо, маленький, крепко сложенный, энергичный мужчина с живым добродушным лицом и довольно полными щеками. Его непропорционально большой нос образовывал прямую линию с прискорбно скошенным лбом, верхняя часть которого терялась в гуще темных кудрей. У Шабо были полные чувственные губы и выступающий побородок с ямочкой. Красивые подвижные глаза могли ввести собеседника в заблуждение, ибо позволяли предположить, что их обладатель наделен большим умом, чем на самом деле. В одежде Шабо придерживался свойственной многим патриотам неопрятности; его буйные кудри были нечесаны, и, судя по всему, мыло и вода не играли сколько-нибудь заметной роли в повседневной жизни представителя от Луара-и-Шер. Грубоватая внешность и вульгарные манеры неизменно выдавали его плебейское происхождение. Тем не менее, Шабо несомненно был видным государственным деятелем, и судьба, по всем признакам, уготовила ему еще большее величие. Его популярность родилась в тот момент, когда он сбросил монашеское облачение, которое носил пятнадцать лет, и нацепил трехцветную кокарду, чтобы добиться избрания в Законодательное Собрание. Невозможно представить себе жест, который в большей степени символизировал бы разрыв религиозных оков, и новоявленный делегат тут же стал объектом пристального и благожелательного внимания черни. Шабо, знал, как извлечь из этого выгоду. Глаза и уши обратились к новому депутату не напрасно. Его заурядный ум не накладывал никаких ограничений на использование хлесткого словца, которое, фигурально выражаясь, сбивало чернь с ног. А каким пламенным патриотизмом были проникнуты его разоблачения! Он стал настоящей ищейкой, способной разнюхать любой заговор аристократов и контрреволюционеров. Не многие ораторы могли похвастаться, что поднимались на трибуну Конвента чаще Шабо. В клубах он тоже раскрывал заговор за заговором, хотя в большинстве своем они существовали только в его воображении. И, если некоторые члены Конвента насмехались над ним и бесконечной феерией его разоблачений, то его популярность среди толпы росла с каждым днем. Вскоре даже насмешники вынуждены были признать его за соль земли наравне с полдюжиной других деятелей, которых Нация почитала вождями. Ох, какую грубую ошибку допустил грубоватый прямой Дантон, когда, намекая на монашеское прошлое Шабо, презрительно заклеймил его разоблачения капуцинадами! И чего он добился? Только того, что Шабо окончательно взял сторону Робеспьера в только начавшейся борьбе за власть. В тот день Шабо переживал новый триумф после своего последнего разоблачения, направленного против депутата Кондорсе, который критиковал новую Конституцию. Кроме того, Шабо объявил о раскрытии нового заговора против государства и обвинил нескольких видных политиков. Если в Конвенте еще оставались люди, достаточно смелые, чтобы потешаться над его обвинениями, то все же влияние его было настолько велико, что по его требованию опечатали личные бумаги троих депутатов, упомянутых в его обличительной речи. После таких трудов депутат от Луара-и-Шер мог позволить себе немного расслабиться. Поэтому предложение Делоне - провести день за городом, в доме с хорошим столом и прелестной хозяйкой - подоспело как нельзя кстати. Делоне недооценил Шабо, приписав ему только две страсти. Полная лишений монашеская юность сделала из экс-капуцина сластолюбца в самом широком смысле этого слова. Хорошая еда и доброе вино нравились емуничуть не меньше прочих плотских удовольствий. Более того, его биография дает нам право назвать его обжорой и пьяницей. Но этим наклонностям ему удавалось потакать только за чужими столами, ибо, несмотря на свою алчность, он оставался бедняком. Для Шабо всегда оставалось тайной, как делаются деньги, настолько несведующим был он в финансовых вопросах. Ему никогда не приходило в голову, что перед человеком в его положении открыты самые разнообразные пути к обогащению. Эти пробелы в образованиибывшего капуцина и должен был восполнить Андре-Луи во время обеда в