ветке, чтобы, ухватившись за нее, притянуть плот к берегу. Его рука повисает в воздухе. Он на секунду замер, затем опустился на четвереньки и подполз ко мне: - Надо бежать! - шепчет он, вытаращив глаза. - Назад! За густой зеленой завесой не видно ничего, но моего слуха вдруг касаются негромкие звуки членораздельной человеческой речи. По тону - беззаботная болтовня. Несколько человек. Мы с Ного беремся за весла и начинаем отгребать на середину реки. Вот тебе и тишина! Только бы не услыхали нас, пока мы будем удаляться! Плот - не лодка. Весел слушается плохо. Отходим слишком медленно. Берег отодвигается от нас со скоростью улитки. Пять метров... Десять... Пятнадцать... Чуть ниже по течению берег открывается, заросли освободили место для песчаного пляжа. Пока не видно никого, даже голоса стихли. Может, наблюдают за нами? Плот отошел уже метров на сорок. Ного внюхивается в запахи и показывает рукой на заросли, которые вклинились между рекой и пляжем. Плот вытащился на середину реки, и его подхватило на стрежне, понесло быстрее. Нам открылась внутренняя часть пляжа. Мы их увидели. Четверо туземцев хлопотали возле вытащенной на песок лодки. Их темная кожа блестела в лучах солнца. - Ложимся на живот! - шепчу я. Мы вжимаемся в бамбуковые стволы и лежим неподвижно, прикованные взглядами к людям у лодки. Пока они нас не заметили, суетятся вокруг своей посудины. Не могу определить, что они там делают. Еще немного, и нависающие над водой заросли скроют нас от глаз туземцев... Надо же! В последний момент один из дикарей бросил взгляд на реку и что-то крикнул. Все остальные вскинули головы и уставились на наш плот. Мы медленно уходим из поля их зрения. - Ного, беремся за весла! Мы гребем изо всех сил. Были бы на лодке - мчались бы со скоростью стрелы. А так... гребем. Я с одной стороны, Ного - с другой. "Может, пронесет?" - пискнул во мне слабый голосок надежды. Минуты проходили в безмолвии, нарушаемом всплесками весел. Мы ушли, наверное, метров на триста-четыреста. Голосок надежды крепнет. Я уже готов поверить, что пронесло - туземцев не заинтересовало наше появление. Пляж с туземцами скрылся за поворотом реки. Ного хотел отставить весло посчитал что опасность миновала. Я продолжал грести... Лодка с преследователями появилась из-за поворота, когда и я решил, что нас оставили в покое. Не оставили, черт бы их побрал! Ного снова схватил весло. Я махнул рукой - бесполезно от лодки не уйти. Лучше взяться за луки и стрелы, да положить возле себя дубинки, пусть под рукой будут на случай абордажа Я видел, как лодка туземцев выскочила из-за поворота реки. Разум отказывался верить увиденному, но глаза уже различали там человеческие фигурки. Они ритмично наклонялись в такт гребкам, и на их веслах вспенивалась вода. Они нажимали на весла изо всех сил, значит, пустились они не на прогулку, а в погоню. Тешу себя иллюзорными допущениями: может, им надоест нас преследовать; может, удовлетворятся тем, что прогнали нас со своей территории... Некоторое время я старался не смотреть на них, упорно двигал веслом, а когда обернулся, то расстояние между нами сократилось уже вдвое. Туземцы согласованно взмахивали веслами, и на их лицах можно было различить выражение превосходства и торжества. Нам нет смысла надрываться на веслах. Надо приготовиться к схватке, о чем я и сказал Ного. Мой спутник не обнаруживает какого-либо страха. И прекрасно! Туземцы очень умело управляют лодкой. Они не погнались за нами кратчайшим путем, а вырвались на самый стрежень - и лодка полетела коршуном. - Давай, Ного, приготовим наши луки, - сказал я, прилаживая стрелу к тетиве. Ного спокойно, деловито повторил мои действия. Оглянулся на врагов и оскалился. Вот где пригодилась нам "дерюга", наш несостоявшийся парус. Используя каркас хижины, я поставил парус на ребро, и мы укрылись за ним, как за стеной. У Ного горят глаза. Он готов убивать. Моим спутником овладевает ярость, и он потрясает в воздухе огромным кулаком. Его буквально затопил праведный гнев. Он никого не трогал, он мирно проплывал мимо, а на его жизнь посягают! У Ного лук мощный - я безуспешно пытался его натянуть. И стрелы под стать луку, длинные, с массивными каменными наконечниками. Я тоже разозлен. Не нужна эта схватка! Дали бы возможность спокойно проследовать своей дорогой, так нет же, хотят показать, что они здесь хозяева и могут задать жару каким-то пришельцам. Они тычут в нас пальцами и хохочут. Их смешит, наверное, средство нашего передвижения. У них, видите ли, лодка, а у нас куча бревен. Потеха, да и только!.. Идиоты, им смешно. Посмотрим, кто будет смеяться последним. Обидно, конечно... Такая хорошая погода. Тихо. По небу плывут большие белые облака, а этим болванам подавай крови. Они приблизились уже метров на пятьдесят, что-то горланят, жаль - на непонятном языке, а то я с ними объяснился бы. - Ного, что они кричат? - Ного не понимает, - отвечает мой