в форме маленького пистолетика. - Дайте посмотреть, пожалуйста. Дядя Юра кинул ему пистолет. - Да... Не мюзик-холл, прямо скажем... Кто вызынвает? - Клара. Директор. - Она отца-то твоего видела? Она же его знает нанверняка? - Не, не знает. Точно не знает. Он один раз только приходил. Первого сентября. Он на вас похож: нос большой... - Нога хромая,- в такт Ромке добавил, усмехнувншись, дядя Юра.- Когда вызывают? - Завтра. Дядя Юра посмотрел в календарь: - Ладно. Схожу. Как отца по отчеству? Тьфу, он же Олькин брат. Лев Александрович? - Спасибо, дядя Юра.- Ромка положил на стол пистолетик.- До свидания. - Погоди.- Дядя Юра взял зажигалку со стола и подкинул несколько раз на ладони.- Держи! Ромка поймал пистолетик и с радостным воем, пока дядя Юра не передумал, помчался вниз. На последнем лестничном пролете он съехал по перилам, чуть не сбив с разгона бронзовую голову Пушкина у гардероба. По Басманному дул ветер, кувыркая мокрые топонлиные листья. Ромка поглубже натянул фуражку. Из подворотни картонажной фабрики выехала знакомая телега. На кознлах сидел Вовка. - Тпру-у! - сказал он мерину.- Тебя лупили? - Нет,- виновато ответил Ромка.- Меня не бьют. - А меня мать выдрала!-похвастался Синяк. - Мне зажигалку подарили, во! - Насовсем? - не поверил Вовка. - Вован, знаешь чего... Она наша общая будет, ага? - Классно,- сказал Вовка и засунул пистолетик сенбе в карман.- Может, тебе жалко? - Да почему,- пожал плечами Ромка.- Пускай у тебя пока побудет. Если хочешь, конечно? - Хочу. Ты куда сейчас? Ногу, ногу убери, смотри, копытом наступит. - Лошади на людей не наступают. Они умные. Мне чулки мамины из ремонта на Разгуляе надо получить. - Другие не наступают, а этот еще как наступит. Залазь. Ромка забрался на козлы. - На,-Вовка сунул другу вожжи.- Но-о! Пимен жил не только в Вовкином подвале. Второе жилье у него было в голубятне, пристроенной к стене картонажной фабрики, где, возвратившись из колонии, он работал грузчиком неполный день как малолетний. Дел у него на фабрике было совсем немного: вечером вымести бумажные обрезки, а на следующий день загрунзить ими телегу. В голубятне, постоянно сшивались Ромка с Синяком. Иногда в дни получки в голубятню приходил старик вознчик. Пока Пимен накидывал в телегу бумажную рвань, старик тихо выпивал под ласковое ворчанье голубей и засыпал на топчане. Тогда Пимен сам отгонял телегу, но не на Малинковку, куда положено, а рядом на Оль-ховку в "Утильсырье" к брату Уляляма. В помощь он брал ребят. По дороге на Ольховку он останавливался возле колонки и наливал в бумажный хлам воды для прибавки веса. Брат Уляляма хмурился на мокрое, но бумагу все равно брал. Пимен курил, а подручные набинвали огромные авоськи сырой бумагой и волокли на венсы. Брат Уляляма двигал разновесы по заржавленной штанге весов, недовольно бормоча про себя что-то тантарское. Затем он со скрипом отсчитывал Пимену деньнги. Пимен брал себе основное, а несколько мелких буманжек давал помощникам. Дядя Юра тоже помогал. Когда в издательстве нанкапливалась макулатура, он сообщал Ромке, что нужна помощь. Издательская макулатура была самая удобная и выгодная: тяжелые, туго набитые папки с рукописями, списанные книги. Сегодня, пока старик спал, Пимен разрешил Вовке просто так покататься. ...Вниз по Ново-Басманной мерин прибавил ходу, хотя идти быстрее ему не хотелось. Но телега, набирая скорость, упрямо подталкивала его, и к мастерской, где поднимали петли на чулках, мерин примчался на полнном скаку. - ...Ничего, Липа,- сказала Марья, задула спичку и сунула ее в коробок с нижней стороны.- Ну, мертвый и мертвый... Может, так лучше - куда ей еще ребенок! Танька вон того и гляди сама скоро родит... - Ты скажи Таньке,- встрепенулся неожиданно дед,- что она в кино каждый день бегает, как колхознница. Нельзя же так, в самом деле. И в коридоре с парннями стоит. Хоть бы в квартиру зашли. - Ты, Жоржик, не суйся не в свое дело, за хлебом лучше сходи,- осекла мужа Липа.- Так-то оно так, Машенька. Я и сама говорю Люсе: аборт сделай, куда тебе третий? А теперь уж, когда выносила его... Ох! - Липа сокрушенно покачала головой.- Ты, Машенька, прости меня, но ты не знаешь, каково это матери. Люся-то места себе не находит. - Что верно, то верно,- согласилась Марья.- Не знаю. Да-а... Я тебе денег дала, не забыла? Купи ты ей кофту модную. Китайские есть красивые... Еще что-нинбудь... А насчет Таньки... Не нравится мне ваша Таньнка. Сегодня приехала, сколько уж ее не видела, должна вроде бы радоваться, а она со мной поздоровалась... ну, будто в темноте наткнулась! Злая девка получится. Вот увидишь. - Всегда тебе, Машенька, плохое видится. Все обнразуется. Ребенок еще, израстется... В комнату вошла Люся. В халате, нечесаная. Села за стол. - Кто израстется? - Да это мы так, о своем,- залепетала Липа.- Пойдем, Машенька, в переднюю.