Владимир Серебряков, Андрей Уланов. Серебро и свинец
OCR: Sergius -- s_sergius@pisem.net
_ ... _ -- курсив
Серебряков В.Д., Уланов А.А.
С32 Серебро и свинец: Фантастический роман. -- М.: Изд-во Эксмо, 2003.
-- 512 с. (Серия "Абсолютное оружие").
ISBN 5-699-02425-5
От "первого отдела" режимного объекта до волшебной страны, населенной
мифологическими созданиями, всего один шаг. И не надо думать, что это шаг в
психушку -- это Шаг в параллельный мир. Именно его предстоит сделать
свежеиспеченному майору КГБ Степану Кобзеву, заслуженно включенному в состав
ограниченного контингента советских войск. Именно ему предстоит убедиться в
том, что противостоять магическим способностям аборигенов чужого мира
посложнее, чем военной мощи армии вероятного противника, которому тоже не
терпится насадить свободу и демократию в параллельном пространстве.
УДК 882
ББК 84(2Рос-Рус)6-4
й Серебряков В.Д., Уланов А.А., 2003
й ООО "Издательство "Эксмо". Оформление, 2003
Владимир Серебряков, Андрей Уланов
Серебро и свинец
Пролог
Вызовы к начальству -- это неприятность уже сама по себе! А если вызов
неожиданный? И срочный? Причем начальство не родное и близкое --
непосредственное, -- и даже не через одну ступень, а гораздо выше?
Все эти мысли вихрем проносились в голове у капитана ГБ Степана
Киреевича Кобзева, когда он поднимался по ступенькам самого "высокого" в
столице дома. Как шутили препровождаемые сюда острословы: "Из кремлевских
окон хороший вид на Красную площадь, а из лубянских -- на Воркуту".
Не рассчитывал Кобзев оказаться здесь снова. По крайней мере, так
скоро. Всего лишь три года прошло с тех пор, как он спустился по этим самым
ступеням в качестве куратора проекта хи-хи на объекте ха-ха в пэ-я уго-го.
Одним словом -- в глубокой заднице. Чего-чего, а мест, куда можно было бы
загнать проштрафившегося, на Руси всегда хватало. Спасибо уж и на том, что
только в ссылку и даже звание прежнее сохранили. Не та нынче хватка. В
прежние времена эхо от залпа затихало раньше, чем чернила на приговоре
высохнуть успевали.
И вот -- на тебе!
Кобзев в очередной раз старательно перебрал в уме все возможные причины
вызова. Грешков за ним особых числиться не должно -- в тихом захолустье,
которое, откровенно говоря, представлял собой номерной городок, особо
нагрешить было сложно, даже имея соответствующее желание. В могущие вдруг
вскрыться происки враждебных разведок майор верил еще меньше, чем, например,
в инопланетян и астральных духов -- ибо последними усиленно занимались его
соседи по городку и вроде бы даже достигли каких-то результатов. По крайней
мере, более значимых в глазах руководства, чем успехи его подопечных.
Даже если какой-нибудь Джеймс Бонд и ухитрился бы проникнуть в городок,
ознакомиться хотя бы с частью ведущихся там разработок и сообщить о них
своим шефам -- а на это, по мнению капитана, решился бы далеко не всякий
психически нормальный разведчик, -- встревоженное начальство, скорее всего,
поспешило бы отозвать своего агента из страны, пребывание в которой так
скверно сказалось на его душевном здоровье.
Но что же тогда? Что?! Что?!
Эта мысль продолжала яростно стучать в висках капитана все время, пока
он шел по коридору, останавливался перед заветной дверью, суетливо поправлял
галстук, делал глубокий вздох и, словно в прорубь, шагал навстречу
хлынувшему из двери потоку солнечного света.
-- Разрешите?
-- Проходите, товарищ Кобзев.
Генерал-лейтенант КГБ Подгорных почти не изменился. Все тот же
светло-серый пиджак, привезенный им в 69-м из Женевы -- "или не тот, больно
хорошо выглядит", подумал капитан, "кто его знает, может, он десяток таких
костюмов приволок"; две сигареты в пепельнице у правого локтя -- их всегда
было либо две, либо три, и никому не удавалось засечь момент, когда в
пепельнице была только одна сигарета, равно как и увидеть сам процесс
генеральского курения. Злые языки судачили, что Подгорных просто-напросто,
уходя, оставляет в пепельнице одну сигарету, а пепельницу прячет в сейф,
подальше от уборщиков.
И все тот же тяжелый, холодом пробирающий душу взгляд.
Зато второго присутствующего в кабинете капитан увидеть никак не
ожидал.
Конечно, официальных причин, по которым генерал-майор ГШ ГРУ Богданович
не мог оказаться в кабинете высокопоставленного кагэбиста, не существовало.
В конце концов, одно ведь дело делаем, общее. Но каждый чуть по-своему. И
все дело в этом самом "чуть".
Да и не полагается вообще-то знать капитану, кто именно этот сухопарый
генерал-майор с ранней сединой в висках. Чистая случайность, что именно ему
поручили тогда в очередной раз проверить личные дела сотрудников одного
зарубежного посольства. Тщательно проверить.
Тогда Богданович был еще только полковником.
-- Мы тут с товарищем Богдановичем изучали представленные вашими
подопечными материалы. И, приходится признать, сочли себя не совсем
компетентными в данной области.