товарищ, держа наготове лук. Теперь внимание. Враги на расстоянии двух десятков метров. Их луки натянуты, стрелы нацелены в нас. Три стрелы. Четвертый туземец сидит на веслах. Теперь они молчат. Ни одного лишнего движения. Луки у них отполированы. Легкие, изящные... По короткому возгласу трое одновременно спускают тетиву. Две стрелы застряли в дерюге, третья скользнула по моей шее. Чувствую, поползла струйка крови. Туземцы тянут руки за новыми стрелами. Тут уж нам больше нечего выжидать... Передний туземец роняет оружие в реку и хватается за живот. Это моя стрела его достала. Стрела Ного с шумным ударом вонзается в борт лодки. Тот, что сидел на веслах, тоже хватается за лук. Всем им мешает прицеливаться раненый. Он шатается и раскачивает лодку. Я целюсь в того, который оставил весла. Моя стрела застряла у него в плече. Но и мы получаем: Ного - в раненую руку, я в бедро. Я падаю и быстро выдергиваю стрелу из раны. Лежа прицеливаюсь. Лодка ударяется в плот. Слышится треск. Посылаю стрелу в жилистое коричневое тело. Кто-то из преследователей прыгает из лодки и падает на меня. Я стараюсь схватить его за шею, кожа врага смазана жиром. Выскальзывает из рук. Тогда я захватываю его голову локтевым сгибом - известный борцовский прием, - и мы катаемся по плоту. Темное, искаженное гримасой лицо, разрисованное синими полосами, приблизилось к моему лицу. Он выскальзывает из моих рук, вскакивает и пинает меня ногой в живот. Хватаю врага за ноги и опрокидываю навзничь. Теперь он меня хватает за шею, я напрягаю мышцы, бью его по рукам снизу вверх и тут же снова сцепляю свои пальцы на тонкой шее разъяренного туземца. Нащупываю пятками опору и рывком перебрасываю туземца через себя, но сразу получаю такой удар ногой в грудь, что темнеет в глазах. Мой враг снова схватил меня за горло - и тут бы мне и конец. Почти теряя сознание, слышу тяжелый, с хрустом удар. Туземец слетает с меня... Ного высится надо мною с покаянными глазами: - Гррего, я не хотел! - Не хотел, не хотел... Знаю, что не хотел. У меня, кажется, все ребра переломаны. Ного слишком долго примерялся своей бревнообразной ногой и в конце концов угодил в меня, а мог ведь просто взять его за волосы, приподнять и дать щелчок по лбу. Нет, не умеет Ного драться ногами. Надо будет потренировать. Представляю себе, как он топтался на качающемся плоту вокруг противников, сцепившихся в смертельном поединке, боялся задеть меня - и получилось, чего боялся. Поэтому и приложился, можно сказать, слегка, иначе бы мне солнышка не видать. На краю плота, свесив одну руку в воду, лежит разрисованный туземец. Левая сторона лба у него вдавлена - только кулак Ного способен на такое. Дубина моего приятеля раздробила позвоночник и второму туземцу, тому, который оседлал меня. А где же еще двое? Один, вижу, подплывает к берегу. Четвертый, видно, упал в воду. Туземная лодка покачивается у нашего борта. Беглец уже выкарабкался на берег и скоро поднимет всех сородичей. Правда, лодок мы не видели, кроме нашего трофея, но туземцы могли прятать их под нависающими у берега ветвями. Если их стойбище расположено неподалеку, то они могут настичь нас еще до сумерек. На душе у меня препаскудно - бок побаливает, время потеряно, да еще эти трупы на плоту. Мне их жаль. Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. Бедняги - потерпели полное разочарование. Сами виноваты. Мы не хотели схватки, старались проскочить незамеченными. Видно, не всякая зоркость к добру. А если бы они победили? Наверное, волокли бы сейчас через заросли к своим старикам, женщинам и деткам наши бездыханные тела. Телосложением наши враги не вышли. Тщедушные. А туда же, в герои полезли! Надо сказать Ного, пусть сбросит их в воду. Мне не нравится его плотоядный взгляд. А рыбки не хочешь, дружище? Разрешаю отрезать у наших врагов уши и наживить их на крючок, - пусть знают, как связываться с нами. Если дальнейшие события будут развиваться по худшему варианту, часа через три-четыре туземцы нас нагонят. Нагрянет целый рой пылающих местью лодок. А стрел у нас маловато. И никакой защиты. Мог ли я предвидеть это нападение? Нет, конечно. У меня до сих пор нет полного представления, что являет собой дикая планета. Вначале думал, что людей здесь нет, но появились плоскоголовые. Потом подумалось, что плоскоголовые - это всг, - предел ее возможностей. Теперь возникли глупые лодочники. Кто еще встанет на нашей дороге? Лодочники, как они ни глупы, сумели нанести нам урон: и я, и Ного получили довольно серьезные раны. Если бы знать, что встретятся дикари, вооруженные луками и копьями, можно было бы связать из лозняка щиты. Знать бы, где упадешь. Можно сейчас пристать к берегу, спрятаться в чаще и продолжить путь берегом. Но это отнимет больше времени, да и неизвестно, какие сюрпризы ждут нас в джунглях. А лодку туземцы недурно сработали. Длинная, вырублена из одного ствола. Снаружи остругана. Видны следы