- Липа разогнала рункой дым.- Люсе это вредно, табак. - Да глупости это все,- Люся устало махнула рункой.- Ничего мне теперь не вредно. Тетя Марусь, налей чайку. Марья взяла чайник, прокашлялась. - Не сливай заварку,- напомнила Липа.- Поняла? Понял? - А папа где?-- безразличным голосом спросила Люся - За хлебом спустился. - Знаешь, мама...- Люся поцарапала ногтем потернтую клеенку.- Я вот решила: закрою больничный и бунду оформляться на Сахалин. На два года. - Какой Сахалин? - Да меня давно еще звали. Строительство жил-объектов. Куратором. Оклад триста, за дальность...- Люся невесело усмехнулась, пригладила волосы.- Как брюхо-то увидали, так, правда, перестали звать, но сейчас... - Но у тебя же ребенок, Люсенька!.. Ромочка в танком возрасте... - Ромочка в таком возрасте,- перебила Люся мать,- когда ему больше всего нужен отец! Мужчина! - Нашла мужчину! - фыркнула Марья. - Ну почему...- слабо возразила Липа.- Лева... он... - Ладно, мама. Лева - это Лева. Какой есть. Отцов не выбирают. - А Таня? - Тане я нужна, как собаке пятая нога! Не сегодня завтра замуж выскочит! - Так вы что, разводитесь? - Липа посмотрела на дочь почти умоляюще. - Ну, что ты притворяешься? - сквозь зубы процендила Люся.- Знаешь же, что я с ним не живу толком. Все ты знаешь. И Левка знает. - Людмила! - Марья зажгла новую папиросу, спичнку снова под низ коробка, затянулась.- Знаешь, Люднмила, я в обкоме по личным вопросам. Передо мной столько личных дел проходит, столько судеб... - Перед тобой - столько, а у меня - одна! Одна судьба! И мне, между прочим, сорок, а не семьдесят! Полжизни себе изгадила с соплей, с киселем этим!.. И все равно - я не хотела. Думала: если его ребенок, если похож на Левку, вернусь! Буду жить, черт с ним. А если на... не похож - все! А сейчас не хочу, ничего не хочу!.. - Люсенька! - жалобно вскрикнула Липа. - Так ты не знала, от кого беременна? - со зловенщим спокойствием негромко спросила Марья. - Не знала! - ощерилась Люся.- Представь себе, не знала! Что, в твоем обкоме не принято так разгованривать?! - Марусенька! Люсенька!.. - Значит, так.- Марья ткнула папиросу в блюдце.- Родила неизвестно от кого. Бросаешь сына!.. Да о тебе вопрос надо ставить!.. - Марусенька! Ну, зачем ты так?! Она же Ромочку с собой возьмет или нам с Жоржиком оставит. Школа рядом... - Роман будет жить у отца, - не поднимая глаз от стола, отчетливо, чуть не по слогам произнесла Люся. - Ты и так его избаловала до невозможности. - Но мальчик такой болезненный... - Перестань кормить таблетками - не будет болезнненный... - Значит, ты - правда?.. Отдать его хочешь? Бронсить? - И бросит! - Марья встала. - Бросит! Чтобы с мунжиками гулять! Шлюха!.. Люся медленно поднялась из-за стола. - Ах ты, старая ведьма!.. Крыса ты обкомовская!.. Что ты понимаешь?! - Люся! Но это действительно!.. - Мама, заткнись! Надоело!.. Танька еще! Смеянлась, как я с животом пол мою. Всем я мешаю! Я не хочу, не могу я в Уланском жить! Куда мне?! Под трамнвай?! Сволочи вы все! Ненавижу!.. Люся сорвалась со стула и через минуту выскочила из маленькой комнаты обутая, в берете, в пальто поверх халата. - Люся! Куда ты? В таком виде!.. Липа метнулась к двери, загородила ее собой. Дочь легко отшвырнула ее, завозилась с цепочкой, застрявншей в узкой прорези. - Людмила! Не дури! - Марья бросилась ей на спину. - Пусти!.. Опять!.. Опять нацепила, дура старая!.. - Люся рвала дверную цепочку, но старухи повисли на ней с двух сторон. - Пустите! Пустите! Все равно уйду! Все равно!.. Она вывернулась, оставив в руках сестер пальто, и, Злетев в комнату, вскочила на подоконник, локтем по стеклу... - Люсенька!.. Люся! - Липа схватила ее за ногу, Марья - за другую. Люся упала с подоконника на пол. - "Люсенька! - рыдала Липа.- Деточка!.. Люся, тяжело дыша, отпихнула ногами мать и тетку, на кровать. Берет свалился, глаза безумные... Потом она медленно встала и, прихрамывая, пошла в свою комнату. - Ты что, ножку ушибла? - Каблук... сломала...-Люся сняла туфлю с торчанщим в сторону каблуком, швырнула его в угол, со стонном свалилась на постель. - Каблук?.. Каблук -это ничего. В срочный ренмонт... Я сейчас... Машенька! Возьми подушку, заткни окно!.. Господи, как же Ромочка будет тут уроки учить?.. 