Ну, еще бы, подумал Кобзев, тут даже тучные стада экспертов не помогут,
потому как та теория, на которой проект, собственно, и базировался,
мимоходом обрушивала парочку других, почитавшихся ныне основополагающими. А
какой же ученый будет рубить тот сук, на котором сидит? Только такой псих,
как Дробов.
-- Самих товарищей ученых мы решили не беспокоить, -- продолжил
Подгорных. -- Поэтому пришлось вызывать вас, товарищ капитан. Вы, так уж
получилось, единственный, кто может лично растолковать нам суть проводимых в
институте разработок. Ну, и при этом ответить на ряд вопросов уже нашей с
вами специфики.
-- Я только прошу меня заранее извинить, товарищ генерал, за допущенные
неточности, -- сказал Кобзев. -- Все-таки я не физик и в детали проекта
вникаю в той мере, в какой это требуется для проводимых мною мероприятий.
-- И хорошо, -- слегка улыбнулся Подгорных. -- Мы ведь с Глебом
Александровичем тоже не дипломированные ядерщики. Тем более в такой
специфической области.
Да уж, подумал Кобзев, более специфической, пожалуй, днем с огнем не
сыщешь.
-- Исходным толчком для начала работ, -- оттарабанил гэбист заученно,
-- послужило предположение профессора Дробова о том, что наша вселенная
имеет двенадцатимерную структуру. При этом n-мерный континуум может быть
подвергнут преобразованиям...
-- Стоп, -- сказал Богданович. -- Я прошу простить меня, но, товарищ
Кобзев, нельзя ли объяснить мне, чугунной армейской башке, еще более
наглядно. Без этих... преобразующихся континуумов.
Кобзев вздохнул.
-- Человеческие органы чувств, -- начал он, -- рассчитаны на фиксацию
четырех измерений. В стандартной координатной системе их обычно обозначают
икс, игрек, зэт...
-- Грубо говоря, длина, ширина и высота, -- кивнул Богданович. -- А
четвертый?
-- Время, -- ответил Кобзев. -- Координата Тэ. Мы умеем фиксировать
время -- с помощью часов, и даже перемещаемся в нем, правда, с постоянной
скоростью и только в одном направлении. На самом деле, согласно расчетам
профессора... -- Кобзев осекся, сглотнул враз набежавшую слюну и продолжил:
-- Так вот, теория Дробова сводится к тому, что существуют еще и другие...
координатные оси. И мы можем научиться их определять и даже перемещаться
вдоль них.
Кобзев замялся, тщетно пытаясь припомнить еще какое-нибудь изречение
профессора, хоть немного подходящее к данной ситуации. Припоминалось мало.
Будучи в нормальном состоянии, профессор Дробов изъяснялся исключительно
научной заумью, причем такой, что не то что у Кобзева, а и у научного
контингента -- минимум кандидаты, а в большинстве своем полные доктора --
начинали закатывать шарики за ролики. Будучи же пьяным -- а происходило это
не так уж и редко, благо доступ к чистейшему медицинскому спирту был
практически неограничен (среди сотрудников проекта уже успело родиться
выражение "межизмерительная трубка", применяемая для наблюдений за,
соответственно, межизмерительными процессами. Вмещал сей чудо-прибор ровно
ноль запятая четыре литра спирта, который в ходе опыта благополучно
испарялся в загадочной межизмерительной пустоте)... так вот, будучи в
подпитии, профессор принимался орать на весь корпус
русско-еврейско-украинские песни. Где он их нахватался, было известно только
ему да богу, но никак не Кобзеву. Три раза прошерстив всю дробовскую
родословную, он не обнаружил ни малейших следов не то что злосчастной
национальности, но даже банальных татар. Профессор был настолько русским,
что это казалось подозрительным.
-- Возьмем, допустим, -- с уверенностью, которой он на самом деле
отнюдь не испытывал, объяснял Кобзев, -- школьный учебник по геометрии. -- И
представим, что на одной из его страниц, 147-й например, обитает цивилизация
разумных э-э... квадратов.
Генералы дружно улыбнулись.
-- А на странице, например, 319-й обитают такие же разумные эллипсы.
Эти цивилизации будет отделять друг от друга всего лишь несколько
миллиметров бумаги. Но... это миллиметры оси зэт, о которой эти существа
просто-напросто не подозревают. Они двумерны. И до тех пор, пока у них не
появится устройство, способное перелистнуть...
-- Достаточно!
Теперь Богданович не улыбался.
-- И как далеко, -- осведомился он опасным голосом, -- вы сумели
продвинуться в создании этого "перелистывающего" устройства?
-- Сейчас проходит комплексные испытания четвертый образец, -- сообщил
Кобзев, а про себя подумал: "Сука вы, товарищ генерал-майор. Башка, значит,
чугунная? Да вы больше моего об этих опытах знаете".
-- И? -- Военный подался вперед.
-- В ходе экспериментов приборами было зафиксировано образование так
называемых "фридмановских проколов", каналов, соединяющих э-э... наш мир с
каким-то еще. Что подтверждается косвенными данными.
-- Какими?
-- Менялся состав воздуха в рабочей камере, -- ответил Кобзев. -- И...
ряд других параметров.
-- А! -- разочарованно махнул рукой Богданович. -- Знаем мы этот
"состав воздуха". Здоровенный агрегатище, проводков и трубочек в нем уйма,,
что по каким подается -- сам черт копыто сломит.
