неразбериха. Одна часть конвоя, не зная о происшедшем, продолжала движение. На многих кораблях думали, что их атакуют подводные лодки или надводные корабли. Некоторым казалось, что они видят следы торпед. Велась беспорядочная стрельба и сбрасывались глубинные бомбы. Другие поняли, что это минное поле и застопорили ход. Это замедлило усилия по спасению людей. Позже я разговаривал с одним из немногих уцелевших моряков с "Эдинбурга". Он говорил, что моральный дух на кораблях был высок и люди, оказавшись в воде, пели песни для поддержания бодрости. Но ледяная вода быстро сделала свое дело. Пришедшие на помощь корабли увидели жуткую сцену: море, усеянное трупами, выглядевшими как живые, так как они плавали вертикально благодаря спасательным жилетам. Героями этой ночи были корвет "Роселис" и траулеры "Леди Мэйделайн" и "Св.Элстен", которые, несмотря на опасность, спасли соответственно 179,40 и 27 человек. Все мои друзья погибли. Это случилось 5 июля - в день моего 20-летия. После ухода QP-13 меня отвлек от хандры перевод меня и моего друга, бегло говорившего по-русски, в квартиры, занимаемые нашими британскими офицерами. Это избавило его от того, чтобы переводить, и нас обоих от того, чтобы готовить для них и заниматься уборкой помещения. До этого там жили русские офицеры, и место это было роскошное - удобные кровати, туалеты и т.д. "Гос-самер", на который я перебрался, покидая "Эдинбург", был потоплен во время бомбежки в Кольском заливе 24 июня. Вскоре его командир капитан-лейтенант Том Криз и другие офицеры присоединились к нашему хозяйству. Я получал лучшие продукты у русского кока, обслуживавшего русских офицеров рядом с нами. У этого кока была слабость к джину, который имелся у нас в изобилии. Никто из нас не умел готовить, но получалось, видимо, не слишком плохо, так как контр-адмирал Беван всегда просил добавки, когда обедал с нашими офицерами. Но эти светлые моменты омрачались для нас всех, когда мы близко наблюдали неистовые усилия по спасению 141 уцелевших с PQ-17. Потом мы услышали о гибели "Нигера". Двадцать четыре человека с "Госсамера" погибли, а уцелевшие присоединились к нашему лагерю. Свой день рождения, когда я должен был погибнуть на "Нигере", я провел купаясь и рыбача на озере поблизости. Однако бомбежки становились все интенсивнее. Адмирал и другие были убеждены, что лагерь британских моряков вскоре будет отделен от других. Готовились планы по перевозке по железной дороге в Архангельск. Поезда подвергались постоянным воздушным налетам, так как это был главный путь в Москву. Мы были рады, когда от этой идеи отказались. Вместо этого мы покинули Ваенгу на британском грузовом судне "Харматрис" водоизмещением 5395 т, которое было дважды торпедировано в январе, когда оно было судном командора конвоя PQ-8. С огромными пробоинами в борту, оно было покинуто командой, но затем снова занято экипажем и отбуксировано в Мурманск. Буквально все залатанное деревом оно сейчас отправлялось в Архангельск на дополнительный ремонт. Вооруженное одной 4-дюймовой пушкой и 8 зенитными орудиями малого калибра, судно должно было совершить путешествие со скоростью 5 узлов за четыре дня. Таким образом, 21 июля последние 20 уцелевших с "Эдинбурга" и других кораблей поднялись на него в Ва-енге и ночью вышли в море. Мы надеялись, что, несмотря на полуночное солнце, нас не засекут самолеты врага, патрулирующие вход в Кольский залив. Но уже на второй день нас обнаружили, и, так как погода была ясная, мы стали опасаться самого худшего. В самый критический момент мы вошли в туман, который и укрыл нас выше мачт. Мы слышали самолеты над собой, но небо очистилось только тогда, когда мы были далеко в Белом море. В Архангельск прибыли в солнечную погоду 24 июля и сначала были поселены в мореходной школе в Соломбале (которую я вновь посетил в 1991 г.), а затем в школе на другом берегу реки. После Ваенги и Мурманска Архангельск был идиллическим местом - воздушные налеты совершались редко, и война казалась очень далекой. В городе было несколько обсаженных деревьями улиц, остатки величественных дворцов и церквей с куполами-луковицами, а также оперный театр. Для меня город казался смесью из нескольких современных зданий в основном с деревянными домами и дощатыми тротуарами. В городе ходил трамвай. Это было тяжелое для России время. Все казались измученными заботами, истощенными от недоедания, плохо одетыми и в основном старыми, так как большинство молодых людей ушли на войну. Обраща- 142 ло на себя внимание количество беременных женщин, готовых родить в любое время, и я задавался вопросом: был ли у этих детей благоприятный шанс на выживание ввиду таких лишений и суровой зимы. Простые люди были дружелюбны в личном общении, но напряженными в других обстоятельствах. В отличие от Мурманска солдаты, часовые и официальные лица держались непреклонно. Из