Керен Певзнер. Налог на недвижимость --------------------------------------------------------------- © Copyright Керен Певзнер Email: kiramay@hotmail.com WWW: http://www.detective.al.ru │ http://www.detective.al.ru Date: 12 Jun 2001 "Мир Искателя" Москва июнь 1999 --------------------------------------------------------------- Детектив Я ПРОСНУЛАСЬ оттого, что выспалась. Это случается так редко, что я просто не помню, когда такое произошло в последний раз. Наверное, я - старожил. Те тоже ничего не могут припомнить, когда их просят. Надев халат, я пошлепала на кухню. Аппетит был зверский, и я решила приготовить омлет по-болгарски. Пока нагревалось масло в моей любимой сковородке с высокими бортами, я вспомнила, что хорошо бы поджарить тосты и достала из шкафчика забытый за ненадобностью прибор. По кухне поплыл несравненный аромат свежеприготовленной еды. Двумя лопатками я ловко перевернула омлет, готовый уже выползти из тесных рамок сковородки. Тостер щелчком сообщил мне, что хлебцы поджарились. В кухонном проеме появилась сонная Дашка: - Ой как пахнет! - потянула она носом. - Умывайся и за стол, - приказала я. - Что это ты делаешь? Яичницу? - Ха! Бери выше, - гордо ответила я, - омлет по-болгарски! - Это вкусно? - Еще как! Иди немедленно в ванную! Дашка нехотя поплелась чистить зубы, а я порезала надвое воздушный омлет, вытащила из тостера готовые тосты и налила себе чаю, а дочери - горячего шоколада. Ели мы молча. После того, как на тарелке не осталось ни крошки, Дашка удовлетворенно похлопала себя по животу и произнесла: - Да, мамуля, я вижу ты уже выздоровела. - От чего? - я удивленно подняла брови. - От несчастной любви. Вот первый признак, - и она, скорчив хитрую физиономию, показала пальцем на мою тарелку. Нет, вы только посмотрите на нее! Вот чертенок! Все замечает и главное - все говорит. Но она, в сущности права. Только сегодня утром я почувствовала, что на меня перестала давить непосильная тяжесть, ледяные ладони, стискивавшие мое сердце, разомкнулись, и ко мне вернулся вкус к жизни. В депрессивном состоянии я находилась более трех месяцев из-за моего юного друга, а также любимого мужчины, Дениса Геллера. Причина была самая тривиальная - измена и как следствие этого выматывающая душу ревность. Мое твердое убеждение в том, что любовь является душевной болезнью, укрепилось от этого случая еще больше. Все признаки налицо: человек думает только о предмете своей страсти - идея фикс, разлука воспринимается как ломка, нехватка наркотика, ревность и подозрения - мания преследования, стремление прихорашиваться и боязнь не понравиться - нарциссизм и комплекс неполноценности. Вот такой букет. Однажды Денис пришел ко мне довольно поздно после очередного "а ля фуршета", устроенного его фирмой. Его присутствие на таких мероприятиях было обязательным, так как компания, в которой Денис работал, развивала связи с Россией, продавая ей свои программные продукты. Крупные контракты обговаривались и заключались именно на таких встречах. Денис прекрасно говорил на трех языках, ориентировался во всех направлениях деятельности фирмы, и часто его голос был определяющим в принятии того или иного решения. После успешного окончания переговоров он получал довольно приличную премию или бонус, как здесь говорят, что совсем неплохо для неженатого молодого человека двадцати восьми лет. Благодаря своим способностям не только в программировании, но и в менеджменте, Денис успел побывать во многих странах мира в составе группы из управления фирмы. Он все меньше и меньше занимался непосредственно программированием, неуклонно становясь весьма опытным менеджером. Знание продаваемого продукта "изнутри" давало ему преимущество и убеждало потенциальных клиентов в исключительности совершаемой сделки. Так вот, в тот вечер он был очень доволен. Удалось заключить выгодный контракт с молодой российской фирмой, поставляющей компьютерное оборудование для банков. Денис рассказал мне о представителе фирмы, господине Малявине. Это был импозантный господин в сшитом на заказ костюме и в тонких очках в золотой оправе. Он вышел на фирму "Офаким", где работал Денис, неожиданно и заинтересовался ее продукцией. Денис был при Малявине и гидом, и компаньоном на всех мероприятиях. Уж больно жирный кусок хотели оттяпать владельцы "Офакима" от богатенького Буратино из Москвы, вот и послали к нему молодого менеджера как интеллектуальную службу сопровождения. Все