насмешливо и надменно. Он думал о том дне, когда война кончится, но она, увы, пока еще только начиналась, и никто не мог предсказать, сколько дней, недель, месяцев отделяло их от ее конца. Они были в самом начале долгого, трудного и неведомого пути, и Логинов поблагодарил провидение за то, что в этот раз он уходил в поход не один. Плох тот воин, который не оставляет за своей спиной родного дома, и страшен становится он для врага, если сзади осталось одно пепелище. 10 "Включены антигравитационные накопители! Планетарные двигатели в режиме запуска! Стартовая готовность! Нет подтверждения на старт. Продувка охлаждающих рубашек двигателей! Гидравлические кантователи: перегрузка сорок процентов. Нет подтверждения на старт!" Голос корабельного компьютера доносился из динамиков, монотонно перечисляя цифры задействованной мощности, градусы температуры, готовность электронных систем. Целый каскад технической информации обрушивался на пятерых согнувшихся в полетных креслах, ожидающих рывка перегрузок людей. Трое из них тревожно переглядывались, не понимая толком, что происходит. Из всего этого потока технической белиберды лишь одна фраза, настойчиво повторявшаяся в каждом сообщении, в конце концов заставила Логинова сдвинуть кружок ларингофона и сквозь свист и вибрацию запущенных планетарных двигателей спросить у Бекетова: -- Что со стартом? -- Нет подтверждения от диспетчерской службы. Возможно, им просто не до нас. -- Подождите еще пять минут и стартуйте без подтверждения. -- Мы не можем ждать пять минут. Нужно или стартовать немедленно, или выключать планетарные двигатели, а затем запускать их снова по полной программе. Вызвать диспетчерскую? -- Нет. Приказ о полном радиомолчании остается в силе. Они должны были получить оповещение о нашем старте по каналам Управления. Начинайте подъем. -- У меня нет коридора... По какому радианту я должен выходить в зону спутников? -- Наш корабль оснащен антирадарами. Берите по пеленгу любой свободный коридор и стартуйте, пока еще можно! Посмотрите, что творится на космодроме! Боковые обзорные экраны осветились яркими вспышками новых взрывов. Когда пришла взрывная волна, корабль закачался на своих гидравлических опорах, но вновь, к удивлению Логинова, выстоял. Медлительность Бекетова начинала действовать ему на нервы. -- Пока это пиротехника, -- тихо проговорил Абасов, -- но если взрывы серьезно заденут хотя бы один "Консул", отсюда никто уже не взлетит. -- Сколько там? -- Не меньше сорока килотонн в каждом. В нашем секторе космодрома четыре корабля класса "т-шесть" оснащены этими двигателями. Чтобы принять окончательное решение, Логинову понадобилось несколько секунд. Убедившись, что антиперегрузочные устройства каждого кресла работают нормально, он проговорил отрывистым командирским тоном, тем самым, которым так не любил разговаривать со своими подчиненными без крайней необходимости: -- Десятисекундный отсчет. Старт по нулю на планетарных. -- Мы не имеем права использовать планетарные в атмосфере! -- выкрикнул Бекетов. В его голосе слышалось отчаяние. -- Это приказ! Хотя формально никто не имел права приказывать пилоту во время старта, он знал, что Бекетов подчинится. Неприятный разговор предстоял позже, однако сейчас уже было не до сантиментов. Ровно через десять секунд навалилась волна перегрузок. Двигатели взвыли. Огненные столбы ударили в бетонное покрытие космодрома, безжалостно сминая и оплавляя камень. Почти сразу же все корабельные динамики, взревев от возмущения, заорали на них голосами моментально объявившихся диспетчеров: -- В восьмом секторе! Стартовый номер шестнадцать! Немедленно выключите планетарные! Затушите реакторы! Запрет на старт! Ваш корабль арестован! -- Позвольте мне хотя бы ответить! -- взмолился несчастный Бекетов. -- За подобные нарушения меня навсегда лишат полетной карты... -- Забудьте о рации и продолжайте подъем! Карта вам больше не понадобится... -- Последнюю фразу он проговорил так тихо, чтобы Бекетов его не услышал. -- А если они начнут стрелять? -- задумчиво спросил Маквис. Он один сохранял полное спокойствие. На желтоватой коже его лица нельзя было заметить даже капельки пота. Абасов усмехнулся, с трудом преодолевая перегрузки, повернул к нему голову и ответил: -- Не думаю, чтобы у них было на это время. Им уже не до нас. Кольцо взрывов внизу расширилось. Здания космодрома пылали. Вспышки огня, зарево пожаров, шлейфы дыма -- все это постепенно удалялось от них, уходило вниз, становилось чужим и нереальным. -- Кто-то еще стартует за нами! -- нервно выкрикнул Бекетов. Нарушение всех правил устоявшейся годами процедуры старта совершенно выбило его из колеи. -- Дурные примеры заразительны... Но если это патрульный катер, нам от него не уйти, -- спокойно констатировал Абасов. Одна лишь Пайзе за весь старт не