чках, как красна девица. Текила кончилась, как и остатки старонорвежской медовухи. Единственной бутылкой, обнаруженной ею, оказался "Безумный Джек", которого Алиса за неделю до этого нашла в прачечной -- вероятно, она была оставлена там каким-нибудь забывчивым ПАПой. Она терпеть не могла вкус дешевого портвейна даже в периоды своих самых крутых запоев. Есть пределы, которые переходить нельзя. Но учитывая, что у Херки было закрыто, а впереди, судя по всем признакам, Алису ожидал тяжелый вечер, годился любой дешевый портвейн. Первые несколько глотков она сделала зажмурившись, словно таким образом можно было отбить вкус. Когда в голове немного загудело, она поставила бутылку на полку с моющими средствами и снова поднялась наверх. Алиса скинула туфли и стащила с себя наряд, который надела специально для собрания. Это был красный костюм в белую клетку, как старомодная скатерть, с узкой облегающей юбкой, проявлявшей все складки и неровности нижнего белья. Она купила его на распродаже в Кетчикане ради шутки и надела на собрание, чтобы продемонстрировать свое полное пренебрежение. Приняв душ, она натянула на себя широкие теплые штаны и старую фланелевую рубашку Кармоди. Обшлаги у нее протерлись до дыр, а сохранившиеся пуговицы были абсолютно бесполезны, так как петли были разорваны. Зато она была огромной, как пузо Кармоди, и ее можно было обернуть вокруг себя чуть ли не дважды. Скрестив ноги, Алиса уселась на матрас и принялась изучать свои книжные полки -- у нее там было немало верных друзей, помогавших ей пережить не один тяжелый вечер. Особенно ей помогали Сэсси Зора Херстон и Эудора Велти с ее тонким слухом и ясным взглядом. Но на этот раз Алисе требовалось что-нибудь более классическое. Более вневременное. Она выбрала "Елену в Египте" Хильды Дулитл. После нескольких страниц кристально чистой поэзии, посвященной античным забавам Елены и Ахилла, Алиса спустилась вниз за Никчемкой, чтобы та составила ей уютную компанию. Прочитав еще несколько страниц, она была вынуждена признать, что ни теплые щенки, ни холодная поэзия не в состоянии помочь ей, и снова спустилась вниз за портвейном. Она читала, пила портвейн и гладила спящего щенка почти час, когда во дворе вдруг послышались какие-то звуки. Вероятно, это кто-то из поклонников Шулы завез ее обратно. После того как эскимоска отошла от удара, нанесенного ей Исааком Соллесом, она стала королевой Квинакской молодежи. Даже на съемках ее постоянно можно было видеть болтающей в кругу портовых юнцов. За ней увивались даже такие местные знаменитости, как братья Каллиган. До Алисы донеслись молодые звонкие голоса, прощавшиеся друг с другом, а потом машина развернулась и начала удаляться в сторону города. И что-то в этих юных голосах и затихающем шуме мотора было печальное и трогательное. Алиса отложила книгу и прижала к груди теплый пушистый комок, чтобы растопить в груди холод. Да, сестра Клэр была права: во всем виновата луна. Алиса вспомнила Кармоди и с надеждой подумала, что хорошо бы он нашел себе уютное пристанище на ночь. Если кто его и заслуживал, так это именно он. Он никогда не жаловался на то, что Алиса все чаще и чаще оставляла его одного в готическом чудище на другом берегу залива. А она знала, как он ценил ее общество. Любое общество. Кармоди любил видеть чье-нибудь лицо напротив за утренней чашкой кофе и иметь рядом сочувственного слушателя по вечерам во время трансляции новостей. И, тем не менее, он никогда не возражал, когда она садилась в машину и уезжала в город. Он всегда с уважением относился к ее потребности в одиночестве, и теперь Алисе было стыдно до слез за то количество дерьма, которое она вылила ему на голову только потому, что ему понадобилась компаньонка. Она сделала еще один глоток портвейна и попыталась сдержать слезы, уткнувшись лицом в щенячью шерстку Никчемки. Именно в этой жалобной позе и застала ее Шула. -- Миссис Кармоди, у вас все в порядке? -- Заглянула с лестницы Шула. -- Я увидела, что у вас свет. Алиса вытерла глаза потрепанным рукавом. -- Заходи, милая, -- икнула она. -- Все по заслугам: "Елена в Египте", алкоголь в постели и рыдания в отчаянии. -- Я о вас очень беспокоилась. Я чувствовала, что вам стыдно за то, как вы обошлись с мистером Кармоди. Это было не очень красиво... -- Я знаю, -- снова икнула Алиса, издав нечто среднее между пьяным всхлипом и истерическим хихиканьем. -- Но ты знаешь, за что мне действи- тельно стыдно? Не за то, что это было некрасиво, а за то, что это было так банально! Как обманутая жена из мыльного клише. Банальность -- это ужасно. Я привыкла считать себя дамой со вкусом. Я же имею магистерскую степень. И как можно быть такой умной и в то же время так глупо себя вести? Черт бы меня побрал! Это проклятие было последней каплей, и слезы хлынули ручьями из глаз Алисы. Шула вошла в комнату и, опустившись на колени, обняла Алису