е могло хватать на жизнь. Кубосава даже забыл о тех временах, когда вечером можно было всласть посидеть с приятелями в какой-нибудь унагия (унагия -- ресторан, где подаются блюда из угрей). "Ничего, -- утешала его жена. -- Скоро снова начнется сезон, и вам обязательно повезет. Только бы продержаться до первого рейса, а там вы получите аванс... Вспомните только, как плохо было во время войны!" Что ж, она права. Нет ничего ужаснее, ничего непоправимее войны. В памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись, над своей рацией и прислушивался к оглушительному грохоту зениток и зловещему гулу американских бомбардировщиков "Би-29", идущих на Токио. Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из заросших травой капониров на вершине горы, под которой расположен Коидзу. Хорошо, что все это позади. И все же... Бедная маленькая Ацу! Ей тяжело, она отказывает себе во всем и старается скрыть это. И девочки... Они давно не видели от отца подарков. Очень, очень скверно... Кубосава отбросил газету и поднялся. Не годится предаваться мрачным мыслям в канун Нового года. В новом году все, несомненно, будет по-другому. Счастье в дом, черт из дома! Сегодня последний день старого года, день забвения всех пережитых невзгод. Он хлопнул в ладоши: -- Ну что? Скоро ли у вас будет готово? Не пора ли подкрепиться? Старая КиЕ обернулась и хотела ответить, но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге появилась массивная фигура самого хозяина, господина Нарикава. -- Разрешите войти? -- низким, простуженным голосом прогудел он. Кубосава обомлел. Перед ним качалось желтое одутловатое лицо с узкими припухшими глазками и седой щеточкой усов над улыбающимся ртом. -- Вот, решил навестить вас, Кубосава-сан. Давно уже собирался... КиЕ, Ацуко и Умэ склонились в почтительном поклоне. Ясуко испуганно таращила черные глазенки, прячась за спиной бабушки. Первой опомнилась КиЕ: -- Входите, входите, господин Нарикава!.. Входите без церемоний. Как же, какая честь... сам хозяин навестил!.. Сюкити, что же ты стоишь столбом? Кубосава пришел в себя. Семеня ногами и кланяясь, он подбежал к Нарикава и принял у него из рук тяжелую суковатую трость. -- Прошу вас, входите, пожалуйста... Конечно, сам хозяин! Я прямо-таки растерялся от неожиданности... Простите великодушно! -- Тут только он заметил остановившихся в дверях капитана Одабэ и сэндо Тотими. -- Входите, входите, Одабэ-сан, Тотими-сан! .Какая радость, какая честь! Навестить мое скромное жилище... Никогда не забуду этого благодеяния., Действительно, приход хозяина был большой честью и большим благодеянием. Капитан и сэндо довольно часто навещали радиста, но никто из них, да и мало кто в Коидзу, мог похвастать тем, что принимал у себя богатого, влиятельного и отнюдь не склонного к. фамильярности со своими служащими Нарикава. А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал: -- Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на КиЕ-тян, хе-хе-хе... -- Хе-хе-хе... -- залился сэндо. Старая КиЕ поклонилась: -- Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели... -- Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время... -- Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж... -- Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой... Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались. -- Разрешите предложить вам скромно закусить, -- сказал Кубосава. Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его. -- А ты как думаешь, Тотими? -- Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен... -- Помнится, КиЕ-тян была мастерицей готовить. -- Да, мать готовит очень хорошо,-- сказал Кубосава. Гости выпили по чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем КиЕ, гордая и счастливая, подала "тосо" -- рисовое вино, заправленное пряностями. Нарикава выпил две чарки, шумно отдулся и вытер глаза. -- Замечательное тосо! -- проговорил он. -- Моя жена делает значительно хуже. Как тебе это удается, КиЕ-тян? -- Право, Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал... Как я делаю? Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино... -- Ага, в шелковый мешочек! А моя кладет в серебряную сетку... Я пришлю ее к тебе. Пусть поучится. -- Ах, что вы говорите, Нарикава-сан! Мне ли учить вашу почтенную супругу... Подали "дзони" -- бобовый суп с поджаристыми комочками рисового пудинга, ломтиками курятины и овощами. -- Настоящий дзони! -- похвалил Нарикава. -- Я уж думал, такого теперь нигде не делают. Всюду пошли новые моды... -- Совершенно правильно, -- подхватил Тотими. -- Все стараются жить, как на Западе. Конечно, в наше время без этого не обойтись, но нельзя же без разбора... Блюда следовали за блюдами, палочки для еды оживленно стучали о фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал: -- Большое спасибо! Замечательно вкусно! Мы отпраздновали настоящий старинный бонэнкай (Бонэнкай -- "встреча забвения старого года" -- проводится тридцать первого декабря в семьях, следующих старым традициям). Сэндо поспешно достал портсигар и протянул хозяину. Нарикава закурил. -- А теперь, -- продолжал он, -- мне хотелось бы посоветоваться кое о чем с вами, Кубосава-сан. Если вы не возражаете, конечно. По знаку Кубосава старая КиЕ и Ацу быстро убрали посуду, поставили перед гостями бутылку рисовой водки -- "сакэ" и крохотные чарки и исчезли в соседней комнате. -- Прошу прощения, Кубосава-сан, -- сказал Нарикава, принимая от Тотими чарку с сакэ, -- что осмеливаюсь беспокоить вас делами в вашем доме и в такой день. Разумеется, непростительная бесцеремонность. Но... время не терпит. Рука Кубосава, державшая бутылку, замерла. -- Слушаю вас со вниманием, -- пробормотал он. -- Тогда я хотел бы, чтобы вы все выслушали меня и высказали свое мнение. Нарикава помолчал, собираясь с мыслями. -- Так вот. Как вы знаете, дела наши в этом году были очень плохи. Я уже забыл, когда "Счастливый Дракон" приходил с полным трюмом рыбы... Сэидо раскрыл было рот, но Нарикава досадливо отмахнулся от него: -- Знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Правда, другие шхуны и другие владельцы тоже не в лучшем положении. И я не собираюсь относить свои неудачи за счет плохой работы капитанов или начальников лова, тем более что вы все заинтересованы в богатом улове не меньше меня. "Наверно, даже больше", -- подумал Кубосава. -- Нет, не собираюсь. Но факт остается фактом -- рыбы вы не привозите. Это убытки. Это разорение. А если я разорюсь, куда вы пойдете? Нарякава взял еще одну сигаретку, чиркнул спичкой и затянулся: -- Я скорблю при мысли о том, что произойдет со мной, с вами и с вашими семьями, если такое положение будет продолжаться и дальше. Пусть прошлые наши неудачи уйдут навсегда вместе со старым годом! Забудем их. Но тем осторожнее должны мы быть в будущем, новом году. И я решил: в новом году вы выйдете в море как можно раньше. Сердце Кубосава забилось. -- Когда? -- спросил он. -- Полагаю, не позже двадцатого. Двадцатое января я имею в виду. А может быть, и раньше. Вы хотите что-то сказать, Одабэ-сан? -- Извините, хозяин, -- капитан кашлянул. -- В январе еще не кончается период штормов. -- Мне это известно, -- усмехнулся Нарикава. -- Вам придется трудно. Но разве рыбаки боятся штормов? Или "Счастливый Дракон" -- дырявая лоханка, а не новая шхуна? -- "Счастливый Дракон" в полном порядке, хозяин. -- Твое мнение, сэндо? -- Преклоняюсь перед вашим решением, Нарикава-сан, -- поспешно отозвался Тотими, упираясь руками в пол и кланяясь. -- Нам не привыкать рисковать, и мы сделаем все, чтобы вы были довольны. -- Как со снастями? -- Старые починены, новые, которые вы изволили купить в июле, приведены в готовность. Мы вполне готовы, Нарикава-сан. -- Нужно только погрузить продовольствие, воду и солярку, -- пробормотал Одабэ. Нарикава кивнул. -- У вас, Кубосава-сан, я не спрашиваю. У вас всегда все в порядке, не правда ли? -- Смею надеяться, -- дрожащим от радости голосом сказал радист. -- Вот и превосходно! Значит, вы сможете выйти в любой день. Теперь еще одно. Все трое изобразили на лицах почтительное внимание. -- Постарайтесь все-таки не залезать в чужие воды. Один раз вам это сошло, хотя вы остались без заработка, а я без тунца. Но не надо искушать судьбу. Конечно, риск есть риск, рыбак, боящийся риска, -- не рыбак. Но я не желаю рисковать шхуной. Конфискация шхуны приведет меня к разорению, а вас -- к нищете. С другой стороны... -- Он отложил сигарету и обвел всех жестким. взглядом. -- С другой стороны, если вы вернетесь без рыбы, нам придется расстаться. Всегда помните, что ваше благополучие, как и благополучие других рыбаков, зависит от процветания хозяина. Вот все, что я хотел вам сказать. Сэндо поклонился еще раз. Капитан Одабэ почесал в затылке. Кубосава же почти ничего не слышал. Мысли его были заняты другим. "Выход двадцатого... может быть, раньше... Значит, аванс... Тысяч десять иен... ну, пусть вoceмь. Прежде всего обновки для девочек, новое кимоно для Аду. Что-нибудь для КиЕ. Купить рис. Да, новый год начинается прекрасно. Поистине "счастье в дом, черт из дому"... Он вздрогнул и виновато улыбнулся: -- Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан? -- Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам. -- Я счастлив... -- У меня сейчас полно народу -- родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан -- холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан. -- Хе-хе-хе, -- заблеял сэндо. -- А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом. Сэндо поперхнулся. -- Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... -- Нарикава с трудом Поднялся, опираясь на плечо сэндо. Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности. Проводив гостей до ворот, он поклонился в последний раз и сказал: -- Спасибо вам за вашу доброту ко мне в этом году. Прошу не оставить меня вашими милостями и в новом году. Утро первого января выдалось ненастное. С океана дул холодный ветер, небо было обложено низкими серыми тучами, моросил дождь. Но это не могло помешать празднику. Нравы в Коидзу патриархальны и консервативны, как и в сотнях других крохотных, ничем не примечательных рыбацких городков, которые лепятся по берегам Страны Восходящего Солнца от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных заливов южного Кюсю. Правда, через Коидзу проходит железная дорога, и всякий желающий может добраться до Токио за несколько часов. Тем не менее влияние огромной; беспокойной столицы в провинциальном городке ощущается слабо. Рыбакам и мелким лавочникам, которые составляют основу населения Коидзу, вполне достаточно десятка его ресторанчиков, небольшого кинотеатра и местной газеты. И праздники, особенно Новый год, они встречают, как встречали их предки, -- обстоятельно, серьезно, весело. И в то время как жители столицы еще сладко спали после легкомысленно -- по-европейски -- проведенной новогодней ночи, обитатели Коидзу, глубоко уверенные в том, что день первого января должен стать образцом для всех последующих дней в году, уже вышли на мокрые от дождя улицы -- свежие, нарядные и улыбающиеся. Каждый спешил обменяться новогодними привететвиями с соседями и знакомыми, нанести визиты друзьям, солидно и спокойно повеселиться. -- Кубосава-сан, с Новым годом! Сюкити Кубосава, стоявший в дверях дома между двумя "кадо-мацу", плотный, коренастый, в плаще поверх чистого клетчатого кимоно, с достоинством поклонился: -- С Новым годом... -- Не совсем подходящая погода для такого праздника, не так ли? -- Совершенно верно. Впрочем, это не может особенно помешать нам. -- Согласен с вами. Прошу вас с почтенной госпожой Кубосава посетить нас. -- Покорно благодарю. Не обойдите вниманием и мое скромное жилище... Кубосава раскланивался с соседями и знакомыми, принимал приглашения и приглашал сам; улыбаясь, произносил приличествующие случаю любезные слова. Так было первого января каждого года. Но в этом году он испытывал гораздо больше радости и удовольствия. Вчерашнее посещение: господина Нарикава породило в его душе целый поток счастливых надежд. Всю ночь ему снились самые радужные сны, а хорошие сны в новогоднюю ночь -- верный признак грядущего благополучия. В мечтах он видел себя окруженным всеобщим почетом и уважением, чуть ли не правой рукой хозяина. Что ж, если подумать хорошенько, в этом сне нет ничего предосудительного. Выбился же сам Нарикава в первые люди города из простых рыбаков! А ведь когда-то и он собирал ракушки на отмели... Значит, и ему, Сюкити Кубосава, не заказан путь к счастью и довольству. Кубосава взглянул вдоль улицы. На углу несколько мальчишек и девочек затеяли игру в "ханэ-цуки". Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку и ловили ее скалками. Кубосава заметил среди них старшую дочь Умэко. Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве и с размаху упала, мелькнув голыми коленками. Визг и смех. Подруги бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича во все горло. Кубосава вспомнил, как давным-давно, десятка два лет назад, в такой же вот первый день нового года он, беззаботный молодой рыбак, запускал у ворот своего дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек, игравших в "ханэ-цуки". Девушке, которая упускала подброшенную палочку, ставили на лицо пятнышко индийской тушью. Сюкити следил за маленькой хохотушкой с продолговатым, как дынное семечко, лицом и круглыми ласковыми глазами. На щеке ее было -- он и теперь отчетливо помнит это -- два черных пятнышка. Следы этих пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели, когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив голову... Вскоре они поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного счастья, война, грохот зениток, зарево над горами, за которыми раскинулся Токио, американская эскадра на горизонте и наконец долгожданный мир... Ацуко оказалась доброй, ласковой, любящей женой. И дочки у него тоже хорошие. Умэко идет пятнадцатый год. Скоро придется отдавать замуж. Женихи найдутся -- она красивая, в мать; к тому же Кубосава пользуется среди соседей хорошей репутацией. А будет еще Лучше... Да, Кубосава не приходится жаловаться на судьбу. -- С Новым годом, Кубосава-сан! Перед Кубосава остановился механик "Счастливого Дракона", известный забияка и весельчак Тюкэй Мотоути. Широкое скуластое лицо его лоснилось, из-под ярко-красного головного