одгулявшего мельника на торгу, которого Асгвайр заставил целовать пыль!.. Дальнейшее быстро показало, в чем разница. Юнец наскочил на Волкодава, точно неразумный щенок на взрослого пса. Он был поменьше ростом, но ненамного, и целился венну в скулу кулаком. Волкодав не стал уворачиваться, даже не отмахнулся. Просто шагнул вперед. Совсем ненамного. Из всех, кто смотрел, один Эврих обладал достаточно наметанным взглядом, чтобы увидеть, как он всем телом скользнул под удар, повернулся и резко присел, а потом разогнулся, сделав что-то руками. Асгвайр беспомощно повис у него на крестце и стал судорожно цепляться за одежду венна, чтобы не свалиться вниз головой и не свернуть себе шею. Он даже не замечал, что его держат с надежностью деревянных тисков. Усмехаясь в усы, Волкодав неторопливо прошагал по заросшему ромашкой двору в угол забора. Почтенная Радегона ахнула и дернулась оборонять младшенького, но Бранох удержал ее за руку. Он-то видел, что венн направлялся к куче соломы, приготовленной для устилания пола. Туда Асгвайр и полетел вверх тормашками, как в перину. Когда он поднялся, его трясло от ярости и унижения. - Ты - гость! - выкрикнул он, сметая с волос и одежды сухие былинки и нашаривая сбившиеся за спину ножны. - Ты - гость и только потому еще жив!.. - Гости разные бывают, - сказал Волкодав. - А за меч лучше не берись, - порежешься ненароком... Как и следовало ожидать, Асгвайр тотчас рванул из ножен клинок и устремился прорубать путь на свободу. ...С тем же успехом. Когда он выпутался из кучи соломы и снова встал на ноги, венн держал отобранный меч на ладонях, рассматривая длинное лезвие. - Жаль, - сказал он. - Дураку достался. Асгвайр помнил только неожиданную боль, вывернувшую запястья, и то, как помертвевшие пальцы разжались сами собой. Позднее он сообразит, что венн мог без большой натуги смахнуть ему голову с плеч его же мечом. Но пока было не до того. - Отдай!.. - взвился он, в третий раз бросаясь на Волкодава. Тот едва обернулся навстречу. Рука, метнувшаяся к мечу, была поймана за мизинец. И Асгвайр заплясал на цыпочках, судорожно хватая ртом воздух. Когда Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, создавала боль, Она наделила ее свойством остужать самый яростный норов. - Уймись! - сказал Волкодав, осторожно укладывая бортникова сына в траву. - Не в том счастье! Он положил отнятый меч и выпустил Асгвайра. Мальчишка мгновенно вскочил, подхватил оружие, бегом промчался через двор и скрылся за домом. Волкодав досадливо покачал головой и подумал о том, что рановато выпустил парня. Он хотел кое-что посоветовать непоседе. Но теперь не ловить же его. - Все-таки ты был не прав, - сказал ему Эврих, когда они уже шли лесом, забираясь все выше в предгорья. Каменистая крутая тропа, по которой даже в самом начале трудно было бы проехать, вилась берегом речки. Речка называлась по-сольвеннски, просто и понятно: Бурлянка. Я у тебя, подумал венн, никогда прав не бываю. Вслух он этого говорить, конечно, не стал, а Эврих продолжал свою мысль: - Ты унизил его, и разве он стерпит? Теперь он точно из дому побежит, чтобы всем доказать. Нет, друг варвар, кулаками - это не вразумление. - А ты где был, умный? - огрызнулся Волкодав. Он не терпел, когда аррант называл его варваром. К тому же и кулаков он в ход не пускал. УЖ Эврих-то мог бы заметить. Однако в словах арранта содержалась толика правды, и это особенно злило. - Вот и объяснил бы ему, коли я не умею! - А то стал бы он меня слушать, - хмыкнул Эврих. - Он же с вечера только на тебя и смотрел. Волкодав промолчал. Возражать смысла не было. Если Асгвайр не вовсе дурак, он обдумает случившееся и сам все поймет. И останется дома. Потому что это очень плохо, когда внуки умирают не там, где умерли деды. И втройне плохо - идти искать славы, покупая ее убийством людей. Если уж так не сидится на месте и душа жаждет воинского служения - Галирад стольный под боком и кнес с дружиной, иди в отроки попросись. Может, возьмут... Спутаться с наемниками - наверняка себя погубить. Скверно, если он даже и такой простой вещи внушить юнцу не сумел... И что терзаться? С чего он вообще взял, будто его каким-то боком касались дела Асгвайра и его семьи?.. Мало ли с кем на день-два сводила жизнь, чтобы тут же разлучить навсегда! За горами лежал нарлакский город Конддр. Там тоже был морской порт, хотя и не такой большой, как в Галираде. Посуху через Засечный кряж ходили налегке и пешком. Те, кто путешествовал с имуществом и товарами, предпочитали трехдневное плавание по морю. Тропа лезла вверх по каменному склону, одетому шишковатой броней пестрых от лишайника валунов. Между валунами вгрызались корнями в твердь двадцатисаженные ели. Сквозь опавшую хвою по сторонам тропинки пробивалась кислица. Выбравшись на гребень самого первого склона, Волкодав остановился подождать