ов, который тебе заплатили за то, чтобы ты прекратил приставать к Марии, тебе пока на кокаин хватит. Но хочешь послушать хороший совет? На твоем месте я потратил бы эти деньги, чтобы смотаться отсюда. Уехать. Налегке, быстро и как можно дальше. Потому что у меня есть очень сильное предчувствие, что когда все это кончится -- что бы это ни было, -- Алистер Драммонд намерен гарантировать себе твое молчание, устроить так, чтобы ты не явился просить еще денег, -- например, вкатить тебе такую дозу кокаина, от которой ты сразу покинешь этот мир, сечешь? В сущности, я даже удивлен, что он этого еще не сделал. По-моему, он не хотел, чтобы это произошло так скоро -- сразу же после твоих разглагольствований перед репортерами. Слишком явное совпадение. Слишком подозрительно. Но это обязательно случится, Фред. Так что советую тебе: кончай суетиться, сматывай удочки, смени фамилию и выкопай глубокую нору. Заройся в землю. Ляг на дно. Потому что и они придут за тобой. Лицо Малтина исказилось от страха. -- Пока, Фред. -- А как же?.. -- Малтин повел рукой в сторону человека, лежавшего без сознания на полу. -- Что с этим?.. -- Как мне представляется, у тебя два варианта. Либо придумай хорошенькое объяснение, либо отваливай, пока этот не проснулся. Ну, мне надо бежать, Фред. 4 -- Господи, я никогда еще не видела ничего подобного, -- вымолвила Холли. Они вышли из "Шерри-Недерленд", свернули с 5-й авеню и шли теперь по Сентрал-Парк-Саут. Сигналили автомобили, туристы ждали своей очереди, чтобы покататься в каретах, запряженных красивыми лошадьми. -- Иди помедленнее, -- попросил Бьюкенен. От солнца голова у него стала болеть еще сильнее. -- Мы не должны выглядеть так, будто от кого-то или чего-то убегаем. -- А разве нет? -- прошептала Холли дрожащими губами. -- Ты сломал человеку челюсть. Ты избил Малтина. Он наверняка позвонил в полицию через секунду после нашего ухода. -- Нет, -- усмехнулся Бьюкенен. -- Он укладывает чемоданы. -- Откуда это тебе известно? Каждый раз, как я слышу полицейскую сирену... -- Слушай, если ты никогда еще не видела ничего подобного тому, что сейчас произошло, то Малтин и подавно не видел. Если бы он звонил в полицию, то позвонил бы и в службу безопасности отеля, но ведь никто не попытался нас остановить, когда мы выходили. Бьюкенен вел Холли ко входу в Центральный парк со стороны 7-й авеню. Прохладный ноябрьский ветерок ерошил ему волосы. -- Зачем мы идем туда? -- Чтобы вернуться назад. Мы повернем направо вон у той тропинки впереди и пойдем в обратном направлении тем же путем, которым пришли. Чтобы узнать, не топает ли за нами кто-нибудь, кто связан с тем парнем в апартаментах Малтина. Кроме того, в парке немноголюдно. Можно разговаривать без опасения, что нас могут подслушать. Ты обратила внимание, что Малтин был до смерти напуган? -- Не на шутку. У меня самой тряслись поджилки. Мне показалось, что ты потерял контроль над собой. Господи, ты собирался ломать ему пальцы! -- Нет. Я знал, что до этого не дойдет. Но вы с Малтином поверили, что я проделаю это. Спектакль удался. -- Неужели ты ничего не делаешь без предварительного расчета? -- А ты что, предпочла бы, чтобы я действительно переломал ему кости? Брось, Холли. То, что я исполнил там, эквивалентно получению интервью. -- Это совершенно не похоже ни на одно из интервью, которые приходилось когда-либо брать мне. Бьюкенен оглянулся, потом окинул взглядом деревья и кусты по обе стороны от них. -- Я имею в виду не только угрозы, -- продолжала Холли. -- Почему ты прервал допрос? Откуда ты знаешь, что он говорил правду? -- По глазам, -- ответил Бьюкенен. -- По твоим глазам можно было подумать, что ты -- сумасшедший маньяк. -- Я неплохо ими владею. Много тренируюсь. Глаза -- это ключ к работе оперативника. Если кто-то поверит моим глазам, он поверит и всему остальному. -- Тогда почему ты так уверен, что глаза Малтина говорили правду? Может, он-то как раз и притворялся. -- Нет. Это как-то сразу распознаешь. Малтин -- актер на одну роль. Кусок дерьма, который рассыпается, как только лишишь его власти. Неудивительно, что Мария Томес с ним развелась. Он сказал все, что мне было необходимо узнать. Я мог бы подвергнуть его более обстоятельному допросу, но это было бы пустой тратой времени. Я уже знаю, что мы должны делать дальше. -- И что же? Они вышли из парка и окунулись в гул уличного движения на проспекте Америк. -- Быть практичными. Остановиться в отеле, -- пояс-пил Бьюкенен. -- Перекусить и отдохнуть. Провести кое-какую исследовательскую работу. -- А потом? -- Найти яхту Алистера Драммонда. 