проронила ни слова. Украдкой глянув в ее сторону, Логинов заметил, как побелели ее пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла, и это был единственный признак волнения. Молодая женщина держала под контролем все свои эмоции, подавая пример мужчинам. -- Полная мощность на оси планетарных! -- стараясь контролировать тон своего голоса, отдал Логинов очередную команду. Ему вовсе не хотелось подменять в эти решительные минуты пилота корабля, но иного выхода не было, они все еще не вошли в режим, и со стороны диспетчерских служб можно было ожидать серьезного противодействия. -- Начать продувку водородных реакторов! Красный столбик неонового индикатора скорости на широком панно, полукругом обхватившем все пространство рубки, лениво переполз в следующий сектор шкалы. Внизу под кораблем вспыхнул факел длинного синего пламени. Рев двигателей постепенно переходил в пронзительный вой, от которого на секунду заложило уши. Волна вибраций тряхнула корабль, индикаторы скорости переползли еще один сектор. Горизонт под ними начинал закругляться, появились очертания морей и материков. Корабль шел уже в верхних слоях стратосферы. Опасность обстрела миновала, и Логинов несколько расслабился. Пару минут назад он воспринимал эту угрозу вполне реально. Слишком просто их могли принять за пособников тех, кто устроил внизу огненную свистопляску. Даже с такой высоты темные пятна городов, покрытые черными шапками дыма от пожарищ, выглядели зловеще. Бекетов взял себя наконец в руки и выполнял теперь сложные маневры расхождения со спутниками и телекоммуникационными станциями безукоризненно. Отпала надобность в контроле за его действиями, и все свое внимание Логинов переключил на светлое пятнышко преследовавшего их корабля. В том, что это преследователь, сомневаться не приходилось. Он повторил все их сложные маневры и вышел в тот же квадрант набора высоты. Они шли пока в обычном режиме разгона, но если придется использовать "резоны", догнать их на форсаже сможет, пожалуй, лишь патрульный иглокатер. -- При таком ускорении они догонят нас примерно через шесть часов. Может быть, пора увеличивать скорость? -- В голосе Бекетова все еще слышалось волнение, и Логинову это совсем не нравилось. -- Мы и так привлекли к себе излишнее внимание, стартовав с нарушением всех правил. Не стоит оповещать всю федерацию о том, что на частной прогулочной яхте установлены резонаторы. -- Как вы думаете, -- обратился он к Абасову, -- почему они нас преследуют? Должна быть очень серьезная причина, чтобы в подобной обстановке отправить за нами в погоню патрульный корабль. -- Возможно, она у них есть. -- Абасов казался сторонним наблюдателем, можно было подумать, что все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. -- Что вы имеете в виду? -- Мы стартовали настолько оригинально, что они, скорее всего, приняли нас за виновников катастрофы. -- Тогда они будут очень стараться нас догнать и, возможно, начнут стрельбу, едва достигнув зоны контакта. Странно, что они не сделали этого на космодроме. -- Первые взрывы разрушили диспетчерскую. Они просто не могли открыть огонь из наземных орудий, -- холодно констатировал Маквис. Казалось, он один солидарен с Бекетовым в отрицательной оценке их сумасшедшего старта. Зона защитных спутников осталась далеко позади. Их преследователи, очевидно, развили максимальную скорость, на которую были способны. В ближайшие четыре часа вряд ли что-нибудь изменится. "Глэдис" шла с ускорением в полтора "же". При такой тяжести они могли покинуть антиперегрузочные кресла. Логинов предложил команде разойтись по каютам и отдохнуть. Последние часы перед стартом вспоминались как непрерывный кошмар. Все были до предела вымотаны. У каждого из них было свое, хоть и маленькое, но отдельное, помещение, и вскоре Логинов с наслаждением вытянулся на узкой койке. Чудовищное напряжение последних дней постепенно накапливалось и сейчас не давало ему уснуть. Перед глазами вставали картины уничтоженного города. Раздавленная детская коляска, втоптанная в грязь обезумевшей в переходе толпой. Рука, торчащая из-под развалин... Мучительно захотелось пить. С минуту он боролся со спазмами в желудке, потом жадно глотнул холодной минеральной воды с какими-то успокоительными добавками, услужливо намешанными корабельным компьютером. Стук в дверь вырвал Логинова из глубокого сна, в который он провалился совершенно неожиданно. Несколько секунд он не мог сообразить, где находится. Он заснул, сидя на койке, привалившись спиной к стене каюты. От неудобной позы и чрезмерной тяжести ломило шею. Сколько же времени прошло? Стук повторился. -- Войдите! -- сказал Логинов, приглаживая волосы и расправляя, к счастью, немнущуюся силоновую куртку. Во время перелетов, находясь на задании, он никогда не запирал дверей своей каюты, словно