это Денис рассказывал мне, когда, намотавшись за день с Малявиным и его командой, он возвращался ко мне усталый и часто раздраженный. Все-таки мы тут, в Израиле, успели пропустить, как выросла в России неисследованная особь под кодовым названием "новый русский". На том "а ля фуршете" Малявин был не один. С ним пришла роскошная блондинка по имени Татьяна, москвичка, приехавшая в Израиль в составе российской делегации. Судя по тому, что Денис, с одной стороны, немного стеснялся описывать мне все прелести Татьяны, а с другой - не мог удержаться, чтобы не вспоминать о ней вслух еще и еще, я поняла, что прекрасная незнакомка захватила сердце моего друга с первого взгляда. Я даже увидела ее на фотографиях. Фотографы и корреспонденты запечатлели торжественное подписание контракта. Выступал член кнессета от "русской" партии, приглашенный на знатную халяву. Владелец фирмы "Офаким" сиял как масляный блин, и все это попало на страницы газет. Татьяна на фотографиях выглядела очень эффектно. Пышные белокурые волосы, черное "маленькое" платье, неброский жемчуг в ушах и на шее. Разве что лицо... Денис дольше меня живет в Израиле, уехал из России совсем маленьким и не знает, что такое лицо повторяется на улицах средней полосы через одно. Курносый нос, славянские скулы и светло-голубые глаза выделяются из общей массы только на фоне нашего средиземноморского ландшафта. Пусть не судят меня строго, но я не понимаю, что находят израильтяне в простых белокожих девушках из последней волны репатриации, побеждающих на местных конкурсах красоты. С тех пор многое переменилось в наших отношениях. Денис стал появляться у меня все реже и реже. На звонки отвечал уклончиво, отговаривался работой. Звонить я перестала. Я всегда знала, что отношения наши временные, просто их окончание переносила на неопределенно далекое будущее. А оказалось, что срок уже пришел. Масла в огонь подлил звонок моего бывшего соученика по университету, Алика Урицкого, вылитого кота Матроскина, который не показывался годами, а тут вдруг позвонил: - Привет, Лерка, как жизнь молодая? - Спасибо, дорогой, давно мы с тобой не виделись. - Да уж, после встречи в Натании прошло около года. Как-то мы были с Денисом в Натании, случайно встретились с Аликом на улице, и я их познакомила. - Что новенького расскажешь? - Видел твоего Дениса, - неожиданно сказал он. Хотя почему неожиданно? Ведь это была главная цель его звонка. - Он садился в шикарный "Мерседес" с красавицей. - Какой "Мерседес"? С шашечками? - Почему с шашечками? - Его невеста - водитель такси, - отрезала я. - Что-нибудь еще? - Нет, - усмехнулся он, - если так, то конечно. Я думал, ты не знаешь. - Я знаю все, что мне нужно. Извини, у меня много дел. Всего хорошего. - Пока. Я долго держала трубку в руках и не могла успокоиться. Правильно говорят: "История повторяется. Первый раз в виде трагедии, второй - в виде фарса". В этом кино мы уже были. Помню, мне звонили насчет неверного мужа. Тогда тоже был мужик. Тот звонок действительно стал для меня трагедией. Распалась семья, я была в шоке. Прошла унизительную процедуру развода. Единственный плюс - получила мощный иммунитет против такого рода звонков. Бедный Алик, ты совсем об этом не знал. Ну ладно, если бы мне позвонила какая-нибудь завистница-соперница. Но этот! Чего ему в жизни не хватает? Работает на себя - держит агентство по туризму, в доме жена-хозяйка, племянница какого-то местного шишки, сам раздобрел, приобрел солидное брюшко. И такие инсинуации... С Денисом все мне было давно ясно. Ну не судьба, и что, жизнь окончена? Обидно, но не так, чтобы убиваться. По крайней мере не буду зависеть от настроений его мамочки. Пусть Татьяна-блондинка теперь мучается. А я наконец-то буду свободной, начну ходить в "Кантри-клаб" - давно пора заняться собой, подкачать живот и бедра, да и парни там пасутся ничем не хуже Дениса. Нет, хуже! Я бросилась на диван и разревелась. Реветь было горько и сладко одновременно. Я жалела себя, вспоминала, что меня уже не раз бросали, и почему мне, такой обаятельной и привлекательной, не везет в личной жизни? Через полчаса мне полегчало, и я со всей ясностью поняла, что кризис прошел. Может быть, стоило поблагодарить Урицкого за разрядку? Нет, за подлость не благодарят, в какие бы благостные одежки она ни рядилась. Да ну его - мне на работу пора, хватит отлынивать! Я ехала и по пути, как обычно, рассуждала, на этот раз о том, что такое счастливый