вместе со щенком, книгой и бутылкой. Покачиваясь из стороны в сторону, она принялась напевать какую-то немелодичную гортанную тему. -- Что только ты теперь будешь обо мне думать, -- промолвила Алиса, когда рыдания перестали ее сотрясать. -- То же, что и раньше, -- заверила ее Шула. -- А тогда я думала: упс! Алиса Кармоди опять набралась и теперь будет искать, на ком сорвать злость. -- Она взяла бутылку, нахмурившись, принялась ее рассматривать. -- Я думаю, что дама с вашим вкусом и образованием могла бы выбрать себе более приличную марку для полоскания. Алиса рассмеялась, с изумлением глядя на это скороспелое чудо. Еще несколько недель тому назад Алиса считала себя советчицей и утешительницей, мудрой защитницей наивной дриады, которая неслась с обнаженной грудью на мопеде среди стаи акул. Как все переменилось. -- Я это заслужила, -- промолвила она, забирая бутылку. -- Если помнишь, я отвергла шампанское. Надеюсь, что мистер Кармоди поступил мудрее. -- Кажется, я его слышала на яхте -- там сегодня прием у мистера Стебинса. -- Слышала его? -- Там было темно на палубе. Но голос мистера Кармоди гудел, как буек с сиреной. Он был гвоздем вечера. -- Ах, на яхте. Я рада. А кто там еще был? -- Не знаю. Мы там недолго были. Мы просто завозили туда Леонарда. Помните? -- Да, я помню Леонарда, -- ответила Алиса. У нее было четкое ощущение, что девушка что-то скрывает от нее, и жаркий язычок гнева снова возник из уже угасавших углей. И дело было не в том, что ее муж где-то развлекался, а в том, что кто-то осмелился что-то скрыть от нее. Но Алиса не стала давать себе воли. -- По-моему, Леонард вполне безобиден для деятеля Голливуда. Хорошо провела вечер? -- Очень. Мы сначала поехали в Шинный город, где ребята пели под гитару. Потом я им рассказывала сказки. А потом мы решили поехать к мистеру Соллесу и сказать ему, как нам понравилась его речь. Только не подумайте чего-нибудь такого: я уже все пережила. На самом деле эта мысль пришла Леонарду. -- Наверное, мистер Соллес был вам очень благодарен. -- Не знаю, -- нахмурилась девушка. -- У него был очень печальный и одинокий вид. И еще он сказал, что, может быть, все-таки возьмет Никчемку. Шула почесала спящему щенку его большое пузо и улыбнулась Алисе. -- На самом деле я просто хотела пожелать вам спокойной ночи и сказать, чтобы вы не думали обо всяких глупостях, которые наговорили своему мужу. Он не из тех, кто станет обижаться на это, и думаю, он сейчас прекрасно проводит время. По крайней мере, он не одинок. -- Она отпрянула назад и встала. И на лице ее появилось странное выражение -- нечто среднее между невинностью и злорадством. -- Надеюсь, вы не станете меня осуждать, миссис Кармоди, за то, что я явилась сюда непрошеной и наговорила вам все это? Алисе очень хотелось что-нибудь съязвить в ответ, но единственное, что она смогла из себя выдавить, это было: -- Вовсе нет. Я рада, что ты зашла. -- Спокойной ночи и хороших снов. -- Шула, склонившись, еще раз потрепала щенка по голове. -- Спокойной ночи, Никчемка. Может, ты вместе с мистером Соллесом и попадешь когда-нибудь в чьи-нибудь хорошие руки. Когда на металлических ступенях лестницы послышались тихие шаги спускавшейся Шулы, Алиса еще отхлебнула из бутылки. Девушка пересекла прачечную, вышла на улицу и двинулась через двор к своему коттеджу. Алиса услышала звук захлопывающейся двери и встала. Запихнув ноги в мокасины, она осторожно двинулась вниз, держа в руках полусонного щенка и полупустую бутылку. Она двигалась к машине, не давая себе даже возможности задуматься. И густой холодный туман, стелившийся по земле, расступался в разные стороны, пропуская ее. Когда она добралась до водонапорной башни, туман рассеялся и плотный покров туч начал расползаться длинными черными клочьями. Полная луна то появлялась, то исчезала, освещая деревья ярко-голубым светом. В этом мерцающем свете голые пустоши, образовавшиеся там, где еще недавно высились горы мусора, производили ошарашивающее впечатление -- выскобленная земля представляла из себя еще более страшное зрелище, чем завалы гниющих отбросов. Дым поднимался от тлеющих углей, и голодные свиньи разбегались в разные стороны от света фар. Свет в трейлере не горел. Ну и ладно. Но прежде чем Алиса успела дать задний ход, дверь открылась, и на крыльце заплясал лучик фонарика. Алиса выключила двигатель и замерла, прислушиваясь, как тот, остывая, затихает. Она сделала большой глоток портвейна и вылезла из машины. Он стоял на верхней ступеньке в своем махровом халате, и в голубом лунном свете было видно, что от него идет пар. -- Айк Соллес! -- рявкнула Алиса. -- Мне сказали, что тебе одиноко, вот я и решила привезти тебе товарища. Ты спал? -- Алиса? Не совсем. Только что вылез из душа. Я уж думал, ночные визиты закончились... -- Не совсем, -- повторила Алиса. -- Но я ненадолго. Можно войти? -- Конечно. -- Он пошире