Михаил Пухов. Путь к Земле ("Кон-Тики") --------------------------------------------------------------- "Техника-Молодежи", 1985, 8-12, 1986 1-4 --------------------------------------------------------------- В решете они в море ушли, в решете. В решете по крутым волнам... ЭДВАРД ЛИР 1. ЧЕЛОВЕКА ВИДНО ПО ПОХОДКЕ Самое увлекательное приключение XXI века, как его назвали телекомментаторы, началось с чашки кофе. Мы с Эдиком Рыжковским, парнем неплохим, но иногда до болезненности самолюбивым, завтракали в буфете астровокзала на девятом этаже. Лучший лунный кофе делают именно здесь, хотя получить его не так просто. Эдик только что совершил неслыханное -- выиграл у автомата сразу две чашки, и завсегдатаи -- а среди них порядочно космонавтов -- поглядывали на него с уважением. Эти-то две чашки мы и смаковали, когда в помещении появился незнакомый нам человек. Он вошел уверенной лунной походкой, какая замечается лишь у коренных "селенитов", как мы их между собой называем. На Луне все ходят замедленно -- сказывается меньшая тяжесть, но у тех, кто недавно прилетел с Земли или даже Марса, это выглядит неуклюже. А человек, долгое время проживший на Луне, идет хоть и медленно, но с каким-то особым изяществом. Особенно красиво это получается у женщин. Вот и наш незнакомец шагал именно такой, настоящей лунной походкой. Это было странно - мы хорошо знаем всех местных жителей, не так уж нас много. А внешность у него была запоминающаяся -- подтянутый, среднего роста, глаза голубые, на голове короткий ежик совершенно седых волос. Без очков. Он направился прямо к стойке, взял несколько бутербродов и высокий стакан оранджа. Окинул взглядом зал, подошел к нашему столику и попросил разрешения сесть. Отхлебнув оранджа, повел носом -- в воздухе плавал аромат нашего с Эдиком кофе. -- Вы с какой-нибудь дальней базы? -- спросил Эдик. -- С дальней? -- Незнакомец прищурился. -- Можно сказать и так. А почему вы решили? -- Селенита видно по походке,-- объяснил Эдик. -- В Центре мы вас раньше не встречали, да и во всех ближних точках я тоже бывал. -- Понял вашу логику,-- кивнул незнакомец.-- Но скажите, где вы добыли кофе? Я видел там только это,-- он поднял свой бокал,-- и минеральную воду. -- Кофе в автомате.-- Эдик махнул рукой в дальний конец зала.-- Одна попытка в день. Только не выиграешь. Раздобыть сразу две чашки выпадает раз в жизни. -- Он только что это сделал,-- добавил я.-- А вот я, к сожалению, ни разу не взял ни одной. -- А что у них за игра? Шахматы? Или какой-нибудь "стартрек"? -- Нет, здесь игра для профессионалов, чтобы кофе шел в основном летному составу, а не всяким там посторонним. Садишься за штурвал воображаемого космолета и определяешь гравитацию незнакомой тебе планеты. Ее автомат подбирает случайным образом. Незнакомец посмотрел на Эдика с недоумением. - Что же здесь сложного? Подобрать режим, зависнуть -- и все дела. До любого десятичного знака. --Х Вы так считаете? -- произнес Эдик слегка оскорбленно.-- Топлива-то компьютер дает в обрез, только на взлет да посадку плюс еще десять секунд. И всякие ограничения. Кончилось топливо - сообщает, что ты грохнулся и не кофе тебе нужен, а квалифицированная медицинская помощь. Превысил три "же" -- сообщает, что ты без сознания. Тоже, как правило, грохаешься... -- А если после взлета выключить движок на секунду - другую? -- предложил незнакомец. -- Потом разделить разность скоростей на время, вот и вся хитрость. -- Их не перехитришь! -- хмыкнул Эдик.-- Выключить двигатель, как же! Так бы всякий определил. Но выключать запрещено правилами. Поверьте -- выиграть почти невозможно. Я не космонавт, но на ракетах летаю много. Тем не менее, сегодня мне просто повезло. -- Ты, Эдик, скромничаешь,-- сказал я -- Ты в этом деле ас. А вот я управлял ракетой один-единственный раз в жизни. -- Первый раз вижу такого человека,-- задумчиво проговорил незнакомец.-- Видимо, дают по чашке за каждый угаданный знак? -- Точно. -- Надо попробовать.-- Он встал со своего места.-- Вам принести? -- Я, право, не знаю...-- заколебался я -- Несите,-- сказал Эдик. В голосе его звучало сдержанное злорадство. -- И лучше по две -- нет, по три чашки. Но запомните -- я вас предупреждал. Вы кто по специальности? Конечно, пилот? -- Бывший,-- помолчав, сказал незнакомец. И пошел в дальний конец зала. -- Пижон,-- сказал Эдик.-- Но я его прищемил. Думает, раз он профессионал, все получится. Как бы не так! Я неоднократно наблюдал, как настоящие пилоты, даже не бывшие, возвращались ни с чем. -- Зачем ты так? Ты же его не знаешь. -- Человека видно по походке,-- произнес Эдик.-- Обыкновенный пижон... Он замолчал, потому что по залу пронесся восхищенный ропот. Наш новый знакомый возвращался, балансируя подносом, уставленным чашками кофе. Как и полагается бывалому селениту, времени не терял: на ходу отхлебывал ароматный напиток. Завсегдатаи вытаращили глаза -- ни одни из них не видел ничего подобного. -- Себе я взял две, если не возражаете,-- сказал он, опускаясь в кресло.