уцелевших с PQ-17 1300 человек, прибывших в Кольский залив, многие были здесь. Ими был полон Интерклуб, размерами напоминавший дворец, - центр для танцев, концертов, общественных мероприятий. Там же был ресторан. Жизнь била ключом. В персонале были партнерши для танцев, но часто казалось, что они только исполняли свои обязанности, а не получали удовольствие от этого. Чтобы перебраться через широкую реку в Архангельск, мне приходилось прыгать и идти по сотням плотно сбитых бревнен, плывущих вниз по реке. Иногда я ходил на русские православные службы и вообще наслаждался следующими четырьмя неделями в Архангельске. В течение августа вопрос размещения и питания большого числа спасшихся, многие из которых были американцами, достиг в Архангельске и Мурманске критической точки. В Архангельске для их размещения были заняты все общественные здания. Ввиду надвигавшейся зимы и вероятности прибытия новых партий моряков со следующего конвоя были предприняты особые усилия по отправке спасенных домой. Большая часть должна была немедленно отправиться на эскортных кораблях, а остальные - на кораблях следующего обратного, конвоя. 13 августа из Британии в Мурманск вышел американский крейсер "Тускалуза" с кораблями сопровождения. На его борту находился медицинский отряд с соответствующим имуществом для раненых в Мурманске, а также наземный персонал и имущество для обеспечения операций британских бомбардировщиков против немецких надводных кораблей с баз Кольского полуострова. Британские корабли должны были доставить спасенных из Архангельска, встретиться у входа в Кольский залив, затем идти в Ва-енгу для разгрузки "Тускалузы". Моряков из Мурманска и Архангельска должны были разместить на отправляемых домой кораблях. Чтобы избежать риска для "Тускалузы", вся операция должна была завершиться за ночь, с тем чтобы утром выйти в море. Я и большинство из остальных 19 спасшихся с "Эдинбурга", кому не удалось попасть на злополучный "Нигер", покинули Архангельск на борту британского флотского эсминца "Марне" вместе с другими эсминцами и тральщиками, наполненными спасен- 143 ными моряками. Я как шифровальщик был направлен в радиорубку на время пути до Британии. Мы встретились с американцами и вместе вошли в Ваенгскую бухту. Персонал и оборудование британских ВВС, медицинская аппаратура были выгружены с "Тускалузы" и приняты русскими, однако британский медицинский персонал не был выпущен на берег. Более шестисот спасенных были размещены на различных отправляющихся домой кораблях. Как и планировалось, 24 августа в 6.00 наше британо-американское специальное соединение вышло на высокой скорости и вскоре попало в штормовую погоду. Мы ничего не имели против того, чтобы поскорее оказаться вне опасной зоны. У меня было еще одеяло, которое я сохранил с "Эдинбурга", но кто-то на "Марне", видимо, нашел ему лучшее применение, и оно пропало. 19 августа британская разведка узнала из перехваченного и расшифрованного секретной службой декодирования "Ультра Эниг-ма" сообщения, что немецкий минный заградитель "Ульм" вышел на задание с целью плотно заминировать подступы к Белому морю. Этот корабль принадлежал к минно-заградительной группе "Норд", включавшей заградители "Ульм", "Бруммер", "Кобра", достигшей больших успехов при минировании подходов к Кольскому заливу и Белому морю. 25 августа была получена более точная информация из другого расшифрованного донесения, и на "Тускалузе" получили совершенно секретный приказ об отправке трех британских эсминцев ("Марне", "Мартин", "Онслаут") к норвежскому берегу для патрулирования 10-мильной зоны (позиция была указана), где не было кораблей союзников, но предполагалось наличие легких надводных кораблей противника. Это был один из очень редких случаев за историю войны, когда "Энигма" использовалась в интересах военно-морских сил. Отсюда понятна важность операции, причем для сокрытия источника информации был отдан весьма туманный приказ. Мы направились на высокой скорости к норвежскому берегу в опасную зону. Нас, спасшихся с "Эдинбурга", распределили по боевым постам. Случайно несколько человек распределили на корму помогать сбрасывать за борт снарядные гильзы. Меня никуда не распределили и вместе с другими отправили вниз под палубу. Мы ничего не опасались, так как три наших флотских эсминца имели тяжелое вооружение. Через два часа после начала патрулирования британские корабли, идущие на расстоянии 4 миль друг от друга, обнаружили прямо по курсу ничего не подозревавшего "Ульма", следовавшего без всякой охраны. Был открыт огонь. В трюме "Марне" орудий- 144 ный огонь прямо над нашими головами был оглушителен, и впервые за все время моего русского опыта я почувствовал настоящий страх, продолжавшийся около пяти минут. Из-за этого грохота я не заметил, как снаряд попал в корму нашего эсминца."