поправлялась поскорeе... До завтра, Григорiй Ивановичъ, благодарствуйте... Внизу, наконецъ, тяжело стукнула дверь. Кременецкiй погасилъ свeтъ на лeстницe, и заперъ дверь квартиры. -- Уфъ, кончено! -- сказалъ онъ радостно, входя въ кабинетъ.-- Правда, все сошло отлично? -- Отлично или не отлично, а до весны отдохнемъ,-- отозвалась Тамара Матвeевна, брезгливо глядя на пепелъ, просыпавшiйся по ковру кабинета.-- Кажется, штукъ десять пепельницъ имъ разставили, нeтъ же, все на коверъ... -- Оставь, Маша завтра уберетъ... Право, было очень хорошо. Муся, ты какъ находишь? -- Да, папа,-- устало отозвалась Муся. Тамара Матвeевна повернула выключатель, оставивъ зажженной только одну лампочку въ люстрe. -- Скоро пятый часъ... Наши милые петербургское обычаи!.. -- Очень устала, золото мое? -- спросилъ Кременецкiй, цeлуя жену въ волосы. Она вспыхнула отъ удовольствiя и быстро оглянулась на Мусю. -- Всякая усталость проходитъ, когда я подумаю, что со всeми расквитались, со всeми. Больше ни передъ кeмъ не свиньи. -- Ни передъ кeмъ... Развe передъ Михайловыми? Жаль все-таки, что они не пришли. -- Это мнe все равно: была бы честь предложена... -- Разумeется. Не устраивать же для нихъ особый раутъ... {74} -- Благодарю покорно... Муся, ты бы спать пошла, ты такъ утомилась, бeдная. -- А ты? Неужто ты будешь еще порядокъ наводить, въ пятомъ часу? Тамара Матвeевна только взглянула иронически на мужа и махнула рукой. -- Порядокъ наводить! Здeсь намъ съ Машей и Катей завтра часа на три работы. -- Лакеи ушли? -- Сейчасъ же послe ужина ушли... Я имъ дала по два рубля на чай, кажется, были очень довольны... Надо бы серебро пересчитать... -- Ну что ты, клубные лакеи... Нeтъ, серьезно, все сошло прекрасно... Шампанскаго не маловато было за ужиномъ? -- Оставь, пожалуйста. У твоихъ Михайловыхъ даютъ по бутылкe на десять человeкъ, мнe ихъ француженка говорила, лакеямъ велятъ на аршинъ поднимать бутылку надъ бокалами, чтобъ больше было пeны -- и ничего. А у насъ маловато! -- Такъ то Михайловы: по Ивашкe рубашка... А шампанское, правда, можно было смeло все взять русское, это ты была права... Написано "Grand Champagne", и все равно никто не умeетъ различать, какое русское, какое французское. На слeдующiй раутъ возьмемъ все русское. -- Охъ, ради Бога, не говори о слeдующемъ раутe, дай передохнуть... Муся, ты, конечно, узнала платье Глафиры Генриховны? Это та самая модель Бризакъ, только ихняя Степанида сдeлала воротникъ крепдешиновый вмeсто point de Venise, я сейчасъ узнала... И такой же поясъ съ камеей. По моему, такъ себe, а? А Анна Сергeевна совсeмъ невeстой разрядилась для своего Скворцова, только онъ на нее и не смотритъ, со стороны совeстно. {75} -- Бросьте говорить о тряпьe и косточки дамамъ перемывать... Какой молодецъ Шаляпинъ!.. Это очень удачно вышло, я и думать не смeлъ, что онъ будетъ пeть. Онъ нигдe не поетъ... Вeдь мiровая величина!.. Три тысячи за спектакль пожалуйте. А у того, бeднаго, голосъ маленькiй, но препоганенькiй. -- Это твоя была выдумка. Жаль четырехсотъ рублей. -- Не деньги насъ, а мы ихъ нажили. Ничего, всe были очень довольны, гораздо легче съ музыкальнымъ отдeленiемъ. А англичанинъ произвелъ страшный эффектъ, я видeлъ... Хорошо, подлецъ, форму носить, на Фоминe земгусарскiй мундиръ сидитъ хуже... -- Мусенька, у тебя глаза слипаются, иди спать, моя милая. Впечатлeнiя завтра... -- Да, я иду... Спокойной ночи... -- А поцeловать маму?.. Спокойной ночи, мой ангелъ... -- И не оставайся долго въ ваннe, Мусенька, это нездорово... А ты еще посидишь со мной, золото, я папиросу докурю?.. Ты знаешь, я окончательно убeдился, что Николай Марковичъ просто недалекiй человeкъ. Вообрази... -- Большое открытiе: я всегда говорила, что онъ дуракъ... Муся прошла въ свою комнату и, не зажигая свeта (лампочка горeла въ корридорe), сeла на край кушетки. Ея комната тоже была приведена въ полный порядокъ,-- на случай, если-бъ сюда во время прiема пожелала заглянуть какая-либо гостья. Пахло земляникой,-- отъ крема, которымъ пользовалась "маникюрша". Муся такъ сидeла нeсколько минутъ, затeмъ встала, сняла платье, вытянувъ вверхъ руки, и открыла шкафъ, изъ {76} котораго пахнуло духами. Муся хотeла было повeсить платье, но остановилась передъ такой затратой энергiи и бросила платье на