Половина (или около того) больнных будут женщины, их можно отбросить, преступление не женское. Остальных процедить через ситечко. Понадонбится, конечно, бригада. Ничего, тут Скопин пойдет навстречу, главное -- выявить, кого процеживать. Для этого отпечатать на ротаторе стандартный текст -- и в райздравы города и области. "В связи с расследованием уголовного дела просим в пятидневный срок сообщить фамилии лиц мужского пола, консультировавшихся у гематолога по поводу такого-то заболевания". Он высканзал это вслух, и задача обрела успокоительно-бюрокрантический характер. Позвонили из проходной. Некий гражданин прорынвался к Знаменскому по делу Серова. Томин вызвался сходить -- устроить, чтобы пропустили. Пал Палыч сел писать задним числом "Дополнительные вопросы экснперту": "Выяснить возможность наличия крови в пронстранстве между рукояткой и лезвием и в положительном случае..." -- ритуальное косноязычие казенных бумаг. -- Будем надеяться, что человек, пытавшийся убить другого, бережет собственное здоровье, -- вздохнула Зина. Именно так оно и бывает. Тюремный врач ворчал, что больше всего докучают убийцы -- идут с каждым пустяком. Томин привел сухонького, мелко семенящего человенка. Горло его было укутано шарфом. Едва поздоровавншись, он попросил закрыть окно -- ангина. Знаменский закрыл окно, откуда несло сухим жаром, Зина устроинлась в уголке на диване, натянув юбку на колени, отменченные неодобрительным взором посетителя, и он загонворил четко и рублено, будто отстукивая чечетку: -- Я из дома, где жил Серов. Этажом выше. Член совета общественности. Имею рассказать следующее. Виндел Серова незадолго до происшествия. Минут за пятнаднцать. Он разговаривал с другим жильцом. Его сосед по площадке. Фамилия Тираспольский. Я понятно излагаю? Полчаса спустя Тираспольский уехал на своей машине. В неизвестном направлении. Он умолк и строго уставился на Знаменского. -- И ничего не сказал родственникам? -- спросил тот. -- Якобы в отпуск. На юг. Но ни-ка-ких координат. -- Марка машины?.. -- "Москвич", МОФ 98-30. Кофе с молоком. -- Думаете, скрылся? -- вклинился Томин. Посетитель впал в назидательный тон. -- Товарищ, я ничего не думаю. Я немножко знаю. Tо, что знаю, рассказываю. Рассуждать не компетентен. Правильно? -- адресовался он к Знаменскому. -- Правильно, -- скрывая улыбку, поддакнул Пал Палыч. -- А что за человек этот Тираспольский? -- Считают, весельчак. Я считаю -- пьяница. И циник. Наш дом, пятиэтажку, называет "хрущобы". А раньше жил в бараке. Забыл. -- Так... Вы их видели издалека? Вблизи? -- Почти как вас. Шел домой, поздоровался. Они стояли в подворотне. -- Не слышали, о чем был разговор? -- Несколько слов, -- утвердительно качнул тот закунтанной шеей. -- Серов сказал: "Сбегаю в десятую квартинру". Бессмыслица. В десятой квартире только я с женой. -- Это в вашем доме вы живете в десятой квартире? -- уточнил Томин. -- Разумеется, не в чужом! -- Томина он тоже, кажется, не одобрял. -- Но к нам Серов не ходил. Я блатных песен не люблю. В домино не играю. И Серова не одобрял. -- Большое спасибо. Вот бумага, там в нише коридора есть столик, изложите, пожалуйста, все, что вы видели и слышали. Посетитель с достоинством принял лист бумаги и засеменил к двери. Зина отпустила юбку: -- Как пишут газетчики, ставка на общественность себя оправдала. Томин уже звонил. -- Дежурного ОРУД-ГАИ... Приветствую, Томин из уголовного розыска. По делу о тяжком телесном поврежндении нам срочно нужен гражданин Ти-рас-поль-ский. Выехал предположительно на юг. Светло-кофейный "Москвич", МОФ -- Михаил, Ольга, Федор -- девяносто восемь тридцать... Да, срочный розыск. В случае обнаруженния немедленно проверить, нет ли у него пореза на ладони правой руки. Спасибо, ждем вестей... Знаменский полистал списки жильцов дома, где в подъезде нашли Серова. -- В квартире десять проживают инженер Степанченко с супругой -- мы их тогда не застали: с вечера пятницы уехали за город. Затем гражданка Иванова, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения -- ее не стали бундить. И... братья Никишины. -- Два юных нахала? -- припомнил Томин. -- Да просто ершистая поза, -- вступилась за ребят Зина. -- От одиночества, от заброшенности. У обоих, в сущности, переходный возраст. -- Тем более могут попасть в любую историю. -- Надо посмотреть их поближе. Прошу тебя, Зиночнка, попудрить носик и поприсутствовать. -- Зачем, Пал Палыч? -- Мне нужно их доверие. Но я для них следователь. А ты -- прежде всего красивая женщина. Ты произвела впенчатление. -- Шурик, обрати внимание, он это замечает только для пользы дела! -- Увы. Паша, как зовут жену Степанченко? -- Светлана Дмитриевна. -- Гм... x x x Многие коллеги Знаменского были суеверны, что не редкость в среде, связанной с риском, с