Эвриха и обернулся назад. Холмы предгорий катились вдаль, точно мягкие зеленые волны. Среди сплошных лесов блестели озера, струились, бурлили протоки. Волкодав нашел глазами озерко, возле которого стоял бортников двор, но ни дома, ни тына не видать было под густой сенью деревьев. А далеко-далеко за озерами и лесами изгибалась широкая отсвечивающая полоса. Великая Светынь, Мать-река всего веннского рода. Волкодав поклонился ей, простершейся у самого горизонта, потом посмотрел на запад. Там, за непроходимой прибрежной грядой, раскинулось тускло-голубое mope, сплошь усеянное островами. Утесистый кряж, окутанный дымкой, закрывал устье Светыни и город, раскинувшийся на берегу. Волкодав рассмотрел только видимый с огромного расстояния ровный каменный голец, воздетый в синеву, точно перст подземного чудища. Величественная башня, изваянная Богами. Туманная Скала. Волкодав вздохнул и посмотрел туда, куда теперь лежал их с Эврихом путь. Круча подпирала кручу, одна обрывистей другой. Лес и камень, камень и лес - синевато-зеленые частоколы остроконечных хвойных вершин... В двух местах неслись вниз водопады, окутанные облаками переливчатых брызг... Восточнее, залитые ослепительным солнцем, возносились к небесам исполинские заснеженные хребты. Облачка, гулявшие над головой Волкодава, плыли в ту сторону и стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые перья... - Красота-то какая! - выдохнул Эврих, взобравшись наконец на гребень следом за венном. - До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав! Зрелище определенно стоило упоминания в только что начатых "Дополнениях". Как-нибудь так: "...на границе же сольвен некой и нарлакской держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший..." Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться в заплечном мешке. Эврих укоризненно покосился на "варвара", отказываясь понимать, как можно оставаться глухим к чудесам и красотам Божьего мира. Зрелище заснеженных каменных громад должно было, по его мнению, возвышать и очищать душу, сообщая ей мысли о великом и вечном... Если, конечно, оная душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного... Знать бы тебе, что делается в этих горах, думал между тем Волкодав. Там, дальше к югу, где их называют Самоцветными за драгоценные жилы, выпущенные к самой поверхности по явному недосмотру Богов!.. Волкодав, спроси его кто, сказал бы, что хуже гор места на свете быть не могло. И причины для такого суждения у него были самые веские. Он не очень-то рассказывал Эвриху о семилетней вечности, проведенной в каменных недрах, на самой страшной каторге населенного мира. Он вообще рассказывать о себе не любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем... Ученый аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал: Снежные пики Земли, озаренные солнца лучами, Суть отраженья Горы, что воздвигли бессмертные Боги Славным седалищем Света при самом начале творенья, - Неба вершины, духовным провидимой оком! Чтение предназначалось грубому варвару, чей разум Эврих не терял надежду облагородить. Волкодав не собирался ему говорить, что мог бы наизусть продолжить классическую поэму. Он запомнил ее там же, на руднике. Ее очень любил его напарник, с которым они, прикованные к одному рычагу, крутили в подземелье ворот. Волкодав стянул кожаные завязки мешка, поднялся на ноги и хмуро буркнул: - Пошли! Я - меч. Прославленный кузнец Меня любовно закалял. Огонь творящий - мой отец. А мать - глубокая земля. Вспорю кольчугу, как листок, Чертя свистящую дугу. Пушинка ляжет на клинок - И распадется на лету. И все ж не этим я силен. Иным судьба моя горда: Я божьей правдой наделен И неподкупностью суда. Когда исчерпаны слова И никакой надежды нет Понять, кто прав, кто виноват, Х Спроси меня! Я дам ответ. Суров мой краткий приговор: Всему на свете есть цена! Огнем горит стальной узор - Священной вязи письмена. Закон небесный и земной Навеки вплел в себя мой нрав... И потому хозяин мой Непобедим, покуда прав. 2. Сломанные крылья - ты знаешь, друг Волкодав, почему он так называется? - спросил Эврих. Крутая каменная тропа, по которой местами приходилось взбираться на четвереньках, вывела их на гребень очередного обрывистого кряжа, поросшего великолепными елями. Здесь, наверху, обнаружилась небольшая площадка. За нею вздымался к небесам очередной взлобок - почти голое нагромождение чугунно-серого камня, лишь кое-где украшенного зеленью да желтыми и малиновыми пятнышками цветущих кустов. Кряж обрывался на площадку отвесной стеной, отполированной дождями и ветром до темного блеска. Так блестит неподвластный ржавчине старинный металл. - Так ты знаешь, откуда у него такое имя? - кивая в сторону утеса, повторил Эврих. - Ну?.. - спросил Волкодав больше для того, чтобы аррант наконец выговорился и умолк. - В книге Салегрина