стулъ, затeмъ занялась своимъ сложнымъ дамскимъ хозяйствомъ. Она распустила волосы, зажгла свeтъ надъ туалетнымъ столикомъ. Хрустальные флаконы на столикe вспыхнули разноцвeтными огнями. Освeтилась мебель бeлаго дерева, крытая бeлымъ атласомъ, кровать съ бeлымъ кружевнымъ одeяломъ, яркiе переплеты книгъ на этажеркe, маленькое пiанино въ углу. Муся очень любила свою комнату,-- но пiанино ей подарили родители ко дню рожденiя уже два года тому назадъ, туалетный столикъ съ хрустальнымъ приборомъ годомъ раньше, а бeлая мебель была заказана еще тогда, когда они только стали богатeть и выходить въ люди. Мусe вдругъ захотeлось плакать. "Нeтъ, положительно, я глупeю"...-- подумала она.-- "Вeдь, ничего рeшительно не случилось: ничегошеньки, какъ говоритъ папа. Только еще одинъ безрезультатный вечеръ"... Она сквозь слезы улыбнулась газетному слову "безрезультатный".-- "Какой же могъ быть результатъ? Сто такихъ вечеровъ было и еще сто будетъ. Не изъ-за этого же плакать... Да, но такъ дальше продолжаться не можетъ, я больше не могу такъ жить съ ними..." Она обрызгала себя духами изъ пульверизатора, оглянулась на холодную нарядную постель,-- ей не хотeлось ложиться. Муся подошла къ пiанино и безшумно подняла крышку. Нечего было и думать о томъ, чтобы играть въ такой часъ. Муся порылась въ нотахъ, отыскала "Заклинанiе цвeтовъ" и однимъ пальцемъ почти неслышно тронула нeсколько клавишей. "E moi -- o fiori,-- dall' olezzo sottile,-- она мысленно переводила итальянскiя слова,-- Vi-faccia-tutti-aprire -- La mia man {77} maledetta"... "Какая-то дьявольская сила изъ него лилась, когда онъ это пeлъ, мурашки пробeгали. И смотрeть на него было страшно... Настоящiй демонъ"... Въ ту минуту, когда Шаляпинъ пeлъ знаменитую фразу (ему согласился аккомпанировать передовой композиторъ), рядомъ съ Мусей находился Клервилль. Позади нихъ, немного сбоку, откинувшись на спинку стула, сидeлъ Александръ Браунъ. Она почувствовала на себe его взглядъ, оглянулась и почему-то вздрогнула. "La mia man maledetta",-- повторила негромко Муся. "Англичанинъ красавецъ, но глупостей я изъ-за него не сдeлала бы... Впрочемъ, это только въ романахъ барышни дeлаютъ глупости... Во всякомъ случаe, не у насъ... Такъ видно и проживу безъ глупостей и безъ ivresse,-- а объ ivresse буду читать у Колеттъ... Тотъ мальчишка, кажется, въ меня влюбился",-- вспомнила она съ внезапно выступившей улыбкой.-- "Вотъ это побeда: его еще въ уголъ ставятъ... Посмотрeть бы на него въ углу... Мальчишка хорошенькiй... Да, безрезультатный вечеръ",-- подумала Муся и опустила крышку пiанино. XV. -- Въ сотый разъ говорю не засиживаться такъ поздно, самой себя стыдно, ей Богу,-- сказала Наталья Михайловна, какъ только полуодeтый швейцаръ, не смягченный полтинникомъ Николая Петровича, сердито закрылъ за ними дверь. -- Что-жъ, было очень прiятно, они все-таки хорошiе люди,-- лeниво отозвался Яценко, поднимая воротникъ. -- Папа, вы, кажется, мало дали швейцару. -- Ты сколько далъ? Полтинникъ? Предостаточно. Этакъ отъ всeхъ ему сколько набeжитъ... {78} Тебe когда завтра на службу? Въ которомъ часу проклятый допросъ? -- Днемъ. Успeю выспаться,-- нехотя отвeтилъ Яценко, недовольный тeмъ, что жена его вмeшивалась въ служебныя дeла. -- А ужъ тебe, Витя, совсeмъ ни къ чему ложиться съ пeтухами. Вотъ вeдь завтра опять въ училище не пойдешь... -- Что?.. Да... Ничего, мама,-- сказалъ разсeянно Витя. Онъ былъ очень взволнованъ. "Неужели влюбился? Неужели это такъ можетъ быть?" -- спрашивалъ онъ себя. Муся на прощанье крeпко пожала ему руку и спросила, приметъ ли онъ участiе въ ихъ любительскомъ спектаклe, если спектакль состоится.-- "Я буду счастливъ!" -- сказалъ Витя и въ самомъ дeлe вспыхнулъ отъ радости. "Неужели будетъ спектакль? Тогда на репетицiяхъ будемъ видeться постоянно"... Витя чувствовалъ себя къ концу вечера побeдителемъ, отъ его смущенья не оставалось и слeда. Этотъ вечеръ начиналъ его карьеру свeтскаго человeка. -- Извозчикъ! -- закричалъ Яценко.