платка выбивались пряди жестких черных волос. Механику -- около двадцати лет, жил он бедно со старухой матерью и сестрой, ровесницей Умэко. Но многие в городке побаивались Мотоути за острый язык, за его привычку отстаивать свое мнение жилистыми, темными от въевшегося в кожу масла кулаками. Кубосава не одобрял многих повадок Мотоути, но питал к нему некоторую слабость, -- парень был сыном его приятеля, убитого где-то под Сингапуром. -- Здравствуй, Тюкэй! Поздравляю с Новым годом! -- Сестра не у вас? -- Нет... Впрочем, постой, вон она, кажется, играет... -- Беда с ней! Чуть свет удрала из дому. Мать послала разыскать ее. -- Как здоровье почтенной госпожи Мотоути? -- Спасибо, все в порядке. Надеюсь, у вас тоже благополучно? -- Твоими молитвами. Вчера к нам заходил господин Нарикава... Глаза Мотоути изумленно расширились, он хлопнул себя по бедру и воскликнул: -- Са-а-а! (С а-а-а -- восклицание, выражающее удивление) Кубосава снисходительно помолчал, давая механику время хорошенько прочувствовать, эту необычайную новость. -- Да... Заходил ко мне господин Нарикава. Вместе с капитаном и сэндо. "Счастливый Дракон" выйдет в море не позже чем дней через двадцать. Или раньше. -- Не может быть! -- Мне ты можешь верить. Мотоути прищурился, соображая. -- Значит, числа двадцатого, так? -- Он покачал головой. -- Нарикава -- старый толстый скупердяй. Я ему отрегулировал дизель, а он хоть бы поблагодарил... Так вот что он задумал, оказывается! Однако он смельчак -- не боится пускать шхуну в такое время года. Настоящий рыбак... Ладно, спасибо за добрые вести. Я пойду. Займу где-нибудь денег в счет аванса. За это стоит выпить. Кубосава хотел было напомнить ему, что залезать в долги в первый день нового года не годится, но удержался и только скорбно покачал толовой. Скоро весь Коидзу узнал, что первым в этом году в море выйдет "Счастливый Дракон No 10". Выпив и угостив соседей, Кубосава пообещал по возвращении из плавания купить жене новое шелковое кимоно, теще -- набор гребней, дочерям -- новые оби (Оби -- широкий пояс-украшение) и игрушки. У Ацуко молодо блестели глаза и она радостно улыбалась, старая КиЕ с гордостью смотрела на зятя, а дочки визжали от радости. В этот день семья Кубосава была счастлива. Спустя неделю у пирса, где был пришвартован "Счастливый Дракон", началась суматоха. На шхуну грузили соль, приманку, бочки с водой и квашеной редькой, рис, сигареты. Механик Мотоути проверял двигатель. Сэндо Тотими с утра до позднего вечера возился в трюмах. Нарикава н капитан Одабэ тоже целые дни напролет проводили в порту. К середине января все было готово. Вечером накануне отплытия Сюкити Кубосава сидел у себя дома с родственниками и друзьями, собравшимися на проводы. Ацуко и старая КиЕ обносила гостей немудреной закуской. Гости прихлебывали сакэ и каждый из них выражал надежду, что на этот раз "Счастливому Дракону" обязательно повезет. Об опасностях зимнего плавания никто, разумеется, не вспоминал. Только Умэко, подкравшись к отцу сзади, обняла его за шею тонкими смуглыми руками и шепнула на ухо: -- Ты, папа, будешь осторожен в море, правда?.. Прохладным январским утром "Счастливый Дракон" отправился в путь. Разноцветные флажки трепыхались на его мачте, рыбаки, столпившись на палубе, орали и махали руками. С берега толпа родных и знакомых тоже орала, надсаживаясь, стараясь, чтобы слова прощальных приветствий достигли ушей отъезжающих. "Счастливый Дракон", пыхтя голубым дымком, уходил все дальше и дальше и вскоре скрылся из глаз. НЕБО ГОРИТ Согнувшись в три погибели и упираясь локтями в края люка, Кубосава спустился в кубрик. Резкий запах квашеной редьки и несвежей рыбы перехватил дыхание. Тусклая лампа в сетчатом колпачке едва виднелась в плотном тумане из смеси табачного дыма, пара от сохнущей одежды и приторного чада тлеющего угля. У входа в машинное отделение, смутно темнели фигуры рыбаков, сгрудившихся вокруг жаровни. Чей-то монотонный, размеренный голос слышался сквозь рев ветра над палубой и жалобный скрип деревянной обшивки. -- ...и тогда он вскочил на коня и поскакал из Эдо вслед за предателем... Шхуна резко легла набок. Кубосава поскользнулся и с грохотом скатился по ступенькам трапа. Рыбаки обернулись, сердито зашикали. Радист наконец разглядел говорившего. Разумеется, это был сэндо Тотими. Толстенький, лоснящийся, он сидел на чьем-то услужливо пододвинутом чемодане и рассказывал одну из своих удиви-. тельных и страшных историй. Его похожее на мокрую картофелину, потное бугристое лицо было освещено снизу розовым пламенем жаровни, черные глазки блестели, а пухлые грязные пальцы непрерывно двигались -- то барабанили по коленям, то описывали в воздухе замысловатые кривые, имеющие, очевидно, какое-то отношение к рассказу. Рыбаки слушали затаив