5 Покатавшись в метро и трижды сменив такси, чтобы убедиться в отсутствии слежки, они вернулись примерно в тот же район, который покинули, и тут им повезло -- нашлась свободная комната в "Дорсете", устланном мягкими коврами и отделанном темными панелями отеле на 54-й улице, между проспектом Америк и 5-й авеню. Они пригнали туда машину Холли и оставили ее на попечение гостиничного парковщика, потом зарегистрировались как мистер и миссис Чарльз Даффи и поднялись в свой номер на 21-м этаже. Бьюкенен чувствовал себя спокойнее от того, что комната была расположена недалеко от лифтов и пожарной лестницы. Они находились в таком людном месте, что вряд ли здесь что-то могло угрожать им. Кроме того, отсюда Бьюкенен и Холли получали доступ к нескольким удобным путям отхода. Они заказали в номер кофе, чай, салаты, бифштексы, печеный картофель, длинный батон, много овощей, мороженое. В ожидании еды Холли приняла душ. Потом это сделал Бьюкенен. Когда он вышел из ванной комнаты, одетый в белый махровый халат, любезно предоставленный отелем, Холли, тоже в халате, сушила волосы гостиничным феном. Выключив фен, она сказала: -- Садись. Спусти халат до пояса. -- Что такое? -- Хочу посмотреть на твои швы. У него по спине поползли мурашки, когда женские пальцы коснулись его кожи. Она прошлась вокруг почти зажившей пулевой раны на правом плече, потом перешла ниже, исследуя ножевую рану. -- Ты действительно выдернул несколько стежков. Постой-ка. -- Она вынула из его дорожной сумки крем с антибиотиком и бинт. -- Никакого воспаления вроде бы не видно. Посиди спокойно, пока я... -- Ой! -- Вот тебе и крутой парень! -- Она засмеялась. -- Откуда ты знаешь, что я не прикидываюсь? Может, я стараюсь вызвать у тебя сочувствие? -- Ты определяешь людей по глазам. А у меня свои способы. -- Вот как? Она пробежалась пальцами вверх по его рукам, взяла его за плечи, повернула к себе лицом и поцеловала. Это был долгий нежный поцелуй. Губы слегка приоткрыты. Несмелые касания языка. Едва уловимые. Чувственные. Бьюкенен заколебался. Вопреки своим охранительным инстинктам он обнял се, привлек к себе, ощущая сквозь ткань халата гладкую упругость ее спины. Ее дыхание было свежим, когда она с наслаждением выдохнула и медленно отстранилась от него. -- Да, ты определенно нуждаешься в сочувствии. Теперь была очередь Бьюкенена смеяться. Он потянулся к ней, чтобы еще раз поцеловать. Ему помешал стук в дверь. -- Ваш заказ, -- произнес мужской голос в коридоре за дверью. -- Ты меня портишь, -- сказала Холли. -- Что ты хочешь этим сказать? -- Я начинаю думать, что у тебя есть и нормальные привычки. Вот, возьми. -- Она сунула руку под подушку. -- Разве не за это все должны хвататься, когда в номер приносят заказанное? Сунь его в карман халата. -- И протянула Бьюкенену его револьвер. 6 Бьюкенен проснулся на закате солнца, когда за задернутыми шторами начала сгущаться темнота. Он потянулся, наслаждаясь ощущением того, что еда была хорошей, что спал нагишом под гладкими простынями, что рядом с ним Холли. Она была в халате. Он свой не стал надевать после того, как они были вместе. Усталость подействовала на них, как наркотик, -- растянувшись на постели, они заснули. Холли привлекала Брендана, ему нравились ее жизнерадостность, чувственность, грация ее высокой стройной спортивной фигуры. Но он всегда брал себе за правило не смешивать личную жизнь с работой и, будучи на задании, никогда не вступать ни с кем в физическую или эмоциональную связь. Это мешает здраво рассуждать. Это... Черт побери, да у тебя и не было никогда никакой личной жизни! У тебя просто не было личности, чтобы ее иметь, эту жизнь. Не было ничего, кроме всех этих чужих личин. Именно поэтому ты сейчас здесь. Именно это дало тебе возможность пройти весь этот путь. Потому что ты соблюдал это правило отстраненности, когда работал с Хуаной, -- несмотря на силу своего чувства к ней. И вот теперь ты ищешь ее, чтобы загладить свою вину. Не собираешься ли ты повторить ошибку снова, на этот раз с Холли? "Что такое со мной делается? -- подумал он. -- Ищу одну женщину, в то время как меня влечет к другой? Наведи-ка, брат, порядок в собственных мыслях". Он выбрался из постели, надел халат и подошел к креслу, возле которого сложил книги и папки, добытые Холли. Поставив лампу на пол, чтобы свет не разбудил ее, Бьюкенен откинулся в кресле и погрузился в чтение. Спустя два часа Холли подняла голову, протерла глаза и посмотрела на него. -- Привет. -- Она улыбнулась, прекрасная даже сразу после пробуждения. -- Привет. -- Как ты? -- У меня такое чувство, будто я только что видел привидение. -- Не понимаю. -- Материал, который ты мне дала. Кажется, я знаю, что происходит. Я не из пугливых, но от этого кровь стынет в жилах. Холли села на постели. -- О чем ты говоришь? -- Фотографии в этих книгах. Тут что-то такое... Холли встала с постели, завязала пояс халата и быстро подошла к нему. -- Покажи. -- Она придвинула кресло и заглянула в книгу, лежавшую у него на коленях. -- Что за фотографии? -- Это биография Марии Томес. Я не успел всего