снова в чемодан, потянулась было за "Уставом", но отец отпихнул ее руку. Она занстегнула чемодан, с визгом по линолеуму задвинула его под кровать и встала с пола, отряхивая колени. Отец лежал лицом к стене. - Шифоньер боком разверни,- не оборачиваясь, сказал он.- Для глаз спокойнее... Липа ухватилась за край платяного шкафа и с гронхотом повернула его, но неудачно: дверками вплотную к отцову спанью. - Неверно поставила,- сказал Михаил Семеныч в стену.- Больше не тревожь, вечером Георгий придет - разворотите. "Георгий? Почему Георгий?" - подумала Липа. Конгда дело касалось тяжелого хозяйства: паковать, грунзить, ворочать, переезжать - Липа о муже забывала, просто упускала его из вида. Всегда к брату, к Роману. ,, Хоть Георгий и не больной, не инвалид, а все-таки - к Роману. Мужа она в сложных делах в расчет не брала. Так уж повелось. - Дура ты, Липа,- сказал вдруг уже задремавший отец.- И орден тебе дали, а все равно - дура!.. "Помнит!" - обрадовалась Липа, не успев удивиться и обидеться на "дуру". Недавно она получила награду, правда, не орден - значок "Ударник Метростроя". Отец тогда прислал поздравление, окорок и бочонок вишневнки для Георгия. В квартиру постучали. - Марусенька!.. Откуда? Почему стучишь - звонок ведь?.. Входи, милая... - Живой? - задохнувшимся голосом спросила Марья. - Господи! - всплеснула Липа руками.- Конечно, живой, какой же! Раздевайся... - Посижу,- Марья движением плеча отпихнула Линпу, пытавшуюся снять с нее шубу, и тяжело опустилась на табуретку.- Думала, не успею...- Она захлопала сенбя по бокам. Липа протянула ей "Беломор", но Марья отвела ее руку и нашла все-таки свой "Казбек", покрунтила папиросу в пальцах.- Георгий позвонил - я все бронсила... У меня завтра доклад на бюро... - Господи боже мой! - Липа всплеснула руками.- Это все Жоржик! Я ему категорически запретила звоннить тебе... - Догадалась! - Марья гневно выдохнула дым.- Отец помирает, а я - не знать!.. Рассказывай. Липа вынесла из комнаты стул, села возле сестры, вздохнула... - ...Значит, все Шурка выгребла? - усмехнулась Марья, выпуская с шумом дым из ноздрей.- И пальму? - Ее тоже, конечно, понять можно,- забормотала Липа,- ходила за ним десять лет, за стариком... - Ли-па! - Марья так посмотрела на сестру, что та запнулась.- Чего несешь!.. Какой старик? Какие десять лет!.. Он на пенсии-то с прошлого года... - Да я к тому, что ничего, Марусенька, слава богу, живой... - Морду бить поеду! - решительно сказала Марья,- Чай попью и поеду. Посажу, заразу! - Да ты что! - Липа схватилась за голову.- Мару-ся, я тебя умоляю!.., - Ладно!.. Не ной... Подумаю.- Марья кивнула на верь: - Как он сейчас? - Уснул. Утром был профессор.., - Который? - строго перебила ее Марья. - Вяткин, он сказал, что... - Почему не Кисельман? - Кисельман умер, Марусенька,- виновато заспешила Липа.- Да все обошлось. Я думала - удар, а ока-|залось, ничего страшного... - Лекарства? - Все есть, не беспокойся, пожалуйста. - Ну, ладно.- Марья замяла папиросу о спичечный коробок, положила окурок на сундук и встала.- Разндеться ведь надо. Ну, здравствуй, Липочка. Господи бонже мой!.. Сестры обнялись и, как всегда при встрече, всплакннули... Марья вытерла платком глаза и высморкалась. - Не озорует еще? Ты, Липа, смотри, если блажить начнет, я его к себе заберу в совхоз. - Да не беспокойся, ради бога, Марусенька, все хонрошо будет. - Значит... мне позвонить к себе надо, насчет бюнро.- Марья взяла трубку телефона.- И еще что-то хонтела сказать, из башки вылетело... Але, але... Не отвечают... Я тебе денег привезла, не забыть бы... Липа заотнекивалась, но Марья протянула ей сумку, чтобы сама взяла в кошельке, и сделала командирское лицо.- Але, але, барышня, мне Поныри надо, Курской области... - Чайку? - спросила Липа Марью после того, как та повесила трубку. Марья кивнула. - Устаешь, Марусенька? - Не говори, Липа. С ног валюсь. Бегаю, бегаю, ору-ору, а толку. Какой я директор?! Я ведь баба городнская. Конечно, партии видней, но...- Марья коротким резким жестом показала, что с этой темой - все.- В сумнках посмотри, взяла, чего под рукой было... Липа, охая, заковырялась в сумках. Чай сели пить в маленькой комнате. Ехать обратно Марья Михайловна решила утром - на бюро все равно .