Ульм", осыпаемый градом снарядов, отстреливался из своих двух орудий, добившись попадания в "Марну" и сбив на корме орудие. Второй снаряд попал в трос кормового леера. От силы взрыва дали трещины глубинные бомбы, которые, к счастью, не взорвались. Вскоре я поднялся на палубу и обнаружил, что всех находившихся на корме разорвало на куски. Нам пришлось изготовить символические тела для погребения в море. Орудийный огонь прекратился, и "Онслаут" выпустил три торпеды, чтобы покончить с "Ульмом". Две прошли мимо, но третья попала в корпус, начиненный минами. Взметнулся ужасающий взрыв с дымом и огнем. "Онслаут" начал противолодочное патрулирование, а "Марне" и "Мартин" занялись подъемом на борт уцелевших. Были спасены два офицера и 57 матросов. Затем, к несчастью оставшихся, было перехвачено сообщение вражеского самолета, и, так как мы были очень уязвимы у норвежского берега, спасательные работы были прекращены. Я стоял на корме, беспомощно глядя на 30 или более немцев, бьющихся в воде с выражением полного отчаяния на лицах, пока мы набирали скорость и горячо молились за них. За время перехода домой я вошел во вкус приятной жизни на эсминце. Море было бурным, но остаток пути прошел без происшествий. По прибытии в Скапа-флоу я был польщен специальными приветствиями нам, спасшимся, от контр-адмирала Бэрнет-та. Затем - домой в двухнедельный отпуск. После краткого пребывания в военно-морских казармах мне посчастливилось попасть на один из главных британских кораблей штаба совместных операций, "Булоло" в состав штаба. На нем я побывал в Касабланке, где видел Черчилля, Рузвельта и других лидеров, - приятная перемена после Мурманска. Позже нас обстреливали и бомбили, когда мы были штабным кораблем при высадках в Сицилии, Анцио и Нормандии, но это не шло ни в какое сравнение с жестокостью русского похода. * * * Этот расссказ составлен на основе полного дневника, который я вел в течение всего лета 1942 г., а также многих писем, избежавших цензуры. Эти письма я посылал своей семье из России либо на эскортных кораблях, либо отправлял по почте в Англию. В.М. Нечаев НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ* Все последние дни февраля 1942 г. нашему катеру, морскому охотнику No 121, пришлось болтаться в зимнем штормовом море. Мы выполняли задачу обеспечить подводную безопасность движения наших кораблей и транспортов на ближних подходах к Кольскому заливу. В праздничный день 23 февраля встречаем очередной союзный конвой PQ-11. Он движется тремя внушительными колоннами. На его пути, в стлавшихся над самой поверхностью вод испарениях остывающего моря, наш сигнальщик заметил бочкообразную мину, сброшенную с немецкого самолета. Передали семафор об опасности на корабли охраны и транспорта конвоя. Когда весь караван благополучно втянулся в Кольский залив, наш МО-121 вновь возвращается на гидроакустическое прослушивание фарватеров. Временами нам помогает тихоходный гидросамолет МБР-2. Летчик рукой показывает нам направление на подозрительный район, где вроде бы появлялась вражеская подлодка. Но многочасовой поиск ее в компании еще трех катеров МО безрезультатен. Вероятно, летчик ошибся. Бывает... И мы снова возвращаемся к прослушиванию фарватеров. Так проходят все выматывающие сутки за сутками. Попутно выводим в море подводную лодку. Пролетает немецкий разведчик - ведем по нему огонь. Наконец, когда у нас уже кончились продукты и питьевая вода, получаем приказ о возвращении на базу. Пришли, заправились и оказалось, что нам и еще двум катерам надо идти высаживать разведчиков в тыл немцам, на занятую ими часть южного берега Мотовского залива. Этой же ночью, эскортируемый друзьями-катерниками, я попал в госпиталь Полярного: ранило при съеме десанта. В приемном покое меня освободили от надоевшей тяжести иссеченного осколками и ватного бушлата и одели в показавшуюся невесомой стандартную больничную робу. По затемненному просторному * Љ В.М. Нечаев 146 вестибюлю медсестра Зина ведет меня в палату. За массивной квадратной колонной вижу ярко освещенный, прикрытый марлевым пологом большой стеклянный ящик. Лампы светят внутри его. Любопытствую у сестры: Что там такое? Обожженные. Кочегары с английского корабля. Только приглядевшись, различил за марлей двоих спящих. Верхние части их тел открыты до пояса. Розовые, как у младенцев, участки новой кожи чередуются с неотпавшими черно-коричневыми струпьями на еще не успевшей восстановиться. Утром знакомлюсь с соседом по палате, бывшим минером с тральщика. Красивый парень - Георгий Стрюк с июля 1941 г. воевал в морской пехоте. В одной из зимних атак был ранен разрывной пулей в живот навылет. Хорошо, что позвоночник не задело. Отправляясь на перевязку, несмотря на протесты дежурной медсестры Елены, Георгий отогнул пластырь на животе и спине, позвал меня: - А ну глянь! Луну видишь? А как там в моем "камбузе" пища