ертью: перевернула, а там -- все располосовано бритвой. Ох, и вою было! Пришлось одевать в четвертый раз. В то время интерес родителей к причинам смерти солдата был сугубо платоническим. С точки зрения закона, они ничего не могли доказать. Военное кладбище находилось на 13-й площадке. Чтобы его ни с чем не перепутали, на входе стояла палка с перекладиной, на которой висела ржавая табличка: "Место погребения военнослужащих и членов их семей". При погребении возникали две проблемы. Провести покойника через КПП, для чего нужно было оформить на него материальный пропуск, как на вещь, которая пересекала границу полигона. И самое сложное - найти кладбищенского сторожа, чтобы он указал место для могилы, и, главное, дал справку о захоронении, для того, чтобы живущие родственники могли указать в личных делах место захоронения, как этого требовал КГБ при оформлении на допуск: "Умер там-то, захоронен там-то". Брал сторож недорого: всего литра два спирта. Но тот, кто рисковал похоронить без его ведома, мог и нарваться: сторож выкапывал покойников и поднимал скандал. Закон был на его стороне. Кладбище выглядело уныло и мерзко: земля, как асфальт, копаешь - искры сыпятся. На Судный день они вряд ли встанут. Место проклятое. В шестидесятые годы прямо на кладбище упал самолет с детьми. Вокруг - выжженная солнцем пустыня, могилы выдуты ветром, дерна нет, поэтому над ямой на курьих ножках возвышается пирамидка со ржавой звездой. Ветер гоняет истлевшие солдатские фуражки с предусмотрительно прорезанным верхом - чтобы казахи не воровали. Оградки повалены. При новых похоронах брали оградки со старых могил, красили и ставили. По кладбищу можно было изучать историю полигона. Больше всего гибло людей в пятидесятые-шестидесятые годы, в основном солдат. Тогда не жалели человеческий материал для достижения имперских целей. Ракеты летали не только на гептиле, но и на крови первопроходцев Байконура. ПСО - не боимся никого! На территории госпиталя стоял барак, огороженный зеленым забором с колючей проволокой поверху. Издали сооружение напоминало гауптвахту. Изнутри забор был разрисован березками, в тени этих берез стояли скамейки, на которых отдыхали пациенты. В ПСО попадали по трем причинам: - Злоупотребление алкогольными напитками; - Злоупотребление терпением начальства; - Болезнь. Больными считались, как правило, изобретатели из яйцеголовых. К последним примыкала небольшая группа желавших любой ценой уволиться из армии. Настоящих душевнобольных было очень мало, подходящие замполиты занимали в частях довольно высокие должности. Терпение командира на пределе, злоупотреблять им означает щекотать тигру яйца. Припечет - обойдутся и без суда чести. По громкогорящей связи объявляют: - В 16.00 в методкабинете совещание офицеров. Найти Потласова, чтобы обязательно был. Если называют фамилию, значит попался. Офицеры гуськом идут на совещание, предвкушая удовольствие. Каждый знает, что всех минует чаша сия, на сегодняшний день есть козел отпущения. На заклание - раб Божий Потласов. Сидит, глаза бегают, с перепугу знобит, лоб в испарине, голова не соображает, во рту - как собака насрала. Подозревает себя в самых тяжких преступлениях, которые мог совершить в алкогольном угаре. Друзья участливо интересуются: - Что ты натворил? - Мужики, ей Богу не помню, сейчас скажут. Входит командир: - Ну, где этот Потласов? - Я здесь (совершенно убитый). - Иди сюда. Патласов опасливо приближается к столу президиума, в зале гробовая тишина. Командир без вступления переходит к сути дела: - Товарищи офицеры, приезжаю я вчера домой, поздно вечером (это подчеркивает), смотрю - на скамейке сидит какой-то уебас, грязный, в испачканной шинели. Гляжу ближе - Потласов! Увидел меня и варнякает. (Изображает в лицах диалог.) Я ему: "Что ты здесь делаешь?" А он мне: "Я вас жду, поговорить надо!" - и языком не шевелит ни хуя. После импровизации командира зал взрывается смехом, сильнее всех в первых рядах ржут командирские угодники: пропагандисты и всякое чмо. Командирская импровизация командиру явно нравится, он продолжает изголяться над Потласовым. Тот в ответ только вздыхает с облегчением, на него нисходит просветление, прежде землистое лицо приобретает