не успеет, так хоть выспится в кой-то веки. На отца Марья взглянуть забыла. Жив и жив, слава богу. Бить морду Шурке Марья Михайловна раздумала. За Михаилом Семенычем закрепили Липину с Георнгием кровать, хотя у окна была другая, односпальная,- для Романа, если заночевывал. А заночевывал он часто, хотя и получил недавно собственную жилплощадь; Липа, сама никакой поздноты не боявшаяся, каждый раз умонляла брата поздно к себе не возвращаться: как-никак Фили - окраина. Теперь отец лежал, утопленный в перине, за шифоньнером на двухспальной кровати, а у окна возле комода жались на узкой койке Липа с Георгием. Георгий начал было ворчать: почему, мол, так, не по-людски, но Липа его тут же осадила: критиковать отца и все связанное с ним никому, кроме родственников по их линии, не дозвонлялось. Но было действительно тесно, и потому, когда Георнгий в очередной раз начал ворчать, Липа встала, выдерннула из-под него второй матрац и улеглась на полу. В танком расположении, удобном для всех, и стали жить: отец за шифоньером, Георгий у окна, Липа на полу, кот у Линпы в ногах; в маленькой комнате дочери и Глаша. Роман приходил каждый вечер. И обязательно совал Липе деньги. Деньги Липа сначала брала, а потом наотнрез отказалась, разрешив брату иногда приносить прондукты. Просто лежать и болеть Михаилу Семенычу было ненинтересно, и по мере выздоровления он становился все невыносимей. - Блажит? - спрашивал Роман. - Озорует,-- вздыхала Глаша.- Рыбу просил. Вченра щуку купила, они говорят: "Ту-у-хлая", а она его - ать - хвостом по носу...- Роман засмеялся, Люся тоже прыснула, но Липа, поджав губы, строго взглянула на брата, в смехе которого проявилась непочтительность к отцу. - Люся! Иди учить уроки. - Чего это ты меня, как маленькую? - Люся недонвольно фыркнула, но все-таки ушла. Разложила на письменном столе тетради и учебники, немного выдвинунла ящик и сунула туда раскрытый томик Мопассана. - Отец вырос на Волге и привык к свежей рыбе,- подождав, когда дочь закроет за собой дверь, громко и с нажимом на слове "свежей" сказала Липа,- а твоя щунка затхлая, пахнет тиной!.. - Вырос он, прямо скажем, не на Волге, а в казарнме текстильной фабрики, ну да не важно,- Роман улыб- нулся.- Хулиганит, значит, помалу?.. Я его к себе возьму. - Да ты что, Ромочка! Да пусть себе, господи, велинка беда!..- залепетала Липа.- Скучно ему. Так - так так, чего ж теперь. А Михаил Семеныч тем временем захулиганил уже по-крупному. Он захотел жениться. В пятый раз. Позвал Липу, сел в постели и заявил, что - все, надо жениться. Больше так нельзя. Липа внимательно посмотрела на него: нет, не троннулся, соображает, и речь чистая. - ...скоро подымусь - и сватать будем,- подытожил отец свое сообщение. Глаша ойкнула, чуть не выронив кастрюлю. - Михаил Семеныч любит женщин,- строго сказала Липа, выгоняя взглядом домработницу из комнаты. Та послушно вышла. Липа закрыла за ней дверь поплотннее.- Куда же тебе еще жениться? Семьдесят лет. У тенбя ж удар почти, а ты жениться...- Насчет "удара" Липа перебарщивала, желая возбудить в отце испуг. Отец лежал молча, прикрыв глаза, чтобы не видеть дочь и не волноваться без толку. - Ты же не татарин,- напирала Липа.- Верующий человек... Смотри, я Марусе сообщу... Михаил Семеныч открыл глаза: - Я тебе сообщу. Моду взяли...- Он полежал, сообнражая новую мысль. Липа молча ждала.- Тогда пусть из баб кто придет посидеть,- Михаил Семеныч прикрыл глаза, поделал сферические движения обеими руками возле груди,- толстая эта, с петухами. "С петухами", то есть в красном китайском халате с драконами, была Василевская, монолитная, интеллигентнная вдова, жившая в конце коридора. Василевскую он углядел из-за шкафа, несмотря на плохое зрение, когда та забежала позвонить. Углядел и запомнил, запомнил и молчал, пока не почувствовал сенбя выздоравливающим. Итак, он велел позвать Василевскую. Липа странную просьбу отца отклонить не могла, хотя в глубине чувстнвовала, что в ней что-то не то, и, подыскивая предлог, поплелась в конец коридора к Василевской. Василевская пришла раз, пришла два. Она деликат-г',но загибала простыню и присаживалась на постель, по- тому что стул поставить было некуда, а если и постанвить, то тогда Василевская получалась очень далеко от Михаила Семеныча и ее было почти не видно, а только слышно, чего Михаилу Семенычу было мало. Он просил ее почитать газеты вслух и поговорить по прочтении о политике. - Англия - проститутка,- объявлял он для затравнки, а Василевская, краснея от нехорошего слова, подхвантывала беседу. Во время третьего визита он, поговорив с Василевнской о политике, сел в постели: - А вы, я слышал, вдовица? - Увы,- бесхитростно-беззащитно ответила Васинлевская и скорбно развела в стороны полные руки. Дранконы на ее большом животе заволновались.- А ваша внучка Люся замечательно для своих лет владеет немецнким языком,- желая порадовать больного, сообщила Вансилевская.- Она иногда забегает ко мне поболтать, для практики... Михаил Семеныч поерзал, усаживаясь поудобнее, как бы пробуя себя на скручивание, покачался взад-вперед и вдруг, протянув руки, резко наклонился, схватил Васинлевскую и потянул на себя... Китайский халат на вдове затрещал, она тяжело занбилась в выздоравливающих руках Михаила Семеныча и, не вырвавшись, закричала. В комнату влетела Липа. Василевская, с красным, как халат, лицом, отряхинвалась посреди комнаты, а отец как ни в чем не бывало мирно лежал, утонув в перине, и смотрел в потолок. - Вот! - гневно выдохнула Василевская и пальцем ткнула в голову Михаила Семеныча, вернее, в то место шифоньера, за которым его голова должна была нахондиться.