ят наездники. Лятуй резво свернул с дороги к небольшому, приземистому зданию, за которым высились башни, и остановился. Перед зданием у дверей стояли несколько лятуев и мирно махали длинными хвостами. Другие выходили из здания и брели в сторону полей или лугов... Крайс спрыгнул с седла и побежал к тем, уходящим, поймал одного из них за хвост и потянул на себя. Лятуй обернулся и, переступив всеми шестью ногами, пошел за Крайсом. Крайс снял с полки под навесом какую-то тряпку и кинул Андрею. - Надувай седло! Сам стал на приступочки, взял уздечку и взнуздал лятуя. Когда они оседлали шестино-гого скакуна, Крайс спросил: - Ты на каком поедешь, на моем или на этом? - Я? На этом, - решил Андрей и подвинулся к новому знакомому - лятую. - Хорошо. Только ты сначала его не гони. Потихоньку. Привыкни. Они медленно поехали по мягкой полевой дороге-тропке к далеким полям. Андрей спросил: - А зачем они сюда приходят? - К доильне? Доиться. - Как это доиться? Сами? - Конечно! - Крайс внимательно посмотрел на Андрея и вздохнул. - Я, понимаешь, все забываю, что ты с другой планеты. Тогда уж я тебе сразу все объясню. Когда-то, очень давно, наши предки прилетели на Мембу, потому что наше солнце стало остывать и нашей старой планете не хватало тепла. А здесь его - хоть отбавляй. Но на Мембе люди застали полное разорение. Мемба, видно, попала когда-то в метеоритный поток, и вся ее суша была будто перепахана кратерами и завалена обломками скал и метеоритов. Но климат нашим здесь понравился. Начали они сюда переезжать и привезли нужных животных. Но вот беда - все наши животные были четвероногими и постоянно ломали ноги. Вот тогда-то биологи и вывели лятуев. Среди всех ям, воронок и кратеров они всегда стояли на четырех ногах, а двумя другими нащупывали точку опоры. Понял? - Понятно. Они стали как бы... гусеничными. - Н-ну... примерно. Потом наши предки выровняли часть планеты, лятуев вроде бы можно было и заменить, но они оказались очень приспособленными и милыми. А потом биологи еще поработали, и вот лятуи теперь заменяют всех других животных. У них длинная мягкая шерсть, и стригут ее два раза в год. Они дают отличное молоко. Они прекрасные работники, но, правда, не слишком быстрые скакуны: ногами путаются. Что-то биологи не додумали. Рысью еще бегают, а как в галоп, так и запутываются. Что-то у них в управляющих центрах мозга не срабатывает. Биологи, конечно, докопались бы и до этого, но зачем? Галопа от них и не требуется. Они хороши при езде на короткие расстояния, на прогулки, на мелкие работы в поле, в садах... А на крупных работах - там, конечно, машины. Ну вот... И еще они дают вкусное сало. - Крайс потрепал лятуя по подушке - горбу. - Отличное животное. - Ну а доильня? - Ах да, доильня... Видишь ли, раньше, когда у нас было много разных животных, скот содержали в специальных помещениях, за ними ухаживали специальные люди. Животным, как барам, подвозили корма, заботились, чтобы они не простудились, мыли, чтобы они были чистенькими. Словом, скоты постепенно становились хозяевами, а люди возле них как бы прислугами. Вот наши и подумали - а зачем? - То есть как это зачем? Чтобы получить от них мясо или там молоко. - А что, животные без всех этих забот не наращивают мясо или не дают молока? Ведь им что надо? Корм. Простор, чтобы побегать, порезвиться. Кстати, когда животные содержались в помещениях, как отдыхающие, так они стали вырождаться, мяса от них было мало, больше жира. Молоко тоже не то... Животному нужно движение. Ну вот... Что сделали наши? Когда выровняли планету, создали пастбища и пустили на них лятуев - пусть гуляют. Но ведь на пастбищах соль не растет? Микроэлементы тоже не производятся. А без них лятуям живется плохо. Организм не развивается. Так вот, соль, микроэлементы, самые вкусные искусственные корма стали давать им только в доильнях. И строго в определенный час. Вот они и выработали условный рефлекс. Как только подходит время, они со всех ног бегут к доильне, к кормушке. Станут к кормушкам,: а снизу поднимается доильный аппарат. Лятуй аж визжит от двойного удовольствия. - Почему двойного? - А потому что они любят доиться. И если случайно аппарат испортится - ребята недосмотрят, - они даже болеют, недоенные. Вот так все и идет. Лятуи сами кормятся, сами о себе заботятся и сами доятся. - Слушай, а откуда ты все это знаешь? - Ты что? С другой планеты? - удивился Крайс и рассмеялся. - Опять забыл, что ты с другой планеты. Тут, понимаешь, как... Вот я сейчас занимаюсь кормами для лятуев и зерновыми. На хлеб. Но уже через год, когда мне будет десять лет, я перейду на обслуживание лятуев. Буду их лечить, подкармливать во вре- . мя стойбищного периода - словом, стану ля-туеводом. Года на два. Вот почему я уже сейчас к ним присматриваюсь и занимаюсь ими. [:] Кое-что начинало проясняться. Но проясняться так, что Андрей