-- А вам по три, как и просили. -- Восемь знаков??? -- с трудом выдавил Эдик и на длительное время потерял способность что-либо спрашивать. Он, только что герой дня, был попросту уничтожен. -- Но как вы все-таки это сделали? -- поинтересовался я, немного опомнившись.-- Или это секрет? -- Никаких секретов.-- Он отставил пустую чашку.-- Я терпеть не могу компьютеров, особенно тех, которые что-то мне запрещают. Он думает, что если запретил мне выключать движок, то я так и послушался! -- Но если его выключить, загорится транспарант "Нарушение правил" и вы лишитесь права на игру. -- Что же я, идиот? Я сделал так, чтобы он сам его выключил! -- Каким образом? -- Проще простого,-- улыбнулся он. -- Во время полета превысил допустимое ускорение, он выбросил транспарант "Пилот без сознания" и выключил двигатель. -- Но вы бы разбились! -- Зачем же? Я превысил ускорение на самую малость. Дал такую тягу, чтобы движок вырубился всего на пару секунд. Упасть я просто не успел. А чтобы увеличение тяги не повлияло на скорость, я дал очень малый расход, но за ничтожное время. Ускорение получилось большое, и этот электронный болван выбросил свой транспарант. Я подождал, пока он погас, разделил разность скоростей на время свободного падения, и вот результат. Эдик сидел, опустив глаза. Лицо у него полыхало. Он, обжигаясь, пил кофе большими глотками. -- А где вы раньше летали? -- спросил я чуть погодя. -- Юпитер,-- сказал он.-- Ио, Европа, Каллисто... Действительно, тяжесть как на Луне, вот вы и приняли меня за местного. А сейчас в отставке... По возрасту. -- И что теперь? -- На Землю,-- сказал он. -- Вот и отлично,-- сказал я.-- Давайте полетим вместе. Я тоже туда собираюсь. В отпуск. -- По рукам. Вы мне нравитесь. Пойдете со мной штурманом? Меня зовут Михаил Коршунов. Профессиональная кличка Лунный Коршун. Не слышали? Луны Юпитера. Так договорились -- летим вместе? -- Договорились,-- сказал я.-- Меня зовут Александр. Александр Перепелкин. Без клички. Только лайнер ушел вчера. Теперь две недели ждать. -- Лайнер? -- поморщился он.-- Я летел Юпитер -- Луна на лайнере. Скукотища. Стюардесса разносит конфеты и воду. Заставляют сидеть в кресле... Нет, мне лайнер не по душе. -- А как же иначе? Космический лифт пока не построили. -- Вот я и думаю,-- сказал Михаил Коршунов.-- Простите, Эдуард, если не ошибаюсь? Вы говорили, что много летали на ракетах. Не знаете, где можно раздобыть корабль, хотя бы плохонький? Эдик поднял лицо. Краска с него уже схлынула, а в глазах появилось выражение, которое мне не очень понравилось. У него такое бывает. Что-то нехорошее, мстительное. -- Плохонький? -- повторил он. -- Меня устроит любой. -- Тогда я вам помогу. У меня есть именно то, что вам нужно. Так сказал Эдик. Я-то знал, что у него нет ничего, кроме старого лунолета, вроде того, на каком мы с сыном совершили свое невероятное путешествие. -- Если движок цел,-- сказал Коршунов,-- беру не глядя. -- Договорились? -- пародируя его интонацию, переспросил Эдик Рыжковский. -- Конечно. Я своего слова назад не беру. Никогда. У вас есть описание? -- Естественно,-- зловеще усмехнулся Эдик. И выложил на стол паспорт -- да-да, того самого лунолета! Коршунов погрузился в чтение. Он шевелил губами, иногда повторяя вслух: сухая масса -- две тонны. Топливо -- керосин и кислород. Предназначен для перелетов вдоль поверхности Луны на расстояния не свыше 1000 километров... И вдруг захохотал. Он смеялся долго и искренне. Эдик тоже засмеялся -- сначала робко, потом все уверенней. За унижение он отомстил, счет стал один -- один, и на душе у него, видимо, полегчало. На них оглядывались. Я молча ждал, пытаясь сообразить, во что может вылиться эта ситуация. -- Ну и колымага! -- отсмеявшись, сказал Коршунов.-- Но зачем все эти дурацкие ограничители? На ускорения, на расход, на время маневра? Учтите -- я все это выброшу. Лицо у Эдика Рыжковского стало растерянным. -- Да вы что... берете? -- Конечно. Мы же с вами договорились. Разве не так? -- Но я же просто пошутил! -- воскликнул Эдик.-- Прошу вас меня извинить... -- Извинения не принимаются,-- холодно заявил Лунный Коршун, и вдруг стало ясно, почему его так прозвали.-- Я беру ваше судно. -- И вы действительно... полетите?.. -- Разумеется. -- Но это безумие! -- рассвирепел Эдик.-- Эта машина никогда не поднималась даже на орбиту! Она предназначена для горизонтальных полетов! Идти на ней в космос -- это... это... -- Ну,-- прищурился Коршунов,-- смелее. -- Это то же самое, что переплывать океан на плоту! -- выпалил Эдик Рыжковский.-- Безумие, тысячу раз безумие! -- Но ведь переплывали же,-- спокойно возразил Коршунов.