9. СЕРЕНЯ, КУРЕНЯ И ВЕЛОСИПЕД - Рома, я надеюсь, ты не забыл свои обязаннонсти? - напомнила бабушка Шура. - Бабуль, уже кончается... - Я не люблю повторять. Ромка недовольно сполз с крышки пианино и побрел выключать телевизор. Хорошо, что большая комната в Уланском была действительно очень большой: от пианнино, на крышке которого они обычно сидели втроем, втискиваясь между двумя бронзовыми подсвечниками с хрустальными висюльками, до телевизора семь шагов. Сейчас по телевизору шел "Подвиг разведчика", и поэнтому выключать телевизор Ромка не спешил. Не спеншить Ромка научился тоже с помощью телевизора у французского клоуна без слов Марселя Марсо. Тот шел, а на самом деле с места не двигался. Вот и Ромка сейнчас шел к ненавистной красной кнопке "выкл." тем же пробуксовывающим на месте шагом. Пока Ромка "шел", он поглядывал на увлеченную газетой "Правда" бабушнку Шуру. Когда он "двинулся" к телевизору, бабушка читала текст на самом верху газеты, сейчас Ромка был на полпути, бабушка читала газету в самом низу, а разнведчик на экране все еще не совершил свой подвиг. Ромнка отклонился в сторону, чтобы не загораживать экран близнецам: Серене с Борькой, от волнения за судьбу разведчика грызущих один и тот же ноготь на одной и той же руке. Тревожно зашуршала газета, и бабушка Шура резко сказала: - Рома! Ромка ткнул "выкл.", рыжие сыновья Надежды Иванновны понуро поплелись к двери. - Что надо сказать? - педагогическим голосом спросила из-за газеты бабушка Шура. - Спасибо, - пробубнили братья. - Вечером приходите, - утешил приятелей Ромка. - Бабуль, можно? - Не торгуйся. До свидания, дети. Братья исчезли. - - Подмети пол, протри пыль, наведи полный понрядок. - А где тряпку взять? - Не задавай глупых вопросов. Ромка с отцом жили в соседней маленькой комнате, в темной ее половине с выходом в коридор, а в светлой половине, с окном, жили тетя Оля с Геннадием Анантольевичем. Тетя Оля по-родственному в коридор пронходила через темную половину, а Геннадий Анатольевич через дверь проходил в большую комнату, а уж через нее - в коридор. Бабушка Шура спала за ширмой, дендушка Саша видел плохо, поэтому ранние проходы Генннадия Анатольевича через большую комнату никому не мешали. Маленькую комнату, которая была не столько манленькая, сколько узкая, делило пополам старое вытернтое сюзане, переброшенное через палку. Ромка подмел свою половину, остановился у пыльнного сюзане, подумал и подмел в половине тети Оли. Теперь тетя Оля не сможет его спросить вечером, поченму он без спроса сшивался на их половине. Подметал, наводил порядок. На письменном столе стояла расчехнленная пишущая машинка; в другой раз можно было бы написать на ней письмо, позвать рыжих, чтоб и они написали, но сейчас нельзя было тратить время на танкую ерунду. Пока Ромка мел пол в тети Олиной половинне, он как бы невзначай подергал ящики стола, и повезнло: средний Геннадий Анатольевич забыл закрыть. А именно в среднем и было самое интересное. Ромка с Х Закрытыми глазами без запинки мог перечислить, что там. Охотничьи патроны, половина полевого немецкого бинокля, с которой тетя Оля и Геннадий Анатольевич 'ходили в театр, ракетница, коробка малокалиберных .Патронов, капсюли "Жевело", а самое главное - немец-финка с надписью на ручке "Гот мит унс", Ромка о переводил рыжим, изучающим английский язык, o это значит "бог с нами", то есть с ними, с фашистами. Финку и пишущую машинку Геннадий Анатольевич принес с войны, а ракетницу и охотничьи припасы ему выдавали на работе, когда он собирался в экспедиции. Ромка поглядел в половинку бинокля в окна напронтив. Ничего интересного там не было: старичок кормил канарейку, пожилая тетка в розовой комбинации чистинла картошку; смотреть лучше всего вечером, когда люди придут с работы, но вечером с работы приходит и Генннадий Анатольевич. Спали тетя Оля с мужем на широкой старинной кронвати с деревянными спинками, очень, как Ромке казанлось, неудобной. Одному спать на ней еще можно, но если лечь вдвоем, то скатываешься в ложбину к серединне. А если учесть, что тетя Оля и Геннадий Анатольевич были люди толстые, то их спанье вообще трудно было себе представить. Ромка с отцом тоже спали вдвоем, на диван-кровати, но, во-первых, диван был жесткий, а во-вторых, они спали валетом. Может быть, и тетя Оля с Геннадием Анатольевичем спали валетом? Точно Ромка ответить рыжим на этот вопрос не мог, потому что, когда он утнром просыпался, Геннадий Анатольевич уж стучал на машинке, слушая одновременно иностранные передачи по приемничку, обмотанному изоляционной лентой. Долнгое время Ромка думал, что Геннадий Анатольевич - кандидат наук по нерусским языкам. Потом выяснилось, что Геннадий Анатольевич работал старшим научным сотрудником по сусликам, тушканчикам, тарбаганам и другим грызунам-переносчикам всяких болезней, а языки выучил сам. Тетя Оля, а вместе с ней и Ромка очень гордились, что кроме Геннадия Анатольевича тольнко Юлий Цезарь и Наполеон могли слушать одно и пинсать другое - одновременно. Ромка хвалился рыжим, рыжие верили, но Надежда Ивановна, мать рыжих, венрить отказывалась, уверяя, что Ольга Александровна все врет. - Пусть она утром придет пораньше и сама погляндит,- защищал Геннадия Анатольевича Ромка.