-- По крайней мере одно: к двери Петуховых вы все-таки подходили и
разговаривали с теми, кто был внутри. Хотя прошнлый раз категорически
отрицали это. Почему?
-- Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!
-- Человека трудно запутать, если сам не путает.
-- Ну да! Старуха только голос услышала и -- готово дело! -- произвела
в грабители.
-- Угу. Вы ей не понравились.
-- Может, вам понравился?
-- Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.
-- А все-таки допускаете. Ну что я такого сделал? Поднялся на пятый
этаж. И уже замаран!
-- Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.
-- На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди врут, -- замечает
Кирпичов.
-- Привыкнуть трудно, да и нельзя. Начнет казаться, что все врут. Как
тогда добывать правду?
Кирпичов вызывающе усмехается.
-- Думать надо!
-- По дороге сюда я как раз думал.
-- И что надумали?
-- Довольно любопытную, знаете, штуку. Не в том ли корень вашего
вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?
Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит
с трудом:
-- Что за ерунда... еще скажите -- повел к себе чай пить... Надо же
выдумать!..
-- Я не выдумывал, Кирпичов. Я думал. Анализировал, сопоснтавлял. И
ясно вижу, что не ошибся.
-- Откуда ж оно ясно?
-- Из вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: "Свидетель
побледнел и задрожал всем телом". Но картина была примерно такая.
-- Когда врасплох такую глупость... поневоле челюсть отвисннет... С
чего вы вообще взяли?
-- Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?
-- Отчего ж... интересно.
-- Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих
пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его
не обвинит, если случайные пассажиры оказались преступниками. Значит, есть
некое обстоятельство, которое позволяет заподозрить связь между ним и
грабителями. Это обстоятельство он и хочет утаить!.. Тогда я принялся
перебинрать в уме первый с ним разговор. Пока мы торчали у светофора на
Сретенке, отчетливо вспомнился момент, когда "заискрило". На вопрос, где
пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспешнней и внутренне весь напрягся.
Видно, тут и была главная ложь.
-- Да почему непременно ложь?!
-- Видите ли, он утверждал, что высадил своих нехороших клиентов у
метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высажинваться у метро.
-- Заметали следы.
-- Нет, полагаю, такси их прельстило как возможность быстро добраться
до определенного места.
-- И "определенное место" -- мой дом? Железная логика!
-- Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи был страх. Кирпичов крепко
боится, думал я. Но кого? Меня?
-- Чего вас бояться? Не воображайте...
-- Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит,
кого-то другого. Кого? Тех пассажиров? Что ж, Кирпичов в прошлом судим,
глаз...
-- Раскопали!
-- Я судимостью не попрекаю, но учитываю -- как жизненный опыт. Так
вот, глаз на уголовников должен иметь, к тому ж они наверняка были
возбуждены, говорили о чем-то. Словом, Кирпинчов вполне мог их раскусить,
понять, что они прямиком "с дела", и струхнуть.
-- Струхнешь! Под носом на щитке и номер машины и фаминлия. Только
ленивый не запомнит.
-- Да, но тот Кирпичов, о котором я толкую, не робкого десятнка. В
январе у него хулиганы отказались платить, угрожали распнравой, а он
ухитрился всех троих доставить в милицию. И плевал, что они запомнили
фамилию... Конечно, возможен особый варинант: Кирпичов нарвался на тех, с
которыми отбывал срок. Допуснтим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их
как типов жестоких, злобных. И отсюда -- страх.
-- Вы прямо диссертацию выдаете: "Что такое страх и с чем его едят", --
нервничает Кирпичов.
-- Уж что на моем стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и
страх. Я могу точно сказать, что страх Кирпичова -- сегодняшний. А сегодня
те двое ему не опасны. Они узнают, кто навел на их след, уже когда
попадутся, то есть будут под замком. А потом, через долгие годы, вновь
обретенную свободу, сами знаете, редко тратят на "священную месть"... Итак,
выводы: Кирпичов боится сейчас, сию минуту. Боится не меня и не их. Ему
жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объняснить?
Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, --
это для него реальная, ежедневная угроза. Санатюк разом поставил все на
место, и я увидел круг, в котором мечется Кирпичов, отбиваясь от моих
вопросов.
Повисает долгая пауза.
-- Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за
другого человека, тогда вы должны понять... этого Кирпичова.
-- И оправдать вранье?
-- Интересы службы не дозволяют?
-- И службы и самого Кирпичова.