человек. Много денег, дети, слава, любимый человек рядом? Но сколько вокруг случаев, когда этого недостаточно! Как-то я прочитала фразу: "Счастливый человек утром идет с радостью на работу, а вечером - с радостью домой". И опять не для меня. Кажется, меня заела рутина. Хочется чего-нибудь остренького. "Ага, - сказала я сама себе, - баночку Хамаса!" Так обмолвилась женщина, хотевшая купить баночку хумуса. Чувствую, что я могла бы расследовать интересные загадки. Логическое мышление у меня есть, умение анализировать - тоже. Совсем не нужно открывать детективное агентство, все равно никто не разрешит, а вот заняться еще чем-нибудь, кроме скучных переводов - это по мне. Открывая дверь, я машинально - да что там лукавить, я люблю это делать, - взглянула на бронзовую табличку со своими атрибутами в виде имени, профессии и времени работы. До сих пор жалею, что заказав табличку, не настояла на том, чтобы написать ее в соответствии с правилами дореволюционной орфографии. Как бы великолепно выглядело слово "переводчик" с "ять" в середине и твердым знаком в конце. А уж "приемъ", написанный таким образом, наверняка дисциплинировал бы моих разболтанных клиентов. Такую табличку я видала в юности, когда наша компания приходила тусоваться к Аньке Лемерман. Мы называли ее "Девица Лемерман" по созвучию с именем известной гадалки на картах, девицы Ленорман, жившей в прошлом веке. На двери ее квартиры в старинном петербургском доме висела табличка, покрытая благородной патиной, послужившая прообразом этой, моей нынешней. На табличке затейливой вязью было выгравировано "Инженеръ И. Лемерманъ". И больше ничего. При бедноте тамошних инженеров начала восьмидесятых эта табличка не давала забыть, что когда-то они были уважаемой кастой и сообщать об этом на входной двери было престижно. А сейчас? Эх... x x x Я отперла дверь, пригласила войти ожидавшую меня клиентку и включила кондиционер - жара стояла невыносимая уже с утра. Посетительница оказалась молодой шатенкой, в глазах у нее застыло испуганно-удивленное выражение. По тому, как женщина выглядела, я определила, что она всего пару дней назад прилетела из России и еще не адаптировалась к израильскому образу жизни - на ней был надет приталенный сарафан с оборками, а губной помадой цвета бледной фуксии пользуются исключительно российские женщины в первую неделю после приезда в Израиль. Поздоровались мы в коридоре, и я сразу приступила к делу: - Чем могу вам помочь? - Мне нужно перевести документы о рождении, о браке и трудовую книжку. - Хорошо, - согласилась я. - Давайте ваши документы. Женщина раскрыла сумочку. Вытаскивая бумаги, руки ее задрожали, она выронила пачку и неожиданно спросила: - Вы только документы переводите или еще чем-нибудь занимаетесь? "Конечно, - хотела ответить я, - веники вяжем, примуса починяем, беглых мужей по фотокарточке привораживаем". Но вовремя спохватилась и ответила, как истинная еврейка, вопросом на вопрос: - А что бы вы хотели? Может, я и смогла бы вам помочь, - чуяло мое сердце, здесь одними переводами дело не ограничится. - Вы не подумайте, я заплачу, - торопливо проговорила женщина. - Мы с мужем приехали два дня назад, и неприятности начались прямо в аэропорту. Нам не дали денег, удостоверений, ничего. Хорошо, что там мы продали квартиру и сейчас нам есть на что жить. Она собрала рассыпавшиеся по полу бумаги и, положив их мне на стол, продолжила свой монолог: - Меня зовут Марина Левина. Все документы мы, как положено, оформили в Сохнуте в Ростове-на-Дону. Нам сказали, что когда мы прилетим, прямо в аэропорту нам выдадут удостоверение новых репатриантов, деньги и привезут домой к родственникам. Но служащая, посмотрев в компьютер, сказала, что деньги и документы дать мне не может, так как я уже была в Израиле в девяносто шестом году и получила все, что мне было положено. Она предложила разбираться в министерстве внутренних дел по месту жительства. Мы вчера там были. Нас не поняли, потому что мы не говорим на иврите, а они - по-русски. Вот все, что у нас есть, - она протянула мне документы. В зеленом конверте были путевой лист по маршруту Аэропорт-Ашкелон, бланк медицинской страховки и записка в МВД. Мне бросились в глаза два слова на иврите: "двойное гражданство". - Марина, прежде всего успокойтесь, - сказала я. - Как я поняла из вашего рассказа, кто-то под вашим именем приехал сюда и использовал права репатрианта. Так? Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила: - Но ведь то, что вы - это вы, а она - это не вы, можно легко доказать, достаточно предъявить в МВД ваши метрики, - я взяла в руки и раскрыла ее свидетельство о рождении. Вроде бы все в порядке: Левина Марина Исааковна, год рождения - 1971, место рождения - Вильнюс. Родители: отец - Левин Исаак Лейбович, еврей, мать - Левина Эсфирь Львовна, еврейка. Но то, что я увидела дальше, заставило меня прикусить язык. На странице стоял жирный штамп "Повторно" и дата выдачи - 1998 год. А я ведь уже почти поверила! - Но ведь это повторное свидетельство, - удивилась я. - А где оригинал? Марина замешкалась. Мне показалось даже, что она лихорадочно обдумывает, что ответить. - У меня его украли в девяносто пятом году, - наконец выдавила она. Мне очень не понравился ее ответ. Не сама информация, а то, как она была выдана. "Что-то здесь не так, надо быть настороже", - сказала я себе. - Украли? - недоверчиво переспросила я. - Из сумочки. Я обнаружила ее открытой, когда шла по улице. Пропали паспорт и метрики. Паспорт я тут же заказала новый, а метрики - только в девяносто восьмом году, когда выходила замуж. - Скажите, Марина, что вы хотите, чтобы я сделала? - спросила я. - Найдите ее, эту самозванку. Она, наверное, купила мои метрики и приехала сюда как еврейка, а мне расхлебывать приходится! И еще, я прошу, походите со мной по разным учреждениям. Мне сказали, что вы оказываете такие услуги. - Хорошо, я возьмусь за ваше дело. x x x Когда за Левиной закрылась дверь, я позвонила в бюро по поиску родственников. Адрес Марины Левиной, прибывшей на историческую родину в 1996 году, мне дали незамедлительно. Позвонить в справочную и узнать домашний телефон, было уже рутинным делом. Когда я набирала номер, то еще не знала, о чем буду говорить. Меня это не пугало - ведь мне заказали найти самозванку, а не вести с ней разговоры на тему: "Как вам не стыдно..." Тут мне фортуна и отказала. Какая-то старушка, подняв трубку, ответила мне испуганным голосом на вопрос о Марине Левиной, что такая не проживает, и вообще откуда я знаю номер телефона? Делать было нечего, и я решила обратиться к Михаэлю Борнштейну, моему знакомому следователю. Я набрала номер сотового телефона Михаэля. - Алло, Михаэль? Шалом, как поживаете? - О! Валерия, шалом, куда вы пропали? - по голосу было ясно, что он рад моему звонку. - Я бы хотела напроситься к вам в гости. Можно? - Конечно, я только предупрежу Сарит. Сарит - это жена Михаэля, очень милая и гостеприимная женщина. Но я стала отнекиваться: - Нет, нет, Михаэль, мне нужно увидеться с вами на работе. Вы позволите? - Скажите, Валерия, - спросил он, - что-нибудь произошло? - Понимаю, что это нетактично, - сказала я, - но мне нужно выяснить вопрос о двойном гражданстве. Где-то у нас живет мошенница, выдающая себя за еврейку, гражданку Израиля, и я хотела вас спросить, что в таких случаях нужно делать. - Приходите завтра, - сказал Михаэль, - буду вас ждать в час дня. Мы распрощались, и я принялась за обычную работу. На часах было около одиннадцати, когда в дверь кабинета деликатно постучали. - Войдите, - сказала я. Когда я увидела, кто пришел, у меня отвисла челюсть. Это была мать моего друга, Элеонора Леонидовна Геллер. Элеонора - моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве она работала в Академии Педагогических Наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. Никогда не повышает голоса, и при этом Денис верит во все ее всамделишные и мнимые недомогания. "У мамы мигрень", - этого достаточно, чтобы не пойти на Виктюка. Почему я это терпела, не понимаю. Ему уже двадцать восемь лет, он зарабатывает кучу денег, ездит по всему миру, знает три языка, но мать до сих пор продолжает считать Дениса младенцем. Ей-богу, я даю Дашке больше свободы, чем Элеонора своему сыну. И при этом такая неприступная! Моя бабушка про таких дамочек говорила: "На вонючей козе не объедешь." Мать Дениса не просто не любила меня - она считала меня злостной интриганкой, опоившей ее милого сыночка дьявольским приворотным зельем. Если бы у меня была хотя бы малая толика той сексуальной энергии, которую я, по ее мнению, трачу на ее сына, я бы давно имела миллионы от "Пентхауза". Когда я общаюсь с ней по телефону, у меня трубку примораживает к уху, хочется заорать: "Трахаемся мы с вашим сыном, и нам это очень нравится!" И чего я ее не люблю? Вроде в невестки не набивалась, в глубине души всегда понимала, что