поправил галстук, маскируя цепкий и стремительнный огляд вокруг. Нет, в холле было "не мусорно". -- Я дымлюсь?! Да ни в жизнь! До меня им не добнраться! -- он сплюнул через левое плечо, но в тоне была убежденность. -- Тогда другого купца найди! -- приказал Приезжий. -- Где его враз сыщешь... не семечки же... Недели бы хоть три... -- У меня командировка на четыре дня. -- За четыре дня -- безнадега. Чистоделу капельку полегчало. Показалось -- трудннейший рубеж позади. На секундочку показалось. Приезжий заслонился от холла пестрым журналом с ближайшего столика и ударил в уши Чистодела свистянщим угрожающим шепотом: -- Ты понимаешь, шкура, что ты наделал?! Ты меня вызвал -- я прилетел. Я же не пустой! Во мне два кило. Что я теперь должен, как беременная сука, с товаром в брюхе мотаться, да? Нет уж, не выйдет! Бери, рассчитывайся, а дальше забота не моя! Заячье сердце Чистодела застучало с перебоями. -- Да клянусь, если б я мог... Я на свои никогда не работал... У меня таких башлей в помине нет! -- Добудь! Ай, до чего унизительно совсем терять себя и говонрить, что добыть-то не у кого, -- разве что на опохмелку. Но с Приезжим не похитришь, и Чистодел покаянно признался: -- Негде мне взять... Лицо Приезжего отразило безграничное презрение. -- Я, ей-богу, не виноват, -- заерзал Чистодел. -- Он сделал заказ, я вам передал... и вдруг такая лажа... Были бы свои башли... Приезжий кинул журнал. -- Ты что все -- "башли", "лажа". Музыкант, что ли? Лабух? -- Да так... Немножко себе на барабане стучу. -- Где? -- Ну, ребята знакомые есть, зовут иногда на похоронны подхалтурить. "Лабать жмурика" называется. -- Столичный коммерсант! Торгую золотом и немного стучу. Чистодел, не расслышав издевательской интонации, наивно пояснил: -- Так то -- бизнес, а это -- на бутылку. -- А твой купец на чем доигрался? На кларнете и трубе? -- Не...-- засмеялся Чистодел и опять ошибся, понсчитав, что атмосфера разрядилась. -- Ах, тебе еще смешно, падла?! -- осатанел Приезнжий. -- Мне люди товар доверили. Им твои лажи -- пуснтой звук. Я должен вернуться -- и деньги на бочку, иначе лучше самому либо под трактор, либо в прорубь! Понял, какие у меня тылы?! Нет, не понял. Напугался -- да. А понять где ему, выросшему в арбатских переулках и совершавшему экснкурсии не далее Кунцевского и Востряковского кладбинща? Да и как понять? С нормальной точки зрения, приисковый быт -- ненчто чудовищное. В подобных хибарках и сараюшках (в печати звучно называемых "бидонвилями") жить нельзя. А уж лютыми сибирскими зимами -- спаси и сохрани! Медведям в берлогах стократ теплей и уютней. И сколько бы ни шло отсюда опечатанного и охранянемого автоматчиками "золотого запаса", сами добытчики остаются несчастной рванью. Главное утешение, главная забота -- бутылка. А подчас в ней вопрос жизни и смернти, тут уж мороз судья. К кражам добываемого золота отношение у всех пронстое. Однажды, к примеру, приземлился самолет без опозннавательных знаков, главный инженер прииска загрузил в него пуды "желтого металла" и улетел в неизвестном направлении. Для приличия объявили всесоюзный ронзыск, хотя в Союзе его никто никогда найти не чаял. Чего же ждать от маленького труженика? Платят ему за каторжную работу копейки, а кругом перекупщики, у них спиртное и мосты "на материк". И без колебания всаживал он в трубы, по которым гонится порода, самодельные ловушки для золота. Вот тут уж жестоко правила честность. Залезешь в чужую ловушку -- поплатишься головой. Спонры решались проще, чем на самом "диком Западе". Возможно, жесткая упрощенность нравов передалась еще со времен, когда на золоте вкалывали за пайку зэки. Многие, освободившись, там и остались со своими трандициями и задавали тон. А кто позже приезжал в надежде подзаработать, либо сразу заворачивал оглобли, либо научался подчиняться общим порядкам. И в описываемые годы и позже струйки золота всегда текли к неким точкам притяжения и осаждались у богатых и предусмотрительных. Кто знает, не они ли или их дети вынырнули сейчас из подполья, оккупировали здесь и там разные консорциумы и в полном консенсусе с чиновничьней верхушкой принялись отмывать многолетние знаки? (О тех, кто уже без всяких фокусов растащил золотой запас целой страны, мы помолчим -- немеет язык). Итак, струйки всегда сочились, сливались в ручейнки, но во времена Приезжего посредничать между принисками и "большой землей" было занятием аховым, и брались за него несколько десятков смельчаков. Приезнжий не сгущал краски, изображая свои скорые на раснправу тылы... Надо было срочно что-то делать. Даже злиться на "столичного коммерсанта" было уже некогда. -- Сядь нормально. Чистодел, до того виновато сгорбленный, выпрямилнся и робко поднял собачьи глаза. -- Рассказывай, кто погорел, на чем погорел. -- Вроде мужик был