-- Да?
-- Да! С точки зрения юридической вы сейчас на грани соучаснтия.
Продолжая запираться, подготовите себе до того неблагонвидную роль на суде,
что...
-- Доброе у вас сердце, гражданин майор!
-- А доброе сердце -- это стыдно? Или смешно?
-- Н-нет. Извините, гражданин майор... Но вы говорите "на суде".
Одного-то меня судить не будут, а тех еще...
-- Полагаете, их не задержат без ваших показаний? Уж как-нибудь
Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокойнны! Загляните чуть-чуть
вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что,
дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку:
"Удостовенряю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для
преднставления по месту жительства". Поразмыслите, что может пронизойти.
-- Ничего хорошего в любом случае, -- угрюмо цедит Кирпинчов. -- Хоть
говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.
-- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили
прошлый раз, и то уже сослужили службу.
-- Прошлый раз?
-- Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к
месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.
-- А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят
копеек по счетчику не доплатили? Поверите?
-- Оставить шоферу такую памятку... -- произносит Знаменснкий после
задумчивого молчания. -- А пожалуй, поверю, Кирпинчов! И на все дело тогда
взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...
С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскакинвает, но
говорит тихо:
-- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко стелете, да жестко спать,
гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!
* * *
Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляетнся к двери
и впускает Варю Санатюк.
-- Была у почтенного дядюшки?
-- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.
-- Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не
шестнадцать!
-- Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести
хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, заменчает.
-- Лучше приходи нечесаная!
-- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?
-- Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо
серьезно поговорить.
-- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и
всего двенадцать рублей...
-- Кончай этот лепет.
Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
-- Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь -- совсем
старуха...
-- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разгонвор не про
то.
-- Что-нибудь случилось?
-- Да, кое-что этакое.
-- Ты так смотришь, будто я виновата...
-- "Будто"... Из-за того, что ты -- не случайная знакомая, я попал
между двух огней. Надо решать, как быть.
-- Между двух огней? У тебя другая женщина?!
-- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?
-- Люблю.
-- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
-- Если на то пошло, меня тоже!
-- Тогда объясни, что вас связывает?
Варя молчит.
-- Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку
или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.
Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда,
где Артем -- ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями -- фас,
профиль, три четверти, -- Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах
кажется рекламной красавицей... Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в
уголок дивана, поджав ноги, и решается:
-- Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли
соседи. И вдруг появился дядя Толя -- отсидел срок... Он зачастил к нам.
Меня звал "дочкой", а маму -- "рыжей телкой". Она была малограмотная,
работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил...
Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не
смела... Фактически он нас содержал.
-- А мать соображала, на какие средства?
-- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре
года снова забрали. Это было горе, я все не верила... Но он попал под
амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему... до
следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит
освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя.
Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось
страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк
как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
-- Скотина!
-- Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала
бороться -- по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы
удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.
-- Говори до конца.
-- Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у
роддома и плакал -- по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него
деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было
все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил
на горизоннте.
-- Да чего он, собственно, добивался?
-- Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он
любил меня. И сейчас любит -- как умеет...
Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится
окошко ненавистного старого сыча.
-- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит?
Или это жалость?
-- Страх, Артем.
-- Страх?
-- Я боюсь, что он озлобится.
-- И что?
-- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю
погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...
-- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.
-- Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к
честным людям.
-- Это я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И
здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к однонму.
-- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобиднный, но...
-- Он не безобидный. Потому придется связываться.
-- Артем, ради Бога!
* * *
Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и
приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.
-- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит:
"Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"
-- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.
-- А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой
вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все
совался. Я даже лупил его, помню.
-- По-видимому, это сказалось на нем положительно.
-- Да-а, меняются люди, меняются, -- охотно посмеивается Борис. -- По
себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?
-- Тем больше чести вам теперь.
-- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековынвает.
-- Простите за любопытство, дело прошлое, -- вы туда отправинлись с
сознательным намерением перековаться?
-- Да нет... честно говоря -- подальше от родителей. Все воспинтывали.
Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.
-- Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе,
хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам
чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
-- Наверно, думаете -- за длинным рублем?
-- С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, --
отшучивается Знаменский. -- Да без рубля и не проживешь. А когда набежала
возможность, отчего не купить ту же машину?
-- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис откиндывается на
стуле, нога на ногу и цитирует Томина: -- Я рассуждал как? Надо людям на
старости лет моральную компенсацию полунчить. Мало, что ли, они за меня
краснели? Так пусть теперь любому скажут: "Вы не верили, что Борис в люди
выйдет, а он -- нате вам, не хуже прочих". Эх, человек предполагает, а вор
распонлагает. Сколько лет труда...
-- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
-- Да откуда вы их возьмете?
-- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
-- Не знаю... не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики
поправились.
-- Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заявнления.
Напишите прямо сейчас.
-- И что будет?
-- Вас признают гражданским истцом. -- Знаменский прячет в глазах
огонек любопытства.
-- Не обижайтесь, конечно, но все это -- туфта.
-- Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут
хлипковаты...
-- Ну уж, ну уж... -- перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой
иронии. -- Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не
хлебают... Может, и правда махануть заявление?
-- По закону полагается.
-- А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы,
кольца... и упрутся, что вроде не из тех денег?
-- Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в
возмещение ваших убытков.
-- Да?.. Ага... -- Он долго читает образец и мнется.
-- Что вас смущает?
-- Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распонряжались.
Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько
истратили. Документ все-таки... цифрами и прописью.
-- Хорошо, спросите.
-- Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
-- Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич,
известно многое, чего нам не хватает.
-- Странные намеки, -- хмурится Борис.
-- Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, котонрым вы и
весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для
следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
-- А-а... Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо
спрашивать.
-- С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее
зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
-- Да?.. Ага-а... То-то я звоню, а она чудная... Не знаю, я в их
стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя... Сейчас я бы пошел, а? -- Он
уклоняется от пристального взгляда Знаменсконго. -- Обещал как раз к ней,
чтоб не обижалась.
-- Добро, идите.
-- Понадоблюсь -- всегда под рукой. До скорого!
Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
-- Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? -- встречанет его
Пал Палыч.
-- Более насущных вопросов нет? Следствие успешно законченно, можно
предаваться праздному любопытству?
-- Ответь по-человечески.
-- Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки,
хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку
"Петух". Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое
воображение. Паша, мы теряем время.
-- Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
-- У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо
раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчинваться?
-- Для его следующего допроса я должен дозреть.
-- Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
-- Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли
Петухову.
-- Нельзя ли подоходчивей?
-- Пока не рискую... Хабаров еще не отбыл?
-- А для каких целей нам нынче Хабаров?
-- Устрой рандеву, ладно?
Томин пожал плечами, но "рандеву" устроил. И, прощаясь с Пал Палычем,
Хабаров говорит, сияя курносым багровым носинком:
-- Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалиннке. А
сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь,
а все остерегаешься... Ну, счастливо оставатьнся!
Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
-- Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он
не встретился с Хабаровым... -- Пал Палыч кладет трубку и думает: "Если Бог
есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь
разрешена".
Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и
брюки. На десятом приседании звонит городской аппанрат. Бог внял: это
Кирпичов.
* * *
-- Здравствуйте. -- Кирпичов тяжело садится. -- Я пришел.
Он молчит. Знаменский ждет.
-- Я пришел кое-что рассказать.
-- Кое-что или все?
-- Да уж, наверно, все.
-- Тогда готов.
Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет
авторучку.
-- Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше
соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим,
тоже боялись. Один говорит: "Может, мотанем от греха?" А второй: "Ты,
говорит, соображаешь, что сам подуманет? Не явимся -- шкуру спустит!"
Ругались, тряслись, а ехали...
-- Адрес вам назвали при посадке?
-- Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И
крутили потом: направо, налево, вперед, назад...
-- Путали?
-- Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок
наизусть... Потом остановились в тупичке. "Все, -- говорят, этот дом с
балконами". Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал,
потому что дом совсем не этот. Этот новостнройка, а Сатанюк -- в старом...
Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол
вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: "Прием
стеклотары". Пританился за ящиками -- нужный подъезд как на ладони. Минуты
через три -- рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница
застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом
этаже, кроме Сатанюка, все нормальнные люди, даже сомневаться нечего!..
Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть,
-- этот "сам". Да?
-- Вы отлично ведете собственный допрос.
-- Насчет Сатанюка я понял случайно. "Надо, -- это они говорят, -- с
нашим любителем леденцов перемолвиться". И вдруг меня как обухом! Варя
как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает.
Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами -- вроде как
связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое
совпадение?
-- Вы их можете описать?
-- Который сзади сидел -- не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом
с меня, уши топорщатся. А второй -- толстый, мордастый, нос задранный, как у
моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит,
шею скребет, словно год не мылся.