дыхание, не замечая ни качки, ни духоты. Пятнадцатилетний повар Хомма, забыв о ворохе немытых мисок в кадке с водой, зажатой у него между ног, таращил глаза и тихонько вскрикивал: -- Са-а! Вот так-так! Неужели это правда?.. Кубосава пробрался на свое место и лег ничком, положив подбородок на руки. Тотими стоило послушать. Его голова битком набита всякими былями и небылицами, и он всегда рассказывает их так, словно сам был свидетелем этих невероятных приключений. Рыбаки готовы слушать его целыми днями. Они прощают ему за это многое -- скупость, склонность к мелким пакостям, рукоприкладство. Впрочем, неизвестно, кому что доставляет большее удовольствие: рыбакам ли россказни Тотими или Тотими -- восхищение и жадное внимание слушателей. -- ...Да разве можно запугать этим старого морского разбойника? Надаэмон поднял топор и... Ага, легенда об острове Фусумэ. Кубосава когда-то уже слышал ее. ...Давным-давно грозный пират Надаэмон ограбил корабль, перевозивший налоги, которые правительственные чиновники собирали в течение нескольких лет в южных провинциях страны. Команду корабля он, как водится, перебил до одного человека, а деньги -- сто тысяч золотых таэлей, целое сокровище, -- зарыл на волшебном острове Фусумэ, похожем очертаниями на фигуру лежащей на спине женщины. Надаэмон не стал составлять карту острова с меткой, обозначавшей место клада, как это сделал бы его собрат по ремеслу на Западе. Он поступил оригинальнее: вытатуировал условные значки на теле своей любимой единственной дочери. Несчастной девушке это стоило жизни, ибо один из прежних соучастников Надаэмона задушил ее, чтобы узнать, где зарыт клад. Старому пирату удалось настичь и прикончить мерзавца на острове, когда тот уже достал сокровище. Но тут небо не вынесло стольких преступлений: волшебный остров Фусумэ затрясся и погрузился на дно океана. -- ...Так погиб гроза морей Надаэмон, так погибло сокровище, -- закончил сэндо. -- Дайте-ка сигарету. Рыбаки помолчали, потом кто-то пробормотал: -- Сто тысяч золотых таэлей... Сколько это будет на наши деньги? -- На нынешние? Считай, золотой таэль не меньше чем тысяч пять иен... -- Ого! -- И все это до сих пор на морском дне? -- страдающим голосом спросил Хомма. -- Эх, вот достать бы! -- Никогда никто не достанет, -- авторитетно ответил сэндо. -- Ведь остров был заколдован. Ты что, не слышал? -- Говорят, -- заметил один из рыбаков, -- что на месте затонувших, сокровищ всегда селится громадный тако -- осьминог -- и стережет их. Я сам читал об этом в одном журнале. -- Громадный осьминог? -- Хомма выронил миску и схватился за щеки руками. -- Не знаю, как насчет громадных осьминогов, -- медленно произнес сэндо, -- но с громадными ика -- кальмарами -- мне приходилось сталкиваться. (Кальмары (по-японски "ика") -- головоногие моллюски с десятью ногами-щупальцами. Мясо их вкусно и питательно.) Рыбаки разом замолчали, придвинулись, и сэндо, самодовольно поглядывая по сторонам, рассказал, как несколько лет назад, когда он плавал на "Коэй-мару" в южных морях, на них напало чудовищное головоногое, щупальца которого были длиной в сорок сяку (Около двенадцати метров.), и он едва не перевернул шхуну, пытаясь забраться на борт. -- Мы отбились баграми и ножами, а когда ика ушел, вся палуба стала черной-пречерной от сепии. Хомма круглыми глазами, не отрываясь, смотрел Тотими в рот: -- Ика? Такой огромный ика? -- А ты что думал -- такой, каких ловит твой дед в заливе и продает потом по десятке за штуку? Мальчишка недоверчиво покачал головой: -- Неужто бывают такие страшные? Каждый житель приморского городка знает кальмаров с самого раннего детства. Чтобы свести кое-как концы с концами, семьи рыбаков вынуждены заниматься всякого рода отхожими промыслами. Женщины возятся на огородах, а старики и ребятишки днюют и ночуют на лодках недалеко от берега, вылавливая юрких, маленьких -- величиной с палец -- кальмаров. В сушеном и вареном виде эти головоногие очень вкусны, и, если они не составляют единственного блюда на завтрак, обед и ужин (что, к сожалению, бывает нередко), их появление на столе встречается с большой радостью. Но о таких кальмарах-гигантах многие рыбаки слышали впервые. -- Встретить такое чудище -- большая редкость, -- сказал сэндо. -- И пусть тот, кто хочет, жалеет об этом, Мне лично нужно побольше рыбы, побольше тунца... -- Да, побольше тунца... -- вздохнул кто-то. -- Думаю, что на этот раз нам повезет. -- Тотими встал, выплюнул окурок в жаровню и потянулся. -- Пойду подменю капитана, -- сказал он и полез вверх по трапу. Хомма принялся за свои миски. ..."