- Честнное слово, он, как Наполеон! Он еще и второй рукой в другую сторону писать может,- добавлял от себя Ромка. Геннадий Анатольевич жил по своему расписанию: отдыхал, то есть спал, придя с работы, а ночью опять работал, и потому засыпал Ромка всегда под стрекот трофейной "Эрики". Геннадий Анатольевич, хоть и хондил через большую комнату, Александру Иннокентьевну не любил. И тестя - тоже. Тестя он невзлюбил за то, что тот умолял Олю еще в письмах с Севера не пропинсывать Геннадия Анатольевича на жилплощадь в Уланнский. И Оля несколько лет не прописывала мужа. Генннадию Анатольевичу приходилось раз в полгода сменшить паспортный отдел милиции, продлевая временную прописку. Прописала мужа Оля, когда Геннадию Анантольевичу предложили поехать в Монголию. До этого Геннадий Анатольевич был прописан в Купавне, в больншом бревенчатом отцовском доме. После того как Генннадий Анатольевич наконец прописался в Уланском, дом в Купавне стал называться "дачей", а Ольга Алекнсандровна - хозяйкой. К теще Геннадий Анатольевич относился спокойно. Она вела себя очень деликатно, всегда первому предлангала налить ему чаю, в присутствии зятя прекращала всякие разговоры, могущие его раздражить. Геннадий Анатольевич морщился, когда, зайдя вечером в большую комнату попить чаю, обнаруживал на крышке пианино перед включенным телевизором Ромку с приятелями. Но Александра Иннокентьевна и в этом месте была прендельно справедлива: внука с товарищами с пианино не сгоняла, на что намекал недовольный взгляд Геннадия Анатольевича, а только - категорически приказывала молчать. Геннадий Анатольевич носил потертый портфель, штиблеты с ушками, чиненные Кириллом, в сырую погонду- калоши, как у Александра Григорьевича, в свободнное время он большей частью молчал; сердился он в однном месте: когда Оля называла священников попами. Отец Геннадия Анатольевича был священником. Утром Ромка просыпался легко и, если иностранный голос не картавил за сюзане, шепотом, чтобы не разбундить отца и тетю Олю, напоминал Геннадию Анатольенвичу включить приемник. Тот послушно включал, и Ромнка спокойно засыпал дальше. ...Ромка выровнял сюзане, так, чтобы до пола останвался маленький просвет, почесал спину. Чего еще, банбушка говорила, надо сделать? А, книги протереть. Раньнше, когда книгами кроме книжного шкафа были заняты и две полки, Ромке приходилось протирать их со стула, да еще дотягиваться до них на цыпочках; теперь, когда бабушка Саша за долги отобрала у папы часть книг - Джека Лондона, Гамсуна и Майн Рида, неудобные вынсокие полки опустели, и с уборкой стало легче - протереть только те, что в шкафу. Ромка открыл дверки шканфа, провел тряпкой по корешкам. На самом видном менсте папа поставил "Десницу великого мастера". Книга была в порванной бумажной дополнительной обложке. Ромка с трудом вытащил сдавленную с боков "Деснинцу". Почитал" но книга была по-прежнему неинтересной. Однако папа часто доставал ее и показывал сначала соседям по квартире, а в дальнейшем - гостям. Потому что на обложке изнутри была чернильная надпись: "Ронме Бадрецову от родителей Вали Минаева за спасение нашего сына". "Десницу" Ромка привез из санаторной лесной шконлы, в которую после отъезда мамы на Сахалин устроил его отец. Тетя Оля перед этим предлагала папе отдать Ромку в специальный образцово-показательный детский дом, о котором написала толстую, очень интересную, по словам тети Оли, книгу ее приятельница. В этом детском доме прекрасно воспитывали самых трудных детей, в то время как ни Люся, ни Лева, по словам тети Оли, воснпитывать ребенка не умеют. Как-то за чаем тетя Оля даже вслух зачитывала наинболее интересные места из этой книги, бабушка Шура одобрительно кивала, дедушка Саша не высказывался, папа молчал, а Геннадий Анатольевич, сопя, пил чай, а когда допил, тяжело поднялся и сказал жене: - У меня складывается впечатление, Оленька, что ты от безделья совсем рехнулась. Подумай, что ты ненсешь! В детский дом Ромку не отдали, а устроили в лесную школу для детей с ослабленным здоровьем. Врачи, осматривавшие Ромку при поступлении в леснную школу, недоуменно переглядывались, не понимая, на каком основании мальчик попал сюда. По-врачебнонму Ромка назывался "ребенок выше средней упитаннонсти", абсолютно здоровый, но не отправлять же мальчинка обратно. Валька Минаев тонул в мертвый час. Тонул он сонвершенно зря. Дело в том, что Ромка, Валька Минаев и еще один мальчик, имени которого Ромка не знал, сденлали плот. И когда перегруженный плот выплыл на глунбокое место, он вдруг стал, накренившись, медленно уходить в воду. Первым прыгнул Ромка - плот замер, скособочившись; вторым прыгнул мальчик, имени котонрого Ромка не знал,- плот выпрямился. Но Валька Миннаев решил не отставать от товарищей и тоже прыгнул в глубокую воду. Ромка и мальчик без имени тихонько поплыли к берегу, обсуждая, как усовершенствовать плот. Потом они вспомнили про Вальку. Вальки не бынло. Вернее, он то был, то не был: его стриженая голова равномерно, как поплавок, то скрывалась под водой, то выныривала. Валька не умел плавать. Мальчик без именни первый доплыл до берега и с интересом смотрел, к чему это приведет, и спросил об этом Ромку. Ромка зандумался и понял, что приведет это к тому, что, скорее" всего, Валька сейчас утонет насовсем. Он вспомнил, что в таких случаях надо спасать тонущего. И тут Ромке стало страшно. Ромка на корячках вскарабкался на глиннистый ускользающий берег, тихонько подвывая от ужанса. Он оглянулся еще раз: Валька пока не утонул, его только немного снесло течением вниз. - Давай спасем его как-нибудь,- прохныкал Ромка. - Да ну его! - махнул рукой мальчик без имени.