не желал возводить между собой и внешними обстоятельствами даже такой хрупкой преграды. Вошел Маквис. Склонился в традиционном восточном полупоклоне. И уставился на него своими разноцветными, ничего не выражающими глазами. Ох уж эта восточная вежливость... -- Садитесь, Су Томас. Рад вас видеть. -- На языке все время вертелась насмешливая фраза: "Как поживают ваши предки?" И он с трудом сдержался, чтобы ее не произнести. В сущности, это хорошо, что Маквис зашел к нему сам, без вызова. Об этом человеке он знал меньше всего. -- Я хотел спросить у вас, командир, пытались ли вы связаться с базой после нашего отлета? -- Неоднократно. Но они пока не отвечают. -- Конечно, так и должно быть... Дело в том, что у меня остались дома жена и ребенок. Я не успел зайти домой и ничего не знаю об их судьбе... -- Как только связь появится, я сразу же сделаю запрос. -- Если появится... Но все равно спасибо. Я не за этим к вам зашел. Я знаю, меня назначили в группу без вашего согласия. Каждый месяц я обязан отправлять рапорты в Управление и в отдел Грушенко. Наверное, они им теперь не понадобятся... -- Я догадывался. Все это сейчас действительно не имеет уже никакого значения, но все равно -- спасибо. Маквис не имел права упоминать о своем задании ни при каких обстоятельствах, и то, что он пошел на это, говорило о многом. Возможно, главная причина того, что с ними случилось, крылась в них самих. Дрязги, интриги, непомерные амбиции, постоянное стремление к власти. Все было так хрупко. Захватчикам не пришлось особенно стараться стоило только нажать -- и кожура гнилого плода лопнула. -- Теперь мы похожи на беглецов... -- тихо произнес Маквис. Казалось, он думал о том же самом. -- Это зависит только от нас самих. Еще есть шанс. Не все потеряно. Им не удастся справиться с нами так просто на Таире. -- Вам пригодились мои данные о критической массе циркония? -- В какой-то степени... Они несколько запоздали, но мне лично помогли многое понять. -- Скорее всего арктуриане имеют отношение к захвату. Они вели себя очень странно... -- А вы говорите -- беглецы. Если только мы сумеем доставить эти данные на Таиру... Там неплохой флот. До сих пор мы проигрывали одно сражение за другим, так и не увидев лица своего врага. К сожалению, нет прямых доказательств участия арктуриан в войне. Наши предположения мало что значат. Но он ошибался. В эту самую минуту пропел зуммер корабельной связи и хриплый взволнованный голос Бекетова произнес: -- Нас преследует не патрульный катер. У него слишком большая для таких кораблей скорость. Он уже вошел в зону наших локаторов ближнего действия. -- Ладно. Не тяни. Что это за корабль? -- Посольский крейсер арктуриан. -- Похоже, доказательства появились быстрее, чем мы могли ожидать... 11 Крейсер арктуриан выглядел на кормовом экране вытянутой светящейся каплей. На нижнем индикаторе то и дело сменялись длинные ряды цифр. Центральный компьютер "Глэдис" сообщал данные о меняющихся ускорении, углах схождения и расстоянии до преследователя, которое постепенно сокращалось. Они потеряли много времени, принимая этот корабль за обычный патрульный катер. Теперь, похоже, было уже слишком поздно. По команде Логинова Бекетов включил наконец инфрарезонаторные двигатели. Вначале никаких видимых изменений не произошло, разве что появилась мелкая зудящая вибрация, от которой заныли зубы и изображения на всех экранах слегка смазались. Но как только двигатели вошли в рабочий режим, их прижала к спинкам кресел неудержимо нарастающая волна перегрузок. Столбики индикаторов скорости, изменив своей обычной привычке лениво переползать от одного деления к другому, стремительно рванули вперед. Бекетов, глянув на сменяющие друг друга цифры, проворчал сквозь зубы: -- Они тоже увеличивают скорость, но наша масса намного меньше, поэтому мы быстрее разгоняемся. Теперь все зависит от того, какую мощность они смогут подать на свои двигатели. -- Но ведь мы от них уходим! -- воскликнула Перлис. -- Это еще неизвестно, все станет ясно часа через два, когда они наберут свою максимальную скорость. -- Ты думаешь, у них остался большой резерв? -- Нет. Скорее всего они включили форсаж и не смогут использовать его долго без риска повредить двигатели. Но они подошли слишком близко. Теперь им достаточно сократить расстояние между нами всего на несколько мегаметров, чтобы открыть огонь. -- Зачем вообще мы понадобились арктурианам? -- спросил Абасов, обращаясь почему-то к Маквису. -- Скорее всего они что-то узнали о нашем задании и оно им не понравилось. -- До такой степени, чтобы использовать посольский крейсер? -- Видимо, они нас все-таки проморгали, -- вступил в разговор Логинов. -- Это похоже на жест отчаяния. -- Или на полное игнорирование противника, -- возразил Маквис. И тут же пояснил: -- Они считают, что на Земле