переваривается?.. Рана страшная. Особенно рваное выходное отверстие на спине. Но сестра утешила меня, сказав, что дела у никогда неунывающего минера идут на поправку: "Помог сульфидин". Ее диагноз подтвердил во время обхода главный хирург Северного флота Дмитрий Арапов: - Скоро зарастет, как на кошке! Дежурная медсестра все же пожаловалась главному хирургу: Этот отчаянный делает на голове стойку вверх ногами. Арапов не удивился. Только по-отечески пожурил минера: Только не очень напрягайся, чтобы рана не кровоточила. Узнав от лечащего врача, что я с "морского охотника" и что первую помощь мне оказал тоже катерник - "боевой санитар", Арапов заметил: - Катерники - мастера на все руки. Умело и без потерь воюют и потому редко попадают к нам "на ремонт". Вечером вместе с Георгием спускаемся вниз, в вестибюль, к обожженным. Еще на лестнице минер рассказал, что ночью 17 января севернее мыса Териберского союзный конвой PQ-8 атаковала вражеская подлодка. Она торпедировала британский эсминец "Матабелла". Из всей команды в живых остались только эти двое. Их успели поднять из ледяной воды... 147 И я припомнил. 18 января четыре катера-противолодочника, в том числе и наш МО-121, были срочно направлены в Терибер-ский залив для охраны поврежденного английского транспорта "Хармтрес" из того же конвоя PQ-8. Торпеда попала в носовую часть судна, но оно осталось на плаву. В густом тумане следующего утра под нашей охраной спасательные буксиры повели в Мурманск, кормой вперед, светло-серую громаду "англичанина". Оказалось, не мы одни, а многие раненые русские парни считали нужным заглянуть к англичанам. И те были рады каждому, кто пытался, даже не зная английского языка, заговорить с ними, приободрить хотя бы жестом. Медсестры делали вид, что сердятся, когда парни ради озорства учили улыбающихся кочегаров, когда им требовалось что-либо, звать медсестер по-русски: "Я вас очень люблю!" Прошли две недели, и многих раненых из госпиталя Полярного решили перевести в Мурманск. Уходили ночью и попрощаться с жизнерадостными английскими моряками не удалось: они спали крепким, счастливым сном розовых младенцев. Утром под вой сирен воздушной тревоги и грохот рвущихся бомб, падающих на город и порт, санитарные машины домчали нас на гору, к зданию школы No1, в которой разместился морской госпиталь. Размещают на третьем этаже, в просторном актовом зале. Но просторным он оставался недолго. Редкий день проходил без пополнения ранеными моряками, в большинстве с иностранных транспортов, разгружавшихся в Мурманском порту. В последний день марта в Кольский залив вошел конвой PQ-13, и в актовом зале госпиталя сразу стало тесно. Среди раненых -моряки с крейсера "Тринидад" и эсминца "Эклипс". А с началом апреля немцы словно озверели. Десятки самолетов, несмотря на большие потери, рвутся к городу и порту, и опять рвутся бомбы, стреляют зенитки. И снова раненые. Только с транспорта "Нью-Министр Сити" доставили сразу около тридцати пострадавших от прямого попадания бомбы в судно. Теперь в зале ставят уже в два ряда и поплотнее друг к другу. И потому раненых русских постепенно переводят в коридоры и на лестничные площадки. Но мы не обижаемся. Понимаем, что так будет лучше для друзей-союзников. Я ходячий больной и уже успел познакомиться с некоторыми из них, хожу к ним в гости. Справа от входа в зал первой стоит койка Боба - американского военного матроса. Я никогда не видел его хмурым, недовольным чем-либо. За ним лежит механик Вильям Шорт. У него повреждены руки и ампутированы обе обмороженные ноги. От 148 такого же, как говорили врачи, влажного отморожения", матрос Пайк также потерял обе ноги, а Бакстер и Джон Карней лишились по одной ноге. После гибели судна они четверо суток в снежную непогоду провели в заливаемой волнами шлюпке, пока их не подобрал русский военный корабль. Когда мне без наркоза делали операцию, то я обратил внимание, что на соседнем операционном столе лежал один из пострадавших от полярной стужи моряков. Два хирурга постепенно, от ступни к колену, очищали кость ноги от коричневой, как у замерзшего яблока, массы уже мертвых мускулов. Переговаривались: "И у этого придется отнимать ногу выше колена..." - Не смотри туда, - говорит мне старшая операционная сестра Мария. Особенно больно было видеть, что среди них - взрослых мужчин оказались двое почти мальчишек. Они тяжело переживали свою искалеченность. Пятнадцатилетний помощник стюарда Джимм Кэмпбелл отморозил руку и ногу. А четырнадцатилетний юнга Моррис Мильс потерял ногу от бомбы, попавшей в его судно. Этих подростков, отважившихся пойти в союзных конвоях на Русский Север, жалели мы все и относились к ним с особым вниманием и предупредительностью. Немецкие самолеты, как правило, на бомбежку порта и транспортов на рейде заходили с востока, беря за ориентир одиноко стоявшее на горе здание школы. Нередко