запутывался все больше и больше. А ему хотелось понять, как же : все-таки живут серебряные люди. Вот с ля-туями ему все ясно. Тут, главное, разумность. В самом деле, зачем ухаживать, если они могут обходиться без ухода? Зачем их доить, если они и сами могут доиться? Тут все правильно. Непонятно одно: как позволяют взрослые работать таким ребятам? И что, спрашивается, делают тогда взрослые, если ребята выращивают на полях корм для лятуев и хлеб для всех? - Ну хорошо, - сказал Андрей, - это я понимаю. Ну а когда ты кончишь возиться с лятуями, тогда ты куда пойдешь? . - Я тогда займусь машинами. Или уйду в море. - Крайс засмеялся. - У меня ж тоже такой же, как у тебя, костюм. А потом пойду на строительство. Потом снова к машинам, но уже на заводы. Делать машины или на фабрику их обслуживать. - Ну а потом? - А потом, как все, - начну учиться. Андрей невольно дернул за поводья, и лятуй покорно остановился. - Ты чего? - удивился Крайс. - Как... учиться? - Ну как, как... Как все. У нас же как? Совсем маленькие возятся с цветочками, потом - на огороде, потом, вот как я, - в поле, а потом уж как я сказал. А уж когда вырастут - будет им лет по двадцать пять - тридцать, - тогда начинают учиться. - Но слушай... они же старые... становятся. Учиться же нужно маленьким. - Почему? - Ну... как... почему? Чтобы знать, - лепетал Андрей. Он решительно не понимал того, что делается на этой планете. - Чтобы что знать? - Ну... все... Крайс весело рассмеялся: - Чудак. Знать все - невозможно. Познать все - тем более. Да и кто точно знает, кем он будет, когда вырастет. А? Ты знаешь? - Не знаю... Но... я мечтаю. - Ха! "Мечтаю"! Сегодня об одном, завтра о другом. А потом и вовсе о десятом. И наконец, пока ты вырастешь, окажется, что то, чем ты мечтал, вовсе и не нужно. - А так бывает? - Ну а как же! Ведь взрослые все время^ учатся, познают все новое и новое. Значит, то, что всем кажется, что оно нужно сегодня, завтра может оказаться и ненужным. Нет уж! У нас так: сначала научись делать, пойми, что к чему, а уж потом учись - дети тебя прокормят. Ну, положим и на оставленной Земле взрослые тоже... не всегда бывают сахаром. И там они требуют порой от детей слишком многого. Но здесь! На Мембе! Это же ужас чистейшей воды! Эксплуатация детей, подрастающего поколения! Ишь как хитро придумали! Маленькие, они, конечно, протестовать еще не умеют. Профсоюзов у них нет, забастовок не объявят. Вот взрослые и пользуются... заставляют работать за себя. Вернее, на себя. Но Крайс не знал об этих мыслях. Он добавил: - Ведь у нас учатся для чего? Чтобы узнать что-то новое, что помогает жить и работать, делает жизнь интересней и красивей. Верно? - Ве-ерно... - Ну а что нового, например, в теореме подобия треугольников, которую мне сегодня предстоит повторить и выучить? И тысячу лет назад она была такой же, и сегодня. Хочешь - учи ее, хочешь - не учи, а она все равно такой же и останется. Вот на днях она потребовалась - новые поля нарезали, нужно было разработать порядок их вспашки. Я на глазок вижу, как это сделать, но если серьезно, чтобы дать задание тракторам, - не знаю. Приходится разбираться. Оно, само дело, показывает, что к чему. И потом... - Крайс помялся. - В клубе еще старшие ребята поинтересуются. - Но это ж ты все равно учишься. Не знал теоремы, а теперь узнаешь. - Это не настоящее учение. Это так... повторение известного. Просто стыдно жить и не знать то, что все знают. Они же на тебя, как на лятуя, смотреть будут. Все давно изучили, а ты не знаешь... Стыдно. И - неинтересно. Ни поговорить, ни поспорить... А вот когда человек копается, учится совсем новому делу, которого еще никто не знает... ну, например, новый сорт растений выводит, - вот это интересно! Вот это настоящее учение! Потому что он учится у самой природы, разгадывает ее. Научится чему-нибудь действительно новому и расскажет всем людям. И они пользуются этим. - Послушай, но ведь это уже не учение. Это же исследование, - возразил Андрей, и на душе у него несколько отлегло. Выходит, что взрослые все-таки кое-что полезное делают. Не только дети. - А-а! - махнул рукой Крайс. - Ты никак не поймешь. Учиться можно только новому, а то, что мы делаем, - это всего лишь повторение уже узнанного, достигнутого. Просто мы копируем. Понимаешь? Нет, Андрей понимал далеко не все. Ясно было только одно - Крайс либо путает исследования с учебой, школу с научно-исследовательским институтом, либо у них на планете научная работа называется по-другому, чем на Земле. И он так и сказал. Крайс опять махнул рукой: - Ладно... Все равно все сразу не поймешь. Давай помчались. Он пришпорил лятуя и потрусил узенькой полевой дорожкой к раскрашенному в разные цвета небольшому, похожему на садовый, домику. Андрей поскакал сзади. Ветер ударял в грудь, клубилась оранжевая пыль из-под копыт, и великолепно было мчаться