розовый оттенок, на губах расплывается идиотская усмешка. Командир багровеет, выждав паузу, указывает скрюченным перстом: - В ПСО его, дурака! Ковалев, немедленно подготовить медицинскую характеристику! В армии, согласно действовавшим уставам, командир единолично устанавливал степень физического и психического здоровья военнослужащих своей части. Он же утверждал и медицинские характеристики, давал освобождение от службы по болезни. Врач только рекомендовал те или иные меры. Характеристика заканчивалась глубокомысленной, чисто гегелевской фразой: "Неадекватно реагирует на реальную действительность". Здоровым в служебных характеристиках на этом месте писали еще более идиотскую фразу: "Делу КПСС и Советского правительства предан". На бумагу ставили гербовую печать, и злоупотребившего терпением начальства везли сдавать. При сдаче в ПСО нередко случались и казусы. Майору Довлетову, замполиту группы, поручили сдать прапорщика-забулдыгу Витьку Кучера, из кубанских казаков. На гражданке он крал в колхозе свиней, пришлось прятаться в армии. Страшный человек. Таких у нас было двое: "Жолдас" (Овчаренко) и этот. Оба выбились в офицеры. Поутру явился наш замполит забирать того из дому, прапорщик попросил пару минут - одеться, собрать вещи. Заодно предложил хлебнуть холодного пивка, предварительно подлив туда спирта. От халявы и на солнцепеке замполит окосел. Прапорщик посадил его на скамейку, отобрал сопроводительные документы, достучался в отделение и вручил бумаги. Благо, ложиться в госпиталь ходили в гражданской одежде. Двое дюжих санитаров, из солдат, уклонявшихся от военной службы, поволокли замполита вовнутрь. Сделав это гнусное дело, прапорщик вновь предался разгулу и пьянству. В ПСО существовало негласное правило: каждому поступившему вкалывали лошадиную дозу серы, чтобы знал куда попал. Несколько суток пациент пребывал в горячке, лежал парализованный, привязанный к кровати. Его выставляли на всеобщее обозрение. "Папа" Синицин бывало рассказывал: - Мы все с упоением ходили смотреть на привязанного в ординаторской, как он, сука, корчится. Пока замполит "лизал хину", он несколько дней ничего не мог о себе сообщить, будучи приведен в физическую негодность. А когда пришел в себя, все что он говорил, обращалось против него, подтверждая диагноз "алкогольный психоз". В части замполита искали уже неводами. Все было бы шито-крыто, но прапорщик загуляв, тоже впал в состояние алкогольного психоза и начал кого-то душить. Вызвали патруль, из комендатуры сообщили в часть. Там, естественно, эта новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сразу смекнули, поехали в ПСО. Точно - мычит наш майор Довлетов. Самое интересное, что завотделением отказался его выписывать: диагноз подтвердился, книга заведена. В емкое слово "пациент" вкладывается все: - Я лечу человека, а не фамилию. Майора едва выкупили за спирт, но Логинов наотрез отказался принять прапорщика: - Какой же он дурак, вы что ребята? Дело решилось полюбовно: майора перевели в другую часть, прапорщика уволили по истечении срока контракта. Слабовольных пьяниц, в надежде на обретение семейного счастья в будущем, сдавали жены. Человека с сильной волей мог сдать только командир части. Согласно советской методике лечения алкоголизма, пациентам давали спиртосодержащие препараты для выработки рвотного рефлекса. Так как спирт был давно выпит, санитары капали в воду одеколон. "Папа" возмущался: - Я и так от "тройника" рыгаю. Как и во всяком медучреждении, алкоголики быстро отходили от интоксикации и начинали рыскать в поисках спиртного и харчей. Кормили скудно. Хуже всего приходилось яйцеголовым. Их объедали, отнимали личные вещи и продавали санитарам. - Ждем этого санитара ебучего, слюну глотаем, а этот ходит - чертежи показывает. "Папа" Синицин после третьей лежки на свидании с женой взмолился: - Забери меня отсюда, или я сопьюсь окончательно. Представьте себе, что происходит в организме, когда с одной стороны таблетки, а с другой - алкоголь. "Папа" даже пить перестал. Попадали в ПСО и непонятые юмористы. Зам по вооружению Мильков подходит к мебельному магазину, видит прапорщика Федосеева по кличке "Федос", злостного самогонщика. Тот поинтересовался: - Что Вы здесь делаете? - Домой иду. - Давайте, я Вас на машине подвезу. - Еб твою мать, когда же ты машину купил, я и не знал. - Теща подарила. - - Вы пока садитесь в машину, а я сейчас подойду. Польщенный вниманием подчиненного майор садится, ждет "Федоса". Тут появляется владелец машины, еблан невъебенного размера: - Какого ты хуя залез в мою машину?! - Иди на хуй! Слово за слово, началась драка. Майора с трудом вытащили из машины, вызвали милицию. А прапорщик все это время из окна с восторгом наблюдал за происходящим, хихикал и потирал руки. "Федоса" ни за что - подумаешь, пошутил человек - сдали в дурку. А он не был пьяницей, попал не в свою компанию. Обстановка там для такого человека гнетущая. Как рассказывал нам Куршев: - Там было ничего, пока не подошел ко мне один хмырь и не спросил: "А что будет, если я тебе в ухо заточенный карандаш воткну?" Если бы на месте яйцеголового был "папа" Синицин, он бы ему этот карандаш воткнул в зад. Треть нашей части прошла через ПСО. Наши пациенты отличались особым цинизмом и стойкостью к психиатрии. В истории ПСО было два побега и оба совершили наши доблестные офицеры, лейтенанты Куршев и Галкин. Куршева, как известного рационализатора, сдали, наконец, в "дурку" после того, как он едва не сжег ВПК. Раскалил ацетиленовой горелкой вал докрасна и вылил на него салидол. Масло загорелось, а в это время Куршев с ловкостью факира насадил на вал шкив, внутренний диаметр которого был в два раза меньше вала. Все вспыхнуло, в т.ч. и сам Куршев. Он спасся тем, что прыгнул в ванну с водой, а горящих солдат-помощников ловили по всему БПК и тушили мокрыми простынями. Машинный зал едва не выгорел дотла. Был Куршев под два метра ростом, с лошадиным лицом. Обратишься к нему: - Анрюша! Медленно оборачивается: - Ги... Ги... Ги... Кто бы подумал, что за внешностью дебила скрывается недюжинный талант агитатора. Куршев в ПСО подучил "буйных": - Выломайте решетку, а я сбегаю за портвейном. Те за ночь вышатали решетку, портвейн он им принес, но назад в палату не вернулся. Куршев знал: обмани товарищей - прибьют, в ПСО долго не держали, две-три недели, и обратно на БД. В ПСО был только один ветеран, сидевший уже лет шесть. Прежде был нормальный офицер, пока не вздумал купить машину. Теща выслала ему недостающие деньги, тысяч пять, оригинальным способом - посылкой в жареном гусе. Почта работала исправно, посылка плелась до Ленинска больше месяца , и гусь, естественно, завонялся. Получив такой подарок, наш офицер его сразу выбросил на мусорку, даже не занося в квартиру, проклиная на чем свет стоит и посылку и тещу. Вскоре вслед за посылкой приплелось и письмо из Удмуртии. В нем теща с гордостью сообщала о своем подарке зятю и спрашивала, как дошли деньги. Того хватил удар. Он перестал реагировать на окружающих и только звал гусей. - Гуси, гуси. Га-га-га. Так как он был безвредный, и жена от него отказалась, его держали в ПСО. Лейтенанта Галкина заперли в ПСО после того, как комиссия, кроме поддельной печати части, обнаружила в клубе десять ящиков канцелярских скрепок и кнопок, которые он покупал за деньги, выделяемые на культтовары. Галкин был очень щуплый, поэтому сбежал весьма оригинальным способом: намазался мылом и вылез через стеклоблок, предварительно выбросив на улицу тапочки и трусы. По неписаному правилу, беглецов обратно не принимали, чтобы опыт не передавался. Политически неблагонадежных отправляли в психушки КГБ в Москву. Сам Логвинов, начальник ПСО, тоже закончил плохо. Непрерывное общение со скорбными повлияло на его рассудок: дома он завел восемь собак, над которыми производил физиологические опыты по методу Павлова (например, перерезал горло, чем ввергал в ужас соседей). Когда его наконец хватились на службе и выслали патруль из комендатуры, Логвинова обнаружили спрятавшимся под кроватью, откуда он никак не хотел вылезать и кричал на собак: "Кыш!". Его, как кота, выбили из-под кровати шваброй и сапогами. Логвинова свезли в Москву в клинику Бурденко на опыты. С началом перестройки ПСО потеряло свое зловещее предназначение - быть на службе армейского правопорядка. В начале 90-х его расформировали, всех отвезли в общий дурдом в Кзыл-Орду. - Что? Ни хуя себе