- Вот!.. И, не попрощавшись, вышла из комнаты. Липа подошла к постели и возмущенно уставилась на отца. - Иди-иди,- зашикал на нее отец.- Уставилась... Своими делами занимайся, я спать буду... Бабу нормальнную и ту позвать не могут. Все.- Он отвернулся к стене. Липа в ужасе стояла перед ним и молчала. Ее при сонвершении кем-либо из родных сомнительного проступка всегда беспокоил не сам проступок, а общественный рензонанс, им производимый. Сейчас она больше всего боялась быть ославленной в коридоре, а затем, не дай бог, и во всем доме. Пока Липа решала, как быть и что предпринять, вспоминая, что в таких случаях советуют делать медици-на, опыт ближних и произведения художественной литературы, отец спать раздумал и повернулся лицом в комнату: - Каши хочу черной. Вразварочку. - Хулиган,- выдохнула Липа и ушла на кухню. - Я Роману пожалуюсь,- сказала она через полчанса, заходя в комнату с кастрюлькой в руках. - Я тебе пожалуюсь! - выкрикнул отец и тихо ойкннул, хватаясь за сердце.- Ка-пелек... Выздоровление отца, бывшее уже очевидным, неожинданно отложилось. Вероятно, внезапный отпор Василевнской нанес его неокрепшему организму моральную травнму. А может быть, Василевская во время освобождения от посягательств толкнула Михаила Семеныча больше необходимого. Липа, во всяком случае, приписывала ухудншение здоровья отца именно травме физической, хотя и скрытого характера. Она перестала здороваться с Васинлевской и запретила Люсе говорить с вдовой по-немецки, а также и просто по-русски. Подошла весна. Михаил Семеныч встал. Липа вознвращалась с Метростроя поздно. Днем отцом заниманлись Глаша и Аня после школы, потому что у Люси по-прежнему был художественный свист и немецкий язык у фрау Циммер. А кроме того, Люся невзлюбила деда, конторый лишил ее дополнительной практики в немецком языке у Василевской. Липа на недоуменные вопросы дочери, чем же все-таки Василевская обидела дедушку, помявшись, отвенчала: "Она его оскорбила". Георгия повысили - теперь он стал заместителем главного бухгалтера. Липа не знала, как реагировать на его повышение, и чем дольше думала, тем ошеломительнней был результат ее раздумий. Она вдруг с неслыханнной силой возревновала мужа. Возревновала не к кому-то определенному, а ко всей заводской бухгалтерии. Кое-какое формальное основание для ревности у Липы было, потому что Георгий, во-первых, все еще был кра-а во-вторых, штат его состоял из женщин, две из которых во время нэпа были девицами легкого поведс ния, а сейчас просто красивыми женщинами. Георгий не испытывал от ревности жены удовольствия, потому что к Липе он давно особых чувств не питал" и, чтобы прекратить неумелые и нелепые претензии ны, просто сказал ей: - Ну, чего ты с ума все сходишь?! Они же у нас все какие-то паршивенькие, горбатенькие... Не дури. Липа облегченно перевела дух и ревновать перестала. Как потом выяснилось, ревновала она не по собственнонму почину, а по совету старшего товарища по службе на Метрострое, хотя ей, Липе, и подчиненного - экономинста Элеоноры Альфредовны Блиндер. Георгий приходил домой, ужинал, читал вслух газенты для себя и выздоравливающего тестя и шел прогунляться. Когда выдавалась возможность, он шел в шконлу- к классной руководительнице Анечки, послушать, как та в сотый раз будет хвалить его младшую дочку. К Люсе на родительские собрания он старался не захондить, потому что Люся училась плохо, а кроме того, он уже начал ее безотчетно побаиваться. - Смотри, Люська, будешь плохо учиться - отдам в бухгалтерию,- воспитывал он иногда дочь, набравшись храбрости. Бухгалтерию свою Георгий не любил. Иногда веченром Георгий отстранял Глашу от грязной посуды и мыл ее сам, приговаривая при этом: - Вот эта работа приятная! Была грязная посуда - стала чистая; это тебе не отчет писать! ...Днем Михаил Семеныч, надев валенки, гулял на балконе с котом, которому Липа вот уже шесть лет занбывала придумать имя. Отец сидел на балконе, огромном, как зал, среди развешанных для просушки простынь. Глаша время от времени проверяла его, звала обедать, укладывала отдохнуть и снова выпускала на воздух. Старик на балконе скучал. Он уже изучил все тонконсти двора. Если из подвала соседнего корпуса валил пар, значит, был вторник либо пятница - работала пранчечная. Если вдруг посреди недели люди с шайками шли в сторону Разгуляя, значит, был четверг, и татары шли в баню. Выпустив Михаила Семеныча на балкон, Глаша занпирала его снаружи на ключ, как велела Липа, чтобы отец не ушел куда-нибудь и не осрамил ее дополнительнно. Беспокоилась на этот счет Липа не напрасно: два раза балкон забыли запереть - и