топора. А внутри выжжена. Неплохо. Плоскоголовые еще тысячу лет до такого не додумаются. Интересно, рядом уживаются племена, принадлежащие к различным уровням развития. На дне лодки лежат три весла, пучок стрел, два копья с крючковатыми наконечниками. Даже черпак из высушенной оболочки какого-то крупного плода. Словом, молодцы. Но все равно мерзавцы... Ного тоже рассматривает лодку с любопытством. И тут меня осенило: туземцы сделали нам прекрасный подарок! На плоту удобнее плыть, есть где поваляться, даже походить, чтобы размять затекшие конечности. Но лодка - это скорость! Выигрыш во времени! Более высокая управляемость! Ного встретил мою идею без воодушевления. Учитывая его габариты, мы будем чувствовать себя стесненно. Да, но с этим придется примириться. Зато какая маневренность! На плоту мы боимся пристать к берегу главным образом из-за того, что в случае опасности нельзя быстро удрать. А на лодке два удара веслом - и мы уже вон где! Какие еще недостатки? Лодка неустойчива, особенно эта, без киля. Мой приятель должен будет сидеть прямо, как проглотивший шпагу. При любом неловком движении можно перевернуться. Но он же дикарь! У него врожденное чувство равновесия! Несмотря на громоздкость, он хорошо управляет своим телом!.. А чтобы придать большую устойчивость, мы переделаем ее в катамаран. У нас есть превосходные противовесы - бамбуковые стволы. Это мы сделаем позже, а сейчас надо быстро переместиться с плота на лодку и уйти подальше от этого места. Я разрубил крепления плота, выбрал два наиболее подходящих ствола и привязал их по бортам лодки. Прекрасно! Лодка сразу стала меньше раскачиваться. В лодку положил несколько длинных жердей, "дерюгу", стрелы и луки, топоры, дубины - все свое имущество. Своего приятеля я усадил на нос, сам уселся на корму и взялся за весла. Река подхватила разрозненные стволы плота и потащила их вниз по течению. Вначале я греб не совсем уверенно, затем приспособился, и дело пошло на лад. Мы быстро обогнали плывущие по течению бамбуковые стволы. Надо признать: весла, изготовленные агрессивными туземцами, были лучше сделанных мною. Я не склонен умалять заслуги и достоинства даже самых лютых врагов. Мы шли под веслами остаток дня и всю ночь. В сумерках из прибрежных зарослей выскользнули две лодки и устремились за нами. Близко не подходили и вскоре направились к берегу. В небе высыпало множество звезд. В прибрежных джунглях таилась темень, а на реке было достаточно светло. Я думал, что стволы, привязанные к лодке, будут замедлять ее скольжение, но ничего подобного - толкаемая вперед двумя парами весел, она все время сохраняла приличную скорость. С каждым часом грести становилось все тяжелее. Хотелось бросить весла, откинуться на спину и уснуть. Я приказывал себе не останавливаться, потому что в каждом гребке пряталась маленькая доля нашего спасения. Набрав черпаком из реки, я пил теплую воду и остатки выливал на голову. Ного зачерпывал воду ладонью. Воду реки я сравнивал с чистой прохладной водой горных ручьев. Конечно, никакого сравнения. Есть ли где-нибудь конец Большой Реке? Не течет ли она прямо к звездам? Тогда будем грести, пока не окажемся на Земле... Хорошо сказано. А спина моя онемела. Мышцы плечевого пояса сводит судорогой. В бедре ноет рана. Не пойму, где кончаются руки и начинаются весла... Рассвет смахнул с неба огромной оранжевой метлой все звезды. Немножко осталось там, куда не дотянулась метла. Река в очередной раз отодвинула в стороны берега. С правой стороны холмы куда-то исчезли. Ландшафт приобрел новые черты. Хотя берега по-прежнему были оккупированы джунглями. Стена джунглей по правому берегу оборвалась. Скорее всего, произошла встреча нашей Большой Реки с рекой поменьше. Так и оказалось. Воды реки-притока мощной струей врывались в лоно реки-матери и какое-то время катились параллельно, не смешиваясь. Эта напористая струя отодвинула лодку к противоположному берегу, и нам стоило немалых сил вернуть ее снова на середину реки. Ного поворачивает ко мне лицо. В рассветных лучах она кажется фиолетовой маской с глубоко провалившимися глазами: - Ного умрет, если не будет спать. Я ни разу еще не видел моего приятеля выдохшимся. Еле губами шевелит. Лишнее подтверждение того, что он тоже человек. - Отдохни, Ного. Я буду один грести и сторожить. - Потом Гррего будет спать, а Ного толкать лодку. - Хорошо! Он заваливается назад, на спину. Через минуту рассветную тишину озвучил натужный храп. Сил у меня практически не осталось. Шевелю веслами механически и оправдываю себя - я ведь не железный! Пока Ного отдыхает, я буду смотреть за тем, чтобы лодка шла посреди реки. Нельзя же тратить больше, чем имеешь, - надорвешься и вообще будешь ни на что не годен. Меня охватывает сладостное оцепенение. Хорошо лежать, не двигаясь, и в то же время чувствуя, как тебя все дальше уносит река. Радует само ощущение движения, не требующее затрат твоих истощенных