-- В чем только не переплывали. Интересное, легендарное было время -- двадцатый век... И спасибо за хорошую мысль. Как называется ваше судно? -- Никак. Есть только номер - Вот и отлично. Тогда с вашего разрешения, я нарекаю его "Кон-Тики". Не возражаете? Возражений не последовало. Коршунов встал. -- Смотреть будем завтра. Встречаемся здесь в это же время.-- Он повернулся ко мне: -- Договорились? Я неуверенно пожал плечами: -- Ну, мне-то, наверное, необязательно. -- Вообще-то желательно. Принято, что при первом осмотре присутствует весь экипаж. Ведь мы идем вместе, мы же договорились. Вы мой штурман, еще не забыли? Он взглянул на меня в упор. Никакой насмешки в его холодных глазах не было. По-моему, я побледнел. Сказать ничего не смог, только кивнул. -- Так что завтра на этом же месте,-- сказал Лунный Коршун. Потом повернулся к нам спиной и своей лунной -- нет, каллистянской походкой зашагал к выходу. - Я просто хотел пошутить,-- несвязно бормотал Эдик Рыжковский.-- Просто пошутить. Просто-напросто пошутить... 2. ДВОЕ НА БОЛИВАРЕ -- В чем дело, штурман?-- крикнул вдруг Коршунов. С момента старта прошло уже почти полчаса, постройки Центра давно скрылись из виду. Под нами тянулись однообразные безжизненные ландшафты. "Кон-Тики" мчался по низкой орбите, на высоте не более четырех километров. Облачный серп Земли и маленький рядом с ним ослепительный диск Солнца уже переместились из зенита, где они стояли в момент старта, к самому горизонту. На разгон до орбитальной скорости у Коршунова ушло около минуты: щадя меня, он избегал чрезмерных перегрузок. Лунолет он вел уверенно и спокойно - сказались четыре дня довольно изнурительных тренировочных полетов. "Чтобы почувствовать машину,-- объяснил он их назначение. - И эту луну. У каждой машины свой темперамент, у каждой луны тоже. Они как женщины, штурман. Тут нужен опыт, никакая теория не поможет". Сначала я думал, что мои штурманские обязанности будут, если можно так выразиться, чисто номинальными. В крайнем случае придется работать с киберштурманом, а я хорошо знаю эту аппаратуру. Но я ошибся Все вычислительное и навигационное оборудование Коршунов попросту выбросил. "Не заблудимся,-- объяснил он. - Опыт и здравый смысл -- больше нам ничего не требуется. Лучше определять координаты на глаз, чем таскать лишний балласт на своем горбу, а потом гробануться на финише". В результате лунолет облегчился килограммов на пять -- десять; из всей навигационной аппаратуры Коршунов оставил только бинокль, да и то лишь потому, что к хорошим биноклям у него слабость. Так он сказал. А мне, вместо того чтобы спокойно работать за дисплеем киберштурмана, пришлось срочно обзаводиться ветхой лоцией и комплектом пожелтевших крупномасштабных карт, а потом аккуратно разрисовывать их короткими и длинными линиями - трассами наших полетов - с обязательным указанием контрольных высот. Маршрут выбирал я -- Коршунову было все равно, куда лететь На двухминутную работу при такой организации труда уходило не меньше часа. "Я дисплеям не верю,-- говорил Коршунов.-- Он за секунду выдаст тебе точный разрез, но забудет сообщить, что справа от трассы вершина, а тебя каким-нибудь солнечным ветром обязательно вынесет прямо на нее, и будь здоров. Рельеф - наш главный враг, штурман. Лучшие луны те, на которых рельефа нет. Европа или, скажем, Плутон".-- "Какая же это луна?-- удивлялся я.-- Нас учили, что это планета".-- "Бывшая луна Нептуна, - объяснял Коршунов.-- И вообще это как должность и звание. Луна, занимающая планетную должность. Ты еще Цереру обзови полноценной планетой. Или какую-нибудь Палладу..." Топлива в баках "Кон-Тики" умещалось три с половиной тонны, но в предварительные полеты мы брали одну, максимум полторы. "Таскать на горбу балласт я не намерен,- сказал Коршунов. - Топлива в рейсе должно быть ровно столько, сколько необходимо. И запомни, штурман: никаких заначек. Здесь тебе не авиация. Я обязан в каждый момент точно знать, сколько у меня топлива. Знать с точностью до грамма". На сегодняшнем старте баки -- впервые за неделю - были полны. Центр Королева расположен в Центральном Заливе, и прямо над нашими головами, за прозрачным колпаком кабины, висела Земля. Обычно она выглядит огромной, но в предстартовые мгновения показалась мне весьма и весьма маленькой. Коршунов подтвердил класс: когда исчез вес, а двигатель умолк, на указателе вертикальной скорости воцарился нуль. Мы неслись по низкой круговой орбите, над незримой границей между Океаном Бурь и Морем Дождей. В стороне остались крупные кратеры Коперник и Аристарх. На маршруте не было особых препятствий -- лишь одни довольно протяженный горный массив на обратной стороне, с высотами, не превышающими трех с половиной километров. Поэтому Коршунов отказался подниматься выше четырех: "Я не собираюсь терять при спуске драгоценные килограммы только из-за того, что кому-то захотелось поближе к небу. Я не альпинист, а космонавт. Если бы было можно, я бы никогда не забирался выше ста метров. Так летают над Европой. Там только лед, гладкий лед, и очень редко торосы". Вот так мы и летели: на табло нули, однообразный ландшафт усыплял, и вдруг... - Спишь, штурман?!