Достопочтенного "Описания стран и земель" приводится легенда о том, что когда-то в древности здесь обитало племя крылатых людей. Так вот, когда эти люди чувствовали приближение смерти или по какой-то причине утрачивали способность летать, они приходили на этот утес и бросались с него вниз. Потому-то он и называется Утесом Сломанных Крыльев. Прекрасная легенда, не правда ли? - Правда, правда, - пробурчал Волкодав, размышляя про себя, почему это у книгочеев вроде Эвриха что ни легенда, то обязательно прекрасная. Даже какая-нибудь непроходимая гадость вроде предания о том, как саккаремский шад застукал свою дочь с конюхом и велел ее утопить, привязав к ногам полный мешок золота. А Эврих в который раз огорченно подумал о том, что варвар все-таки неспособен был внимать высокой поэзии. И вот тут-то Волкодаву разом стало не до него. И уж вовсе не до бредней какого-то давно умершего Салегрина. Ибо Мыш, только что мирно дремавший на жесткой ременной петельке, пришитой к ножнам меча нарочно ради него, вдруг проснулся, выполз на плечо Волкодаву и обеспокоенно зашипел. А потом развернул черные крылья и свечой взвился вверх! Как все летучие мыши, он предпочитал бодрствовать по ночам. Но жизнь с Волкодавом давно приучила зверька просыпаться и действовать в любое время суток, когда было необходимо. Венн проводил взглядом стремительно возносившееся пятнышко... и острые глаза внезапно различили какое-то шевеление высоко наверху, за самой кромкой обрыва. Волкодав напряг зрение. К отвесной круче медленно, с трудом подползал человек. Вот появилась голова, вот свесились длинные волосы, вот напряглись тонкие руки, цеплявшиеся за выступы камня. Сейчас они сделают последнее усилие и... Эврих испуганно шарахнулся прочь: Волкодав молча швырнул наземь заплечный мешок и сломя голову кинулся через площадку вперед. Молодой аррант сообразил, что к чему, только когда сверху вниз мимо ржаво-серой скалы заскользил, переворачиваясь в воздухе, легкий человеческий силуэт. Что до Волкодава, - венну казалось, будто тело падало очень медленно, паря возле каменной стены, словно комок невесомого пуха. Он знал, отчего так происходило. Внешнее время всегда замедляло для него свой ход, когда он выкладывался до конца, а сейчас был именно такой случай. Волкодав успел оказаться как раз там, где должно было грянуться оземь валившееся из поднебесья тело, и вскинуть руки навстречу. Он успел заметить, что тело было женским, что на изорванной одежде запеклись багровые пятна... успел даже разглядеть обезображенное побоями лицо с закрытыми глазами и прикушенной нижней губой. Коснувшись его ладоней, тело сразу перестало быть невесомым. Страшной силы удар опрокинул венна на камни. Валясь навзничь, он еще подумал, что, кажется, все-таки смягчил падение неведомой женщины. Потом он ударился виском, и сознание кануло в темноту. Что бы там ни плел этот Салегрин Достопочтенный, крылатых людей все- таки не бывает... Когда Волкодав пришел в себя, первым звуком, достучавшимся до его слуха, был жалкий стонущий плач. Мыш?.. Нет, не Мыш. Что-то твердое упиралось в левый висок, и там свила гнездо грызущая боль. Волкодав слегка отстранил голову, потом открыл глаза. Он увидел над собой острое каменное ребро, раскрашенное длинной полосой крови. И понял, что Незваная Гостья в который раз с ним разминулась, промазав на полноготка. Волкодав приподнялся на локтях и посмотрел в ту сторону, откуда слышался плач. Эврих сидел на земле, прислонившись спиной к откосу, и баюкал на руках существо, спасенное благодаря чуду Богов и вмешательству Волкодава. Молодой аррант повернул голову и посмотрел на венна с выражением потустороннего ужаса. Увидел, что Волкодав зашевелился, и ужас в глазах сменился неописуемым облегчением. Волкодав поднялся и подошел, осторожно ощупывая рассеченный висок и пытаясь пристроить на место лоскут кожи с волосами, содранный о камень. Та, что лежала на коленях у Эвриха, на первый взгляд казалась девочкой- подростком. Изящное, хрупкое тело, по-птичьи легкое в кости. Изодранная одежда и кровавые синяки, уродовавшие почти обнаженную плоть... И ведь, наверное, еще жило и сыто радовалось собственной силе похотливое животное, по недосмотру Богов именовавшееся человеком. Мужчиной... Эврих, кажется, успел убедить несчастную прыгунью, что она наконец попала к друзьям. Она не пыталась высвободиться из его рук. Наоборот, хваталась слабыми, совсем детскими пальцами за полотняный рукав и, надрываясь беспомощным плачем, что-то лопотала на странном свистящем наречии. Если этот посвист и щелканье вообще можно было назвать речью. Эвриху не удавалось разобрать ни единого знакомого слова. - Я обращался к ней на всех языках, которые знаю, - тихо пожаловался он Волкодаву. - Не понимает, хоть тресни. Только свиристит, как синица. Венн, не отвечая, опустился рядом на