по этим странным полям чужой планеты. Жалко, что на нем был костюм. Он почти не чувствовал дуновения ветра, запахов и всего того, что особенно приятно в скачке. Сейчас он уже не думал, что на Мембе живут наоборот. Может быть, все обойдется - люди здесь, видно, умные, если девятилетний парнишка знает и умеет столько. Впрочем, что умеет Крайс, Андрей, в сущности, еще не знал... Глава девятая ТРЕВОГА БЕЗ ТРЕВОГИ Первой проснулась Валя. Она долго лежала не шевелясь, думая о своих земных делах: ставить кружева на белый парадный фартук или сделать просто прошву. Старшеклассницы от кружев отказались, говорят, что теперь так не носят. А может быть, отделать бретельки фе-' стончиками? Нет... Грубовато. Впрочем, фасон и украшение белого фартука можно будет обсудить еще с мамой и, главное, с соседкой напротив, потому что эта соседка работает на швейной фабрике. Важнее портфель... Мама не соглашается на современную сумку, которую можно носить через плечо... А старый портфель, он и есть старый... И вообще... Валя вздохнула и открыла глаза. Мирно и покойно лучились нездешним светом потолок и стены. Нарушая все законы, во всех восьми углах комнаты сумрака не было. Наоборот, свет там казался ярче, чем в других местах. Валя хотела было разгадать эту загадку, но сразу же вспомнила, где она, как она сюда попала, и ей очень захотелось плакать. Но зареветь - значит уронить себя в глазах мальчишек, и она сдержалась. А уж когда она подумала о мальчишках, то, конечно, вспомнила нахального Андрея и сейчас же поклялась, что она его, во-первых, всегда будет презирать, во-вторых, она ему отомстит, а в-третьих... но ей опять захотелось заплакать, и она опять сдержалась. Только этого недоставало - реветь из-за какого-то дурака и задаваки, который воображает из себя... как не знаю что... Она нахмурилась, решительно сцепила зубы, потому что она была волевой девочкой, и решила, что теперь никогда даже не взглянет на Андрея. Пусть вытворяет все, что взбредет в его шальную голову, а она будет сдержанной и безразличной. И как уж тут получилось, она и сама не знает, но только она нечаянно посмотрела на ту кровать, где должен был спать Андрей. Но Андрея на кровати не было. Стараясь не ворочаться, Валя осмотрела комнату, увидела приставленный к открытой двери стул и все поняла: Андрей сбежал! Только после этого она увидела сладко посапывающего Виктора и возмутилась: - Спит себе, и горя ему мало! Хорош командир! Она вскочила и с трудом растолкала Виктора - ведь он выпил и свою, и Андрееву кружки молока с легким снотворным. Не поднимая век, Виктор спросил: - Что случилось? - Андрей сбежал! Виктор с трудом поднял веки, зевнул и усмехнулся: - Куда он мог сбежать? В другую галактику? - Понимаешь, его нет в комнате. А дверь открыта. Ты же командир! - Ну и что, что командир? - спросил Виктор, покачиваясь. - Вот появится - наложу на него взыскание. - Ну ты пойми, пойми!.. Ведь здешние говорили, что тут не тот воздух... Он же может задохнуться. Виктор сразу посерьезнел и проснулся. Он внимательно огляделся, увидел открытые двери, пустую постель Андрея и опять усмехнулся: - Успокойся и спи! - Я не понимаю, как ты можешь!.. - возмутилась Валя. - Вот чудачка! Дверь открыта? Открыта. Значит, этот воздух и сюда проходит. А мы с тобой - ничего, не задыхаемся. Костюма Андреева нет? Нет. Значит, если даже воздух ему вреден, так он же не окончательный дурак, а я, между прочим, знаю, что Антонов умный человек и наверняка поднял капюшон и знакомится с этой... самой... Мембой. - С чем, с чем? - насторожилась Валя. - С Мембой. Планетой, на которую мы сели. Поняла? Спи! Виктор опять улегся, повозился и засопел - мерно и сосредоточенно. Валя не могла даже возмутиться как следует. Она походила по комнате, заглянула в дверь и подумала: "А я что? Хуже Антонова?" Натянула капюшон и вышла за стальные двери, так же, как и Андрей, полюбовалась непонятными деревьями и разноцветными травами и по голубой тропинке пошла к красному тротуару. Здесь она постояла и подумала, куда же идти дальше, повернула налево и вскоре увидела доильню, к которой бежала какая-то девчонка в короткой юбке. Из-под юбки, на оранжевом солнце, весело вспыхивали солнечными зайчиками, словно хромированные, стройные ноги. Темно-рыжие пышные волосы отсвечивали старинным самоварным блеском. Девчонка конечно же успевала смотреть не только перед собой, но и по сторонам и, увидев Валю, остановилась как вкопанная, потом осторожно, бочком приблизилась к ней и довольно долго рассматривала ее широко открытыми, очень голубыми глазами. Потом она улыбнулась и закричала: - Ой! Ты же с другой планеты! Ты парень или девочка? Мы же видели вас по телевизору. Потом они разговаривали точно так же, как разговаривал Крайс с Андреем. Во время этого разговора выяснилось, что девчонка, которую звали Пепа, очень спешит, потому что