саду. Гостя усиленно потчевали вином и искусной лестью, пока на него не нашло полное умственное затмение. Речь Шабо сделалась многословной, манеры развязными. Он все чаще обращался к прекрасной Бабетт с неприличной фамильярностью и беззастенчиво пожирал ее глазами. Когда трапеза подошла к концу, и Бабетт собралась удалиться, Шабо бурно запротестовал и, обхватив ее за талию, попытался силой усадить на место. Во время этой шутливой схватки он настолько разошелся, что даже поцеловал хозяйку. В этот момент Делоне, который знал об отношениях дамы с де Бацем, испугался не на шутку. Сластолюбивый капуцин мог не только разрушить их замысел, но и навлечь на себя беду. И действительно, смуглое лицо гасконца потемнело от гнева, так что Андре-Луи пришлось незаметным прикосновением напомнить ему о необходимости сохранять благоразумие. Тем времнем божественная Бабетта играла свою трудную роль безупречно. Скрывая отвращение, которое вызывали у нее прикосновения неотесанного депутата, она непринужденно рассмеялась и ненавязчиво высвободилась из его рук. Она пообещала вернуться, как только закончит неотложные дела по дому, и быстрой легкой походкой двинулась по направлению к лужайке. Шабо собрался было броситься за ней, но здоровяк Делоне тяжело поднялся из-за стола, схватил экс-монаха за плечи и чуть ли не швырнул его обратно на стул. - Не забывайтесь, ради Бога, - прорычал Анжевен. Встряска пошла Шабо на пользу. Он больше не пытался встать и только следил затуманенным взором за изящной фигуркой, которая двигалась по лужайке к длинному белому дому с зелеными ставнями. Депутат был немного удручен. Прозрачный немек Делоне отнимал у него надежду на более близкое знакомство с очаровательной хозяйкой. А Шабо определенно считал ее очаровательной, хотя, быть может, и излишне скромной. Чтобы отвлечь депутата от нежелательных мыслей, Де Бац подлил ему вина. Шабо тяжело вздохнул, попробовал вино на вкус и решил, что оно вполне способно заменить другие удовольствия, которых он, похоже, на сегодня лишился. И тут, наконец, разговор перешел на деньги. Он начался с подачи банкира Бенуа, который тоже был в числе приглашенных. - Morbleu, де Бац, - сказал он, - ваша последняя операция, должно быть, принесла вам не меньше сотни тысяч франков. Шабо поперхнулся. Сто тысяч франков! Боже Всемогущий! Неужели можно сделать такие деньги? Каким образом? Эти вопросы вырвались у него помимо воли, прежде чем он успел это осознать. Андре-Луи рассмеялся. - Вы притворяетесь несведующим, чтобы разыграть нас, гражданин представитель? Вам ли с вашим влиянием и властью задавать такие вопросы? Сто тысяч ливров, которые в поте лица заработал Де Бац, не идут ни в какое сравнение с миллионами, которые без всяких усилий может получить человек в вашем положении. Взгляд Шабо выдавал потрясение, почти ужас. - Если это так, то я был бы рад узнать, каким именно образом. Ей-Богу, это интересно! - Он обратил взор на Бенуа. - Вы - банкир, человек, делающий деньги из денег (хотя Бог знает, как вам это удается), что вы на это скажете? Бенуа объяснил ему суть сделок с конфискованными поместьями, которые сулили такую выгоду. Человек в положении Шабо может в числе первых узнать, что должно покупать, и на какую прибыль можно рассчитывать. Шабо был шокирован. - Вы хотите сказать, граждане, что я должен предать доверие людей, которые выдвинули меня на этот пост? - Он посуровел. - Может быть, вы скажете мне, как я смогу потом оправдаться перед судом собственной совести? - Какие оправдания нужны человеку, который никому не причинил никакого ущерба? - осведомился Андре-Луи. - Никакого ущерба? - Должно быть, убеждение, что извлекать для себя выгоду грешно, осталось у вас со времен монашества. Но это предрассудок, изживший себя и давно отвергнутый передовыми людьми. Шабо совершенно смешался. - Но... Но, безусловно... Эти деньги, откуда они берутся? Разве они не украдены из священной казны Республики? Разве это не означает совершить святотатство? Ограбить