крепкий, верный, а вот... вчера взяли... За спекуляцию золотыми вещами. -- Как узнал? -- Жду его на месте -- нету. Отъехал в сторону, звоню из автомата на квартиру. Соседка и рассказывает... -- Она тебя знает? -- подгонял Приезжий. -- Да ни в жизнь! Просто делать старухе нечего, вот и треплется. -- А почему за спекуляцию? -- Он в золотоскупке оценщиком работал. Там, виднно, и влетел. -- Что взяли на обыске, неизвестно? -- Соседка понятая была, видела. Говорит: брошки-колечки, деньги -- не знаю сколько -- и весы. Тут Приезжему изменила выдержка. -- Весы?! Час от часу не легче! -- А чего весы? -- А то, что продаст тебя твой крепкий мужик, вот чего! -- Да почему? -- Деревня ты, барабанщик. Сделают анализ -- и сразу видно, что вешали: вещи или песок. Дошло? -- Это вы точно -- про анализ? -- изумился Чистодел. -- Досконально. Был у нас показательный суд, один вахлак из старателей вот так же с весами влетел. Притисннут твоего купца, припугнут статьей -- и все, не станет он за тебя голову на плаху класть. Чистодел нахмурился, но возразил довольно храбро: -- А чего он может сделать? Он про меня ничего не знает! -- Ну что-нибудь всегда... -- Да чтоб я сдох! Я про него много знаю, а он про меня -- во! -- и показал неопрятный кукиш. Приезжий поймал кукиш в ладонь, даванул коротко, но Чистоделу и того хватило, чтобы сбить самонадеянность. -- Говори, как связь держали. -- Виделись только при деле, -- Чистодел бережно разлеплял сплющенные пальцы. -- Он мне нужен -- я ему звоню домой, назначаю время. Встречались на улице в трех уговоренных местах по очереди. Я ему нужен -- он пишет на Главный почтамт до востребования. -- Значит, фамилию знал!! -- А я Сергеев Петр Иваныч. Нас таких в Москве, может, две тысячи, а может, пять. Пойди, сыщи! И внешность у меня обыкновенная. -- Общие знакомые есть? -- Ни единого человека! -- Но кто-то же вас свел? -- Кто свел, тот, слава Богу, помер. -- Дома у купца хоть раз был? -- Не. -- На работе? -- Дурак я, что ли? -- Уж такой ты хитрый. -- А чего? -- Чистодел уже снова воспрянул. -- Ну, если такой хитрый, вот тебе задачка -- я, примерно, в Магадане, ты в Москве. Как ты меня найндешь, барабанщик? Чистодел не понял: -- Отобью телеграмму до востребования... как обыкнонвенно: Ковалеву для Димы. -- Нельзя телеграмму. Как тогда? -- M-м... Тогда, пожалуй что, прости-прощай. -- А тебе надо очень. Ты соображай, раз хитрый. Ну-ка? -- А приехать можно? -- Милости просим. Хоть на два месяца. Чистодел начал увлекаться игрой: -- Ага... Тогда в адресный стол, найду Ковалева В. И. -- Допустим, в Магадане их пять. -- Тогда буду нюхать, от которого Ковалева чем пахннет... Дальше соседей тихонько поспрашаю -- у кого, мол, есть такой приятель -- иногда навещает, обрисую ваши годы, внешний вид, часто, мол, в столицу летает... На аэродроме девочек прощупаю... Надежда есть -- за два-то месяца! Приезжий помолчал, сжав крупный, прямо прорензанный рот. Барабанщику и не снилось, насколько опаснна проявленная им сообразительность. -- Так... Стало быть, хитрый. А этот твой купец... как его? -- Миркин. -- Он глупорожденный? -- Зачем? Он вполне. -- Так почему уверен, что он тебя не найдет? Если обэхээс поможет? Считаешь, ты хитрей всех? Нет, этого Чистодел не считал. Он чувствовал, что Миркин, например, и умней, и изворотливей. -- Думаете, могут меня найти?.. -- Могут найти. Приезжий прикидывал: Миркина взяли по плевой статье. А вот участие в хищениях с приисков -- другой коленкор. Потому выдавать Чистодела Миркину -- нож острый. Но проклятые весы! Если крепко нажмут... пес его знает, этого Миркина, может, такой же барабанщик. -- Страховка нужна, -- сказал он. -- Не усек? Надо, чтоб твой купец пошел за одну спекуляцию. Тогда ему расчета нет никого закладывать. А пока мы этими весами все, как веревкой, повязаны. Вообразив, что решения проблемы ожидают от него, Чистодел начал напряженно размышлять -- то бишь морнщить лоб, чесать в затылке, закусывать губу. Да, нужна страховка. Он даже ощутил ответственность за Борю Мирнкина -- надо спасать парня! Тем более парень-то не вреднный, добрый парень-то. В процессе "размышлений" возникло и еще одно ненпривычное чувство: хоть маленького, частичного превоснходства над Приезжим. Все-таки провинциал, Москва для него -- лес темный. Все-таки держится за меня. Да-а... Так, значит, страховка. Нужна страховка... Приезжий тоже размышлял. В трудные минуты он соображал быстро и находил, как правило, нестандартнные решения. Перебрав несколько вариантов, выбрал, по его мнению, лучший. Не самый благоразумный. Даже авантюрный. Вариант наглый, стремительный, рожденнный приисковой выучкой и природным коварством. -- Значит, говоришь, взяли вчера днем, барабанщик? Авось успеем. Пошли. x x x В течение последующих часов Чистодел наблюдал за своим спутником