сил. Мы становимся маленькой частичкой Большой Реки и движемся, как и любая капелька в ее огромном зыбучем теле. На востоке, из-за гребня далеких гор, цепляясь лучами за прозрачные полосы ранних облаков, карабкается на небо солнце. Темный лес горит ровным зеленым пламенем. Множество птиц, радуясь утру, кружится над рекой в прозрачно-голубом небе. Новое утро предвещает нам новый день. Ного лежит на дне лодки. Я вижу, что с ним происходит неладное. Его бьет безостановочная мелкая дрожь. В тот день, около полудня, нас нагнала туземная лодка. Она шла не вслед за нами, а левее, метров на тридцать. В лодке было человек пять. Разрисованные красными с синими полосами, они подняли луки. Собственно, луки подняли двое. Остальные делали угрожающие жесты и выкрикивали непонятные слова. Ного очнулся и потянулся за своей дубиной. Может быть, потому, что мои нервы держались на пределе, я выстрелил первый. Стрела угодила в шею одного из лучников. Он захрипел и выронил лук в реку. Прежде чем они опомнились, я послал вторую стрелу, затем и третью. По-моему, ни одна не пролетела мимо цели. В их лодке поднялись крик и визг, они стали загребать влево, в сторону от нас. Так, наискосок, они ушли к берегу. Несколько их стрел на излете вошли в воду в пяти-шести метрах от нас. После этого случая мы дня четыре, а, возможно, и пять, видели туземные лодки только вдали, у берегов. Река разлилась в этом месте на несколько миль, и ни одна лодка, кроме нашей, не шла по стрежню. Мы прошли широкий поворот к востоку, а через час-полтора берега вообще просматривались с трудом. Я пробую воду на вкус, предполагая, что на стыке с морем она приобретает соленый привкус. Я направляю лодку в сторону правого берега, чтобы не терять его из виду. Теперь солнце на востоке возникает из-за водного горизонта. Вода все еще пресная. Я до рези в глазах всматриваюсь в горизонт, боюсь пропустить тот угол, на котором берег реки превращается в берег моря. Сколько дней прошло с тех пор, как мы перестали слышать шум падающей воды? Пытаюсь сосчитать - и не могу. Все время делится на две равные половинки: бесконечная ночь и бесконечный день. Рана на предплечье у Ного сильно воспалилась, приобрела мертвенно-сизый цвет. Я иногда обдаю ее водой, чтобы смыть гной. Ни о какой стерильности и мечтать нельзя. Раны перевязывать нечем. Если они заживают, так сами по себе. Наша лодка продвигается медленно. Я берусь за весла, когда надо держаться поближе к берегу. Большую часть времени плывем в русле течения. Два-три раза в день я закидываю удочку и вытаскиваю рыбу. Ного все время находится в полуобморочном состоянии, кушать не хочет. Очень боюсь, как бы у него не возникла гангрена или что-нибудь аналогичное на этой планете. Плоскоголовые имеют очень высокий болевой порог. Рана чуть не до кости не вызывает особого беспокойства, если не задеты важные органы или большие кровеносные сосуды. Но если плоскоголовый стонет, тут уж можно не сомневаться - ему действительно плохо. Ного стонет и скрипит зубами. Рядом с раной под кожей появился бугорок, твердый на ощупь. На второй день он вырос и стал как куриное яйцо. Когда его верхушка побелела, я решил сделать Ного операцию. Сначала он отказывался, но когда я сказал, что Ного может умереть, согласился. Я залил углубление на дне лодки водой. Когда древесина хорошо увлажнилась, развел на ней небольшой огонь, выстрогал и обжег бамбуковую палочку, заострил ее. Хирургический инструмент в виде шила готов: - Ного, будет больно. Терпи! - Ного будет терпеть, - ответил дикарь прерывающимся голосом. Господи, сколько гноя там набралось! Я попросил Ного, чтобы он держал руку над водой. После того, как я обдал рану водой, больному стало легче. Он даже повеселел и попросил кусок рыбы. Обрабатывая рану, я заметил, что и первая рана, полученная у водопада, покраснела. Наверное, будет нагнаиваться. Вся мышца между ранами вспухла, приобрела багровый оттенок. Что тут поделаешь? Ного сильно исхудал. Несколько дней он ничего не ел, даже маленького кусочка рыбы. Все время пил воду. Он все больше молчит, смотрит в небо, ничем не интересуется. Такое впечатление, что его внимание занимает не внешняя сторона нашей жизни - а в нашем положении важна именно эта сторона, - а нечто, происходящее внутри. И это мне очень не нравится. Я за него боюсь: - Ного, давай выйдем на берег. Там есть травы, которые можно приложить к ране, и она заживет. - Нет, я не знаю травы. Вру знал. Рана сама заживет. Ного сильный. На берег не надо идти. Там нас убьют. Я долго ломал голову, как пристроить мачту на этой лодчонке. И нашел решение. Один бамбуковый шест я пропустил под днищем лодки поперек корпуса, так, чтобы и бамбуковые стволы прошли над шестом. Второй, такой же по длине, я положил поверх лодки и концы шестов связал веревками, Они как бы защемили лодку и стволы между двумя бамбуковыми, связанными между собой шестами. Чтобы верхний шест не