-- Как они друг к другу обращались?
-- Никак. "Ты" да "ты".
-- Чью-нибудь кличку, фамилию, город -- ничего не упоминанли?
-- Нет...
Входит Томин и Борис Петухов.
-- Сами или по вызову? -- проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
-- Сам.
Знаменский протягивает протокол.
-- Читается с увлечением, -- удовлетворенно заключает Тонмин, пробежав
записи. -- Приметы-приметы... Ребята подготовинли кое-какие материалы по
связям Санатюка. Собралась небольншая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: "Пойдемте, покажу вам несколько
персонажей".
Петухов слегка "под градусом".
-- Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
-- Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
-- Все вы мне комплименты...
-- Это не комплимент. Это обвинение.
-- Обвинение?.. -- моргает Петухов водянистыми глазами. -- То есть... в
чем же?
-- Во лжи.
-- Простите... Пал Палыч, кажется?
-- Да, Пал Палыч. И, кстати, -- не Сашка, а Александр Николаевич Томин.
По крайней мере в этих стенах.
-- Не понимаю я, про что речь?
-- Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете...
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
-- Меня посетил ваш сотрудник, -- говорит он, -- и попросил проверить
некоторые... Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные
данные. Возможно, этого окажется достаточно...
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает
листок пополам.
-- Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало -- с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять
возбуждение. До чего же кстати пришлись "предванрительные данные" из узла
связи!
-- Как родители, Борис Афанасьевич? -- любезно обращается он к
Петухову.
-- Слава богу, оживают!
-- Придется их допрашивать в ближайшие дни.
-- Я подготовил, -- вздыхает Борис.
-- Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
-- Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме... -- Он достает
заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
-- Даже так... -- усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
-- Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал
телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
-- Да, что-то странное... Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь
смысле, какую-нибудь фразу...
-- Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно
грубо.
-- До чего вы ко мне переменились, -- в смятении бормочет Петухов. --
Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек,
комкает заявление и сует в карман.
-- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.
-- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
-- Что... уже на след напали?
-- До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту -- авось у
грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь
бы избежать огласки. Да, напали на след.
-- И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
-- Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые
всходы... Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в
нерешительности, потом бредет к выходу.
-- Ну, Саша!
-- Один есть! -- словно козырную карту, Томин шлепает на стол
фотографию.
-- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в
стороне.
-- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около
года как из заключения, прописан в Туле.
-- Чем славен?
-- Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис
поплелся на ватных ногах?
-- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте,
Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в
строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
-- Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, свянзался с
диспетчером, она отвечает: "Не могу дозвониться пассанжирам, занято.
Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди станрые, очень просили не
подводить..." Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не
мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру.
Звоню раз, звоню второй -- не открывают. Наверно, думаю за музыкой не
слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но
молчит себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и
порядок.
-- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
-- Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек постороннний,
хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим".
"Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину, спускаемся". Видно,
все главное они уже... обтяпали.
-- Вы с ними по пути разговаривали?
-- Вначале немного пособачился. "Гони на Преображенку". А у меня
спаренный заказ: "Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской,
забрать следующих пассажиров. На Преображеннку, говорю, не с руки. Задний на
дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали
тихих станричков. Тут толстый ухмыльнулся: "Приболели, говорит, наши
старички, пусть полежат". Погано так сказал... Короче, едем, и зло меня
берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смоленнской горит. И
подпер момент -- понял, что дело не чисто.
-- Почему поняли?
-- Не знаю. Что помню -- все ваше. Сочинять мне теперь... -- он
разводит руками.
-- Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду.
Дальше?
-- Дальше махнул на красный свет. Жду свистка -- свистка нет.
Проворонил начальник. Превышаю скорость -- опять ничего. Качусь как
заколдованный.
Томин хмыкает.
-- Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который
недавно повесили...
-- Вы хотели, чтобы вас задержали?
-- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился
на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!" И
все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались,
а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не
заментит.
-- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!
-- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
-- Суть -- этажей побольше.
-- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- восклинцает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
-- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
-- В чем виноват?
-- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...
-- А что же? Что не вышло?
-- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. -- Я знаю. Так, полагаете,
шофер? Собственник?
-- Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не любинтельские, в
общем...
-- Продолжайте, пожалуйста.
-- Да, кажется, все.
-- Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! -- вскидывается Тонмин. --
Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
-- Например, слова, которые вас напугали: "Надо перемолвитьнся с
любителем леденцов". Они же шли в определенном контекнсте?