наши отношения с Денисом временные, что ему жениться надо и детей заводить. А вот поди ж ты... - Проходите, пожалуйста, - я показала ей на кресло для гостей. Элеонора выглядела сегодня несколько иначе, чем я привыкла ее видеть. Глаза ее покраснели, она часто прикладывала к лицу носовой платок. Пальцы, державшие его, подергивались. Было заметно, что госпожа Геллер находилась на грани нервного срыва. - Добрый день, Валерия, - сказала она, тяжело опускаясь в кресло, - вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь? - Действительно не ожидала, чем я могу быть вам полезна? - я попыталась скрыть изумление за маской равнодушия. Как будто ко мне каждый день приходят с визитом мамочки моих бывших любовников. Элеонора неожиданно разрыдалась: - Денис пропал, - только и смогла выговорить она сквозь слезы. Я налила в стакан минеральную воду и протянула ей. - Сказать по правде, я не видела Дениса два месяца и не представляю, где он может быть. - Я знаю, что вы расстались, - Элеонора удрученно покачала головой. - Я просто не предполагала, что будет еще хуже. - Что вы имеете в виду? - Не знаю, известно ли вам, что у моего сына в последнее время появилась новая пассия - Татьяна. "Итак, она звалась Татьяной!" - сарказм моих мыслей был весьма горек. Еще бы мне бы не знать. - Последнее время мы не встречались с вашим сыном, поэтому я ничего не могу сказать о Татьяне. - Денис познакомил нас около месяца назад. Как-то он пригласил ее к нам на ужин. Очень красивая девушка, работает референтом. Мне показалось, что Денис немного нервничал, но за столом мы разговорились и сидели почти до полуночи. А потом он поехал ее провожать. "Меня он на ужин к маме не приглашал!" - я почувствовала болезненный укол самолюбия. Да что теперь делить, все уже в прошлом. - А что вас так встревожило? - Три дня назад я вернулась домой с вечерних курсов по ивриту, Дениса не было, а на столе лежала записка, - Элеонора протянула мне листок из записной книжки. На нем бегущим почерком было написано: "Мамочка, мне нужно срочно уехать с Татьяной на пару дней. Я позвоню. Не волнуйся, ничего страшного, в понедельник вернусь. Целую, Денис." - Сначала я не волновалась, - продолжала Элеонора. - Он часто задерживался допоздна, иногда ночевал у нее. Но я всегда знала, где он! Каждую минуту. Он очень ответственный сын, я его таким воспитала, а сейчас у меня нет никакого понятия, где он. Он ни разу не позвонил за три дня! Сотовый телефон он отключил, а номера Татьяны я не знаю. И потом, эти слова "ничего страшного..." Я схожу с ума от волнения! Как он мог так поступить? Только бы с ним ничего не случилось! - Вы обращались в полицию? - спросила я. - Только что оттуда. Они сказали, что он взрослый, уехал с девушкой, оставил записку, и нет никакой надобности во вмешательстве полиции. Но я же знаю, что это не так! - Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете. - Этого не может быть никогда! - сказала она твердо - Вами он тоже был увлечен, однако никогда не забывал мне звонить. Меня слегка покоробило это "был", я снова увидела перед собой прежнюю мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать. - Действительно, - пересилила я себя, - все это внушает беспокойство, но чем я-то могу помочь? - Мне просто больше не к кому обратиться, - умоляюще сказала Элеонора. - У вас же есть какие-то связи в полиции. - Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее, чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах - позвонить и попробовать что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне записку Дениса. - Спасибо вам большое, - она поднялась с кресла, протянула мне листок и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета. Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом - далекое прошлое. На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же, поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом. x x x Я ехала домой, душа была полна... Меня обуревали противоречивые чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: "От любви полнее излечивается тот, кто излечивается первым." В нашей с Денисом короткой истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: "А сейчас мы спустимся с горы и перетрахаем все стадо". Это типичный характер Тельцов - не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю - постараюсь найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит. Припарковав машину на моем постоянном месте - напротив окна на кухне, я открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. "Да что они все сегодня, сговорились что ли?" - пронеслось у меня в голове. Хотя кто это все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо. Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней, Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты. Нет, здесь я не точна - кудрявились у них в основном волосы на груди и икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и жилетки, в уши - по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку, то были бы они вылитые цыганское трио "Ромэн". Мне нравятся такие мужчины. Мой киношный идеал - Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами. И еще Давид Копперфильд, тоже из наших. Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья. Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью лапу. Мы познакомились в буфете "Эрмитажа". Обычно питерцы редко бывают в музеях - мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе. Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким "Трудно быть богом", я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного молодого человека, сидевшего в одиночестве. - Вы позволите? - спросила я его. - Да, пожалуйста, - ответил он, делая мне приглашающий жест. Я начала есть. Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом неожиданно сказал: - Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах. Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама. Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную "З" и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том, что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите. Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы, естественно, разговорились и вышли из буфета вместе. С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую "джей". Джана на языке многих кавказских народов означает "дорогая", и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару - бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников - белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам. В восемьдесят девятом году всех охватило безумие - надо ехать. Куда, зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец - фанатик русской культуры, он не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама делала все, что он говорил - в семье царил домострой. Дашка подросла и собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать, чтобы она пошла в Израиле в первый класс. Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской авиакомпании "Малев". Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в третьем классе - она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться - не заболел ли он. От моих расспросов он только отмахивался, а стоило мне выйти за дверь - хватался за телефон. Однажды, когда его не было дома, раздался звонок. - Здравствуйте, - сказал незнакомый голос, - я говорю с Валерией? - Да. А кто вы? - Меня зовут Андрей. Я муж Эллы. - Какой Эллы? Я ничего не понимаю. - Дело в том, что моя жена изменяет мне с вашим мужем. Римляне говорили, что сильные в гневе краснеют. Если бы на меня кто-нибудь посмотрел в этот момент, то увидел бы налитую кровью физиономию. - А причем тут я? - как можно спокойнее ответила я. - Вы меня не поняли? - удивился он. - Я вас поняла прекрасно. Вы сказали, что ваша супруга изменяет ВАМ. Вот и разбирайтесь с ней сами. А мне мой муж не изменяет. У него горячий темперамент, и таких эпизодов, как она, у него будет еще много. - Как вы можете так говорить? - Вам не понять кавказскую ментальность. Я родила ему ребенка. Это святое. Значит, я всегда буду ему роднее всех пустых увлечений. Пусть она ему сначала родит, тогда поговорим. Всего хорошего. Я положила трубку. Потом машинально, ничего не чувствуя, словно отмороженная, я достала с антресолей огромный баул, с которым мы приехали в Израиль, и стала кидать туда все его вещи. Увенчав это монументальное сооружение коробкой с противогазом, я выставила баул за дверь и принялась дожидаться изменника. Когда Борис вошел в дом, то по его лицу я поняла, что он только и ждал минуты, когда мне все станет известно. - Что это, Лерочка? - спросил Борис. - Это твои вещи, дорогой. Звонил муж твоей любовницы. Спрашивал, что делать. - Вот кретин! - в сердцах ругнулся Борис. - Я ему и предложила не вмешивать меня в ваш любовный треугольник. Разбирайтесь сами. Может быть, Борис не