прочесть, но ясно одно: Фредерик Малтин не просто открыл ее и стал вести ее дела. Он в самом прямом смысле слова создал ее. Холли смотрела на него с интересом, ожидая продолжения. -- Я ни разу не был на ее выступлении, но, судя по прочитанному, Мария Томес не просто хорошо поет, она поет страстно. Именно такова ее репутация -- это дива с огненным, страстным темпераментом. Ни один оперный критик никогда не зашел бы так далеко, но, если называть вещи своими именами, то Мария Томес... -- Очень сексуальна, так? -- подсказала Холли. -- Именно. Но посмотри на эти ранние фотографии. -- Бьюкенен перелистал несколько страниц книги. -- Вот Мария Томес в самом начале своей карьеры. До встречи с Фредериком Малтином. Когда она пела в Мексике и Южной Америке и никто из ведущих критиков не обращал на нее внимания. Бьюкенен ткнул указательным пальцем в фотографию маленькой, толстенькой, смуглой молодой женщины с неуверенным взглядом, широким носом, уродливой прической, пухлыми щеками и неровными зубами. -- Эти ее волосы, собранные в кучу на макушке, -- произнесла Холли. -- И этот костюм слишком большого для нее размера просто висит на ней, как будто ей нужно скрыть лишний вес. -- Ранние обзоры единодушны во мнении о качестве ее голоса, но очевидно, что критики недоговаривают, стараются быть помягче, комментируя ее неуклюжую манеру держаться на сцене, -- сказал Бьюкенен. -- Фактически они говорят, что она слишком непривлекательна, чтобы серьезно принимать ее в расчет как певицу, способную выступать на большой сцене. -- Высказывание дискриминационное, но верное, -- отозвалась Холли. -- Большие деньги притягиваются к женщинам, которые обладают и великолепным голосом, и магнетизмом. -- В тот вечер, когда Малтин увидел ее в роли Тоски в Мехико, Мария Томес даже не стояла в программе. Она была дублершей, и ей пришлось выйти на сцену, когда заболела примадонна. -- Интересно, что Малтин нашел в ней. -- Он увидел в ней человека, над которым мог властвовать. Того, кого мог взять и лепить. Если бы Малтин услышал ее исполнение при других обстоятельствах, то не ассоциировал бы ее с такой сексапильной фигурой, как Тоска. Но раз уж так получилось, то он и использовал открывавшиеся возможности. Если верить этой биографии, никто никогда не проявлял к ней такого интереса. Ее карьера никуда не двигалась. Что ей было терять? Вот она и вручила себя ему. На условиях абсолютного повиновения. -- И что же? -- Посмотри на несколько следующих фотографий. Что-нибудь замечаешь? -- Ну, она становится все стройнее и стройнее. И ее костюмы удачно это подчеркивают. -- Холли взяла книгу в руки, чтобы рассмотреть фотографии повнимательнее. -- Видно, что она поменяла прическу. Уже не громоздит все волосы на макушку, а зачесывает назад. Они у нее длинные и густые. Распущенные и подвитые. В них есть -- или выражен? -- какой-то дикий порыв, что ли. -- Как будто они развеваются по ветру, -- подтвердил Бьюкенен. -- Будто она стоит на вершине скалы, и морские волны разбиваются у ее ног. Как это говорят? Бурный, неистовый ветер? Я тоже это заметил. Прическа говорит о страстной натуре. А теперь взгляни на этот снимок. Холли посмотрела и покачала головой. -- Я не знаю, что тут... -- начала она и вдруг ткнула пальцем. -- Ее нос. Он стал уже и прямее. -- Сравни-ка с этой фотографией, сделанной тремя месяцами позже. -- На этот раз я действительно ничего не нахожу. -- Она улыбается. -- Верно. -- А на предыдущей улыбается? -- Нет. -- А до нее? -- Тоже нет. На этой она улыбается впервые и... О Боже, -- воскликнула Холли, -- ее зубы! Они другие. Раньше они были какие-то кривые, а теперь... Ей их выпрямили и поставили коронки. -- Это могло быть сделано по инициативе Фредерика Малтина, -- сказал Бьюкенен. -- Он обещал ей, что через два года ее карьера будет выглядеть совершенно иначе. Вся эта реклама, разумеется, умалчивает о том, как много физических недостатков пришлось корректировать. На следующей фотографии -- еще через три месяца -- у нее другие брови. На снимке, идущем вслед за этим, видно, как с помощью химии или хирургии что-то было сделано с ее волосами, так что их линия приподнялась, лоб стал выше и остальные черты и лицо в целом стали смотреться более пропорционально. -- И все это время она худела, -- возбужденно произнесла Холли. -- Ее гардероб становился все более модным. Ей подбирают такие модели одежды, от которых она кажется выше ростом. Она носит дорогие колье и серьги, которые сверкают и хорошо смотрятся. Именно эти изменения привлекают к себе наибольшее внимание, так что другие изменения, постепенные, каждодневные, делаются менее заметными. Они едва уловимы, хотя столь же важны, но поскольку совершаются на протяжении достаточно длительного времени, то никто и не замечает, до какой степени ее реконструировали. -- Ее известность