-- Какого размера были эти ваши "проколы"? -- отрывисто спросил
Подгорных.
-- Пять, восемь и одиннадцать сантиметров, -- поспешно ответил Кобзев.
-- В диаметре. Большие размеры пока получить не удавалось.
-- И на это вы угробили столько времени и сил? -- возмутился
Богданович. -- На дырку, в которую и кулак-то толком не пропихнешь?
-- Пока получить большие размеры не удалось, -- повторил Кобзев, --
хотя эксперименты в этом направлении ведутся.
-- Это которые 17-го числа? -- уточнил Подгорных.
-- Да. Проводился опыт с целью получения стабильного канала диаметром в
один метр, с последующей засылкой телеметрического робота...
-- Ну и?
-- При попытке увеличить размер "прокола", -- вздохнул Кобзев, --
выяснилось, что потребляемая при этом мощность возрастает даже не по
экспоненте, а... в общем, -- поправился он, -- чтобы увеличить размер в два
раза, надо в пять раз больше энергии, а в три -- в двадцать.
-- Обесточили весь город и еще треть области, -- тихо сказал Подгорных.
-- Так на... -- Богданович смял окончание фразы. -- И чем вы сейчас
занимаетесь?
-- Профессор Дробов высказал предположение, -- торопливо зачастил
Кобзев, -- что "коэффициент G", -- ну, он так назвал силу, которая мешает
увеличению "прокола", -- не является одинаковым по всей планете. И последние
два месяца он и его сотрудники занимались обработкой спутниковых данных с
целью выявления наиболее подходящих...
-- Вот это?
Подгорных осторожно вытащил из папки мятый синий лист, представлявший
собой карту мира, небрежно исчерканную разноцветными карандашами.
Кобзев молча кивнул, не в силах отвести взгляд от жирного пятна на
границе Индии и Пакистана -- следа от профессорского бутерброда с лососиной.
В Северном полушарии между пятидесятой и шестидесятой параллелями
выстроились разделенные примерно одинаковыми расстояниями пометки. На
розовую, как младенческая попка, одну шестую часть суши пришлось три из них
-- в Белоруссии, за Уралом и в Приморье.
-- И что вы можете сказать... -- Остро заточенный кончик карандаша
Подгорных покружил над Западной Европой и уперся в размашистый черный крест,
обведенный красным кружком.
-- В Англии? -- переспросил Кобзев. -- Эта, если я не ошибаюсь, точка
совпала с местной археологической достопримечательностью. Стоунхередж или
Стоунхедж какой-то. Кстати, в Аркаиме тоже обнаружены мегалитические
сооружения. Профессор Дробов считает, что это совпадение не может быть
случайным, и, таким образом...
-- Оно, -- выдохнул Богданович, вставая, -- не случайно! Оно, мать вашу
за ногу, совсем не случайно!
-- Дело вот в чем, -- устало сказал Подгорных. -- По линии... Глеба
Александровича пришло сообщение, что американцы уже нащупали свой, как вы
говорите, "прокол". И сейчас, в данный момент, у них идет подготовка к
вторжению. Через, насколько нам известно, этот самый Стоунхендж.
-- А?!
Внутри у Кобзева что-то с тихим хлюпаньем оборвалось.
Это даже не конец, отрешенно подумал он. Просто п...ц, полный и
окончательный. Утечка информации с подконтрольного объекта, да еще...
Сделают стрелочником, трибунал и... Но когда эти твари-штатники успели?!
-- По всей видимости, работы у них начались раньше, чем у нас, --
сообщил Подгорных, не заметив -- или сделав вид, что не заметил, -- что при
этих словах Кобзев буквально-таки восстал из мертвых.
-- Где-то в середине шестидесятых, -- подтвердил Богданович. -- Они
тогда находились под большим впечатлением от нашего рывка в космос и
запустили массу программ, могущих при успехе послужить альтернативой. Идеи
разрабатывались самые бредовые. Денег, правда, с самого начала давали
немного, а после лунного успеха и вовсе едва не прикрыли -- флот каким-то
образом взял лабораторию на свой бюджет. Похоже, держалось это у них на
кучке маньяков-энтузиастов, нормальные штатники давно бы плюнули и подались
в более перспективное дело. В позапрошлом месяце им удалось наконец пробить
полномасштабный опыт и...
-- У них получилось? -- выдохнул капитан.
-- Эти данные относятся к высшей категории секретности, -- отрезал
Богданович. -- Но нам достаточно и косвенных. Сразу после опыта начался, как
мы говорим, "шорох". ЦРУ, АНБ и Пентагон срочно выделили людей -- не самых
плохих -- в свежеобразованный отдел, -- Богданович на секунду задумался, --
"Уризен". Этот отдел немедленно развил бурную деятельность. Арендовал у
англичан участок в три сотни гектаров неподалеку от Стоунхенджа, и сейчас
там полным ходом идет какое-то строительство.
-- Сам Стоунхендж, правда, пока для туристов открыт, -- заметил
Подгорных. -- Мы там организовали постоянное наблюдение. Возможно, он им
потребуется позже. Закроют под видом реставрации и...
-- Он им может и не понадобиться, товарищ генерал, -- внезапно сказал
Кобзев, припомнив один из монологов доцента Каширо. -- Там очень мощная
аномалия, и этих каменных колец по окрестностям разбросана чертова прорва.
Стоунхендж просто самый знаменитый из них.
