и пациент натирает разные места, подмешивать. Мазью Равиль пользовался только сапожной. "Через сапоги отравление не должно действовать, - подумал. - Да и чищу их редко". Тогда как ел Равиль каждый день. "Надо всем рассказать, что Муслима хочет извести меня", - решил. И тут же отказался от открывающейся перспективы: "Засмеют, елки зеленая! Скажут - допился Равиль до дермантина в голове, пора в сумасшедший дом определять". Кусок в горло лезть перестал. Никогда на аппетит в части его отсутствия не сетовал. В поле тем более. Как раз время пахоты началось. На свежем воздухе только подавай. К обеду не то что есть - жрать хочется. Волчий голод нападает. Вылезет Равиль из трактора, достанет котомку и первым делом сало ищет. Такой у него диетический распорядок. Кто-то непременно салат должен употребить на старте трапезы или стакан сока, Равилю для разгона сало подавай. А как раскочегарится, салом темп поддерживает и точку финишную им же ставит. Поэтому, приступая к еде, для начала полшмата умнет, первый голод утолить, а уж потом к остальным блюдам переходит, заедая каждое все тем же немусульманским деликатесом... Все привычки прахом пошли после убийственной угрозы. Стоит занести в поле нетерпеливый нож над вожделенным куском, мысль резанет: "А вдруг яд?" "Как сало можно отравить? - сам себе удивится и тут же поставит крест на сомнениях. - В надрезы для чеснока пипеткой залить, яд впитается, следов не найдешь..." Как есть после таких предположений? Забросит шмат подальше в кусты. Собаку привлекал на экспертизу. Пес Прибой всегда вязался с хозяином в поля выезжать. Прежде Равиль не баловал его прогулками. Тут каждый день брать стал. Добрый кусок сала отрежет, бросит и ждет, когда сдыхать начнет. Прибой сожрет и только хвостом виляет: дай еще. Равиль обрадуется: "Нет яда!". Но сделает жадный надкус и тут же выплюнет. Вдруг Муслима избрала вариант постепенного отравления? Летит сало в сторону от обеда на радость Прибою. Суп борщ, данные в поле, сразу выбрасывал. В жидкое тем более добавить яду раз - плюнуть. Раньше яйца вареные на дух не переносил. С голодухи начал пожирать в больших количествах. Вот уж, считал со злорадством, что нельзя отравить, так яйца. Гарантия железобетонная. Но однажды, после того как, давясь всухомятку, зажевал четыре штуки, остолбенел: можно шприцом закачать какой-нибудь мышьяк или кураре. Бросил трактор в борозде, побежал скорлупу собирать, отверстия искать. Так и сяк обсмотрел каждый кусочек. Вроде нет ничего. Но глазам уже доверяй да проверяй. Дальнозоркость подступила. Очки, конечно, с этой пьянкой завести некогда. Принялся на продутие скорлупу проверять. К губам вплотную поднесет и пыжится - дует. Не успел докончить исследования, живот будто ножами изнутри резануло... Ложись и помирай. "Ну, сволочь, елки зеленая! Ну, гадина! - начал крыть Муслиму. - Отравила!" И давай из себя изгонять съеденное. Дома тоже не еда. Муслима, как суп разливать, норовит собой кастрюлю загородить. Не уследишь, подсыпала чего или нет в тарелку? Одна надежда, дети не доедят, тогда Равиль подчищает за ними. - Папка жадный, - малыши говорят, - свое не ест, а наше. Будешь жадным. Бывало, Муслиму попросит: - Поешь со мной. По молодости часто из одной тарелки хлебали. - Делать мне нечего, рассиживаться с тобой! Ты что ли корову доить будешь? Молоко Равиль пил. Когда-то в детстве с сестрой белены объелись, молоком их отпоили. С того времени на своей шкуре знал - продукт противоядный. И с той же поры воротило от него. А тут начал употреблять. Чуть сердце кольнуло, печень вякнула, в животе заурчало, в ухе стрельнуло, в глазу зачесалось - смертным потом обольется: "НАЧАЛОСЬ!" - и бежит молоком наливаться, пока обратно не пойдет. Как назло, калыма не было. Готов был работать за тарелку супа. Но никто не звал. И голодное время на дворе. Летом где грибы в лесу, где огурцы в огороде. Можно зазевавшегося гуся за селом поймать. А тут весна, не будешь ведь кору березовую жевать! Отощал Равиль, ветром шатает. И состояние угнетенное - смурной ходит. - Заболел? - мужики спрашивают. - Не знаешь, чем лечатся от всех болезней? Лучше вас знает. Организм волком воет, просит лекарства ударную дозу: бутылку одну-другую употребить. Да жить больше хочется. В пьяном виде, без бдительности, проще пареной репы яд съесть. Неделю Равиль в рот самогонки и другой сивухосодержащей продукции не берет, вторую... Вот уже месяц ни в одном глазу, второй... Однажды не выдержал, спросил Муслиму: - Неужели рука не дрогнет отравить? Пятнадцать лет вместе. Четверо детей. - Ты-то все пятнадцать уразу справляешь, а я как прокаженная? Света белого не вижу! - Ладно врать, елки зеленая, скажи попугать решила с отравлением? Муслима нырнула в сени, вернулась с пузырьком, на которой рукописная этикетка "Яд". - О! Я тоже могу так накарябать, - сделал веселое лицо Равиль, - и череп с костями пририсовать для страху! - Плеснуть в чаек! - Ты че! - испуганно накрыл чашку. - Вылей сейчас же в помойное ведро, чтобы духу в доме не было! Еще дети найдут. - Не найдут, - снова унырнула в сени Муслима. Равиль по-прежнему не пьет и время от времени столбом застывает: "Неужто взаправду сможет отравить?" ...