неприкосновенный алтарь Нации? Андре-Луи снисходительно улыбнулся и покачал головой. Напыщенный слог собеседника напомнил ему о приемах риторики. - О, сколь возвышена, сколь безмерна такая добродетель! В какие трижды благословенные времена мы живем, если государственные мужи, отказавшись от бесчестных повадок, свойственных их предшественникам от сека, отказываются принять даже то, что принадлежит им по праву! Гражданин Шабо, ваши чувства достойны всяческого уважения. Но мне горько видеть, что такие высокие идеалы дают вам такое неверное представление о фактах; что они заставляют вас пренебречь наградой. Разве труды во имя свободы должны оставаться безвозмезднымии Но еще больше меня огорчает, что в результате вашего отказа богатство достанется недостойным торгашам или прихвостням деспотизма, тогда как вы, человек благородный, будете по-прежнему бороться с бедностью, а то и с нуждой. А деньги, которые вы могли бы потратить к великой чести и славе священного дела Свободы, попадут в руки подлых реакционеров и, возможно, пойдут на подрыв самих устоев Республики, во имя которой вы трудились с таким самоотвержением. Разве чувство долга не велит вам помешать этому, гражданин представитель? Гражданин представитель растерянно хлопал глазами. Этот поток велеречивой риторики, на которую он и сам был великий мастер, вконец затуманил ему мозги, уже одурманенные вином. За громкими фразами скрывалось полное отсутствие разумных доводов, но создавалось впечатление, что слова исполнены глубокого скрытого смысла. Сквозь туман в мозгу Шабо все ярче брезжил образ богатства, приобретение которого не оскорбит его чувствительную совесть, а точнее - ибо такова была истиная подоплека его честности - не будет угрожать его положению. Остальные хранили многозначительное молчание. Жюльен пребывал почти в таком же оцепенении как Шабо. Обманчивая правота доводов, которые использовал Андре-Луи, поразила его. Более проницательный Делоне не питал никаких иллюзий по поводу ценности этих аргументов. Бенуа и де Бац безмолвно восхищались и формой, и содержанием ответа Андре-Луи на крик совести добродетельного депутата. - Что вы имеете в виду, гражданин? - заговорил, наконец, Шабо. - Вы хотите сказать, что, если я не воспользуюсь благоприятной возможностью, это сделают другие люди, которые могут употребить полученные деньги на другие цели? - Мало того. Я хочу убедить вас, что в моем предложении нет ничего зазороного. Эти операции обеспечат ликвидацию конфискованных поместий и немедленное пополнение национальной казны. Мы все делаем открыто. Комиссия, которой поручена продажа этих земель, рада нашему сотрудничеству. Без него дело двигалось бы неизмеримо медленнее. Если такая деятельность не возбраняется нам, если, более того, она считается полезной, то разве на нее меньше прав у вас, человека, несомненно заслужившего награду, но не имеющего возможности получить ее обычными путями? Эти доводы были уже более вразумительными. Они устраняли самую суть возражений Шабо. Но тень сомнения у последнего все-таки осталась. - Вы находитесь в другом положении, граждане, - ответил он задумчиво. - Вы неуязвимы для тех упреков, которые губительны для меня. Мои враги смогут утверждать, что я воспользовался своей должностью в целях извлечения личной выгоды. Чистота моих намерений окажется под подозрением, и я не смогу больше служить своей стране. - Это верно. Люди, главная цель которых служить человечеству, особенно чувствительны к таким нападкам. Подозрение может подорвать ваш авторитет, дыхание клеветы может подточить вашу силу и свести на нет все ваши благородные устремления. Но прежде чем подозрение или клевета коснутся вас. должны выйти на свет какие-то факты. А зачем кому-то знать о ваших делах? Шабо снова заморгал под твердым взглядом своего искусителя. Возбуждение согнало краску с его пухлых щек. Он осушил бокал, который снова наполнил для него де Бац, и вытер рот тыльной стороной грязной ладони. - Вы