повезет -- не повезет. Одни пользовались расхожими приметами, друнгие имели личный набор знамений -- добрых и дурных. Знаменский не искал смысла в номерах автобусных билетов, не ждал худа от кошки или залетевшего в комнату воробья. Но часто по дороге от проходной Петровки до кабинета считал плюсы и минусы. Плюсом был человек светлый, минусом -- темный, сомнительный. И если дебет оказывался разительно неудачным, мог отложить какое-то мероприятие, зависевшее не только от расчета, но и от случайности. -- Салют, Паша! -- Салют! Плюс. -- Знаменскому... -- Привет... Нуль, ни то ни се. Или и то и се? -- Селям-алейкум, старик! -- Взаимно. Минусочек. -- Здравствуйте. -- Здравия желаю, товарищ генерал! Генералы -- за исключением некоторых -- не учитывались. Не из пиетета перед чинами, а по недостатку информации. (Впрочем был и пиетет. Начальству принято было верить. Оно имело слабости, заскоки, поддавалось нажиму свыше в ущерб работе -- это за ним знали. Но в нем не предполагали злоупотреблений. Знаменский мог инстинктивно не любить человека с идеальным пробором, делавшего доклады с министерской трибуны, но не ставил под сомнение его честность. И спустя десять лет как личный позор переживал его арест). -- Доброе утро, Пал Палыч! Жирный плюс. С ним хоть в пекло. А вот этот бр-р-р. Оттопыренные уши растягивают и без того широкое лицо. Весь плоский и тяжелый, как надгробная плита. Ходит только по прямым линиям. Портфель огромный, полупустой, похож на хозяина и на стуле переламывается пополам, будто тоже сидит. Не знаю толком почему, но он -- бесспорный минус. Ба, еще один выскочил из лифта, да какой! -- Здорово, Знаменский! -- с бодрой улыбочкой. Молча козырнем. Чтоб этого Левашова! Про него-то уж известно, почему минус. Это на него ссылался Рябинкин, вторично требуя выкуп с жен Дринка и Финка. Когда жены заложили Рябинкина, то и Левашова взяли за шиворот. Да, сказал Левашов, я приезжал к нему на работу в форме (что для сотрудника розыска далеко не обязательно) и возил его на опознание, он подходил по приментам, да оказался не тот. И все, с концами. Особая инспекнция не сумела обосновать обвинение. Путаная, конечно, история, можно толковать двояко. Но Знаменский с Томиным считали, что подыграл Левашов мошеннику, пондыграл, сволочуга, поделили они куш. Поганая встреча. А кабинет уже близко. И схитрил Пал Палыч, прошел по коридору до буфета, пообщался направо-налево, запасся сигаретами и -- главное -- шеснтью лишними плюсами. Уже жить легче. В кабинете он дернул вбок шторы, распахнул окно, впуская остатки ночной свежести пополам с утренней гарью, отпер ящики стола. На листке календаря крупнее остальных записей значилось: "Бр. Никишины". Пришел Томин. Вчера весь день провел в мышиной возне. Собирал сведения об Иване Тираспольском, укативншем в дальние края. Сведений не набежало -- одни мненния. Противоречивые. Мать Серова сказала: "Да при чем тут Ваня-то, господь с вами!" Беседовал на лавочке со старухой Ивановой из десянтой квартиры, убежденной долгожительницей. Встречался с десятками приличных, полуприличных и вовсе непотребных личностей, проверяя алиби "плотнвичек". Раздобыл фотографии Светланы Степанченко и вонзил показывать приятелям Серова. Итогом всего было несколько лаконичных фраз: -- Человек, угрожавший Серову за какую-то Светку, в командировке на три дня. В отношении Светланы Стенпанченко предположения отпали. Со старухой Ивановой можешь не встречаться. Никишиных в доме не больно жалуют -- за злой язык. Живут замкнуто, друзей мало... Я их сейчас видел внизу в очереди за пропусками. -- Нервничают? -- Нисколько. Пялят глаза на какую-то блондинку. Ну, пока. Зины в лаборатории не было, Знаменский попросил передать, что ждет ее срочно. Только положил трубку, как пожаловали Никишины. Оба откровенно осматривались, и Знаменский увидел с их точки зрения окружающее -- все, что давней перестал замечать. Убогий концелярский стол. Серенькая с пластмассовым колпачком-абажуром лампа. Древний кожаный диван. Сейф облупленный, зато, между прончим, "симменсовский". На стене портрет Дзержинского с инвентарной бляшкой на рамке. А чего они ждали -- что у меня обставлено гостиным гарнитуром? Пепельница безобразная, согласен. У всех такие -- пластмассовые. Хруснтальные и металлические запрещены -- чтобы кто-нибудь на допросе, осердясь, не использовал в качестве тяжелонго предмета. -- Чем можем быть полезны компетентным органнам? -- спросил Игнат, закинув ногу на ногу. -- Меня зовут Пал Палыч. -- Очень приятно. -- Трудность в том, что... вы не расположены со мной разговаривать, верно? Афоня, сбитый дружеским тоном следователя, поконсился на брата. -- Нет, ну если действительно нужно... -- Ручаюсь. -- Спрашивайте, -- нехотя процедил Игнат. -- Начнем с Серова. Что он