с отвисшей челюстью: уму непостижинмо, что за человек! Ведь живет (однажды обмолвился) чуть не за полтыщи километров от Колымской трассы. В Магадане-то (который Чистоделу рисовался беспросветнным арктическим захолустьем) -- и в том бывает наезданми. Откуда ж подобные таланты и повадки?! Для начала Приезжему понадобилась уединенная тенлефонная будка и несколько монет. Он набрал 02 и солидно представился: -- Ювелирторг беспокоит. Не подскажете телефончик в отдел экспертиз? Чистодел аж вспотел, стоя рядом "на часах", -- Принезжий сам на Петровку нарывается! -- Спасибо, записываю. (Это для достоверности: при его занятиях все должно записываться в голове). "НТО зовется", -- пробормотал он, крутя следуюнщий номер, и сменил голос. Теперь начальственный бансок смягчал некоторый трепет перед серьезным учрежндением. -- НТО? Это я говорю с секретарем?.. Очень хорошо. Извините, что беспокою, но тут вот какое дело: у нас в золотоскупке забрали весы... по делу Миркина. Так вот следователь Знаменский просил еще разновески привезнти... Ну да, с каким экспертом мне связаться?.. Кибрит? Фамилия такая?.. Ага, понял. Хорошая фамилия. А имя-отчество?.. Спасибо, всего доброго. Следующий шаг был тоже прост. При столь редкой фамилии он обошелся Приезжему в плитку шоколада и три-четыре обольстительных улыбки. И -- вопреки правинлу не выдавать адресов без года и места рождения разыснкиваемых -- скучающая девица в киоске "Мосгорсправки" аккуратненько написала ему домашний адрес Зинаинды Яновны Кибрит. (На Зиночкину беду в адресных карнтотеках отсутствовали только данные на оперативных сонтрудников милиции и начальство). Прочтя адрес, Принезжий скомкал бумажку, бросил под ноги и махнул проезжавшему такси. -- Сразу еду. -- Я с вами? -- почтительно осведомился Чистодел. -- Да, ты при мне. Пригодишься. -- Может, вперед покушаем? -- Мандраж, что ли? -- Да ведь рискованно. Сами на рожон... -- Дурак ты, барабанщик. Петлю надо рвать, пока не задушила. x x x Звериное чутье у Приезжего. Именно о связях Миркина и беседовали сейчас на Петровке. Перед Токаревым стояло двое весов. -- Эти изъяты дома, эти -- на рабочем месте Миркина. За каждым оценщиком закреплены свои, -- объяснял он Зиночке Кибрит. -- Не забудьте протоколы изъятия, я должна сослатьнся на них в акте. Пал Палыч, как он перескочил из газетных киоскеров в скупку? -- Пока не признается. -- Ювелирные курсы кончил, я проверил, -- сообщил Токарев, роясь в бумагах. -- Но что любопытно: кончил загодя, до того, как стал торговать газетами. Знаменский секундно поразмыслил. -- Ясно. -- А мне -- нет, -- Зиночка ловко упаковывала весы. -- Да ведь киоск-то где -- в Столешниковом. Очень удобнно завести связи с перекупщиками, обрасти клиентурой. -- Глупа, -- вздохнула Зиночка. -- Значит, рабочие весы я проверяю на точность, верно? -- Да, -- Токарев отыскал требуемые протоколы. -- Вдруг обвешивал. -- А изъятые дома -- на следы золота. -- И кремния, Зиночка, -- добавил Знаменский. -- О! -- удивилась она. Кремний -- спутник шлиха, то есть золота-сырца. О подобной возможности Знаменский с Токаревым не гонворил, так что тот тоже выразил удивление: -- Однако... какие, собственно, основания? -- Да, собственно, никаких, -- развел руками Пал Палыч. -- Раз никаких -- это серьезно. Это интуиция! -- заянвила Зиночка. У Токарева вырвался недовольный жест: он предпончитал твердую почву фактов, а интуицию относил к области гаданий и домыслов. Зиночка присела на край стола и провела с Токаренвым воспитательное мероприятие: рассказала об удивинтельном чутье, проявленном однажды Наполеоном. Император имел обычай по утрам просматривать стонличную полицейскую сводку. В перечне разнообразных, в том числе, надо думать, и серьезных происшествий имнператорский взор выхватил почему-то краткое упоминанние о задержанном накануне бродяге, которого полиция еще не удосужилась допросить. -- Привести ко мне! -- внезапно распорядился Нанполеон. И вот заурядный тогдашний "бомж" прямо из грязной каталажки без всяких объяснений был представлен пред императорское лицо. -- Ну? -- произнес Наполеон. Ситуация не позволяла "бомжу" испытывать ни манлейших иллюзий. Государь все знал. Уж неведомо какими путями, но проведал он, что мнимый бродяга заслан в страну оппозиционной эмиграцией; что в столице есть у нее многочисленные сторонники; что готовится восстанние, призванное свергнуть и физически уничтожить Нанполеона. И вот Наполеон произнес: -- Ну? -- вероятно, достаточно царственно и внушинтельно. А в сущности, что еще мог он сказать при полном отсутствии информации? Стоило, к примеру, заикнуться об имени бродяги, цели его прибытия в Париж -- о чем угодно -- и разговор сбился бы на частности и сразу обнажил государеву несостоятельность. Однако он произнес лишь грозное и всеобъемлющее: -- Ну? (Маленький шедевр интуиции). И заговорщик, совершенно убежденный в осведомнленности государя, глобально повинился, выдав имена, явки, планы, даты. Переворот был сорван. -- Это достоверно? -- недоверчиво осведомился Тонкарев. -- Строго исторический факт. -- Любопытно... Но то все-таки Наполеон... Знаменский понимал, что Токареву сейчас достанетнся, Миша же от гневного наскока Кибрит безмерно растерялся. И, когда она замолкала, чтобы перевести дыхание, втискивался в паузу с бормотаньем: "Уважаенмая Зинаида Яновна... позвольте, я не хотел... Разумеется, Пал Палыч не ниже Наполеона... я отнюдь не имел в виду... совершенно верно, даже выше... вполне возможно... в своем роде..." -- Ой, опаздываю! -- вскрикнула Зиночка, глянув на часы, и, одарив ясной улыбкой хохотавшего Пал Палыча, кинулась вон. x x x Жила Кибрит с сестрой, ее мужем и их двенадцатинлетним сыном Сережей. Пятым членом семьи числился косматенький веселый песик Рикки. Так как у сестры было ночное дежурство в госпитале, Зиночке предстояло накормить и загнать спать племяннинка. Последнее давалось нелегко -- это не Мишу Токарева отчитать. Раньше помогали сказки, но года полтора назад Сережка их отверг и теперь требовал от тети Зины историй "про преступников". И она -- куда денешься -- сочиняла истории, напропалую идеализируя действительность. Пока стряпался ужин, Сережа был уполномочен вынгулять Рикки. Ах, как жестоко подвела Зиночку воспеваемая ею интуиция! Возясь на кухне, она даже мурлыкала дурацнкую и потому, наверно, модную мелодию... Приезжий и Чистодел опередили ее примерно на час. И времени даром не потратили. Садясь в такси, Приезжий еще не знал, как станет действовать. Это зависело от возраста эксперта с редкой фамилией, ее характера, состава семьи и проч. А более всего -- от наития и удачи. Приезжий был чуток и настонрожен, как взведенный курок, но твердо верил в свою счастливую звезду. Городские соседи редко-редко знакомы друг с друнгом, знал Приезжий. ЖЭК -- наверняка волокита. Нечего болтаться по обочинам, надо вторгаться в центр инфорнмации. Где, кстати, тебя -- ежечасно нарушающего Угонловный кодекс -- меньше всего ждут. И в адресный стол милиции был командирован взбоднренный выпивкой и гипнотически-волевым напутствием Чистодел. Минут на двадцать пять он преисполнился горндости и самомнения, что позволило безбоязненно созернцать милицейские погоны и изображать из себя какого-то там инспектора по расселению жильцов. Так были добынты первоначальные сведения. А затем судьба дала Приезжему козырного туза в виде Сережки и Рикки. Мальчик мог бы и прищуриться подонзрительно, и недоверчивым молчанием встретить раснспросы незнакомцев. Но Рикки невольно сыграл роль предателя. Хоть и замороченный "диванной" жизнью, он глубинным инстинктом ощутил в Приезжем веяния и запахи исконной отчизны и крепкую руку охотника и укротителя. Они обрели общий язык в долю секунды. Завороженнный тем, как шалавая собачонка, с грехом пополам умевшая подавать лапку, сейчас по скупому жесту незнанкомца ложилась, застывала в стойке, мчалась отыскивать брошенный камешек и, поскуливая от нетерпения угондить, клала найденное к его ногам, Сережа даже не заметил, что сообщил кучу вещей о своей семье. Приезжий отсеял главное: отец мальчика в отъезде, мать на дежурстве, а тетя Зина стряпает фрикадельки с морковью. ...Чуть слышно щелкнул замок, и Приезжий вошел в переднюю. Огляделся, кашлянул, давая о себе знать. Из кухни выглянула Кибрит. "Хорошо, что молодая, -- подумал Приезжий. -- Крансивая -- тоже хорошо. Все идет хорошо!" Красивые женщины ни разу не огорчали Приезжего. С ними ему было немногим труднее, чем с Рикки. Кибрит еще не видела его отчетливо, в подробностях. На нее только пахнуло опасностью. -- Что вы здесь делаете? -- Поджидаю хозяйку. Было открыто, и я позволил себе войти. Открыто? Нет, такого за ней не водится. Осторожнность! -- предупредил внутренний голос. -- Я думаю, вы ошиблись дверью. -- Ни в коем случае! Имею адресок. Да и мальчик подтвердил, что именно здесь проживает Зинаида Яновнна Кибрит. И что сейчас она дома одна... Племянник ваш, не так ли? Очень симпатичный мальчик. "Грабитель?.. Насильник?.. Кто он?.. Я не понимаю. Не понимаю!" -- Что вам, собственно, нужно? -- Лично мне -- абсолютно ничего, уверяю вас. Я приншел просить о снисхождении к одной заблудшей душе. "Вот оно что! Шантаж. Никогда даже не думала о такой возможности". Поняв, она как-то уравновесилась. Сказала холодно: -- Если не ошибаюсь, это связано с моей работой. Приезжий развел руками: -- Увы... видит Бог, был бы рад прийти по другому поводу. -- Дома я о делах не разговариваю. Пожалуйста, на Петровку. -- Зачем же сразу гнать человека? Перед ней стоял атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти. Ласковый, хитрый, наглый. Явно