на ее поле поехал знакомый мальчишка, с которым она, к сожалению, вместе работает... - А ты же знаешь, что на мальчишек ни[ ]в чем полагаться нельзя. У них вечные заскоки. И я убеждена, что он опять что-нибудь напутает. Ими постоянно нужно руководить. Валя услышала и в голосе девочки, и в смысле этих ее слов нечто очень знакомое и совершенно понятное. Такое, словно она просто встретилась со знакомой из соседнего класса, с которой раньше не очень дружила, но все-таки была в хороших отношениях. Поэтому Валя быстро согласилась поехать вместе с Пепой на поле. Пока они седлали лятуев, пока Валя училась садиться на лятуя, слезать с него и управлять им, они успели обсудить сотни вопросов, в том числе и разницу между системами обучения на Земле и Мембе. Потом они поскакали по полевой дорожке к маленькому садовому домику на поле. Скакать было страшно, интересно и весело. Пепа сразу же показалась настоящей подружкой, с которой они просто отстали от своего отряда, ушедшего из пионерского лагеря пропалывать морковь на совхозном поле. И вот теперь они догоняли отряд и страшно беспокоились, что мальчишки натворят, там или по дороге, что-нибудь такое, из-за чего придется краснеть на линейке. Правда, Валя чувствовала, что дело тут не только в том, что натворят мальчишки, айв несколько ином... Но ведь есть же вещи, о которых не говорят. Пока Валя путешествовала, Виктор беззаботно сопел на своей кровати и не слышал, как в комнату вошли уже знакомые три блестящие женщины. Они почти с ужасом посмотрели на приоткрытую, с приставленным стулом дверь, пощупали две пустых кровати и уставились на спящего Виктора, у которого от сладости в уголках губ появилась блестящая полоска. Женщины с тревогой переглянулись. - Они умудрились сбежать! - всплеснула руками одна. - Это ужасно!.. Они же не приспособлены ни к нашему воздуху, ни к нашим бактериям! - бессильно уронила руки вторая. И только третья, самая красивая, спокойно скрестила руки на высокой груди и улыбнулась с некоторой долей превосходства: - Полагаю, что ничего страшного не произошло. - Но они же убежали в мир! - сказала одна, и на глазах у нее от жалости навернулись слезы. - Этого нам не простит вся Мемба... - заплакала вторая. - Послушайте, если у них хватило ума найти секретную кнопку, найти замок в стальной двери и открыть его, найти дорогу и по этой дороге куда-то удрать, я считаю, что у них хватит ума и надеть капюшоны. А потом, не такая уж большая разница в составе воздуха. Последние данные показали... - Но микробы? - А вирусы?! - Но ведь надо же им привыкать... - неуверенно сказала самая красивая. - В конце концов, они же люди. Мы же вот привыкли к Мембе и даже сменили окраску кожи. - А вдруг они что-нибудь натворят? - Это же дети... Третья женщина осмотрела комнату, Виктора и улыбнулась: - Мне кажется, что сбежали девочка и мальчик. - Тем более! - Вот это-то и опасно. У них ведь разные организмы... - Как раз наоборот. Когда сбегают мальчик и девочка, ничего страшного не происходит. - И, сделав царственно-останавливающий жест рукой, пояснила: - Девочка всегда остановит мальчика от слишком опрометчивых поступков, а мальчик не даст проявиться слишком уж большой девчоночьей осторожности. Так что не нужно волноваться. Все трое несколько успокоились и расселись на стульях вокруг стола. Помолчали. Потом самая серьезная женщина сказала: - Ну что за дети пошли! В наше время... - Да... Они все больше и больше думают о себе и совершенно не думают о нас, взрослых. Самая красивая женщина опять засмеялась: - Ничего страшного - дети как дети. Посиди в этой тюрьме, когда за ее стенами неизведанный, огромный мир... Я бы тоже наверняка сбежала. - Ну вот один же не сбежал, - сказала самая серьезная женщина и указала на Виктора, который спал, даже не ворочаясь. - Видимо, у них разная степень сознательности и ответственности, - вздохнула вторая. - Разумеется! На всем белом свете во всех галактиках вы не найдете ни одной пары совершенно похожих друг на друга людей. Потому они и люди! - Серебристая женщина посмотрела на Виктора с мягкой, теплой улыбкой. - Мне кажется, что этот больше устал, чем остальные. Может быть, он даже был командиром во время их необыкновенного полета - у него строгое, волевое лицо. А может быть, наоборот - он просто выпил два стакана молока, а не один. И снотворное на него подействовало сильнее, чем на остальных. - Но ведь им давалось по одному стакану молока, - строго, тоном вредной учительницы сказала самая серьезная. - Ну и что? Они же дети... Да и взрослые... Одни любят одно, другие -другое. Вот и... - Как бы то ни было, а нам нужно немедленно поставить на ноги всю округу и разыскать ребят. - Зачем сразу поднимать тревогу? - удивилась самая красивая. - Ведь нам прежде всего следует изучить их поведение. А для этого вначале нужно установить, где они сейчас находятся. Она