я предосторожность на тот случай, если пленники попытаются бежать. Кроме того, учитывая такую возможность, мы подняли ограду довольно высоко над водой. Косатки находились на разных глубинах, покачиваясь и поводя плавниками. Вот одна из них всплыла со свистом, набрала в легкие воздуха и опять погрузилась в воду. - Слушают диктора из кинолектория, - сказал Павел Мефодьевич, - хотя вряд ли что понимают из его слов: у них с людьми моря разные языки, правда близкие по фонетическому строю. Возможно, косаток также тревожит присутствие дельфинов, которых они считают своей законной пищей. Каннибализм! Нечего удивляться: не так давно он существовал и у людей, живущих на отмелях. Костя спросил: - Интересно, как они станут реагировать, когда услышат первые слова, сказанные человеком на их языке? - Приблизительно так же, как и мы, если бы с нами заговорили кальмар или спрут. Интеллект консервативен на низких ступенях развития. Можно привести много примеров косности и консерватизма из истории человечества, задержавших на столетия прогресс. Мне недавно прислали несколько расшифрованных слов косаток. В Мурманске уже два года работают над составлением их словаря. - Вы ничего не запомнили? - спросил Костя, подталкивая меня локтем. - Кое-что... Их язык воспринимается для наших ушей как шипение или свист. Скорость обмена информацией у них поразительна. Пожалуй, даже превосходит речь людей моря. Хотя и косатки, как это ни странно на первый взгляд, тоже люди моря, только ограниченные в своих воззрениях на мир и мораль. Ну, это мы все узнаем, когда прибудет кибер-переводчик. Скоро обещали прислать. А пока... - Он подошел к гидрофону, издал тонкий, дребезжащий свист и щелкнул пальцами. Косатки в мгновение ока метнулись от сетки в темноту. Павел Мефодьевич, довольный своими успехами, сказал с ноткой хвастовства в голосе: - Никогда не предполагал у себя таких талантов. Ведь я только минут пять потренировался. Вот что значит влияние среды - не поднимайте меня, пожалуйста, на смех. В самом деле, несколько тысяч лет назад люди отмелей и моря тесно контактировали друг с другом. Существовал особый язык, на нем они изъяснялись с помощью свиста. Сейчас этот язык исчез, а совсем еще недавно многие народы, жившие на берегах морей, на островах, или говорили на языке свиста, или он как рудимент существовал у них наравне с нормальной речью. У меня есть записи этого языка, на котором когда-то объяснялись в одной турецкой деревне на Черноморском побережье. Я демонстрировал запись Харите. Она с интересом прослушала ее и сказала, что многих слов не понимает, но это язык людей моря, очень древний язык. Каково! Косатки вернулись к ограде. Павел Мефодьевич повторил сигнал тревоги, но на этот раз они даже не пошевельнулись. - Что вы на это скажете? Как быстро сориентировались! Прощупали своими локаторами все вокруг, не нашли ничего опасного и сделали вывод, что над ними подшутил какой-то озорник. Смотрите! Они косятся на меня. Как интересно было бы сейчас их послушать! Наверное, костят меня на все корки, потому что в море не принято так плоско шутить. Ложная тревога может стоить жизни. Мне думается, что и ваш Джек вылетел на рифы при схожей ситуации. За ним неделю охотилась команда "Кальмара". Все племя устало, измучилось, изнервничалось. Джек привел их во вполне безопасное место между рифами: большая глубина, единственный узкий проход гарантировали от преследователей. И вдруг сигнал тревоги. Единственное спасение - бежать через риф. Более молодым и легким это удалось. А его и еще нескольких стариков волна положила на коралловую борону. Плохо быть старым. Поверьте мне. Хотя у любого возраста есть свои преимущества. И если умело ими пользоваться, то жизнь никогда не потеряет своего аромата. Главное - цель. И чем она непостижимей, эта цель, тем полнее жизнь. И еще следует иметь эталон, выбрать пример непоколебимой устремленности. Для меня таким эталоном был Циолковский. Вы встречали его в школьных портретных галереях и, может быть, не обратили на него внимания. - Как же, мы его знаем, - сказал Костя. - Жил в Калуге, ему страшно не везло вначале. - "Не везло"! Мой мальчик! Он был школьным учителем. Преподавал физику. Глухой, как Бетховен. Так же нуждался. Вам непонятно, что значит - нуждаться. Зависел от ограниченных, неумных, тупых людей. Они считали его юродивым. Прибавьте еще непонимание близких. Совсем один, как в пустыне... нет, вернее - в космосе. И с бешеной одержимостью работал для потомков, в том числе и для потомков своих гонителей, равнодушных. Пролагал им путь к звездам. Удивительный человечище!.. - Он потер лоб. - Ну что мы стоим и морочим голову и косаткам и дельфинам! Ведь гидрофон включен! Представляете, какое впечатление произвела на них мешанина из пояснений диктора и моей болтовни в переложении кибера! Ха-ха! Ну что мы стоим?! - повторил он и увлек нас за