с примесью кавказской крови. В дорогом и слишком новом, необмятом костюме. По-русски говорил чисто, с какой-то трудно уловимой, но не южной примесью в манере выговаривать слова. Если б не ситуация, Зиночка нашла бы, что он несимпатичен, но недурен собой и не лишен своеобразного обаяния. -- Кто вы такой? Представьтесь. -- Это было бы бесполезно, поскольку перед вами сейчас никого нет. Я в настоящий момент знаете где? За столом с друзьями -- их человек десять -- и говорю крансивый тост. И ни на минуту никуда не отлучаюсь. В Кибрит поднялась буря протеста. -- Железное алиби. Понятно... Считайте, что ваша миснсия не удалась. Прошу! -- она указала на дверь. Незнакомец снисходительно посмеялся: -- Напрасно, напрасно. У меня обоюдно интересный разговор. -- Не буду я с вами разговаривать. -- Будете, Зинаида Яновна. Придется. Он запер дверь торчавшим изнутри ключом, положил его в карман. И тут она заметила, что руки у него в перчатках. -- Убирайтесь немедленно! Или я... -- ей представилнся большой кухонный нож, чайник с кипятком... ее охвантила неукротимая и, в общем-то, безрассудная жажда сопротивления. -- А что вы? -- спросил он пренебрежительно, словно ребенка. -- Ну что вы?.. Оружия наверняка нет, позвонить я не дам, крикнете -- не услышат. Если только с кулачканми на меня. Но женщина вы хрупкая... Он двинулся от двери, приближаясь к Зиночке, и та медленно отступала в комнату, клокоча, но поддаваясь напору исходившей от него силы. -- Впрочем, о хрупкости это так, к слову, -- ласково сказал он. -- Уверен, что мы столкуемся по-хорошему... Скажите мне, Зинаида Яновна, должна ли быть в мире справедливость? Почему-то вопрос этот отрезвил ее. "Я веду себя глупо. Надо вслушиваться, что он говонрит. Не мечтать о расправе с помощью кухонной утвари. Глупо. Глупо. Глупо". Ей удалось затолкать свой праведный гнев на задворнки души. Почти удалось унять омрачавшее разум возмунщение. -- Я спрашиваю, справедливость должна быть? -- понвторил незнакомец. -- Справедливость есть. -- Увы, не всегда, -- сокрушенно покачал он голонвой. -- Далеко не всегда. Вот, скажем, один человек мучается, а другой нет. Несправедливо. Надо, чтобы никнто не страдал или пусть страдают оба. Вы согласны? -- Ближе к делу, -- отозвалась Зиночка, уже не задынхаясь. -- Браво!.. По вашей вине может пострадать один ченловек и его друзья. Если это случится, тогда пострадаете и вы. -- Только не пытайтесь меня запугать! "Ишь ты! И глазом не моргнула". Экспертша как-то не вполне укладывалась в представнление Приезжего о красивых женщинах. -- Характер показываете? Ну-ну. А сердечко-то небось прыгает? Поверьте, сочувствую. Но что делать? Вы нас прижимаете, мы огрызаемся. Как говорится, борьба минров... Но вы же не захотите, чтобы что-то случилось с Сережей? Верно? Такой хорошенький мальчик, и вдруг... Вот теперь Кибрит испугалась. Отчаянно, обморочно, как никогда в жизни. Где Сережка?! Ему давно пора быть дома! Она -- невероятно!.. -- она забыла о нем с появленнием этого негодяя в передней! Привычка владеть своим лицом отчасти скрыла от Приезжего степень ее паники, но и того, что он увидел, хватило для злобного торжества. -- Отчего вы молчите? -- Я слушаю, -- с трудом проговорила Кибрит. -- А-а. Тогда продолжаю. Конечно, он только племянник. Это ослабляет впечатление. Но все-таки тоже непринятно. Сын родной сестры... Страх накатывал волнами, леденя спину и оставляя испарину на лбу. "Павел... Шурик... хоть кто-нибудь!.. Никого... Надо сию минуту что-то с собой сделать. Иначе я очумею и проиграю вообще все!" -- Что-то пригорает! -- ахнула отчаянно. Незнакомец потянул носом -- действительно, припахивало. -- Пошли проверим. Карауля каждое движение Кибрит, он проводил ее в кухню. Разрешил снять с конфорки начавшую пришквариваться морковь, погасил газ под бушевавшим чайнинком и -- то ли поддавшись любопытству, то ли готовя комплимент для налаживания отношений -- приоткрыл крышку жаровни с фрикадельками. -- M-м... аппетитно. Может быть, эти полторы-две секунды и спасли Зиночку. Она приникла к окну и заметила во дворе космантую тень резвившегося Рикки. Значит, и Сережа рядом! Пока ничто не потеряно! Холод сбежал со спины, внутри начало успокаиваться и твердеть. Стальные пальцы легли на ее плечо: -- Кто там? -- Никого нет. Рикки уже скрылся, тускло светил фонарь, смотреть было не на что. Они вернулись в комнату. Зазвонил телефон. Пал Палыч? Шурик? Кто-то услыншал ее отчаяние? Или просто сестра скучает на дежурнстве? Успеть бы крикнуть в трубку хоть слово! Но возле аппарата монументально застыл злодей. Девять звонков -- и тишина. Зиночка отвернулась к зеркалу, чтобы выяснить, не слишком ли потерянный у нее вид: предстояла еще невендомая борьба и нечего обнадеживать противника легкой победой. Фу-ты! Лоб блестит, нос