бомбы рвались совсем рядом с госпиталем. Стекол в окнах его почти не было, и проемы закрывали плотными щитами из досок. Над крышей прерывисто ревут моторы ''юнкерсов". Где-то падают, рвутся бомбы, и испугавшиеся иностранные моряки, несмотря на свои увечья, от страха перед гибелью стараются свалиться с коек и спрятаться под ними. В других условиях это было бы смешно, но только не в той обстановке беззащитности всех нас. Мы, ходячие русские моряки, понимаем их состояние и чувства, помогаем медсестрам снова поднимать на койки испугавшихся, ободряем их, успокаиваем. А когда кончался очередной налет и на какое-то время устанавливалась тишина, разноязыкие моряки эмоционально выражали появлявшейся в зале рыжеволосой англичанке, доктору Доре, свое восхищение выдержкой медиков госпиталя и храбростью русских парней, даже не поднимавшихся с коек. Я-то понимал, что наши ребята могли бы на эту восторженную похвалу сказать: "А куда деваться и зачем, если бомба в 250 килограммов попадет в здание?.. Все равно уж..." Оттого-то, глядя друг на друга, мы вынуждены были подавлять в себе чувство 149 естественного страха, стремились посильно проявлять трогательную заботу о своих соседях-союзниках. А как их всех, даже страдавших от боли и беспомощности мальчишек, интересовали фронтовые сводки Советского информбюро и другие сообщения наших газет о боях на различных фронтах и особенно на морях. Но кому-то надо же было стать переводчиком на английский для жаждущих знать новости. И я рискнул, надеясь на тот небольшой багаж знания языка, который дала мне в довоенные дни Мурманская рыбопромышленная мореходка. - Базиль! Читай! - звали меня английские моряки. И я охотно шел к ним. Садился обычно на койку американца Боба. Мы отлично понимали друг друга, и Боб здорово помогал мне в переводе с русского. Общими усилиями, уточняя правильность произношения, читали вслух небольшую флотскую газету ''Краснофлотец" и большие центральные газеты. Зато надо было слышать восклицания восторга, видеть радость на лицах после сообщений о сбитых нацистских самолетах или потопленных субмаринах и вражеских транспортах! Как это здорово поднимало дух солидарности моряков разных стран. Симпатичная рыжеволосая Дора (ею откровенно любовались наши парни), посещая своих пациентов, приносила им красочные английские журналы. Боб предлагал их посмотреть и мне. В свободное время, а его у меня было хоть отбавляй я решил скопировать некоторые понравившиеся в них снимки. Мои рисунки увидели молодые медички, и я не мог отказать им в подарке. Один рисунок сделал специально для Боба. В свою очередь, он нарисовал мне матроса военного флота под флагом США, а ниже написал буквы "A.B.C.R.D." Пояснил, что они означали, но я так и не запомнил сказанного. Рисунок Боба чудом сохранился до сегодняшнего дня. Если Боб жив и увидит его на фотографии, то он обязательно вспомнит и госпиталь в Мурманске, и наше совместное чтение вслух, и то, что он зашифровал в этих пяти буквах. Лишь 22 апреля мне разрешили выписаться из госпиталя с условием еженедельно являться на перевязку. Прощаюсь с друзьями-союзниками, выхожу из здания и прямо пьянею от свежего воздуха, снега и солнечного утра. В полуэкипаже, что разместился в здании Арктического морского училища, получаю направление на свой МО-121. Оказывается, он пришел в Мурманск на ремонт и перевооружение. Ставят новые пушки, второй пулемет ДШК и стеллажи для английских глубинных бомб. Катер поднят на слип судоремонтного завода, а экипаж поселили по соседству с коман- 150 дой ремонтирующейся подводной лодки М-172. Заняли две комнаты на втором этаже деревянного дома в самом центре города. А немцы продолжают усиленно бомбить порт, железную дорогу и сам город. День 1 мая чуть не стал последним в жизни парней нашего катера. Еще звучал по радио запоздавший сигнал воздушной тревоги, а над крышей проревели моторы фашистского самолета, раздался треск дерева и тут же - взрывы бомб. Дом тряхнуло так, что мы посыпались со второго яруса нар. Из комнаты напротив выскочили мотористы. У электрика Николая Скатова руки в крови. Порезало стеклами, выбитыми из окон. Я вижу дыру, пробитую в крыше, потолке комнаты мотористов и наружной стене, а рядом с домом большую воронку. Вся сила взрыва пришлась на сарай для дров, от которого осталось одно воспоминание. - Сегодня повезло, - согласились катерники, еще не веря полностью, что никого не убило. - Нажми немец кнопку сброса на какое-то мгновение раньше и... Зато горе пришло к жителям соседнего дома. Они спрятались в вырытом во дворе окопчике, и одна из четырех бомб упала точно в него. Получилась братская могила для десяти человек. С того дня мы не прятались ни в каких убежищах, а просто выходили на открытое пространство. Не пытались и вахтенные, стоявшие на палубе катера во время вражеских налетов. Стреляли по пикировщикам