-- Извозчикъ!.. Помeстимся на одномъ? -- Вы съ мамой поeзжайте, а я пeшкомъ приду... Хочется пройтись... -- Ну вотъ, оставь, пожалуйста! Незачeмъ тебe въ шестнадцать лeтъ одному прохаживаться ночью по улицамъ... Сзади блеснулъ свeтъ, дверь снова открылась, ка улицу вышелъ Браунъ, за нимъ Клервилль. "Кажется, не могли услышать",-- тревожно подумалъ Витя. Яценко приподнялъ мeховую шапку въ отвeтъ на ихъ поклонъ и сказалъ "Мое почтенье". Витя сорвалъ съ себя картузъ и высоко помахалъ имъ въ воздухe. Англичанинъ раскуривалъ папиросу. Витя почти весь вечеръ, съ {79} отъeзда Шаляпина, съ восторженной завистью слeдилъ за майоромъ Клервиллемъ. Онъ никогда не видeлъ такихъ людей. Фигура англичанина, его увeренныя точныя движенiя, его мундиръ съ открытымъ воротникомъ и съ галстухомъ защитнаго цвeта, все казалось Витe необыкновеннымъ и прекраснымъ. Онъ вообразилъ себя было англiйскимъ офицеромъ,-- не вышло, да и извозчикъ подъeхалъ. Николай Петровичъ помогъ женe сeсть въ дрожки. Витя покорно полeзъ за ними и кое-какъ помeстился посрединe. "Точно на рукахъ"...-- скользнула у него непрiятная мысль. Онъ вдругъ пересталъ сознавать себя свeтскимъ человeкомъ и почувствовалъ еще большую, чeмъ обычно, зависть къ взрослымъ свободнымъ людямъ. "Можетъ, они вовсе и не домой теперь, а куда-нибудь въ такое мeсто...". -- По Пантелеймоновской прямо,-- сказалъ извозчику Николай Петровичъ. -- Любите ли вы этотъ вечеръ? -- спросилъ майоръ Клервилль, продолжая говорить по русски, какъ въ теченiе всего прiема. Англичанинъ былъ въ возбужденно-радостномъ настроенiи, почти въ такомъ же, какъ Витя. -- Люблю,-- мрачно отвeтилъ Браунъ. -- Этотъ человeкъ Шаляпинъ! Я восхищаюсь его... Идемъ пeшкомъ въ отель! -- Что? Что вы говорите? -- вздрогнувъ, спросилъ Браунъ, точно просыпаясь. Англичанинъ посмотрeлъ на него съ удивленiемъ. -- Я говорю, можетъ быть, намъ немного гулять пeшкомъ? -- Нeтъ, я усталъ, пожалуйста, извините меня,-- отвeтилъ Браунъ по англiйски.-- Я поeду. Они простились. {80} Ночь была лунная, свeжая и холодная. Клервилль, съ папиросой во рту, шелъ быстрымъ крупнымъ шагомъ, упруго приподнимая на носкахъ свое усовершенствованное мощное тeло. Онъ самъ не зналъ, отчего былъ такъ бодръ и веселъ: отъ шампанскаго ли, оттого ли, что шла великая, небывалая война за правое дeло, въ которой онъ, англiйскiй офицеръ, съ достоинствомъ принималъ участiе на трудномъ, отвeтственномъ посту, или оттого, что ему такъ нравились снeгъ, морозная ночь и весь этотъ изумительный городъ, непохожiй ни на какой другой. Та дeвочка безспорно очень мила. Quite a charming girl she is, too"... Здeсь что-то было, впрочемъ, не совсeмъ въ порядкe въ мысляхъ майора Клервилля, но ему было не вполнe ясно, что именно. "Шаляпинъ пeлъ изумительно, другого такого артиста нeтъ на землe",-- Клервилль былъ радъ, что видeлъ вблизи Шаляпина и обмeнялся съ нимъ нeсколькими словами. "Докторъ Браунъ явно не въ духe и даже не слишкомъ любезенъ, однако онъ замeчательный человeкъ... Хозяева очень милы, особенно та барышня... Но вeдь Биконсфильдъ тоже былъ еврей и графъ Розбери женатъ на еврейкe",-- неожиданно отвeтилъ майоръ Клервилль на то, что было не совсeмъ въ порядкe въ его мысляхъ. Онъ остановился пораженный и громко расхохотался: такъ смeшна ему показалась мысль, что онъ можетъ жениться на русской барышнe, да еще на еврейкe, да еще во время мiровой войны. "Что сказали бы въ Bachelor'e?" -- спросилъ себя весело Клервилль. Слeва отъ него, подъ фонаремъ, воротъ, на уступe странно загибавшейся здeсь улицы, два человeка въ военной формe, вытянувшись, смотрeли на него съ изумленiемъ. Майоръ нахмурился, отдалъ честь и прошелъ дальше. Открылась широкая рeка. За мостомъ было пусто и {81} мрачно. Сбоку темнeли огромные дворцы. "Fontanka gate",-- тотчасъ призналъ майоръ, останавливаясь снова и вынимая изо рта папиросу. Слeва, чуть поодаль, въ одномъ изъ дворцовъ кое-гдe таинственно свeтились въ окнахъ огни. Клервилль слышалъ, что это какой-то историческiй дворецъ, притомъ, кажется, съ недоброй славой, вродe Warwick Castle или Holyrood Palace. Но что именно здeсь происходило когда-то, что было здeсь теперь,-- этого Вивiанъ Клервилль не помнилъ и съ любопытствомъ вглядывался въ красные огоньки дворца. XVI. Яценко остановился передъ аптекой, свeтившейся красивыми желтыми огнями, разстегнулъ шубу и не безъ труда вытащилъ изъ жилетнаго кармана часы. До начала допроса оставалось еще часа полтора. "Что-же теперь дeлать?.. Домой идти не стоитъ",-- сказалъ себe Николай Петровичъ. За стекломъ радовали глазъ огромныя бутыли съ синей и темнорозовой водою. "Есть въ этомъ какая-то таинственность, даже поэзiя",-- нерeшительно подумалъ Николай Петровичъ: онъ не былъ увeренъ въ томъ, что въ витринe аптеки можно находить поэзiю. Но многочисленныя сверкавшiя огнемъ склянки, трубки, баночки, и особенно эти огромныя бутыли странной формы и непостижимаго назначенiя шевелили прiятныя представленiя въ душe Николая Петровича. "Гематогенъ доктора Гомеля"...