ушла, и пока две другие женщины вполголоса спорили между собой, вернее, даже не спорили, а упрекали друг друга и ушедшую^ Виктор проснулся. Он посмотрел на сидящих, осмотрел все восемь углов комнаты и вздохнул. Обе женщины покосились на него, а Виктор сел на кровати и вежливо поздоровался. - Скажи, - строго спросила вторая женщина, - сколько ты выпил молока? - Два стакана. - Почему два? Ты отобрал второй стакан у младшего? - Ничего я не отбирал... - удивился Виктор: оказывается, и на чужой планете имеются взрослые, которые, ничего не зная, все сразу понимают. - Но почему же ты выпил два стакана, если у каждого было только по одному стакану? Значит, ты заставил кого-то отдать тебе молоко? Почему? - Да никого я не заставлял! - теперь уже обиделся Виктор. - Просто Андрей не любит молоко, вот он мне и отдал. - А что же любит Андрей? - ехидно улыбаясь, приставала женщина. - Андрей любит яблоки. И я поэтому ему отдал яблоко. - Значит, вы поменялись продуктами? - Н-ну... выходит. - А ты любишь яблоки? - Люблю... - Тогда мне непонятно, почему ты отдал любимые тобой яблоки за то, что у тебя уже есть? А может быть, ты любишь молоко больше, чем яблоки? Она говорила так непререкаемо-требовательно, так строго смотрели ее темные глаза, а блестящее, но покрытое странными крапинками лицо - как будто на хромированном бампере автомобиля выступили первые признаки коррозии - казалось таким неприступным, что Виктора оставила серьезность, и он загрустил. Ну как ей объяснишь, что он любит все, кроме вареного лука, а Андрей сам не знает, что он любит сегодня и что будет любить завтра. Но если ему сегодня хочется яблок, так почему не уступить товарищу? Пусть ему будет приятно. И зачем все это нужно этой тетке с крапинками на лице? Виктор, конечно, не знал, что крапинки эти всего лишь обыкновенные местные веснушки. Но в это время вошла самая красивая женщина с маленьким плоским телевизором в руках. Она поставила его на стол и сказала: - Вот полюбуйтесь и успокойтесь. Вполне нормальные дети, которые уже нашли себе товарищей и подруг. На небольшом, но четком цветном экране Виктор увидел и разнофигурные, разноцветные поля и сады, и странное, оранжеватое небо и, главное, лятуев. Два из них мирно паслись у края большого поля. Потом появился домик и, наконец, комната, в которой не то колдовали над приборами, не то спорили Андрей и Крайс. Потом показались Валя и Пепа. Они подскакали к полю, Пепа лихо, как цирковой наездник, соскочила с лятуя и помогла сойти Вале. Та смешно поболтала ногами и с трудом спрыгнула на землю. Вдвоем они пошли к мальчикам в дом, а потом все вышли из него. - Это ничего не значит, - сказала самая строгая женщина. - Важно другое. Мы провели тут кое-какие исследования и установили, что наши гости, к сожалению, не всегда могут мыслить вполне логично. Например, этот мальчик не мог нам объяснить, почему он отдал своему товарищу яблоко, которое он и сам любит, в обмен на молоко, которое он тоже любит. - Что же он должен объяснить? - удивилась самая красивая. - И что он должен был сделать? Отобрать молоко и не дать яблока? Или уж сразу отобрать и яблоко, и молоко? - Ну этого я не говорю... - уклончиво повела плечами веснушчатая. Молчавшая до сих пор женщина махнула рукой и сказала: - А-а... Все это ерунда. Отдал потому, что второму сегодня захотелось яблок. Вот и все. Д не отдал бы - второй наверняка бы ныл. Верно? - обратилась она к Виктору. - Может быть, он бы и не ныл, но... Он у нас вообще такой... - Виктор повертел пальцами, - легкий... И все почему-то поняли его и рассмеялись. Самая красивая спросила: - Ну ты как? Поедешь к товарищам или займемся чем-либо иным? Виктор все время косился на телевизор и следил, чем заняты на странном поле ребята. А они там о чем-то поспорили, потом посмеялись, потом пошли в домик. И ему очень захотелось к ним... Очень. Но женщина вкрадчиво сказала: - Что ты скажешь, если мы, пока они там возятся на поле, слетаем к экватору и ты как следует познакомишься с Мембой? А потом расскажешь обо всем товарищам. Что ж... Она говорила дело... Если Виктор сейчас присоединится к товарищам, то они наверняка уже знают нечто такое, чего Виктор и не предполагал, и ему останется только слушать. А если он и сам узнает кое-что новое, то при встрече им будет о чем рассказать друг другу. Они станут вровень. Но тут Виктор слегка смутился: получалось, что он хочет узнать новое только для того, чтобы оказаться не хуже других. Он как бы заранее собирался соперничать с друзьями. Плохо это или хорошо, он не знал, а потому перевел дыхание и подумал, что, когда они вернутся на Землю, важно привезти как можно больше знаний и наблюдений. И вот, если они будут все время вместе, то знаний и наблюдений будет в три раза меньше, чем если бы они действовали каждый в одиночку. Кажется, эта мысль была верной... Но она тоже