из крупнокалиберного пулемета. Несмотря на бомбежку, в городе продолжали работать кинотеатр "Северное сияние" и клубы моряков, железнодорожников, строителей. Они устраивали для молодежи танцевальные вечера. Мы тоже стремились попасть в веселые, гремящие музыкой залы и в танце со знакомыми девушками отвлекались от отупляющего чувства опасности, как-то забывались на короткое время. И хотя мы слышали и противный гул моторов, и близкие взрывы бомб, видели, как рушатся кирпичные здания и исчезают деревянные, но в это время воспринимали их как что-то очень далекое, нас не касающееся. Вот что значили молодость и ничем не укротимое желание жизни! На танцевальные вечера в клуб моряков мы несколько раз ходили вместе с норвежскими партизанами. Они жили в соседнем с нами доме. Отдыхали после трудного рейда в глубокий немецкий тыл. Среди молчаливых парней были две девушки. Более крупная и рослая была ранена в последнем походе. "Костыль", как мы называли "хеншель-126", обнаружил отряд, стал преследовать и обстреливать лыжников. Приходилось зарыться в снег, но немец все равно стрелял, и одна из пуль попала в руку норвежке. Ее рюкзак 75/ и оружие вместе со своим весь обратный путь несла худощавая, улыбчивая подруга. Обе норвежки приходили в сопровождении своих товарищей, всегда держались вместе с нами и только с нашими парнями шли танцевать. Почему - мы не задумывались и у них не спрашивали, хотя и обменивались редкими общими фразами. Видно, их командир посоветовал быть ближе к катерникам. Только некоторым катерам дивизиона поручались выходы в норвежские фьорды. Наш катер не раз появлялся у берегов Норвегии с партизанами и разведчиками, ставил мины на путях движения транспортов. Читая в сводках Совинформбюро о боевых действиях норвежских партизан под командованием Л., я знал, что это говорят о Ларсене, человеке с очками в простой железной оправе, которого видел в нашем затемненном кубрике. Положив небольшую карту на складной столик и подсвечивая себе фонариком, Ларсен что-то еще раз объяснял и показывал окружающим его товарищам. Чаще всего наши "пассажиры", уходя из Полярного в очередной рейд, на палубе нашего катера появлялись в ночное время. Под прикрытием темноты или снежных зарядов молча и быстро пробегали к люку в большой кубрик и не показывались из него до момента высадки. Об этих выходах наши парни никому и ничего не говорили, словно и не ходили никуда. Вскоре наших друзей-норвежцев мы не увидели. Оказалось, что они уже в Полярном. Вероятно, предстояла очередная трудная операция. Теперь о их делах можно снова узнать только из сообщений в наших газетах. Ну что же, доброго им пути и успехов! Меж тем на катере завершался ремонт. Нам установили второй крупнокалиберный пулемет ДШК. Привычной формы стеллажи для наших глубинных бомб заменили на более громоздкие - под английские. Они тяжелее - больше взрывчатки. Экипаж наш получил пополнение: из местной школы связи прибыли два акустика. Оба длинные и худющие, как с детства заморенные. Старший - Анатолий Шабаршин и более молодой - Геннадий Никитин сразу же включились в работу. Вместе с ними я наблюдаю, как нам, первым на всем флоте, английские специалисты ставят гидролокатор "Ас-дик". С его помощью можно определить пеленг и дистанцию до подводной цели. Рекордер, на котором можно зафиксировать место нахождения подлодки, и остальную аппаратуру разместили в штурманской рубке. Там и будет боевой пост акустиков. На всех чертежах, по которым велся монтаж сложной аппаратуры, я увидел надпись: HMS "Osprey". Видно, англичане были именно с этого корабля. При очередном посещении госпиталя я, к своему изумлению, ви- 152 жу в вестибюле большую группу иностранных моряков, среди них моих знакомых по актовому залу. Все они одеты не в свои одежды, а в форму нашего военного флота. Боб и другие с гордостью показывают нарукавные красные звездочки: "Теперь мы русские моряки!" Оказывается, их отправляли в Англию на отремонтированном крейсере "Тринидад". Но в бою с немцами 15 мая он был торпедирован и затонул. Моряков спасли и доставили обратно в Мурманск. Теперь их отправляют в Архангельск. А уж оттуда с очередным караваном в Англию. С нескрываемым сожалением прощаюсь с ними, желаю безопасного пути и слышу их добрые слова в адрес русских моряков. Экипаж нашего катера, завершив ремонт, тоже прощается с Мурманском. Посередине Кольского залива встречным курсом шел норвежец, бывший китобой. Ныне это электроминный тральщик. Нам видны только высокие бак и надстройки, а главная палуба - вровень с водой, и потому кажется, что каждая часть норвежского тральщика движется самостоятельно. За ним волочится толстая кишка электромагнитного трала. Мешать контрольному тралению нельзя, и катер отворачивает вправо, туда, где серые и закамуфлированные громады транспортов из PQ-16 в ожидании комплектования обратного конвоя жались к высокому берегу - месту, более безопасному при неожиданном налете немецких самолетов. Наши акустики включили "Асдик" и с особым удовольствием докладывали командиру о работе прибора, о расстоянии до каждого движущегося объекта, об изменении пеленга до него. Забегая вперед, следует сказать, что благодаря "Асдику" наши акустики успешно вели поиск подводных лодок и даже одиночных мин. И ни в одном из более 120 эскортов групп и одиночных транспортов, конвоев караванов при нашем присутствии потерь не было*. 