колени. Взял девушку за руку, зажмурился... И, к полному изумлению Эвриха, принялся посвистывать и цокать, совсем как она. Еще одно чудо состояло в том, что девушка встрепенулась, с трудом приоткрыла заплывшие кровоподтеками глаза и начала отвечать. Она давилась слезами и дрожала в жестоком ознобе. Эврих запоздало расстегнул на себе пряжку, стащил теплый плащ и закутал ее. Он посматривал на Волкодава, и то, что он видел, пугало его все больше. Обычно лицо у венна было не выразительнее соснового пня. Когда на подобном лице вдруг проявляется хладнокровная неотвратимость убийства, это кое-что значит. - Она вилла, - выпустив руки девушки, сказал наконец Волкодав. - Из племени Детей Утреннего Тумана. Эврих молча кивнул, сдерживая не к месту пробудившееся любопытство. Виллы!.. Именно так назывался мифический крылатый народ, о котором упоминал в своей книге добродетельный ученый предшественник. При других обстоятельствах аррант непременно пустился бы в расспросы и, пожалуй, составил бы неплохую главу в свои "Дополнения"... Но не теперь. - Помнишь наемников, - про них мальчишка Браноха все говорил?.. - продолжал венн. - Так вот, она увидела их нынче утром, когда возвращалась после ночного дождя. Это был ее первый дождь. Люди шли без дороги, она спустилась узнать, не заблудились ли, не терпят ли какого несчастья. Они подстрелили ее симурана... Волкодав скрипнул зубами и замолчал. В том, что произошло дальше, никакого сомнения быть не могло. - Плохо дело! - сказал он затем. Эврих с бесконечным участием гладил ладонью грязный колтун, в который чья-то жестокая воля превратила некогда роскошные светлые пряди. Он вздохнул и хмуро согласился: - Чего уж хорошего. - Сюда летит ее племя, - сказал Волкодав. Эврих поспешно завертел головой... И глазам его предстало великолепное зрелище, любоваться которым доводилось не всякому земному владыке. Из-за высокого каменного гольца - родного брата Туманной Скалы, украшенного белой бармицей снежника, - один за другим выплывали в небо могучие крылатые звери. Легендарные симураны были гораздо крупнее орлов, даже крупнее знаменитых саккаремских беркутов, с которыми тамошние охотники травят волков. Издали небесные летуны напоминали больших поджарых собак, снабженных от Божьих щедрот еще и широченными перепончатыми крыльями. У каждого на спине, касаясь коленями перепонок, сидел всадник. Волкодав встал с земли и приветственно поднял правую руку. Мыш повис в воздухе у него над головой. Симураны быстро снижались, и скоро стало заметно, что всадники были так же хрупки и невелики ростом, как и девушка, лежавшая под мягким шерстяным плащом. Честно молвить, у Эвриха екнуло сердце, когда передний симуран, буровато-черный вожак, погнал крыльями вихрь, величественно опускаясь на каменную площадку. Мыш поспешно вцепился в плечо Волкодаву: маленького зверька едва не унесло прочь. Со спины симурана соскочил поджарый, крепкий седовласый мужчина. Гордое лицо, властная осанка - вождь! И кому какое дело, что ростом этот вождь был Волкодаву до середины груди. Венн поклонился ему, как младший старшему. И просвистел нечто, по мнению Эвриха, весьма отдаленно напоминавшее связную речь. Другие симураны касались цепкими когтями угловатых камней. С мохнатых спин скатывались маленькие наездники, все - мужчины, - и спешили к арранту и его подопечной. Первым подбежал коренастый светловолосый крепыш в легкой шубке из пушистого, точно перья, белого меха. Если Эврих еще не ослеп, он приходился девчонке родным отцом. С ним подоспел рыжий парнишка, вооруженный небольшим самострелом, приспособленным в чехле за спиной. Брат? Жених?.. Парень плакал, даже не пытаясь скрыть слезы ярости и отчаяния. Вождь поклонился Волкодаву, как равный равному. И вдруг вполне прилично выговорил по-веннски: - Дети Утреннего Тумана рады приветствовать Брата Крылатых, идущего под сенью наших небес. Нет такого народа, у которого не считалось бы вежливым в присутствии гостя разговаривать на его языке. И радостно приветствовать его, каким бы чудовищным ни было горе, совпавшее с его появлением. Много позже Эврих замучит Волкодава вопросами, откуда мог совершенно незнакомый виллинский вождь знать его самого и разуметь речь его племени. И венн неохотно расскажет ему, что когда-то имел дело с виллами Самоцветных гор. И постиг там их язык, а они - его. А то, что знал хоть кто-то из вилл, рано или поздно становилось достоянием всех. - Мы почувствовали, что наша сестра попала в беду, и поспешили на поиски, - продолжал вождь. - Мы были рядом, но она ослабела и лишилась симурана. Ты помог ей позвать нас. Спасибо тебе. - Она напоролась на выродков, не заслуживших называться людьми, - сказал Волкодав. - Я не успел защитить ее, Отец Мужей. - Там, откуда они пришли, отныне будут только суховеи и град!.. - давясь болью и бешенством, выкрикнул