- Он уже сейчас утонет. Ромка, на трясущихся ногах, перемазавшись в глине, сполз с берега в воду и поплыл к Вальке. Он приблинжался к Вальке, с ужасом вспоминая, что тонущие утаснкивают с собой на дно своих спасителей. Спасать надо за волосы, вспомнил он. Но у Вальки волос не было, однна челка. Ромка подплыл к барахтающемуся Вальке, хотел уцепить того за челку, но Валька в ответ крепко вцепился ему в руку. - Не хватай! - захлебываясь, заорал Ромка и уданрил Вальку со всей силы по всплывшей стриженой манкушке. Валька послушно отцепился. Он понял, что Ромка его спасает, и стал спасаться. Ромка за руку прибуксиронвал его к берегу. На берегу Ромку вырвало. А Валька сидел, охватив колени, и долго-долго икал. - Я с закрытым ртом тонул, а то бы совсем утоннул,- сказал он, наикавшись вдоволь. - Жирный, а я думал, ты тоже утонешь-сказал мальчик без имени. - Толстые на воде хорошо держатся,- объяснил Ромка. Забирать исключенных из лесной школы приехали родители Вали Минаева и Таня -Лева был в отпуске. Мальчика без имени не исключили, потому что он после купания заболел воспалением легких. Родители Вали Минаева приехали на длинной чернной немецкой машине марки "опель", почти такой же, какая была у Левы, пока не сгорела. Они угостили Ромнку клубникой в сахаре и подарили ему неновую "Деснинцу великого мастера". "Сейчас тебе еще рано читать эту книжку, а вот через год-другой - как раз". Таня раснкрыла книгу, прочла надпись и фыркнула. И когда рондители Вали предложили подвезти их на машине, отканзалась... Сколько раз Ромка потом ни принимался за "Деснинцу", всегда было неинтересно. Ромка даже задумался: а стал бы он спасать Вальку, если бы знал заранее, что ему подарят такую старую, неинтересную, без картинок книгу. В Уланском Ромку встретили недовольно. Потому что кроме книги из лесной школы прибыла и характеринстика, которую Лева, приехавший вечером того же дня, зачитал в большой комнате. Кончалась характеристика так: "...Много читает, начинал вышивать, ругается матом". - Я же говорила: его надо отдать к Бабанову,- сказала тетя Оля. - Что же это такое, Рома? - спросил Лева, для сонлидности понижая свой довольно высокий голос до баса. - Пап, ну, ты понимаешь,- переминался с ноги на ногу Ромка.- Там девочки из шестого класса Вальку Минаева Чингисханом дразнили. Я их не матом... Так дедушка Георгий говорит... По средам. - Почему по средам? - скривилась тетя Оля. - Он по средам водку пьет для аппетита. - Позволь, Рома,- подняла недоуменно бровь банбушка Шура и сняла пенсне. Она повернулась к Леве: - Позволь?.. Разве Георгий Соломонович выпивает? У мення сложилось впечатление, что... злоупотребляет ненсколько Олимпиада Михайловна? Вероятно, ошибаюсь? - Ты ошибаешься, мама,- раздраженно возразил ей Лева, переходя на обычный свой высокий голос.- Георгий Петрович, а не Соломонович. - Как ты смеешь делать маме замечания? - взвинлась тетя Оля.- Тем более при сыне! - Да я не слушаю ничего,- завопил Ромка, выгонраживая отца. - Ну, дела!..- ухмыльнувшись, сказал Геннадий Анатольевич и поднялся из-за стола.- Парень товари- ша спас. А вы?.. Приятного аппетита, Александра Инннокентьевна. - ...Рома, обедать! - крикнула бабушка Шура и для убедительности постучала в стену. Обед бабушка Шура готовила полезный и очень ненвкусный. Ромка возил ложку в шпинатном супе, потом расковыривал творожник, рассматривая, что у него внутри. Когда бабушка отошла от стола, он потянулся за хлебом, но бабушка Шура в последнюю секунду зансекла его; ожегшись под ее строгим взглядом, Ромка отдернул руку от хлебницы. - - Не хочешь больше? Ромка помотал головой. - Что надо сказать? Ромка молчал, как будто не слышал вопроса. - Так что надо сказать? - Спасибо. Можно выйти из-за стола? - Громче. - Горло болит "громче". - Горло надо полоскать риванолом. Ну? - Спасибо! - заорал Ромка так, что на диване заншевелился дремавший дедушка Саша.- Можно выйти из-за стола? - Пожалуйста,- кивнула бабушка Шура. Она понмыла в фарфоровой полоскательнице тарелку, вытерла, затем сняла пенсне и протерла стекла. Пока бабушка была без пенсне, Ромка успел выхвантить из хлебницы горбушку и сунуть в карман. Этого бабушка Шура без пенсне не заметила, но она заметила другое: - Ну-ка, ну-ка, подойди поближе... Что у тебя с шеей?! Боже мой! Немедленно в ванную! Мыть с мылом! Немедленно. - Что такое, что такое?