распахнул дверь и включил свет. Увидев, что у нее в руках, Айк не смог сдержать улыбки. -- Так кого ты мне прочишь в товарищи -- щенка или портвейн? -- Сам выбирай, -- ответила Алиса, протягивая ему и то, и другое. Бутылка была почти пуста, а щенок проснулся и пытался вывернуться. Алиса постаралась прижать его к себе, но тот удвоил силы, царапая ее по груди. -- Пожалуй, я возьму щенка, -- тихо сказал Айк, -- пока он тебя не раздел. -- Я звала ее Никчемкой. -- Она снова завернулась в полы фланелевой рубашки. -- Но ты можешь дать ей другое имя. -- Никчемка -- годится. -- А почему мы разговариваем шепотом? -- Потому что так уж получилось, что кое-кто мне уже составил компанию. Там в койке у Грира Луиза Луп. Или я должен называть ее Луиза Левертова? -- Как тебе больше нравится, -- ответила Алиса. И в ее голосе прозвучал явный холодок. -- Я нашел ее блуждающей во тьме около часа назад, -- поспешил объяснить Айк, -- у нее был такой вид, словно за ней гонится чудище. И она говорила, что ее специально оставили здесь на заклание... -- Да? -- Алиса во все глаза смотрела на Айка. -- Бедняжка Лулу. Эти голливудские парикмахерши со своими прическами, наверное, вытравили из нее последние мозги. Кто ее оставил? -- Насколько я понял, ее муж. Твой замечательный сын. И она была совершенно не в себе. Алиса подняла бутылку и поднесла горлышко к плотно сжатым губам. -- Боже милостивый, Алиса! Если ты действительно собираешься пить это дерьмо, давай я хоть чем-нибудь его разбавлю. И приготовлю какую-нибудь закуску. Садись, я сейчас. И Айк на цыпочках скрылся из вида в противоположном конце овальной обители. Алиса осталась стоять, прислонившись бедром к столику с пластмассовой поверхностью. Она чувствовала, как у нее все бурлит под фланелью. Прикуси свой язык, -- уговаривала она себя, -- он пытается оказать тебе любезность, поухаживать за тобой. Неужто? Правда? А что тогда имелось в виду под "замечательным сыном"? А эта витиеватая речь на собрании -- к чему он клонил, если задуматься? Исаак вернулся с круглой деревянной доской, на которой стояли стаканы, Перье, крекеры и головка швейцарского сыра. Впрочем он тоже не сделал ни малейшего движения, чтобы сесть. Он поставил импровизированный поднос на стол и принялся делать коктейль. Газированная вода несколько скрасила портвейн. Айк раскрыл раскладной нож и принялся нарезать сыр. -- Надеюсь, ты его мыл после того, как вскрывал им последнюю рыбу? Айк понюхал лезвие. -- Рыбьи потроха легко смываются. А вот мозоли и бурситы иногда оставляют запах. Это не вызвало улыбки у Алисы, и Айк снова вернулся к сыру. Алиса снова попыталась урезонить себя, но внутри у нее все так и закипало. Ах, он считает, что проявляет сочувствие и любезность. Закуски и минеральная вода из Франции. Но мы еще посмотрим... -- Ладно, Соллес, я думаю, пора раскрыть карты. На что ты намекал, говоря о моем "замечательном сыне"? Хватит ходить вокруг да около... Айк закончил накладывать сыр на крекеры и воткнул нож в доску. Потом разлил остатки портвейна в два пластиковых стакана и наполнил их доверху минеральной водой. Затем он сделал шаг назад и прислонился к стене напротив Алисы. -- Просто Лулу считает, что он пытается ее убить. Она говорит, что они накачали ее депрессантами и оставили одну в доме, открыв настежь все двери. -- Зачем? -- Чтобы ее задрали медведи. Или свиньи. Но ее вытошнило, и она более или менее пришла в себя. -- Идиот, я спрашиваю, зачем это вообще нужно? -- Ну во-первых, чтобы получить ее собственность... -- Собственность? Я тебя умоляю! Послушай, Лулу оставили одну, чтобы она просохла и немного пришла в себя. Уже всем в городе известно, что с ней творится. Она же совершенно распустилась. Лотрек, знаешь? "Распущенные женщины"? -- и она продолжила, так и не дождавшись ответа от Айка. -- Кому это могло понадобиться? Лулу -- это единственная надежда для Ника зацапать земли папаши Лупа. Старый Омар терпеть его не может, точно так же, как и ты. Если Лулу умрет, прощай ублюдок-зять. Перед тем как ответить, Айк, нахмурившись, долго смотрел на поднимавшиеся пузырьки в стакане. -- Старый Омар уже убит, Алиса, -- наконец прошептал он настолько тихо, что Алиса едва расслышала. -- Мы с Гриром сегодня выловили его сетью. -- Утонул? -- Да, утонул. -- Тогда с какого перепугу ты заявляешь, что его убили? Омар никогда не был хорошим моряком, а это старое корыто, на котором он плавал, вообще было крайне ненадежным. -- Он был завернут в полиэтилен, Алиса, а к его члену был привязан шар из боулинга. -- Но у Лулу ведь есть еще братья, которые являются правонаследниками. Айк покачал головой. -- Не думаю. С тех пор как они несколько недель назад уплыли по какому-то странному поручению, полученному на "Чернобурке", от них не было ни слуху ни духу. Думаю, с этими наследниками тоже все уже покончено. -- Послушай, Соллес... по-моему, у тебя мозги