А Муслима и сама не знает. АБРИКОСЫ В "ТАЈЖНОМ" На похоронах Геннадия Крючкова, воина пожарной службы, в процессе поминок изрядно выпивший пожарный Иван Троян поколотил не более трезвого следователя Николая Мещерякова. - Крючков всю дорогу издевался над тобой, - нелестно об умершем отозвался следователь. - Шутил Генаха, - защитил дружка Иван. - Любил, царствие небесное, это дело. Веселый, стервец, был. Не ныл, как ты всю дорогу: "Жена-поганка, денег нет, гнием в этой дыре". Жил весело и помер - не стонал, не охал. А ведь знал, что недолго протянет. - Ага, шутил, особенно когда ты яйца в бочку засунул. И сидел дураком набитым. После этого Троян поколотил следователя. Омрачил под окнами дома умершего поминки. Крепко поколотил. Два зуба выбил. На следующий день на кладбище винился перед Крючковым: "Прости, Генаха, не сдержался". Перед Мещеряковым пришлось принародно извиняться. До начальства дошла информация о драке... Мещеряков, похоже, и настучал. Крупными неприятностями запахло... Парочка Крючков и Троян была сладкая, с перцем. Перец доставался Ивану. Лет десять они в пожарной части районного села Большой Улуй не разлей вода корешковали. Крючков не поднялся по служебной лестнице выше старшего сержанта, Троян носил погоны со звездочками. Махонькими. По чуть-чуть увеличивая созвездие. Несмотря на разрыв в звании, Крючков не переставал разыгрывать Трояна. Большой был мастак по части шуток. Голова постоянно переваривала задачу, как бы повеселиться за счет дружка. Прав был побитый на похоронах: к разряду безобидных шутки не относились. В те времена, откуда берет начало наше повествование, пожарные дежурили в милиции. Подсобляли правоохранительным сотрудникам, с которыми состояли в одном ведомстве, в борьбе с преступностью. Последняя, естественно, присутствовала в селе, но не в таких размерах, чтобы пожарным приходилось постоянно активно включаться в единоборство. Чаще на дежурствах сидели и спали в резерве главного командования. Генаха разнообразил сидение и лежание. Как-то ночью Иван расположился подремать на столе, намереваясь с наибольшей личной выгодой использовать служебное время. Уснул крепко, без сновидений. Генаха не стал тратить ночь впустую. Че зря спать, когда можно веселуху устроить. Вооружился иголкой, ниткой и тихонько принялся за первый этап развлекательного мероприятия. Вначале пришил одну штанину Ивана к другой. Осознавал, что данное рукоделие небезопасно. Если спросонья пришиваемый лягнется, то можно в глаз сапогом получить. Иван на посту спал в полном обмундировании. "Спи, Ваня, спи", - шептал Крючков, орудуя иглой. Рукава кителя тоже добросовестно к бортам присобачил. Ложился покемарить Иван с одной степенью свободы конечностей, а, разоспавшись, оказался без всяких степеней. Глубокая ночь. Тишина в районном отделении внутренних дел. В единоборстве преступности с органами обе стороны взяли паузу. Иван безмятежно заполнял перерыв сном. И вдруг Крючков, вырубив вдобавок освещение, орет во весь голос: "Пожар!!!" С тремя восклицательными знаками орет. И кому? Пожарному. У которого в голове комплекс неотложных действий вшит на данный клич. Влекомый профессиональным долгом, Иван вскочил укрощать горячую стихию. Тут каждая секунда на вес золота. Сдуло со стола намерением бежать, отдавать команды, собственноручно уничтожать пламя. А ни бежать, ни шевелить руками не получается. Кукла куклой. Рухнул со стола физиономией в пол. Быстро понял, в чем загвоздка. Так как в темноте раздался хохот Генахи. В доли секунды разорвал путы, вернул себя в исходное состояние. Только синяки под глазами от соприкосновения с полом прошли через неделю. - Убью, Гендос! - шарил по стене в поисках выключателя. Крючков предусмотрительно скрылся. Другой бы на месте Трояна смертельно обиделся. Мало того, что младший по званию, еще и приятель. Иван долго дуться не мог. Позлится, поразоряется и опять вместе с Крючковым запишется на ночное дежурство. И ведь знал, что Генаха непременно не сегодня, так в следующий раз пакость сделает. Ждал подвоха. А все одно - магнитило к Крючкову. "Над тобой, дураком, все село смеется!" - ругалась жена Ивана, а тот лишь отмахивался: "Че бы ты понимала..." После смерти друга тосковал Иван. Проезжая мимо кладбища, обязательно кинет взгляд в сторону местоположения могилы Крючкова. Вздохнет про себя. Скучно без Генахи... Один раз на Новый год выпало дежурить сладкой парочке. Народ пьет-гуляет, им - сиди в