-встрепенулся дедушка Санша, но из дремы не вышел. - Я ее вчера мыл. - Посмотри мне в глаза. - Ну, позавчера. Каждый день, что ли, ее мыть?.. Бабушка Шура встала, взяла Ромку за руку, в друнгую руку взяла палочку, с которой уже несколько лет не расставалась, и повела внука в ванную. - Не буду ее мыть,- упирался Ромка.- Сказал, не буду - и не буду! - Тогда сиди здесь до вечера,- ледяным голосом сказала бабушка Шура, заперла дверь на крючок с той стороны, потушила свет, и стук ее палочки стал уданляться. - Бабуль! Зажги свет. Вымою! Бабушка Шура включила свет, но дверь не открыла. - С мылом, я проверю. Ромка с яростью стал тереть ненавистную шею в окнружении корыт, развешанных по стенам. Через полонженное время бабушка Шура освободила его, подвела к окну и не торопясь проверила чистоту шеи при помонщи смоченной в -одеколоне ватки. Ватка не изменила цвета. - Я- гулять! - рванулся к двери Ромка. - Не забудь кашне, береги бронхи... - А уроки? - спросила тетя Оля. Она навещала подругу и возвратилась раньше времени - обычно она засиживалась у подруг до ночи. - Я все выучил,- неуверенно пробормотал Ромка. - Сейчас проверим,- благодушно произнесла тетя Оля, вешая плащ на плечики. Ромка поплелся за ней в маленькую комнату. Сел за стол на львиных лапах. - Подложи подушку,- посоветовала тетя Оля. От ее слов настроение у Ромки совсем скисло: "поднложи подушку"-значит, тетя Оля намерена долго мунчить его. Ромка безнадежно вздохнул. Но... кажется, все не так уж плохо: посидев буквально минутку, тетя Оля прилегла на постель, рука ее потянулась за штопкой. Тентя Оля беспрерывно штопала носки, Ромка всегда удивнлялся, откуда она их столько берет. Многие носки были без пары - по одному. Некоторое время тетя Оля молча штопала носки, это время Ромка делал вид, что учит уроки; он знал, что надолго тети Оли в лежачем положении не хватит. И верно: помолчав минут двадцать, тетя Оля потихоньнку оживилась, и через несколько минут от начала оживнления уроки кончились. Тетя Оля отложила штопку, занкинула веснушчатые руки за голову и начала рассказынвать о своей молодости, вернее, о своей жизни раньше (немолодой тетя Оля себя не считала и сейчас). В молодых рассказах тетя Оля была очень деятельнная, отзывчивая, добрая и заботливая. Рассказывала она о себе очень интересно. Интересно рассказывать она научилась, работая в школе, откуда ее уволили за постоянные опоздания. Это Ромка узнал от рыжих, а те - от матери. Ромка слушал тетю Олю, забыв, что она рассказынвает о себе. Потом тетя Оля встала с постели, достала из ящика стола старые письма и стала читать вслух те из них, в которых подтверждалось то положительное, о чем она только что рассказывала. Потом тетя Оля стала читать знаменитое письмо Геннадия Анатольевича к своей покойной матери, в котором он описывал первую встречу с тетей Олей. Когда хорошие слова в письме кончились, тетя Оля убрала его в конверт, откинулась на подушку и своими словами добавила недостающие: - "...С какой восхитительной девушкой я познакомилнся!.."- прикрыв глаза, вспоминала она недовыражен-ные в письме чувства будущего супруга. Недовыразил он их, по убеждению тети Оли, из-за скромности. Ромка, затаив дыхание, слушал про тетю Олю. - Тебе тогда было сорок лет? - наивно спросил Ромка. - Кто тебе сказал такую чушь?! - вздернулась тетя Оля.- Мать? Чем заниматься сплетнями, лучше бы сынна воспитывала! Мне было неполных тридцать восемь, но мне их никто не давал. - А почему у дяди Гены отец попом работал? - спросил Ромка, чтобы отвлечь тетю Олю от гнева. Тетя Оля с неудовольствием прервала рассказ о занмужестве и долго объясняла племяннику, что, во-пернвых, не поп, а священник, во-вторых, бога нет, что Ромнка знал давно и без нее в связи с Леной Шаровой, а в-третьих, несмотря на то что отец Геннадия Анатольенвича был священник, он был неплохой человек. - Тетя Оля, ну, я пойду,- ангельским голосом пронизнес Ромка. Тетя Оля, погруженная в воспоминания, рассеянно кивнула. Ромка заглянул к рыжим. - Залазь! - крикнул Сереня.- Алик приехал, а тенбя все нет и нет. -- Вы уже обедали? - первым делом спросил Ромнка. На огромной круглой сковороде лежали три котлеты и закостеневшие, подернутые желтым макароны.