плывут не меньше, чем у Лулу. -- Голос ее стал тише и мягче, хотя глаза по-прежнему сверкали безумным блеском, жестким, как обсидиан. Он что, не слышит? Не видит? Он что, не замечает, как ее рука ставит пустой стакан рядом с доской? -- Не знаю, Алиса. Правда не знаю. Я знаю только одно, что Ник мог очень озлобиться в тюрьме. И накопить в себе очень много страха. Он всегда говорил, что его начали унижать и использовать еще до того, как он родился, и что он этого так не оставит, пока не сочтется. -- Любой может озлобиться, -- заметила Алиса. -- И у каждого есть на это причины. Только посмотри на кучи дерьма, которые нам оставили наши предшественники. Только подумай, что тебе пришлось вынести. Разве совершил бы ты все это, если бы не жажда мщения? -- Черт побери, Алиса, это ведь был мой ребенок! -- А теперь мы говорим о моем. Знаешь, Соллес, я все эти годы много чего от тебя вытерпела -- то ты критиковал меня за то, как я веду дела, то осуждал мое замужество, то платья, которые я надеваю... но я представить себе не могла, что ты начнешь распространяться о том... -- Алиса, я и словом не обмолвился... -- А в этом и не было необходимости -- я не слепая. Но я не подозревала, что ты начнешь клеймить меня за то, как я воспитала сына! -- Тесс! Я и не думал тебя клеймить. Я хочу сказать... Господи... ты совершенно не виновата в том, каким стал Николай, в том, что с ним было, и в том, что у него не было от... Алиса вцепилась ему в физиономию, шипя и царапаясь, прямо как та кошка из майонезной банки, прежде чем он успел закончить. Но главное, что в руках у нее был нож! Она дважды ударила его в ключицу с такой силой, что вся грудная клетка у Айка занемела. К счастью, она держала нож рукояткой вперед: она настолько обезумела в своей портвейновой ярости, что схватила его за лезвие. -- Алиса! -- Айк умудрился поймать ее руку до того, как она ударила в третий раз. Зато другой рукой она схватила его за ухо и часть щеки. -- Сука полоумная, Алиса, если ты сейчас же... Она снова не дала ему договорить, вмазав ему коленом в живот. А когда Айк сложился вдвое, она попыталась еще впиться ему зубами в голову. С большим трудом он увернулся и, распрямившись, насколько мог, прижал ее к столу, пропихнув свою ногу между ее, чтобы предотвратить новый удар коленом. Взяв ее за запястья, он развел ее руки в стороны и сжимал их до тех пор, пока нож не вывалился и не упал поверх разбросанных кусков сыра. Лица их находились так близко друг от друга, а глаза так горели, что между ними вполне могла проскочить искра. -- У Николая был отец. -- Слова с шипением вылетели у нее изо рта сквозь сжатые зубы, при этом она продолжала говорить шепотом. -- У него был тот же русский умственно отсталый отец, что и у меня! -- Она выждала, чтобы убедиться в том, что ее услышали. -- А теперь скажи мне, кого унижали и использовали? Айк отклонился назад. Между зубов Алисы застряли пряди его волос, из носа у нее шла кровь -- наверное, она ударилась о его череп. -- Прости, -- произнес он, позволив ей приподняться, но не освобождая руки. -- Я не знал. -- Как и Ник. К чему ему было это знать? Ой, как болит коленка. Кстати, а что это у тебя там такое твердое, во что я врезалась? Опять твой чертов револьвер? Ты вооружаешься только при виде меня или всех гостей так принимаешь? -- Так значит, Ник... -- Айк не мог избавиться от потрясения. -- А кто-нибудь еще... -- Знает ли кто-нибудь еще? -- Она слышала стук своего сердца даже сквозь собственное тяжелое дыхание. -- Нет. Только тот сукин сын. -- Он был пьян? -- Всегда. -- Господи, Алиса, -- Айк опустил глаза. -- Прости, прости. Видно, он и вправду был сукиным сыном. Не удивительно, что ты так ненавидишь мужиков. Я всегда считал... -- он умолк, по-прежнему не поднимая глаз. Алиса посмотрела вниз и увидела, что заставило его замолчать. Пока они боролись, обтрепанная пола рубашки вылезла из ее штанов, и теперь обе полы разошлись в разные стороны, как половинки ветхого занавеса на сцене какрго-нибудь стриптиз-шоу. А участницы представления, похоже, тут же поняли, какое производят впечатление, и, затвердев, во всеоружии поднялись вверх. И прежде чем Алиса успела сообразить, что происходит, ее бедра непроизвольно сдвинулись и обхватили ногу Айка. Глаза их встретились. Лицо Айка горело от смущения. -- Ладно, Алиса... я тебя отпущу, если ты мне пообещаешь, что больше не будешь на меня набрасываться. -- А с чего бы мне на тебя набрасываться, -- ухмыльнулась Алиса, вдруг ощутив себя польщенной этим смущением Айка. Она выгнулась назад, посмеиваясь над ним, -- Соллес был страшным ханжой. -- Я же в конце концов не сумасшедшая. -- Тсс, -- прошептал Айк. Ее бедра дернулись снова и на этот раз ей показалось, что она ощутила ответную реакцию. -- К тому же если ситуация выйдет из-под контроля, у тебя в кармане всегда есть твой ствол... -- Тихо, пожалуйста... Но Алиса