Счастливый Дракон No 10" шел через бурный океан, каждое сердце на его борту выстукивало слова надежды: "На этот раз нам повезет". Но им не везло опять. Седьмого февраля сэндо, держась для верности за амулет, висевший у него на груди, впервые за рейс приказал ставить сети. Это было в нескольких десятках миль к западу от Мидуэя. Всю ночь рыбаки напряженно следили за фосфорическим мерцанием волн вокруг невидимых в темноте стеклянных буйков. Амулет не помог. Когда рано утром сети были подняты, кто-то разочарованно свистнул, механик Мотоути выругался, а сэндо смущенно почесал в затылке: в слизистой каше из медуз и сифонофор (Сифонофора -- крупные медузоподобные морские животные типа кишечнополостных. Обитают главным образом в тропических морях.) бились всего три -- четыре десятка небольших рыб, из них пяток молодых тунцов. По предложению сэндо, "Счастливый Дракон" передвинулся на полтораста миль к западу. Там произошла катастрофа: главная линия сетей зацепилась крючьями за коралловую отмель. Двое суток рыбаки с терпеливым озлоблением возились на проклятом месте, спасая сети. На рассвете третьего дня разразился шторм, и сто шестьдесят шесть новеньких стометровых тралов, почти половина того, чем располагал "Счастливый Дракон", были безвозвратно потеряны. -- Если так пойдет дальше, -- сказал Мотоути, презрительно разглядывая одинокие тушки тунцов, распластанные на палубе, -- мы сгорим от стыда еще прежде, чем вернемся домой. В мое время... -- В твое время! -- яростно перебил его сэндо. -- В твое время тунца было сколько угодно и дома, у берегов Идзу. Да только это было гораздо раньше, чем ты научился втягивать носом сопли, Тюкэй. Помолчал бы. лучше! Усталые и злые рыбаки угрюмо перебирали сети; Круглые буйки темно-зеленого стекла тускло отсвечивали на солнце. Сэндо прошелся по палубе, морща лоб и нервно потирая руки. Несколько раз он останавливался, как бы желая сказать что-то, но не решался и снова принимался бегать вокруг рыбаков. Шторм утих так же быстро, как и налетел, и теперь над присмиревшим океаном царила тишина и горячее солнце. Небольшие волны лениво плескались под .кормой шхуны. Повар Хомма оторвался от работы, чтобы поправить головную повязку, сползшую на глаза. -- Везет же другим! -- досадливо сказал он. -- Знают богатые рыбой места и всегда приходят домой с полными трюмами. А мы таскаемся по морю без толку. В другое время сэндо непременно оборвал бы нахального мальчишку и, возможно, стукнул бы его по затылку. Но сейчас он оставил упрек без ответа. Он только пожал плечами и вдруг, остановившись возле механика, проговорил негромко: -- Есть одно место, где тунца видимо-невидимо. Только... Он замолчал, словно испугавшись собственных слов. Все насторожились. Мотоути бросил паклю, которой вытирал руки и поднял голову: -- Где же это такое место? -- Да уж есть, -- уклончиво сказал сэндо.-- Есть, да не про нас. -- Я знаю! -- крикнул Хомма. -- Тотими-сан говорит о Маршальских островах. Мой дед ходил туда еще до войны. Там рыбаки хорошо зарабатывали в те времена. -- Правда, -- отозвался кто-то, -- нам следовало бы сразу идти туда. Сэндо отрицательно покачал головой. -- Эти места не про нас, -- повторил он. Но в его голосе не было уверенности, и все сразу почувствовали это, вскочили на ноги и обступили его. -- Почему не про нас? Кто нам может запретить? -- Не про нас, вот и все! -- притворно сердито крикнул Тотими. -- Говорят вам... Кто здесь сэндо: я или ты, Хомма? -- Он фыркнул и уже спокойно добавил: -- Это недалеко от запретной зоны вокруг Маршальских островов. Но острова теперь больше не принадлежат нам (После капитуляции Японии в. 1945 году Маршальские, Марианские и Каролинские острова были переданы под опеку США), и там нас могут задержать. Однако, я думаю, мы сумеем обогнуть их, не нарушая границы. Рыбаки одобрительно загудели: -- Нам ли бояться риска... -- Нам нельзя возвращаться с пустыми руками... -- Тунца там много, это правда. -- Сэндо нервным движением пригладил волосы на макушке и оглянулся на капитана. Тот стоял молча, не принимая участия в споре. Тогда сэндо решился. -- Хорошо, -- сказал он, -- мы пойдем туда и будем держаться поодаль. Но помните: если нас задержат американцы, нам несдобровать. -- Нечего нас запугивать! -- рассерженно заметил кто-то. -- Почему непременно мы должны угодить в чужие воды? ...