собой. "ДЕНЬ ВЕЛИКОГО РЕМОНТА" Сегодня "День великого ремонта". Проводится великий ремонт раз в месяц, шестнадцатого числа. Все население острова, кроме вахтенных, оставляет повседневные дела, осматривает и приводит в порядок "свой" участок. Литой базальт неимоверно прочен. Наверное, нужно не менее столетия, чтобы остров претерпел какие-то существенные изменения. Пока же солнце, вода и ветер наносят ему самые пустяковые повреждения. Иногда после шторма волны сорвут изоляционную обшивку с набережной, ливни смоют часть почвы и в наших садах и на плантациях. Ветер, атмосферная влага и морская соль постоянно не в ладах с антикоррозийными покрытиями ажурных башен. За сохранностью острова следит каждый из нас, и мелкий восстановительный ремонт ведется почти Хежедневно. И все же за месяц накапливается масса недоделок, остаются участки, скрытые от глаз. Нам и достался один из таких симпатичных уголков нашего острова. В одной из глав я упоминал о канатах чудовищной толщины, которые удерживают плавающий остров на мертвых якорях. Вот нам и поручил Совет острова всячески опекать эти канаты, держать их в чистоте и сохранности. Я не могу себе представить, чтобы с ними могло что-нибудь случиться. Каждый из этих гибких столбов толщиной в полтора метра, кажется, один сможет удержать на месте остров, а таких канатов десять! Костя согласен со мной (редкий пример единодушия), он даже пожаловался Павлу Мефодьевичу на такое нерациональное использование творческих сил. На это наш наставник заметил: - Раз в год и кочерга стреляет. Костя наморщил лоб: - Кочерга? Как будто знакомый прибор? - Прибор довольно старый, служил для помешивания дров и углей в печах. - Ах, так. Что-то припоминаю. Где-то встречался с этим инструментом, - нашелся Костя. - И если он стреляет, то тогда... - Вот именно, не тратьте напрасно время и силы, а опускайтесь-ка, братцы, на дно. - Тоже афоризм? - спросил Костя. - Кульминационная часть одного забавного анекдота. После погружения в лагуну зайдите ко мне, и Прелесть расскажет его. Кстати, она знает их тысячи. Недавно она спрашивала, где эти два молодых человека с повышенным стремлением нарушать порядок и причинять неприятности окружающим существам. Какова плутовка? А?.. Под каменным днищем острова всегда царит вечный сумрак и постоянная температура 15 градусов. После двадцати пяти в верхних слоях здесь довольно холодно, пришлось надеть теплые комбинезоны с электроподогревом, а руки мерзнут: в перчатках трудно работать. Действуем по инструкции: вначале осматриваем крепления каната, соединяющие его с мертвым якорем. Сам якорь представлял из себя гигантскую полусферу из того же литого базальта. Ни полусферы, ни креплений не видно под зарослями водорослей и колониями разнообразнейших животных. Несмотря на значительную глубину, на дне кишит жизнь - небольшие полянки покрыли ярко окрашенные моллюски, морские черви, причудливые рачки ползают по стеблям водорослей, живые цветы - красавицы анемоны рдеют, шевеля своими предательскими тычинками-щупальцами. - И всю эту красоту мы должны превратить в ничто? - печально спросил Костя. - Потери будут небольшие: как только мы уйдем, они снова поселятся на старом месте, - ответил я. - Тебе легко говорить, а попробовал бы ты сам вернуться на прежнее место после того, как тебя подденут вот такой штукой! - Он медленно приподнял до уровня глаз вибратор, похожий на лопату, только шире и массивней. Такой же инструмент был и у меня. - Варвары мы с тобой, Ив, - продолжал он печально. - Ты посмотри на того рака-отшельника. Вон, рядом с актинией. Сколько усилий он затратил, чтобы подняться на такую высоту. Какие-то у него были намерения. - Погоня за пищей. Инстинкт... - Какое противное слово - инстинкт! Ничего не объясняющее. Мефодьич говорит, что данный термин применяется тогда, когда нет знаний, чтобы объяснить явление. Возможно, у этого рака были какие-то непознаваемые для нас причины, а ты - инстинкт. Иногда даже мне трудно бывает определить, шутит Костя или говорит серьезно. Сейчас я не видел его лица, скрытого маской. Костин голос звучал из репродуктора печально, с той сентиментальной ноткой, которая слышалась у него сегодня с самого утра. Какой-то он был сегодня "кисло-сладкий". Я не стал допытываться. Костя не из тех, кто долго носит в себе тайны. И чем я буду терпеливее и бесчувственней к его "страданиям", тем скорее он все мне выложит. Раздумывая над тем, что происходит с моим другом, я расчищал вибратором подводные джунгли. Минут за двадцать нам удалось варварски расправиться с миллионами существ, пристроившихся вокруг кольца мертвого якоря. - Не вертись все время под ногами, - приказал мне Костя. Я поскорее отплыл от якоря к косилке. Очень остроумно сконструированная машина-косилка специально предназначалась для очистки и ремонта канатов. Мы с ней познакомились заранее по миниатюрной модели