рыжеволосый. Сдернул со спины самострел и потряс им над головой: - И ни один из Бескрылых более не переступит границ нашей земли!.. - А залогом тому, - со смертельным спокойствием поддержал парня светлобородый отец, - станут шкуры злодеев, подвешенные у входов на тропы. Я рад буду погибнуть, чтобы совершить эту месть... Поторопимся! Они не успели уйти далеко! Виллины одобрительно засвистели. Взволнованные симураны били крыльями, издавая отрывистый лающий клекот. Вождь молчал, поглядывая то на разгневанных братьев, то на изувеченную сестру. Тому, кого по достоинству называют Отцом Мужей, всегда бывает нелегко принять страшное решение о мести и кровавой вражде. - Государь мой, - тихо сказал Волкодав. Оказывается, он успел вытащить из поясного кармашка короткозубый костяной гребешок и теперь не спеша распускал ремешки, стягивавшие его косы. - Государь, - повторил Волкодав. - У порога твоих гор живут добрые люди, никоим образом не повинные в случившемся непотребстве. Скажу тебе даже так. Отец Мужей: сольвенны и сегваны, чтящие Правду, рады были бы сами переловить мерзких насильников и совершить над ними справедливость! Обычно из него каждое слово нужно было чуть не клещами тянуть. Эврих знал: венн принимался говорить длинно и складно только в исключительных случаях. После чего отмалчивался по две седмицы. До сих пор Эврих видел его в подобном состоянии всего раз или два. - Это так! - горячо поддержал он спутника. - Прошлой ночью мы гостили у славного бортника, сегвана Браноха. Бранох рассказал нам, как пострадал от мимохожих злодеев его почтенный сосед. Может статься, это были те самые чужаки? Тогда за что наказывать мирный народ? Об Асгвайре, восхищенно блестевшем глазами при слове "наемники", он благоразумно старался даже не думать. - Что же ваши добрые люди не остановили тех, кто вершит зло?.. - выкрикнул рыжий. - Брат Крылатых хочет защитить живущих вместе с ним на равнине, - сказал вождь. - Это достойно. Я знаю, у каждого племени своя Правда. Но я знаю и то, что ни одна из них не учит оставлять зло безнаказанным... - Святые слова молвит Отец Мужей, - торжественно кивнул Волкодав. Он расчесал волосы, и длинная седеющая грива легла на плечи и спину, покрыв ее до лопаток. Эврих вдруг вспомнил, зачем распускали свои косы веннские воины. Он мгновенно сообразил, что было на уме у его товарища, и ему сделалось жутко. - Наша Правда, которую никто не называет мягкосердечной к душегубам, велит, чтобы злодея, если это возможно, карал его собственный род, - продолжал Волкодав. - Над вашей сестрой надругались ублюдки без роду и племени. Но они люди. И я человек. Ты зовешь меня Братом Крылатых, но по рождению я Бескрылый. Я поймаю насильников, и у вас не будет причин для вражды с жителями предгорий, не сумевших запереть им дорогу сюда. Виллины смолкли по одному, глядя на него во все глаза. Эврих передал девушку жениху и отцу и вполголоса проговорил: - Я с тобой, Волкодав. - Нет, - сказал венн. - Останешься здесь. Когда они готовились к путешествию, он учил Эвриха обороняться, но воитель из арранта был, как из него самого - книжник. То есть молодец против овец, но против опытных наемников... Бой предстоял вовсе не шуточный. Волкодав знал, на что шел, и не особенно обольщался. Всякое ведь случается. Утешало то, что они с Эврихом, кажется, одинаково хорошо знали и дорогу, и то, что им предстояло проделать, добравшись до цели... - Ты лекарь, - сказал Волкодав. - Поможешь девчонке. Эврих оглянулся на девушку, сглотнул, нахмурился и кивнул. - Твои сестры и братья однажды сохранили мне жизнь, - обращаясь к вождю, сказал Волкодав. - Нелюди должны заплатить за то, что опозорили перед вами людей. Разреши мне потребовать с них эту плату, Отец Мужей. Вождь посмотрел ему в глаза, потом медленно наклонил голову: - Как мы сумеем помочь тебе? - Пошли кого-нибудь из своих сыновей выслеживать их, - сказал Волкодав. - Ты ведь знаешь, кто достаточно хладнокровен и не поддастся искушению мести, не станет попусту подставлять себя под стрелу... - Я сам сделаю это, - сказал вождь. Волкодав повязал лоб куском широкой льняной тесьмы, чтобы волосы не лезли в глаза. Тесьма сразу пропиталась кровью из раны на виске. Он подошел к поруганной вилле и снова опустился перед ней на колени. - Прости, маленькая сестра, - шепнул он, накрывая ее руки своими. - Покажи мне тех, кто тебя оскорбил. Он знал, что тем самым причинит ей новую муку. Но другого выхода не было. Вилла вздрогнула, напряглась худеньким телом, сделала над собой зримое усилие... и он их увидел. Между собою и с теми, кто понимал, виллы разговаривали совсем не так, как люди равнин. Они умели соприкасаться разумами, подобно Тилорну и Ниилит. А щебет и свист, который слышало ухо, лишь помогал должному истечению мысли. ...