скользил по бортам, я сделал небольшие выемки. Нижний конец мачты привязал к шесту, установив ее вертикально. Пришлось сделать углубление в днище - оно, к счастью, оказалось достаточно толстым - и запустить в него нижний срез мачты. Получилось прочно. Я знаю, что долго такая мачта не устоит, но нам и не надо надолго. Мы используем парус в случае невыгодного для нас течения, если будет относить в открытое море. Или ветер будет с берега, когда трудно будет идти против волны. Короче, если эта палка выдержит хотя бы полчаса, она свое назначение оправдает. Прилаживая мачту, я старался почаще подключать к делу Ного, чтобы отвлечь его от печальных мыслей: то придержать шест, то подать топор. Я разговаривал с ним, рассказывал о моих друзьях. Пытался пробудить в нем интерес к будущему. Я ведь знаю, что он приготовился умереть. Он перестал бороться за жизнь. Я рассказывал ему о назначении паруса, когда вместо нас и весел нашу лодку будет толкать ветер. На какое-то мгновение в его глазах зажегся огонек любопытства - как это можно заставить ветер толкать лодку? - Ного не возьмет весла, - мрачно заявил он, - у Ного плохая рука. Ного умрет! - Да нет же, Ного не умрет. Ного выздоровеет. Как только мы придем к братьям Гррегора, они сразу сделают Ного здоровым! - Не вылечат. Ты не можешь вылечить, и они не могут. Ночью я видел Мать Крокодилов. Она раскрыла пасть и ждет меня. - Это глупости, я тебе говорю - Ного не умрет. Скоро мы придем в город, там живут мои братья. - Мы не найдем город. Мы вернемся к братьям Ного. Там Ного уйдет в заросли и умрет. Хоть кол на голове теши, такой упрямый этот туземец! - Мы пойдем назад, Гррего! - А как мы переберемся через водопад? Нас принесла сюда Великая Река. Обратно не понесет. - Ты поможешь, Гррего! Пойдем обратно! С тоской по родине трудно спорить. Я не смогу убедить Ного, что если мы преодолеем водопад, то не сможем пройти тысячи километров с опасностями на каждом шагу. Допустим, что и это преодолеем. Вернемся к его сородичам. Те, что остались в живых после огненных зарослей, на ком огонь оставил страшные следы, как они отнесутся к своему соплеменнику, причине и виновнику их страданий? А разве Крири и Вру забудут все то, что произошло перед нашим побегом? Безжалостное солнце выжгло холмы и заросли, превратило цветущую недавно землю в серую пустыню. Длительная засуха, голод уже погубили слабых. У племени едва ли хватит сил, чтобы дотащиться до Большой Реки вслед за тянущимися туда травоядными. Мы целый год, не меньше, охотились вместе с Леле, который после выздоровления следовал за мной, как тень, и с быстроногим Бонги, добродушным и верным товарищем, с Ного... Я никогда не участвовал в пожирании ослабевших. Дикари верили в мою колдовскую силу - а я наложил табу на каннибализм благодаря этой силе. Скитания научили Ного охотиться в одиночестве, Леле и Бонги во всем подражали ему. Плоскоголовые - примитивные охотники. Они загоняли жертву облавой. А что такое облава? Это крики, шум, камни... Правда, она полностью отвечает духу дикой природы. При такой охоте, как правило, погибают слабые животные. Она вписывается в систему естественного отбора, но требует литой выносливости от охотников и не всегда завершается успешно. Я научил Ного охотиться из засады. Для этого надо хорошо знать повадки и привычки животных, что, по-моему, плоскоголовым не было дано. Дети природы, а если точнее - дикой природы, они не обременяли себя наблюдениями и изучением того мира, в котором живут. Полагались на двух человек - вождя и шамана. Хорошо, если они были умными людьми, а если ничтожества, недоумки, вроде Крири и Вру? Эти деятели завели порядок, при котором вся добыча попадает в их лапы. Они распоряжаются ею, наделяя кого жирным куском, если человек угоден, а кого тощим ломтиком, если невзлюбят. Завистливые и жадные, они окружили себя еще большими ничтожествами, чем сами. Легко представить, как они вели себя. Я исподволь начал обращать внимание на "социальную несправедливость". Мы стали первыми нарушителями общественного спокойствия в племени: перестали приносить в стойбище добычу, навлекая на свою голову проклятия шамана и вождя, а также всяких прихлебателей. В сезон засухи племя голодало. Если удавалось затравить какую-нибудь несчастную антилопу, то ее хватало только шаману и вождю. Зримое проявление дикой несправедливости - это отвисшие животы Крири и Вру на фоне истощенной толпы. Мы не стали терпеть это. Охотились самостоятельно. Опишу нашу охоту на обезьян. Загнав одну-две обезьяны на дерево, желательно - стоящее обособленно, я лез вслед за ними, в то время как Ного, Леле и Бонги с палками стояли вокруг дерева. Я заставлял бедных животных отступать на самые тонкие ветки, которые в конце концов подламывались, и обезьяна падала на землю. Прежде чем она приходила в себя после падения, ее добивали дубинками. Мне нравились наши охоты небольшой группой. Я выделял Ного