был за человек? Умный? -- Ума большого не наблюдалось. -- Азартный? -- Это да. -- Добрый или жадный? Ответил Афоня: -- Такой, знаете, рубаха-парень. И заводной -- с полноборота. -- В игре не ловчил? -- Нет, он вообще был "за правду". -- А ваш сосед играл в домино? -- Степанченко? -- удивился Афоня. -- Что вы, он очень занят -- с женой ругается. -- На какой почве? Брезгливо вмешался Игнат: -- Слушайте, ну почему мы должны копаться в их грязном белье ради вашего любопытства? Знаменский помолчал. Не то чтобы он проверял Томина, но если Светлана Степанченко и отпадает, ее муж остается жильцом квартиры номер десять. -- Для любопытства я выбрал бы что-нибудь более занимательное, чем семейные скандалы. -- Он обратился к Афоне: -- Сосед вам несимпатичен. Почему? -- Нудный тип. -- А что значит, по-вашему, нудный тип? -- Нет кругозора, одно мировоззрение. Утром что прончтет в газете -- вечером на кухне жене рассказывает, а она картошку жарит. -- А как вам представляется интересный человек? -- старался Знаменский разговорить ребят. -- Социологический опрос? -- хмыкнул Афоня. -- Пожалуйста. Нестандартно мыслит. Нестандартно выранжается. Жизнь его бьет, крутит, а он не обкатывается. Понимаете? Человек с крепкими зубами. Не травоядный. -- Так... Но вернемся к соседу. Кто он по профессии? -- То ли физик, то ли химик. -- То есть вы судите человека по тому, насколько он красно говорит. И не интересуетесь, что он делает. Игнат взвился, раздраженный больше болтливостью брата, чем добродушной, в общем-то, сентенцией Знанменского. -- Нас пригласили для воспитательной беседы? -- Нет. Скажите, Афанасий, Степанченко был знаком с Серовым? -- Вроде нет. Откуда? -- Насколько я знаю, Степанченки тоже вызваны повесткой. Вот и расспросите их сами. Получите редкое удовольствие! Сам не хочет разговаривать и младшему рот затыкает. Нагнать, что ли, строгости? Пожалуй, хуже заартачатся. Не боятся они учреждения, где находятся, не следователя. Это ему нравилось, но в жанре пикировки немногого добьешься для дела. -- Игнат, вы не допускаете мысли, что я задаю свои вопросы с какой-то разумной целью? Что у меня есть основания задать их именно вам? -- А что вы за нас взялись? Подозреваете? -- Афанасию это бы наверняка польстило, -- усмехнулся Знаменский. -- Но должен его разочаровать. Я допрашиваю ежедневно многих людей. Почитая себя задетым, Афоня выдал детскую колкость: -- По принципу "как поймать льва в пустыне". Ловите десять и девять отпускаете? -- А вы -- поклонник инспектора Варнике? Пришел, увидел, догадался? Это хорошо на картинке, там все нарисовано. Приоткрылась дверь, впустив невидимую для Никишиных Зину. -- Кроме Варнике, был еще Шерлок Холмс! Игнат прищурился: -- Нашел кого вспоминать! Это надо напрягать извилины. -- Слабовато, Игнат. По первой встрече, вы казались острей. -- Как футболисты -- уверенней играют на своем поле, -- произнесла за спиной братьев Зина. Те привскочили поздороваться. Пал Палыч отошел к окну, как бы освобождая арену. -- Кстати, о Шерлоке Холмсе, -- принялась она наранбатывать авторитет. -- В наши дни Холмс выглядит скромнным любителем. Рядовой криминалист проделывает штунки, которые великому сыщику и во сне не снились! -- Рядовых криминалистов нам Серов изображал, -- сказал Игнат. -- "Колись" и "давай связи" -- вся метондика. Ну, сейчас ты получишь сдачи -- развеселился Пал Палыч. Кому бросил вызов! Зиночке Кибрит с ее двумя высшими (юрист и биолог), с энергией и сосредоточеннным умом, которых хватило бы на троих мужчин, и с женской обидчивостью за любимую науку! Она не скрывала, что задета за живое, из-под ресниц посверкивали острые золотые лучики. Позицию Никишиных она охарактеризовала как подростковое недомыслие, шутки назвала бездарными, их поведение -- парной клонунадой и так далее, все это с воинственным напором и в бурном темпе. Пал Палыч прямо залюбовался. Потом Зина уселась на край стола и все еще сердито начала излагать историю, успевшую войти на Петровке в легенду. Историю о том, как к Пал Палычу случайно попал в подследственные беспаспортный бродяга, как Пал Панлыч шестым-седьмым чувством распознал крупную и притом загадочную фигуру, но не имел и ниоткуда не мог получить маломальских доказательств. Какие она, Кибрит, и ее коллеги проделали головокружительные исследования, и чем все кончилось. -- Словом, -- заключила Зина, -- у Пал Палыча есть благодарность от Комитета госбезопасности! -- и она понбедно зыркнула в его сторону. Афоня был увлечен. -- А еще какие, например, экспертизы? -- Например, по отпечатку одного-единственного пальца я могу определить возраст. Или вот есть письмо. На марке, как правило, следы слюны. По слюне устанавлинвается группа крови того, кто наклеил марку. Неплохо? Если у человека определенная болезнь, то