0x08 graphic В 1991 г. на Севере широко отмечалась 50-я годовщина прибытия в Архангельск первого союзного конвоя PQ-0 - "Дервиш". 28 августа в Мурманск пришли корабли совместной акции "Дервиш-91", в их числе противолодочный фрегат "Лондон". На приеме в их честь я был представлен лидеру клуба "Северная Россия" г-ну Ричарду Сквайрзу. От него узнал, что Вильям Шорт жив. Ричард Сквайрз был так любезен, что пообещал передать Вильяму Шорту, что о нем вспоминает русский моряк. В один из дней октября я получил письмо из Шотландии. Вильям Шорт вспоминал Мурманск 1942 г., госпиталь в школе No1, врачей и медсестер, выражал им свою благодарность за подаренную ему вторую жизнь. Касаясь судьбы других моряков, сообщил, что Джимм Кэмпбелл сейчас живет в Австралии, а Джон Карней - где-то в Англии. Где другие спутники его по погибшей "Индуне" и спасательной шлюпке - не знает. 153 * * * Командир дивизиона катеров - морских охотников очень спешил в Полярное. Дело в том, что капитана 1-го ранга Александра Спиридонова срочно вызвали в штаб Северного флота, и потому наш катер No 113 идет на вест кратчайшим курсом. С момента выхода из бухты Гремихи и надолго сверкающие до зеркального блеска надраенной латунью ручки машинного телеграфа застыли на делениях "Вперед. Полный". Моторы ревут ровно, мощно. Я рулевой. Как обычно, прочно закрепился на трех надежных во всех случаях точках опоры: расставил циркулем ноги, а спиной прижался к высокому нактоузу главного компаса. К тому же так лучше виден каждый, только мне понятный жест командира, старшего лейтенанта Михаила Миронова. Он мой земляк, из Архангельска, и не слишком разговорчив, как и все коренные северяне. За спиной Миронова, облокотясь на ограждение ходового мостика, стоит капитан первого ранга. Комдив Спиридонов впервые идет на нашем катере. Мне интересно видеть его вблизи и потому нет-нет поглядываю на него. Но в то же время не забываю, что в моих руках штурвал и катер должен идти "как по ниточке". Так предупредил командир. Замечаю, что не меньше старается и старший сигнальщик Андрей Михайленко, в прошлом черноморец с линкора "Парижская коммуна". Андрей, вообще не обиженный ростом, то и дело поднимался повыше и пристально разглядывал нечто, только ему одному видимое. Все Михайленко успевал заметить первым. Какой надо было иметь зоркий глаз, чтобы заметить змеиную голову перископа вражеской подлодки, мелькнувшую в пене кильватерной струи промчавшегося эсминца! Наш МО-113 тут же атаковал ее глубинными бомбами и тем сорвал атаку врага на охраняемый нами караван. Андрей же в праздничный день 23 февраля увидел в курившемся над поверхностью моря зимнем тумане мину, сброшенную с "хейнкеля" на пути PQ-11 - одиннадцатого союзного конвоя. Тяжело груженные транспорты его подходили к Кольскому заливу. Вовремя предупрежденные нами, они миновали опасность. Я обратил внимание, что капитан 1-го ранга, поглощенный раздумьем о чем-то своем, неотрывно смотрел в пустынную даль моря и время от времени что-то шептал. Меж тем миля за милей оставались позади в взбитом винтами кружеве пены. И только стрелки часов ползут по циферблату медленней улитки. Вскоре куда-то исчез ветер. Но барометр, как доложил командиру появившейся на мостике штурман - мичман Николай Бойцов, не намеревался под- 154 ниматься. Делаю вывод для себя: "Это не к добру. Наверняка, успеем хватить полундры". Штурман быстро взял пеленги на приметные места и, взглянув на комдива, негромко говорит: - Прошли остров Харлов. Капитан первого ранга оторвался от своих дум, переспросил: Что? Уже Харлов? Точно так. Командир! Сыграйте захождение! Свободные от вахты катерники выскакивают из люков на верхнюю палубу, строятся на юте фронтом к еле видимой зубчатой полоске берега. На их лицах недоумение: "Играют захождение, а никакого встречного корабля..." Непрерывно торжественно звучит голос командира дивизии: - Здесь, в этих водах, в неравном бою с эсминцами врага год назад погиб наш сторожевик "Пассат". Погиб спасая другие ко рабли, людей их. Честь и вечная слава героям русского флота! Капитан первого ранга, командир, штурман берут под козырек. Замер строй моряков. Медленно приспускается сигнальщиком боевой флаг. Вскоре, как я и предполагал, погода на глазах начала портиться. Задул встречный ветер, постепенно набирая силу, погнал крутую волну. Она