тоже, скулы выперли, взгляд, как у голодной кошки... Ей мнилось, что она пудрится и подкрашивает губы для демонстрации хладнокровия и для придания себе некоего имиджа официальной служительницы правосундия. Она обозвала бы жутко нехорошим словом того, кто сказал бы, что она возжаждала понравиться шантажисту, понравиться сугубо по-женски. Между тем было именно так. Включилась интуиция, и Зиночка начала играть привычную, понятную ему крансотку: умеренно сообразительную, умеренно порядочнную, но способную продаться, если прижмут, то есть нормальную шлюшку. Воображая, что застегнула на все пуговицы свой минлицейский мундир, она сказала: -- А вы очень рискуете. Если до вас доберутся... Шантажист расплылся в улыбке: -- Раз рискую, значит, крепко застрахован... Так есть у нас база для разговора? -- Смотря о чем. "Ну вот, давно бы так". -- По сути, речь о пустяке, -- деловито заговорил он. -- От вас требуется только одно: перед анализом хорошенько протереть весы, что взяли у несчастного Миркина. Вот и все. Вы меня поняли? "Проба на кремний (следовательно, шлих). Пал Палыч угадал -- золото-сырец, приисковая контрабанда..." Кибрит спохватилась, что слегка передержала паузу. -- Да, поняла. Но что же мы стоим? Давайте сядем. -- Давно жду приглашения. Они сели, Зиночка бессознательно приняла картиннную позу. -- Признаться, вы меня так напугали, что ноги не держат... Шантажист благосклонно отметил совершившуюся в ней перемену. -- Сколько волнений, а из-за чего? Из-за мелочи! Какая вам разница, что написать в экспертизе? И никто никогда не узнает. -- Но весы ведь могут направить другому эксперту. -- Уже известно, что направят вам. Бесполезно хитнрить, Зинаида Яновна, бесполезно. Я понимаю -- горндость и все такое... трудно сразу согласиться. Но выхода у вас нет. Или -- или. А для верности Сережу мы пока заберем с собой. Вы заметили, он долго не возвращается? Наверно, разговорился с моим приятелем. -- Вы... уведете Сережу?! -- какой испуганный взмах ресниц, какой трепет в голосе -- искусное притворство, она уже ко всему была готова. Шантажист улыбнулся нежной и безжалостной улыбкой: -- Конечно, уведем. Собачку отпустим, а мальчика возьмем. -- Но это невозможно! Погодите... давайте поговорим спокойно... Хотите курить? Сигареты были из запасов сестрина мужа, чересчур крепкие для Зиночки, и, неглубоко затягиваясь, она с изумлением узрела свой изящно отогнутый мизинчик. "Что это? Я кокетничаю?!.. С ним?!.. Ну да, так и нужно. Как раз так и нужно!" Снова ожил телефон. На сей раз звонивший оказался упорнее, но Кибрит не гадала кто и не считала звонков. Она только как бы отмеривали этапы плана, который торопливо, суматошно выстраивался в ее мозгу. Констнрукция получалась слабоватой и практически безвариантнной. На изобретение запасных ходов не оставалось ни сил, ни времени, телефон умолк. Зиночка умоляюще прижала руки к груди: -- Послушайте, вы неглупый человек, должны поннять... Возвратятся Сережины родители, что я скажу? -- Ну... тетя взяла погостить, поехали с экскурсией в какой-нибудь Суздаль... -- Сестра недавно звонила. Сережа подходил, сказал, что собирается ужинать. Какая вдруг экскурсия на ночь глядя? Откуда тетя? -- Придумаете. Это уж ваша забота. -- Да ничего же путного не придумаешь! С какими глазами я буду молоть чушь?.. Нет, мне не выдержать. Кончится тем, что я разревусь и выложу правду. Разве это нужно мне или вам -- чтобы еще кто-то знал? Шантажист помолчал, взвешивая сказанное. С ее стонроны это мог быть ход в игре, а могла быть и полная искренность. Он загасил в пепельнице окурок, сунул его в спичечный коробок, коробок положил в карман. Кибрит следила за его пальцами в перчатках и физинчески ощущала колебания противника. Вот просто так она растрогала и убедила его? Нет, разумеется. Что же тогда?.. Она всхлипнула: -- Я сдаюсь, я на все согласна, только пусть Сережа останется дома! -- Мои друзья должны иметь гарантии. -- Но я тоже должна иметь гарантии! -- Мальчик вернется в целости и сохранности. -- И вы его отпустите, не опасаясь, что станет рассканзывать где, кто... Не верю! Нет, на таких условиях я отказываюсь, хоть убейте! "Убить не хитро, да ты мне нужна живая. Пока не отрежусь от Миркина и не сбуду товар -- живая нужна. И покорная. Нечего глазами сверкать. Расшумелась тут!" -- Предложите другой способ держать вас в руках. -- Дайте мне подумать! -- Думайте, -- шантажист снисходительно пожал пленчами. -- Минут семь хватит? "Хватит!" -- беззвучно отрезала Зиночка. Его наглое давящее спокойствие маскировало слабину. В чем? "Ну же, тупая башка, ну!.. Стоп. Я поняла. Заберем мальчика. А дальше? Не сунешь в карман, как спичечный коробок". Нужно отсутствие свидетелей похищения на слунчай, если ребенок поднимет крик (двенадцать лет -- не грудной младенец). Затем -- место, где его надежно сондержать. Где бы за ним бдительно присматривали. И где в любой момент можно было исполнить требование Кибрит услышать голос Сережи по телефону в доказантельство того, что он цел и невредим. Даже если такое место есть (хотя незнакомец скорее смахивал на иногонроднего), всегда возможны неприятные неожиданности. А он -- не специалист по кражам детей. Он -- торговец желтым металлом. И он остерегается какого-нибудь срыва. Шантажист думал примерно о том же. Все, что помонгало ему прежде в безопасной реализации шлиха: никанких подельщиков, никаких связей в столице, сбыт по единственному каналу (через Чистодела), проживание всегда в разных гостиницах и т. д. -- все оборачивалось сплошными минусами в ситуации с племянником экспертши. Только в крайнем случае придется умыкнуть парня, снова положась на свою счастливую звезду. Если вдруг не удастся запугать насмерть эту строптивую дуренху... к сожалению, не совсем дуреху. Он встал: -- Семь минут одна секунда. Резюме -- другого способа нет. И не надо рыдать. Вы отлично вывернетесь. Заставите молчать Сережиных родителей. И сами будете молчать. -- Погодите! Другой способ есть! -- Зиночка принянлась лихорадочно рыться в портфеле. Шантажист подошел ближе, настороженно следя, как она достает папку с грифом "Секретно", как трагинческим жестом протягивает ему. Он придирчиво изучил гриф и стал просматривать подшитые документы. Кибнрит поясняла: -- Вот -- акты экспертиз, вот -- вещественные доканзательства. Выносить это с Петровки категорически запнрещено. Должностное преступление. -- Зачем же вы притащили на квартиру? -- Пробегала вчера по магазинам, туфли искала... дунмала вечером поработать. Тут, видите, не дописано... тут надо вычертить схему... Рискнула унести... -- Нашли? Туфли. -- Да. Чешские лодочки. (Лодочки купила в обед одна из сотрудниц отдела и уступила Зиночке, убедившись, что ей самой они жмут.) -- Покажите. Кибрит показала. И, словно бы не удержавшись, принмерила: на дне коробки лежал товарный чек. Шантажист клюнул на приманку. Чек был помечен вчерашним чиснлом. Должностное преступление ради чешских лодочек -- как по-бабски достоверно! Он снова обратился к папке. -- А если пропадет? Зиночка оперлась о стол, подрагивающей рукой оттяннула ворот свитера: -- Решетка... Дрожь в руках имитировать нельзя, они и впрямь тряслись, и ворот душил, потому что в папке заключанлась главная опора конструкции. -- Ладно, -- решился шантажист. -- Беру как задаток. Но имейте в виду, этой папочкой вы племянника не прикроете. И если что... -- он сунул папку под пиджак. "Слава Богу! Сделка состоялась". -- Только, умоляю, чего-нибудь не потеряйте! -- Не имею обыкновения. Приятно было познаконмиться. И дружеский совет на прощанье: не вздумайте сообщить обо мне коллегам. -- Что я, сама себе враг? Но... вы обещаете вернуть документы, как только... -- А зачем портить вам жизнь? -- Не мне одной. И себе, -- выпустила коготки Зиночнка. -- Возбудят следствие. Чтобы сколько-то оправдаться, я расскажу все. Опишу вашу внешность, приметы: рост 180, вес 81-82, след от пулевого ранения на правой ноге. Шантажист впился в нее вопросительным взглядом. -- Вы высоковато поддергиваете брючину, а я, знаете ли, не лишена наблю... -- Ясно, -- оборвал он и спросил уже от двери: -- Когда будет готова экспертиза? -- Через два-три дня. Раньше никак. Сама бы рада! -- Я позвоню. Ушел. Зиночка обессиленно привалилась к стене в передней и так стояла, пока не услыхала на лестнице топот Рикки и Сережи. x x x Примерно через час с четвертью возле подъезда Кибнрит выгрузились из такси двое пьяных. Один -- что повынше ростом -- еще чудом держался на ногах и кое-как доволок до лифта совсем раскисшего приятеля, способнного лишь икать и нечленораздельно приговаривать: -- Спасибо тебе, Гриша! Так они и ввалились к Зиночке -- Знаменский и Томин, примчавшиеся на ее зов. Она смеялась, глядя на разыгрываемый балаган и смаргивала набегавшие слезы. Они здесь, они выручат, теперь все будет хорошо. А ведь сначала было даже непонятно, как хоть с кем-то связаться. Если, как намекал шантажист, у него под рукой находилась целая банда, то к телефону Кибрит могли присоединить подслушивающее устройство, а за домом учинить наблюдение. Значит, и позвонить и обратиться сейчас, скажем, в ближайшее отделение милиции -- рискованно. А рисконвать Зиночка не хотела, положение сложилось слишком серьезное. Да и, кроме того, надеялась все скрыть от племянника: мальчишка его характера и возраста спосонбен был угробить любые охранные меры, воображая, что замечательно содействует "органам". Посадив Сережку ужинать и слушая его захлебываюнщийся рассказ о вдруг раскрывшихся талантах Рикки, Зиночка сообразила, что она отличнейшим манером понзвонит от соседки напротив: та уехала к