отделении. А погода чудесная! Никольские морозы пугнули недельным скачком за минус сорок, но перед Новым годом отпустил холод. Благодать. Из труб березовый дым благоухает. С неба снежок сыплет, вкусно под валенками скрипит... Конечно, если ты в гости идешь, а не на дежурство в милицию. Хотя когда обстановка спокойная, то нормально. Это ведь не у домны стоять. Нарушая внутренний распорядок, Генаха с Иваном не с пустыми руками пришли в РОВД, прихватили бутылку и закуску. В конце концов, Новый год не в каждый месяц случается. Минут за двадцать до курантов Генаха заглядывает в дверь дежурки, Иван в тот момент сало резал. Сало с шампанским, скажете вы, не гармонирует. Правильно. Иван с Генахой и не думали шампанское пить. Раз в пять покрепче напиток приготовили. На столе сало, бутылка в укромном месте, а Генаха говорит: - Вань, в КПЗ сотенная в углу... Прилипла к полу, не могу отодрать. И скрылся. - Врать-то! - высказал сомнения Иван. И тут же на всякий случай застолбил свой интерес. - На двоих делим! Генаха будто и не слышит дружка. - Не отрывается, - сообщает громко из КПЗ. - Как бы не порвать. - Подожди, - не выдержал Троян, бросил сало. - Где? - направился в КПЗ. - Да вон в углу, ножом бы попробовать. Сейчас принесу. Сам на выход. И пока Иван искал сотенную, быстренько запер двери камеры. - Убью! - понял оплошку Иван. Стучит в дверь, требует освобождения. - Гендос, открывай! Кстати, Гендосом называл Крючкова исключительно в состоянии повышенного возбуждения, когда готов был гром и молнии в него метать. И кулаками добавлять воспитательного воздействия. В иное время называл сослуживца с любовью - Генаха. - Вань, ты ведь никогда в камере Новый год не встречал? - Гендос из-за двери, железом оббитой, спрашивает. - Оригинально! Кому не расскажешь, завидовать будут! - Убью! - облагодетельствованный оригинальностью долбит ногами в дверь. Новый год идет по стране, к РОВД подбирается, а Иван вместо того, чтобы доброй чаркой его приветствовать, в заключении сидит. Ни старый проводить, ни Новый встретить. - Гендос, по доброму прошу - открой! - Не, Иван Алексеевич, знаю я твое "доброе", жить хочу. Сиди теперь до утра. Смена выпустит. И не беспокойся, я за тебя чарочку приму. И не выпустил. Неделю после этого на глаза Трояну не попадался, а потом снова стал в устах последнего Генахой. Не дружили они домами, жена Ивана Алексеевича не переносила Генаху. Не ездили вместе на рыбалку, а вот на службе тянуло друг к другу. Троян не переставал восхищаться выдумками Генахи: "Вот стервец! Откуда что берет? Я ни за что бы не придумал!" И даже гордился причастностью к розыгрышам. Не кто-нибудь, он герой проделок приятеля. И сам больше других смеялся, когда те становились достоянием истории. Свежие не любил вспоминать. А зла не держал никогда. Покричит, обмишурившись, поматерится. Пройдет какое-то время, первым начнет в лицах рассказывать, как Генаха ухитрился провести его. Генаха, надо отметить, раньше времени никогда не трепал языком о своих приколах. Пока потерпевший сам не начнет рассказывать, молчал. Но случалось, о розыгрыше сразу все село узнавало. Однажды Крючков отправил в Москву на радио письмо от имени сослуживцев: "Просим всеми уважаемому майору нашей пожарной части Ивану Алексеевичу Трояну в день рождения, 8-го марта, исполнить его любимую песню со словами: "А ты такой холодный, как айсберг в океане". На самом деле Ивана колотило от песенного айсберга. Дочь купила пластинку и крутила до дыр в ушах с утра до вечера. Это одно несоответствие действительности. Другое - Троян в ту пору носил погоны лейтенанта. А день рождения праздновал 28 ноября. На радио откуда знали про сельские тонкости? Честно исполнили заявку. Пришлось Ивану половине села, знакомых не меньше, объяснять, что ему до майора тушить не перетушить пожары и в честь дня рождения рано пузырь с него требовать. В другой раз Крючков, используя знакомую деваху на почте, штампанул чистый бланк телеграммы. Даже на шоколадку в связи с этим разорился. Затем следователя, того самого, пострадавшего позже на похоронах, Николая Мещерякова, попросил на машинке текст отпечатать. Чин по чину оформил телеграмму и через подставных лиц подсунул Трояну. Иван накануне в "Товары - почтой" сделал заявку на двигатель к мотоциклу "Урал". Вовсю шла зима, Иван рассчитывал: пока то да се, как раз к летне-мотоциклетному сезону и будет новый движок. И вдруг приносят телеграмму: "ПО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ ПОЛУЧЕН ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ К МОТОЦИКЛУ УРАЛ ТЧК ПОЛУЧИТЕ СРОЧНО ТЧК". "Только позавчера заявку отослал! - страшно удивился Троян и помчался на почту. - Вот это сервис!" Через десять минут летит с матами: - Убью, Гендос! Насчет истории, упоминание которой вызвало рукопашную на похоронах, дело