уже не могла остановиться. У нее даже голова закружилась от приступа злорадства. Казалось, язык ее обрел полную самостоятельность и теперь выплевывал одно язвительное замечание за другим. И она могла бы продолжать заниматься этим всю ночь, если бы Айк не заткнул ей рот своим собственным. Разразившаяся полуночная буря тут же волшебным образом затихла, и отступила тьма, и стало светло как днем. И тогда Алиса поняла, что голова у нее кружилась не от злорадства. -- Послушай, Алиса... Господи... я не хотел... Теперь уже Айк нуждался в том, чтобы ему заткнули рот. И снова загремели колокола и зажглись маяки. Как бы банально это ни звучало. Все это очарование было бесконечно смешным. Алюминиевый потолок, вздымающийся церковным куполом. Даже завывания голодных медведей и свиней казались ангельским хоррм. Гомерически смешно. Но Алиса почему-то не смеялась. Она откинулась на стол, оперевшись на локти, но пластмасса была слишком холодной, а сыр и крекеры явно могли осложнить жизнь, несмотря на все волшебство. -- Ладно, Соллес, если мы собираемся покончить с этим, нам придется устроиться поудобнее. Мы уже слишком стары для акробатических этюдов. И им пришлось выгнать щенка. Перед тем как Алису похитил сон, она увидела, как удлиненный купол галактики оживает от трепещущих теней и всполохов света. Фантасмагория Кандинского подменяла собой то, что было силуэтом человека. Геометрические цветы, фонтаны драгоценностей, переливающиеся зигзаги языков пламени. Светло-вишневые змеи мирно струились между пестрых полипов. Узнаваемое, полуузнаваемое и уже балансирующее на грани. Она увидела светящихся пурпурных химер и проплывающие розовые плюмажи танцоров фламен- ко, которые кружились в безумном танце на потолке трейлера под музыку, исполняемую невидимым музыкантом. Сначала она полусонно подумала, а не есть ли это те самые хваленые фейерверки любви, осветившие наконец ее жизнь. Но все это было слишком банальным, чтобы быть правдой. Потом ей пришло в голову, что Соллес подлил ей чего-то в стакан. Немного Пурпурной мути. Это было несложно сделать. Но она тут же рассудила, что это предположение столь же абсурдно, как и предыдущее. Исаак Соллес настолько же был не способен использовать наркотик, чтобы затащить кого-нибудь в койку, насколько любовь не могла осветить вашу жизнь огнями диско-шоу на потолке. И тогда Алиса пришла к выводу, что это сильная солнечная буря, которую предсказывали метеорологи, несвоевременно вызвавшая северное сияние -- взрывы заряженных частиц, собирающихся в магнетическом потоке над полюсом, которые проецируются на экран земной атмосферы -- прямо как картинки в старых телевизорах. Холодное пламя возбужденных атомов. Наверное, оно отражается от фасетчатого зеркала ракушечника во дворе и попадает на потолок через окно трейлера. Алиса вспомнила, что атомы кислорода, преломляя свет, дают красный, желтый и аквамариново-зеленый цвета, а водорода -- фиолетовый и голубой. Она даже огорчилась, что таинственное явление получило столь банальное объяснение -- всего лишь возбужденные атомы в страшных владениях физики. Потом Алисе на ум пришло другое, более классическое объяснение. Как раз перед тем как окончательно отдаться во власть сна, она вспомнила лекцию по мифологии, которую как-то слушала в университете Сан-Франциско. Согласно фольклору викингов, северное сияние -- это отблески от золотых щитов дев-воительниц валькирий, когда они провожают души героев через Радужный мост в Валгаллу. Это классическое объяснение показалось ей гораздо лучше Пурпурной мути, фантазий Арлекина и холодных научных фактов. К тому же оно было честнее с какой-то первобытно-мифической точки зрения, как Сезанн честнее Вайетта, Поллок -- Пикассо, а Шагал -- Хоппера... и тут раздался истошный крик, резко опровергший все теории Алисы -- и физическую, и фантастическую, и романтическую, и мифическую: -- Го-о-осподи, я же говорила! Они сожгли папину бойню! 20. Берегись! Вот оно! Ее звали Нелл. И ей было присуще завораживающее обаяние, от которого замирает сердце и которое всегда было свойственно беспризорникам из старых черно-белых мелодрам типа "у меня совсем нет денег, заплатите, пожалуйста, за меня". Она была средней сестрой Шулы, той самой, которую обнадежил Исаак, пообещав, что с ней будут играть дети. Ей было шесть лет, и ее настоящее имя состояло из такой путаницы согласных, гласных и фрикативных звуков, что можно было сломать любой, самый гибкий язык, даже тот, которым обладали ее сородичи. К тому же в этом имени было очень мало смысла, и его не понимала даже сама девочка: в нем упоминались плоская рыба, и ледяные черви, и опоздание на службу в церковь, и все это было каким-то образом связано. Поэтому киношники называли ее Нелл, и ее это вполне устраивало. Кроме того, что кинолюди предоставили ей и ее семье замечательные комнаты в мотеле, они еще обеспечили им