-- разсeянно прочелъ Яценко. "Что-то вчера разсказывалъ смeшное этотъ чудакъ Никоновъ... Ахъ, да, его гомельскiй клiентъ... "Formo!"...-- Николай Петровичъ вдругъ поморщился, точно вновь услышалъ запахъ {82} формалина, карболки и чего-то еще, стоявшiй въ анатомическомъ театрe во время вскрытiя тeла Фишера. Яценко отогналъ отъ себя это воспоминанiе. Дама съ озабоченнымъ видомъ вышла изъ аптеки, неестественно держа въ рукe пузырекъ, завернутый въ бeлую бумагу съ торчащей лентой рецепта. За аптекой начинался длинный хвостъ людей, тянувшiйся къ лавкe съeстныхъ припасовъ. Стоявшая послeдней въ хвостe, плохо одeтая женщина, съ усталымъ и наглымъ лицомъ, смотрeла исподлобья на даму, на барина въ шубe. "Да, имъ еще хуже нашего, все меньше становится продуктовъ",-- подумалъ, отходя, слeдователь. У Яценко не было никакого состоянiя; онъ жилъ исключительно на жалованье, и сводить концы съ концами становилось все труднeе. Хотя Николай Петровичъ нисколько не былъ скупъ, съ женой, съ Витей уже бывали разговоры о расходахъ и о необходимости соблюдать строгую экономiю. Отъ этихъ разговоровъ Яценко испытывалъ чувство униженiя, которое тщетно пытался самъ себe объяснить. "Конечно, бeдность не порокъ, это и повторять смeшно... Но все-таки неловко, нeтъ, хуже, чeмъ неловко: прямо стыдно, что я, сeдой человeкъ, за двадцать пять лeтъ, работая какъ каторжникъ, не скопилъ ровно ничего... Тысячъ пятнадцать, пожалуй, можно было скопить, если-бъ жить разсчетливeй"... Впрочемъ, Николай Петровичъ всегда жилъ достаточно разсчетливо; да и трудно было жить иначе при его четырехтысячномъ жалованiи. "Теперь Наташа во всемъ себe отказываетъ, ни туалетовъ, ни драгоцeнностей, ничего у нея нeтъ",-- подумалъ печально Яценко,-- "вчера у Кременецкихъ всe были наряднeе, чeмъ она... Да и Витя не очень-то роскошествуетъ на пять рублей въ мeсяцъ"... Самъ Николай Петровичъ цeлый годъ не заказывалъ {83} себe платья, не покупалъ больше книгъ и старался быстрeе проходить мимо витринъ книжныхъ магазиновъ. Вернувшись осенью съ дачи, Наталья Михайловна предложила мужу отпустить горничную, а кухарку сдeлать "одной прислугой". Это предложенiе означало бы предeлъ бeдности, и Николай Петровичъ велeлъ женe "не выдумывать". Но цeны все росли, жалованья не прибавляли, и теперь Яценко ждалъ, что жена опять объ этомъ заговоритъ. Онъ тяжело вздохнулъ. "Развe къ антиквару зайти, отсюда два шага",-- пришла мысль Николаю Петровичу. У антиквара Яценко не боялся соблазновъ,-- такъ все тамъ было недоступно для него по цeнамъ. Но ему неловко было часто заходить въ магазинъ, гдe онъ никогда ничего не покупалъ. Магазинъ этотъ въ послeднее время вошелъ въ моду. Въ двухъ густо заставленныхъ комнатахъ было все: гравюры, картины, фарфоръ, бездeлушки, книги. Всего больше было старинной мебели. Спросъ на все старинное росъ безпрерывно. "Журналъ красивой жизни" имeлъ въ обществe огромный успeхъ, и люди, желавшiе красиво жить, собирали трубки, табакерки, минiатюры, фарфоръ, коробочки, первыя изданiя книгъ, и дeлали на толкучемъ рынкe самыя изумительныя находки. Не было ни одного хорошаго дома, ни одного моднаго романа безъ корельской березы, рeзного дуба, "пузатыхъ комодовъ" и "золоченой гарнитуры" (полагалось говорить въ женскомъ родe: гарнитура). Двe мастерскiя спeшно изготовляли старинную мебель и наводили на нее "патину времени". Старыя доски обрабатывались щелокомъ, хромовыми солями, твердой щеткой и точильнымъ камнемъ, щели засыпались грязью, рваныя полосы шелка, выставленнаго надолго подъ дождь, прибивались ржавыми гвоздями,-- и {84} Александровскiя кресла, Екатерининскiе пуфы, Елизаветинскiе диваны радовали сердца любителей. Въ магазинe у Яценко оказались знакомые, которыхъ онъ наканунe видeлъ на прiемe у Кременецкаго: помощникъ присяжнаго повeреннаго Фоминъ и князь Горенскiй. Молодой адвокатъ, то отступая на шагъ, то приближаясь, разсматривалъ висeвшiй на стeнe портретъ красивой дамы въ блeдно-зеленомъ платьe. -- Не плохая, не плохая штучка... По моему, это Иванъ Никитинъ поздняго перiода,-- говорилъ Фоминъ.