-- Что?! -- приподнялся Богданович. -- Это значит, они уже могли начать
операцию по "вторжению", а мы?! Опять проспали, как в сорок первом?!
-- Ну, настолько они нас вряд ли могли опередить, -- успокоил
Подгорных. -- По нашим данным, они только-только формируют группировку для
предстоящей операции. Имя предположительного командующего этой группировкой
-- адмирал Дженнистон.
-- Адмирал? -- удивился Кобзев.
-- Проект финансировал флот, припоминаете? -- улыбнулся Богданович. --
Дженнистон командовал в свое время морской пехотой, он и начинал как
морпех... старый "ястреб".
-- Короче, -- Подгорных четким ударом припечатал карту к столу. --
_Майор_ Кобзев, сколько вам потребуется времени, чтобы открыть с нашей
стороны достаточно широкий "прокол"?
-- А? -- только и сумел произнести бывший опальный капитан, в мгновение
ока вознесенный обратно к вершинам.
-- Постоянно действующий проход шириной... метров десять, я думаю? --
осведомился Подгорных у Богдановича.
-- Самое малое. Лучше пятнадцать.
-- М-м-м... месяца три! -- Кобзев наконец сумел собраться с мыслями.
Сам он не был уверен, что такое возможно и за три года, но тут уже или грудь
в крестах...
-- Три дня, -- отрубил Богданович. -- И не минутой больше.
-- Ну, это вы уж, пожалуй, совсем круто загнули, Глеб Александрович, --
глядя на побледневшего Кобзева, примирительно сказал Подгорных. -- Пара
недель у вас, товарищ майор, есть. Но потом действительно ни минутой больше.
Или мы через полмесяца имеем полноценный проход, или... Ну, вы сами
понимаете... Мы не можем позволить американцам опередить нас ТАМ!
-- Т-так точно, товарищ генерал, -- выдавил Кобзев. -- Понимаю.
Подгорных сухо кивнул и выложил на стол черную кожаную папку.
-- С этой минуты, -- начал он, -- вы назначаетесь исполняющим
обязанности руководителя проекта "Шеллак". Здесь ваши новые документы,
полномочия, они теперь у нас, -- Подгорных слегка улыбнулся, -- практически
неограниченные, а если все же их не хватит, свяжетесь непосредственно со
мной или с Глебом Александровичем. Отчитываться будете также перед нами. И
только перед нами! -- резко добавил он. -- Никто другой, будь он хоть сам...
Подгорных оборвал фразу на полуслове и после многозначительной паузы
продолжил: -- Надеюсь, мера возложенной ответственности вам также ясна. До
конца.
Кобзев молча кивнул, жалея в этот момент лишь об одном -- что нельзя
вытащить из кармана платок и стереть к чертовой бабушке выступивший на лбу
липкий холодный пот.
-- Какую аномалию будете проверять первой, белорусскую или уральскую?
-- спросил Богданович.
-- Ну... -- замялся Кобзев. -- Скорее всего белорусскую. Район все-таки
более обжитой, железная дорога неподалеку -- соответственно, необходимую
технику удастся подтянуть быстрее.
-- Ладно, -- кивнул Богданович. -- Я свяжусь с командованием округа.
-- Я, со своей стороны, -- Подгорных осторожно коснулся папки кончиками
пальцев, -- также обеспечу соответствующую поддержку со стороны местных
партийных и... остальных компетентных органов. Так что, -- он резко толкнул
папку, и она, пролетев через весь стол, замерла точно перед Кобзевым, --
действуйте, майор!
* * *
Майор Обри Норденскольд начинал напоминать себе Железного Дровосека,
поставленного злой ведьмой Запада вместо статуи у трона. То, что вместо злой
ведьмы выступал адмирал Дженнистон, а троном ему служило сделанное по
спецзаказу кресло, дела не меняло. Молча стоять по стойке "вольно", которая
для Дженнистона мало отличалась от стойки "смирно", и тревожно следить, не
слишком ли затягиваются паузы в беседе, -- удовольствие и так не из первых.
А Обри к тому же очень не нравились ни человек, сидевший напротив адмирала,
ни направление, которое принимал их диалог.
-- Все это очень интересно, -- проговорил адмирал с напором, -- но чему
я обязан подобным визитом?
Обри обо всем догадался десять минут назад, и глупость адмирала его уже
не бесила. Она его пугала. До безъязычия и нервных судорог.
-- Мы хотим отдать группу вторжения под ваше командование, адмирал, --
ответил человек в штатском, чьему хладнокровию майор Норденскольд мог только
позавидовать. -- Вы не только обладаете огромным боевым опытом, что само по
себе делает вас перспективнейшим кандидатом на эту должность. Ваша карьера
проходила в Корее и Вьетнаме, и вы знакомы со спецификой боя в джунглях.
"Вот об этом не надо было напоминать, -- подумал Норденскольд,
закатывая глаза в безмолвной муке. -- Если адмирала сейчас скрутит
приступ..."
Но в тот момент приступа не последовало. Позднее Обри горько об этом
сожалел. Если бы адмирал заранее продемонстрировал следствия своей контузии
лощеному франтишке из Центрального разведывательного, ему, разумеется, не
предложили бы командовать вторжением и судьба самого майора сложилась бы
гораздо спокойнее. Но в тот момент мятежная душа Обри Норденскольда обращала
к небесам страстные мольбы утишить электрические бури в адмиральском сером
веществе, и небеса -- в виде исключения -- решили откликнуться.