- Ты больше не будешь? Я доем? - Лопай. - А где Борька? - спросил Ромка, подчищая сковонроду. -А-а, на дополнительные по английскому пошел. Данвай по-быстрому, а то Алика опять увезут. - Копилка где? Сереня полез под кровать в тайник. Побывки Алика Ожигина в Уланском год от года становились все короче: от пяти месяцев - в первые гонды до нескольких дней - в последние. Каждый раз, когнда Глафира возвращалась из больницы, она начинала плакать, потому что все больше и больше догадывалась, что Алик в больнице не только кричит и бранится, и ленчат его не одними таблетками, иначе почему у него с каждым разом зубов становится все меньше и меньше. Но надежд на выздоровление сына она все-таки не тенряла и совала санитарам деньги, чтобы были повнимантельнее к Алику. Работала она теперь день и ночь. Во время редких побывок дома Алик ходил замедленнной походкой из конца в конец коридора и просил у всех закурить, кто бы ни появлялся в коридоре: у Доры, у Ромки, у рыжих, у Александра Григорьевича и даже у Александры Иннокентьевны. Александр Григорьевич от страха терял речь и забинвался в комнату, откуда почти не выходил, пока Алик был в Уланском, Александра же Иннокентьевна каждый раз внимательно выслушивала сумасшедшего и отчетлинво, как нерусскому, теперь уже на "вы", потому что за время болезни Алик превратился из парня в мужика, говорила: "Алик, вы забыли, я не курю". Побывочный костюм Алика все дальше и дальше отнставал от моды. В последний раз по коридору замедленной ненорнмальной походкой бродил странный лысеющий, растолнстевший от лекарств человек в синем с белой ниткой донвоенном костюме, доставшемся ему от убитого на войне отца, и в шляпе с высокой тульей и обвисшими от вренмени полями. Ромка постучал в дверь Ожигиных; Сереня прижал к животу копилку - кошку с бантом. Глафира Николаевнна лежала на кровати и храпела. Она теперь спала всегнда, когда бывала дома. Даже на кухню не выходила гонтовить. Кроме своих подъездов она теперь мыла еще и поликлинику в Даевом переулке. У окна спиной к двери сидел Алик. Перед ним стоял специальный станочек, на котором была распялена синняя авоська. Кошель ее Алик успел связать в прошлый раз, а ручки доделать не успел, потому что кинул в мать табуреткой, пробил ей голову и его увезли, замотанного в смирительную рубашку. Сейчас Алик плел ручки. За окном гулюкали голуби. - Дядя Алик, здравствуйте,- тихо, чтобы не пронснулась Глафира, сказал Ромка.- Мы деньги принесли за велосипед, как вы просили. - Дай закурить,- сказал Алик, не отрываясь от авоськи. Сереня поставил на стол кошку, полез за припасеннными специально для Алика сигаретами "Ароматные". - Мы возьмем велосипед, да?-шепотом спросил Ромка. Алик продолжал вязать, пуская дым в сторону. - Вы попробуйте, какая она тяжелая.- Ромка взял ео стола копилку и поднес к Алику: - Попробуйте. - Дай,- сказал Алик, выхватил у него из рук |ко-пилку и поставил на пол между ног. Ромка с Сереней поняли, что сделка состоялась. Кататься на велосипеде пошли во двор Уланского, самый большой двор в окрестностях. Двор в Уланском с неработающими фонтанами посредине был образован тыльной стороной Центрального статистического управнления и фасадом Министерства авиации. На фасаде Миннистерства авиации наверху в каменных нишах стояли каменные темно-серые шахтеры - мужчины и женщинны- с отбойными молотками на плечах, в руках и под мышкой. Назывался этот двор "Наркомат". Сейчас наркомат был забит народом: уже неделю здесь снимали фильм "Застава Ильича". Снимали первонмайскую демонстрацию: мимо кинокамер по многу раз проходили толпы народа, освещенные ослепительными прожекторами. Главный дядька, маленького роста, седоватый, с усанми, увидев велосипед, заорал, перекрикивая шум съемки: - Рыжего мальчика на велосипеде - на фоне шахнтеров! Быстро! - Ехай! -приказал Серене другой дядька.- Вот отнсюда - сюда. Как я махну, так и поедешь. Сереня забрался на велосипед и, тяжело проворачинвая педали, на расплющенных ненакачанных шинах понкатился куда надо. Главный дядька заставил Сереню проехать еще три раза, потом сказал "спасибо" и подарил покрасневшему Серене огромный воздушный шар, отобрав его у зеваюнщей молодой женщины из демонстрации. - Дяденька! - крикнул Ромка.- Давайте я тоже проеду. Я хорошо проеду!.. Честное слово! Тот засмеялся, отобрал у демонстрации еще один шар и сунул веревочку Ромке. Съе-мка тем временем собралась, сложилась, села в автобусы и уехала. Наркомат опустел. Ромка с Сереней попеременно качали шины. Шины накачивались очень медленно, а задняя, канжется, совсем не надувалась. Но зато велосипед был спортивный, с тремя передачами. - Чей велик? - спросил Куреня, сын истопника дянди Кости, которого всегда ругала Дора, потому что в ранбочее время в котельной он пил "простое вино", вместо того чтобы отапливать дом. - Наш,- сказал Сереня, вытирая пот со лба. - И Борькин,- добавил Ромка, учитывая отсутствунющего второго брата-близнеца. - А чего он покорябанный? И цепь ржавая? - занвистливо сказал Куреня, сбивая истинную ценность венлосипеда.- Я б такой и задаром не взял. На фиг он мне! И шина спущена. А шары такие мне тоже на фиг нужны! - Давай ему отдадим один? - предложил Ромка. Сереня кивнул, пыхтя над шиной с горячим насосом в руках. - Курень, возьми себе один шар. - На фиг он мне...