В тот же день, двенадцатого февраля, "Счастливый Дракон" повернул на юго-юго-восток. Вечером сэндо вместе с капитаном и радистом стоял в рулевой рубке. Поговорив о каких-то пустяках, он вдруг спросил: -- Не боитесь ненароком попасть в чужие воды, Одабэ-сан? -- Я? -- Капитан, двадцатидвухлетний парень, недавно окончивший префектуральную морскую школу в Айнити, пожал плечами и с напускной пристальностью уставился на компас. -- Конечно, боюсь. Но еще больше я боюсь вернуться домой без рыбы. -- А вы, Кубосава-сан? Кубосава вспомнил последние напутствия Нарикава и только вздохнул. Шхуна прошла уже значительное расстояние, пересекла международную линию перемены даты, но тунца по-прежнему не было. Улов был так незначителен, что никто из рыбаков даже не ругался. Бесполезно и небезопасно бранить судьбу за то, что она повернулась к тебе спиной. После короткого совещания со знающими, опытными рыбаками сэндо предложил капитану повернуть обратно на запад, в обход американских вод, в центре которых лежали Маршальские острова. Капитан озабоченно склонился над потрепанной картой, в левом нижнем углу которой большим оранжевым прямоугольником была обозначена запретная зона. -- Было бы очень неприятно завернуть ненароком туда, -- сказал он. -- Наму Амида... (Начало буддийской молитвы.) Избави нас от этого! -- с чувством проговорил сэндо, схватившись за амулет. -- Но не думаю, чтобы шхуну занесло туда. Течение тянет гораздо ceвернее... -- Вот и обойдем американские воды с севера, -- заметил один из рыбаков. -- Пожалуй. Мы пройдем вот здесь... -- капитан взял другую карту, -- и тогда до границы запретной зоны останется по крайней мере миль сорок. По правде говоря, вопросе запретной зоне волновал их очень мало. Гораздо более беспокоило рыбаков магическое сочетание слов "чужие воды", с которым были знакомы еще их отцы. "Чужие воды" -- означало, что ловить рыбу в данном месте нельзя и что существует поэтому вполне реальная опасность быть задержанными и отданными под суд в чужой, недружелюбной стране. И они пошли на запад; по ночам ставили сети, а на рассвете брали то немногое, что в них попадалось, и снова двигались дальше. Так прошла неделя. Рыбаки работали уже без всякого энтузиазма, мечтая только о том, чтобы вознаграждения за улов хватило для расплаты с хозяином за взятые в кредит продукты и одежду. Полуторамесячная добыча едва покрывала дно засольного трюма. Ночь под первое марта ничем не отличалась от десятка прежних ночей. Было тихо, на глубоком, угольно-черном небе мерцали яркие звезды, дул легкий приятный ветерок. Команда только что закончила ставить сети и расположилась на ранний завтрак прямо на палубе. Стучали палочки о чашки, кто-то мурлыкал песню. Капитан и радист Кубосава беседовали вполголоса, присев на поручни галереи позади рубки. По обыкновению недовольно ворча, из машинного люка вылез механик Мотоути, вытирая ветошью замасленные пальцы. Сэндо взобрался на корму и озабоченно осматривал сломавшийся вчера ворот, служивший для подъема тралов. А вокруг расстилался бескрайний океан, черный, как небо, с такими же мерцающими в его глубине блестящими искрами. И вдруг... Мертвый бело-фиолетовый свет мгновенно и бесшумно залил небо и океан. Ослепительный, более яркий, чем внезапная вспышка молнии в темном грозовом небе, невыносимый, как полуденное тропическое солнце, он со страшной силой ударил по зрительным нервам, и все, кто находился на палубе "Счастливого Дракона", одновременно закричали от режущей боли в глазах и закрыли лица руками. Когда через несколько секунд они осмелились вновь открыть глаза и посмотреть сквозь чуть раздвинутые пальцы, у них вырвался новый крик -- крик изумления и ужаса. Небо и океан на юго-западе полыхали зарницами всех цветов радуги. Оранжевые, красные, желтые вспышки сменяли друг друга с неимоверной быстротой, Это невиданное зрелище продолжалось около минуты, затем краски потускнели и слились в огромное багровое пятно, медленно всплывшее над горизонтом. И чем выше оно поднималось, тем больше разбухало и темнело, пока, наконец, не погасло окончательно. Тогда наступила тьма. Ошеломленные рыбаки некоторое время еще смотрели в ту сторону, затем переглянулись и заговорили все разом. -- Что это? Уж не солнце ли? -- Солнце утром на западе? Ерунда... И потом это гораздо больше солнца! -- Я знаю, что это! Это маневры -- стреляли линкоры! -- Разве это пламя похоже на орудийную вспышку? -- Это атомная бомба -- вот что это такое, -- заявил Мотоути. -- А где же грибовидное облако? -- Его не разглядеть в темноте. Но это был атомный взрыв, бьюсь об заклад... Все повернулись к капитану. Но Одабэ был растерян не менее других. Он пожал плечами и механически поднял к глазам часы. Светящиеся стрелки показывали без десяти четыре. Что же это могло быть? Сэндо шептал заклинания, отгоняя беду. Кубосава, сняв очки, протирал стекла краем головной повязки. Он раскрыл рот, чтобы сказать что-то, и в этот момент до "Счастливого Дракона" докатился грохот. Он не был похож ни на гром, ни на пульсирующий гул артиллерийской канонады. Чудовищный вал густого, тяжелого звука обрушился на шхуну, и она заметалась в его протяжных раскатах. Мелкой дрожью тряслась палуба, скрипела обшивка, дребезжали Стекла в иллюминаторах рулевой рубки. Рыбаки зажимали уши, падали на колени. -- Кувабара! Кувабара! (Кувабара-- восклицание ужаса.) -- завывал сэндо, схватившись руками за щеки. Но вот кончился