ожидал от меня такой реакции, но он вдруг стал похож на шарик, из которого выпустили воздух. - Я люблю ее, - он понурил голову. - Ну и прекрасно! Ты тоже хочешь спросить меня, что делать? - У меня никогда не было такого в жизни. "Ага, - подумала я, - значит, правы были те, кто уверял меня, что он женился на мне из-за ленинградской прописки. Нет, я просто не могу предположить о себе такое. Я же умница и красавица. Прописка - фи, это для меня слишком низко. Тем более, что прописка улетучилась, как дым отечества, и мы сейчас не в переименованном Ленинграде, а на Земле Обетованной". Но вслух произнесла: - Когда ты сказал, что любишь меня, ты пришел жить в мой дом. Сейчас ты любишь другую, и я не понимаю, что ты до сих пор здесь делаешь? Я предлагаю тебе взять этот баул и идти к ней. Слава Богу, в Израиле нет недостатка в жилье на съем. И я удалилась в спальню. Борис остался ночевать в салоне. Через пару дней он перебрался на другую квартиру. В сущности, я была довольно либеральной женой. Если бы мой супруг погуливал от меня, и я бы об этом ничего не знала, может быть, все было бы в порядке. Кому мешают темпераментные мужья, которые уважают душевное равновесие своих жен, не сходят с ума от любви, не тратят на любовниц деньги и не приносят заразу на кончике хвоста? Но у многих просто не хватает такта. Если ты развлекаешься на стороне, то уж не огорчай свою дражайшую половину. Помни, что возвращаться к довольной, ничего не подозревающей женушке всегда приятнее, чем к высушенной ревностью мегере. Да, в семейных отношениях я не максималистка, так как (тут я развожу руками) идеальные супруги попадаются, как выигрыши в Лото - один на восемь миллионов. Через месяц я получила повестку в раввинатский суд. Купив по такому случаю соломенную шляпку (замужняя женщина не должна ходить с непокрытой головой), мы с Борисом предстали под строгие взоры седовласых старцев. Я ощущала себя как в этнографической экспедиции, участвующей в старинных обрядах. Один из старцев обратился к нам: - Где вы регистрировали брак, в ЗАГСе? Несмотря на то, что он произнес фразу на иврите, "ЗАГС" он выговорил практически без акцента. Видимо, столько выходцев из бывшего Союза прошли через раввинат, что это слово прочно вошло здесь в обиход. - Да, - кивнули мы оба. - Хупу делали? - спросил второй. - Нет, - также дружно отрицали мы. Какая такая хупа, мы даже не знали в Питере о том, что существует такой обряд еврейского бракосочетания. И не пошла бы я туда никогда. Бабуля моя была убежденной комсомолкой тридцатых годов. Родители - рафинированные интеллигенты с партбилетами. - У вас нелады в семье, потому что вы не были под хупой! - глубокомысленно изрек третий старец. - Давайте мы вас поженим, поведем под хупу, вот у вас и наладятся отношения в семье. А я-то думала, что нас разводить будут! - Нет, спасибо, нам в другую сторону, - вежливо отказались мы. - Как хотите, - разочаровались они. - Только здесь мы вас разводить не будем, у нас очередь большая. Если согласны, мы вас вызовем в центральный раввинат в Иерусалиме. "А, - подумала я, - видно у них по хупам недовыполнение плана. А в центре выше пропускная способность". Переведя слова старцев в знакомые понятия, мне легче стало разбираться в этом сюрреалистическом действии. - Хорошо, в Иерусалиме, так в Иерусалиме, - согласились мы. - Пусть каждый из вас приведет свидетеля, удостоверяющего вашу совместную жизнь с самого начала, - заключили старцы, и мы вышли из зала суда. У меня тут же начались проблемы. Если я и знала кого-нибудь, кто мог бы подтвердить мою петербургскую семейную жизнь, то эти люди жили далеко и были мне просто знакомыми, даже не близкими. Что же делать? И я обратилась к своему соседу, веселому старику дяде Изе. Дядя Изя был родом из Баку и краем уха слышал о Бориных родителях. Но познакомились мы с ним здесь, в Израиле, когда оказались на съемных квартирах в одном подъезде. Я попросила его быть моим свидетелем. - Но, Лерочка, я же не был знаком с тобой там, в Союзе, - пытался возразить он. - Дядя Изя, миленький, ну пожалуйста, у меня ведь нет здесь знакомых, а нужен видный, представительный мужчина, - я льстила напропалую. - Вам только нужно будет сказать, что мы жили вместе в Питере и в Баку. А мы жили - вот результат, - я показала рукой на Дашку. И еще скажете, как зовут моего папу. Его зовут Павел. - Лерочка, но я не знаком с твоим папой. - Вы только скажете, что его зовут Павел, и