не слишком понравилась Виктору. Не очень-то приятно разлучаться с друзьями даже ради знаний. И все-таки он кивнул. Уж очень ему хотелось полетать над неизвестной планетой. Глава десятая ОКАЗЫВАЕТСЯ, НЕ ВСи НАОБОРОТ Трава на поле или на лугу - Андрей еще не знал, как называется по-мембски этот участок земли, на который они прискакали, - была высокой, почти в рост ребят, и очень густой. Стебли росли плотно друг к другу и кончались розовато-синеватой метелочкой с соцветиями, а вся трава отдавала в голубизну. Над полем вились тучи насекомых, похожих на земных шмелей - такие же мохнатые и большие. Только у мембских шмелей на головке, кроме хоботка, рос еще и рог. Они ловко продирались этим рогом среди соцветий, стряхивая ими цветочную пыльцу или раздвигая чашечки цветов, а уж потом запускали туда хоботок. - Любишь мед? - спросил Андрей. - Конечно! - засмеялся Крайс. - Только его много не разъешься: начинаешь потеть. - Это точно! - обрадовался Андрей. Все-таки и на Мембе многое походило на земное. - Особенно живот потеет. Оба рассмеялись, и Андрей попросил: - Ну а теперь рассказывай, что тут нужно делать и как. Крайс вынес из дома приборчики и сказал: - Вот этой палкой мы сейчас определим влагонасыщенность почвы. Делается это просто. Втыкай палку в землю и следи за шкалой. Если синий столбик (а вся шкала была похожа на обыкновенный термометр, только на нем было два столбика - красный и синий) поднимается выше черты - значит, влаги достаточно. Если ниже - значит, нужно поливать. - Сколько поливать? - А вот видишь, тут на палке написаны формулы. Подставляй цифры - результаты измерений - и решай, сколько нужно поливать. Правда, для этого следует еще знать температуру почвы. Но ее тебе сразу покажет красный столбик. И еще нужно узнать, какая температура воздуха будет ночью и завтра днем. Об этом справишься по телевиду. Пойдем. - А это еще что за штука? Крайс пожал плечами: - Ну, это вроде телевизора... Только телевизор - развлекательный, а телевид - служебный. И - учебный. Набираешь номер программы, включаешь и... Но ты еще узнаешь, как с ним обращаться, когда я начну зубрить геометрию. Сейчас важно другое. Ты наконец понял, как нужно ухаживать за полем? - Да я-то понял... почти... Но я не понимаю, зачем тут нужен человек? Ведь все можно поручить автоматам. Пусть они определяют, пусть включают и выключают. - На некоторых полях у нас так и сделано. А вот на таких, небольших или засеянных капризными культурами, автоматика не подходит: слишком она сложна и делать ее очень долго. Быстрее и надежнее работать человеку. У нас, понимаешь ты, прежде чем применить автоматику, обязательно прикидывают, а удобно ли? А стоит ли? Вот это поле - корм для лятуев. Нужно успеть снять три его урожая. А на следующий год здесь будет хлеб для людей. Снять нужно уже два урожая. Для выращивания корма важен каждый час, а для хлеба - и день потерять не страшно. Значит, хлеб будет обслуживаться автоматикой. - Послушай, но ведь хлеб-то осыпется... Если перестоит хоть день. - Не-а, - беспечно ответил Крайс. - У нас такие сорта выведены, не осыпающиеся, хоть месяц будут стоять... Ну вот... А после хлеба на этом же поле посадят овощи. И вот тогда тут будут работать, наверное, человек десять ребят - нужно ведь ухаживать за каждым растеньицем, следить и понимать, как оно развивается и чего ему не хватает. Тут уж совсем автоматики не будет. Понимаешь? - Кое-как... - признался Андрей и погрустнел: он окончательно убедился, что все его знания и догадки, такие точные на Земле, на этой планете не срабатывают. Здесь живут веселые, но умные люди. С ними думать и думать нужно. Вот так Андрей оказался на Мембе в положении эксплуатируемого ребенка. Он определял влажность, мучительно вспоминая школьные уроки, рассчитывал по формулам, а то и просто с помощью алгебры, как нужно поливать голубовато-зеленое поле, какие микроэлементы - марганец, германий, серу, железо, чуть ли н< половину менделеевской таблицы элементов -, нужно растворить в воде перед поливом, а какие распылить. Все оказалось совсем не так просто. И, попыхтев как следует, Андрей показал свои расчеты Крайсу. Тот бегло посмотрел на них, кое-какие пересчитал и внес поправки. - А в общем ничего... Разбираешься. Теперь пошли в домик и узнаем расчетную погоду, а уж потом начнем поливать и распылять. Они вошли в домик. На его стенах - небольшие пульты с приборами. И под ними - машины: насос, распылитель. Рядом - два экрана, один большой, телевизионный, другой поменьше - телевид. Возле них - что-то вроде телефона. Крайс набрал нужный номер, и маленький экран осветился. На нем появилась карта, перечеркнутая линиями изобар, почти таких же, какие возникают и на экранах земных телевизоров, когда передают прогноз погоды. Крайс записал нужные цифры и решил: - Все в порядке. Существенных изменений не предвидится. Пойдем