обстояло так. Случилось все в ту достославную пору, когда пиво возили в Большой Улуй в деревянных бочках. Солидные, литров на 130, емкости. В крышке отверстие, деревянной пробкой укрощенное. В торговый момент пробка извлекается, при помощи насоса аппетитный напиток бьет веселой струей в кружки, банки, бидоны и ведра. Пей, честной народ, наслаждайся жизнью. То дежурство нашей сладкой с перцем парочки выпало хлопотное, на День молодежи. Поспать не удалось. Время теплое, молодняк всю ночь тусовался по селу. Не без мордобоя. Приходилось помогать милиции гасить стычки горячих парней. К рассвету праздник угомонился. Генаха с Иваном вышли на крыльцо милиции покурить. Село спит, пятый час. Но солнце, набравшее к концу июня летней мощи, вовсю всходит. - Пивка бы сейчас, - размечтался Иван. - Мужики говорили, доброе "Таежное" завезли. - Выжрали вчера все, - приземлил желания друга Генаха, - одни бочки пустые остались. И вспоминает давнюю домашнюю заготовку. - Спорим, - подзуживает Ивана, - на полтора литра водки, ты свои абрикосы в бочку пивную не опустишь! Понимаете, какие "абрикосы" Генаха имел в виду? Те части мужского детородного органа, которые схожи по форме с вышеназванным фруктом. - Это у тебя они, как у быка, а че бы я не засунул? Там такая дырища! - Спорим! - Ну, пошли посмотрим! - чуток попридержал себя Иван. Магазин, на заднем дворе коего стояли пустые бочки, находился рядом. Через дырку в заборе приятели проникли к емкостям. - Спорим! - согласился Иван, как только вблизи поглядел на отверстие. - Войдут, как в трубу! - уверенно произнес, когда ударили по рукам. - Дома-то водка есть? А то пока магазин откроют. - Не беспокойся! Ты опусти вначале! Иван быстренько скинул штаны форменные, трусы зеленые, заголил не для каждого глаза разрешенную часть тела, приставил ящик, с его помощью сел на бочку и без труда опустил "абрикосы" во чрево после "Таежного" емкости, все еще наполненной запахом чудного напитка. - Беги! - Иван победителем приказывает с бочки. - Я дома с большим удовольствием накачу горькой граммов со стакан и спать завалюсь. После этих слов Иван начал привставать навстречу дармовой выпивке и желанному отдыху. Не тут-то было. Легко опустить, не значит запросто изъять. Какой там запросто! Боль полоснула Ивана. - Ј-е-е! - удивился непредвиденному обстоятельству. Легко скользнувшие в нутро бочки фруктово-мужские атрибуты обратно на свет Божий не шли. Начал осторожно вынимать главных героев спора наружу. Как ни старался и без рук, и при помощи пальцев - ничего не выходило. - Ну, я пойду за водкой! - с трудом сохраняя невозмутимость лица, даже пытаясь изобразить горечь поражения, произнес Генаха. - Погоди! - еще надеялся на вызволение Иван. Хотя начали закрадываться волнения. А солнце поднимается над селом. Замычали коровы, готовясь к выходу в стадо. Утренние звуки пусть еще не во всю силу, но уже залаяли, закукарекали, заблеяли, затарахтели с разных сторон. В дырку в заборе заглянул Карнаухов, конюх лесничества. - Че надо? - строго с "трибуны" спросил Иван. Конюх скрылся. Еще раз дернулся Иван обрести свободу от бочки. И опять эффект ниппеля... В пот Трояна бросило. Сорокалетний мужик без штанов сидит на бочке, стыдливо прикрывая причинное место. В самом центре села... Пусть не на главной площади под бюстом Ленина. Но рядом с ним - по прямой всего два шага - метров сто. - Генаха, - тихо позвал дружка, который отошел в угол двора. - Бежать за водкой? - с деланной готовностью обернулся Крючков. - Кремом что ли намазать? Сходи за ним, а? - Как? - едва сдерживает смех Генаха. - Как намазать? И некогда мне. Раз проспорил, надо идти за водкой. Он, конечно, знал, что обязательно проспорит в первой части и непременно выиграет во второй. Бабушка моя, Евдокия Андреевна, говорила, кто не знает да спорит, тот дурак, а кто знает - подлец. Генаха подлецом себя не чувствовал. А уж как чувствовал себя Иван, можно представить. Мало того, что без порток, еще и в кителе с погонами. Ведь хотя он и сидел, хуже чем привязано, по бумагам был при исполнении служебных обязанностей офицера МВД. Иван то растерянно закрывал причинное место руками, то снова лихорадочно манипулировал пальцами, в надежде вернуть в надлежащее место - в брюки - все причиндалы. Неотвратимо день разгорался. Стадо прогнали. Солнышко пригревать начало. Вот-вот у магазина движение откроется. Хлеб с пекарни привезут, бабы за ним потянутся... Какая-нибудь по нужде на задний двор заглянет. А там мужик во всей красе сидит, че хошь с ним делай! Иван задрапировал брюками сокровенную часть организма. И тут же сторожиха-выпивоха тетка Клава появилась. Она сегодня на дом охранные функции брала, поэтому торопилась до продавщицы прискакать на боевой пост. - Иди, тетка, отсюда! - наладил ее со двора Иван. - У нас следственный