несколько капель его крови -- почти как паспорт! -- И как это вам? -- спросил Игнат. -- Возня с трупанми. С кровью. С чужой слюной. С души не воротит? Зина коротко задумалась. -- Иногда случается, Игнат... но проходит. -- Скажите, -- округлил глаза Афоня, -- а почему он оставил нож, тот, кто дядю Лешу? Ведь это улика. -- Если б вытащил, из раны брызнула бы кровь, попала ему на одежду. Тоже улика. -- Хитер! Знаете, кого бы я пощупал -- нашу бабку Иванову! В свои восемьдесят в спортлото играет. И по собственной системе. Если дядя Леша ее систему выведал, она свободно могла его пришить! Пал Палыч счел, что настал подходящий момент. -- Ладно, шутки в сторону. Серов был ранен, когда шел в вашу квартиру. -- В нашу?! -- Да, в вашу. Зачем? Что ему было нужно? -- Понятия не имею, -- недоумевал Афоня. -- Игнат, у вас с Серовым были общие дела? -- Никаких. -- Может, он хотел что-то вам сообщить? -- Да он за час до того видел нас на футболе! -- воскликнул Афоня. -- Подходил? -- быстро спросил Знаменский. -- Вы разговаривали? -- Нет, но мог бы, если ему надо. А он рукой помахал и все. -- Так... Тираспольский -- вам знаком такой? Из однного дома с Серовым, владелец кофейного "Москвича". -- А, видали. -- Ничего о нем не слышали? Игнат отрицательно покачал головой. -- Серову было известно, где вы живете? Подъезд, квартира? -- Возможно. Я вот знаю, где он жил, хотя мы у него не были. -- Смотрите, что получается, -- Пал Палыч сцепил руки и наблюдал за Никишиными; те слушали внимантельно и наконец-то серьезно. -- Серов видит вас на футболе, но не делает попытки поговорить. Потом в воротах встречается с Тираспольским и сообщает, что намерен забежать в десятую квартиру. Спустя полчаса его находят раненным в подъезде. В этом подъезде есть десянтая квартира, и единственные знакомые Серову люди -- достоверно знакомые -- вы. Зачем он к вам шел? Может быть, какая-то мелочь, которой вы не придаете значенния? Подумайте, ребята, это очень важно! -- Нет, честно, не могу сообразить. Ты как, Игнат? -- Незачем ему к нам идти. Пустой номер. Чтоб этого Левашова, сработал-таки минус! -- Что ж, давайте прощаться... Хорошо быть инспектонром Варнике. -- И это говорит современный Шерлок Холмс! -- снонва поддел Игнат, поднимаясь. -- Что не доказано! -- присоединился Афоня. -- Пал Палыч, придется проявить проницательнность, -- распорядилась Зина. -- Ну, попробую, -- он изобразил глубокомыслие. -- Судя по следам краски на ногте указательного пальца пранвой руки, вы художник. Особенности произношения изобнличают в вас коренного жителя юго-западной части Москнвы. Интуиция подсказывает, что вам нравятся блондинки. Афоня фыркнул. -- Теперь займемся вашим галстуком. Такие выпусканются недавно. Но вот расцветка... Как считаешь? -- спранвился он у Зины. -- Не восторг. -- Да, человек с художественным вкусом такого не купит. Вы не сами его покупали. Скорей всего, поданрок. -- По реакции братьев понял, что попал в точку. -- Недавно вы были в этом галстуке в гостях или в ресторанне. Дома вряд ли сидите за столом в галстуке, а на нем свежее жирное пятнышко. -- Знаменский посерьезнел, посмотрел Игнату в глаза, сказал по наитию: -- Я хотел бы еще добавить, что у вас, по-видимому, есть близкий знакомый... вероятно, гораздо старше. Я слышу отзвуки чужих мыслей, чужой озлобленности. Вы поддаетесь опаснному влиянию. Оставшись один, Знаменский позвонил в больницу. Там уже знали голос следователя, можно было не преднставляться. "Без особых изменений". То есть плохо. x x x В несколько дней запылилась, потускнела городская весна. У Афони начались экзамены. Готовиться не хотелось, но тройки были бы непереносимы для самолюбия. Пока выручали способности и память, но впереди грозно манячила физика. Что будет после экзаменов, Афоня не думал. Игнат яростно работал над дипломом и тоже отгоранживался от будущего, наводившего тоскливый озноб. Нагретая солнцем комната приятно пахла красками и противно засаленным паркетом и прочей нечистотой их сиротски-холостяцкого быта. Сергей Филиппович нагрянул к вечеру, зная, как Игнат дорожит светлыми часами дня. Был он нагружен свертками, из кармана торчало длинное импортное горнлышко в серебряной фольге. Начали освобождать стол от рисунков и учебников. Игнат бормотал, что ему уже неловко, Сергей Филиппонвич отмахивался -- "совершенные глупости". Афоня побенжал на кухню мыть грязные тарелки. Нарезали батон, развернули принесенную снедь. Заскрипели стульями. -- Что, меньшой, текут слюнки-то? -- подмигнул Сергей Филиппович. -- Еще как! Игнату должны были сегодня заказ оплантить, и вдруг какой-то там визы в бухгалтерии нет. Ну не скоты? Теперь только через две недели. Собирались уже к теткам. У теток они ужинали в самой крайности, едва выдернживая родственное сочувствие