дурной - от армии хочет закосить? Пусть служит! В казахском дурдоме народ перестал чудить. Полевой банк Министерства обороны. Финансовый аппарат части состоял из трех человек: начфина, бухгалтера и казначея. В отличие от гражданского кассира, последний имел право не только выдавать деньги, но и давать в долг до получки. Он же закрывал денежный ящик полка, хранившийся обычно возле боевого знамени части. Мои "хлопцы", два автоматчика, сопровождали и полкового кассира. Ездили километров за пятьдесят и возили значительные суммы: на двести человек, в среднем, по четыреста рублей. Я их инструктировал по-своему: - Видите прапорщика? Это кассир. Не дай Бог возникнет соблазн урыть с мешком. Я из-под земли найду! С секретным документом будете убегать на финскую границу. Года за полтора дойдете... Начальник штаба ужасался: - Чему ты их инструктируешь? Кассир как-то признался: - Я сначала боялся с ними ездить. Потом он уже в Джусалы заезжал - пива попить, а тех хлопцев оставлял сторожить мешок. "Восточное отделение Госбанка" находилось на 32-1 площадке и обслуживало потребности десятка окрестных площадок. В одной комнате кабинет начальника, в другой - бухгалтерия, в третьей - за железной решеткой мешки и ящики с деньгами. В нормальных банках их хранили в сейфах, из Госбанка они поступали в мешках, но мышей-то все боятся. Ушлые прапорщики-финансисты приспособились складывать их в подходящие железные ящики из-под н/з, ЗиПа, патронов. Неприкосновенный запас денежных средств хранился в специальных, как-будто литых из железа ящиках. В каждом ящике, под красной мастичной пломбой с изображением герба СССР и надписью "Госбанк СССР", - миллион. Деньги предназначались на случай войны, если эта часть страны будет отрезана. Их запаса должно было хватить на несколько лет. Попасть в этот "гохран" никаких проблем не составляло. Товарищ водил меня посмотреть на деньги. Оказалось, что миллиард украсть нельзя. Это полтора километра сотенных бумажек, два вагона денег. А миллион - легко. Небольшая куча денег, пол-мешка сотенных, одному человеку унести - нечего делать. Отправка старых купюр в Москву составляла проблему. Учет был строгий, поэтому воровали по-другому. Я видел пачки десяток с номерами, идущими подряд. При выдаче несколько таких пачек смешивали. Как объяснял мне один сведущий человек: - Это не номера, а госшифр. Чем выше достоинство купюры, тем он сложнее: какая республика, когда, кому. По нему можно, например, определить, что эта сторублевка должна обращаться на Дальнем Востоке, а не в Белоруссии. В банке была машинка для обертывания денег в пачки. Работала на ней женщина. Она наловчилась "старым кассирским трюком" выкручивать из пачек рубли и трешки. Сгибала пачку вдвое, двумя спичками скручивала наружную купюру в трубочку и вытаскивала. В день у нее выходило по десятке. При получении денег мы обычно не разрывали пачки с рублями и трешками, а пятерки выкручивать она боялась. Уличили ее поздно. Командир части имел право списывать каждый месяц энную сумму денег, в пределах 600-700 рублей. Деньги на его счет - Вид 1 - поступали с доходов подсобного хозяйства и с экономии, чаще всего на получении черного хлеба - солдаты его не ели. Также со сдачи металлолома и драгметаллов. Этого добра у нас, ракетчиков, хватало. Из этих денег закупали товары соцкультбыта, цветные телевизоры, холодильники, финские обои, ковровые дорожки. Если деньги по Виду 1 до конца года не использовались, их сдавали государству. То есть военные финансисты стимулировали воровство: если не воруешь - отдай. Потом начиналось фиктивное списание. "В результате неграмотной эксплуатации" нерадивый солдат "сжигал" холодильник и начальник тыла вез его любовнице. Как-то купили палас в музей боевой славы. Дорожку "в результате неправильной эксплуатации"... сожгли - уронили паяльную лампу. Ротным также перепадало, можно было взять телевизор из казармы домой и смотреть. Потом, если придерутся, отдать. Обычно командир полка в порчу не верил, а требовал показать вещь. Начфин полка гордился тем, что никогда не считал на калькуляторе, только на счетах. Когда появились первые, от сети, все сбегались посмотреть, как циферки в окошечках скачут. Считают, а тут