хотите сказать, что я должен держать их в тайне? - Помилуйте! Разве человек должен идти по жизни, открывая тайники своей души всем желающим? Зачем же вам вкладывать оружие в руки врагов? Вот вы говорили о суде совести. Благородный образ. Так если ваша совесть будет спокойна, чтот еще может вас терзать? Шабо подпер голову рукой, облокотившись на стол. - Но если я разбогатею - Он умолк. Золотое видение ослепило его. Он мысленно оглянулся на бесцветные годы, проведенные в нищете, которая отказывала ему во всех радостях жизни. А уж он бы сумел ими насладиться! Он подумал о случайных званых обедах, на которые его приглашали, и сравнил их с обычными своими скудными трапезами. Почему он, государственный муж, один из столпов республики, ее создатель, должен во всем себе отказывать? Безусловно, он достоин награды за свои труды. И все-таки робость удерживала его. Если он разбогатеет, то как сможет наслаждаться своим богатством, как будет есть изысканные блюда, пить дорогие вина, не привлекая внимания завистников? Он не сможет скрыть внезапной перемены к лучшему в своих денежных делах. Часть ьсвоих сомнений он высказал вслух, на что ему немедленно привели в пример других депутатов, начиная с Дантона, который явно сколотил себе состояние, но тем не менее никто не осмелился поинтересоваться источниками его богатства. - А эти источники, - веско сказал Андре-Луи - далеко не так безупречны как те, что мы вам предлагаем. И тут в Шабо вспыхнуло внезапное подрозрение, которое остановило его в тот самый момент, когда он уже собирался поддаться неодолимому искушению. - А почему вы мне их предлагаете? Что заставляет вас опорожнить рог изобилия Фртуны на мои колени? На этот раз ему ответил де Бац. - Честное слово, причина лежит на поверхности. Мы не вполне бескорыстны, гражданин представитель. Мы нуждаемся в вашем бесценном обществе. Мы приведем вас к источнику, но останемся пить вместе с вами. Я понятно выражаюсь? - А! Я начинаю понимать. Но тогда... - Шабо икнул. - Проклятье! Я все-таки не вполне уяснил... Делоне взялся его просветить. - Послушай, Франсуа, разве стал бы я в этом участвовать, если бы имел хотя бы тень сомнения в честности предприятия. Ты человек возвышенный, тебе редко доводилось иметь дело с величайшей из реальностей, с деньгами. У меня же есть опыт в финансовых вопросах. Можешь поверить мне на слово: дело это безупречно. Шабо уставился на своего коллегу тяжелым пьяным взглядом. Делоне продолжал. - Посмотри на это вот с какой стороны: единственной пострадавшей стороной в наших сделках будут эмигранты, которые пересекли границу, чтобы развязать войну против собственного народа. Их поместья обратятся в золото, на которое мы сможем накормить голодных детей Франции. Наше вмешательство ни на лиард не уменьшит сумм, которые потекут в национальную казну. Напротив, ускорив ликвидацию, мы сослужим Республике добрую службу. - Это я понимаю, - согласился Шабо. Но ему все еще не доставало убежденности. Опасения так и не покинули его окончательно. Он впал в задумчивость, потом пустился в откровения о своем прошлом. - Я всегда боялся поступиться своей совестью. Ни одному представителю не давали столько поручений, связанных с деньгами, сколько их выпало на мою долю. Я давно мог бы стать богатым человеком, если бы не ценил честность превыше всего остального. В Кастри мне доверили четыре тысячи ливров на секретные расходы, да я еще собрал на двадцать тысяч штрафов. Ни один денье из них не осел у меня в кармане. Мои руки остались чисты. И это еще мелочи в сравнении с другими соблазнами, с которыми мне довелось столкнуться. Испанский министр предлагал мне четыре миллиона, если я спасу Луи Капета от эшафота. Такая взятка подорвала бы принципы многих. Но мой патриотизм и чувство долга настолько сильны, что мысль поддаться соблазну даже не коснулась меня. Возможно, Шабо говорил правду. Но не исключено, что причина его стоицизма крылась в невозможности выполнить требуемое. С тем же успехом испанский