- по инерции затянул Куреня, отнвязывая шар от чугунного парапета. - А у нас дома много таких штучек,- сказал Серення, пробуя шину.- Длинных таких, беленьких... Надунвать хорошо. Катайся, Ром, твоя очередь. Ромка поехал вокруг фонтанов. - Вот такие вот,- сказал Сереня, показывая Куренне бумажный пакетик с нечеткой надписью "презервантив". Куреня заржал.- Чего ты? - удивился Сереня. Ромка сделал два круга и, потный, причалил к паранпету. Теперь вокруг фонтанов поехал Куреня. - Что ты смотришь? - Ромка толкнул локтем Сере" ню, задумчиво разглядывающего желтое колечко. Сереня объяснил, в чем дело. - Да врет все твой Куреня! - возмутился Ромка.- У папы тоже в тумбочке есть, я сегодня убирался и ви- дел: лежат. Врет все Куреня. У нас и так уже один ребеннок умер. А потом, мама на Сахалин улетела. Сзади незаметно подъехал Куреня и все слышал. - Значит, батя твой бабу завел, пока мамки нет! - Отдай велосипед!-насупившись крикнул Сереня, заступаясь за Ромкиного отца.- Ничего он себе не занвел! Мы с ним из духовушки стреляем на чердаке. Поннял? Скажи, Ром. - Честное слово! - Мы приемник с ним будем делать, понял? На вондохранилище ездили с палаткой, понял? По морде сейнчас как дам!.. Ромке было приятно, что Сереня вступился за папу и, наверное, за маму, которая сейчас на Сахалине от пенреживаний. Сереня стоял против здорового Курени, манленький, рыжий, в драных кедах, со сжатыми кулаками. Хоть они с Борькой и родились почти одновременно, Сенреня был на брата совсем не похож. У Бори нос был лапнтем, а Сереня в детстве выпал из коляски, сломал себе нос. Бабушка Саша всегда удивлялась, когда онисидели на крышке пианино, удивлялась, до чего же не похонжи близнецы друг на друга: "Один рязанский мужичок (это про Борьку), а второй - вылитый маленький римнлянин (это про Сереню, про его чуть горбатый от перенлома нос)". И вообще Борька был совсем другой. Гулять не люнбил, уроки учил, все время долбит-долбит, а выучить не может. А Сереня все время на Наркомате в футбол игнрает, а учится лучше всех в классе. Потому что он способный, а вот Ромка неспособный, потому что когда он, как Сереня, почти не учит уроки, то и отметки получает плохие. Ромка очень гордился, что у него в Уланском есть такой друг, Сереня, отличный панрень. Самый лучший на свете. Вовка Синяк - самый лучший - в Басманном, а Сереня - в Уланском. - Давай помиримся с Куреней,- предложил Ромка. - Ага,- кивнул Сереня и крикнул в фонтан: - Кунреня, иди покатайся! - На фиг мне...- донесся из фонтана обиженный гонлос Курени. - Курень, ну чего ты? -виновато сказал Сереня, спрыгивая на дно фонтана.- Хочешь телевизор у нас посмотреть? Ром! Бабушка Шура пустит Куреню телик смотреть? - Конечно, пустит. Завтра. Куреня выслушал, вытер нос рукавом и спросил: "Занконно?"- значит, простил. На дне фонтана росли невысокие пыльные кустики, вылезшие сквозь разорвавшийся бетон. В кустики свернху ныряла облупившаяся тяжелая тетя в купальном констюме, похожая на тетю Олю. Куреня школьным мелом дописывал у нее на ноге длинное нехорошее слово. Мантерное. - Откуда велик взяли?-спросил Куреня.- Спернли небось? - Почему? У Алика купили,- сказал Ромка и, польнзуясь тем, что Куреня отвлекся, стал стирать нехорошее слово с ноги "тети Оли". Мел въелся в шероховатую нонгу и не стирался. - А чего он его продал-то? - Он душевнобольной,- с готовностью пояснил Ромка. - Чем? - Ну, голова у него там... Сумасшедший. Когда норнмальный- обыкновенный, а когда болеет - кричит, манму свою бьет. Табуреткой в нее кидается... - Попал? - поинтересовался Куреня. - В голову,- кивнул Ромка.- Ей потом зашивали в Склифосовском. - Смотри - зашибет! - посочувствовал Куреня, озанбоченно высматривая затертую надпись на ноге купальнщицы. - Не зашибет,- замотал головой Сереня.- Мы с ним корефаны. Он авоськи нас обещал выучить... - Атас! - крикнул Куреня, присаживаясь на корнточки.- Арсен. Велик прячь! Арсен жил в Даевом, напротив пожарки. Велосипед предательски во весь рост стоял у фонтана. - Дай покатать раз,- попросил Арсен. - Кого? - не понял Ромка. - Себя,- сказал Арсен и взялся за руль. Из подъезда Министерства авиации вышел вахтер в синей гимнастерке с кобурой на ремне. - Зачем пацанов обижаешь?! Арсен повернулся к нему и прокричал что-то грубым голосом. Вахтер обиделся и ушел в подъезд. - Только недолго,- попросил Ромка, протягивая ему бельевую защепку.- Брючину прищеми, чтобы в цепь не попала. - Не хочу,- буркнул Арсен, вскакивая в седло.- Пошел я. Арсена ждали долго, пока не начало темнеть. Из подъезда Министерства авиации снова вышел вахтер. - Что? - крикнул он приятелям.- Лисапед-то где? - Арсен катается. - Кто же цыганам этим нерусским дает? Теперь пусть отец идет. Милицией им погрозит. А так - закантают. Им это как два пальца - об асфальт! В бараке сказали, что Арсен пошел к брату обедать. Придет завтра. Папа еще не пришел с работы.