и этот звуковой ад. Все стихло. Снова зашелестел ветерок в снастях, снова стал слышен плеск мелких волн у бортов "Счастливого Дракона". Одабэ, бледный, с трясущимися губами, спрятал часы в карман. От момента вспышки до звука прошло не менее десяти минут. Первым опомнился сэндо. -- Выбирай сети, живо! -- заорал он. Работали все, даже радист и капитан, молча и торопливо. Никто больше ни о чем не спрашивал. Было ясно; случилось такое, чему они не должны были быть свидетелями. Нужно уходить отсюда и как можно скорее. Около семи часов, когда восток уже окрасился мягкими красками ясного погожего утра, кто-то крикнул: -- Что такое? Смотрите! Серая туманная пелена обволакивала небо с запада. Она медленно распространялась навстречу восходящему солнцу, размывала и поглощала четкую линию горизонта, плотной завесой вставала между глазами и изумрудным небом. Но это был не туман. Прошло несколько минут, и на палубу, на сети, на руки и плечи стала оседать мельчайшая беловатая пыль. Она беззвучно падала сверху и покрывала корабль, клубилась в ленивой теплой воде океана вокруг шхуны. Ее становилось все больше и больше, и вот уже не стало видно ничего, кроме массы медленно падавшего порошка, похожего на рисовую пудру. И порошок этот был горячий! -- Небо горит! -- суеверно прошептал сэндо. -- Пепел горящего неба! Они подожгли небо, и его пепел сыплется на нас! Пепел горящего неба! Скорее! Скорее!-- перешел на крик сэндо. Рыбаки, чихая и кашляя, размазывая белый порошок по потным лицам и отхаркивая его из легких, с удвоенным рвением принялись за работу. Через два часа сети были подняты. "Счастливый Дракон", неся на палубе полуметровый слой "небесного пепла", полным ходом пошел на север. И из рулевой рубки лишь с трудом можно было различить бушприт, зарывающийся в непроницаемую мглу. НАРИКАВА-САН НЕДОВОЛЕН "Счастливый Дракон" вернулся в порт четырнадцатого, марта. Опытный взгляд Нарикава, всегда самолично .выходившего встречать свои шхуны, сразу определил: дело плохо. Шхуна с хорошим уловом не может иметь такую мелкую осадку. Опасения его подтвердились, когда стало возможно различить лица рыбаков; они были угрюмы и не выражали должной радости по случаю благополучного возвращения. Было в этих лицах и еще что-то, странное и необычное, но что именно -- Нарикава никак не мог определить. Через четверть часа шхуна пришвартовалась к пирсу, и команда устремилась на берег. Послышались радостные восклицания, расспросы, смех и шутки. Нарикава вздохнул и неторопливо пошел к борту. Сэндо Тотими и капитан Одабэ помогли ему взойти на палубу. Капитанская каюта на стотонной шхуне -- далеко не лучшее помещение для деловой беседы. Узкая дверь из рулевой рубки ведет в душную прямоугольную каморку с крохотным иллюминатором в дальней стене. Света от иллюминатора мало -- снаружи его загораживает выхлопная труба дизеля. Слева расположены одна над другой две койки-ящики для капитана и сэндо, справа -- ящик, похожий на шкафчик, служащий одновременно и столом. На нем в беспорядке разбросаны карты, старые газеты, документы. Проход между койками и шкафчиком доступен только не очень полному человеку. Но Нарикава был слишком раздосадован и обеспокоен новой неудачей. К тому же в свое время он сам был капитаном, и каюта на "Счастливом Драконе" была ему не в диковинку. Поэтому он решительно втиснулся в проход и грузно опустился на койку. Одабэ и Тотими расположились на столе-ящике напротив. С минуту хозяин молча глядел на них. -- Ну? -- спросил он наконец. -- Чем порадуете? Капитан понурил голову. Сэндо смущенно пригладил жесткие волосы ладонью, обмотанной грязным бинтом, и сокрушенно вздохнул. -- Должен с большим сожалением сообщить, -- начал он, -- что... -- Постойте-ка, -- перебил вдруг Нарикава, нагибаясь вперед и всматриваясь в их лица. -- Что это вы так почернели? Загар, не загар... Никогда не думал, что человек может так загореть. Капитан и сэндо переглянулись и пожали плечами. -- Не Знаю, -- пробормотал капитан. -- Мы все почернели, вся команда. Загар, разумеется, Нарикава-сан. Ведь мы ходили далеко на юг, за Маршальские острова. -- Нет, это не загар, -- сказал Нарикава. -- А что у тебя с руками, Тотими-сан? -- Нарывы, -- неохотно отозвался тот. -- У многих высыпали гнойники... почти у всех. Под ногтями, в ушах, в волосах. Замучились совсем. Думали, уж не бери-бери ли это... -- Может, бери-бери, а может, и нет, -- сказал Нарикава, нахмурившись. -- Видел я уже такое бери-бери, когда в позапрошлом году ездил в Нагасаки. Не гэнбакусЕ ли это -- заболевание от атомной бомбы? Только откуда оно могло взяться у вас? -- Какая там еще атомная болезнь! -- досадливо махнул рукой сэндо. -- Поедим свежего лука -- и всю дрянь как рукой снимет. Это все пустяки; Вот нам придется огорчить вас, Нарикава-сан.