-- заорал Коршунов Мы сидели с откинутыми шлемами, от его крика буквально содрогнулась кабина. Я, видимо, действительно задремал -- устал за последние дни,-- но от этого вопля всякий сон, конечно, пропал. Уставился в пульт, однако, ничего катастрофического не обнаружил. Практически те же цифры, что и полчаса назад, светились на индикаторах альтиметра и измерителей скорости. Лишь точка, отмечавшая наше положение на лунном диске, сместилась к самому его краю. Но чтобы удостовериться, что это на самом деле так, необязательно смотреть на приборы: Земля уже заходила за горизонт -- По-моему, все нормально,-- сказал я, впрочем, не слишком уверенно. -- Вот как?- В его голосе появилась веселая злость.-- Значит, штурман считает нормальным, когда корабль падает? Я посмотрел, куда он показывал,-- на индикатор вертикальной скорости Вместо нуля, каковой красовался там совсем недавно, сейчас здесь светилось какое-то число, только весьма и весьма малое. Мы действительно "падали", но со скоростью несчастных сантиметров тридцать в секунду! Конечно, это меня огорчило. Пусть я не профессионал, но значит ли это, что надо мной можно вот так подшучивать? -- Кошмар!-- сказал я спокойно, но вместе с тем и слегка озабоченно. И правда падаем! Если так пойдет дальше, то от нас ничего не останется, витка через полтора. И я ему подмигнул: мол, вас понял, и нечего меня разыгрывать. Нынешний рейс Коршунов рассматривал как генеральную репетицию. Облет Луны с посадкой в точке старта. Лунолеты типа "Кон-Тики" еще никогда не выполняли подобных рейсов, никто и не подозревал, что они на такое способны. Четверть витка мы уже прошли - осталось три четверти. Три четверти, но никак не полтора. В его холодных глазах не появилось и тени улыбки -- лицо было таким же, как много часов назад, когда Эдик Рыжковский бормотал: "Я просто хотел пошутить". -- Смотри лучше, штурман,-- сказал он. Я последовал его совету. И вдруг понял. Число на указателе скорости не оставалось постоянным. Оно медленно росло -- разумеется, с отрицательным знаком. На нас, стало быть, действовала неучтенная слабая сила... - Что это значит?- озадаченно спросил я. -- Что значит?-- повторил он. И вдруг опять закричал:-- Я впервые на этой луне, как я могу знать? Я уже спрашивал, штурман, и спрашиваю еще раз: какие есть препятствия на выбранном вами маршруте? Я посмотрел на карту. -- Их нет. Отклонения рельефа от условного нуля не превышают одного -- двух километров. Лишь на обратной стороне мы пройдем над протяженным горным массивом с максимальными высотами около трех с половиной километров... -- Что мне та сторона?-- крикнул он. - Мы еще пока что над этой, и нас тянет вниз Что у тебя здесь, штурман? -- Он ткнул пальцем в карту. И, надо сказать, именно туда, куда следовало. Все сразу стало понятно. -- Маскон!- обрадовался я.-- Локальный концентрат массы! Он-то и тянет нас вниз. -- Отлично,-- кивнул Коршунов.-- Даже превосходно. Почему же, докладывая обстановку, вы не упомянули об этом масконе? -- А что он может?-- пожал я плечами.-- Гравитационная аномалия в эпицентре не превышает одного процента. Так записано в лоции. Один процент и без того слабого лунного тяготения! Ну, подпортит немножко орбиту. Но мы над ним быстро пройдем, потом она восстановится. Поле-то потенциальное! Пусть у меня мало опыта, но здравый смысл... -- Значит, вы полагаете, что нам ничего не грозит? - Естественно. -- Хорошо,-- сказал Коршунов.- Оставим все как есть. На вид он полностью успокоился, но мне показалось, что это не совсем так, и я с удвоенным вниманием следил за приборами. Судя по карте, маскон мы уже миновали, но скорость снижения продолжала расти, хотя не достигла еще и метра в секунду. Земля скрылась за горизонтом, сразу за ней -- Солнце. "Кон-Тики" окутал мрак. Только небо вверху было усыпано бесчисленными немигающими звездами, а внизу звезды заслоняла Луна. И вдруг мне стало страшно. Мы летели все-таки на очень небольшой высоте, кто знает, что таится внизу, в этом бездонном мраке? Что, если там какая-нибудь вершина, не замеченная картографами? Или врет альтиметр? Совсем немного, на какой-нибудь километр? Кроме того, высота неуклонно падала, вертикальная скорость и не думала убывать. А мы и так опустились уже почти на полкилометра... Я дал подсветку на карту. До опасного высокогорного района оставалось меньше тысячи километров -- минут десять полета с нашей скоростью. И тут до меня дошло, что мы уже летим ниже вершин - не воображаемых, а вполне реальных,- что, если так будет продолжаться, через десять минут мы неминуемо врежемся!... Как ни удивительно, это открытие меня успокоило. -- Михаил!