эксперимент. А как только та скрылась, взмолился плачущим голосом: - Делай что-нибудь, Генаха! Как видите, Иван не называл Крючкова Гендосом. Осознал, что оказался в плену у эффекта ниппеля: туда дуй - обратно ноль в квадрате. Не только на велосипеде данный закон действует. Лампочку, к примеру, в рот можно засунуть, а обратно - ни фига. Или голову в одну сторону протиснуть между прутьев спинки железной кровати... Ивану, прежде чем лезть на злополучную бочку, вспомнить бы постулаты народной физики... - Два литра ставишь? - выдвинул условие освободительной операции Генаха. - Три не пожалею! Генаха побежал за инструментом: молотком, топором, выдергой, ножовкой по железу. В помощники позвал Мещерякова. Последний подсоблял в разборе емкости на клепки, а также любопытных отгонял с места событий. Благодаря сторожихе тетке Клаве, весть об "эксперименте без порток на бочке" быстро распространилась по селу. Разбирали бочку с превеликой осторожностью, чтобы вследствие резких действий не получилось расплющенных последствий. Как-никак Иван давил на бочку своей 90-килограммовой тяжестью. Мещеряков даже предлагал перевернуть емкость вместе с пострадавшим, дескать, пусть Иван ее на животе держит, так легче обручи сбить. - Переворачивая, точно оборвем подчистую! - забраковал Генаха рацуху. Операцию удаления бочки от Трояна, благодаря сметке и мастеровитости Крючкова, провели с филигранной четкостью, почти безболезненно. Однако последний штрих вызволения друга - расщепление дощечки с отверстием, закапканившим легкомысленные "абрикосы", Генаха оставил Мещерякову. Сам поспешно ретировался со двора под угрозу, сказанную злым шепотом, чтоб не услышали за забором, в спину: - Ну, Гендос, убью! Месяца два не разговаривал Иван с дружком. А потом распили мировую... ...За драку на похоронах Трояну здорово нервы потрепали, начальник грозился устроить суд офицерской чести, выгнать с треском. Потом смягчился. Только и всего - Трояну задержали очередное звание на полгода. "И после смерти он тебе, дураку, язык показал! - ругалась жена Ивана. - Сколько денег недополучили!" Но про себя возмущалась. Вслух боялась вякать. Перед глазами был живой пример: крепко, с увечьями зубов, побитый Мещеряков. СОРОК БОЧЕК АРЕСТАНТОВ "Эх, сорок бочек арестантов, - чешет Вася Елистратов затылок, - квасил же я когда-то". Истинно - бочки с арестантами, как спиртные напитки употреблял. И не по обычной схеме: трое мужиков сгоношились, осадили одну-две бутылки и рассосались. Нет, Вася перебежками любил. Скачкообразно. Выпьет с одной компанией стакан, все - надо менять коллектив вокруг поллитровки. Не по причине неуважения собутыльников, а такой по жизни. Распрощается "по ручке" и закусил удила куда подальше. К друзьям или знакомым, или просто - у магазина... В итоге перемен декораций и действующих со стаканом лиц мог в "вытрезвоне" очнуться, а то и похлеще... Поначалу от одной бутылке к другой в своем уме скачет, потом на автопилоте. Как-то в момент обратного переключения у Васи челюсть отвисла: что за сорок бочек арестантов? Ночь темная. Поле чистое. Под ногами дорога. И ни души, ни огонька. Ау, люди, где вы? Домой хочу. Вдруг машина. - Земляк, - взмолился Вася, - Омск-то где? - Ты че, - вытаращил глаза шофер, - с луны упал? - Не исключено, сорок бочек арестантов. Откуда ноги растут в питие перебежками - трудно сказать. Может, Вася родился землепроходцем. Ему надлежало покорять полюса, гонять на собаках и велосипедах по суше, на лодках бороздить океаны. Жить с рюкзаком за плечами и компасом в кармане. Как те бородачи, что домой заскакивают раз в год ванну принять, в телевизор потаращиться, убедиться по новой: жизнь городская - скукота несусветная, и опять, вереща от радости, сунуться в какую-нибудь дыру-пещеру. Возможно, Вася таким же колобродом замышлялся, но что-то подломилось в его программе и вместо путешественника стал сварным. Классным, кстати, но все равно это не скалы, джунгли и саванны. Посему стоило Васе приложиться к стакану, как тяга к перемене мест жгла пятки. Такие сорок бочек арестантов. Однажды они с водой были. После перебежек от одного стакана к другому среди ночи врубился в окружающую действительность, а она мокрая... Стоит по грудь в реке. И не понять, что к чему? На другом берегу огоньки деревенские. Невдалеке бакен. Волнишка плещет. Сам при полном параде - в брюках, пиджаке... Какие бесы-балбесы загнали в водную стихию? Конечно, бесов внутри Васи хватало. Хорошо хоть ангел-хранитель не махнул на подопечного рукой. В том же водном случае, только Вася стал соображать, что к чему - "Ракета" несется, волна как даст, Вася так и окунулся с головой... Еле прокашлялся... Нет, Вася законченным бухариком не был, но погулять любил и вдаль и вширь. Жена, конечно, не приветствовала эту черту характера. В один момент рубанула