-- Есть въ этой фигурe какая-то пасторальная взволнованность Louis XV, правда, князь?.. Я голову на отсeченье дамъ, что это временъ Анны Iоанновны... Фоминъ считалъ Людовика XV сыномъ Людовика XIV, а Анну Iоанновну нeмкой, не то курляндской, не то какой-то другой. Однако онъ собиралъ старинныя вещи и считался ихъ знатокомъ. Кременецкiй въ салонныхъ разговорахъ, при случаe, рекомендовалъ Фомина, какъ "взыскателя старины, страстно въ нее влюбленнаго"... Семенъ Исидоровичъ и своего Николая Зафури купилъ по совeту Фомина. Мебель у Кременецкаго была style moderne, но онъ отдавалъ должное духу времени и, услышавъ отъ помощника о Николаe Зафури, сразу по интонацiи почувствовалъ, что, если этакую штуку предлагаютъ за двeсти пятьдесятъ рублей, нужно, не разговаривая, выложить деньги. -- Есть, есть взволнованность,-- подтвердилъ князь, впрочемъ, вполнe равнодушно. -- А, Николай Петровичъ,-- сказалъ Фоминъ, увидeвъ входившаго Яценко.-- Тоже бываете въ этой обираловкe? {85} -- Меня не очень-то оберутъ,-- отвeтилъ, улыбаясь, слeдователь.-- Картины покупаете, Платонъ Ивановичъ? -- Платонъ Михайловичъ... -- Простите, Платонъ Михайловичъ... Это вeдь въ "Горe отъ ума" Платонъ Михайловичъ?.. Картины покупаете? -- повторилъ Николай Петровичъ. -- Нынче ничего не куплю. А вотъ на дняхъ купилъ, и за гроши, за триста рублей, Андрея Матвeева, ni plus ni moins! Entre nous soit dit, j'ai roule' le bonhomme,-- сказалъ Фоминъ, показывая глазами на подходившаго антиквара. Николай Петровичъ нахмурился: онъ никогда не слышалъ объ Андреe Матвeевe, и триста рублей для него отнюдь не были грошами. Впрочемъ, онъ догадывался, что это не гроши и для Фомина. Молодой адвокатъ очень не нравился Николаю Петровичу. "И очень ужъ изъ себя плюгавый, какъ, кажется, почти всe они, эстеты",-- неожиданно обобщилъ Яценко. -- Ваше Превосходительство, давно къ намъ не захаживали,-- сказалъ слeдователю хозяинъ, сутуловатый и кривой человeкъ въ запыленномъ пиджакe, съ узенькимъ, съeхавшимъ на бокъ чернымъ галстукомъ. -- Что жъ у васъ время отнимать? Вeдь вы знаете, я ничего не покупаю: не по карману. -- Зачeмъ покупать? Покупать не обязательно. Всегда рады такому гостю. Иной разъ намъ и продавать не хочется. Вотъ Платону Михайловичу все чуть не даромъ отдаю... -- Знаемъ мы васъ,-- сказалъ Фоминъ, очень довольный. На лицe у хозяина появилась хитрая улыбки. -- Какъ Ваше Превосходительство заняты сейчасъ однимъ дeломъ, въ газетахъ пишутъ,-- {86} сказалъ онъ,-- то разрeшите обратить вниманiе на эту штучку. Онъ снялъ съ полки тяжелый серебряный канделябръ и не безъ труда поставилъ его на столъ. -- Въ чемъ дeло? -- Это шандалъ изъ того дома, гдe былъ, сказываютъ газеты, убитъ господинъ Фишеръ. Домъ этотъ принадлежалъ господамъ Баратаевымъ, угасшiй дворянскiй родъ. Я купилъ шандалъ на аукцiонe, года четыре будетъ тому назадъ, у послeдняго въ родe по женской линiи. Какъ этотъ домъ достался купцу, тотъ этажъ надстроилъ и весь домъ разбилъ на квартиры, такъ что отъ него, проще говоря, ничего не осталось. А прекраснeйшiй былъ домъ.. -- Вотъ какъ,-- съ удивленiемъ сказалъ Яценко. -- Это какiе же Баратаевы? -- озабоченно спросилъ князя Фоминъ.-- Баратаевы, какъ Фомины, есть настоящiе и не настоящiе... -- А кто ихъ знаетъ, я его пачпорта не видeлъ,-- сказалъ князь. Фоминъ подумалъ, что слово "пачпортъ" нужно будетъ усвоить: князь, какъ его предки, говорилъ "пачпортъ", "гошпиталь", "скрыпка". -- Теперь Баратаевыхъ больше никакихъ нeтъ,-- пояснилъ хозяинъ. -- Интересное это дeло Фишера и характерное,-- сказалъ князь.-- Характерное для упадочной эпохи и для строя, въ которомъ мы живемъ. -- Я нашъ строй не защищаю,-- сказалъ Яценко,-- но при чемъ же онъ, собственно, въ этомъ дeлe? -- Какъ при чемъ? На правительственный гнетъ страна отвeчаетъ паденiемъ нравовъ. Такъ всегда бывало, вспомните хотя бы Вторую Имперiю. Повeрьте, общество, живущее въ здоровыхъ политическихъ {87} условiяхъ, легко бы освободилось отъ такихъ субъектовъ, какъ Фишеръ. Яценко не сталъ спорить. На него вдобавокъ, какъ почти на всeхъ, дeйствовалъ громкiй трещащiй голосъ Горенскаго, его рeзкая манера разговора и та глубокая увeренность въ своей правотe, которая чувствовалась въ рeчахъ князя даже тогда, когда онъ высказывалъ мысли, явно ни съ чeмъ несообразныя. -- Нашъ Сема спитъ и во снe видитъ, какъ бы заполучить это дeльце,-- сказалъ Фоминъ, слушавшiй князя съ тонкой усмeшкой. Николай Петровичъ ничего не отвeтилъ. Онъ не любилъ шуточекъ надъ людьми, въ домe которыхъ бывалъ. "Этотъ хлыщъ всeмъ обязанъ Кременецкому",-- подумалъ Яценко не безъ раздраженiя. -- А книгъ у васъ, вeрно, прибавилось?