Дженнистон со значением прокашлялся.
-- Это большая честь для меня -- послужить стране, -- чопорно ответил
он. -- Морская пехота США сможет захватить любой плацдарм и удерживать его
любой срок -- дайте только патроны.
Фраза произвела на цэрэушника неизгладимое впечатление. Обри был бы
впечатлен куда больше, если б слышал ее в первый раз. Адмирал имел привычку
отвечать подобным образом на всякое предложение, с которым был согласен.
-- Значит, решено, -- проговорил цэрэушник. -- Теперь... -- Он пошарил
в чемоданчике. -- Прошу подписать.
-- Что это? -- с привычным подозрением осведомился адмирал.
-- Клятва о неразглашении, -- спокойно объяснил тип в штатском. -- Вы
должны понять, адмирал, речь идет о проекте, способном перевернуть наши
представления о государственной безопасности. И мы не можем делать
исключений ни для кого. Невзирая на боевые заслуги.
Дженнистон тяжело подышал, наливаясь дурной кровью, но, увидав, что его
пантомима не производит на хладнокровного цэрэушника никакого впечатления,
все же поставил выверенную до микрона роспись.
-- И вы, майор... Норденскольд. Прошу. -- Перед фамилией Обри цэрэушник
помедлил миг, как бы вспоминая что-то.
Обри вывел в указанном месте свою аристократическую закорючку, даже не
потрудившись прочитать, что же именно подписывает.
-- Очень хорошо, -- промолвил агент, убирая листы обратно в чемодан.
Дженнистон расписался на столе.
Обри подсунул ему под руку лист желтоватой дешевой бумаги. Адмирал
расписался еще раз. Потом еще. Лицо его оставалось трагически
сосредоточенным и могло бы послужить моделью для барельефа "Генерал Ли на
третий день битвы при Геттисберге".
Цэрэушник взирал на этот процесс, приоткрыв рот.
-- Простите, адмирал, -- прошептал он, -- что это за балаган?
-- Можете не шептать, -- ответил Обри. -- Все равно он ничего не
слышит. У него припадок.
Майору было очень обидно. Ему казалось, что он только что совершенно
зря дал подписку о неразглашении, ибо разглашать ему будет нечего.
-- Какой... припадок? -- выдавил агент.
-- Эпилептоидный, -- пояснил Обри. -- Пти маль. После контузии с
адмиралом такое бывает. В этом состоянии он ничего не слышит и ничего не
запоминает.
-- И... часто с ним такое? -- поинтересовался цэрэушник.
-- Не очень, -- честно признался Обри. -- Только когда он сильно не в
духе. Или волнуется.
-- Вы хотите сказать, -- медленно, словно не в силах поверить своим
словам, произнес агент, -- что мы только что доверили важнейший проект со
времен Манхэттенского человеку, который впадает в ступор от малейшего
стресса?
Обри очень хотелось промолчать, но честность не позволила.
-- В общем... да.
Агент сосредоточенно сломал авторучку.
-- А переиграть уже нич-чего нельзя, -- прошептал он.
-- Почему? -- машинально переспросил Норденскольд, не очень надеясь на
ответ.
-- Потому что русские ведут раскопки в районе двух точек перехода, --
резко ответил цэрэушник. -- Потому что стоит нам промедлить хоть на пару
месяцев, и мы рискуем оказаться вторыми. Как нам подгадили наши афганские
друзья!
Обри поднял брови.
-- Советы ведут в Афганистане полномасштабную войну, -- объяснил агент.
Майор Норденскольд решил, что после выполнения задания его непременно
расстреляют, и он уже заверил свое согласие подписью. Иначе такую
откровенность объяснить было невозможно. -- Мы потеряли всякую возможность
следить за переброской их войск -- слишком их много, в то время как нам
придется перекидывать морпехов в Англию кружным путем и по одному. А
остановить эту войну мы не можем по... политическим соображениям.
Обри не стал спрашивать, по каким.
-- Судьба мира решится в ближайшие месяцы, -- тихо и внушительно
проговорил цэрэушник. -- И если адмирал Дженнистон окажется не способен
нести эту ношу... она ляжет на ваши плечи, майор.
-- Сэр! -- Норденскольд невольно вытянулся во фрунт.
-- Кто подсунул мне чистый лист? -- капризно осведомился Дженнистон. --
А... Проклятая контузия! Так о чем мы говорили?
-- Ас вами, майор Норденскольд, -- продолжил цэрэушник, игнорируя
адмирала, -- мы побеседуем позднее. Вы получите... особые инструкции.
* * *
Пучеглазая рыбина лениво шевельнула плавниками и приблизилась к самой
поверхности воды.
Там, наверху, был ослепительный свет, справа -- огромное, зеленое и
еще... что-то еще, и рыбу тянуло к нему... чуть-чуть вперед...
-- Иллиен-на!
Девушка упрямо мотнула головой, но было уже поздно -- крик, резанув по
ушам, скомкал, сбил отрешенную сосредоточенность, -- сорвавшаяся с незримого
поводка рыбина мгновение висела на прежнем месте, а потом, опомнившись,
стремглав ринулась назад, в привычную темную глубину омута.
-- Ну вот!
С досады девушка собралась было запустить вслед рыбине гладким
камешком, но в последний момент сдержалась. Не пристало истинному эльфу
проявлять эмоции столь бурно. И уж тем более ученице самого...