дочери, собравншейся рожать, и оставила ключ с просьбой "пожалуйста, иногда напоить мои бегонии". -- Сережа, я к Серафиме Львовне! -- вскочила Зинночка. -- Тебе что -- неинтересно?! -- Безумно интересно, но цветы который день не политы. Я мигом! Однако в передней она застыла с ключом в руке. "Поросят я всех умней... А если вот тут прямо торчит соглядатай?" Как проверить?.. Вот как -- пусть проверит гениальнный Рикки! Она впустила собаку в комнату, где беседовала с шантажистом. Пес прилип носом к стулу, где тот сидел, и радостно замотал хвостом. -- Ищи, негодяй, ищи! -- шепнула Зиночка. Рикки ринулся к выходной двери, оттуда, как по ниточке, к лифту и тут поник, разочарованный. Пленительного нензнакомца поблизости не оказалось. А если бы ниже или выше на лестнице находился кто-то чужой, Рикки непренменно залаял бы в ту сторону; никак не удавалось отучить его от этой дурной привычки. Итак, путь к телефону свободен! Зиночка не стала ничего рассказывать, только: -- Павел, скорей ко мне! Лучше с Шуриком! Но входите так, чтобы от вас категорически не пахло погоннами!.. Оружие? Обязательно! Жду! ...До утра сидели они потом на кухне, Зиночка раснсказывала, припоминая малейшие подробности и чернточки. Чайник не сходил со стола. Томин съел все фрикандельки и заодно выскреб горелую морковку. Было составлено два словесных портрета. Один дала Кибрит, и он обрисовывал шантажиста с предельной точностью, вплоть до походки ("ему наверняка привычна ходьба по неровной земле, не по асфальту: шаг мягче, стопа осторожней"), до манеры говорить, тембра голоса и до цвета лица ("другое солнце -- он живет на севере"). Описание Чистодела страдало расплывчатостью и отражало впечатления Сережи, которые Зиночка осторожно у него выпытала. Были вспомянуты и обсуждены прежние "приисковые" дела: попытка вывести некие закономерности в повадках врага. Были перелопачены все сыскные возможности и технические средства, которые могли понадобиться в борьбе. А она грозила и опасностями и неожиданностянми. Слишком многое оставалось неясным. Зиночка опансалась даже, нет ли у шантажиста своего человека на Петровке: -- Меня мучает, кто ему сообщил, что экспертизу поручили мне?! Что я принесла в лабораторию весы! Но друзья уже думали об этом. -- Да любой мог сообщить, ничего не подозревая! Сведения же не секретные! -- замахал руками Томин. -- Но все-таки, все-таки! -- Зиночка, -- вступил Пал Палыч, -- вот, например, позвонят и спросят: "Простите, пожалуйста, Николаю Петровичу передали сегодня бутыль бензина на анализ?" Ты скажешь; "Да, передали". Совершенно механически. Даже не поинтересуешься, кто звонил. -- Так просто?.. Могло быть просто, могло быть сложно. Все могло быть. И Знаменский не утерпел: -- По мне, лучше б вы пока уехали. И ты, и Сережа. -- Нет, Павел. Тогда придется объяснять. Ты не преднставляешь, что поднимется в доме! Сестра от страха с ума сойдет. А главное, нельзя их спугнуть. Я просто не прощу себе, если мы их упустим! Пал Палыч вздохнул. Его грызла тревога. Она нарастанла с того времени, как Миша Токарев прекратил смунщенный лепет по поводу Наполеона. Почему он не нанпросился проводить Зиночку до дому? Ведь было отчетнливое желание! Почему потом, дважды не получив отзынва на свои телефонные звонки, не прислушался толком к себе и не устремился сюда, где она в одиночку сражалась с бедой? Показалось дураку неловко ни с того ни с сего врываться вечером в чужой дом. А какой чужой -- в нем живет самая своя, самая близкая! Уж коли нас подводят простые, несомненные чувнства, то способна подвести и техника, и хитроумно раснкинутые сети... Светало. Прощаясь, они крепко обнялись все трое -- не просто друзья, но почти единое существо, с единой кровеносной системой, единым дыханием. -- Спасибо тебе, Гриша, -- умильно прогнусил вдруг Томин: застеснялся собственной растроганности. Так, на шутке, и расстались. x x x И снова сошлись в приемной возле кабинета главного начальника Петровки, 38. Шантаж эксперта с угрозой ребенку -- преступление не рядовое; Скопин с самого утра доложил генералу суть дела. Единственный заданный тем вопрос -- кто еще знает уже о происшествии? -- свидетельствовал, что огласка представляется начальнику нежелательной. Скопин нанзвал Знаменского и Томина. И все трое немедленно "явинлись по вашему распоряжению". Кибрит опять рассказывала -- но теперь то был офинциальный доклад, и, разумеется, она не ждала от генеранла сочувственных "ахов". Даже опешила, когда он напоснледок отечески посоветовал "особо-то уж не трусить". Ей мнилось, что держится она совершенно невозмутимо. Зато Скопин так и вцепился в Зиночку, выясняя то да се. Больше всего волновала его отданная папка с докунментами: -- Вы уверены, что акт экспертизы не вызовет подонзрений? -- Да нет, Вадим Александрович, по виду -- доп