министр мог предложить четыре миллиона за луну с неба. - Но ваше предложение, - продолжал представитель, - другого порядка. Если я правильно понял, приняв его, я смогу немного заработать честным путем. Признаюсь, однажды в прошлом я уже получил немного денег - очень немного - оказав любезность двум своим хорошим друзьям, братьям Фрей. И они упрекают меня за то, что я пренебрегаю возможностями зарабатывать больше. И он затянул бесконечный монолог, в котором похвалялся своей честностью и силой духа, позволившей ему противостоять соблазнам. Потом он пространно говорил о Фреях, об их пламенном патриотизме и приверженности республиканским идеям. Они и имя сменили из идейных соображений. Прежде они звались Шенфелдами. Но братья отказались от своего имени после отъезда из Вены. Они покинули столицу Австрии, повинуясь чувству, потому что не могли больше жить под пятой деспотизма. Старший брат, Юний, назвавшийся так в честь освободителя Рима, отказался от поста первого министра при императоре Иосифе, поскольку не желал склонять колени перед тираном. Эти люди отказались от богатства и высокого положения, чтобы приехать во Францию и дышать чистым воздухом свободы. Они стали хорошими друзьями Шабо, и, если бы не его щепетильность, могли бы стать еще лучшими. Они разбирались в финансовых вопросах, поскольку по професси были банкирами. Он посоветуется с ними, прежде чем принять окончательное решение по вопросу, который они только что обсуждали. Если это заявление несколько разочаровало комбинаторов, которые так щедро кормили и поили бывшего капуцина, то они ничем не проявили своего разочарования. Дальнейшая настойчивость могла возбудить подозрения и окончательно отпугнуть их боязливую дичь. Когда же гости собрались уезжать, Шабо неожиданно высказал еще одно сомнение. - Я настолько несведущ в финансах, что совсем упустил из виду еще одно обстоятельство. Чтобы заработать деньги тем способом, который вы мне указали, необходим начальный капитал. А у меня его нет. Де Бац быстро отмел его сомнения. - Гражданин представитель! - воскликнул он протестующе. - Неужели у человека ваших блистательных достоинств есть недостаток в друзьях, готовых одолжить вам необходимую сумму? Шабо посмотрел на него слегка осоловевшими глазами. - Вы хотите сказать, что братья Фрей... - Фрей! Я не думал о Фреях. Я говорил о себе. Если вы согласитесь сотрудничать с нами, будет только справедливо, если я обеспечу необходимый начальный капитал. Можете расчитывать на меня, друг мой. Всегда готов вам услужить. Не вполне трезвый представитель продолжал разглядывать барона. - Что ж, это устраняет препятствие, - согласился он. - Хорошо, хорошо, мы поговорим об этом снова, когда я посоветуюсь с Юнием Фреем. Глава XXII. Взятка - Вы не расскажете мне, - попросил Андре-Луи де Баца, - кто такие эти Фреи, которых несравненный Шабо так внезапно вытащил на сцену, и почему он так дорожит их мнением. Они снова сидели под лаймами за столом, все еще заваленном остатками пиршества. Гости уехали, и они с де Бацем были одни. Де Бац достал свою табакерку и сообщил требуемые сведения. Братья Фреи происходили то ли из австрийских, то ли из польских евреев. Банкиры по роду деятельности, они обосновались в Париже, выдавая себя за пламенных республиканцев, на самом же деле в надежде нагреть руки на всеобщем беспорядке. Смена имен была частью их притворства, остальное - отвергнутый почет и миллионы, доверие императора и тому подобное - просто красивой легендой. Братья часто посещали клубы, особенно Якобинский, и Конвент. Они знали, как заводить друзей в Конвенте, и Лебрен, министр иностранных дел, по слухам, покровительствовал мошенникам. Кроме того де Бац сообщил, что братья живут вместе с субъектом по имени Проли, по сведениям полковника, австрийским шпионом. Последнее порадовало Андре-Луи. - Это даст нам возможность прижать Фреев. Нам необходимо их содействие, поскольку они имеют влияние на Шабо. Назавтра, несмотря на явное нежелание