с нами покончено. -- Ну, это мы еще посмотрим! -- воскликнула Перлис, и все невольно повернулись к ней. Руки молодой женщины, вцепившиеся в подлокотники кресла, были напряжены, волосы разметались, а горевшие гневом глаза ни на минуту не отрывались от крохотной светлой капли преследовавшего их корабля. -- До сих пор им слишком легко все сходило с рук. Но теперь мы знаем, кто наши враги, где расположены их базы и по каким целям следует нанести ответный удар! -- К сожалению, пока что, кроме нас, об этом никто не знает, и неизвестно, удастся ли нам доставить эту информацию на Таиру. -- Во всяком случае, арктуриане сделают все, чтобы этого не случилось. Вскоре стало ясно, что "Глэдис" не сможет уйти от арктурианского крейсера. Расстояние все еще было велико для уверенного поражения, и синие стрелы протонных зарядов, настигая "Глэдис", почти полностью рассеивались в пространстве, однако теперь их гибель представлялась неизбежной. -- Что дальше, командир? -- спросил Бекетов, получив на экране рассчитанное компьютером время, необходимое их преследователям для уверенного залпа. -- У нас осталось четыре часа. Никто из пятерых не мог оторвать взгляда от этой роковой цифры. Четыре часа. Всего четыре часа, после которых в пламени аннигиляционного взрыва растают стены крохотной скорлупки их корабля. Они попали в западню, из которой не было выхода. Увеличить скорость еще больше они не могли. Маневр на такой скорости практически невозможен. Их защитные поля против залпов крейсера не выстоят и нескольких секунд, а радиус поражения арктурианских орудий в два раза превосходил расстояние, на котором действовали их собственные противометеорные пушки. Через четыре часа их корабль превратится в беззащитную мишень. -- Какая у нас скорость? -- Две девятки. Это означало, что они подошли вплотную к световому порогу. Их скорость составляла девять целых и девяносто девять сотых от скорости света. Однако нормальный вход в пространственный прыжок был возможен лишь после третьей девятки. И медленней всего набиралась именно эта, третья девятка после запятой... При скорости в три девятки генератор оверсайда вырубал для них в пространстве узкий коридор, и корабль исчезал из обычного пространства[1]. В подпространстве им были бы не страшны никакие арктуриане. Материальное взаимодействие в этой среде вообще невозможно. А последовать за ними к Таире арктуриане не посмеют. Там находился мощный земной флот. -- Кто-нибудь пробовал уходить в оверсайд с неполным набором скорости? -- спросил Логинов, стараясь не смотреть в сторону Перлис. Бекетов отрицательно покачал головой. -- Мне такие случаи неизвестны. Если кто-то и пробовал, то рассказать об этом ему так и не удалось. Вблизи светового порога перед кораблем как бы образовывалась волна спрессованного времени. В нормальном режиме корабль проскакивал сквозь нее за доли микросекунды. Что с ним случится, если прыжок растянется и возникнет взаимодействие между материальным телом корабля и волной спрессованного, ускоренного в миллиарды раз времени? Однозначного ответа на этот вопрос не было ни в одной теоретической работе по оверсайду. Корабли, нарушавшие режим входа или выхода, бесследно исчезали из нашей вселенной. -- У нас есть выбор из двух возможностей: превратиться в мишень для арктурианских пушек или попробовать внережимный переход, -- проговорил Логинов, по-прежнему старательно избегая взгляда Перлис, словно чувствовал себя виноватым именно перед ней. -- Переход с недобором скорости невозможен. Это самоубийство! -- сразу же возразил Бекетов. -- Третьей возможности у нас нет. Ты можешь предложить что-нибудь еще? -- Если бы мы стартовали по правилам, этого бы не произошло! Мы могли сразу обнаружить погоню, вовремя набрать скорость и уйти в оверсайд! -- Бекетов почти кричал. Казалось, он был на грани нервного срыва. -- Спокойней! -- потребовал Абасов. -- Такие вопросы должна решать вся команда. Я против бессмысленного боя с заведомо известным концом. -- Это верно, -- поддержал его Логинов. -- Именно это я и хотел сказать. -- Я за то, чтобы принять бой, -- сразу же возразил Маквис. -- И не надо искать виноватого. Нам просто не повезло. По крайней мере, мы погибнем в бою, как положено солдатам, а не превратимся в обреченных на медленное умирание скитальцев пустого пространства. Эта возможность казалась вполне вероятной. Внережимный прыжок скорее всего выбросит их в стороне от звездных скоплений... -- Итак, двое против двух... -- подытожил Логинов, и все головы повернулись в сторону Перлис. Впервые на лице молодой женщины стали заметны следы волнения. Она слегка прикусила губу, и темные круги под глазами обозначились резче. Возможно, во всем была виновата запредельная усталость и нервная перегрузка этого сумасшедшего полета. Перлис слегка пригнулась в кресле, словно