в зале техники. Усевшись в седло, я ждал, когда Костя ультразвуковым дефектоскопом прослушает канат и якорь. Над моей головой вилась стайка любопытных рыбешек, привлеченных пузырьками выдыхаемого нами воздуха. В стороне от них стоял большой окунь и, как умудренный опытом педагог, наблюдал за шалостями детворы. Казалось, в добродушной усмешке он морщит губы. Не двинув ни одним плавником, окунь медленно приближался к стайке и вдруг с молниеносной быстротой ринулся на мелюзгу. Рыбешки метнулись в сторону. Каким-то непостижимым образом окунь разгадал их маневр и врезался в самую средину стаи, пронизал ее и, не сбавляя скорости, умчался в зеленый сумрак. Рыбки как ни в чем не бывало вернулись к прерванной игре. Оставшихся в живых, видно, совсем не тревожила трагическая участь погибших в пасти коварного окуня. В океане смерть так естественно проста, что ее не замечают оставшиеся в живых или радуются ей, когда ее жертва становится пищей. - Все в порядке... Напрасный труд, - прозвучал в наушниках недовольный голос Кости. - Давай сюда свою машину. Ни одной трещины в якоре, а канат прослужит еще двести лет, хотя местами изоляцию просверливают моллюски. Тут управилась бы даже Пенелопа, не говоря уж о Прелести. Разреши, я сяду. Костя занял почти все седло, а мне милостиво разрешил примоститься на самом краешке. - Я ведь буду управлять, - сказал он в свое оправдание, - а ты просто ассистент. Косилка медленно поползла вверх по канату, ножи и щетки издавали глухой шум. - Мы - как всадники на мустанге, - продолжал Костя. - Помнишь? Конечно, я помнил. Мустанг был как настоящий, он ходил и скакал по кругу, ржал, когда нажимали на кнопку с левой стороны шеи, только внезапно останавливался, если истощались батареи, и тогда всадник летел с него на землю. Случалось это довольно часто. Мустанг находился под седлом с самого раннего утра и до позднего вечера, а батареи у него не отличались большой емкостью... Подплыли Тави, Протей и Хох. Тави спросил: - Зачем? Я попытался объяснить, для чего мы очищаем канат, но сбился, поняв, что повреждения можно прекрасно определить с помощью дефектоскопа. "Красивее, когда канаты без водорослей и ракушек", - выстукал я на его спине. - Нет, - вмешался Протей. - Круглые "водоросли" становятся похожи на морского змея. - Дохлого змея, - добавил Хох. Они несколько минут покружились вокруг нас. Все это время индикатор ультразвуковых частот в моем шлеме тихо мурлыкал под ухом: дельфины переговаривались между собой. Когда они уплыли, Костя спросил: - Интересно, о чем они разговаривали? Наверное, продолжали удивляться нашей неуемной жажде деятельности, порой совершенно бессмысленной, с их точки зрения. В данном случае я не могу с ними не... - Костя не договорил, потому что чистильщик остановился, наткнувшись на какое-то непосильное для него препятствие, мы вылетели из "седла" и стали плавно опускаться на дно. Вернувшись, обнаружили довольно значительное повреждение изоляции и разрыв нескольких прядей каната. Около часа ушло у нас на сварку прядей и восстановление облицовки. В шлеме запел индикатор ультразвуков, запел как-то особенно, на одной тревожной ноте, с короткими перерывами. - Вот музыкант! - сказал Костя. - Голос как у кита средних размеров. Наверное, кашалот. Несколько этих типов бродят вокруг острова, охотятся на кальмаров. - Дельфин! - возразил я. - Не подходит, не та тональность. Я не стал спорить: у Кости замечательный слух. Действительно, недалеко от нас, метрах в пятнадцати, промчалась косатка средних размеров. За ней развернутым строем гнался отряд дельфинов, вооруженный электрическими стрелами. Подплыл Тави, всем своим видом выражая тревогу. Он задержался всего на десяток секунд, чтобы информировать нас о случившемся. Наверное, он изложил все подробно и обстоятельно, выпаливая телеграфным кодом по двадцать знаков в секунду, и помчался догонять своих собратьев. - Почти все понятно, - сказал Костя. - Можно было бы еще побыстрей. Ну и дела! Пока мы здесь косим водоросли и причиняем неисчислимые беды всякой живности, там, - он поднял руку, - остатки отряда Джека делают попытку спасти из неволи своего вождя. Какие молодцы! Неожиданно по акустическому телефону прозвучал сигнал: "Тревога! Всем наверх!" Пока мы поднимались на поверхность, а затем снимали подводное снаряжение, у океанариума собралось почти все население острова. Вначале мы не поняли причины тревоги. Косатки вели себя вполне нормально: резвились в голубой воде. Присмотревшись более внимательно, я заметил, что движения косаток гармонично согласованны и походили на тренировку. Они очень быстро плавали по кругу, держась возле самой стенки бассейна. Впереди - Черный Джек в отличной спортивной форме; от страшных ран не осталось ни следа, за ним в кильватер следовала его свита. Джек круто свернул и остановился посреди бассейна. Остальные косатки продолжали