и нотации. -- Эх, Афоня! -- Сергей Филиппович откупорил чмокнувшую бутылку. -- Человек одному себе друг, товарищ и брат. Приготовились? Прошу минуту молнчания. Жестом фокусника он достал бумажник, из него денсять радужных десятирублевок. С шиком разложил их на столе. -- Таланту от поклонников. -- Неужели гравюры проданы?! -- Да, есть еще меценаты, Игнаша. Нашел ценителя. С дальним прицелом, верит в твою судьбу. Афоня впервые видел столько денег. -- Ура! -- заорал он и, плеща вином, стал раз за разом чокаться с братом и Сергеем Филипповичем. -- Начало положено. Теперь легче пойдет. С распреденлением твоим покончено! Проживешь. Давайте за это, пока не выдохлось. У Игната гудело в голове. Вот он рубеж, рубикон. Довериться старику? Может, тут будущее? Он считал себя самым одаренным выпускником училища. Но что от того меняется! В Москве останутся бездари, у которых связи. Они зацепятся, получат что-то хлебное, а то и перспективное. Ему же уготовано место учителя рисованния. Шумная жестокая орда детей и грошовая помесячная плата. -- Все-таки немножко страшно: спрыгнуть, а все понедут дальше, -- пробормотал он. -- Пусть себе едут! Какая радость лезть в общую кучу? Ведь войдешь, как водится, с задней площадки и всю жизнь будешь проталкиваться. Впереди, как говорится, совсем свободно. А как пролезешь -- что? -- Пора сходить, -- догадался Афоня. -- То-то и оно! Пожалуйте бриться, приехали. Нет, ребята, давайте за то, чтобы у нашего Игната была судьба не как у всех. Чтобы в нем осуществились и мои загубленнные когда-то мечты! -- Сергей Филиппович, а кто он -- покупатель? -- Желаешь напрямую связаться? Лишить меня конмиссионных? Игнат улыбнулся, не веря в комиссионные, но разончарованный скрытностью старика: хотелось услышать, что именно сказал меценат, какая гравюра ему особенно понравилась. Хотелось хоть туманно поиграть в будущую жизнь. Чего-то старик недоговаривал, ссылаясь на боязнь сглазить, спугнуть удачу. Однажды сказал внушительно: все будет зависеть от тебя. Но в каком смысле будет зависеть, не объяснил, сменил тему. Вот и сейчас, отвлекая Игната, повел рукой, словно лаская воздух над деньгами. -- До чего новенькие, -- умилился Афоня, запивая чаем бутерброд. -- Затертых не терплю, -- Сергей Филиппович взял купюру и засмотрелся. -- Красивы, чертовки! Как подунмаешь, так ведь это мистика. Берется бумага, на ней делается специальный рисунок. И вдруг начинается колндовство. Это уже не бумага. Это любая вещь. Любое желанние. Свобода. Покоренное пространство... Только рисунок должен быть очень точным. Не хватит одной крошечной завитушки -- вроде какая разница. А уже все. Уже колдовнство разрушается. И бумага -- только бумага. Но если все на месте -- посмотрите, какие переливы, какие тонкие волшебные узоры, какие строгие линии!.. Оказывается, его лицо может быть вдохновенным, почти красивым. -- Поэма, -- сказал Игнат и свел на шутку: -- Для гознаковской многотиражки. -- Сергей Филиппович, а вы опасный человек! -- Афоня переглянулся с братом, оба засмеялись, вспомнив следователя. -- Хозяин, где твой сейф? Прибрать, пока не залили вином. -- Старик потянулся положить деньги на полку, заметил там повестку, повертел, читая и разглядывая. -- Повестка... Вот -- другой рисунок и совсем другие чувства. Зачем вызывали? -- Да помните, у нас в подъезде... -- А-а... на похороны не ходили? -- Пока жив. -- Нож совсем рядом с сердцем прошел. -- Не повезло... -- медленно произнес Сергей Филипнпович. -- И еще он, когда упал, головой приложился. Да так, что, говорят, кость треснула и осколок в мозг вошел, -- с удовольствием излагал подробности Афоня. -- Да? И все без сознания? А вас-то что таскают? -- Трясут подряд без разбора. -- Работнички! Неожиданно для старика Афоня возразил: -- Нет, они кое-что могут. Рассказывали про такие экспертизы -- обалдеть! -- Да ну? Развлеки. Афоня развлек бродягой-шпионом. Сергей Филиппонвич нашел историю недостоверной: смахивает на брехню. Афоня заспорил, отстаивая правдивость Кибрит, Игнат поддержал брата. Сергей Филиппович засмеялся хитро: -- Молоденькая? -- Да не важно, просто не такая, чтоб сочинять! -- горячился захмелевший Афоня. -- Вы послушайте, по слюне можно узнать группу крови. Сплюнешь дуриком, а там про тебя уже кое-что знают! -- Теперь и не плюнь? -- подначил Сергей Филиппович. -- Ага. Потом мы все гадали, почему он нож в спине оставил. Оказывается, умный. Чтоб из раны не окатило. -- Конечно, умный. Еще что-нибудь рассказывали... об этом деле? -- О деле -- нет, вообще. При какой-то болезни, нанпример, кровь какая-то делается особенная. Прямо, говонрят, как удостоверение личности! А еще здорово -- по отпечаткам пальцев вычисляют, сколько человеку лет! Сергей Филиппович налил себе одному и выпил без тоста. -- Что за