отец, воспользовавншись свободой, тихо скребся в квартиру Василевской. К счастью, Василевской не было дома. Но о действиях Михаила Семеныча Липе было доложено со всеми поднробностями лифтершей Дусей, внимательно следившей за ним сквозь специально не заделываемую щель в двенри. Щель не нравилась многим в коридоре, но Дуся все равно ее не заделывала. Иногда Аня затыкала щель трянпочкой или бумажкой, на что Дуся жаловалась Липе. Липа умолила лифтершу не распространяться в коридонре об отцовских проделках, Дуся согласилась, но взяла с Липы обещание, что та выпорет дочь за шалости с дверью. Аню Липа пороть не стала, а сделала внушение Глаше, чтобы следила за отцом старательней. Лето подошло вплотную. Михаил Семеныч оклемался полностью, и теперь ему разрешалось гулять возле дома и даже в саду Баумана, правда под присмотром Анечки. Люсе было не до того, она уже стала совсем взрослая, у нее появились прыщики на лбу и темные волоски на ногах, что придавало ее облику даже некоторую инте-ресность. Ощущая свое повзросление, Люся категориченски отказалась тратить свободное время на гулянье с дедом. Михаил Семеныч велел Липе купить ему репейное маснло и пояснил: для смазывания волос, чтоб активнее росли. - Чему расти?!-удивилась Липа.- У тебя ж вонлос-то не осталось. - Будут,- недовольно буркнул тот.- Твое дело маснло купить, а не спорить. Масло Глаша купила, и теперь Михаил Семеныч. кажндый раз перед гуляньем мазал лысину репейным маслом. В июне началась жара. Окна держали открытыми. Молокозавод под окном тарахтел круглосуточно, казанлось, что он-то и нарабатывает эту жару. Михаил Семенныч жаловался, что трудно дышать, и винил толстую черную трубу молокозавода, говоря, что от нее вонь и нагрев. Похоже, старику действительно было тяжело, понтому что, когда Липа решила проверить, не блажит ли отец, и намекнула, что у Марьи Михайловны в совхозе, мол, воздух чистый, отец неожиданно согласился поенхать к старшей дочери. Липа сообщила сестре. Та подтвердила согласие и еелела плюс к отцу привезти к ней Аню: каникулы нача- лись и нечего ребенку болтаться в городе. На воскресеннье были куплены билеты. В субботу вечером Михаил Семеныч с Георгием реншили попрощаться, как положено. Михаил Семеныч чувнствовал себя удовлетворительно, вполне пригодным для проводов. Липа хлопотала с отъездом: стирала, гладила, упанковывала чемоданы -словом, была занята и, когда отец с Георгием заявили о желании прогуляться, отнеслась к их плану без внимания и выпустила на улицу. - Деньги-то у тебя хоть есть? - хмуро спросил Ми-хайл Семеныч Георгия на выходе из подъезда. В глубинне этого вопроса помещалось легкое презрение к недонстаточной, с его точки зрения, самостоятельности зятя. - Миха-а-ал Семеныч! - полуобиделся Георгий, понказывая тем самым, что вопрос тестя по меньшей мере неуместен; конечно, деньги есть, хотя на самом деле деннег было мало. В сад имени Баумана они вошли медленно и как бы незаинтересованно, что отчасти соответствовало самончувствию Михаила Семеныча. Георгий же хоть и испынтывал некоторое возбуждение в преддверии "прощания", перед тестем суетности обнаружить не желал и потому был степенен более, чем требовал темп прогулки. Они не спеша брели в глубь сада. Ни в Летний театр, ни в кино билетов не покупали, значит, и не намереванлись их посетить. Пока они шли зигзагами - от аттракнциона к аттракциону. Из-за плохого зрения Михаил Сенменыч не мог пострелять в тире, хотя очень хотел. Понстрелял Георгий. Безуспешно, чем порадовал, вернее, не расстроил тестя. Михаил Семеныч подождал, пока зять управится в тире, и вместе с ним пошел ломать рога упнрямому металлическому бычку со стрелкой на лбу, уканзывающей силу рук ломающего. Несмотря на пожилой возраст и недавний постельный режим, Михаил Семеныч обнаружил значительную силу рук в сравнении с силой рук зятя. Чем тоже остался доволен. А чтобы подкренпить неслучайность своей силы, ударил деревянной кунвалдой по вблизи от быка стоящему силомеру. И здесь он оказался на высоте. - Расплатись,- через плечо, не оборачиваясь, бронсил он Георгию. Заканчивать аттракционы они зашли в комнату смеха. Михаил Семеныч глядел на уродства в зеркалах и не мог решить, как себя вести. С одной стороны - смешно, а с другой... чего ж смешного, если старый (он поправился - "солидный", слово "старый" применительно к себе он не любил), если солидный, заслуженный человек с рабочим стажем больше шестидесяти лет, технический руководитель ткацкого объединения, которого на пенсию провожал сам замнаркома, Михаил Семеныч Бадрецов в присутствии зятя так безобразно отражен в зеркалах, пока он раздумывал, медленно двигаясь вдоль зеркал, исомната смеха кончилась. Георгий хохотал... Михаил Семеныч сдержал проступивший все-таки смех и недовольно откашлялся. Аттракционы остались позади. Заложив руки за спину, оба по-прежнему молча брели вперед. Справа в огнромной фанерной раковине духовой оркестр из слепых играл "Амурские волны". Георгий, несмотря на любовь к духовой музыке, вопросительно глянул на тестя; Миханил Семеныч, несмотря на равнодушие к музыке, кивнул головой и направился к задним скамейкам. Но оказывается, слепые уже заканчивали музыку. Георгий в хорошем более обычного настроении от "Амурнских волн" улыбнулся тестю: - Давай сфотографируемся. - У-у-у...