с плеча. Пришел к Васе старший брат. Он с детства Васю воспитывал. Словом и делом. Отца-то не было. У шебутного Васи с юных лет шило в заднице, да не одно... Брат в школьные годы частенько ремнем обрабатывал место их обитания. Сидят братья за столом, украшенном поллитровкой, беседуют. Вася как раз за неделю до этого в Иртыше очнулся, но об этом ни полслова. Надо сказать, в данной компании Вася смирненько к рюмке прикладывался, на перебежки не тянуло. Выпили граммов по сто, Васина жена заявляется... Не успела дверь на всю ширину раскрыть, как завелась от сервировки стола: - Вам что здесь распивочная? - зашумела. - Расселись! Только бы надраться до соплей! Алконавты! - Ну, сорок бочек арестантов! - воскликнул Вася. Жена схватила бутылку и вылила драгоценность в раковину. Рука не дрогнула, так разозлилась. Вася почернел весь. Не так часто брат родной, который вместо отца всю жизнь, заходит... Брат встал и ушел. Кому нужен чужой скандал? Однако Вася не стал раздувать его. Ни междометия поперечного благоверной. Через месяц у нее день рождения, не из рядовых - 35 лет. Супруга, конечно, расстаралась. Неделю по магазинам бегала, двое суток у плиты дневала и ночевала. Гости-то сплошь по ее линии. Водку и вино на Васю возложила, наказала закупить этого добра с избытком. Что Вася и сделал... Наконец, торжественный момент. На столе наглядный пример изобилия. Слюна от него вожжой до колена. А рука тянется не к перу и не к бумаге... И компания подобралась. Родственники у жены - из пяти шесть выпить не любят. Сестре Лидке намахнуть стакан водки, что ногой дрыгнуть. Поперек себя толще, ее и литром не свалишь. Только румянец со щек на шею и в декольте разольется. Год назад после дня рождения начала собираться домой, одну ногу обула в сапог, со второй не выходит данный номер. Не лезет конечность, хоть тресни. Пыжится затолкать - все без толку. Наконец, догадалась сунуть руку для проверки внутренностей сапога. А там... - Какая зараза, - зашумела Лидка, - яблоко подложила? Совсем уже опупели! А гости, вокруг стоящие, кто еще вертикально может держаться, валятся со смеху, умирают от жизненной комедии. Лидка ногу в свою дамскую сумочку заталкивает, абсолютно уверенная, что надевает сапог. Потом оправдывалась: "Она у меня тоже коричневая". У другой свояченицы, Нельки, с обувью конфуз не хуже приключился. Та в налоговой работает. Их ушлые бабы затемнили с одним предпринимателем и отхватили на всю ораву по дешевке добрые сапоги. Как-то утром Нелька проснулась, накануне в честь 8-го Марта расслабились в конторе, посмотрела на свою обувь и дурно сделалось. Хуже чем Васе в Иртыше. "Где это я таскалась?" - обожгло похмельную голову. Они, конечно, с продолжением веселились. Но чтобы так за вечер состарить новые сапоги - надо ухитриться. С горки катались - было. По парку с песнями таскались - помнит. К одной сотруднице зарулили... Потом - к другой... Но так ухайдакать сапоги! Каблуки стоптаны, носки вышарканы... Посмотрела на шляпу - еще горше стало. Отродясь головной убор из соболя украшал крендельком пришитый хвост данного зверя. Хвоста в помине нет. Как собаку, шляпу кто-то купировал. Подчистую. "Когда отчекрыжили, сволочи?! - Нелька убивается по нарушенной красоте. - Даже следов не оставили! Что за народ?!" К мужу за сочувствием бросилась. А тот глаза вытаращил: "Разве у тебя хвост на шапке был?" За что был заклеймен супругой: "Пить надо меньше!" И только через два часа Нелька поняла: самой меньше надо. Дошло до похмельного сознания, что на голову и на ноги чужое напялила. Сапоги одной сотрудницы, шапку другой. Такие у Васи родственнички по линии жены! Понятно, с каким настроением пришли они на день рождения. А на столе "тяжелее" минералки и запивалочки ничегошеньки. Закуски - гулять не перегулять. Но без выпивки она, известное дело, - просто еда. - Вась, - гости вразумляют хозяина, - ты че совсем запурхался из-за именинницы?! Соловьев салатами не кормят! И жена подгоняет: - Неси вино-водку! Вася нарядный весь: белая рубаха, брюки отглажены, малиновый галстук пылает на груди в честь дня рождения любимой супруги. Встает, эффектно так разводит широко руки и говорит: - Вам что здесь, сорок бочек арестантов, распивочная?! Гости, конечно, быстренько убрались восвояси. С той поры Вася не пьет. По истечении года трезвой жизни купил бутылку коньяка, пририсовал одну звездочку, через год еще... Сейчас звезды рукописные в два ряда горят. Такие сорок бочек с арестантами. А вы говорите, русский мужик слаб в коленках. Для удовлетворения шила в заднице Вася завел сад за тридцать км от дома и гоняет туда исключительно на велосипеде. Огурцы, объеденье какие! наловчился солить. Но родственники жены больше к Васе не ходят. Собственно, Вася и не зовет их. ФОТОГРАФИЯ Двадцать лет после института... Ау, где