к пульту и начнем полив. Он опять нажимал на кнопки и щелкал тум-блерочками. Насосы загудели, и за окнами домика зажурчала вода. Над полем встали веселые радуги. Совсем такие же, как и на Земле, - семицветные. - А теперь ты мне не мешай. Займусь треугольниками. Крайс опять пощелкал кнопками, и телевид откликнулся приятным голосом: - Урок по требованию. Треугольники. Общие положения... Глава одиннадцатая ВСЕ ПОШЛО КУВЫРКОМ К сожалению, позаниматься Крайсу не пришлось - к домику прискакали девочки. Все пошло кувырком. Пепа сейчас же затараторила с такой быстротой, что автоматический переводчик стал попискивать: он не рассчитывался на такую стремительность. Разговаривая, вернее, болтая, Пепа все время смотрела на Андрея. И в этом не было ничего удивительного: она в первый раз видела мальчика с другой планеты и даже из иной солнечной системы. Но чем дольше она смотрела, тем надежней убеждалась, что инопланетянин почти такой же, как и мембяне. Только кожа у него не серебряная, а смуглая от загара. И глаза у Андрея были совсем такие же, как и у некоторых других, знакомых Пепе, мальчишек - серые, с несколькими коричневыми точками на радужке. И это показалось Пепе таким интересным и удивительным - подумать только! Мальчишка с другой планеты, а почти такой же, как и мембянские мальчишки! Пепа почувствовала некоторую неловкость: уж очень она пристально рассматривала Андрея. Поэтому щеки у Пепы стали золотиться, что, как известно, означало на Мем-бе, что человек краснеет. Она стала говорить медленней, сбивчивей и золотилась все сильней и сильней. Андрей, конечно, заметил, что его пристально рассматривает мембянская девчонка. Он поначалу тоже слегка покраснел и хотел было Украдкой осмотреться: может, она увидела на нем что-нибудь смешное, но вспомнил, что он в костюме-скафандре и, значит, ничего смешного быть не может. Только после этого он кавв следует рассмотрел Пепу. Она оказалась... ничего себе, с золотистыми пухлыми щечками и большими голубыми глазами. Андрей на Земле читал очень много и давно заметил, что у большинства положительных книжных героинь бывают голубые глаза. А вот в жизни ему не приходилось встречаться с девчонками, у которых были бы действительно голубые глаза. Карие, желто-зеленоват то-кошачьи, серые, голубоватые, водянистые, черные и даже в крапинку глаза он видел, а чисто голубые не встречались. А у Пены были голубые. И ни на что не похожие. Можно было бы сказать: "как небо". Но ведь небо постоянно меняет свой цвет, а на Мембе оно и вовсе было не голубым, а скорее оранжевым. Можно было бы сказать: "как васильки". Но Андрей никогда не видел цветов сорняка под названием "василек". Словом, Пепины глаза можно было бы сравнить со многим, но Андрей не делал этого, потому что эти глаза были просто большими и голубыми. Да еще и меняющимися. Они то сужались и темнели, почти синели, то расширялись и светлели. Попробуй сравни... Естественно, Андрей не стал искать сравнений. Он почувствовал, что, если такие необыкновенные глаза смотрят на него с таким вниманием, он должен сказать, сделать или совершить нечто в высшей степени привлекательное и замечательное. От этого у него слегка вздрогнули коленки, голова чуть-чуть закружилась и во всем теле произошло странноватое ослабление. Но Андрей недаром был мальчишкой с далекой планеты Земля. Он сразу, отчаянным усилием воли, поборол это ослабление и понял, что сказать что-нибудь необыкновенное на этой планете, скорее всего, он не сумеет. Это на Земле можно было поражать знаниями своих товарищей. А здесь все как-то по-иному. Сделать нечто необыкновенное ему тоже не придется, хотя бы потому, что он еще не знал, что здесь обыкновенное, а что необыкновенное. Могло случиться и так, что то, что на Земле посчиталось бы необыкновенным, на Мембе оказалось бы самым заурядным и вызвало только усмешку. А быть смешным Андрей не хотел. Поэтому он, против обыкновения, промолчал, уставившись в удивительные, так никем и не описанные глаза Пепы. Пепа конечно же заметила это внимание, потупилась и опять стала не то чтобы очень оживленной, а, скорее, деятельной. Ей, вероятно, тоже захотелось сделать что-либо необыкновенное. Но она предпочла что-нибудь сказать и потому напала на Крайса: - Ты опять не занимался геометрией? Голос ее звучал довольно противно и в то же время так, словно она имела некоторое право командовать товарищем. Андрей наверняка бы возмутился и в ответ сказал бы нечто ехидное. Но Крайс только чуточку позолотел: - Ну понимаешь... мы тут... А тут как раз вы... И вот... - В конце концов, это твое личное дело! Но ты понимаешь, что сегодня в клубе... Ребята опять станут смеяться. Андрей и Валя переглянулись: какое отношение может иметь геометрия к клубу? Но Крайс и Пепа этого не заметили. Они только! посмотрели друг другу в глаза и кое-что поняли, потому что Крайс вздохнул