болезнь, не знаешь? -- Не помню. Мы же здоровые, нам до лампочки! -- Как лечить, так их нет, а ловить -- академики! -- он вильнул глазами, пряча их внезапное полыхание. x x x Наступил "прокрут" на месте. Ни во что не развившись, как усохшие почки, опаданли зародыши версий. Из колонии ждать ответа было еще рано. Запросы в медицинские учреждения породили тонкую струйку пунстых пока бумажек: несколько очень старых людей, один ребенок, один актер, давно и надолго уехавший с гастролями. Серов застыл на зыбкой грани между жизнью и смертью. Знаменский допрашивал и передопрашивал его роднственников и знакомых, мог назубок рассказать биогранфию Серова с детских лет. И не находил в ней того единственного, что объяснило бы, кому понадобилась его гибель. Томин пропадал, по собственному выражению, в "надлежащих кругах", слабо надеясь выудить какой-нинбудь толчковый фактик. Набегавшись, приходил к Знанменскому покурить и сыпал по инерции блатными слонвечками. Или садился листать сводки по городу. Вот тут-то и напал на сообщение, которое дочитывал уже стоя, торопливо натягивая пиджак. Два дня назад кто-то выдавил ночью окно платной поликлиники, располонжился в регистратуре, устроил там пьянку и свинство. Через полчаса Томин примчался в отделение милинции, где удивил дежурного интересом МУРа к мелкому бессмысленному хулиганству. А интерес стал буквально жгучим, когда оказалось, что ночные гуляки перевернунли помещение вверх дном, но не оставили ни единого отпечатка пальцев. Ни единого окурка. Никаких своих следов на подоконнике или на полу. -- Что-то украли! Или уничтожили! -- воскликнул он. -- Д-да... странный случай: говорят, некоторые докунменты пропали. Пропала куча историй болезни на буквы "Л" и "М" и журнал для регистрации пациентов, которых врачи нанзначают на консультацию к специалистам. Включая, естенственно, и гематолога. Водочные бутылки, огрызки колбасы и хлеба, разманзанный по стене помидор, опрокинутые стулья, выпотнрошенные ящики картотеки -- вся картина буйного кутежа была маскировкой и премило сработала на медперсоннал и милицию: еще не такое, мол, спьяну вытворяют. Взвинченный, переполошенный, возвратился Томин под вечер на Петровку и с порога обрушил на Знаменснкого свои новости. Холодная змейка скользнула у того по спине. -- Боюсь, это он. -- Наверняка он! Но ты скажи, Паша, откуда узнал, что ищем через поликлиники?! С-сукин сын! Убыток определен в три рубля ноль две копейки. Наверно, уже завели новый журнал для консультантов. А нам могли ответить: "По имеющимся документам не значится". Запнросто. -- Угу, расчет верный, -- рассеянно отозвался Знанменский, уставясь в угол кабинета. -- Может, он сам работает в этой поликлинике? Или в другой? Или в райздраве? Или ему кто-то сболтнул про такой запрос? Знаменский оторвался от молчаливого созерцания пустого угла и набрал четыре цифры. Долго не отвечали, но вот длинные гудки прервались и послышался знаконмый низкий голос. -- Зина! -- Это ты? -- ответила Кибрит. -- Я вернулась уже из коридора. -- Хорошо сделала. Ты здесь нужна. Жду. Без обычного "пожалуйста", в приказном порядке -- мельком изумился Томин. Зинаида дала гениальную занцепку, а мы поленились, не сумели использовать! -- горевал он и прикидывал, как бы надо организовать поиск, чтобы ни в коем случае не спугнуть преступника. Воображались способы один другого хитроумнее, а в голове стучало: прозевали, упустили, прошляпили, бить нас некому, портачи, дерьмовые сыщики!.. Чем теперь-то Зинаида поможет? Он спросил Знаменского, тот шевельнул спиной и буркнул что-то невнятное. Ладно, пусть сами разбираютнся. Надо уточнить у нее название болезни и взять в оборот врачей поликлиники, а потом их консультанта по крови. Вдруг вспомнят фамилию больного или хоть приметы -- если, конечно, повезет. Никто ничего не помнит, вселеннский склероз. Напала тоскливая собачья зевота. Или в самом деле спать хочется?.. -- Тебя. -- Знаменский протягивал трубку внутренненго телефона. Томин прижал ее к уху и через секунду встряхнулся. -- Пусть междугородка переведет разговор сюда, -- сказал он, хлопнул трубку на рычаг, обернулся: -- Паша, Джермук. Двести пятьдесят километров от Еревана. Вондичка, укрепляющая пищеварение, хрустальный воздух, сказочный вид. -- И что? -- Вести от гражданина Тираспольского, который на кофейном "Москвиче". А мы с тобой без сигарет. Сейчас пошурую. Он отправился по этажу, а вскоре пришла Зина. -- Явилась по высочайшему распоряжению, -- долонжила она, давая понять, что задета начальственным тонном, которым ее призвали. Обидчивостью Зина не страдала, но отличалась незанвисимым нравом, знала себе цену -- и другие знали ей цену и обращения к ней как к эксперту всегда облекали в форму просьбы, даже если по должности имели право распорядиться. Но