стремительный бег, наращивая скорость. Наверное, по сигналу вожака одна из косаток, достигнув дальнего конца бассейна, помчалась к сетке. Проплыв сто метров, косатка нырнула. Видно было, как она, покрытая серебряными пузырьками воздуха, идет по крутой параболе вверх. Косатка вылетела с плеском и свистом, пролетела над водой метров пятнадцать и ушла под воду. Косатки ходили по кругу. Черный Джек замер на месте. - Великолепно! - воскликнул Коррингтон. - Браво! Ну, что же ты не последуешь примеру своего собрата! - Коррингтон заметил нас с Костей и спросил: - Вам не встречался один из адъютантов Джека там, на дне? - Да! Вот только что. Мы думали, разведчик, - ответил Костя. - Да нет же, один из его гвардии. Эти тоже сейчас начнут прыгать. Какое будет зрелище! Грек Николос, стоявший рядом с Коррингтоном, с унылым видом заметил: - Я бы не выражал таких восторгов. Ты не представляешь, что произойдет, если они вырвутся отсюда. Мало мы имели от них неприятностей. Теперь же под угрозой жизнь всей колонии дельфинов. - О-о! Если бы такое произошло! Я многое бы отдал, чтобы посмотреть на битву дельфинов с косатками. Дельфины уже ждут. Я видел их гвардию, вооруженную до зубов. Все готово к сражению. - Коррингтон умолк, растерянно оглядел себя, ощупал и опрометью бросился от бассейна. Николос сказал, неодобрительно качая головой: - Серьезный человек, солидный, ученый, а... - Николос пожал плечами, - побежал за кинокамерой. Его поведение и поступки подчас заслуживают серьезного порицания. Еще одна косатка прыгнула в длину. - Для чего они прыгают? - спросил Костя. - Неужели для тренировки? Но тогда почему Джек разрешил бежать первой косатке? Ему ответил Павел Мефодьевич: - Я думаю, что он послал ее за подмогой, определив, что с внешней стороны нет охраны. Разведчица ушла. Только сейчас мне сообщил старший отряда, что ее не догнали. Он жаловался, что электрические стрелы мешают движению в глубинах. А косатки и так быстроходней. Костя спросил: - Почему они не убежали все сразу? - Ты посмотри внимательней на сетку. Прыгать можно только по одному. Вся операция займет около двух минут. За это время дельфины блокируют все выходы из лагуны, и косаткам придется плохо. Сейчас их военачальник проводит маневры. Видимо, ищет наиболее оптимальный вариант преодоления препятствия с наименьшей затратой времени. Тот, значит, первый, ушел? Он может собрать значительные силы и бросить их на лагуну. Героическая попытка может стоить больших жертв. По правде говоря, я все больше сомневаюсь в правильности нашего отношения к этим разумным существам. По сути дела - мы агрессоры. Захватили их территорию и сейчас силой навязываем им контакты. - А дельфины? - спросил Костя. - Если бы мы не искали с ними контактов, то до сих пор они в нашем представлении оставались бы животными. - Ты ошибаешься. Тысячелетиями приматы моря искали с нами контактов. Временами им это удавалось, когда и люди шли им навстречу. Затем в силу многих причин содружество рушилось. В короткой памяти наших предков оставались только легенды, предания, сказки о дружбе человека и дельфина. Между тем робот-грузчик притащил рулон тяжелой стальной сетки и поставил его возле выхода из океанариума. Подошли легкие монтажные краны. Одним управлял Петя Самойлов, другим - Ки. Краны разместили на противоположных сторонах входа в бассейн. Робот развернул рулон сетки по настилу над каналом. Крановщики подняли ее и навесили над загородкой. Оставалось скрепить ее с металлическими штангами. - Пошли! - сказал Костя. - Мы с тобой старые монтажники, хотя я многое бы дал, чтобы не делать этого... Смотри! В бассейне неистовствовали косатки. Они носились по самой поверхности, воинственно подняв свои гигантские плавники, похожие на косые паруса. Коррингтон трещал аппаратом, стоя на барьере океанариума. - Какое легкомыслие! - ворчал Николос. - Ты же можешь упасть к ним, и тогда... Мы не слышали, что сказал на это Коррингтон, так как стали подниматься по сетке. Ки подал мне на кончике второй стрелы магнитный молоток, и я принялся за дело. От легкого удара сетка приваривалась к штанге. Снизу доносился плеск и характерные звуки выхлопов воздуха взволнованных косаток. Они опять носились по кругу, а Джек держался в центре, переваливаясь с боку на бок, он смотрел, как мне казалось, только на меня. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. И я покрепче уцепился за сетку и проверил, надежно ли держит карабин у предохранительного ремня. - Ив! Держись крепче! - сказал Костя. - Они сейчас, кажется, начнут по-настоящему. Смотри! Первая берет старт! Ты пристегнулся к сетке?.. Я-то пристегнулся, а вот Костя забыл. Сетка прогнулась, спружинила от удара трехтонной громадины, меня рвануло от сетки, и я повис на поясе. Костя понадеялся на свои руки, и его швырнуло в океанариум. Я видел, как он ловко сбалансировал свое тело в воздухе и, описав плавную дугу, вошел в воду прямо перед носом косатки, летевшей на штурм стены. Косатка пронеслась над ним, и я видел, как он идет в глубине. Меня тряхнуло еще сильнее; наверное, вес новой косатки был еще больше. Удар следовал за ударом. Я потерял Костю из виду: так меня мотало из стороны в сторону на ремне. Из разных положений я видел разрозненные кадры, как в старых кинолентах: островитян, бегающих по набережной, блестящие тела косаток, вылетающие из воды, их сжатые пасти и налитые яростью глаза, Коррингтона с камерой на стреле крана. Как он туда попал в такую минуту? Косатки стремились сбить верхнюю часть сетки. Только они чуть-чуть промедлили и дали нам возможность приварить в нескольких местах сетку к стойкам. Теперь высокая пружинящая стена отбрасывала косаток назад, в океанариум. У меня темнело в глазах, когда сетка, вдавившись от удара, с силою римской катапульты швыряла меня от себя. И все же я не забывал о Косте и кричал, чтобы там, на берегу, поскорее бросили в океанариум парализующие ампулы. После мне говорили, что никто меня не слышал, все были заняты косатками и спасением моего друга, а я, по их словам, держался замечательно и даже в такую минуту не выпустил из рук магнитный молоток. Внизу знали, что надо делать, и я скоро повис на присмиревшей сетке, как спелый плод манго, и услышал где-то над головой голос Коррингтона: - Очень хорошо! Теперь можешь спускаться! Он сказал таким тоном, будто я специально ему позировал, болтаясь на ремне. Сам Коррингтон устроился довольно комфортабельно: в сетке, подвешенной к кончику стрелы. Он улыбался и подмигивал мне, похлопывая рукой по камере. - Во снимки! - сказал он, подняв большой палец. Я окинул взглядом океанариум, косатки апатично плавали на поверхности или стояли, уткнувшись носами в стенку. Я почему-то искал Костю среди них, хотя они его давно уже должны были проглотить или же, если произошло чудо, он находился на берегу. Но и там его не было. Меня удивило равнодушие, с которым люди расходились по своим рабочим местам. Возмущала самодовольная, как мне казалось, физиономия Коррингтона. Петя опустил его на причал, и он хохотал и хлопал по плечу мрачного Николоса. Из состояния нервного шока меня вывел голос Кости. - Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил он, поднимаясь по другой стороне сетки, как будто не он, а я чудом спасся от зубов разъяренных косаток. - Немножко потрясли. А ты?.. - Утопил молоток. Придется одним твоим приваривать. Заканчивай свою сторону и переходи ко мне. Костя стал насвистывать, усевшись на последней ступеньке узенького трапа, и опять он не пристегнулся предохранительным ремнем. В бесхитростной мелодии чувствовалось ликование, радостный трепет жизни. Я с наслаждением слушал и чувствовал, что меня окончательно оставила усталость. Костя не мог долго хранить в себе обуревавшие его чувства. Он перебрался ко мне, взял у меня магнитный молоток, стал заканчивать работу и без умолку говорить: - Я чувствую, как ты за меня испугался, да и все тоже. Хотя, по существу, я ничем не рисковал. Косаткам было не до меня. Конечно, если им не попадаться на дороге, что я и сделал. Еще в воздухе я понял ситуацию. - Прыгнул ты эффектно! - Правда, красиво? - Очень. Просто замечательно. - Прыжок - половина дела. Главное - поведение в воде. Ты думаешь, где я выбрался на сушу? - Вон там, по лестнице... - Так и знал! Логически я должен был плыть к стенке и пересечь "чертово колесо" - путь косаток. Боюсь, что тогда пришлось бы тебе одному заканчивать эту работу. Я в воде ушел до самого дна, повернулся на сто восемьдесят градусов и поплыл к сетке и по ней... - Он захохотал. И я засмеялся так, как будто услышал остроумнейший анекдот. Когда мы приварили сетку и спустились на набережную, Костя сказал, глядя на обессиленных косаток: - Все-таки мы по-свински с ними поступили. Никто не давал нам права так поступать. Во второй половине дня мы еще раз спустились под днище острова и около часа ездили на "косилке" по канатам, затем часа два провели в лаборатории, а вечером долго плавали вместе с дельфинами в окрестностях острова. Костя с Протеем все время держался в стороне от меня, о чем-то с ним разговаривая. Когда мы возвращались, то Костя сказал печально: - Как ни странно, Протей придерживается реакционных взглядов. Говорит, что "убийцы" в закрытой лагуне приятней, чем в океане. Протей любит изъясняться афоризмами. - Ты о косатках? - Да. Я выяснил его воззрения на свободу и право одного вида угнетать другой. И, как видишь, он, как и многие нам подобные, еще не в состоянии понять, что... - ...