электроэнергию отключают. Начинают заново. В советских калькуляторах не было памяти. Один офицер привез из командировки ресторанный счет и, полый ухарства, подшил его к отчету. На что начфин сказал: - Хорошо, ты у меня будешь зарплату юбилейными рублями получать. И выдал ему за два месяца мешок денег. А надо сказать, что и сам начфин не знал, куда деть эти рубли. Металлические деньги банк не принимал, только магазины, как сдачу. Вот и кружили они по гарнизону, пока не подвернулся случай. Наш несчастный подался было в военторг, но там об этом мешке денег (почти тысяча монет!) и слышать не хотели, сами только избавились. Ходил и к начальнику политотдела. Тот было пытался усовестить начфина, но он был непреклонен: - Зарплату я ему выдал, как положено, советскими дензнаками. Этим и закончилось. Как-то начфин Колесников, после беспробудного пьянства ворвался к командиру полка с криком: - И ты крокодил.... Обычно они все тихие. Кто знал, что этот морально разлагается. Командир полка Валерий Бобровский, видный мужчина, за "крокодила" обиделся: - Что я ему, Дьячков что ли? В пятницу сидишь на читке приказа, а начфина дерут, как помойного кота. В армии виноват тот, кто виноват. Начальство Начальник штаба Яновский был до такой дурак, что установил в полку громкую селекторную связь. Когда начинал "вещать": - Говорит полковник Яновский... Все дружно кричали в ответ: - Засунь себе голову в задницу! Определить кто, не представлялось возможным, на связи одновременно находилось точек сорок. Потом усовершенствовали тактику, начали подносить микрофоны ко рту и к динамику - это превратилось в пытку. Стоит подполковник и дрочит микрофон: Яновский: Направьте людей в автопарк! Ответ: Уву-уву-уву-уву! Яновский: Что? Не слышу! Ответ: Уву-уву-уву! Яновский: Уберите микрофон от динамика! Я сейчас прийду и разберусь! Ответ: хрюканье (потянули микрофоном по магниту). Яновский: Дневальный! Ты меня слышишь? Позови начальника группы к микрофону. Ответ: Уву-уву-уву! Конец связи: начальник группы спокойно ушел, люди занимаются своими делами. Если на совещании спросят, почему не дал людей: - А кто мне говорил? Я же не связист. Я ничего не слышал. Когда связисты приходят налаживать, их выбивают взашей. - Да я связист... - Знаем мы таких связистов, во второй роте телефоны пропали. А солдату только того и надо, чтобы не работать. Пришел, доложил: - Меня выгнали. Однако Яновский так верил в технический прогресс, что пытался и дальше командовать по селектору. Разве в полку такое проходит. Там не у-у-у, а врываться в казарму с дубьем и ебом. Как Фитисов. - Стоять! Строиться! Десять человек в автопарк! Ты старший! О выполнении приказания доложить мне лично! Тут уже хер отвертишься и желательно ловить на втором этаже, чтобы в окна не повыпрыгивали. А то у-у-у... Яновский действительно был несусветный дурак. Он никогда не командовал подразделением, был инженером из "блатных". Сидит в кабинете, выглянет в окно, увидит дневального: - Какого ты хуя стоишь, а не работаешь? Плюнет или кинет окурок прицельно, если попадет - подпрыгивает от радости. Он же имел привычку строить на плацу полк перед сеансом и считать личный состав по головам, как в "зоне". Солдаты в задних шеренгах перебегали с места на место, полковник сбивался со счета. - Никто никуда не переходит, дистанцию держать! Подполковник Власенков, замкомандира части, был хороший мужик, его любили, что было редкостью. Пострадал за свою несообразительность, стар был очень, да и спирта много хлебнул за свою жизнь. Замкомандующего РВСН генерал-полковник Яшин прибыл курировать куски. Вышел на плац зимой, одетый по-рабочему, в генеральском бушлате на меху, но без погон, в каракулевой папахе и бурках, породистый, холеный. Полк выстроился на плацу. Власенков в солдатских валенках, на два размера больше, затрапезной шапке, куцей шинелишке (он вообще приземистый был), пошел рапортовать. Никогда не забуду эту картину. По привычке подошел к командиру полка. Тот: - Да не мне докладывайте, а генералу! Власенков оглянулся. Не видя привычных погон и лампасов, спрашивает у Карпенко: - Этот, что-ли, генерал? Яшин делано спокойным тоном холодного бешенства: - Товарищ подполковник, я Вам дам умный