и двух подростков - Леле и Бонги - среди бестолковой толпы. Это были смышленые и по-своему порядочные дикари. Они буквально впитывали те не слишком обширные знания практической жизни, которые мне удавалось им раскрыть. Мне нравилось, что эти трое были индивидуалистами. В них просматривались росточки личностей. На эти качества я и рассчитывал, когда поставил задачу отучить их от стадного образа жизни. Я рассказывал им, насколько позволял язык, о жизни на Земле. Поскольку это с трудом умещалось в их головах, я говорил им, что даже здесь, в нескольких тысячах километров отсюда можно найти более подходящие условия для существования: там не бывает засухи, там очень много дичи. Они слушали недоверчиво, но что-то в их сознании оставалось. До Большой Реки, на которую Вру давным-давно наложил табу, было два-три дня пути. Ного, правда, говорил, что табу наложили предшественники Вру и было это давно-давно. Вру только подтвердил это табу. Я думал - зачем? И пришел к выводу, что условия, в которых обитало племя или племена плоскоголовых, в географическом плане были тяжелыми. Борьба за существование давалась нелегко. Дикари жили на критическом пределе выживаемости, что и отразилось на общем уровне их развития, весьма и весьма первобытном, нецивилизованном даже по меркам первых неандертальцев, если искать земные аналоги. В таких условиях время от времени среди дикарей появлялись особи, назовем их так, которых не устраивал образ жизни, навязанный здешней географической средой. Они пытались вырваться отсюда сами, или группами, - это раскалывало первобытную общину, ослабляло ее. Среди шаманов появлялись такие, что понимали угрозу, исходящую от "раскольников". Они-то и придумали табу. Почему оно распространялось на Большую Реку? Потому, что с противоположной стороны край холмов и зарослей окружали горы и пустыня. В обетованные края вела Большая Река, и это был единственный путь. После того, как гладкокожий, добыча Зумби, рассказал мне о больших каменных хижинах - городе и "Викинге", находящихся на морском побережье, я задумал во что бы то ни стало вырваться отсюда. Путь к морю, по словам гладкокожего, лежал вдоль Большой Реки. Несколько месяцев назад - пусть не удивляет вас земное "месяц" - я со своими туземными друзьями охотился в районе Большой Реки. Мне стоило немалой выдумки снять с Большой Реки - только для нас! - табу. Для них я был не меньший колдун, чем Вру, только Вру свой, а я - пришелец, совсем не похожий на них. Тайна, которой был окружен мой приход, одновременно и привлекала, и отпугивала туземцев. Меня это устраивало. Я не злоупотреблял "ореолом волшебства", но там, где это требовалось для общего блага, не очень стеснялся. Тогда-то с помощью своих спутников я соорудил плот и укрыл его в тростниковых зарослях, привязав к двум колам. Туземцы не совсем понимали, что это и для чего. Я пригласил на площадку из бревен желающих покататься. Согласились Ного и Леле. Они дрожали на плоту, а Бонги, которого не удалось завлечь на "судно", дрожал на берегу. И все радовались, когда прогулка окончилась. ...Нарисовав своим друзьям красочную картину жизни в далеком краю, я попытался убедить их двинуться на поиски счастья. Увы, моего красноречия не хватило, чтобы растопить айсберг их недоверчивости. Впрочем, не столько недоверчивости, сколько страха, который был фоном туземной жизни, - вечно они чего-то боялись. Я тоже порядочный трус. Но в то время, когда меня страшили конкретные вещи, туземцы боялись всего, что было непонятным. Ного колебался. Его увлекали мои "картины", но не хватало решимости. Я тогда решил не настаивать. Хотите - уплывем, не хотите - вернемся, мне все равно, я ведь для вас стараюсь. Не хотите сегодня, завтра согласитесь. Главное - запустить вам под плоскую черепушку ежа, теперь сами думайте... Вот они и думали. Если раньше поступки вождя и шамана воспринимались как не подлежащие даже мысленному осуждению со стороны члена племени, то теперь сразу следовала критическая оценка. Знаете, это если и не революция в сознании первобытного человека, то первый шаг к осознанному недовольству. Хочу сказать что активным помощником в "революционизировании" сознания дикарей у меня был сам Вру. Она вел себя нагло и подло. Всегда. Постоянно. Однажды мы загнали на дерево, а затем и убили трех обезьянок. Я только собирался спуститься на землю, как вдруг из зарослей вынырнул шаман. Увидев нашу добычу, он подскочил к ней и объявил добычей племени. Мои друзья оторопели. Шаман, не теряя времени, схватил одну обезьянку, потом другую и потянулся за третьей. Бонги, видя такой наглый грабеж, ринулся спасать добычу. Его голова столкнулась с головой шамана. Толчок был, очевидно, сильный, потому что шаман упал и завизжал не своим голосом: - Смерть вам! Смерть! Вы напали на шамана! Вы нарушили табу! Крири убьет вас! Крири! Сюда! Ко мне!.. Мои друзья остолбенели. Угрозы шамана - не пустые угрозы. Да