- сморщился Михаил Семеныч, но не понтому, что не хотел сфотографироваться, а потому, что инициатива исходила не от него. Они пошли дальше. Слева за высокой оградой, облепленной мальчишками, шумела музыка. Но не плавнная, как у слепых в раковине, а дерганая, нехорошая... - Чего там? - Михаил Семеныч недовольно сморнщился в сторону шума.- Поют?.. - Танцы,- ответил Георгий и чуть было не предлонжил тестю заглянуть туда.- Для молодежи,- добавил он солидным голосом.- Люська уже бегает потихоньнку... Хорошо танцует... Роман научил. Михаил Семеныч вскинул брови: - Мой? - Наш,- подтвердил Георгий.- Поехал в санатонрию язву закрыть, а привез фокстрот... Да сейчас это нинчего, можно... - Выдрать ее! -буркнул Михаил Семеныч.-Моду взяли... Ты Липу вот спроси, как я их сек, если что... В кровь. Зато не стрекулистки... - Давай сфотографируемся,- перебил его Георнгий.- Пять минут - и снимок. На память. А то когда еще. Давай... - У-у-у...- отмахнулся Михаил Семеныч, недовольнный, что его перебивают повторно.- Вперед иди. Ресторан "Грот" находился не на основной аллее санда, по которой они двигались, а немного сбоку, однако каким-то образом они оказались именно на этой боковой аллейке. "Грот" действительно находился в гроте, воспроизнведенном в натуральную величину в искусственно сознданной горе, наверху которой стоял каменный горный козел, напрягшись перед прыжком в небо. Посещение ресторана произошло само собой, без обнсуждения. Михаил Семеныч вошел на веранду ресторана и сел за ближайший столик, безучастный и как бы недовольнный тем, что оказался втянут в подобную непристойность. - Жарко,- проворчал он, снял картуз и вытер лосннящуюся от репейного масла лысину. К столику подскочил официант. - Значит, так!..- потирая ладони, сказал Георгий. - Я чего говорю,- Михаил Семеныч отхлебнул пинва, аккуратно, чтобы не накапать в стакан, отжал нанмокший ус и отломал у рака вторую клешню.- Мы с Абнрам Ильичом, аптекарем, на Москве-реке были в парнке Горького. Тоже жарко. Там купальня, освежались... В прокат дают. Недорого: трусы - пятиалтынный, а супнруге Абрам Ильича - четвертак, все, что положено,- Михаил Семеныч показал, "что положено", и вздохнул. Вздыхал он всегда, когда говорил о женщинах. Он понмолчал, занятый раком, и вдруг рассердился: - Ну, кронме пива-то, что - все?! ...Когда они вышли из ресторана, уже смеркалось. В походках их, особенно Георгия, чувствовалась неувенренность. Михаил Семеныч держался устойчивее, так как был потолще и покороче. - Давай сфотографируемся,- предложил он Георнгию, проходя мимо фото.- На память... -Да-а-а...- Георгий кивнул расслабленной головой. Зашли в "Моментальное фото". Мастер усадил их на плюшевую козетку и велел приготовиться, то есть чтобы Георгий открыл глаза. Михаил Семеныч пытался возбундить зятя от дремоты, но тщетно. Фотограф, поняв ситуанцию, снял их какие есть. В ожидании снимка они сидели на лавочке возле фото. Гремела музыка на танцверанде. В паузах между ганцами доносились громкие голоса и музыка из летне-jro кинотеатра. Михаил Семеныч сидел сначала прямо, но вдруг неосторожно дернулся, вышел из равновесия и стал мед-ленно заваливаться в сторону Георгия. Тот принял плечом Михаила Семеныча и так и оставил его прислоненным к своему плечу, не возвращая в прежнее положение. Фотограф вынес снимки и постучал в спину Георгия: - Заказ готов. Два рубля, пожалуйста. - Зачем? - спросил Георгий, стараясь придать голосу трезвую солидность. Он открыл глаза.- Что это? - Это вы с папашей. С ними,- фотограф уважительно, не тыкая пальцем, движением корпуса указал на Михаила Семеныча. Георгий достал кошелек и подал фотографу. Тот понкопался в кошельке, вынул два рубля, повертел их пенред глазами Георгия и сунул кошелек обратно Георгию в карман. Георгий пробормотал "спасибо" и задремал, откиннувшись на спинку лавочки. На плече его храпела голонва Михаила Семеныча. Снимок выпал из руки Георгия и лег возле его ног на гаревую дорожку. Какой-то прохожий поднял снимок, отряхнул его и, сложив пополам, засунул Георгию в нагрудный карман. - Поныри! - выкрикнула проводница.- Три минуты стоим, кому выходить - поспешайте!.. Первой вылезла из вагона Липа, потом спустился Михаил Семеныч, поддерживаемый Аней. Проводница подала вниз чемоданы, корзину и огромную круглую конробку с тортом. Липа пересчитала места и огляделась. На станции Поныри никого не было. - Задерживается...