вы? Пролетели, просвистели... Сколько воды в разные стороны утекло, а вся группа на юбилей собралась. Вот они, все мы шестнадцать, на фотографии. Нинка Постникова только растолстела. Очаровашка-куколка была, и вот буфетчица, а не Нинка. - Нин, че так разнесло? - Лишь бы человек хороший был. Обидно. Любил я Нинку на втором курсе. Всю ночь однажды напролет рядом с ней в палатке прокрутился, поцеловать хотел. Она даже не проснулась. - Нин, че со своим разошлась? - Отстань, Саня!.. После диплома Нинка выскочила за таксиста. На руках, говорят, носил. Жила как барыня. Так нет, привязалась к нему с ультиматумом: поступай в институт, иначе развод. Одна сына ростит-учит. Эх... Бабы дуры, бабы дуры, Бабы бешеный народ! Как увидят помидоры, Так и лезут в огород! Зато Ленка Кардаш расцвела. В институте была так себе, кордебалет. Четыре с минусом, не больше. А сейчас сногсшибательная красавица. - Лен, у тебя даже как ноги длиннее стали. - Ты, Саня, неисправим. - Замуж вышла? - Давай о другом... На фотографии с Мишей Теребиловым в разных углах стоят. В институт они поступили под ручку. В школе Миша тоже десять лет Ленкин портфель таскал. Мы, начиная с первого курса, ждали: ну, завтра-послезавтра староста по червонцу с носа соберет, и "ах, эта свадьба-свадьба-свадьба пела и плясала!.." Погуляем!.. До диплома жених с невестой нас мурыжили, стаж накручивали... Зато на свадьбе у них мы с Витей Мирошниковым накушались. Под занавес на кухне приняли бутылку подсолнечного масла за пиво и, как рассказывали очевидцы, раскатали с большим аппетитом. Потом дня два аппетита не было по причине расстройства желудка. - Мишь, а че вы с Ленкой разбежались? - Тайны секса. - Какие тайны! Ты, говорят, так залевачил, аж дым коромыслом! Что называется: Миш, а Миш, На тебя не угодишь! То велика, то мала, То кудрява, то гола! - Отвяжись, Саня! Отвяжись, плохая жисть, привяжись хорошая. Ну и ладно. А Витя Мирошников рядом с Ленкой стоит. Усы гвардейские. Взгляд гусарский. Рост гренадерский. Прямо жених. Но не женился больше. Побаловался, говорит, один раз, и будет. Побаловался он оригинально. На одной вечеринке мы с ним познакомились с двумя подрунями. Моя завлекашечка танго исполняла по-абордажному, впритык - ни миллиметра разрыва. Я разбежался на легкую победу. Ан, нет. Дальше танго не моги. Быстро расстались. А Витя со своим Светиком-семицветиком задружил. Крепко. Я на лекции, он к ней на дневку. Тем более, рядом с общагой жила. Аккуратно Витя оттуда не вылазил. Светик-семицветик во второй или третий раз собиралась поступать в театральный институт, Витя поддерживал беседы об искусстве. Как говорится: сколько с кувшином по воду ни таскайся, все равно разобьется. Однажды Витя столкнулся с "тещей". Они, бывало, и раньше сталкивались, но в несколько другом виде. На этот раз, будучи на дневке, твердо зная, что "теща" на работе, Витя вышел из ванной. Представьте картину: Витя, выходящий из ванной. На усах гвардейских роса. Распаренный. Рот до ушей от удовольствия... Выходит, а тут "теща" дверь входную своим ключом широко раскрывает, принесло раньше времени часов на пять. Коридор тульский Левша делал - общая площадь полквадратного шага. Витя нос к носу с "тещей"... Все бы ничего, да на Вите ничего, кроме росы на усах не было. Гренадерский рост. Гусарский взгляд. Аполлон до пояса и ниже. Как воспитанные люди, "теща" с Витей, извинившись, тут же скрылись каждый за своей дверью. Однако "теща" вечером сказала Светику-семицветику: - Не пора ли Вите вещи к нам переносить? Так теща стала писаться без кавычек. Актриса из Светика-семицветика не получилась. Зато с порога сварливая бабенка. При мне и то, бывало, как раскроет ротик... Хоть в окно выпрыгивай. - Вить, а че ты ее не перевоспитал? - Ты, Саня, как "здрасьте" среди ночи! - А че? Ты парень выдержанный... Это я чуть заискрилось - сразу саблю наголо... А ты спокойный, уравновешенный. Дочку нажили и развелись... - Отстань, Саня! С Воспитателем на эту тему поговори. Воспитатель - это Юрка Петушок. Вот он в куртке на фотографии. Все в пиджаках, при галстуках, а он плевал на официальность. "Воспитателя" ему прилепили на четвертом курсе. Восьмого марта в общагу на танцы пришла девица в глубоком декольте. Конец семидесятых, никаких видюшников, в кинофильмах о половых актах даже не думали. И вдруг декольте до пояса в мужском на девяносто процентов общежитии. А Стелка такая девица, что хоть спереди, хоть сзади, хоть сбоку - в любом месте декольтируй, не ошибешься. Везде высший класс! Мужики на танцах начали кидаться на лакомство. На темной лестнице Юрка освободил Стелку от нахрапистого приставалы. А вскоре они поженились. Хотя сразу было видно - интеллект Cтелкин лучше не декольтировать. Юрка сказал: "Перевоспитаю". - Юр, че разошелся? - Поговорить тоже хочется. - Вторая супруга у