еще в условиях, когда племя голодает. Шаману не составит труда доказать, что мы нарушили табу, напав на него, что пытались присвоить то, что принадлежит всем... Все будут на стороне шамана. Голодные и злые, они по первому знаку Крири набросятся на нас с дубинками, желая поскорее разделаться с нами и устроить кровавый пир. С высоты дерева я увидел, что дикари, которые находились в нескольких сотнях метров, услышали крики шамана и, размахивая палками, бросились к нам во главе с вождем. Дело худо, подумал я и соскочил с дерева. - Надо бежать! Они убьют нас! Они идут сюда! - выпалил я единым духом и кинулся в заросли. Ного - за мной. Леле и Бонги стояли в нерешительности. До тех пор, пока из-за кустов не выскочил их разъяренный соплеменник с дубинкой. - Смерть им! - визжал шаман. - Убей их, они нарушили табу! Хотели убить меня! Над зарослями зазвучали голоса дикарей, которые бежали к дереву. До Леле и Бонги наконец-то дошло, что если не бросятся в бегство, они обречены... Солнце уже садилось. На востоке сгущалась мгла. Я направлялся в сторону Большой Реки, потому что в другой стороне спасения не было. Какое-то время мы слышали за спиной голоса преследователей. Потом они отстали. Леле и Бонги тоже остановились. У дикарей не принято было бежать на ночь глядя. Они уселись под колючим кустом, намереваясь просидеть здесь до утра. Пришлось и нам оставаться с ними. У этих дикарей странная логика: смертельно боятся соплеменников, но и остаться без них не могут. Утром, когда мы пустились в путь, родичи обнаружили нас, и преследование продолжилось. Раньше я говорил о том, что Бонги во время бегства подвернул ногу, и о его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Леле попал в смертельные объятия удава... Как мне убедить Ного, что все пути к соплеменникам у него отрезаны во всех смыслах! Он днем и ночью бредит своей далекой родиной. Для него очень важно - умереть на родине, а не бог весть где. Непонятна эта тяга к могилам предков... - Ного, нас твои сородичи убьют. Так сказал Вру, ты же помнишь! Мой спутник слушает отчужденно. Отчужденно смотрит на волны: - Очень много воды! Ного не любит, когда много воды. Ного не любит рыбу. Ного - охотник, любит мясо кабана... Мы вернемся в заросли. Вру - старый, скоро умрет... Крири без Вру не будет вождем. Я с самого начала пребывания среди дикарей обратил внимание на то, что действительная власть в племени принадлежит шаману. Без Вру вождь не сможет командовать всеми. Впрочем, как сказать. Среди дикарей многое решает сила. Крири - сильный дикарь. Не такой, как Ного, но сильнее, чем другие мужчины племени. Беда Ного в том, что его с самого начала невзлюбил шаман, иначе он давно разделал бы Крири и стал вождем. Племя от этого только выиграло бы. - Вру не умер, - говорю я, раздосадованный упрямством Ного, - я видел его во сне. Он со своими людьми ищет нас в зарослях. Он хочет убить Ного. И Крири хочет убить Ного, потому что Ного великий и сильный охотник, а Крири плохой человек. Ного, не открывая глаз, улыбается. Больной, а приятные слова о себе слушает с удовольствием. - Ного не любит большую воду. Хочу ходить по земле. И есть мясо кабана... Ного прав. Ему, проведшему многие годы среди зарослей и научившемуся плавать всего лишь несколько месяцев тому назад, вода оставалась чуждой средой. Он не мог и вообразить, что на свете может быть столько воды. Он с тоскливым беспокойством вглядывался в берега, понимая, что сейчас мы не можем к ним пристать. - Нам уже недолго осталось жить на воде. Большая Река кончается, мы скоро сойдем на берег, где стоят большие дома. Много-много домов - это называется город. Знаешь, что такое большой дом? Это хижина, построенная из камня. В ней может спать все племя плоскоголовых. Мои братья вылечат твою рану. Мы будем кушать жареное мясо и не будем кушать рыбу... - Где же этот город? Вчера мы видели землю, а сегодня не видим. Вчера было много воды, а сегодня больше. Мы умрем в воде... Мне и самому осточертело это водное путешествие. В отличие от Ного, я понимаю, что любой путь надо пройти до конца. Иначе как добраться до цели? Ного впал в дремотное состояние. Пальцы здоровой руки вцепились в борт лодки. Я еще и еще проверяю крепление мачты. Привязываю еще одним куском веревки. Солнце зашло у нас за спиной. Мачтовый шест, словно указательный палец, показывает на первую звезду, рожденную сумерками. Может, это наше Солнце? Почему эта звезда не может быть Солнцем? Я почти верю, что она - Солнце, а светило, ушедшее на покой - это светило чуждого мира. Я всем сердцем рвусь к своему солнцу, хочу кожей ощутить его утренние лучи. Ну и что, если они похожи - здешнее светило и мое Солнце, здешняя планета и моя Земля! Ну и что, если обе они пылинки, две пылинки во Вселенной! Я родился на Земле, и когда придет время умирать, хочу умереть на Земле. Только найти бы моих товарищей!.. Так что я понимаю тоску Ного по своим