еще не была широкой, -- сказал Бьюкенен. -- К ней еще не так близко присматривались, как это было бы, находись она на вершине славы, так что многие из этих изменений проходили незамеченными, пока она перемещалась из одного оперного театра в другой, из одной страны в другую. Посмотри-ка на эти фотографии более позднего периода, сделанные уже тогда, когда она стала сенсацией. Изменения продолжались. Вот смотри. Если я не ошибаюсь, ей сделали какую-то косметическую операцию вокруг глаз, чтобы они казались более выразительными. А на этой фотографии мочки ее ушей кажутся короче, верно? Они в чем-то стали другими, и от этого ее лицо производит впечатление более пропорционального. -- И это еще не все. Например, ее груди кажутся выше, -- заметила Холли. -- Наверно, здесь была тоже какая-то операция. Ее талия кажется длиннее. Это поразительно. Сначала просто думаешь, что она становится более зрелой, расцветает от своего успеха. Но ты, видимо, прав. Ее ваяли, придавали ей форму. Фредерик Малтин в самом деле создал ее. -- Как только ее физический облик стал соответствовать тем темпераментным ролям, для которых готовил ее Малтин, критики стали обращать больше внимания на ее голос, -- добавил Бьюкенен. -- За один вечер она добилась сенсационного успеха, для которого потребовалось два года и Бог знает сколько визитов к дантистам и хирургам. И она вдруг сразу перестала быть неуклюжей на сцене -- потому что больше не стеснялась своего внешнего вида. Ее сделали красивой, и ей понравилось быть обожаемой. Чем больше публика ей аплодировала, тем искуснее она держалась на сцене, зарабатывая аплодисменты. Ее голос достиг расцвета. Она стала богатой. Вернее, она и Малтин стали богатыми. Частью этой сделки было то, что она должна была выйти за него замуж. Не думаю, что Малтина в этом браке привлекал секс. Я бы сказал, что он хотел контролировать ее финансы, а это гораздо удобнее делать, будучи не только менеджером, но и мужем. Пятнадцать лет он держал ее в ежовых рукавицах. Возможно, угрожал ей, что откроет истинную подоплеку ее успеха, опубликует фотографии "до" и "после", что-то в этом роде. Потом, в один прекрасный день в начале этого года, она больше не выдержала и в конце концов оставила его. На каком-то благотворительном вечере в Монако она встретила Драммонда. Между ними завязалась дружба. Драммонд стал повсюду сопровождать ее. Может, он казался Марии безобидным, ведь по возрасту он ей в дедушки годился. И был в тысячи раз богаче ее. Секс, вероятно, ему был не нужен. Фактически па первый взгляд она не могла дать ему ничего такого, в чем он нуждался бы или чего еще не имел. Так что она продолжала с ним встречаться, но фоторепортеры светской хроники не давали им покоя, и Драммонд предложил ей... предоставил возможность удалиться от общества, отдохнуть и прийти в себя, пожить без обязательных фотографий в журналах, не говоря уже о том, чтобы побыть вне досягаемости этого ничтожества, с которым она разводилась. Драммонд самолетом переправил ее на свою яхту, курсировавшую у западного побережья Мексики. Каникулы на родине. Она провела на борту три недели, самолетом вернулась в Нью-Йорк, купила квартиру, оставила певческую карьеру и, как в свое время Грета Гарбо, по существу, заявила всему миру, что хочет, чтобы ее оставили в покое. -- А несколько месяцев спустя она исчезает. -- Холли нахмурилась. -- И твоя приятельница, которая иногда охраняла ее, тоже исчезает. Что случилось две недели назад? Что происходит сейчас? -- Не думаю, что это случилось две недели назад. Холли замерла на какой-то момент, потом выпрямилась. -- Я думаю, это произошло на яхте, -- решительно произнес Бьюкенен. -- Что произошло? Я все еще не понимаю... -- На фотокопиях последних статей, которые ты дала мне, не очень хорошо получились фотографии. Но вот на этой странице из вчерашней "Вашингтон пост" снимки очень четкие. Фото Малтина на пресс-конференции. Недавнее фото Марии Томес во время одного из ее редких появлений на публике. Темные очки. Шляпа, скрывающая лицо. -- Скажи мне, куда ты клонишь? -- Похоже, Марии Томес подправили линию подбородка. Она чуть-чуть другая. И ключицы у нее выступают чуть-чуть иначе. -- Исправить нос -- это одно дело, -- отозвалась Холли. -- Но менять линию подбородка? Или конфигурацию ключицы? Такое требует радикальной реконструкции. -- Да, именно, -- согласился Бьюкенен. -- Вот последняя фотография. Я думаю, что это не Мария Томес. Чем дольше я смотрю на нее, тем больше убеждаюсь -- это Хуана выдает себя за нее. 7 -- Но как такое возможно? -- Голос Холли выражал крайнее недоумение. Она вела машину на большой скорости по автомагистрали с интенсивным движением. На встречной полосе ослепительно вспыхивали фары. -- Да, у фельдмаршала Монтгомери во время второй мировой войны был двойник. Кинозвезды всегда имеют