-- сказал я.-- Не понимаю, в чем дело, но орбита, кажется, восстанавливаться не собирается. Мы уже опустились ниже гор... -- И какие будут рекомендации, штурман?- насмешливо прищурился он в неярком свете индикаторов.-- Идти вверх? -- Немедленно! -- Наконец-то разумные речи,-- усмехнулся он, берясь за рычаги управления. Двигатель снова запел, но на этот раз перегрузка не ощущалась. С облегчением я следил, как скорость уменьшилась до нуля, потом изменила знак... Мы шли вверх. Маневр, надо сказать, был выполнен своевременно -- прежней высоты мы достигли, если верить карте, уже в районе предгорий. Я представил себе, как невидимые в темноте, всего в нескольких сотнях метров под нами проносятся зазубренные пики лунных гор, и мне вновь стало жутко. Вдруг альтиметр дает все-таки неверные показания... -- Не нервничай, штурман,-- услышал я голос Коршунова.-- Они прямо под нами, и до них не меньше пятисот метров. Опытный пилот чувствует такие вещи. Мы чувствуем это кожей... Я так и не знаю, правду ли он говорил или просто чтобы меня подбодрить. Через некоторое время опасный район остался позади. "Кон-Тики" уверенно приближался к месту своего назначения. Впереди наметилась извилистая огненная линия -- лучи невидимого еще Солнца скользили по склонам высоких лунных цирков. Еще немного -- и "Кон-Тики" вновь выйдет на освещенную сторону. Мой взгляд упал на индикатор топлива. Много ли мы израсходовали на непредвиденную встречу с масконом? Вряд ли. Перегрузка почти не ощущалась... Но я увидел такое, от чего волосы у меня на голове буквально встали дыбом. -- Михаил,-- проговорил я с трудом,-- посмотри сюда. Видишь? -- А в чем, собственно, депо?-- поинтересовался он довольно флегматично. -- Когда мы вылетали,-- сказал я, -- в баках было три с половиной тонны топлива. Так? -- Да, и ни граммом меньше. -- Оказывается, мы почти все истратили,-- продолжал я.-- Проклятый маскон! Мы сожгли больше двух тонн! Мы не сможем теперь сесть! -- Ты в этом убежден, штурман? -- Да,-- твердо сказал я.-- Нам придется просить помощи. Пока не поздно. Пока мы еще на орбите! -- Чтобы я просил помощи?-- бросил он яростно. И замолчал. Я следил за его лицом. На его тонких губах появилась улыбка. -- Вспомнил одну старую историю,-- ответил он на мой недоуменный взгляд.-- Значит, штурман, ты полагаешь, топлива на финиш не хватит?-- Я молча кивнул.-- Допустим, что это так. Но если бы в кабине был только один из нас, топлива бы хватило. Масса человека в скафандре -- килограммов сто пятьдесят, если не ошибаюсь? -- Да,-- пробормотал я, еще не понимая, куда он клонит. -- Тогда у нас остается единственный выход. Над безатмосферными лунами так иногда делают. Один из двоих идет за борт, становится спутником луны, а второй садится, заправляется, потом взлетает и подбирает товарища. Сказать я ничего не смог. У меня пересохло во рту. -- Дальше начинается арифметика,-- проговорил он жестко, и я сразу вспомнил его профессиональное прозвище.-- Если за борт пойду я, ты все равно не сядешь. Погубишь и себя, и "Кон-Тики", и в конечном счете меня. Если же за борт пойдешь ты... Он смотрел на меня холодными, немигающими глазами. -- Словом, как говорилось в той истории, Боливар не вынесет двоих. Что скажешь, штурман?.. 3. ПРОЩАЙСЯ С ЭТОЙ ЛУНОЙ! Мы стояли рядом с "Кон-Тики" на лунных камнях. Тени прятались под ногами. Машина подтвердила, на что способна: совершив кругосветное путешествие, "Кон-Тики" вернулся на собственную стоянку, в ту же точку, откуда взлетел. Коршунов придерживался за посадочную опору, его пошатывало. Что ж, он поработал на совесть. Когда амортизаторы коснулись грунта, топлива в баках не осталось ни капли, зато и скорость ушла в ноль -- и вертикальная и горизонтальная. Я, надо сказать, тоже не чувствовал себя бездельником -- одних только цифр ("высота... скорость... высота... скорость...") за последние минуты пришлось надиктовать сотни. Но все это было в прошлом. А здесь, куда мы столь блистательно возвратились, все осталось как было. Все так же стояли на своих местах лунолеты, из-за близкого горизонта выступали здания промышленного блока. С момента старта минуло чуть менее двух часов, и Солнце по-прежнему висело в зените. Разве что отодвинулось от Земли на пару своих диаметров. Коршунов наконец поднял голову. -- Вот она.-- Он показал на запад. Над горизонтом поднималась блестящая вертикальная черточка.-- Станция "ЮГ", "Юрий Гагарин", наша первая остановка... "Остановка" довольно бодро взбиралась к зениту. На восхождение ей потребовалось минуты три. Теперь, наблюдаемая с торца, она выглядела уже не черточкой, а едва различимым кружочком. -- До нее всего пятьдесят километров,-- сказал Коршунов,-- но у нас свой отсчет, для нас это четверть дороги. Мы заправимся там и пойдем дальше. Когда старт, штурман? Я вздрогнул. -- Ну, вроде договорились на завтра... -- Да,-- подтвердил он.