-- Да, верно... погодите... о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую
по порядку. Значит, стал я звонить в "Букет", чтобы отдать заказ на
Смоленской -- не успевал уже. А кнопку вызова заело -- то контачит, то не
контачит. Толстый спрашивает: "Что, шеф, будешь делать, если механика
откажет?" Кнопку, говорю, и сам починю. "Ну, а если, говорит, трубку
разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать
про нашу работу...
-- А что вы ответили на вопрос о трубке? -- повинуясь какому-то
импульсу, любопытствует Пал Палыч.
-- Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену
доработать, главное -- план... Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и
помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился все-таки -- и как раз
слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего
себе". Но какая идейка -- прослуншал...
* * *
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все
"досуха".
С полчаса назад "шестым чувством" ощутив перелом в деле, к друзьям
присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился -- и поник, осунулся, руки
мнут кепку.
-- Напрасно вы так тревожитесь, -- успокаивает Томин. -- Ведь они
понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве
нет?
-- Если черепушка варит, то нет... Ошибку я допустил. Сунули рубль с
мелочью. Я их -- в карман, будто так и надо. Одно было на уме -- успеть их
выследить. Но они-то могут сообразить: недоплантили шоферу шестьдесят
копеек, а он смолчал, -- что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти
шестьдесят копеек...
-- Мы будем спешить, Артем Степанович, -- обещает Знаменнский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время
друзья молчат.
-- И все-таки есть в его показаниях... -- произносит Томин.
-- Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помознгуем
вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожиданемых тысяч не
нашли...
-- Нет?
-- Нет. Их и не было.
-- Вообще не было?!
-- Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шестьндесят копеек.
Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка
"общеизвестно". Пишется иначе: "По делу установлено". А по делу Петуховых
существование денег не было установлено. О них было "известно"!
-- Паша... наверняка?
-- Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение -- звонили с
почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
-- Ну и ну... -- поражается Томин. -- Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
-- Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять...
-- Угу. Любимым родителям на мороженое.
-- Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу
"общеизвестного". Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил
вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о
Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал
тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же
неудачливый картежник.
Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
-- Эта парочка -- толстый и рыжеватый -- с пустыми руками. Вы охотились
на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки -- что,
Шурик?..
-- Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но
ловить-то их мне!
Звонит внутренний телефон.
-- Да?.. Здесь. -- Знаменский передает трубку Томину.
Тот слушает короткое донесение.
-- Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, --
сообщает он.
-- Кто это -- Петров? -- спрашивает Кибрит.
-- Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором
сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглолинцый, курносый. Глаза навыкате,
склонен к одышке...
-- Странный интерес к радиотелефону, -- добавляет Знаменснкий. --
Пустобрех или с прицелом?
-- Какой же прицел, Пал Палыч, -- недоумевает Кибрит. -- На волне
"Букета" сообщать друг другу о злодейский замыслах?
-- Помолчите-ка немножко. -- Томин уходит в себя и повторянет медленно,
как заклинание. -- Лет сорока пяти, толстый, призенмистый... смахивает на
мопса... шофер... Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое,
добродушное... толстый... одышливый... Толстый шофер... Кажется, ты, Зинуля,
утверждала, что мне никогда не изменяет память?
-- Кажется, да.
-- Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер... толстый
шофер...
-- Толстый шофер, похожий на мопса. -- Кибрит очень хочется, чтобы
Томин вспомнил.
-- Еще раз.
-- Толстый шофер, похожий на мопса... интерес к радиотелефонну.
-- Погоди с телефоном. -- Томин обхватывает голову руками и шепчет. --
Толстый... шофер, похожий... на мопса... Интерес к радиотелефону! -- Он
вдруг срывается звонить по внутреннему. -- Степан Ильич, Томин... Спасибо,
помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по
поводу одного проходимнца, работавшего под таксиста... Да-да, потом
заглохло. Мне необнходимы его приметы... Очень срочно, Степан Ильич! Жду. --
Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. -- Люди заканзывали машину,
чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся
человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель -- его приятель --
уговорил подбронсить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно,
рассыпанлись в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом
являлось заказанное такси, целое и невредимое. -- Его прерывает голос в
трубке. -- Да?.. Хорошо, зовите Володю. -- Снова обращается к Знаменскому и
Кибрит. -- С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не
помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим
ловкачом, накидывая, естественно, "за любезность".