барона возвращаться так скоро, он вытащил его обратно в Париж, на улицу де Менар. Через два часа после их приезда выяснилось, что нежелание это было более чем оправданным. Их навестил муниципал Бурландо, очевидно, державший дом под наблюдением. Грузный офицер смел со своего пути Бире-Тиссо, который открыл ему дверь, и, воинственно заявив, что не потерпит никакой лжи, нагло ввалился в дом. Он даже не потрудился снять свою треуголку, представ перед бароном. - Так-так, петушок вернулся в свой курятник. Я пришел сообщить вам, что председатель секции будет рад повидать вас и задать вам пару вопросов. Де Бац сдержался с видимым усилием. - А на какую тему, не соблаговолите ли сообщить? Муниципал хрипло рассмеялся. - О, хо! Вы решили разыграть святую невинность! У вас, конечно, нет никаких подозрений. И никаких воспоминаний о посещении Тампля одной прекрасной ночью. Барон покачал головой. - Никаких. - И вы никогда не слышали о попытке устроить побег из тюрьмы некой женщине по имени Антуанетта, я полагаю? Де Бац помедлил с ответом и смерил грубияна презрительным взглядом. - Теперь я вижу, что вы - лгун. Комитетом Общественной Безопасности установлено, что никакой такой попытки не было, и уж конечно председатель вашей секции никогда не посылал вас ко мне с таким поручением. - Ах! Вы чересчур уверены в себе, как я погляжу, гражданин аристократ. Если бы вы прогулялись со мной до штаб-квартиры секции, мы бы убедили вас, чтонас, санкюлотов, не так-то просто одурачить. - Если вы не покинете немедленно мой дом, я прогуляюсь в секцию совсем с другой целью, любезный. А теперь уходите. Вон отсюда! У меня нет времени на вас и вам подобных. - Мне подобных! - Голос муниципала сорвался на визг. - Мне подобных! Кто это, проклятый аристократ, мне подобные? Я скажу вам, клянусь Богом! Это те, кто отправляют вам подобных на Площадь Революции. Мне известно достаточно, чтобы отправить вашу голову в корзину. Можете щеголять своими манерами перед Шарло, когда я разделаюсь с вами. Дверь за его спиной открылась. Андре-Луи, привлеченный криками, бесшумно вошел в комнату. Муниципал резко обернулся на звук. Лицо Андре-Луи было мрачно. - Вы упомянули зловещее имя, гражданин. Нехорошо говорить так фамильярно о палаче Парижа. Это к несчастью, мой дорогой Бурландо. - Так оно и есть. К несчастью - для вас обоих, ей-Богу. - Пустая клятва. Конвент отменил Бога. НО почему вы считаете своим долгом преследовать нас? Мы не причинили вам никакого вреда, а могли бы принести много добра. - Добра? Вы принесете мне добро?! Хотел бы я посмотреть, какое добро вы мне можете принести! Андре-Луи оставался невозмутимым. - Как вы бы отнеслись к тому, чтобы получить сто луи? Вы не считаете это добром? Очередное оскорбление замерло на устах санкюлота. - Сто луи! - Но тут он опомнился, и его захлестнула ярость. - Ах, так! Теперь я понимаю! Вы хотите подкупить меня! Вы думаете, что истинный патриот опустится до взятки. Но даже за двести луи я не изменю своему святому долгу. - Тогда пусть будет триста. Бурландо парализовало. Андре-Луи стал вкрадчивым. - О, это не взятка. Нам известно, насколько тщетна любая попытка подкупить истинного санкюлота, вроде вас, Бурландо. Это просто небольшой подарок, маленькое свидетельство того, как мы ценим вашу дружбу, доказательство истинности наших республиканских взглядов, если угодно. - Прекрасные слова! - прохрипел Бурландо. - Прекрасные слова! Но за что тогда вы платите мне во имя... - Мы не платим вам. Позвольте мне объясниться. Мы с гражданином де Бацем - финансисты. Мы занимаемся операциями, суть которых вам будет трудно понять. Аресты, допросы и прочие неприятности, какими бы необоснованными подозрениями они ни были бы вызваны, нам совершенно ни к чему. Нашей свободе и жизни они не угрожают, поскольку мы в действительности хорошие патриоты, но они могут подорвать к нам доверие, а это весьма повредило бы нашему делу. Дабы избежать помех, мы готовы поделиться частью прибыли с патриотами