щедро поливала палубу и людей на ней. И незаметно все свободные от вахты скрылись в кубрики. Я же, следуя примеру командира катера и комдива, плотнее застегиваю теплую, на искусственном меху куртку-накидку. На голову накидываю такой же капюшон. Дольше буду сухим. А это важно для меня. Монотонно гудят моторы. Размеренно раскачивается катер. А до Полярного еще идти да идти!.. - Справа сто двадцать - неизвестный предмет! - доложил сиг нальщик. Старший лейтенант Миронов вопросительно взглянул на комдива. Тот молча кивнул ему. Все это длилось какое-то мгновение, и было понятно взаимно без слов. - Право руля! Держать на предмет! - следует команда мне. Чтобы лучше рассмотреть неизвестный предмет, Андрей поднимается на верх рубки и становится у мачты. Держится за нее и руками и ногами, всем телом. Теперь катер мотает почти бортовая качка. Порой казалось, еще немного и сигнальщика, как сухой лист от ветки, оторвет от мачты и швырнет далеко-далеко. Но Андрей цепок, как циркач, переполнен энергией и от этого готов на самую отчаянную выходку. Он пристально вглядыва- 755 ется в горизонт, показывая жестом, куда мне следует держать направление, ,и наконец, разряжая общее напряжение, кричит: Шлюпка под парусом! Уходит от нас! Слезайте! От нас не уйдет. Командир прибавляет ход. Вот и мне стало видно, как желтый парус изо всех старается уйти от преследования. Только бесполезно. Скорости шлюпки и катера далеко не равны. Вся гонка продолжается не более двадцати минут. "Сто тринадцатый" отрезает беглецам путь в открытое море. И те, поняв, что от катера им все равно не уйти, спустили парус. А у мачты поднялись двое. Они замахали руками, непонятно что крича. На самом малом ходе катер, послушный точным движениям моих рук, осторожно сближается со спасательным ботом. Он переполнен. На банках и меж ними, внизу, на еланях вплотную сидят люди. Оружия не видно. На некоторых плоские английские каски-тарелки и на всех ярко-желтые прорезиненные спасательные куртки с красными сигнальными фонариками в нагрудных карманах. Ими снабжали экипажи торговых судов в конвоях. - Боцман! Принять бот под левый борт! - призывает командир. А моряки и без команды уже приготовились к швартовке. - Становись на привальный! Руками! Руками придерживай! По глядывай, чтоб не ударило! - распоряжается боцман Анатолий Сафронов. Придерживая друг друга, парни стараются приноровиться к темпу качания бота и катера, уловить удобный для снятия людей момент. Вот бот, как пушинка, взлетел вровень с палубой корабля, а моряки, стоявшие на привальном брусе, за бортом, оказались почти по пояс в воде. На какую-то секунду замерев наверху, бот вдруг стремительно проваливается глубоко вниз. Корма катера, обнажив острые винты и рули, грозно нависает над ним и, кажется, вот-вот в щепки раздробит, расплющит и бот и людей в нем. А они, испуганно пригнувшись, прикрывают руками головы, словно этим спасут их, если и впрямь корма ударит именно по ним. Бот опять подбрасывает вверх, а корма корабля с шумом и брызгами плюхается рядом с ним. Рискуя быть искалеченными, парни по точной команде боцмана успевают выхватить из бота двух сидящих у самого борта и передать их с рук на руки на палубу катера. А затем вновь ловят момент, когда бот поравняется с ними. Андрей по натуре своей не мог оставаться безучастным, когда товарищам приходится так рисковать. Он получает разрешение 156 командира и в один момент оказывается в боте. Вот где пригодились его ловкость и недюжинная силенка! У сидевших на мокрых еланях в легкой одежде ноги и руки оказались сильно обмороженными. Люди не могли даже встать. Да и остальные от долгого, почти неподвижного сидения в битком набитом боте со стоном от боли еле шевелили затекшими ногами. Катерники поднимают на руки исхудавших моряков и, изловчившись, как маленьких детей, передают стоящим на палубе "сто тринадцатого". Так продолжалось долго, до тех пор, пока все тридцать два потерпевших бедствие не были переправлены с бота на борт катера. Вижу, как измученные люди не могут сдержать слез радости: они спасены, они у своих! Те двое, что кричали нам, оказались русскими из экипажа парохода "Киев", потопленного фашистской подводной лодкой. Людей с "Киева" подобрал английский крейсер. А сейчас матросы громко, чуть задыхаясь от взбудоражившей их радости второго спасения, торопятся рассказать о том, что произошло с ними уже в эти дни, о трагедии конвоя PQ-17. Ого! Да тут, видно, остатки Ноева ковчега! - удивился ком див, оглядывая спасенных, живописным цыганским табором рас положившихся прямо на кормовой палубе. Есть малайцы, арабы, англичане... Матросы, кочегары, артил леристы, офицеры, - поясняют, дополняя друг друга, русские моря ки. - С разных пароходов. Штурман - голландец с "Паулуса Потте- ра". На нем мы возвращались. А эти двое длинных - матросы с аме риканца "Питер Керр". Его г