И Волкодав их увидел. Так отчетливо, словно сам стоял на коленях в траве, тщетно пытаясь помочь смертельно раненному симурану. Вот только мужчин оказалось не семеро, как он ожидал. Их было восемь. И восьмым... Волкодав застонал про себя. Восьмым был не кто иной, как Асгвайр, сын бортника Браноха. Так, значит, мальчишка все же успел пробежать одному ему известной тропой и настигнуть странствующий отряд, как сулился, еще до Утеса Сломанных Крыльев. Успел... себе на беду. Волкодав так и похолодел, представив Асгвайра насильником, но ужас длился мгновение. Асгвайр все- таки не посрамил рода людского. Он пытался заступиться за пленницу. Он - и еще один парень, тоже сегван, только другого племени, из береговых. Его лицо показалось Волкодаву смутно знакомым, но припоминать было некогда. Что с ними сделали? Этого вилла не знала. Убили, наверное: драка вышла жестокая... Несколько симуранов уже разбегались по площадке, чтобы затем, прыжком уйдя с крутизны, мощными взмахами крыльев помчать своих всадников к злополучной поляне. Благо все виллины увидели то же, что и Волкодав. И даже Эврих озадаченно хмурился, улавливая обрывки смысла и хмуря от напряжения лоб. Шесть рож, отмеченных похотливой жестокостью, пронеслись перед венном, как одна короткая вспышка страдания. Обессиленная вилла закрыла глаза, из-под век потекли слезы, ее опять затрясло. Они больше никому не причинят зла, маленькая сестра, молча пообещал венн. Коснулся ладонью нежной, испятнанной синяками щеки и ненадолго задержал руку. Они больше никому не причинят зла. Волкодав не видел Отца Мужей, кружившего в холодной синеве где-то над головой, да не очень и старался его разглядеть. Виллы, когда хотели, великолепно умели оставаться незримыми. Наверное, крылатый вожак парил теперь в лучах слепящего солнца, держась достаточно высоко, чтобы не отбрасывать тени. Или, наоборот, опустился на каменную вершину и слился с бурыми скалами в дымчато-белых снежных плащах... Волкодав не видел вождя, но чувствовал прикосновение его воли. Отец Мужей без труда отыскал содеявших непотребство. И теперь вел к ним венна. Вел безошибочно, кратчайшим путем. Волкодав двигался быстро, хотя приходилось почти все время карабкаться вверх. Когда ему было девятнадцать лет, симураны однажды подняли его в воздух. Он тогда только вышел из каторжного подземелья и состоял из одних жил и костей, но все равно понадобилось согласное усилие двух могучих зверей, чтобы оторвать его от земли. Веса взрослого мужчины они выдержать не могли. Бабушка рассказывала маленькому внуку, что самый первый симуран был обыкновенной собакой. Славный пес преданно стерег поля и урожайные огороды, звонким лаем прогонял в лес оленей и кабанов, охочих до капусты и репы. Одна беда: не видел верный страж иных наград от людей, кроме ругани да сердитых пинков. Вечно путался лохматый под ногами, не ко времени совал всюду ласковый нос, и псиной от него пахло. "Те люди не были веннами, - поучала бабушка внука. - А если и веннами, то не нашего рода". Однажды весной неразумное племя накликало себе лихо. Ведь как от пращуров заповедано? Репу сеять должны одни женщины, да притом нагие: так они делятся с Матерью Землей своей силой деторождения. Ибо, не дав ничего взамен, разве можно надеяться на семена и плоды?.. Так вот, в тот давний год молодые мужчины, которым положено было держаться подальше от огородов, все же подкрались полюбоваться женской красой. Осердился на них справедливый Бог Грозы, начал воздвигать над виноватыми головами громоносные тучи... и все-таки поначалу не дал воли Своему гневу, удержал карающую золотую секиру. Но когда парни загоготали и вышли, погнались за девками, начали затевать лукавые игры... тут уж Бог не стерпел! Грянул страшный гром, двинулся через поля и луга чудовищный вихрь! И вот тогда-то с лесной опушки, с самой дальней пожоги подал голос Пес. Полетел с отчаянным лаем навстречу Божьему вихрю, загородил дорогу: не пропущу! Пока жив, не дам хозяев в обиду!... И понял Хозяин Громов, что не сумеет иначе покарать бездумный народ кроме как сперва истребив неповинного, поразив безгрешного защитника блудодсев. И отступил гневный Бог перед смелостью преданной твари, довольствовался тем, что в золу и пепел сжег праведными молниями кусты, где развесили свою одежду невмерно лихие мужчины. Пришлось им в чем мать родила бежать под дождем до самой деревни, выслушивать ядовитые поношения. А Пса, сумевшего остановить Его гнев. Бог Грозы приблизил к Себе. Наградил летучими крыльями и назвал Симураном. Стал Симуран реять между Землею и Небом, стал возносить в светлый ирий молитвы и просьбы достойных людей. И верили люди: если ранней весной взмахнет он крылами над полем, будет поле родить, щедрой мерой откликнется на заботу и ласку. Он же, Симуран, стал провожать отлетевшие души, помогать на Звездном Мосту тем, кто успел натворить в этой жизни не только