специальные места для ожидания в пустом крыле старого консервного завода. Они называли ее зеленой комнатой, хотя никаких признаков цвета в ней не было. Это было большое деревянное помещение с облезлыми стенами. С пола давно был содран настил, под которым обнажились старые сосновые бревна, перемычки стен были разобраны. Повсюду, как вены и мышцы из освежеванного тюленя, торчали трубы и провода. Но никто из них не жаловался. Здесь была ванная и кухня с буфетом, полным еды. В углу стояли раскладные постели, на которых можно было вздремнуть или, устроившись, посмотреть мыльную оперу. Кроме того, здесь были автоматы для игры в покер и блэк-джек. И здесь было гораздо уютнее, чем у нее на родине. Там их дом тоже был сделан из дерева -- его вручную построили соплеменники, для того чтобы семья могла сохранить статус аборигенов и получать соответствующие гранты ООН. Однако ее народ не отличался плотницким ремеслом. Он больше привык строить из снега. Нелл не любила мыльные оперы, и они не приводили ее в полное остолбенение, как ее кузин, теток и бабок. Иногда по утрам, еще до того как к телевизору собирались взрослые, она смотрела мюзиклы, а потом отправлялась гулять по навесам. Навесы шли по периметру завода на всех трех этажах и окружали его с трех сторон. К внешней ограде навесов была прикреплена огромная стена, состоявшая из распорок, холста, папье-маше и мелкой проволочной сетки, которая представляла из себя декорацию морской скалы. С другой стороны этой стены шли съемки. Много чего рассмотреть из-за этой искусственной скалы было нельзя, но тут и там в ней были проделаны дырочки, загримированные под гнезда сорочая и кустики травы. Стоило оказаться на нужном этаже и найти нужную дырочку, и можно было наблюдать за съемками. А если таковую не удавалось найти, нужно было остаться на месте и ждать. Сначала раздавался звонок, означавший "внимание", а потом -- "тишина". После того как камера начинала работать, передвигаться по навесам и ходить по деревянным лестницам было уже нельзя. Стоило поднять шум, как служба охраны тут же высвечивала нарушителя красным фонариком, и его отправляли в Шинный город к остальным изгоям. Нелл уже трижды видела такое. Поэтому она никогда не бегала после сигнала "тишина ". И не издавала ни единого звука. Но это означало, что надо было научиться отгадывать правильное место и приходить туда заранее, чтобы занять его раньше остальных. Конечно, удобнее всего это было делать еще до окончания мюзикла. Потому что все портовые крысы до этого времени сидели у телевизоров. А иногда предупредительный звонок раздавался раньше времени, когда все еще были в своих дормиториях и комнатах ожидания. Тогда шансов выбрать хорошее место для подсматривания оставалось очень мало. Впрочем, Нелл не удавалось этого сделать даже тогда, когда она приходила задолго до предупредительного звонка. Портовые крысы, скользкие, как ящерицы, в своих черных резиновых подштанниках, перескакивали с этажа на этаж прямо через ограждение. Самые лучшие места были на верхнем этаже, и они всегда уже были заняты, пока она поднималась по крутой, скользкой лестнице. Это очень огорчало Нелл. И вот однажды, когда мюзикл уже подходил к концу, она подумала: "Сегодня я пойду вниз". Когда ее друзья увидели, как она топочет босиком вниз по лестнице, все страшно удивились. -- Эй, Нелл! Ты куда? Ты оттуда ничего не увидишь. Там даже дырок нет. -- "Я одноглазый далматин, иду я в рыбный магазин", -- пропела Нелл мелодию, которая всегда предшествовала предупредительному звонку. -- Не волнуйтесь, найду. И лишь спустившись вниз, она поняла, о чем ее предупреждали. Там действительно не было ни одной дырки. Здесь находился фундамент фасада, который после урагана дополнительно укрепили подпорками и противовесами. Место напоминало длинную деревянную пещеру, которая тянулась вдоль всего здания и которую не пересекал ни единый лучик света. Добравшись до угла здания, Нелл увидела, что вниз во мрак спускаются еще какие-то ступени. Она не сомневалась в том, что была на последнем этаже, и тем не менее вниз вела еще какая-то лестница. Над верхней ступенькой на цепочке висела вывеска, но Нелл не смогла бы ее прочесть, даже если бы хватало света. Она знала, как пишутся некоторые французские слова, которым их учили монахини в детском центре, а из английских она точно знала только "муж." и "жен.", а также "вход" и "выход". Она поднырнула под цепочку и начала спускаться дальше, чувствуя под ногами все те же скользкие ступени. Пурпурный сумрак над ее головой окончательно померк. В самом низу она нащупала дверь и, толкнув, открыла ее. Прохладная пустота ударила в лицо, и до нее донесся плеск невидимого моря. Пальцами ног она нащупала воду и остановилась. Плеск отдавался эхом в пещерном мраке. Она оказалась в каком-то огромном подвале, расположенном под заводом. Но страшно ей в этом сыром, абсолютно