-- Но "завтра" -- понятие растяжимое. Ты штурман, назначай точное время. -- Слишком рано, может, не стоит?-- полувопросительно предложил я.-- Нужно хорошенько выспаться, отдохнуть... Может, часов в двенадцать? -- Договорились,-- кивнул Коршунов.-- Завтра, в полдень по Москве.-- Он провожал взглядом опускающуюся к восточному горизонту черточку.-- Мы заправимся там, штурман, наполним баки "Кон-Тики", а потом...-- Он посмотрел в зенит, где громадным дымным кольцом светилась Земля.-- Даже не верится... Несколько дней, и мы будем там. -- С Юпитера, наверное, она выглядит поскромнее,-- сказал я. -- С Юпитера?..-- повторил он, странно на меня посмотрев. И, помолчав, добавил: -- Ты, Саша, видел когда-нибудь Меркурий? -- В голосе его появилась горечь, будто с этой планетой были у него связаны какие-то сокровенные, причем не слишком приятные воспоминания. -- Меркурий? -- сказал я, подумав.-- Нет. По-моему, никогда. Да его почти никогда и не видно. Он слишком близко к Солнцу, не разглядишь. -- Правильно,-- кивнул он.-- Меркурий не удаляется от Солнца -- от диска Солнца -- больше чем на двадцать градусов, поэтому его трудно увидеть. Но знаешь ли ты, Саша,-- голос его зазвенел,-- знаешь ли ты, что из системы Юпитера Земля кажется вдвое ближе к Солнцу, чем Меркурий отсюда?! Вдвое, Саша! А я провел там двадцать лет. Безвылазно двадцать лет! Знаешь, сколько раз за эти годы я видел Землю? Планету, на которой родился?! Но мы там будем -- я даю слово! Он почти кричал. В глазах его была ярость. -- Но, может быть, в телескоп...-- неуверенно начал я. -- В телескоп?! -- Он ударил кулаком по амортизатору. "Кон-Тики" качнулся. Коршунов опустил руку и почти спокойно закончил: -- Да, разве что в телескоп. В телескоп ее иногда видно. Некоторое время мы молчали. -- Извини меня, Саша,-- сказал он потом.-- Со мной бывает... Особенно после трудного финиша. И еще, не обижайся на меня -- ты знаешь, о чем я. Это была просто шутка. Зря, конечно, он об этом напомнил. Обошлись бы без его извинений. А сейчас... Я вновь увидел перед собой злосчастный индикатор топлива, и у меня снова похолодела спина, как там, наверху, когда он самым серьезным тоном предложил мне идти за борт, чтобы подождать его на орбите... -- Пойми, это ракета. Эта машина, пусть она размером с автомобиль, по сути своей все же ракета, и неплохая. А любая ракета требует на финиш меньше топлива, чем было затрачено на старт. Ракете легче финишировать, чем стартовать, потому что на финише она сама легче. Я молчал. Мне было неприятно его слушать. Напрасно он об этом заговорил. -- Опытный пилот,-- продолжал он,-- всегда знает, сколько топлива оставить на финиш. Меньше половины, но вполне определенную долю. Будто делишь отрезок в золотой пропорции... Не гневайся на меня, штурман, я просто пошутил, я не думал тебя обидеть. Я упорно молчал. Станция "Юрий Гагарин" давно скрылась за горизонтом. Честно говоря, на стоянке нам совершенно нечего было делать. -- Молчишь? -- сказал Михаил Коршунов.-- Тогда пока. Не забудь -- завтра в двенадцать ноль-ноль. -- Пока,-- буркнул я, и мы вместе двинулись по тропе, по направлению к "воздушным воротам" Центра имени Королева. Назавтра я был на месте за час до намеченного срока. Отдохнуть так и не удалось. Вечером в информационной программе показывали репортаж о нашем окололунном полете. Так у нас всегда -- думаешь, ты один, а за тобой следят десятки внимательных глаз. Особенно удалась оператору сцена после посадки, когда мы с Коршуновым стоим рядом с "Кон-Тики" и смотрим прямо в камеру. Репортаж делали со станции "ЮГ" -- с двухсот километров взяли так, будто снимали в упор. Им что -- атмосферы нет, условия идеальные... Коршунов что-то говорит, а я молчу, и физиономия у меня до удивления глупая. И текст соответствующий, юмористический. "Наш Перепелкин в когтях у Лунного Коршуна", "Перепелкин попадает в переплет"... Или "в переделку", точно не помню. Ужас! Не ровен час, увидит жена... А если еще и сын?.. Этим репортажем вчерашние неприятности не кончились. Совсем поздно приходил Эдик Рыжковский, опять клял себя, слезно отговаривал от участия в перелете. "Это безумие, чистой воды безумие! Слетать вокруг Луны может каждый, дело нехитрое. Подумаешь -- взлететь, а потом сесть. А вот как вы будете выходить к станции, ты себе представляешь? В секунду она делает полтора километра, в час -- шесть тысяч! Если уйдет вперед, за ней уже не угнаться! Но и это пустяк по сравнению с тем, что ждет вас потом. Даже свет летит до Земли больше секунды! Нет, ты себе представляешь, что это значит?" И так два часа, будто не понимает -- как же мне теперь отказываться? Словом, заснул под утро, встал в расстроенных чувствах. Настроение -- хуже некуда. Называется, отдохнул... Я скучал в своем кресле, верха не опускал. Ждал, что