добра... "Не кричи "горе", - повторяла бабушка столетнюю боннскую мудрость. - Погоди, покуда увидишь мертвого симурана..." Весенними ночами женщины рода распускали длинные волосы, расстегивали створчатые браслеты, коими удерживались крылатые рукава, и водили под ясной луной священные хороводы. Творился молитвенный танец более душою, нежели телом. Женщины звали своих дальних сестер - вилл, Дев-Птиц, что летели с гор на равнину, гоня над людскими посевами благодатные дожденосные облака... Наделенные светлым зрением иногда видели их высоко над землей: прекрасных маленьких всадниц верхом на больших летучих зверях. Виллы умели остановить град, умерить сухой зной теплым дождем. Только грозовые тучи были им неподвластны, ибо в них являл Себя людям сам Бог Грозы. "И еще, - говорила бабушка, - виллы никогда не прилетают зимой, потому что зимой Светлые Боги удаляются отдыхать на Острове Жизни, а из Железных гор дышит в наш мир Морана Смерть..." Они оказались точно такими, какими вилла дала увидеть их Волкодаву. Только теперь их лица не были искажены похотливым желанием и палаческой безнаказанностью. Просто шестеро мужчин. Сильных, здоровых. И, на взгляд стороннего человека, наверное, красивых. Волкодав не сумел бы найти в них никакой красоты, даже если бы постарался. Они сидели вокруг затухавшего костра, на котором готовили себе трапезу. И чему-то заразительно, до упаду смеялись, не торопясь продолжать свой путь на юг. Похоже, они особенно никуда и не спешили. Волкодав расслышал название города: Тин-Вилена. И еще что-то о наставнике, умеющем сделать воинов непобедимыми. Ему некогда было прислушиваться. Наемники расположились на солнечной уютной лужайке, загороженной скалами от холодного ветра, задувавшего с близких снегов. Волкодав поднялся к ним по расселине. Подтянувшись, выбрался на луговину, встал во весь рост и, не задерживаясь и не пытаясь скрываться, пошел прямо к костру. Шестеро не видели и не слышали, как он лез узкой каменной щелью, и заметили его, только когда он встал наверху. Идти было шагов двадцать. Кого другого все это лазанье и бег по горам уморили бы до дрожи в коленках. Волкодав никакой усталости не чувствовал. Может, потом она навалится многократно, однако пока была только грозная готовность хорошо размятого тела. Шестеро оглянулись, увидели его и дружно заржали. Так бывает к исходу славного веселья: покажи палец, и гости с ног валятся от хохота. - Еще один охотник идет... - Э, братцы, да никак венн припожаловал! - Только венна нам не хватало... Волкодав шел вперед. Главарь, которого он определил сразу и безошибочно, был сольвенном. Могутный широколицый малый с рыжевато- русой бородой и такими же волосами, полуобернувшись, взирал на него безмятежными голубыми глазами. Взгляд был отсутствующим и наивным, точно у грудного младенца. Когда смотришь в такие глаза, всегда кажется, будто они мечтательно устремлены не на тебя, а сквозь тебя или вовсе мимо. И видят там нечто доступное только им, какой-то свой мир. Наверное, кого-то это обманывало. Наверное, кому-то сольвенн казался добродушным богатырем, смахивающим на ручного медведя. Небось, нравился девкам. Волкодав знал, каким отразился он в зрачках той, которую первым швырнул в бездну боли, ужаса и унижения. Предводители воинов не бывают глупцами. Не был глупцом и сольвенн. Он, конечно, мигом сообразил, что незваный пришелец завернул на огонек не случайно. Да Волкодав свои намерения не слишком и скрывал. Он шел так, как к дружескому костру обычно не ходят. А еще предводители воинов бывают осмотрительны и осторожны. И потому главарь, не торопясь хватать из ножен оружие, на всякий случай окликнул подходившего венна: - К нам идешь, удалец, или мимо ноги несут? Волкодав молча остановился в десятке шагов. Вытянул перед собой руку, и дуновение ветра покачнуло залубеневший от крови клочок белой шерстяной ткани. Признали они или нет обрывок плаща, но утреннее происшествие вспомнилось всем. Одним сразу, другим чуть погодя, с некоторым усилием. У таких, как они, чужое страдание в памяти не залеживается. Свободная ладонь Волкодава без большой спешки потянулась за плечо, легла на серебряную рукоять, и меч с тихим шипением выполз вон из кожаных ножен. Два с лишним года он вытаскивал оружие только затем, чтобы не отвыкала рука. - Что, венн, обижаешься, - не поделились девчонкой? - хмыкнул главарь. Волкодав никак не отозвался на оскорбление, хоть и были эти слова едва ли не худшим, что мог услышать о себе мужчина его племени. Он бросил тряпочку и сомкнул обе руки на рукояти. А потом снова пошел вперед. Не очень быстро, но так, что сделалось ясно: вскакивай и защищайся, не то зарубит сидящими. Шестеро и вскочили все разом, с руганью хватаясь за ножны. Чуть-чуть зазевался только один молодой парень, галирадский сольвенн, знать, большого опыта не