-- Иллиена! Илли, ты где?
-- Здесь я, здесь! Да, да, иду! -- крикнула девушка, ловко соскакивая с
нависшего над водой ствола на песчаный берег. -- Обязательно было кричать на
весь лес?
-- Илли! -- Мать попыталась было возмущенно нахмуриться, но получилось
это у нее плохо -- случись рядом человек, он бы, вероятно, нашел это зрелище
даже комичным.
-- Ну что "Илли", мама? Мне уже и от дома отойти нельзя?
-- А ты еще помнишь, как он выглядит, дом-то? Чуть солнце из-за
верхушек глянет -- она сразу шасть, и нет ее до вечера. А дома...
-- ...А дома скотина не кормлена, брухимы не доены, -- закончила
Иллиена. -- Мам, ну мы что -- люди?
Несколько секунд две эльфийки молча мерили друг друга хмурыми
взглядами. Иллиена первой не выдержала и заливисто, на весь лес,
рассмеялась.
-- Ей еще и смешно! -- всплеснула руками мать. -- Ах ты, наглая
девчонка...
-- Сама смеешься, сама смеешься...
-- Вот тебе...
-- Не поймаешь, не поймаешь! -- Иллиена ухватилась за ствол молоденькой
березки, закрутилась и бросилась бежать. -- Не поймаешь!. А еще Шиллиела --
легконогая!
-- Не поймаю! Да я...
Но Илли уже неслась по лесу, перепрыгивая корни кедров, проскальзывая
сквозь ветки кустов, которые словно отклонялись в сторону, давая ей дорогу,
мчалась навстречу солнцу -- и его луч, прорвавшись сквозь зеленый полог,
брызнул ей в глаза ослепительным огнем.
_...А земля вдруг вздыбилась рыжей вспышкой и плеснула вокруг острым,
пахучим металлом, и жалобно вскрикнула березка, чей подрубленный ствол осел
на землю, и могучий кедр отозвался протяжным стоном, а в воздухе повис сизый
дым, и..._
Илли замерла, словно налетев с разбегу на невидимую преграду.
Набежавшая сзади мать, смеясь, схватила ее за плечо, развернула к себе и
тоже застыла, глядя на разлившийся в дочкиных глазах ужас.
-- Ох, мама, -- выдохнула девушка, зарываясь лицом в расшитый ворот
Шиллиелиной курточки. -- Я... я видела... Везде и по всем ветвям будущего...
Лицо старшей эльфийки враз отяжелело, став совершенно человеческим.
-- Будь проклят! -- прошептала она. -- Будь проклят твой дар!
Человеческое наследство, порченая кровь -- потому что эльфы не бывают
провидцами.
-- Успокойся, дочка, -- выговорила Шиллиела, переведя дыхание. -- Что
бы это ни было, это, верно, касается лишь людей.
-- Нет. -- Ее дочь медленно, обреченно покачала головой. -- Это горела
пуща.
Глава 1
Тяжелые солнечные лучи пылающим потоком заливали пыльный дворик.
-- Так вы говорите, полковник, это ваша лучшая пара? -- спросил
штатский, отвернувшись от окна.
Этот визитер сразу не понравился полковнику. Если сопровождавший его
майор представился, как и полагается, полностью, назвав имя и звание, то тип
в сером пятисотдолларовом костюме и дешевых солнечных очках небрежно выцедил
сквозь сжатые губы "АНБ" -- и этим ограничился.
"Если бы ты только знал, -- устало подумал полковник, -- сколько тебе
подобных уже прошло через этот кабинет. И из какой только чертовой задницы
вы все появляетесь, такие одинаковые? АНБ, ЦРУ, АСА -- Служба армейской
безопасности, -- даже ФБР. Одинаково выбритые, одинаково подстриженные,
одинаково наглые и уверенные, что все, что вы сделаете, будет всегда
оправдано "высшими интересами США". Если бы ты только знал, как вы все мне
надоели! Сидите у меня... по самое тут".
-- По-моему, -- сказал он вслух, -- в досье все изложено достаточно
ясно. Тридцать девять подтвержденных ликвидации. Медали. Конечно, если вы
рассчитывали найти второго Карлоса Хэчкока...
-- Нет, нет, -- вмешался майор. -- Кандидатура старшего сержанта
Седжвика нас вполне устраивает. Не так ли, Алекс?
-- Во Вьетнаме он был? -- скучно осведомился аэнбэшник.
-- Нет, -- сказал полковник. -- Седжвик с самого начала служил у нас.
-- Нам желательны люди с боевым опытом, -- сообщил аэнбэшник, глядя в
стену справа от полковника.
-- Старший сержант Седжвик провел в джунглях уже без малого семь лет,
-- заметил полковник. -- А я на основании собственного опыта не могу
сказать, что кампучийские джунгли намного превосходят колумбийские --
например, по количеству паразитов на квадратный метр.
При этих словах на лице майора заиграла чуть заметная усмешка.
-- Впрочем... -- Полковник потянулся, точнее, сделал вид, что тянется к
стопке папок. -- Если вам нужны непременно люди с вьетнамским опытом... то
вот, например, сержант Коул. Тринадцать подтвержденных ликвидации...
-- К сожалению, -- заявил майор, прежде чем аэнбэшник закончил
открывать рот, -- у сержанта Коула есть семья. Жена и двое, если не
ошибаюсь, -- полковник кивнул, -- двое детей. Старший сержант выглядит в
этом свете гораздо более предпочтительной кандидатурой. У него, как я
понимаю, вообще отсутствуют близкие родственники.