дублеров. В наше время театральный грим так совершенен, что актерам удается вполне убедительно изменять свой внешний вид. Но Монтгомери не ходил на благотворительные мероприятия. Что касается кино, то там с помощью камер можно устраивать какие угодно фокусы. Здесь же совсем другое дело. Речь идет об известной, признанной критиками оперной певице. Каким бы замечательным ни был грим, никто не может сымитировать этот голос -- такой встречается только раз при жизни одного поколения. -- Но Хуане и не пришлось этого делать, -- сказал Бьюкенен, еще не пришедший в себя после своего сногсшибательного открытия. Холли быстро обошла грузовик и прибавила скорость. -- В газетных статьях упорно подчеркивалось, -- продолжал Брендан, -- что Мария Томес после возвращения из круиза на яхте Драммонда больше не выступает на сцене. Он ведет уединенный образ жизни в Нью-Йорке, если не считать кратких появлений на публике, причем ни в одном из этих случаев она не пела. В некоторых из интервью она жалуется на то, что перенесла пневмонию, что ее периодически мучает ларингит. Репортеры отмечают, что голос у нее хриплый. Так как это единственное, чего Хуана не могла сфабриковать, то она решила эту проблему, сославшись на проблемы с голосом. В остальном же обе женщины латиноамериканки, у них примерно одинаковое телосложение и сходные черты лица. А потом, Мария Томес все это время постепенно меняла свой внешний вид, так что если Хуане и не удавалось добиться полного сходства, то это никому не бросалось в глаза. Это воспринималось как еще один шаг в продолжающейся трансформации Марии Томес. Специальный грим Хуаны гарантировал, что сходства между ними будет гораздо больше, чем различий. Многие ли близко знали Марию Томес? Ее бывший муж? С ним она отказалась встречаться. Другие люди, с которыми у нее также были деловые контакты? Эти связи прервались, как только она покинула сцену. Ее ближайшее окружение? Его она, очевидно, сменила после круиза. Алистер Драммонд продолжал встречаться с ней и воспринимал ее, судя по всему, как Марию Томес. То есть с самого начала речь идет о женщине, которая старалась, чтобы ей не докучали. Хуане надо было лишь позванивать время от времени нескольким людям, жаловаться на простуду, ненадолго показываться на публике, иногда позволять фотографировать себя для газеты -- и никто не заподозрил, что она не та, за кого себя выдает. -- Кроме тебя. -- Холли обогнала еще одну машину, щурясь от ослепляющего света встречных фар. -- Ты-то ведь заподозрил. -- Потому что у меня были на то причины. Потому что я видел гримерную в доме Хуаны. Потому что я все больше поражался сходству Хуаны с Марией Томес, когда рассматривал фотографии. Хуана была у меня на уме, вот я и врубился, что называется. То, что она сделала, просто гениально. Я не могу отделаться от мысли о том, какой она потрясающий мастер перевоплощения. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. -- Но остается вопрос: зачем? Для чего Хуане было нужно выступать в ее роли? -- Общий знаменатель здесь -- Алистер Драммонд. Уход со сцены, необходимость вести уединенный образ жизни -- все это возникло после круиза на яхте Драммонда. Драммонд принял Хуану как Марию Томес, и именно человек Драммонда заплатил Фредерику Малтину за то, чтобы тот прекратил болтать в присутствии репортеров о своей бывшей жене. Это исчезновение... Думаю, я понял, -- быстро проговорил Бьюкенен. Тон, которым это было сказано, заставил Холли вздрогнуть. -- Что ты понял? -- Что было два исчезновения. -- Два? -- Несколько недель назад исчезла не Мария Томес, а Хуана. Драммонд делает все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Почему? Потому что если я прав, то девять месяцев назад вовсе не Мария Томес сошла с яхты Драммонда. Это была Хуана, и Драммонд не хочет, чтобы об этой подмене стало кому-нибудь известно. Холли вцепилась в баранку. -- Ради всего святого, что произошло на этой яхте? 8 Аэропорт Ла-Гуардиа. Чтобы попасть туда, они предпочли воспользоваться машиной Холли, а не такси, потому что, выписавшись из "Дорсета", не хотели привлекать к себе внимание, оставив машину в гостиничном гараже на неопределенный срок. На автостоянке же аэропорта даже довольно длительная парковка машин не была чем-то из ряда вон выходящим. Им пришлось все делать в спешке. Они могли успеть только в случае везения с билетами и дорогой. Им удалось-таки достать два билета на последний рейс из Ла-Гуардиа до Майами, и, хотя они подбежали к выходу на посадку в самые последние секунды, это уже не имело значения. Главное, они попали в самолет. Во время полета никто из них не мог заснуть -- метало напряжение. Аппетита тоже не было. Все же оба съели то, что предложила им авиакомпания, для поддержания сил. -- Твой маршрут. Канкун, Мерида, Форт-Лодердейл, -- сказала Холли. -- Я