-- Но как удавалось перехватывать заказы? -- спрашивает Кибрит.
-- Предполагали наводчика среди таксистов... Если тот ловкач был
толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыснлу... Тогда
действительно интерес к радиотелефону... Алло, Волондя? -- встрепенувшись,
кричит Томин. -- Тебе объяснили, в чем... Слушаю... Та-ак... Знакомые черты,
очень рад... А что такое? -- Он долго слушает, мрачнея. -- Понял.
-- Шурик, он?
-- Приметы совпадают.
-- Отчего ж ты скис?
-- Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех
пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья
была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве
останавливались у дальних родстнвенников. Ехали наудачу: "Осмотримся,
выберем себе тихое меснтечко, обязательно напишем..."
-- И не написали, -- понимает Знаменский.
-- Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общинтельная,
одинокая, денежная... Идеальная пара для исчезновенния!
-- И никакого следа?
-- Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца
назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились...
трудно докопаться.
-- Давайте сядем и подумаем, -- говорит Знаменский. -- Петров из Тулы
воровал, мопс "калымил" за баранкой. Потом был пенрейден роковой рубеж: если
не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь "калымить"
уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался.
Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще
разгорелся. Что им предпринять?
-- Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из
них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
-- Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
-- До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных:
машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А
переставят номер -- могут кататься и дольше.
-- Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
-- Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
* * *
Зал диспетчерской такси.
Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в
первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков.
Когда они включены, слышны перегонворы диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены "Букета" здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
-- "Букет" вызывает всех водителей на линии: "Букет" вызыванет всех
водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит
статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами.
Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также
количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие
заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоянщем маршруте.
Данному мероприятию придается важное значенние... -- и кончает "от себя",
домашним голосом: -- Вы уж отнесинтесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
-- Периодически повторяйте, -- говорит он.
-- Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину...
шофер может пострадать?
-- Может, Галина Сергеевна.
-- Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больнинце. И
взяли-то неполную выручку... Александр Николаевич, а нельзя водителям
объяснить, описать приметы?
-- Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность люндей.
-- Саша, а я бы рискнул, -- говорит подошедший Данилов.
-- У этой истории есть предыстория... -- тихо отвечает Томин. -- И в
предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних такнсистов. Усек?
-- Простите, что я снова, -- беспокоится старшая, -- но как обеспечить
безопасность?
Томин кивает:
-- Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин
вынимает наугад несколько листочков.
-- Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница "Ленингнрадская",
место назначения -- площадь Ногина. Реально на пондобном маршруте завладеть
машиной?
-- Центр, часы пик -- нет.
-- Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки -- Малый театр.
-- Отпадает.
-- Коломенское -- Востряково. Двадцать два тридцать.
-- Нехорошая поездка.
-- В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все,
что здесь, -- он указывает на щит, -- как видите, проходит через руки
Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним
расстелена карта.
-- Теперь давайте порассуждаем, -- продолжает Томин. -- Звонить и
заказывать из чужой квартиры -- недолго и влипнуть. Что для них самое
спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
-- Поймать свободную машину, -- подсказывает Данилов.
-- Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать
патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
Старшая включает переговорное устройство.
-- "Букет" вызывает все машины на линии...
* * *
Трое суток посменно отдежурили муровцы в "Букете". Кирпичов все
нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под
рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.
Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лестннице
спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает
испуганное движение назад, но прятаться поздно.
-- Та-ак. Карету мне, карету?
-- Да я... знакомая пригласила, немного проветриться...
-- Когда поезд?
-- Десять сорок пять, -- автоматически отвечает Борис.
-- Ту-ту -- и прощай неприятности. Блистательный ход!
-- Саш, ну слушай... ну можно с тобой как с человеком?
-- Я и есть человек. Незаметно?
-- Заметно, заметно! -- заводится Борис. -- Под милицейским мундиром
бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?
Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да
завалиться спать...
-- Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?
-- А родители?
-- Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, --
и меньше разговоров.
-- Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд.
Пусть все тянут одни?.. Давай билет!
-- Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.
-- А и есть -- пусть пропадает. Заворачивай обратно.
-- Не имеешь права! -- слабо артачится Борис.
-- Имею. Не юридическое, так моральное. -- Он берет Петухова за локоть.
-- Когда-нибудь сам спасибо скажешь.
Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше,
но засомневался...
А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислуншался,
тихонько приоткр