и пошел в домик, чтобы снова набрать номер повторной учебной программы "подобие треугольников". А Пепа посмотрела на Андрея и вдруг поняла, что говорить ей совершенно не о чем. А когда девочке не о чем говорить, она начинает спрашивать. Два лятуя в это время подошли друг к другу и стали играть. Один из них толкнул другого особенно сильно и при этом... нет, не заржал. И не замычал. Даже не заблеял и не захрюкал. Он издал очень странный дребезжащий звук, похожий на тот, что издает разладившийся громкоговоритель. Андрей невольно отшатнулся, Пепа засмеялась и спросила: - Как тебе нравятся наши лятуи? Но как спросила! Глаза у нее стали совсем маленькими, хитренькими и засветились темно-синими огоньками, она улыбалась удивительной улыбкой превосходства. Андрей даже слегка вспотел под комбинезоном-скафандром. Еще недоставало, чтобы мембянка подумала, что он испугался этого ишачьего крика шестиногого, горбатого лятуя. И то желание, что родилось в нем - сделать что-нибудь необыкновенное, - окрепло. Он ощутил необыкновенный прилив сил и решимости, но, естественно, не подал и виду. Наоборот. Он небрежно сообщил: - Так себе... Бегают медленно. - А у вас быстрее? - У нас нет лятуев. - А лятуев ни у кого нет! - гордо ответила Пепа. Глаза у нее посветлели и широко открылись. - И не может быть, потому что их вывели только на Мембе. - Ну и что? А бегают они все равно медленно. С Пепой что-то произошло. Она как бы подросла, стала тоненькой и отчаянной. Глаза светились пронзительно-голубым и жгучим огнем. В них мелькнуло нечто похожее на сожаление, а возможно, даже на презрение. - Что ты можешь понимать в лятуях, если их нигде нет и сравнивать их просто не с чем? - Ну и что? - не сдавался Андрей. - Я же здесь на нем ехал? Ехал. И медленно ехал. - Так это ты с Крайсом ездил. А он боялся, что... растрясет тебя. Ты же с другой планеты. Теперь не только во взгляде, но даже в ее тоне проскользнуло нечто презрительное, и стерпеть этого Андрей, конечно, не мог. Все то, что требовало в нем совершить нечто необыкновенное, окрепло и стало непреодолимым. Он не мог позволить, чтобы серебряная девчонка вообразила, что у них, землян, нет ничего получше этих шестиногих пушистых уродцев. - Ну и что, что с другой планеты? У нас, знаешь... даже слоны есть! Не то что лятуи... Горбатики. - Ну и что ж, что слоны? - не сдавалась Пепа. - У них, у твоих слонов, сколько ног? - Четыре. - А у лятуев - шесть! Значит, и бегают они... в полтора раза быстрее. - У нас есть еще сороконожки, а они... почти ползают. - Конечно! Сорок ног! Они же мешают друг другу! Запутаешься! А у лятуев - шесть, и все в деле. Знаешь, как они быстро бегают?! По любой местности. - Да знаю я! - уже заражаясь Пепиным презрением, отмахнулся Андрей. И вообще глаза у Пепы не казались ему красивыми - обыкновенные светленькие глазки цвета полуденного июльского неба, ничего интересного. Да еще и задается. - Ездил! Бегать они, как нужно, не умеют. Тоже... заплетаются ногами. - Да ты просто не ездил как следует, - протянула Пепа и скривилась так, что показалась Андрею прямо-таки уродливой. Надо же, как может изменяться человек! - Вот если бы ты хоть раз проскакал на лятуе как следует, вот тогда бы... - Ну давай... проскачем, - не совсем уверенно, но довольно нахально предложил Андрей, в душе надеясь, что Пепа, как настоящая девчонка, откажется. Но Пепа не отказалась. Она выгнулась вперед, как тростиночка под ветром, необыкновенные ее глаза стали совсем огромными, в пол-лица, и засветились отчаянным синим огнем. - Давай! Давай проскачем! Садись! - закричала она, подбежала к одному из толкавшихся лятуев и легко вскочила в седло. - Давай. Ну же!' Что оставалось делать Андрею? Он не очень уверенно взялся за луку седла и, высоко задирая ногу, попытался вдеть ее в стремя. Но стремя крутилось и отскакивало.? - Эх ты! Да ты вскочи! Вскочи на лятуя! - кричала Пепа и крутилась в седле, как веселый и безжалостный чертенок. Собрав все свое мужество, все силы - а вот силы почему-то оказалось маловато: она как-то растерялась, растеклась, - Андрей уцепился за седло, подпрыгнул и стал карабкаться на лятуя. Лятуй оглянулся. В сизых, отдающих в багрянец его глазах, как серпик месяца, обозначился белок, и оттого лятуевская морда стала хитрой и насмешливой. Он даже губы растянул, как будто посмеивался над Андреевыми стараниями. - Андрей! - сказала Валя тем самым противным тоном, которым Пепа спрашивала у Крайса о геометрии. - Мне кажется, что ты чересчур увлекаешься. Какое уж тут увлечение! Сплошной позор. Стояла бы и молчала, так нет. Обязательно выскажется в самый неподходящий момент. Если бы Валя не окликнула его, Андрей, может быть, и вскарабкался бы на лятуя. А то он невольно расслабился и стал сползать. - А тебе какое дело? - разозлился он. - Ну и пусть увлекаюсь! - Но ведь ты действительно никогда не