неведомом подземелье не было. Она ощущала запах старых снастей, ржавых механизмов и солоноватой стоячей воды. Вокруг была кромешная тьма, но отголоски раздававшихся звуков служили для нее радаром-эхолотом, с помощью которого она могла точно определить расстояние до дальней стены, до пропитанного креозотом потолка, служившего, вероятно, полом первого этажа, до невидимых устаревших котлов и паровых двигателей и даже до сосновых свай. Она представляла весь этот темный грот с такой же отчетливостью, как кукольный домик. Нелл сделала еще один шаг. И вода скрыла ее обнаженную ножку до щиколотки. Дно было ровным и бетонным и совсем не скользким. Это была не та вода, в которой растут всякие скользкие вещи. Она пахла, как вода из аккумулятора аэросаней. Нелл встала в воду обеими ногами. Это было приятно. Кроме того, сверху, как страховка, лился слабый пурпурный свет. Она двинулась вперед, растопырив пальцы, словно у нее на них были стебельчатые глаза, как у крабов. Так она дошла до противоположной бетонной стены и прошлась вдоль нее, пока не надоело, потом повернулась и пошла обратно, топая все смелее и смелее и окончательно убедившись в своей способности ориентироваться. Нелл даже не вытягивала больше вперед руки, за исключением одного места, где она вдруг ощутила некоторую неуверенность. Она точно знала, где куда свернуть, чтобы ни на что не наткнуться. Она ни разу не ударилась ни об один механизм, не налетела ни на один столб. Все было точно так, как она себе представляла -- похвалила себя Нелл, добравшись до лестницы, -- она бы и без страховки обошлась. Надо будет как-нибудь привести сюда мальчишек и показать им, что ее старшая сестра -- не единственная эскимоска с особыми глазами. Но когда она поднялась наверх и пролезла под вывеской с цепочкой, то поняла, что сделала страшную глупость. Пока она бродила там в темноте, она не услышала сигнала "тишина" и теперь не знала, дали его уже или нет. При мысли об этом она остолбенела. Она не знала, что делать. Если сигнал уже прозвучал, я не могу вернуться, и тогда нужно ждать. Но если я буду ждать, а сигнала "тишина" еще не было, то когда он раздастся, это будет означать, что съемки начинаются, а я подумаю, что это сигнал окончания съемок, пойду и меня высветят красным лучом. Ой-ой-ой, что же мне делать? Однако единственный сигнал, который был дан, это "внимание". Кларк Б. Кларк включил его в надежде, что он ускорит развитие событий, и они успеют приступить к съемкам, пока Ник окончательно не вышел из себя. Кларк уже весь вспотел от этой спешки. В то утро все происходило с опозданием, что было вполне объяснимо после всех ссор и конфликтов, последовавших за собранием. Естественно, когда разражаются такие общественные фейерверки, искры разлетаются во все стороны. И отважной бригаде волонтеров-пожарников пришлось всю ночь колесить по городу с сиренами и мигалками, повсеместно совершая героические поступки. Феерия! А потом дознания. Естественно, полицейские делают это лучше всех остальных -- это врожденный талант, который дается им вместе с ручкой и планшетом. Так чему же было удивляться, что на часах был уже полдень, а они еще и не начинали снимать? Или что никто до сих пор не заметил изображения на огромном металлическом парусе? Кларк Б. был первым, кто его заметил. Он забрался на мостки подвески и уже поднял свой мегафон, чтобы дать сигнал "тишина", когда вдруг увидел граффити. Он был настолько потрясен, что не мог произнести ни слова. Левертов заинтересовался, чем вызвана задержка. Он проследил за взглядом своего помощника и тут же начал изрыгать проклятия. Это привлекло внимание администраторов и членов сценарной группы, потом операторов и, наконец, всех участников. Когда это увидел Стебинс, он, булькая от смеха, тут же попросил оператора крана развернуть люльку, чтобы снять это на пленку. Все были полностью потрясены и не столько самим фактом, сколько тем, что за все долгие часы подготовительных работ, установки декораций и обсуждения текущих вопросов никто ничего не заметил. Все были так ошарашены, что даже не обратили внимания на сообщение Леонарда Смолза о побеге морских львов. Это казалось уже сущей ерундой. Алиса и Айк тоже не обратили на него никакого внимания, хотя теперь, после того как горы мусора были убраны, судно было прекрасно видно. Теперь отсюда вообще был виден весь залив. И Айк был вынужден признать, что для туристов предполагаемого курорта вид отсюда открывался живописный. Однако у них с Алисой не было времени, чтобы как следует насладиться им -- они пытались успокоить Лулу. Она ринулась к тлеющим руинам поместья Лупов босиком в одном лифчике, украшенном бабочками, мини-трусиках и обрывках развевающегося шелкового одеяния. Пока Айк и Алиса одевались, она была уже там. От дома не осталось ничего, кроме остовов кроватей, столов и обгоревшей утвари, первоначальное местонахождение