что лучше быть съеденным, чем это съедающее существо лишить такой возможности? - Какие вы все сегодня остроумные! Костя долго сосредоточенно молчал и плыл, не держась за плавник Протея, хотя Протей все время предлагал свою помощь и не мог понять, почему Костя вдруг отказывается от дружеской услуги, да еще с нотками неприязни. Дельфины никогда не ссорятся друг с другом и всегда с уважением относятся к суждению другого. Протею и в голову не могло прийти, что Костя рассердился на него только за то, что у них разное отношение к косаткам. Я положил руки на спины дельфинов и сказал, чтобы они не очень спешили, по крайней мере не упускали Костю из виду: он был замечательным пловцом, но мы уплыли от острова мили за четыре, и на пути то и дело попадались ядовитые медузы. Красные и фиолетовые, они выглядели, как светильники, созданные талантливым художником. Так мы плыли не спеша, Костя впереди, а мы за ним, метрах в ста. Для Тави и Протея такой черепаший темп был нестерпимо медленным, и они двигались зигзагами уходя в стороны от курса. Конечно, я имею в виду сухопутную черепаху, за морской трудно уследить глазом, когда та охотится в глубине за рыбой. Я попытался было объяснить Тави и Протею состояние Кости: - У него плохое настроение. Так часто бывает у людей, когда что-нибудь не ладится, происходят неприятности... ну, когда хочешь одно, а получается другое... - Непонятно, - сказал Протей. - У Ко трудные мысли. Так бывает, когда со всех сторон опасность: внизу черная бездна, вокруг убийцы, сверху падает грохочущий огонь. - Ночь и гроза? - спросил я. - Может быть и день. Когда все ожидают беду. - Но ведь никакой беды нет? - Пока нет. Если произойдет то, что думает Ко, может быть беда. Он думает об этом. - Костя? - Да, Ко. Я ничего не понимал. Какое несчастье могло обрушиться на Костю? Разве что налетит на медузу. Ну получит небольшой ожог, - мы недавно делали прививки от яда этих животных, и тяжелых последствий не будет. - Давайте лучше догоним Костю, - предложил я. - У него быстро меняется настроение. Костя виновато улыбнулся: - Еще полчаса такого одиночного плавания, и мне пришлось бы надувать спасательные пузыри. Понимаю, сам виноват, но от сознания вины еще неприятней. Протей! Извини, дружище, я был груб, как барракуда или мурена. Дай я обопрусь о твою могучую спину... Вот так. Что-то я устал сегодня. И будто ничего не делал. - Как?! - Я перечислил, чем мы занимались весь день. - Пустяки. Просто какая-то нервная усталость. Может, перехватили солнечной радиации. Может, действует звезда? - Возможно. Мы же с тобой состоим из такого же материала, как и... - ...все прочие организмы. Благодарю. Мне сегодня показалось, что я какой-то особенный, ни на что не похожий. Может, тоже от излучений звезды-невидимки? Когда размашистая океанская волна поднимала нас на свой гребень, то были видны застывшие над водой ветряки, зелень садов; башня ажурного маяка растворялась в жарком предвечернем мареве, только вращающийся золотой диск на вершине маяка ослепительно вспыхивал, когда ловил солнечные лучи. Тави и Протей плыли довольно медленно, они чувствовали, что хотя Костя и храбрился, но еще не восстановил свои силы. Слегка придерживаясь за спину Протея, он говорил: - Когда я плыл один и начал слегка уставать, то мне пришла довольно интересная мысль. - Он помолчал, усмехнулся, закинул назад мокрые волосы и продолжал: - Мысль о значении содружества человека и представителей других видов. Человек погиб бы без их помощи. И не всегда инициатором был человек. Мы не знаем, как спутниками человека, его верными друзьями стали собака, лошадь, корова, верблюд, кошка. Нам известно, что дельфины всегда первыми искали контактов с человеком и на заре истории находили людей с открытым сердцем и чуткой душой. Тогда человек был ближе к природе, считал себя братом всего живого. Много поколений людей находили тончайшие нити, связывающие их с другими существами. Затем происходила катастрофа - война, эпидемия, землетрясение, цунами смывало прибрежные поселки, вспыхивали сверхновые звезды, падали болиды, да мало ли что происходило за всю историю, - и обрывались нити дружбы вместе с жизнью людей и их братьев по крови... Дельфины увлекли нас вправо, сказав, что впереди на разных глубинах путь преграждают нам медузы, ядовитые даже для дельфинов. - Вот видишь? - продолжал Костя. - Что бы мы делали сейчас без них? А они, между прочим, без нас бы обошлись. Я привык к скачкообразной манере своего друга выражать свои мысли. Все, что он сейчас излагал, не было новостью, но я чувствовал по его тону и скрытому волнению, что он стремится высказать какие-то важные для него вещи, и слушал, не перебивая. К тому же разговор скрашивал довольно однообразный путь к острову. Костя посмотрел на меня иронически, а спросил витиевато: - По твоей физиономии, склеенной в снисходительную улыбку, вижу, что тебе все еще не ясно, для чего такая длинная преамбула. - Пожалуй... - Ты мог бы не отвечать, настолько выразительно написан ответ на твоем бесхитростном лике. Потерпи немного, и все станет ясно, как после весеннего дождя. Возникавшие содружества между человеческим сообществом и другими видами разного интеллектуального уровня прерывалось, вернее, уничтожалось не только катаклизмами. Сам человек нарушал, растаптывал дружбу под влиянием своего эгоизма. Философы, жрецы, ученые и даже поэты оправдывали мерзкое поведение себе подобных и всячески превозносили исключительность человека. Человек - венец природы. Все для него. Ему все позволено. Все твари должны служить ему, отдавать ему свое мясо, кожу, перья, шерсть... - ...