-- спросилъ Николай Петровичъ хозяина и, простившись со знакомыми, направился во вторую комнату магазина. -- Обратите вниманiе, тамъ чудесный Мольеръ изданiя 1734 года,-- сказалъ ему вдогонку Фоминъ.-- Знаете, тао изданiе, ну просто прелесть. Николай Петровичъ кивнулъ головой и скрылся за дверью. Во второй комнатe отъ вещей было еще тeснeе, чeмъ въ первой. Яценко взялъ со стола фарфоровую дeвицу съ изумленно-наивнымъ выраженiемъ на лицe, погладилъ ее по затылку, бeгло взглянулъ на марку и поставилъ дeвицу назадъ. Перелисталъ гравюры въ запыленной папкe, затeмъ раскрылъ наудачу одну изъ книгъ. Это было старое изданiе стиховъ Баратынскаго,-- его недавно кто-то вновь открылъ. Николай Петровичъ прочелъ: {88} И зачeмъ не предадимся Снамъ улыбчивымъ своимъ? Жаркимъ сердцемъ покоримся Думамъ хладнымъ, а не имъ... "Какъ же это понимать?" -- спросилъ себя Николай Петровичъ, не сразу схватившiй смыслъ стиховъ. "Думамъ покориться или снамъ?... Да, по улыбчивымъ снамъ и жить бы, а не вскрывать разлагающiяся тeла"... Вeрьте сладкимъ убeжденьямъ Насъ ласкающихъ очесъ И отраднымъ откровеньямъ Сострадательныхъ небесъ.. Слово "очесъ" тронуло Николая Петровича; стихи его взволновали. "Въ самомъ дeлe поeхать бы туда, подъ сострадательныя небеса, въ Испанiю, что ли?" Яценко никогда не бывалъ въ Испанiи и представлялъ ее себe больше по "Карменъ" въ Музыкальной Драмe. Но Ривьеру онъ видалъ и любилъ. Въ памяти Николая Петровича проскользнули жаркiй свeтъ, кактусы, бусовыя нити вмeсто дверей, малиновое мороженое съ вафлями, женщины въ бeлыхъ платьяхъ, въ купальныхъ костюмахъ -- полная свобода, отъ заботъ, отъ дeлъ, отъ семьи... Наталья Михайловна и Витя вдругъ куда-то исчезли. Яценко побывалъ въ Монте-Карло года за два до войны, проигралъ тамъ семьдесятъ пять рублей и былъ очень недоволенъ собою. Наталья Михайловна придумывала для игорнаго дома самыя жестокiя сравненiя: называла его и позоромъ цивилизацiи, и раззолоченнымъ притономъ, и болотнымъ растенiемъ, и пышнымъ мааахараоаваыамаъ цвeткомъ,-- почему "махровымъ",-- этого она, вeроятно, не могла бы объяснить. Но теперь, на разстоянiи, и раззолоченный притонъ былъ прiятенъ Яценко. Ему {89} вспомнились сады изъ непривычно-прекрасныхъ змeистыхъ растенiй, зданiя нeжнаго желтовато-розоваго тона, съ голубыми куполами, съ причудливыми окнами, балконами, статуями, въ томъ стилe, надъ которымъ принято было смeяться, какъ надъ вполнe безвкуснымъ, и который Николай Петровичъ въ душe находилъ прiятнымъ и своеобразнымъ. "Хоть книгу купить и на досугe вечеромъ почитать стихи"... На переплетe изнутри была написана карандашомъ цeна: 20, съ какой-то развязной скобочкой. "Четырехмeсячное жалованье Вити, всe развлеченья мальчика за треть года",-- подумалъ со вздохомъ Николай Петровичъ. Онъ положилъ книгу на мeсто и вышелъ изъ магазина. XVII. Швейцаръ у вeшалки перваго этажа радостно-почтительно привeтствовалъ Николая Петровича. Осанистый, дородный адвокатъ съ нетерпeнiемъ на нихъ поглядывалъ. Только повeсивъ шубу Яценко и убравъ въ стойку его калоши съ отскочившей вкось буквой "Я", швейцаръ обратился къ адвокату. Монументальный адвокатъ оставлялъ на чай щедрeе, чeмъ слeдователь, но швейцаръ дeлалъ поправку на огромную разницу въ ихъ средствахъ. Мелкiе служащiе суда отлично все знали, кто сколько зарабатываетъ и на какомъ кто счету. Яценко неторопливо поднялся по лeстницe, ровно-любезно здороваясь со знакомыми. Въ ярко освeщенномъ зданiи суда было очень много людей. На площадкe второго этажа слeдователя задержали сослуживцы, выходившiе изъ гражданскаго отдeленiя. Пребыванiе въ судe, гдe всe его {90} очень уважали, было неизмeнно прiятно Николаю Петровичу. Онъ любилъ судъ, считалъ общiй тонъ его чрезвычайно порядочнымъ и