вот-вот появится Коршунов, но он, судя по всему, исповедует "вежливость королей". Обычно на стоянке бывает безлюдно, но сейчас здесь, если можно так выразиться, царило оживление. Неподалеку от "Кон-Тики" припарковался тяжелый гусеничный вездеход с крупными буквами на борту: ТВ. Два озабоченных молодых человека в скафандрах возились там со своими телекамерами. Ну, с этими-то я еще мог примириться: тут по крайней мере намерений не скрывают. Но когда за тобой подсматривают с орбиты! Стояла на краю площадки и цистерна заправщика. Как правило, они делают свое дело ночами, а днем где-то скрываются. Этот, стало быть, остался специально, задела за живое вчерашняя передача. Действительно, водитель в конце концов не выдержал, спрыгнул из кабины и подошел ко мне. Лицо у него было открытое, симпатичное. -- Вас я уже заправил,-- сказал он, словно бы извиняясь.-- Все полторы тонны, как и просили. -- Всего полторы? -- Как в заявке, тютелька в тютельку,-- сказал он.-- С точностью до грамма, фирма гарантирует. А вы правда собираетесь туда? -- Он ткнул пальцем в небо.-- Не страшно? -- Нет,-- твердо ответил я. -- Так не хватит же,-- удивился заправщик.-- У нас даже до "Циолковского" все берут по две с половиной. -- Нам хватит,-- успокоил я его.-- Мы профессионалы, не какие-нибудь любители-селенологи. Он понимающе кивнул и отошел. Я снова остался наедине с неприятными мыслями. Полторы тонны! Выходит, Коршунов заказал топлива только до орбиты, как всегда, в обрез. Он просто неисправим! Но, надо сказать, его уверенность успокаивала... Было уже, наверное, без пяти двенадцать, когда ребята с телевидения засуетились, наставили камеры в сторону тропинки. На вершине холма появился Коршунов. Он приближался к нам своим неторопливым каллистянским шагом. Случайно мой рассеянный взгляд обратился к небу. И тут я увидел такое, что мгновенно забыл и о телевидении, и о Коршунове с его "королевской вежливостью"! Над западным горизонтом медленно восходила сверкающая черточка станции "ЮГ". Значит, мы должны взлетать прямо сейчас, немедленно, чтобы успеть ее перехватить! Еще три минуты -- и она пройдет над нашими головами! Гнаться за ней потом -- занятие, как правильно заметил Эдик Рыжковский, вполне безнадежное. Значит, придется ждать еще два часа... Почему же вчера, планируя сегодняшний старт, мы упустили это из виду? Ну, мне простительно, но как мог забыть Коршунов -- он-то действительно профессионал! Я снова посмотрел на него. Он шагал размеренной поступью, словно позируя телекамерам. Телевидение не зевало; чувствовалось, что в отличие от командира "Кон-Тики" этим молодым людям есть куда торопиться! Внезапно перед моим мысленным взором встало лицо Коршунова в момент вчерашнего разговора. "Ты штурман, назначай точное время!" Неужели это новая шутка?! Ну ладно, подумал я, посмотрим, кто будет смеяться последним. Вы изволите шутить, Лунный Коршун, пожалуйста. Не будем вам мешать в ваших невинных забавах! Взлетайте, садитесь, делайте что хотите. Вы, очевидно, рассчитываете, что штурман с исказившимся от страха лицом будет хватать вас за руки и несвязно лопотать: "Станция, станция!.." Нет уж, не будет этого! Вот если вы все-таки стартуете -- в чем я сильно сомневаюсь,-- тогда, быть может, штурман и намекнет тактично, что, дескать. поезд давно ушел! И, значит, пора возвращаться, иначе никакая "золотая пропорция" вам не поможет! Вот потом и позируйте перед объективами! Он ступил на лесенку в тот самый момент, когда "Юрий Гагарин проходил точно над нашими головами. До телевидения, кажется, тоже дошло: одна из камер уставилась прямо в зенит. Коршунов, как ни в чем не бывало, занял свое место, опустил прозрачный верх. Зашипели баллоны, наполняя кабину воздухом. Через минуту он поднял забрало шлема. Я последовал его примеру. В кабине было прохладно, воздух еще хранил в себе память о своем жидком прошлом. -- Прощайся с этой луной, штурман! -- произнес Коршунов, посмотрев на часы. Стрелки -- а часы у него стрелочные, как у всех космонавтов,-- сошлись в верхней точке циферблата.-- Двенадцать ноль-ноль!.. И он нажал стартер! За прозрачным колпаком взметнулось пламя, двигатель загремел, и "Кон-Тики" ринулся в небо. Лицо у Коршунова было счастливое; неужели он ни о чем не подозревал? Мне даже стало его жалко, но что делать? Я открыл было рот -- сообщить, что пора возвращаться (а "Гагарин" уже опускался к восточному горизонту), как вдруг... "Кон-Тики" сильно тряхнуло, и, сверкая в лучах Солнца, от корабля веером полетели три трубчатые конструкции -- наши посадочные опоры! Коршунов отстрелил шасси! Теперь нам оставался только один путь -- вверх, на орбиту!.. -- Прощайся с этой луной, штурман! -- покрывая гром двигателя, прокричал Коршунов.