ее Пал Палыч, мягкий, деликатный Пал Палыч и не думал приносить извинения. -- В одной из поликлиник, -- хмуро произнес он, -- уничтожены документы, позволяющие установить, кто направлялся на консультацию к гематологу. Притом понликлиника платная, так что без привязки к адресу. -- Крутой поворот! -- закусила она губу. -- Зина, мне жаль, но... какие примеры экспертиз ты приводила Никишиным? По-моему, как раз и... -- О, господи! Да. Но тогда значит... что? -- Они рассказали. Либо самому убийце. Либо кому-то еще -- кто ему передал. Кибрит бросила сумочку с плеча прямо на пол и села. -- Нет, ну какая дура, какая дура! -- добела стиснула она пальцы. Томин, принесший полпачки сигарет, не сразу уранзумел, что еще стряслось. Зинаида чуть не ревет и принчитает: -- Я во всем виновата, мы почти держали его в руках! Услыхав, кому она помянула про экспертизу крови, Томин присвистнул. -- Да зачем же? Какого черта? -- и в нетерпении присел на корточки, засматривая ей снизу в лицо. -- Хотела выбить из них иронию... наладить контакт. А может, кокетство... не знаю! Кокетство? Перед ними? Ну уж нет. Перед Пашей ты, милочка, гарцевала! Какой-то у вас недороман. Застряли в начальной стадии, ни взад, ни вперед. А и Паша тоже хорош -- не мог в одиночку справиться с сопляками! Томин выпрямился, намереваясь сказать другу пару ласковых, но тот уже сам казнился -- достаточно глянуть на кривую физиономию. Сейчас начнут выяснять, кто больше виноват и благородничать. А разве в этом суть? Суть же не в том. Суть в том, что... Томин хлопнул в ладоши и несолидно крутанулся на каблуках. -- Братцы, все прекрасно! Спрашиваем Никишиных: "Кому рассказали?" -- "Такому-то". Хлоп -- и искомый гражданин у нас в кармане! Идея была проста до очевидности, но не сулила стонпроцентного успеха. Пал Палыч еще до прихода Зины перебрал варианты. Ребята разболтались с соседями. На кухне или во дворе. С партнерами Серова по домино. Все они известны и опрошены в первые же дни, а позже наведены справки об их здоровье. Так что никого нового следствие не получит и двинется по расширяющейся спирали: прочие приятели и знакомые Никишиных, принятели и знакомые соседей, доминошников. Приятели их приятелей. Слухи распространяются порой молниеносно и самыми причудливыми путями. Все это Саша отлично понимает, ему важно отвлечь Зиночку от сетований. Но и то правда, что Никишиных не минуешь. Завязался практический разговор, чем обставить завтра, как провести допрос, чтобы добиться от них правды. Затренькал телефон -- междугородка. Томин коварно спросил: -- А что, если Тираспольский признается в покушении на убийство? Кто без него залез в поликлинику? Сообщники? Акционерное общество по устранению слесаря Серова?.. -- и снял трубку. -- Старший инспектор угрозыска Томин... Так... Пореза нет?.. Доложите, что он объясняет. Слушал, вставлял отрывистые междометия, что-то записал. Вот ведь не угадаешь -- через всю страну прокатил "Москвич" беспрепятственно, а на горном курорте нашелся на него ловец. -- Ясно, нет вопросов. Пусть путешествует дальше. Спасибо за помощь. Спасибо, говорю! Спа-си-бо!.. Передаю по буквам: Сергей, Петр... Откричавшись, сообщил: -- Значит, так. Тираспольский встретил Серова в вонротах, попросил помочь с машиной перед отъездом. Канкой-то мелкий ремонт, я не стал уточнять. Серов ответил по смыслу следующее: ничего с твоей машиной не случится, а мне некогда, надо потолковать с ребятами из десятой квартиры. Тираспольский спросил, какая, мол, срочность. Серов ответил: есть срочность -- предупредить парней насчет одного гада. -- Он считал, что Никишиным угрожает опасность? -- Похоже на то, Зинуля. -- Тогда, возможно, тот самый гад и... -- Подстерег Серова с ножом, -- договорил за нее Томин. Стало быть, знал о его намерении предупредить? Откуда? Тираспольский до отъезда ни с кем больше не беседовал. Но обрывок фразы поймал на лету рьяный общественник с замотанным горлом. Не мог ли подслуншать и тот гад? И еще вот футбольный матч. Серов там был, и Никишины были. Не связано ли это? Пока Томин с Зиной обсуждали, что с чем связано, Пал Палыч мотался по кабинету, стараясь унять дурное предчувствие. Хотя утром он звонил в Склифосовского ("Не лучше, не хуже"), но грызет тревога... -- Сестра? Да, снова я... Так. Зина осеклась на полуслове: голос Пал Палыча упал, болезненно скрипнул. -- Да нет, не надо. Всего доброго. Умер. Молчали. Грустно было. Обидно за Серова, да и за себя тоже. Дело о тяжком членовредительстве превратинлось в дело об убийстве. Надлежало передать его в прокунратуру. Закон. Заканчивать следствие будет кто-то другой. Откроет папку -- постановление о возбуждении уголовного дела "по факту ранения гр-на Серова А. В.", протоколы допронсов, сухие формулировки, черно-белые