-- Да, -- подтвердил полковник. -- По крайней мере, никаких данных про
таковых у нас нет.
-- А этот, второй... -- Определенно процесс выговаривания стоил типу из
АНБ каких-то совершенно неимоверных усилий, подумал полковник. Ему бы стоило
продавать свои слова поштучно, по пять баксов за слово. Впрочем, возможно,
именно этим он и занимается.
-- ...Крис.
-- Капрал Кристофер Рид, -- расшифровал майор.
* * *
Когда рев моторов "геркулеса" плавно перешел в убаюкивающий монотонный
гул, капрал Корпуса морской пехоты США Кристофер Рид откинулся на жесткую
спинку сиденья и закрыл глаза.
Спать ему не хотелось. Просто он вдруг отчетливо увидел далекую
аризонскую степь, долговязого мальчишку с "марлином" 22-го калибра, пляшущее
в прицеле крохотное пятнышко суслика...
...И то неповторимое, пьянящее чувство, когда он плавно надавил на
спуск, уже зная, что не промахнется.
Он вспомнил, как бежал -- нет, летел, ноги словно не касались земли --
все двести семьдесят ярдов, как недоуменно смотрел на крохотное, жалкое
тельце зверька, а потом -- жар, духота и подошедший следом отец недоуменно
смотрел на него, ползавшего среди остатков собственного завтрака.
-- Понимаешь, пап... суслик... ну, ведь это нечестно. Он ничего мне не
сделал, он просто стоял себе на солнышке, такой маленький, а я... ведь у
него не было ни одного шанса!
-- Ну да, -- улыбнулся отец. -- Вот если бы у него был револьвер, и у
тебя был револьвер, и вы стояли бы на пыльной, залитой солнцем улице...
-- Нет, пап. Но суслик... он же был ни в чем не виноват. Вот если бы
это был койот, который напал на кур дяди Слима....
-- Или рыжий Билл, который трепал тебя в школе на прошлой неделе.
-- Да! -- запальчиво отозвался Крис, а потом представил себе рыжего
Билла, лежащего так же, как суслик, -- в нелепой, вывороченной позе, с
остекленевшими, сохнущими глазами.
-- Нет!
Но что-то в нем дрогнуло от этой сцены, мелькнула какая-то потаенная
мысль, которую он тут же прогнал. Мысль о том, что теперь он знает -- стоит
ему захотеть, всего лишь очень захотеть, и здоровяк Билл, так лихо таскавший
его за воротник... Стоит всего лишь плавно потянуть за спуск.
Конечно, Билл не заслужил такого наказания. Но, с другой стороны,
суслик заслужил его еще меньше.
-- Пап! -- Голос Криса предательски дрогнул. -- А, пап. Давай похороним
суслика.
-- Давай, -- серьезно кивнул отец.
Вторую пулю из своей новенькой винтовки Крис выпустил в темнеющее
аризонское небо, салютуя первому убитому им врагу.
-- Ну вот... -- Отцовская ладонь мягко опустилась ему на плечо. -- А
завтра мы насобираем пивных банок за домом дяди Слима.
-- Пап, -- обернулся Крис. -- Сейчас ведь лунные ночи, да? А как ты
думаешь, койот, который загрыз дядиных кур, он как подбирается к курятнику?
* * *
Негритенок сверкнул белозубой улыбкой и, повернувшись, бросился бежать.
-- Стой!!!
Быстро-быстро ходят вверх-вниз худые лопатки.
-- Сто-о-ой!
Черт, как он уже далеко, метров тридцать, только пятки сверкают, кто-то
из кубинцев хватает за руку и тут же летит кубарем, но на это уходят
драгоценные секунды...
Вспышки почти не видно, только столб серой пыли ударяет вверх, а когда
он опадает, становится видно крохотное скорчившееся тельце. И звон в ушах.
Мерзкий, надоедливый звон.
-- Вяземский слушает.
-- Товарищ полковник. -- Голос дежурного был какой-то странный.
Мнущийся, что ли. -- Вам приказано срочно явиться в штаб.
Полковник покосился на лежащие на тумбочке часы.
-- Что, прямо сейчас?
Два часа пополуночи. Тиха украинская ночь, чтоб ее...
-- Так точно, товарищ полковник. Машина уже вышла. Полковник вздохнул.
-- Через семь минут выйду, -- сказал он и, не глядя бросив трубку,
откинулся на подушку.
Потолок был с трещиной, рисунком напоминавшей пальму.
* * *
-- Добрый день, товарищ полковник.
-- Здравия же... то есть здравствуйте. -- После четырехчасового
перелета Вяземский даже не сразу сообразил, что на сидящем за столом
человеке нет не только погон, но и каких-либо других атрибутов военной
формы.
-- Присаживайтесь, пожалуйста. Чай, кофе?
-- Кофе, если можно, -- выдавил полковник. Сидящий за столом прижал
кнопку селектора, немедленно отреагировавшего противным хрипом.
-- Нин, сделай нам, пожалуйста, два кофе... Вам сахар, сливки?
Вяземский мотнул головой.
-- Просто два кофе, -- закончил штатский, посмотрел на полковника,
покачал головой и добавил: -- И пару пирожных.