физически ощутила груз непомерной ответственности, свалившейся на ее плечи. -- Я бы тоже хотела погибнуть в бою... -- Она виновато глянула в сторону Маквиса. -- Но информация, которой мы располагаем, слишком важна, и надо использовать даже тень надежды в попытке ее сохранить. -- Да нет у нас никакой надежды, нет! Неужели вы не понимаете?! -- выкрикнул Бекетов. -- Успокойся! -- сурово потребовал Логинов. -- Итак? -- обратился он к Перлис, понимая, что подобное дело не терпит недосказанности. -- Мы должны лететь дальше... -- Команда использовала свое исключительное право. Решение принято. Приступайте к запуску генератора. -- Голос Логинова казался мертвым, лишенным всякого выражения, словно динамик корабельного компьютера. И в то роковое мгновение, когда свет панелей и экранов померк, когда тело выворачивалось наизнанку, а в ушах стоял отвратительный хруст переборок, Логинов почувствовал на своем запястье узкую женскую руку... Означал ли этот жест нечто большее, чем последнее прощание? -- этого он так и не узнал. Предметы медленно и постепенно обретали прежнюю четкость. Первой среди серого тумана, поглотившего маленький мирок корабля, появилась приборная панель. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Логинов понял, что они все еще живы. Впрочем, это могла быть всего лишь отсрочка. Все индикаторы стояли на нулях, двигатели не работали. Слепые бельма экранов смотрели ему в лицо. Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все еще была без сознания; впрочем, ее дыхание и пульс давали основания надеяться, что обморок вскоре пройдет. -- Экипаж? -- хриплым голосом спросил Логинов, стараясь разорвать плотную тишину, висящую в рубке, как серая вата, и вновь беря на себя обязанности капитана. Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству лежали обязанности корабельного врача, уже хлопотал подле нее с дежурной аптечкой в руках. -- Что с энергией? -- спросил Логинов, так и не сумев включить на своей приборной доске ни один сенсорный датчик. Под потолком замогильным синим светом горела только аварийная лампа, снабженная индивидуальным радиационным источником питания. Не отвечая ни слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней стороны панели скрытый карман и, щелкнув невидимым ручным выключателем, произнес: -- Есть энергия только в аварийных цепях. Не работает ни один прибор! -- Это уже кое-что. Переходите на ручное управление и попробуйте запустить старт-генератор. -- Нет контакта! Вообще ничего нет! Ни одного отзыва! -- Где мы, черт побери, находимся? -- Абасов расстегивал ремни противоперегрузочных устройств. Только сейчас Логинов понял, что невесомости нет, несмотря на то что все двигатели молчали, и это поразило его больше всего. Корабль тряхнуло так, словно он превратился в лодку. Затем последовал еще один толчок, от которого их вжало в кресла. Корабль заметно накренился. -- Этого не может быть... -- прошептал Маквис, не отрывая пальцев от манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как и все остальное. Перлис, приходя в себя, застонала. Корабль повело в сторону, он еще больше накренился и почти сразу же выпрямился. -- Похоже на мощные турбулентные потоки. -- Бекетов все еще пытался включить хотя бы один прибор. -- Ты думаешь, мы в атмосфере? -- Подобная качка невозможна в открытом пространстве. -- Но как? Как мы могли сюда попасть?.. -- Если выход произошел в непосредственной близости от планеты, автоматика успела включиться и перевела корабль в планетарный режим, прежде чем все полетело. -- Сейчас я это проверю, -- уверенно произнес Абасов, проворачивая в гнездах ручные запоры наружных заслонок. В планетарном режиме управляющая рубка должна была выдвинуться над поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная для полетов в атмосфере, превращалась в некое подобие самолета. Затаив дыхание, все следили за тем, как запоры один за другим со скрипом проворачивались в гнездах, уступая недюжинной силе этого человека. Наконец титанитовый щит, закрывавший передний иллюминатор, с грохотом поехал вниз. Вначале в образовавшуюся щель брызнул красноватый свет, показавшийся им после полумрака рубки невыносимо ярким. Лишь через минуту-другую смогли они оценить открывшуюся панораму. Корабль несся на высоте нескольких километров. Внизу под ними, насколько хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗА ГРАНЬЮ СУДЬБЫ 12 Испытание тм-генератора закончилось неудачей. Собственно, произошел полный провал. Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал. Слишком велика была цена поражения, ибо она означала для них гибель последней надежды, падение последнего бастиона человеческой расы, еще стоящего на пути захвата... Тм-генератор возвышался посреди зала в переплетении энергетических и информационных линий. Техники, обслуживавшие эксперимент по просьбе Мартисона, покинули зал. Прежде всего это его личное поражение. Это он -- известный всей федерации ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и энергетические ресурсы, это он лично оказался несостоятельным, обманул ожидания и надежды тысяч людей. Возможно, так случилось потому, что практический результат для него всегда оставался на втором плане и гораздо важнее казался сам процесс проникновения в глубины неисследованного, в область чистой теории. Что могло быть более увлекательным, более захватывающим, чем охота за фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную и математически безупречно обоснованную теорию? Именно таким и должен был стать неудавшийся эксперимент. Он хотел доказать существование материального мира за той гранью времени, которая в обиходе называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно... Мартисон пытался в своих работах рассчитать длительность неуловимого мгновения, когда будущее уже наступило, но еще не успело превратиться в прошлое, той тонкой пленочки на поверхности временной волны, вместе с которой вот уже миллионы лет катится, против течения временного потока, из прошлого в будущее жизнь... Имела ли его теория хоть какое-то отношение к захвату? К тому сверхоружию, что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы к решению загадки самого метода захвата? Этого он не знал, и, если быть совершенно честным, это его почти не интересовало. Гораздо важнее, в тысячи раз увлекательней и значительней казалась возможность проникновения, пусть пока чисто теоретически, хотя бы на долю микросекунды, вперед, во временной мир, лежащий перед катящейся волной настоящего. О том, что такой мир существовал не только в его воображении, свидетельствовали многочисленные факты прорыва человеческого сознания в отдаленное будущее, позволяющие в отдельных случаях в мельчайших деталях предсказать грядущее событие... Взять, например, пророчества Нострадамуса или апокалипсис Иоанна Богослова. Есть сотни других, не таких громких свидетельств, происходивших со многими людьми в их повседневной жизни. Вещие сны, гадания на картах, картины сновидений, воплощавшиеся наяву по прошествии какого-то времени... События, словно предначертанные чьей-то невидимой рукой... Он дерзнул попытаться, только попытаться, проникнуть в недра этого плана судьбы, и за его гордыню наказание не замедлило последовать. Он предчувствовал, что за подобную дерзость придется заплатить очень высокую цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться. Ну что же, он был готов к расплате. Но прежде должно было произойти само событие. Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось? Вначале все шло в соответствии с расчетами. Включились энергетические каналы реакторов, расположенных глубоко в подземных штольнях под зданием института, и перебросили реки сконцентрированной энергии на накопители тм-генератора. Затем заработал и сам генератор -- его заунывный, подавляющий все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком. От него стыла кровь в жилах и мороз продирал по коже даже у искушенных техников. Сразу вслед за тоскливым воплем самого генератора, или, точнее, одновременно с его возникновением, в пространство был выброшен сконцентрированный сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт... Неоновые столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных отметок и сразу же, рывком, откатились назад. Мартисону показалось даже, что в это мгновение изменились очертания самого генератора. Смазались, стали нерезкими... скорее всего причину этого явления следовало искать в вибрации. В мелкой зудящей дрожи, сменявшей октаву за октавой по мере накопления мощности и перешедшей в конце концов в комариный писк, в недоступный человеческому уху диапазон... Изменения очертаний генератора никто не заметил... Хотя, при таком напряжении энергетического поля, сопровождавшегося ультразвуковой вибрацией, нельзя было полагаться на наблюдения очевидцев. А приборы не зарегистрировали ничего... Во всяком случае, ничего существенного... Сколько раз уже так бывало, когда техника отставала от задачи эксперимента, будучи не в состоянии уловить тончайшие изменения материи, и раз за разом, от эксперимента к эксперименту, приходилось доводить, подтягивать саму технику. У него не будет подобной возможности. Слишком дорого обошлись испытания. Слишком велики были ожидания и слишком сильна обратная сторона всего этого -- психологический фактор. Разочарование в утраченной надежде... "Так почему же все-таки ничего не произошло?" -- в который уж раз спросил он себя. Мартисон встал и подошел к передаточной камере генератора. На серой стальной плите в беспорядке громоздилась куча предметов. Они не собирались в это первое испытание проверять