джентльменскимъ, дорожилъ корпоративнымъ духомъ и возмущался нападками на судей, попадавшимися и въ передовой, и въ реакцiонной печати. Поговоривъ съ прiятелями, Николай Петровичъ поднялся въ прокурорскiй корридоръ, гдe находился его кабинетъ, и поздоровался со своимъ письмоводителемъ, Иваномъ Павловичемъ. -- Владимiръ Ивановичъ звонилъ, что никакъ не можетъ нынче быть, просилъ его не ждать,-- сказалъ письмоводитель. Яценко кивнулъ головою. Владимiръ Ивановичъ былъ товарищъ прокурора, наблюдавшiй за дeломъ Фишера,-- Николай Петровичъ предпочиталъ вести допросъ безъ свидeтелей. Онъ обычно обходился даже безъ письмоводителя и самъ отстукивалъ показанiя допрашиваемыхъ на пишущей машинe. Это было его нововведенiемъ, котораго письмоводитель не одобрялъ. Теперь Ивану Павловичу особенно хотeлось присутствовать при допросe. -- Здeсь васъ этотъ ждетъ, Антиповъ,-- пренебрежительно сообщилъ письмоводитель.-- Если правду говорить, сыскное отдeленiе могло бы поручить розыскъ по такому дeлу чиновнику для порученiй: вeдь Антиповъ безъ всякаго образованiя человeкъ, простой надзиратель... Для научнаго розыска необходимы люди съ извeстной научной дисциплиной. -- Онъ у нихъ, говорятъ, новое свeтило. Пожалуйста, позовите его. Сыщикъ вошелъ съ веселой улыбочкой, окинулъ быстрымъ взглядомъ комнату и поклонился. -- Честь имeю кланяться,-- сказалъ онъ. {91} "Говорить: честь имeю кланяться, а такъ нагло-фамилiарно, точно "наше вамъ съ кисточкой", -- сразу раздраженно подумалъ Яценко. -- Здравствуйте,-- сухо отвeтилъ онъ.-- Что скажете? -- Презумпцiя остается прежняя: не иначе, какъ тотъ типъ Загряцкiй эту штучку сдeлалъ. Больше некому... -- Есть новыя данныя? -- Я такъ скажу, учитывая факты: дeвочекъ на этотъ разъ у Фишера не было, не вышелъ номеръ. Та баба, Дарья Петрова, прямо говоритъ: не было и не было. Когда бывали, то часамъ къ девяти прieзжали, и она всегда видeла: бабье любопытство, извeстное дeло,-- вставилъ игриво сыщикъ.-- А теперь, нeтъ, не видала. И другую прислугу въ домe я спрашивалъ, никто не видалъ. -- Да вeдь, Дарья Петрова Загряцкаго тоже не видала, и думала, что Фишеръ ушелъ... Что же это доказываетъ? Она могла и не замeтить, какъ пришли женщины. -- Насчетъ Фишера она, Ваше Превосходительство, потому такъ полагала, что ночью всегда можно незамeтно уйти; надо вeдь учитывать, что ночью люди простого положенiя спятъ. А вечеромъ за женщинами она всегда слeдила... Не было женщинъ! -- рeшительно сказалъ Антиповъ. -- И по комнатe видно, что не было. Не успeлъ, значитъ, онъ ихъ вызвать, какъ тотъ фруктъ его прихлопнулъ. -- Онъ ихъ какъ вызывалъ? По телефону? -- Должно быть, что по телефону... Никто какъ Загряцкiй убилъ, Ваше Превосходительство. И грабежа тутъ никакъ быть не могло. Я въ гостиницe и по ресторанамъ информировался: никогда Фишеръ денегъ при себe не держалъ, развe {92} сотню-другую. Онъ и въ гостиницe чеками платилъ. -- Однако, писемъ госпожи Фишеръ вы у Загряцкаго не нашли. Слeдовательно, наглядныхъ доказательствъ ихъ связи нeтъ. А безъ этого мотивъ преступленiя непонятенъ. -- Про мотивъ, Ваше Превосходительство, и безъ писемъ извeстно. У кого хотите въ ихъ кварталe спросите: жилъ онъ съ ней? Всякiй скажетъ: а то какъ же? понятное дeло, жилъ.. Онъ съ ней и въ Крымъ eздилъ... Это надо учитывать. -- Дактилоскопическiе снимки съ бутылки готовы? -- Обeщали въ сыскномъ къ шести приготовить, да вeрно надуютъ,-- съ внезапной злобой сказалъ Антиповъ.-- Я сейчасъ туда иду. Покорнeйше прошу Ваше Превосходительство, не отпускайте вы этого фрукта... -- Я уже сказалъ вамъ, что арестъ будетъ зависeть отъ результатовъ допроса. Точно вы не знаете закона... Антиповъ выслушалъ слова о законe съ унылымъ выраженiемъ на лицe, ясно говорившимъ: ни къ чему эти пустяки. -- Вдругъ онъ докажетъ, что былъ въ моментъ преступленiя въ другомъ мeстe? Какъ же я его арестую? -- Алиби! -- оживился Антиповъ.-- Не докажетъ, Ваше Превосходительство, Антиповъ вамъ говоритъ: не докажетъ. Я послeднiй дуракъ буду, если докажетъ... -- А не докажетъ, такъ мы посмотримъ... Вы сейчасъ идете въ сыскное отдeленiе? Прошу васъ прямо оттуда вернуться сюда, навeрное нужно будетъ провeрить его показанiя. Иванъ Павловичъ, какъ только господинъ Антиповъ вернется, дайте мнe знать... {93} -- Слушаю-съ. Антиповъ удалился. Письмоводитель съ улыбкой глядeлъ ему вслeдъ. -- Хорошiй они тоже народъ,-- сказалъ онъ. -- А вeдь Загряцкiй будетъ упираться, Николай Петровичъ? -- Что?.. Да, вeроятно,-- отвeтилъ разсeянно Яценко. -- Трудное положенiе,-- сказалъ письмоводитель, интересовавшiйся психологiей.