фотографии. Тот, другой, не склонится над телом, ловя неровное, убываюнщее дыхание. Не увидит, какой алой была кровь, которая не растеклась пятном (потому что пол был сально-грянзен), а держалась выпуклой густой лужицей. У Пал Палынча и сейчас это перед глазами, как в первый миг. Даже надпись на стене в подъезде: "Ленька трепло и стукач". Другой закончит дело. Вероятно, вполне грамотно. Возможно, лучше Знаменского. Нет, несправедливо! И никто не запретит сейчас вот, немедленно... -- Саша, поехали! Зина поняла, вскочила: -- Я с вами! -- Не выдумывай! -- воспротивился Томин. -- Нет, я виновата, я и буду разговаривать. А вы лучше вообще посидите в машине! По дороге Зина взяла-таки верх. Согласились отпуснтить ее одну -- авось Никишины будут откровеннее. Томину удалось выпросить машину у дежурного по городу. И вот стук в дверь и голос Игната: "Вход свободный". -- Вы? -- ахнул Афоня. -- Вот так сюрприз! -- Боюсь, не слишком приятный. -- Ну что вы! Проходите, пожалуйста. Счастливы видеть. Тем более без сопровождающих лиц. -- Не мельтеши, -- оборвал Игнат, ощутив в повадке гостьи некую боевую готовность. Она машинально оглядела стену, машинально отметила светлое пятно на месте "Бала у Воланда". -- Ваш визит вызван интересом к живописи? -- осведомился он. -- К сожалению, нет. У меня серьезный разговор. -- Вот беда -- не в чем, а то вам бы я с удовольствием признался, -- широко ухмыльнулся Афоня. Она подняла странные свои желтые глаза, смуглое лицо с бархатными родинками нервно дрогнуло подобием ответной улыбки. -- Сейчас такая возможность появится, было бы желание... Давайте все-таки сядем... Выражаясь громко, я наруншила свой профессиональный долг. И вы тому причиной. -- То есть? -- спросил Игнат. Ее напряженность постепенно заражала и ребят. -- Вы использовали во зло мою откровенность. Наденюсь, невольно. Нет, Никишины не догадывались, к чему она клонит. Это свидетельствовало в их пользу. -- Ребята, кому вы пересказали наш разговор на Петнровке? -- Кажется, никому, -- осторожно ответил Игнат. -- Постарайтесь вспомнить! Речь зашла о криминалинстике, я перечислила несколько экспертиз. Кому вы их потом назвали? -- Только если Серге... -- Афоня вопросительно обернулся к брату. -- Погоди! -- перебил Игнат. -- Больше ты ни с кем не трепался? Кибрит почувствовала, что легче дышится: намечалось нечто определенное, одна ниточка вместо бесформенного клубка, который возник бы из ответа типа: говорил в классе. -- Так кому вы рассказали? Какому Сергею? Игнат попытался защититься от ее напора: -- Нас ведь не предупреждали, что сведения секретные! -- К вам нет претензий. Мне только необходимо знать, кто он. Необходимо! -- Зачем? Это имеет отношение к следствию? -- Да. Неужели не ясно, что имеет? Иначе она не прибежала бы. Парень тянет время, ищет отговорки. Игнат закурил, затянулся так, что запали щеки. -- Это порядочный, интеллигентный человек. Он не представляет для вас интереса. -- Чепуха какая-то! -- вторил Афоня брату. -- Я должна его увидеть! Кибрит не допускала возражений, от нее исходила властность и ребята невольно сдавали позиции. -- Очень странно, -- пожал плечами Игнат. -- Ну, хорошо, я попробую с ним завтра связаться. -- Нет, Игнат, надо ехать сию минуту! Внизу ждет машина. Тот вскочил. -- Да вы смеетесь!.. Поймите, он наш друг. Он много делает для нас с Афоней. Никто нам столько не помогал! И ни с того ни с сего мы ворвемся к старому человеку с милицией! У него даже телефона нет, нельзя предупредить! Нет телефона! Она едва сдержала радостное восклинцание. -- Правда, неудобно, -- жалобно морщился Афоня. -- Я прямо не представляю... -- А главное, зачем? Невозможно же понять, вы нинчего не объясняете! Кибрит тоже поднялась. Впервые она так опростовонлосилась, подвела друзей. Сейчас нужно вести себя прендельно точно, ни единого опрометчивого слова. Осторожнней с правдой, правда может их спугнуть. Она открыла рот и сказала правду: -- Наш тогдашний разговор стал известен преступнику. -- Немыслимо. То, что вы говорите, немыслимо! -- Игнат топнул ногой, а Афоня шумно вдохнул и выдохнул, и хохолок на его макушке уперся в зенит. -- Отчего же, Игнат? Пусть он прекрасный человек, но он мог кому-то обмолвиться случайно. Поймите, преступник узнал, с какой стороны мы приближаемся! Она подождала и бросила на весы последнее: -- Серов умер час назад. А убийца на свободе, он кинулся заметать следы! Стало слышно, как шелестела во дворе липа, в комнату пахнул пыльный ветер, предвестник дождя. Игнат закрыл окно, зло дернул вверх шпингалет, постоял. -- Ладно, поедемте. Квартира Сергея Филипповича ничем не выдавала характера жильца, потому что все в ней принадлежало не ему. Хозяева уехали на далекую стройку и сдали пожилому солидному человеку две смежные комнатки с кухней.