все. Я не заставляю вас врать. Просто помогите мне. Вы же бакинец и хорошо относитесь к Борику. Я оплачу бензин до Иерусалима и обратно, - я привела последний, убойный аргумент. Дядя Изя согласился. Не знаю, что на него повлияло больше всего, но факт остается фактом - когда пришла повестка в центральный раввинат, я надела вновь свою соломенную шляпку, длинную бесформенную юбку, и мы с дядей Изей отправились в суд. Обычно в любом присутственном месте по длинным коридорам снуют секретарши, строгие мужчины в галстуках заседают в кабинетах, слышен гул публики и стрекотание факсов и принтеров. Что касается шума - то он был вполне обычным, а вот секретарш и клерков заменяли бородатые мужчины с пейсами, все как на подбор в черных одеяниях. Многие были в очках. Различались они только цветом бород - у некоторых бороды были рыжими. Мы с дядей Изей, надевшим по такому поводу шелковую ермолку, озирались по сторонам, пытаясь отыскать комнату номер 212, указанную в моей повестке. Наконец нашли и постучали. - Войдите, - услышали мы из-за двери. Мы вошли в самый обычный кабинет со столами, выставленными буквой "т". Дядя Изя по советской привычке хотел было стянуть ермолку с головы, входя в помещение, но я схватила его за руку. Во главе стола сидел благообразный раввин, а напротив него - посетитель, у которого на голову была надета маленькая шапочка, сделанная наспех из картона, скрепленного обыкновенными канцелярскими скрепками. Вид у посетителя был самый что ни на есть комический. Он обернулся, и я с удивлением признала собственного мужа. Раввин предложил сесть и звучным голосом спросил меня: - Как тебя зовут, женщина? - Валерия. Он обратился к Борису: - Называешь ли ты ее какими-нибудь другими именами? - Да, - совершенно серьезно ответил он, - иногда я зову ее зайкой. - А ты как называешь его? - он ткнул пальцем в направлении Бориса. - Борик, - ответила я. - Как же так? - удивился раввин и повернулся к мужу. - Ты сказал мне, что тебя зовут Борис! Мы все, включая дядю Изю, принялись наперебой объяснять, что это одно и то же. Тут дверь открылась и вошел опоздавший Левик, брат моего мужа. Раввин взялся за него: - Как зовут его отца? - он снова указал на Бориса. - Яша, - сказал мужнин свидетель. Раввин посмотрел на моего мужа с нескрываемым подозрением: - Ты сказал, что его зовут Яков! - в его голосе слышался упрек. Мы снова, включая уже Левика, стали объяснять, перебивая друг друга. - Хватит! - прекратил он наш гвалт и обратился ко мне: - Как зовут твоего отца? - Павел, - ответила я. - А ты что скажешь? - раввин смотрел на дядю Изю в упор, не мигая. - Паша... - прошептал дядя Изя, запинаясь. Честное слово, у меня было такое ощущение, что сейчас раввин нажмет какую-нибудь потайную кнопку, сюда ворвутся дюжие ешиботники и утащат нас в кутузку за лжесвидетельство и непочтительное отношение к суду. Но все, к счастью, обошлось. В какой-то момент, будто по мановению руки раввина, в кабинете оказались два свидетеля со стороны суда. Различались они только мастью - один был рыжий, другой черный. На протяжении всего ритуального действа оба не проронили ни слова, а только стояли в углу и мерно качались вперед-назад. Раввин, как опытный дирижер, стал руководить процессом. Меня он поставил в один угол, Борика - между синхронно наклонявшимися бородачами. Наших свидетелей он вообще отослал. Вдруг в дверях появился писец с чернильницей и куском плотной желтоватой бумаги и стал что-то шептать раввину на ухо. Я разобрала слово "гусь". Писец оправдывался. Раввин, выслушав его, рявкнул: - Ну так пойди и нарви, если у тебя нет гусиных перьев. Писец ретировался. Я с интересом представила себе, как щуплый служка, подражая Паниковскому, будет бегать за гусем. Процесс затягивался. Наконец писец появился. В руках у него было перо, видать скрыл где-то заначку. Просто невозможно было за столь короткое время поймать и ощипать гуся! Он присел и стал с усердием выписывать загогулины на желтой бумаге. Время от времени он ожесточенно тыкал пером в свои волосы. Раввин нервным шагом прохаживался по кабинету, ежесекундно указывая, что писать. Мы с Борисом стояли по разным углам и смотрели на все это, как зачарованные. Наконец писец закончил работу и, собрав манатки, выскочил из комнаты. Раввин принялся за нас. - Возьми эту бумагу и иди к ней, - сказал он Борису. Тот взял лист и подошел ко мне. Я уже собиралась ее цапнуть, но раввин меня остановил: - Стой, не бери.