молоко. - Не перебивай! Молоко - продукт для обмена. И вот теперь главное! Человек очень виновен перед своими братьями по крови. Он всегда это знал, по крайней мере знали многие, и даже в варварские века стремился понять и приблизить к себе другие существа. Я хочу сказать, что одна из главных целей нашего существования - Великий гуманизм. Объединение всей разумной жизни. Не улыбайся! - Соль разъедает глаза. - Знаем мы эту соль!.. Ну вот, всегда ты перебиваешь! Но на этот раз тебе не удалось сбить меня с толку. Я кончаю. Мы живем в хорошее время. Забыты многие предрассудки. Сейчас век содружества жизни! Не космоса, не науки, а именно содружества жизни. Как много достигли бионики, используя готовые модели, созданные природой за миллиарды лет! Сколько нам дали дельфины! И сколько получили от нас! На очереди кальмары, спруты с их особым виденьем мира. И теперь второе! Многого мы добились и, как всегда в период удач или, как говорят студенты, везенья, забыли о несовершенстве нашего ума. Достигнутое стало эталоном, тяжелым, как скала. Трудно двигаться вперед с таким грузом. Наш учитель говорит, что законы открывать необычайно трудно, но еще труднее их преодолевать, находить к ним поправки или отвергать вовсе. Ну, вот и все. Почти доплыли. Вперед, Протей! Догоняйте! На берегу он спросил: - Ты, кажется, ничего не понял из моей бессвязной речи? - Нет, почему ты так думаешь? Многое было довольно интересно. - Меня не интересуют красоты стиля. Лучше скажи, согласен мне помочь? "Ты мне очень нужен". - Ну конечно! - ответил я радостно, потому что уже много лет никто из нас не произносил эту магическую фразу. - Тогда пошли в столовую. Нам надо запастись горючим. Потребуются некоторые усилия. Он повел меня мимо океанариума, сделав порядочный крюк. Косатки безжизненно застыли в голубой воде, не обращая никакого внимания на тунцов, проплывавших у них под носом. - Видишь? - спросил Костя. - Я все о том же. О праве одного вида угнетать другой. Они же погибнут здесь, завтра же. Все погибнут. Они могут останавливать сердце. Смотри! Действительно, на дне белело брюхо мертвой косатки. Заметив, какими жадными глазами я осматриваю набор закусок в витрине холодильника, Костя сказал: - Рекомендую ограничиться стаканом молока Матильды и еще каким-нибудь соком. Придется снова болтаться в воде... Я без особого удовольствия, как лекарство, выпил густое, теплое молоко и с наслаждением осушил стакан ананасного коктейля. - По калорийности это не уступает... - начал было Костя, но, встретившись со мной взглядом, сказал: - Думаешь, мне есть не хочется? Я готов грызть акулью кожу. - Ну, пошли. Скоро вернемся, и тогда... Фу, какая бурда!.. Но зато сок... Восхитительный напиток! Нам было лет по десять, когда мы поклялись всегда приходить друг другу на помощь. Без единого вопроса. Надо только сказать: "Ты мне очень нужен", и все, магическая фраза отдавала одного из нас в полное подчинение другому. И вот что странно: никогда еще эта просьба-приказ не была неожиданной. Наверное, мы научились читать мысли друг друга, отгадывать желания. Если Костя врывался ко мне во время каникул, то я уже знал в общих чертах маршрут и цель нашего похода: мой бесхитростный друг еще за несколько дней своей таинственной сосредоточенностью настораживал и подготовлял меня к "неожиданности". Сейчас я тоже догадывался о его сумасбродной затее, и меня вдруг охватила тревога, когда я представил себе возможные последствия. Я спросил: - Ты все обдумал? - Да. - Уверен, что они тихо уйдут из лагуны? - Как Матильда с подругами после дойки. - Когда ты успел с ними договориться? - Не улыбайся так иронически, я все предусмотрел. Протей возглавит отряды копьеносцев. Они преградят путь в лагуну. Косатки сейчас еще под действием наркотика. Ты видел, они совсем инертны. - Думаешь, что Джек спокойно нырнет под остров? - Да. Как первая беглянка. У них тщательно разработан маршрут. Я уверен. Все будет о'кей! - -заключил он далеко не уверенным тоном. Несколько шагов мы прошли молча. Короткая заря угасла. Затеплились диски искусственных лун. В шум волн вплетался хрустальный перезвон, словно звенели елочные новогодние колокольчики. На днях нам прислали несколько сотен певчих цикад, выведенных японскими селекционерами. У них необыкновенно нежные голоса разной тональности. Трудно представить себе, что предки этих нежноголосых созданий те самые лупоглазые