никогда не говорил, что был в каком-либо из этих мест, -- отозвался Бьюкенен. -- Но у остальных на этот счет нет сомнений. Вашингтон, Новый Орлеан, Сан-Антонио, опять Вашингтон, Нью-Йорк, а теперь Майами указывает на юг. И все это за две недели. Болтаться с тобой бывает весьма изнурительно. А для тебя это нормально. -- Ничего, привыкай. -- Думаю, мне это понравится. Еще в "Дорсете" Бьюкенен спрашивал себя, не находится ли причал яхты Драммонда в том же городе, что и штаб-квартира драммондовской корпорации. Зная, что все крупные суда должны подавать рейсовый план с указанием продолжительности и маршрута предстоящего плавания, он позвонил в береговую охрану Сан-Франциско. Но там дежурный офицер сказал ему, что яхта базируется где-то в другом месте -- у них нет рейсового плана на нее. Тогда Бьюкенен попытался связаться с Национальной ассоциацией морского страхования -- ее головной конторой, находящейся в Лонг-Бич, Калифорния. Восемь вечера на Восточном побережье соответствовали пяти вечера на Западном. Он дозвонился буквально перед самым закрытием офиса. -- Меня зовут Альберт Дрейк. -- Он притворился взволнованным. -- Мой брат Рик работает на... Боже, не могу вспомнить... а, на "Посейдоне". Точно. -- Бьюкенен знал название из материалов расследования, которые передала ему Холли. -- Судно принадлежит Алистеру Драммонду. Двухсотфутовая яхта. Но Рик не оставил маршрута яхты. С нашей матерью случился удар. Мне надо с ним связаться, но я не знаю, как еще... В береговой охране посоветовали... Крупные яхты страхуются на такие огромные суммы, что морские страховщики хотят знать, где эти суда будут находиться в то или иное время. Как только "Посейдон" перейдет на новую стоянку, его капитан должен будет доложить об этом. 9 Ки-Уэст. По прибытии в Майами вскоре после полуночи Бьюкенен и Холли воспользовались кредитной карточкой на имя Чарльза Даффи, чтобы ваять напрокат машину, и отправились в 150-мильную поездку в южном направлении по якорным стоянкам Флориды. По пути они останавливались выпить кофе и меняли друг друга за рулем, чтобы каждый мог подремать. От света ртутных ламп вдоль сорока двух длинных мостов на Приморском шоссе у них болели глаза и прибавлялось усталости. Вот-вот должен был забрезжить рассвет, когда они достигли своей цели -- самого южного населенного пункта материковой части Соединенных Штатов. Ки-Уэст, всего четыре мили в длину и полторы в ширину, имел около тридцати тысяч человек постоянного населения. Один из последних бастионов "контркультуры" в Америке, этот песчано-коралловый островок все еще оставался синонимом неортодоксального образа жизни в стиле Хемингуэя, который когда-то жил здесь и чей дом -- с его многочисленным кошачьим населением, предположительно восходящим к тем домашним любимцам, которых держал сам писатель, -- представлял собой национальную историческую достопримечательность. Городская атмосфера и архитектура являли собой экзотическую смесь багамского, вест-индского и кубинского влияний. Город был славен своей глубоководной рыбалкой и экзотической тропической кухней. Здесь располагалась метеостанция ВМС США. В Кн-Уэсте когда-то жил Гарри Трумэн, а самым знаменитым теперешним его обитателем был певец и литератор Джимми Ваффет. Но Бьюкенена в Ки-Уэсте интересовала одна-единственная вещь, так что, после того как он и Холли поспали еще несколько часов в дешевом мотеле, где плату принимали наличными деньгами вперед (он начал уже нервничать каждый раз, когда приходилось пускать в ход кредитную карточку Чарльза Даффи), они помылись, поели и приступили к делу. Часовая прогулка по оживленной гавани, где в магазинчике они купили сандалии, пуловеры с короткими рукавами и обрезанные джинсы, чтобы не выделяться в толпе, дала Бьюкенену неплохую возможность как бы невзначай порасспросить торговцев и рыбаков. Вскоре опи с Холли смогли выйти на причал, облокотиться на поручни, вдыхать влажный, круто соленый воздух и изучать свой объект. Яхта Драммонда, сверкая белизной на фоне бирюзовых вод Мексиканского залива, стояла на якоре в сотне ярдов от берега. Имея двести футов в длину, три палубы и вертолетную площадку наверху (сам вертолет улетел вчера в южном направлении, как сообщил Бьюкенену один рыбак), яхта должна была бы вызывать восхищение, но вместо этого на Бьюкенена веяло холодом, несмотря на 85-градусную [По шкале Фаренгейта; по Цельсию -- около 30А.] жару. Обтекаемый контур судна казался угрожающим, напоминая изогнутое на конце лезвие массивного охотничьего ножа. Несмотря на свое белоснежное великолепие, яхта казалась окутанной зловещим черным облаком. -- Временами, -- взглянула на Бьюкенена Холли, -- когда ты глубоко задумываешься, твои глаза и твое лицо меняются. Ты производишь впечатление какого-то чужого, совершенно незнакомого человека. -- Это как? -- Становишься