возможность переброски массы. Важно было установить хотя бы сам факт передачи, тем не менее в последний момент площадку все же завалили разным барахлом. Так, на всякий случай... В конце концов, в каждом живет мальчишка, и надежда на чудо неистребима... Если бы прорыв удался, на какое-то время все эти предметы должны были исчезнуть из настоящего, превратившись затем в бесценные сувениры... Но они не исчезли, и передаточный фиксометр застыл на нуле... Интуитивно он чувствовал, что эксперимент прошел неправильно. Куда, к примеру, делись сотни гигаватт выброшенные накопителями в пространство? Не могли же они исчезнуть бесследно! Ведь если передача не произошла, мгновенное выделение такого количества энергии должно было сопровождаться сильнейшим взрывом... "Ваше счастье, -- сказал руководитель центра, академик Амостин, -- что не было взрыва!" И самое непонятное во всей этой истории как раз это -- почему его не было. Мартисон протянул руку и осторожно коснулся полированной поверхности передаточной площадки, ощутив холод, слишком глубокий для металла, словно он нес внутри себя леденящее дыхание той бездны, на которую человек замахнулся. Мартисон повертел в руках чей-то хронометр, выуженный из кучи барахла, лежащего на площадке; часы даже не остановились... Сотрудники всех отделов сочли своим долгом сунуть хоть что-то в уформер, словно это делало их участие в эксперименте более вещественным, более зримым... А затем, торопливо покидая зал, хозяева хлама постарались забыть свою причастность к происшедшему. Кому хочется разделять неудачу? В последний момент он попросил дежурного техника на всякий случай сделать опись предметов, надо будет проверить, все ли на месте... А, собственно, зачем? Чтобы лишний раз убедиться в педантичности Флоранса? Ведь это именно его клетки с мышами он не видел сейчас среди экспонатов... Хотя вот она, клетка. Задвинулась за угол уформера, и нечего разводить панику, волноваться так, словно пропал по меньшей мере сейф с драгоценностями... Просто у него мелькнула шальная надежда. Сердце не желало мириться с поражением, замерев на секунду, оно рвануло теперь с места и никак не хотело успокаиваться. Мысль упорно искала малейшую зацепку, опровергавшую отрицательный результат. Но ее не было. И все же он снова и снова перекладывал с места на место экспонаты, разбросанные на площадке, словно искал ответ среди них. Ошибка в расчетах? Или неверна сама теория? Существует ли квант времени и что он собой представляет? Какова его природа -- волна, частица? Сколько необходимо энергии, чтобы перевести экспериментальную массу с одного энергетически-временного уровня на другой? Он не знал. Никто этого не знал. Чем сложнее проблема, тем абстрактнее, непостижимее для человеческого воображения выглядит ее математическое выражение. Разве можно представить себе давно знакомый электрон, существующий одновременно в нескольких местах? А ведь люди научились оперировать им не только в расчетных формулах... Решение проблемы, на которую он замахнулся, не укладывается в рамки одной человеческой жизни. Возможно, через сотни лет сегодняшний эксперимент войдет в учебники по хроноанализу... Ему-то что из того? Вот она, его площадка, холодна и безжалостна. "Отрицательный результат -- тоже результат". О, сколько раз этими словами утешали неудачников! Что-то щелкнуло в выключенной машине. Остывал раскаленный металл генераторов, сжимались охлаждающие рубашки накопителей... Формулы математических расчетов никогда не могли охватить всей проблемы в целом. Они выделяли из неведомого лишь малую часть, прорубали в нем узкий коридор, нередко заканчивающийся тупиком. И при этом бесчисленные ходы вариантов оказывались отброшенными, и именно в них чаще всего терялось заветное зерно истины. Вот лишь одно из следствий его теории, так и не просчитанное до конца: при попытке пробить временной барьер он аккумулирует в себе затраченную энергию и через время, обратно пропорциональное расстоянию пробоя, возвращает ее назад. "Парадокс маятника" -- так красиво была названа эта незавершенная часть теории; на просчет всех вариантов не хватило бы нескольких жизней, а его единственная давно перевалила за половину... Не стоит оправдываться... И, хотя бы себе самому, он имеет право признаться, что и сегодня не понимает, что это значит. Древние алхимики, блуждая в потемках, смешивали флагистон с водотроном и вместо золота открывали серную кислоту, оставаясь не в состоянии даже оценить значение сделанного открытия. Не похож ли он сегодня на них? Так бывало всегда, когда теория отставала от практики, когда с помощью одного только опыта пытались вырубить очередную ступеньку в скале, по которой тысячи лет карабкается человечество. Впрочем, соблазнительная видимость приглаженной, логически завершенной теории существовала