которой можно было точно проследить по орнаменту пепла. -- Наверное, сгорело за считанные минуты, -- высказал предположение Айк. -- Иначе кто-нибудь да увидел бы такое зарево. Алиса ничего не сказала, но похоже, и в ее сознании что-то забрезжило. -- Интересно, от чего это загорелось? І-- Айк пнул ногой пепельный рельеф. -- А не могло это быть как-то связано со всем этим свиным жиром? -- осмелилась произнести Алиса. Это замечание вызвало у Луизы истерический хохот. -- Со всем этим жиром? Со всем этим жиром? -- она смотрела на них такими же выжженными глазами, как оставшееся от дома пепелище. -- Господи, Алиса, да опомнись же ты! Они хотели испечь здесь совсем другой жир... -- и она потрясла своими дряблыми бедрами, от чего бабочки на бюстгальтере зазвенели, -- и подожгла это все Рука Зла. Разве я вам не говорила, мистер Исаак Соллес? Разве я не была права? Но эта маленькая свинка не захотела оставаться дома. Она знала, кто будет следующей жертвой... -- Да, Луиза. Ты была права. -- Постойте-постойте, давайте не будем делать скоропалительных выводов, -- попыталась Алиса встать на защиту собственного сына. -- Вам легко говорить "постойте", миссис Мама. Но ничего, вы тоже есть в этом списке. И вы, мистер Герой. А также мистер Грир и мистер Кармоди, и все остальные, кто его не поддерживает. Это заставило Айка вспомнить о револьвере в кармане халата. -- Давай вернемся в трейлер, Лулу. У тебя все ноги кровоточат. Так что настал мой черед накладывать на тебя повязки. Давай я тебя подвезу. Они вымыли и перебинтовали Лулу. Алисе только-только удалось ее успокоить и запихать в один из спортивных костюмов Грира, как во дворе затормозила патрульная машина. -- Полиция! -- завизжала Луиза, пытаясь спрятаться в шкафчик Грира. -- Спрячьте меня! И всех моих бабочек! Все новые полицейские теперь работают на него! Теперь все работают только на него... Алиса сочла было это за новый приступ истерики, но вошедший в трейлер молодой офицер тут же начал интересоваться Луизой Луп. И тогда Алиса ответила, что они не видели ее. -- Говорите, не видели? -- он принялся оглядываться по сторонам, но что-то под ногами отвлекло его внимание. Пушистый щенок вылизывал обувной крем на его сапогах. -- То есть, насколько я понял, вы были на месте пожара? Алиса и Айк с невинным видом затрясли головами. -- Я имела в виду, что ее не было здесь, -- пояснила Алиса. -- А мы провели здесь всю ночь... -- Понятно, -- скрытый смысл алисиного ответа вызвал гримаску брезгливости на хорошо выбритом лице полицейского. -- И вы не видели, что рядом такой пожар? -- Не обратили внимания, -- заверила его Алиса. -- А как насчет вездехода, битком забитого юнцами? Похоже, вы и на него не обратили внимания? -- Ни вездехода, ни юнцов, -- с улыбкой кивнула Алиса. -- Видите ли, мэм, мы только что с офицером Дирборном видели следы его шин, которые ведут прямо к вашему дому, -- предупредил полицейский. -- Дирборн сейчас снимает отпечатки. Эти люди могут оказаться подозреваемыми, и если вы... -- А вот меня интересует, почему в городе никто не видел пожара, -- вмешался Айк. -- Чем вы там, ребята, занимались? -- Мы были заняты, мистер Соллес, и пытались усмирить другие пожары. Причем в трех случаях явно имел место поджог. -- И где же это? -- Заброшенный эллинг, склад на северном волнорезе... -- Старый сарай? Да он пустует уже много лет, -- Айк почувствовал облегчение. Вряд ли такими объектами могла заинтересоваться Рука Зла. -- ...и редакция газеты. -- С Альтенхоффеном все в порядке? -- Он в больнице с ожогами рук и лица. Получил травмы во время безрассудной попытки спасти пишущую машинку. Говорит, это была фамильная ценность. С записью согласен, подпись отсутствует, -- он закрыл свой планшет. -- Если вы получите какие-нибудь сведения о Луизе Левертовой или о юнцах в вездеходе, лейтенант Бергстром хотел бы, чтобы вы позвонили ему немедленно. Кыш с дороги, собака... -- Постойте! -- встала Алиса у него на пути. -- А кто-нибудь видел Майкла Кармоди? И снова на лице полицейского появилась брезгливая ухмылка. -- Не волнуйтесь, миссис Кармоди. Ваш муж вышел в море на рассвете. Однако если вы его увидите, передайте, что мы хотели бы задать ему несколько вопросов. А еще могу дать вам совет, -- он помедлил в дверном проеме, опустив руку на кобуру револьвера, -- пошлите свое животное в школу дрессировки. Эра беспризорных собак, когда они могли бегать где угодно без поводков, закончилась. Так что имейте в виду, я вас предупредил. Айк отнесся к этому предупреждению со всей серьезностью. Он велел Лулу оставаться в трейлере с Никчемкой и запереться изнутри, а сам, прихватив заряженный револьвер, поехал вслед за Алисой в город на своем джипе. Они остановились у провала, где когда-то находился "Квинакский Маяк". Старая редакция газеты была изъята из ровного ряда зданий, как больной зуб -- рабочие "Чернобурки" у