- неопределенно пробормотала она, оправдываясь перед отцом за отсутствие встречи. Михаил Семеныч недовольно кашлянул. Из открытого окна станционного здания с вывеской "Поныри" высунулась рука, нащупала веревку, исходя-Щую из маленького колокола над окном, проплыл сланбый звон. Состав зашипел, дернулся, а из-за угла выкантилась бричка и тихо подъехала к прибывшим. -Слава богу, Семен Данилович! - с облегчением сказала Липа.- Это Машенькин конюх,- пояснила она отцу. - Марь Михайловна в поле. Сенокос, велела вас встренуть. Значить вот, приехали... С приездом! - Он посмотрел на сидящего на чемодане Михаила Семеныча и тихо спросил Липу: - Папаша-то у вас как, двигается или помочь? - Спасибо, не надо,- ответила Липа и схватилась за чемоданы, чтобы положить их в бричку. - Липа! - одернул ее Михаил Семеньгч. Липа послушно опустила чемоданы на землю. - Грузи,- кивнул Михаил Семеныч конюху. Марья Михайловна жила при конторе совхоза. Завондить хозяйство она, одинокая, не стала и от полагавшенгося ей директорского дома отказалась. Двух комнат при конторе ей вполне хватало. Пока конюх перетаскивал чемоданы и ставил самонвар, Липа расспрашивала про директорскую жизнь сестры. - Да что об них говорить!.. Конюху надоело увилинвать от ответа, он остановился возле Липы с самоваром в руках, поставил его на землю и махнул рукой: - Все сами, все сами, а толку?.. Сенокос вон начали, а кто ж в эту пору сенокосит? С виду-то травы встали, а посмотнреть: не выстоялись, иссохнутся - скотине жрать неченго.- Конюх развел руками и, видно испугавшись своей разговорчивости, добавил: - А так-то они женщина понложительная, старательная... Пироги к вашему приезду взялась чинить, да вызвали... Михаил Семеныч сидел под вербой и чувствовал, что хочется ему рассердиться, но объекта для недовольства пока не находил. Мычали коровы, солнце садилось в пруд. Он задремал. Сквозь дрему с закрытыми глазами Михаил Семеныч миролюбиво отбивался от немногочиснленных комаров, попискивающих возле его картуза... Аня внимательно следила, как надувается на руке деда комар, но не убивала его. Комар раздувался все больше и больше. Михаил Семеныч укуса почему-то не чувствовал, красное брюшко комара раздулось, и наконнец он, упершись передними лапками в тугую синюю жилу на руке деда, не торопясь, вытянул хоботок и перевел дух. Аня занесла руку, чтобы его прихлопнуть, но в последний момент раздумала, так безвинно вел себя конмар. Комар посидел на руке Михаила Семеныча, подпрыгнул и, тяжело неся налитое брюшко, медленно поплыл в сторону. Аня поглядела вокруг. - Мама! Смотри, какой большой лопух! - Не трог! - одернул ее Семен Данилович.- Это борщевик. Для пчел медонос, а людям вызывает поченсуху... Марь Михаловна! - вдруг сказал он, прислушинваясь к далекому конскому топоту.- Едут! Аня повернула голову: - Нет никого. - Как нет, сейчас будут,- проворчал конюх.- Я коння завсегда узнаю. Мальчик-то вон он, засекает... - Тпру-у-у! - грубым, охрипшим голосом крикнула Марья. Михаил Семеныч потревоженно открыл глаза, с нендовольным видом сложил руки на груди. - Он же тебя разнесет! - воскликнула Липа.- Как же ты не боишься, Марусенька?! Марья - похудевшая, легкая, тоненькая, в мужских бриджах, заправленных в сапоги,- соскочила с седла и закрутила вожжи за вербу. - Господи! - она всплеснула руками.- Как же я вас заждалась! Началась встреча. Липа с Марьей заплакали. Миханил Семеныч с удовлетворением переждал основной плач и осадил дочерей: - Ну, все, все, будет... Марья легко оттолкнула зацелованную Аню, громко высморкалась, вытерла глаза косынкой. Развязала торт, понюхала. - Зачем привезли?-недовольно спросила она.- Сколько раз говорить: ко мне едете - не брать ничего! Я хозяйка!.. Семен! Выкини, прокис!.. Конюх взял торт и пошел выкидывать, но по дороге раздумал и положил его в бричку. Торт был свеж или почти свеж, так как покупался вечером у Елисеева, тем не менее Михаил Семенныч с удовлетворением кивал головой: все правильно, как учил, как воспитывал, гость - святое дело. И сам до недавнего времени только этоге правила держался. Кажндое лето в Иваново приезжала вся родня: Липа с семьей, Марья, Роман. В те годы Шурка - сначала прислуга, потом жена - целый месяц безмолвно обхаживала всех да плюс еще Глашу. Липа брала ее для помощи, но отец и Глашу причислял к отдыхающим и от хозяйственных забот отстранял. - Марья Михайловна, самовар поспел! Липа толкнула сестру локтем,- мол, угостить надо конюха, но та одернула ее: - Сама все знаю! Ступай, Семен! Езжай в Бабрухин Лог, скажи - меня сегодня не будет. Лошадей без меня не давать. Никому! Понял?! - Она обернулась к отнцу: - Пойдемте в дом, папаша. Липа с одной стороны, Марья с другой повели отца в дом, подстраиваясь под его медленный ход. - Я чай не буду,- пробурчал Михаил Семеныч.