всегда, и не надо быть выдающимся математиком для того, чтобы, слегка изменив структуру формул, получить желаемый результат... Что-то тихо загудело в уформере, чуть заметно качнулись стрелки приборов. Прыгнул к красной черте столбик одного из индикаторов... Мартисон ничего не заметил. Он рассматривал клетку с морскими свинками, ту самую, что незадолго до эксперимента установил в самом центре площадки своими собственными руками. Позже вокруг набросали много различных предметов, и он наткнулся на нее лишь сейчас. Он помнил, что запор на клетке заклинило. Он проверил его, подумав о том, что в зале будет полно приглашенных и публике вряд ли понравится, если по залу начнут разгуливать морские свинки... Но запор заело так прочно, что он не сумел открыть клетку и оставил это занятие. Помнится, он еще подумал, что лаборант вивария Малкин не сумеет извлечь отсюда своих питомцев без помощи хорошей ножовки... Сейчас эту клетку с заклинившимся запором и прочно закрытой дверцей он держал в руках. Не было только самих свинок... "Значит, они сумели сбежать из запертой клетки или запор на время "отклинило"... Он нарочно старался успокоить себя этими простенькими, ничего не значащими словечками, потому что сердце опять рванулось к самому горлу, и только теперь он услышал ровный, нарастающий гул. Генератор, площадка, на которой он стоял, да, кажется, и весь зал мелко вибрировали. Шкалы накопителей наливались малиновым светом, сигнализируя о поступлении на их приемники сотен гигаватт мощности... Невольно его растерянный взгляд метнулся к центральному энергетическому щиту, словно он не помнил, что все прерыватели разомкнули полчаса назад... Но в воздухе пахло озоном, а над кожухами накопителей тут и там вспыхивали голубые огни святого Эльма. Энергия, израсходованная в процессе эксперимента, возвращалась обратно. "Вот он, эффект маятника! -- молнией пронеслось в голове Мартисона. -- Через несколько секунд здесь все превратится в плазму". 13 В жизни бывают моменты, которые потом уже не повторяются никогда. Если человек сумеет распознать свой счастливый случай, не упустить его -- он становится на какое-то время баловнем судьбы. Но если он ошибется и примет желаемое за действительное -- расплата может оказаться чрезмерно высокой. Мартисон, стоявший на вибрирующей платформе генератора в центре пустого зала, чувствовал, как ледяная дрожь проникает в глубины его существа, сковывая мышцы. Лишь голова стала почему-то кристально ясной. В эти оставшиеся у него мгновения, когда еще можно было что-то изменить, он успел многое понять и о многом подумать. Он знал, что, если останется на площадке, бросок скорее всего повторится, маятник стремительно рванет в обратную сторону. Вся неизрасходованная энергия генератора уйдет на переброску его восьмидесятикилограммовой массы за барьер времени... Теперь он понял, что перемещение возможно лишь для живой материи. И не знал, останется ли она живой по ту сторону барьера. Он подумал еще, что если сойдет с платформы, то не успеет добежать до вивария, да и не донести ему восьмидесяти килограммов живого веса, необходимого для компенсации энергетического броска... И тогда неизрасходованная энергия обрушится на этот зал. Вокруг полыхнет синее безжалостное пламя взрыва, и вместо здания института останется лишь глубокая воронка... В этом была его собственная вина. Прежде чем браться за подобный эксперимент, следовало просчитать до конца все побочные эффекты... Вот только времени не хватило -- слишком часто за последние месяцы его сердце становилось холодным замирающим комком, а так хотелось успеть, увидеть хоть какой-то результат... Вот теперь он его увидит и, возможно, успеет понять... Ради этого стоило рискнуть. Он стоял окаменев, стиснув руки, один на один с пустым залом, смотрящим на него в этот последний решающий миг холодными глазами циферблатов. А затем его завернуло в тугую спираль, завязало в узел и швырнуло в ледяной мрак. Очнулся Мартисон, лежа на знакомой площадке генератора. В пустом и темном зале не светился ни один огонек. Мысли текли неторопливо, медленно, следуя друг за другом, как поезда на полустанке. Значит, был всего лишь обычный припадок. Он потерял сознание от сердечного приступа. Какая глупость -- придумать себе несуществующий волшебный миг удачи... Ему было холодно, слишком холодно для обычного приступа. Он медленно, лениво приподнял руку. Мышцы повиновались с трудом. Почти без всякого удивления он не обнаружил на себе никакой одежды -- ни единой нитки. Всемирно известный ученый, руководитель нашумевшего проекта лежал на площадке своего детища совершенно голым. Этот второстепенный в общем-то факт показался ему чрезвычайно важным. Именно он заставил его преодолеть инерцию полузамороженного тела и, приподнявшись на руках, осмотреться -- на спинке кресла,