насекомые, что и по сей день терзают слух своими оглушительными концертами. Хотя многим нравится их металлический гомон... Я спросил: - А Совет? Как посмотрит Совет? - Видишь ли... я уже разговаривал с Нильсеном. - Ну? Костя остановился: - Знаешь, Ив, я освобождаю тебя от... от данного слова. Возможно, ты прав. Спокойной ночи. - Он круто повернулся и побежал к лагуне. Что мне оставалось делать, как не припустить за ним следом! Я бежал и с тоской думал: вот сейчас надену маску, возьму лазер, прыгну в лагуну и открою ворота косаткам. Потом буду стоять перед осуждающими взглядами членов Совета. Завтра нас, наверное, "спишут" с острова. Не закончив практики, бросив на половине работу, мы полетим за новым назначением и снова предстанем перед Советом, теперь уже университета. Преподавателей вызовут со всех континентов... Как они будут благодарны, что их оторвали от исследований ради двух недисциплинированных сентиментальных студентов! Думая так, я чувствовал, что Костя все-таки прав. Прав той высокой правдой, что всегда шла наперекор установившимся правилам и законам и которая в конце концов признавалась всеми и сама становилась законом. Лаборатория на берегу океанариума светилась, как гигантский японский фонарь. Архитекторы очень точно скопировали этот древнейший светильник. Костя уже находился в "фонаре". Повеселевшими глазами он смотрел на Павла Мефодьевича, восседающего в кресле перед гидрофоном. Из аппарата вырывались скрежещущие звуки. - И ты пожаловал? - спросил учитель. - Садись и слушай внимательно. Не каждому удается услышать такое. - Голос его приобрел торжественность, совсем не гармонирующую со скрежетом, вдруг перешедшим в раздирающий слух вой. Костя спросил с подозрительной серьезностью: - Что это, концерт или деловое совещание Джека с его свитой? - Нравится? - Жуткая вещь! Павел Мефодьевич убавил силу звучания. - Для слуха, особенно недостаточно тренированного, тяжеловато. Не совсем обычная форма эмоционального воздействия. Кроме того, надо учитывать несовершенство прибора, передающего только грубую схему языка приматов. Если бы мы могли воспринимать ультразвуки да к тому же еще знали их язык, впечатление было бы гораздо сильнее. Теперь же мы можем только понять всю трагедию, переживаемую сейчас там! - Павел Мефодьевич встал и быстро отбросил руку к стене и вниз. - Кто-то из них, может быть ваш Джек, поет свою последнюю, предсмертную песню. - Однажды они уже ее пели, - сказал Костя. - Я вам передал запись. Помните, когда Джек хотел протаранить ракету. Вот это были гонки! - Не путай два разных понятия. То была "песня смерти", воинственная песня, обрекающая на смерть врагов, сейчас совсем другая песня. Песня прощания с жизнью, когда нет другого выхода. Владыки океана не могут смириться с неволей, пусть временной. На них удручающее впечатление произвело обращение тихоокеанских косаток. Их родичи поделились с ними своим опытом, как говорили в прежние времена, разъясняли им, насколько выгодно мирное сосуществование и даже содружество с приматами, населяющими по преимуществу сушу. Но наши косатки начисто отвергли всякие сделки. Гордый народ! Тихий скрежет, доносившийся из гидрофона, стал прерывистым. Павел Мефодьевич повернул усилитель громкости. "Фонарь" завибрировал от душераздирающего вопля, который неожиданно оборвался. Костя прошептал, с осуждением глядя на Павла Мефодьевича: - Все! Джек умер!.. Нет, я никогда не прощу себе, что допустил его гибель! - И мне? - спросил учитель. - Ты предупреждал меня и весь Совет. Да? - Да! - Ты прав. Абсолютно прав. Никогда не прощай несправедливость, допущенную к любому живому существу, стоящему даже на самой низкой ступени лестницы жизни. - Вы противоречите себе! - Глаза Кости сверкнули. - Это... это... - ...гадко и подло! - добавил учитель, улыбаясь. - Но мне удалось убедить Совет и кое-что взять на свою ответственность и спасти вашего Джека. - Но он же... - Жив курилка! Ваши друзья уже подбросили в эту лужицу новое снадобье. Препарат специально рассчитан на подавление агрессивных действий у китов. А вот и один из усмирителей буйного нрава пленников. В дверях стоял, улыбаясь, Петя Самойлов. Петя Самойлов включил все светильники в бортах океанариума, и весь он превратился в прозрачную чашу. Косатки сонно двигались по самой поверхности. Несколько из них лежали на дне без всяких признаков жизни. Петя сказал: - Сейчас мы их поднимем и отправим на дно лагуны, а затем Ки подойдет на "скорой помощи", и мы вывезем их в море. Костя сказал: - Пока мы ужинали, умерло четверо. - Шесть, - поправил Петя. - Две лежат в дальнем углу. Через час-полтора они бы все умерли. Костя спросил: - Ты слышал их предсмертную песню? - Да. Краем уха. Нам с Ки было некогда. А вот и Черный Джек! Привет! В изумрудно-зеленой воде вождь косаток выглядел очень эффектно. Ленивым движением он прикоснулся к шероховатой