-- Извините, а не подскажете заодно, где у вас тут... уборная? --
спросил полковник. -- Я прямо с аэродрома, на транспортниках, знаете ли, с
удобствами туго, а встречающим было, похоже, приказано передать меня с рук
на руки.
-- Вечно у нас так -- все, что не нужно, исполняют от и до, -- вздохнул
штатский. -- А что нужно... Направо в конце коридора.
Через несколько минут Вяземский, запив горячим кофе последний кусочек
пирожного, пришел к выводу, что счастье в жизни все-таки есть. И полному его
наступлению мешало лишь существование сидящего напротив субъекта. Мешало,
впрочем, не сильно.
-- Ну вот, -- округленько вымолвил штатский, проследив, как Вяземский
аккуратно ставит беленькую чашку на столь же белоснежную скатерть. --
Теперь, думаю, вы в состоянии воспринимать окружающую реальность более
адекватно.
Господи, где он слов-то таких нахватался, подумал полковник. У него же
на лбу четыре класса образования и школа партактива... или КГБ? Диссидентов,
что ли, курировал?
-- Я -- майор Комитета госбезопасности Кобзев. Степан Киреевич.
"Имя-то какое редкое", -- отметил про себя полковник.
-- Должен вам сообщить, что вы, в числе прочих, были отобраны для
выполнения правительственного задания особой важности, -- заявил гэбист и
выжидательно уставился на полковника.
"И что мне теперь -- вытянуться по стойке "смирно" и заорать гимн?" --
устало подумал Вяземский.
-- Товарищ майор, простите, а кем отобран?
-- Вышестоящим командованием, -- отрубил Кобзев.
-- Дело в том, -- пояснил полковник, -- что я совсем недавно вернулся
после выполнения другого важного правительственного задания.
-- Нам это известно, -- сообщил майор. Вяземский с трудом подавил
сильнейшее желание зевнуть.
-- Разумеется, вы можете отказаться, -- сказал майор тоном, яснее
всяких слов говорившим: "лучше, сволочь, не пробуй". -- Тогда вам надо будет
просто дать мне подписку о неразглашении, и на этом наш разговор завершится.
-- О неразглашении, простите, чего? -- осведомился полковник.
-- Самого факта разговора, -- пояснил Кобзев. -- Равно как и его
содержания.
Ну да, местонахождение здешнего толчка является самой охраняемой
гостайной, подумал полковник.
-- Я согласен. То есть, -- поправился Вяземский (боже, как спать
хочется!), -- готов оправдать высокое доверие, оказанное мне партией и
правительством.
Майор кивнул и, вытащив из верхнего ящика стола тоненькую стопку
листов, протянул ее полковнику.
-- Вот. Внимательно ознакомьтесь и распишитесь под каждым листом. Это,
-- он слегка улыбнулся, но до глаз улыбка не доходила. Такого вежливого
кривлянья губ полковник насмотрелся вдосталь, и пакостное выражение лица
собеседника его уже не коробило, -- тоже подписка о неразглашении, но
немного другая. Она необходима для получения допуска к проекту.
-- Извините, а ручка у вас есть? -- спросил Вяземский.
-- Да, вот. Возьмите.
Полковник быстро пробежал глазами листы, каждый абзац на которых
начинался либо с "запрещается", либо с еще более грозного "карается", и,
размашисто подмахнув под каждым, вернул их гэбисту.
-- Кстати, а откуда у вас фамилия такая -- Вяземский? -- спросил
Кобзев, пряча листы обратно в стол.
Поздно же вы, батенька, спохватились, подумал полковник. Ну да ладно,
ловите... бризантным.
-- Это фамилия моей прабабки. Она действительно была Вяземская, из тех
самых, князей. Мужа, правда, нашла себе классово чуждого -- красного
командира. Так что быть мне выходило Потаповым, да вот только когда
прадеда-комкора в сороковом, -- полковник криво усмехнулся, -- взяли, он
успел кинуть записку, "так, мол, и так, будь лучше, сынок, потомком князьев,
чем сыном врага народа".
Вяземский вздохнул.
-- Выпустили его через год, -- продолжил он. -- В мае, как раз за
месяц. Ну а потом было уже не до фамилии. Так вот и остались мы Вяземскими,
-- закончил полковник и откинулся на спинку стула.
Наблюдать сейчас за гэбистом, подумал он, было сплошным удовольствием.
Тот нервно побарабанил пальцами по столу, потянулся было за листами, но
моментально отдернул руку, словно на их месте внезапно объявился скорпион,
суетливо покрутил в пальцах ручку, бросил ее, полез во внутренний карман,
долго там чего-то искал. Не обнаружив искомого, Кобзев наклонился и начал
яростно грохотать выдвигаемыми ящиками стола. На четвертом ящике он издал
приглушенно-радостное "угум", и на свет божий появилась мятая пачка "Примы".
Гэбист лихорадочно вытряхнул из нее сигарету, прикурил от протянутой
Вяземским "зиппы", от волнения даже не обратив внимания на идеологически
враждебный предмет, и глубоко, с наслаждением, затянулся.
-- Ах, да! -- спохватился он. -- Берите, товарищ полковник.
-- Спасибо, я пока воздержусь.
Вяземский с тоской подумал о блоке "Житана", покоившемся на дне его
чемодана. Вот его бы сюда или, еще лучше, пару этих французских сигар,
которыми его угощали летчики "тушек" морской разведки. Сигары, откровенно
говоря, были хуже кубинских, но зат