- Спать буду, устал. Сейчас постелю,- сказала Марья покорно, но с неконторым напряжением. Уложили отца, сели за стол. - Ну вот, Марусенька, все, слава богу, хорошо. Все живы. А где Аня?.. Аня! Иди пить чай. - Тетя Марусь! Мальчик отвязался! - Отвязался? Он есть хочет. Отведи-ка его на коннюшню, Анечка. Мальчик! Мерин оторвал тяжелую голову от земли, посмотрел, кто зовет, и, обрывая на ходу прядь травы, боком побрел к окну. Марья спустилась с крыльца, погладила мерина и, засунув ногу племянницы в стремя, запихнула ее в седло. - Что ж это ты у нас такая конопатая? - Марья улыбнулась девочке.- Прямо сорочье яичко... - А-а, пройдет!..- Аня махнула рукой, без страха устраиваясь в седле. - Упадет! - заверещала Липа.- Свалится! - Он тихий. - А куда его? - сияя от радости, спросила Аня. - Да он сам знает. Пошел! - Марья хлопнула менрина по бугристой, накусанной паутами ляжке.- Чай-то остыл уж небось? Марья стала подогревать самовар, а Липа перешла к московской жизни: - ...Врач говорит, у него не израсходованы мужские потенции... - Чего-чего? - Марья резко смахнула со скатерти несуществующие крошки.- По-тен-ции!.. Кобель станрый!.. - И, устыдившись своих слов, смягчилась: -А ченго он так устал, вроде дорога не очень?.. В купейном ехали? : - В купейном...- сказала Липа. Рассказывать про вчерашний поход отца с Георгием в сад Баумана она не стала. - Как у Романа дела? - Все учится... И техникум с отличием кончил, и иннститут так же хочет... Начальник подстанции. - Заочно учиться тяжело, по себе знаю,- вздохнула Марья. - На вечернем полегче,- ободрила ее Липа.- На пятый курс перешел. Еще бы женился... - Да уж пора. Полысел... - Сейчас лысых много,- успокоила ее Липа.- Отнцу-то нравится, что Ромка лысый, порода видна. Я ему говорю: ты бы женился, Рома, и мне, и Марусе спокойннее было. А он: не могу. Какая семья, пока учусь... - Правильный подход...- Марья выпустила дым. - Аня дорогу обратно найдет? - забеспокоилась вдруг Липа. - Да это рядом.- Марья стряхнула пепел в раскрынтый спичечный коробок. Липа, поискав по сторонам пенпельницу и не найдя ее, пододвинула к сестре блюдце.- Чего про Люську не рассказываешь? - спросила Манрья.- Чего с учебой надумала? Или так... один свист и будет?.. - Ты очень раздражительна стала, Машенька. В саннаторию бы тебе... Марья посмотрела на сестру с чуть брезгливым сонстраданием: - О чем ты говоришь, Ли-ипа!-Она поглядела по сторонам.- Сейчас такая санатория, не приведи госпонди! Вчера Михайлова...- Она махнула рукой. - У нас на Метрострое тоже...- закивала Липа. - Ты-то не волнуйся,- успокоила ее Марья.- Ты беспартийная, с тобой все в порядке.- Помолчала, пондумала.- Не хотела тебя волновать, но скажу... Сиди спокойно, чего побелела? Слушай. Если со мной что-нинбудь... Ну, ты понимаешь. Семен, конюх, пришлет тебе лисьмо: мол, Марья Михайловна уехала в командировку. Поняла, ясно? Ну, вот с этим - все. Давай про Люську. Куда будет поступать? - Она предполагает в Торфяной,- робко промолвинла Липа, наблюдая за реакцией сестры. Та молчала понка, только шумно выдувала дым через ноздри.- От донма недалеко. И экзамены полегче. Аттестат у нее - сама знаешь! - Лентяйка! - наконец отреагировала Марья, тыкая папиросу в блюдце.- Зла на вас не хватает! И будет всю жизнь в болоте ковыряться!..- Марья постучала пальцем по столу.- Помяни, Липа, мое слово, даст она тебе прикурить... - Ну, что вы все на нее! - всплеснула руками Линпа.- И Георгий, и ты. Конечно, она не очень старательнная, но она способная... - Чаю! -раздался голос Михаила Семеныча. Он сел, отер лысину и, чтобы зря не пропадала строгость, добавил: - А верхом - ты это, Марья, брось! В мужских портках! Никакой солидности! Ты же не просто так, ты директор. И не кури при отце! Марья раздраженно крутанула в блюдце не до коннца погасшую папиросу, источающую еле заметный дым. Липа подала отцу чай. - В стакане!-отвел ее руку с чашкой Михаил Се-меныч.- Тебе жакет надо, юбку черную... Варенья на стонле не вижу... Сливового. Марья поднялась за вареньем. За ней поспешила Липа. - Отвыкла,- виновато пробормотала Марья.- Не могу вот так вот с места в карьер перестроиться. - Может, мне его забрать все-таки, Машенька? - виновато, потирая руки, спросила Липа. Марья обернулась к сестре, обняла ее и поцеловала: - Да что ты, Липочка, говоришь? Обойдется как-нибудь. Слава богу, живы-здоровы... Обойдется. Мычали коровы, солнце почти совсем ушло в пруд, от него осталась только маленькая желтая горбушка. 