-- Эти сто килограммов больше нам не нужны! Пусть они остаются, а мы пойдем дальше!.. Он воздел руку кверху и, конечно, ушиб пальцы о крышу кабины. Сказать я ничего не мог -- во всяком случае, ничего связного. Маршевый двигатель победно гремел. -- Станция... -- бормотал я. -- Но станция... Станция... Перегрузка не давала мне шевельнуть даже пальцем, не то что рукой. Кажется, я пытался показывать ему глазами, но тщетно! Вертикальная черточка "Юрия Гагарина" застыла над горизонтом. Мы не набрали и половины орбитальной скорости, а станция ушла уже километров на двести и все еще удалялась! Наконец Коршунов уловил мое беспокойство. Какое-то время он молча смотрел вперед. Конечно, он сразу все понял, но ничем не дал понять, что ситуация его встревожила. -- Держись, штурман! -- прокричал он.-- Обратного пути нет! Мы догоним ее, даю слово!.. Перегрузка заметно усилилась, мне стало нехорошо. Но когда двигатель умолк и мы вышли на орбиту "Гагарина", тот по-прежнему висел над горизонтом далеко впереди, а топлива в баках "Кон-Тики" оставалось всего 40 кг! Возьми себя в руки, сказал я себе, мы на орбите, ничего страшного нам не грозит. Ну, пришлют в крайнем случае спасательный катер. И опять подстроят какую-нибудь веселенькую телепередачку... Но Коршунова, видимо, такие проблемы не волновали. Он долго изучал станцию в свой любимый 15-кратный бинокль. -- До нее двести пятьдесят километров,-- сказал он наконец, передавая бинокль мне. Выглядел "ЮГ" внушительно -- этакая 600-метровая, парящая в пустоте башня, ощетинившаяся антеннами и солнечными батареями.-- Идти на нее в лоб бессмысленно, не хватит никакого топлива. С десяти километров я бы еще рискнул, но не более... Постой, высота у нас пятьдесят, если не ошибаюсь?..-- И вдруг он засмеялся.-- Знаешь, штурман, какой закон для нас сейчас самый главный? Пятью пять -- двадцать пять!.. Он смотрел на меня и улыбался. И, как я понял, на сей раз вовсе не из-за выражения моего лица; просто он нашел выход и радовался, что это ему удалось. -- Пятью пять -- двадцать пять! -- победоносно повторил он.-- Мы пойдем обходным путем, штурман! Не будь я Лунный Коршун, если через два часа мы не постучимся в двери этого небесного замка!.. 4. ПРЫЖОК В ВЫСОТУ -- Ты что, Михаил?! -- закричал на этот раз уже я. -- Не нервничай, штурман,-- отпарировал Коршунов.-- Я знаю, что делаю А сделал он следующее: 1) развернул "Кон-Тики" кормой вперед и 2) включил на несколько секунд маршевый двигатель. Топлива, правда, на этот странный маневр ушло всего килограммов семь, но результат не замедлил сказаться: дистанция, отделявшая нас от станции "Юрий Гагарин", постепенно увеличивалась. Кроме того, мы начали терять высоту, набранную с таким трудом,-- она уменьшалась все быстрее и быстрее. Минут пятнадцать я не без успеха делал вид, что мне все понятно и что я полностью разделяю экстравагантную линию командира "Кон-Тики", но потом не выдержал. -- Допустим даже, что я полный невежда в вопросах навигации и высшего пилотажа,-- сказал я ему.-- В некотором смысле так оно и есть. Но не кажется ли вам, командир, что, удаляясь от цели, мы нисколько к ней не приближаемся? О следующей четверти часа вспоминать неприятно. Коршунов читал лекцию, мне оставалось слушать и иногда кивать в знак того, что все понимаю. Он рассказывал, что космическая навигация -- это не речное судовождение, она полна парадоксов, с одним из них -- причем далеко не последним -- я и столкнулся. Смысл стандартного маневра, который мы сейчас выполняем, в том, что в результате торможения наша орбита укоротилась; стало быть, на полный виток мы затратим меньше времени, чем станция, и после его завершения вплотную приблизимся к ней. Кроме укорочения орбиты, здесь действует дополнительный парадоксальный фактор -- чем ниже высота, тем выше скорость, это знал еще Кеплер. Дистанция, выигрываемая за виток, примерно впятеро больше разности высот в перицентре -- самой низкой точке траекторий. Поэтому, если учесть, что высота орбиты "Гагарина" -- 50 км, получилось очень удачно, что мы отставали всего на 250 км. Пятью пять -- двадцать пять: закон природы. Чтобы догнать станцию, нам достаточно одного оборота. Вот будь дистанция побольше, витка не хватило бы, и желанный финиш надолго бы отодвинулся. Вообще у него, у Коршунова, есть простые формулы, которыми он руководствуется в подобных случаях, и мне, как штурману "Кон-Тики", невредно было бы вызубрить их наизусть... И так далее в том же духе. В продолжение этого монолога скорость спуска неуклонно возрастала, причем выглядело это куда грознее, чем в прошлый раз, при встрече с масконом. Если отвлечься от того, что мы еще и неслись по орбите, мы по-настоящему падали -- вертикальная скорость достигла уже почти ста километров в час. Высота уменьшилась вдвое -- если со скоростью ничего не случится, спустя десяток - другой минут мы врежемся в лунные скалы. Конечно, разумом я понимал, что потом скорость уменьшится -- в перицентре она д