серьезным. Встревоженным. -- Чтобы между нами не было недоразумений -- это ие имеет никакого отношения к Марии Томес, -- произнес Бьюкенен. -- Да, я хочу узнать, что с ней случилось. Но больше всего я хочу узнать, что произошло с Хуаной. -- Он отвернулся от яхты и перевел взгляд на Холли. -- Во всем этом многое мне пока непонятно. Например, то, что я чувствую к тебе. Но я должен оплатить старые счета, прежде чем открывать новые. Когда все это кончится, мы вдвоем сможем обсудить, что же мы имеем. Рыжие волосы Холли теребил ветер. Она подумала над тем, что он сказал, и кивнула. -- Я никогда не исходила из того, что должна получить какие-то гарантии. Я этого не планировала. Меня просто подхватило и понесло. Прекрасно. Мы правильно понимаем друг друга. Во всем нужен порядок. Итак, теперь, когда мы нашли яхту, что будем делать дальше? -- Ты заметила, как я разговаривал с местными жителями? Немножко болтовни в сочетании с несколькими тщательно обдуманными вопросами -- способ, именуемый выуживанием. Это эквивалент того, что ты называешь интервьюированием. Но разница состоит в том, что твои объекты почти всегда знают, что их интервьюируют, тогда как мои ни в коем случае не должны ни о чем догадываться. Иногда, если они поймут, что их доят на предмет информации, их реакция может быть смертельной для того, кто это делает. Холли внимательно слушала. -- Я думал, ты можешь обидеться на то, что я указываю тебе, как надо брать интервью, -- улыбнулся Бьюкенен. -- Все это дело с самого начала для меня -- один сплошной курс обучения. Зачем же сейчас вдруг прекращать его? -- Отлично. Итак, выуживание. -- И он рассказал ей о своем обучении, о том, как ему надо было практиковаться, заходя в бары и заговаривая с незнакомыми людьми, чтобы в конце беседы получить у них такие сугубо конфиденциальные сведения, как, например, номер дела в службе социального обеспечения и дата рождения, причем не только число и месяц, но и год. -- Как тебе это удавалось? -- спросила Холли. -- Я бы скорее подумала, что ты шпионил -- подслушивал и подсматривал. -- Я подсаживался к намеченной жертве, пропускал с ней пару стаканчиков, заводил пустячный разговор, отпускал замечания по поводу передачи, которую показывали по телевизору над стойкой бара, и в какой-то момент говорил, что узнал сегодня нечто интересное. В ответ я, разумеется, слышал: "Что же?" Тогда я вынимал свой бумажник и показывал собеседнику свою подделанную карточку социального страхования. "Все эти цифры что-то означают, -- говорил я. -- Я думал, что их дают в последовательном порядке, но если вы разобьете каждую группу, то увидите, что цифры обозначают самые разные сведения -- например, когда и где я родился. Видите, вот эта цифра означает, что я из Питтсбурга, а эту группу цифр присваивают всем, кто родился в шестидесятом году, а этой цифрой обозначают месяц, а... Давайте, я вам покажу. Какой у вас номер? Ставлю доллар, что смогу сказать вам, где и когда вы родились". Пораженная Холли покачала головой. -- Неужели это правда? -- Что меня этому обучали? -- Нет. Про номер социального обеспечения. -- А какой у тебя? Давай посмотрим, смогу ли я сказать, когда и где ты родилась. Холли засмеялась. -- Надо же, ведь получается. Ты выдумываешь какое-нибудь место и дату, а тот, кого ты интервьюируешь, желая показать тебе, как глубоко ты заблуждаешься, сообщает тебе необходимые сведения. Ловко. -- Выуживание информации, -- повторил Бьюкенен. -- Искусство получения сведений, когда объект даже не подозревает, чем ты занимаешься. Это обычный метод, которым пользуются агенты для добывания военных, политических и промышленных секретов. Обычно это происходит в барах, а объектами, как правило, бывают чьи-то помощники, секретари, младшие офицеры, то есть люди, чаще всего недовольные своим положением, разочарованные и ничего не имеющие против того, чтобы поговорить о своих проблемах, если их к этому ненавязчиво подталкивать. Несколько порций выпивки. Проявление интереса. Один фрагмент информации лепится к другому. Обычно для этого нужно время, несколько встреч, но иногда это можно провернуть быстро, а в данном случае -- просто необходимо все сделать в самые короткие сроки, потому что я должен узнать, что случилось с Хуаной. Если она еще жива... -- Голос Бьюкенена напрягся. -- Если она еще жива, я должен вывести ее из-под удара. Холли внимательно посмотрела на него. -- Что мы должны делать? -- Тебе нужно просто быть самой собой, то есть сексапильной и желанной. Холли казалась озадаченной. -- Пока мы разговаривали, от яхты Драммонда отвалил катер и сейчас направляется к берегу. С тремя членами команды на борту. Прищурив глаза от блеска солнца на воде, Холли перевела взгляд туда, куда смотрел Бьюкенен. -- Мы проследим, куда они пойдут, -- бросил Бьюкенен. -- Может, их послали в город