было. - Тихо! - перекрывая гвалт, рявкнул вожак. - Один справлюсь, без вас! Он вытащил длинный, добротный меч (на лезвии мелькнуло знакомое клеймо оружейного мастера), отстегнул и отбросил опустевшие ножны. Вождь, он на то и вождь, чтобы защищать свой отряд и первым встречать любую угрозу. Волкодав, впрочем, подозревал, что наемник успел по достоинству оценить великолепный древний клинок, поблескивавший у него в руках. И вознамерился сам им завладеть. - В кучку я таких, как ты, складывал!.. - зарычал он на Волкодава. Венн не ответил. Он очень не любил нападать первым. Кроме прочего, еще и потому, что нападающий волей-неволей обнаруживает свои сильные и слабые стороны и дает сопернику преимущество... Если, конечно, тот в достаточной степени мастер, чтобы ими воспользоваться... - Ну, веннская гнида..! Главарь наемников устремился вперед. Он мастером не был. Мастаком - да, пожалуй. Иначе эти люди навряд ли стали бы его слушаться. Но мастером - ни в коем случае. Уже потому, что в каждом мече, даже плохоньком, живет мера божественного Огня. А она никогда не станет охотно повиноваться злодею, не даст ему истинного искуства... То есть таких складных мыслей Волкодаву на ум не приходило. Он вообще ни о чем особо не думал. Ни ненависти, ни презрения, ни гнева. Все это осталось на каменистой поляне под Утесом Сломанных Крыльев. Его чувства вбирали свежий холодок близких снегов, солнечное тепло, запахи молодых трав и дымок курившегося костра. Безбрежная живая вселенная сообщала своей малой частице тысячелетнее спокойствие моря и гор, чистоту прозрачного воздуха и безмятежность небес. А вот они здесь были чужими, словно созревший нарыв. Их намерения представали его внутреннему взору языками и стрелами красноватого света. Эти люди сеяли зло, и зло следовало пресечь. Вместе с нитями их жизней. Все. Стать перстом Хозяйки Судеб, Ее справедливым орудием. При чем тут гнев? Или такая мелочь, как страх за свою жизнь?.. Слепящий луч отразился в узорчатом буро-серебристом клинке. Волкодав вроде неторопливо шагнул навстречу наемнику... и вдруг оказался совсем рядом с ним. Сольвенн смутно понял, - что-то случилось! - но все же заученным движением попытался сделать то, к чему привык. Отбросить идущий вниз вражеский меч, а когда нападающий посунется в землю, на миг потеряв равновесие, - прыгнуть встречь и наотмашь снести незадачливому воителю голову... Он все сделал быстро и хорошо, а главное, с силой. Своей силой он по праву гордился, она не раз его выручала. Вот только нынче уловка почему-то не сработала. Венна просто не оказалось там, где просвистел клинок главаря. Меч наемника искал его справа и спереди, а он возник у левого бока и уже уходил ему за спину. Что-то неосязаемо коснулось плоти сольвенна и тотчас убралось... а мгновением позже снизу тела ударила чудовищная, ни с чем не сравнимая боль. В полах нарядной вышитой свиты пониже ремня открылась длинная щель, тотчас обросшая бахромой щедро льющейся крови. Меч Волкодава вспорол одежду и кожу под ней, рассек мышцы и сухожилия, добрался до бедренных костей и резанул по обеим. И начисто смахнул то, что составляло звериную силу сольвенна, его гордость самца. Наемник завыл так, что в ближних утесах откликнулось эхо. Он выронил меч, переломился в поясе и упал. И стал корчиться, силясь подтянуть к животу ставшие непослушными ноги. Тело еще жило и еще могло бы бороться, но что-то более древнее и более властное, чем разум, уже осознало присутствие Государыни Смерти. Волкодав спокойно и по-прежнему неторопливо развернулся к остальным. И особым движением отряхнул меч: лезвие коротко дрогнуло, считаные капли сорвались с него и яркими горошинами упали в траву, оставив чистую сталь. Теперь их было пятеро. Попытаются взять в кольцо?.. Не попытались. Красноватых стрел сделалось меньше - двое мгновенно побелели от ужаса и кинулись наутек. Видно, смекнули, что в следующий раз летящие красные капли окажутся вынуты из их собственных жил. Один из двоих был тот безусый мальчишка: он удирал босиком, покинув у костра сапоги. Волкодав не стал провожать глазами беглецов. Все равно никуда не денутся. Ими он займется потом; всадник, кружащийся высоко вверху на вожаке- симуране, нипочем не позволит им затеряться на кручах. Трое, не пожелавшие удирать, разошлись полукругом. И вознамерились зажать одинокого противника в клещи. Волкодав не стал ждать, пока клещи сомкнутся. Он только взял на заметку, что один малый держался особняком и все поглядывал на товарищей с этаким превосходством. Словно знал нечто недоступное и Волкодаву, и остальным, и это тайное знание должно было неминуемо принести ему победу. Венн положил себе не спускать с него глаз - и, точно в танце, развернулся навстречу воину, заходившему слева. Это был белокурый красавец вельх, загорелый, горбоносый, длинные усы так и мели по широченн