зарослям. Сейчас важно как можно быстрее найти "Викинг" - и тогда Ного спасен. Здоровый, он сам распорядится своей судьбой. Никто не помешает ему вернуться к своему племени, если он решит вернуться. У меня пропал сон. Мои раны затянулись. И в общем я чувствую себя неплохо. Объясняю это тем, что несколько дней не берусь за весла, отдыхаю, делаю всякую мелкую работу, не надрываюсь. Рыбы - ешь не хочу. Дров осталось всего ничего; огонь развожу для того, чтобы слегка подкоптить сырое мясо. Разворачиваю парус. Его края полощутся за бортами. Тонкие бамбуковые прутья высохли. Не знаю, как этот "забор" сможет надуваться ветром... Тогда единственная надежда на весла. Восстанавливаю в памяти рисунки на песке, сделанные гладкокожим. Сразу же за устьем по правому берегу небольшой залив. По берегам залива - дома. Напротив домов - "Викинг". Берусь за весла и направляю лодку к правому берегу. Ветер помогает, задувая слева. Он совсем слабый. Его приятно ощущать разгоряченным за день телом. Надо приблизиться к берегу и не упускать его из виду. Смущает рисунок "Викинга". А если гладкокожий рисовал обыкновенную рыбу? Эта мысль бросает меня в оторопь. Может, никакого корабля здесь нет, а находится селение рыбаков, промышляющих на море крупную рыбу... Тогда, дорогой Грегор Ман, все. Это все... Очевидно, где-то посреди ночи я уснул. Сейчас открыл глаза - и вижу зарю. Справа, все еще в отдалении, но уже на виду, проплывает берег Даже в предутренних сумерках видно, что он весь покрыт джунглями. Теперь я буду смотреть в оба, искать признаки разумной жизни. Я уверен, что мы плывем по широкому лиману - вода тихая и прогретая. Скорость, надо признать, никуда не годится. Вот здесь и проверим наш парус, посмотрим, какой он помощник! Сначала я привязываю нижнюю поперечину. Затем пропускаю конец веревки через петлю у верхнего конца мачты и привязываю его к верхней поперечине паруса. Так... Свободный конец веревки закрепляю на шесте у основания мачты. Теперь начинаем тянуть. Наша "дерюга", или как еще я назвал ее - "забор", медленно вытягивается вдоль мачты... Попутно отмечаю, что такую операцию, как подъем и спуск паруса, можно проделать лишь один раз. Верхняя петля не выдержит. На ее месте надо бы пристроить металлическое кольцо, но металлурги и металлопрокатчики на этой планете еще не родились, и сомневаюсь, что. родятся в последующие две тысячи лет. Веревка, которой поднимаю парус, перетирает веревку петли. Материал-то у меня слабоватый. Хорошо, что у подъемной веревки остается хвост. Я отрезаю его и еще одним узлом привязываю парус к верхнему концу мачты. Пока я это делаю, ветер начинает мне мешать, разворачивает мою дерюжину. Сажусь рядом с мачтой и выправляю парус, держу его так, чтобы ветру некуда было деваться. Что ж, поздравляю, Грегор! На дерюжине обозначилось пузо, скорость заметно прибавилась... Ного не просыпается. Придерживая парус, всматриваюсь в его лицо. Он бредит. Губы пересохли, потрескались. При помощи весла закрепляю парус в нужном положении, зачерпываю воды и подношу к губам Ного. Вода проливается ему на шею, на грудь. Он открывает глаза. Совершенно бессмысленные, они обретают выражение интереса, когда останавливаются на парусе. - Видишь, Ного, парус подгоняет нашу лодку. Ветер подгоняет лодку через парус. Ного переводит взгляд на воду за бортом и убеждается, что лодка движется быстрее течения. Но как осветилось его лицо, когда он увидел берег! Если бы не слабость, он, безусловно, вскочил бы на ноги, начал плясать и перевернул бы лодку. - Деревня... - прошептал он. Я нащупал его пульс. Учащенный, притом сильно. - Кушать будем, Ного? - Маленький кусочек... Я забрасываю удочку и вскоре вытаскиваю рыбину. Делаю работу, которой несколько последних месяцев с удовольствием занимался Ного. Я перехватываю взгляд туземца и утешаю его тем, что мои братья скоро вылечат ему рану, и тогда Ного снова будет ловить рыбу. Я верно говорю, Ного? - Нет, Ного пойдет на охоту и убьет маленького кабана... - Чудесно! Мы каждый день будем ходить на охоту и кушать маленьких кабанов! Пока не надоест. Тогда снова перейдем на рыбу. Ного с трудом отодвигается, когда я развожу костер из расщепленных стебельков бамбука и поджариваю рыбу. Береговые заросли стоят сплошной стеной. Над нами и над джунглями пролетают только птицы. Больше ничего бегающего, прыгающего или ползающего не видно. Дымки тоже не появляются. Непонятно... Они-то должны быть! Может, места здесь слишком болотистые? Не исключено, если судить по берегу. Места здесь пойменные. Места типичные для устьев больших рек. Не верится, что наша цель близка. На лодке появился новый звук. Ветер, надувая парус, поет шепотом свою нескончаемую песенку. Теперь течение Большой Реки не распоряжается нами так безоговорочно, как это было раньше. Теперь достаточно изменить угол паруса, как наше движение ускоряется или замедляется. Ного на виду берега стал спокойнее Иногда