тебя, слышал, культурный работник. Вот, поди, разговоры разговариваете... - Замнем, Саня, для ясности. Не порть праздник. Замять можно. Только на шестнадцать человек в группе тринадцать разводов. Почему? Я сам первый раз женился назло, второй - по расчету, третий - по инерции. - Зачем так? - Не бери, Саня, в голову. - Лишь бы человек хороший был. - Будь ты проще, ляг ты на пол, забудь все. Ложусь. Забываю. КЛЮЧИК НА СТАРТ ОТ НЕСЕРЬЈЗНОГО АВТОРА Николай Петрович Патифонов и Владимир Петрович Мошкин инженеры-ракетчики заводского конструкторского бюро. Добрая часть жизни проходит в цехах, на полигонах, в военных частях. Николай Петрович - мужчина 56-го размера. Несмотря на впечатляющие габариты, еще в институте назвали его Кокой. Прилипло имечко, гвоздодером не отдерешь. И в двадцать - Кока, и в тридцать, и в пятьдесят. Владимир Петрович Мошкин и в тридцать 44-го размера, и в пятьдесят - таких же грациозных форм. Оба классные специалисты, при этом - все человеческое им не чуждо. На том, что не чуждо, и заострил внимание несерьезный автор на нижеследующих страницах. КОВАРНОЕ ПИВО - Пиво меня и подвело, - глядя в заоконную даль, сказал Кока. - Как это пиво может подвести? - поднял брови Мошкин. - Да уж подвело на пути из Капъяра в Москву, - Кока пошаркал ногами под столом и начал рассказ. - В декабре сделал я "ключик на старт", техруком был на пуске "Бархана", отметили мы это дело так, что еле успел на астраханский поезд. Вагон прицепной, а в купе попался полковник. И мне в дорогу пару литров "шила" сунули... Оздоровляемся потихоньку... Душевная была в купе атмосфера. Собрались два мужика, на столе "шило", то бишь спирт, - изначально, вообще-то, он предназначался для промывки разъемов, да у кого рука поднимется лить такое добро почем зря на контакты. Дорога впереди длинная, колеса по ней стучат, и пейзажики за окном мелькают. Не заметили, как Волгоград замелькал, где стоянка час, а их вагон перецепляют к душанбинскому поезду. Пока суть да дело с отцеплением-перецеплением, Кока с полковником пошли на базар. Капустки купили квашеной, арбузик соленый, леща сушеного. Лещ, слюнопровоцирующий красавец, прямо по мыслям бьет: пивка бы! И на тебе такое - в гастрономе у вокзала бутылочное! День солнечный с морозцем, и времени до поезда навалом. Сели мужички во дворе гастронома на лавочку, лузгают неторопко пивко с лещом... Хорошо! Производственные заботы, ау! Домашние хлопоты, ау! Можете не отзываться, мы не соскучились... - С собой в дорогу мы тоже взяли портфель пива, - рассказывает дальше Кока. - Поднимаемся не спеша по высоким ступенькам волгоградского вокзала, вдруг диктор, поганка, объявляет: "До отхода поезда "Москва - Душанбе" осталось пять минут". Распугивая под ногами путающихся пассажиров, метнулись мы на перрон. Колеса нашего поезда только-только начинают проворачиваться. Прыгаем на ходу в родной двенадцатый вагон, вдруг на пути костьми ложится проводник-таджик. "Ты что, - говорю, - зверюга, своих не узнаешь?" А он не узнает. Толкает нас в обратную сторону, в Волгоград. Тогда полковник, не говоря ни слова на это гостеприимство, а мужик был здоровее меня... - Здоровее тебя только слон, - вякнул Мошкин. - И полковник, - не смутился Кока, - берет он проводника за шиворот и на убегающий перрон опускает. Иди, говорит, посмотри мемориальный комплекс на Мамаевом кургане. Прорвались мы в родное купе, а там опять "здрасьте" - посторонние живут. И моих вещей - сумки - нет. "Где?" - спрашиваю. Мямлят, что не было вещей. И тут я замечаю, что вагон плацкартный. И полковник обратил на это обстоятельство внимание. А мужик он горячий, москвич. "Я за купе платил! - начал права качать. - Они вагон поменяли!" Ногами затопал. Бабулька на топот говорит, что она из самой Москвы в третьем вагоне едет и он всю жизнь плацкартный. - И тут я протрезвел, - сказал Кока. - А чем ты раньше глядел? - упал на стол от смеха Мошкин. - Некоторые могли бы помолчать, - сурово заметил Кока. "Некоторые" замолчали. И вот почему. Как-то наладили Мошкина в двухступенчатую командировку. Вначале надо было залететь в Москву, передать бумагу военным, дальше маршрут лежал в Кзыл-Орду, на Байконур. Мошкин славно отработал первую, бумажную, ступень. На второй вышел пассаж. Семнадцать лет не видел Мошкин институтского однокашника Равиля Уразова, а тут в метро "Калужская" упали друг другу в объятия. Уразов был специалистом по морским крылатым ракетам. Летел на Камчатку. Отмечать встречу друзья поехали в Домодедово. И прямым ходом в ресторан. Время общения на вес золота - Равилю до отлета оставалось три часа. "За лучший в мире Казанский авиационный!" "За славный девятый факультет!" "За великолепную шестую группу!" Чем дальше, тем труднее воспоминания пробивались через гущу тостов. Наконец, объявили рейс Равиля. Он полетел к своим п