-- Заграницей, я слышалъ, ихъ изморомъ берутъ: круглые сутки допрашиваютъ, напролетъ, пока не сознается. Сами смeняются, а ему спать не даютъ, -- Не знаю, какъ заграницей, не думаю, чтобы это такъ было, хоть и я такiе разсказы слышалъ. У насъ во всякомъ случаe эти способы не допускаются -- и слава Богу. -- Я потому говорю, что здeсь сложное и показательное психологическое явленiе: въ самомъ дeлe, какъ быть, если онъ упрется, не хочу показывать, усталъ, завтра приходите. Вeдь тогда слeдователь будетъ въ дуракахъ: не пытать же его... А между тeмъ, факты свидeтельствуютъ, преступники этого не говорятъ. Или расцeните, Николай Петровичъ, явленiе сходнаго порядка: военноплeнныхъ. Въ газетахъ мы постоянно читаемъ: плeнные показали то-то и то-то, гдe у нихъ какiя части стоятъ. Почему они показываютъ? Вeдь не измeнники же они и не ребята, и пытать ихъ тоже не пытаютъ. -- Да, непонятная вещь,-- сказалъ со вздохомъ слeдователь. -- Я думаю, психологическiй аффектъ,-- объяснилъ письмоводитель.-- Очень показательны факты, наблюдаемые въ Америкe: тамъ слeдователь сидитъ наверху, а преступникъ внизу,-- и {94} долженъ смотрeть вверхъ. Это тоже оказываетъ психологическiй эффектъ. -- Какой вздоръ! -- сказалъ Николай Петровичъ. Онъ не вeрилъ въ театральные прiемы, не вeрилъ ни въ высокое кресло, ни въ лампу, которую ставятъ такъ, что ярко освeщается лицо допрашиваемаго, а допрашивающiй остается въ тeни. Но разговоръ, поднятый письмоводителемъ, былъ непрiятенъ Николаю Петровичу. Яценко имeлъ большой опытъ въ своемъ дeлe и пользовался репутацiей превосходнаго слeдователя. Тeмъ не менeе никакой теорiи допроса обвиняемаго у него не было. Читая "Преступленiе и Наказанiе", онъ находилъ, что въ Порфирiи Петровичe все выдумано: и слeдствiе такъ, по домашнему, никогда не ведется, и слeдователя такого не могло быть, даже въ дореформенное время. Однако, самому Яценко случалось при допросахъ сбиваться на тонъ Порфирiя Петровича; онъ видeлъ въ этомъ лишь доказательство того, какъ прочно засeли книги великихъ писателей въ душe образованныхъ людей. Методъ же пристава слeдственныхъ дeлъ въ "Преступленiи и Наказанiи" Яценко считалъ совершенно неправильнымъ. У Николая Петровича въ ящикe письменнаго стола уже больше года лежала тетрадь съ начатой работой "Проблема гуманнаго допроса". Онъ предполагалъ прочесть на эту тему докладъ въ Юридическомъ Обществe, но все не могъ подвинуть работу,-- какъ ему казалось, по недостатку времени, на самомъ же дeлe потому, что никакого отвeта на проблему гуманнаго допроса у него не было. Законъ прямо запрещалъ слeдователю домогаться сознанiя обвиняемаго при помощи разныхъ ухищренiй. Однако долгiй опытъ говорилъ Николаю Петровичу, что въ громадномъ большинствe случаевъ, при запирательствe преступника, {95} слeдователь долженъ прибeгать къ ухищренiямъ. Жизнь научила Николая Петровича устраивать допрашиваемымъ ловушки; но признать ихъ гуманнымъ способомъ допроса ему не позволяла совeсть. Опытъ говорилъ ему также, что въ большинствe случаевъ, при нeкоторомъ умe и ловкости, для преступника гораздо выгоднeе упорное запирательство, чeмъ чистосердечное признанiе вины. Между тeмъ, по своей должности, Яценко вынужденъ былъ внушать преступникамъ обратное. Это, конечно, оправдывалось интересами правосудiя и общества, но Яценко въ такихъ случаяхъ всегда чувствовалъ себя непрiятно. -- Записывать сами будете, Николай Петровичъ? -- спросилъ для вeрности письмоводитель, замeтивъ, что слeдователь пододвинулъ къ себe бумаги.-- Такъ я вамъ пока не нуженъ? -- Нeтъ, благодарю васъ. Пожалуйста, дайте мнe знать, какъ только приведутъ Загряцкаго. Оставшись одинъ, Яценко взялъ листъ бумаги и написалъ слeдующее письмо: "Довeрительно. Ваше Превосходительство, Милостивый государь, Сергeй Васильевичъ. Согласно желанiя Вашего Превосходительства, честь имeю сообщить, что мною сего числа произведенъ осмотръ сейфа, принадлежавшаго Карлу Фишеру. При этомъ выяснилось, что завeщанiя Фишера тамъ не имeется, какъ не имeется