с поручением. А может, У них сегодня увольнительная. Если они пойдут в какой-нибудь бар, то я... 10 -- Черт побери, я ведь не хотел ехать в такую даль, -- сокрушался Бьюкенен. -- Что я с этого имею? Стоит мне посмотреть в другую сторону, как ты уже перемигиваешься с каким-нибудь молодым жеребцом, у которого все из шорт выпирает. -- Говори тише, -- попросила Холли. -- Гарри меня предупреждал насчет тебя. Говорил, что с тебя нельзя глаз спускать ни на секунду. Говорил, что ты готова трахнуться с любым мальчишкой, лишь бы у него стояло, и чем моложе, тем лучше. -- Говори тише, -- повторила Холли более резким тоном. -- Я вижу, ты этого не отрицаешь. Что, не хочешь, чтобы кто-то узнал правду? -- Прекрати! -- В голосе Холли послышалось предупреждение. -- Ты ставишь меня в неловкое положение. Они сидели в баре "Корал Риф" за столиком в углу, где одну стену над ними украшали рыбацкие сети, а другую -- чучело рыбы марлин. Маленький круглый столик был накрыт скатертью с рисунком из волнистых линий и цифр, который делал ее похожей на морскую карту. Свисавшие с потолка светильники напоминали по форме штурвал. Бьюкенен развалился в кресле и опрокинул в себя полстакана пива. -- "Говори тише". Это все, что ты можешь сказать. Давай заключим уговор: я не буду поднимать голос, если ты не будешь спускать трусики. Официант, еще два пива! -- Я не хочу пить, -- отказалась Холли. -- А кто говорит, что я для тебя заказываю? Официант! Я передумал. Принесите виски со льдом. -- Ты уже выпил две порции в предыдущем баре. А здесь два пива и... Дейв, ведь сейчас еще только полдень, ради всего святого! -- А ты заткнись, ладно? -- Бьюкенен грохнул кулаком об стол. -- Буду пить, когда мне хочется. Если бы ты перестала прыгать в постель с каждым... -- Сэр, -- произнес чей-то голос, -- вы мешаете другим посетителям. -- Велика важность, дерьмо. -- Сэр, -- сказал мужчина (это был крупный мужчина, белокурый, с подстриженными ежиком волосами и мышцами, которые распирали его тенниску), -- если вы не будете говорить тише, то я буду вынужден просить вас уйти. -- Проси сколько хочешь, приятель, но я с места не сдвинусь. -- Бьюкенен проглотил остатки пива и заорал на официанта: -- Где же виски? Люди начали оглядываться на них. -- Дейв, -- взмолилась Холли. Бьюкенен опять грохнул по столу. -- Я сказал тебе, сука, чтоб ты заткнулась! -- Ладно, -- рявкнул крупный мужчина. -- Пошли, приятель. -- Эй! -- запротестовал Бьюкенен, когда тот схватил его. -- Какого черта?.. -- Поставленный рывком на ноги и притворившись, будто пошатнулся, Бьюкенен повалился на стол, опрокидывая стаканы. -- Черт, поосторожнее с моей рукой! Ты чуть не сломал ее! -- Это было бы здорово, приятель. Когда здоровяк заломил ему руку за спину и стал подталкивать к выходу, Бьюкенен злобно оглянулся на Холли. -- А ты чего ждешь? Пошли! Холли не ответила. -- Пошли, я сказал! Холли опять ничего не ответила. Она лишь вздрагивала, слыша, как Бьюкенен продолжает вопить снаружи. Потом медленно поднесла к губам стакан с пивом, отхлебнула, покосилась на свою дрожащую руку, опустила стакан и провела рукой по глазам. -- С вами все в порядке? Холли взглянула снизу вверх на стоявшего перед пей симпатичного загорелого стройного молодого человека лет двадцати пяти в белой форменной одежде. Она не ответила. -- Послушайте, я правда не хочу вас беспокоить, -- сказал он. -- Вам и так уже досталось. Но у вас такой вид... Если я чем-то могу вам помочь... Можно предложить вам еще выпить? Холли еще раз провела рукой по глазам, выпрямилась, пытаясь принять вид человека с чувством собственного достоинства. Боязливо посмотрела в сторону двери. -- Да, пожалуйста -- Еще одно пиво для дамы. -- И... --Да? -- Мне... я была бы очень благодарна, если бы вы могли позаботиться... чтобы он ничего мне не сделал, когда я буду уходить. 11 Бьюкенен стоял, прислонившись к ограждению пирса. В гуще суеты туристов и рыбаков он не будет бросаться в глаза, наблюдая за катером, который, рассекая бирюзовую воду и скользя между прогулочными и рыболовными судами, возвращался к сверкающей белоснежной яхте, стоявшей на якоре в ста ярдах от берега. Солнце теперь было позади него, так что ему не приходилось щуриться от солнечного света, отражаемого водами Мексиканского залива. Он без труда видел, что вместе с возвращавшимися на яхту тремя членами команды на катере находилась красивая рыжеволосая женщина, которая мило болтала с ними, а один из них позволил ей подержаться за штурвал катера. Когда они поднялись на борт яхты, Бьюкенен кивнул, огляделся, проверяя, не наблюдает ли кто за ним, и не торопясь ушел с пирса. По крайней мере, так казалось. На самом деле он, прогуливаясь по причалам Ки-Уэста, пристально и незаметно изучал яхту, делая вид, будто снимает виды города, и пользуясь телеобъективом на фотоаппарате Хо