3. ЛЮСЯ ВЫШЛА ЗАМУЖ Зимой Люсю затошнило, а когда "неукротимая рвота беременных", как для внушительности называла токсинкоз Липа, прекратилась, с Финляндией был заключен мир. Стал длиннее рабочий день, на улицах появилось много мальчиков в форме ремесленных училищ. Стариннный друг Георгия по Павловскому Посаду Митя Малыншев, приходивший до финской кампании по воскресеньням в Басманный в гости с женой и сыном Витей, стал приходить реже и только с женой: Вите отрезали отмонроженную на войне пятку, а с палочкой он ходить по гонстям стеснялся. Беременность Люся долго скрывала, пока ее не начанло поминутно рвать и все стало безразлично. Виновником Люсиного состояния оказался ее однонкурсник Лева Цыпин. С Левой Люся работала в паре на практике по геодензии. Потом в той же паре они остались немного подрабонтать геосъемкой в колхозе под Калинином. Когда Аня, ездившая проведать сестру, рассказывала дома, какие под Калинином прекрасные места и что спят Лева с Люнсей на сеновале, Георгий сказал: "Э-э... ребята..." - и сделал жест, будто оглаживал бороду. Липа, естественнно, была возмущена таким гнусным предположением. Состояние Люси давало основание для законного аборта, но Липа категорически запретила дочери даже говорить об этом, а Георгию - думать: первый аборт, понследующее бесплодие... Люся будет рожать. Марья по телефону кричала, что надо написать на негодяя в райком комсомола. Не зная, на что решиться, Липа позвонила Роману, сказала, надй поговорить. Роман обещал приехать вечером. Аня встревожилась. Из художественной литературы с ей было известно, что благородные молодые люди женятнся иногда на обесчещенных не ими девушках. А вдруг Роман решит жениться на Люсе? Это никак не входило в Анины планы, потому что она давно уже решила сама выйти за Романа, как только ей исполнится шестнадцать лет. Она узнала у Василевской - Василевская юрист,- такой брак возможен, потому что Роман не родной манмин брат, а сводный, сын маминой мачехи. Так что Роман Аню вполне устраивал. Он, правда, не подозревал, что ему предстоит жениться на Ане, но нанверняка обрадуется, когда она ему скажет. Потому что она красивая. Может, у нее и неги толстоваты, и веснушнки, но раз все говорят, что она похожа на тетю Марусю, значит, красивая. А веснушки можно свести. Врач из Иннститута красоты на улице Горького сказал ей: "Получинте паспорт и приходите - сведем". , Люся, правда, тоже красивая: и ноги стройные, и гла-эа большие... Заю нос курносый. Но у Люси одно преинмущество- взрослая. Роман не предложил Люее выйти за него замуж. Он только запретил жаловаться: никаких кляуз, сказал он, не надо ни перед кем унижаться. Ребенка он усыновит. А кроме того - при теперешнем международном полонжении - аборт поступок антиобщественный. Михаилу Семенычу, проживающему теперь у Романна, решили во избежание осложнений ничего не сообщать. Липа успокоенно перевела дух, разложила швейную машинку "Грицнер", подаренную ей отцом на свадьбу, не забыв в тысячный раз вспомнить, что "Зингер" стоил сто пятьдесят, а "Грицнер" двести золотом, и расставила Люсе платье. На весну. Лева-герой романа - в Басманном не показывался. Весна еще толком не началась, когда позвонила Алекнсандра Иннокентьевна, мать Левы, и сказала, что, к огнромному ее огорчению, она только вчера узнала о полонжении вещей и очень бы хотела познакомиться со своей будущей невесткой и ее родителями. Если они не возранжают, она будет рада принять их у себя. - Заерзали, засуетились! - презрительно усмехнувншись, сказала Люся.- Познакомиться надумали!.. Не хочется, чтобы сыночка из комсомола поперли!.. - Ты подала в комсомольский комитет? - всплеснунла руками Липа.- Роман же не велел! - Ничего я не подавала,- огрызнулась Люся.- Что гам, дураки, не понимают... Перед знакомством Липа выяснила у Люси род деянтельности и социальное положение будущих родственнинков, впрочем не очень внимательно, ввиду срочности. Сначала про отца. Про отца Левы Люся сказала, что не знает, кем и где он работает, но точно знает, что он не русский... В этом месте Липа понимающе кивнула голонвой - Цыпин же. Люся помолчала и сообщила, что Алекнсандр Григорьевич недавно освободился из заключения, где ошибочно провел два года. Липа схватилась за голонву, потом за папиросы и остальную информацию про роднственников слушала уже вполуха. Запомнила, что сама Александра Иннокентьевна носит девичью фамилию Щедрина и работает по борьбе с грызунами. Старшая сестра Левы преподает в школе историю. ...Александра Иннокентьевна, высокая седовласая данма в пенсне, открыла дверь и поцеловала не по годам повзрослевшую румяную Аню: "Здравствуй, милая". Аня смущенно приняла ее поцелуй и уступила место Люсе, иснправляя ошибку Александры Иннокентьевны. Люся, пондурневшая от недавнего токсикоза, недовольно выслушала извинение будущей свекрови, ткнулась губами в ее напудренную щеку и отошла к вешалке. Александра Иннонкентьевна энергично пожала руку Георгию, протянула руку Липе, но Липа в это время расстегивала боты, и рунка Александры Иннокентьевны на лишнее время зависла в воздухе. Георгий постучал жену пальцем по спине. Линпа выпрямилась и в замешательстве потянулась цел