совет. Когда в следующий раз докладывать пойдете, Вы ноги поднимайте пониже, а то валенок соскочит и солдату по носу. И вообще, Вы сколько служите? - 28 лет. Генерал тут же подозвал порученца: - Через десять минут проект приказа мне на стол. Власенков потом сокрушался: - А я думал, он промышленник. Лемешинский так о себе рассказывал молодым, вновь прибывшим офицерам: - Я был такой дурак, что два срока капитаном ходил. Думал, ничего путного из меня не выйдет. А видите - стал полковником. Старший лейтенант Андрюша Новиков, шланг каких свет не видел, донимал его просьбами о повышении. Лемешинский подвел претендента к плакату с формами одежды военнослужащих. Среди прочих был изображен и старлей с орденами и медалями: - Когда будешь служить, как он, тогда и получишь. Лемешинский по простоте считал, что на плакате изображены отличники боевой и политической подготовки. В ракетной бригаде автотранспорту присвоили номера с литерами: АИ и БК, что расшифровывалось народом как "Бригада Командует, А мы Исполняем". Петр Зосимович бурчит: - Капустяну дали БК, а мне АИ. И тут обошел армянин хитрый. Комбригу шутка понравилась: - Дайте и ему тоже БК. Фамилия замкомбрига по общим вопросам - Кононок - читалась с обеих сторон. Он ничего не делал. Только выйдет с КПП, кинет "бычок", если утром найдет его на прежнем месте, дерет наряд немилосердно. Дежурные приловчились и внимательно следили за Кононком, куда он бросал окурок. Окурок бережно изымался и наряд впадал в спячку, зная, что завтра их ждет благодарность, так как Кононок на чужие окурки не реагировал. Начпрод Кто тебя будет уважать, если на складе мешок проса. Теперь на склады или шеф-поварами назначают в принудительном порядке на месяц, за это время даже мяса не наешься. Прежде, по уровню жизни начальник полкового продсклада не уступал Генеральному секретарю ЦК КПСС, только не мог принимать политических решений. Зарплату такой прапорщик получал по пятому разряду, ниже его уже не было. Но получать ее мог не ходить по полгода, это считалось нормальным. А ведь были еще и дивизионные, и даже окружные склады. Наш Витя Шабанов ленился даже списывать, умудрился даже сделать недостачу на 800 рублей. Я знавал только одного подобного лентяя начвеща, у того на складе образовалась недостача кокард и форменных пуговиц, но о нем ниже. Хотя казалось бы, что проще: дал командиру десять банок красной икры - спиши на караул, мол получили доппаек. Однажды я обнаружил, что мой караул уже месяц, как ест копченых кур, еще ночное питание - масло, сгущенка. Опросил солдат: - Что ели? - Тушенку. - А кур, масло? - Нет, ни каких кур не было. И правда, откуда в армии куры. Я - к прапорщику, говорю: - Сейчас вообще оцеплю твой склад, устроим проверку. (Я был председателем комитета народного контроля.) Тот, сопя, достал две, больше у него не было. Одну мы с замполитом и старшиной сразу разорвали в каптерке на три части. Ничего, куры из Башкирии, упитанные. В мотовозе от меня пахло так, что все принюхивались. - Что это ты ел? - Лещей, - говорю. Сгущенку и масло забрал домой. Такая пища разлагает солдата. А поленись я сходить на склад, меню раскладки проверить... На военно-торговых складах работали в основном сверхсрочники. Наиболее симпатичной из всех была казашка Манат - ефрейтор продслужбы. Службу она несла исправно, писала меню раскладки, накладные на выдачу продуктов. Начальник продслужбы Миша Тюхменев по кличке "Гнилозубый", ходил на склад только поесть дифициты. Имел гараж, заставленный рыбными консервами. О существовании каких-либо документов даже не подозревал. Когда после ухода Манат с него потребовали годовой отчет, он был страшно удивлен и подался в инженеры. В наряды его не ставили, не имел сапог, ходил в засаленных погонах, я его иногда выгонял на развод. Может, из-за симпатии к Манат, я до сих пор ее помню, она были "беби". Сожительствовала с замполитом Коневым, солдаты докладывали. Решительная была женщина, не боялась гнева "Всемилостивейшего и Милосердного" и грудь для казаши большая... Как-то Миша, еще в бытность его начальником продсклада, заснул в дренажной канаве. Она узкая и глубокая. Пока спал, кто-то вынул изо рта золотые коронки. Тащили его из канавы, как свинью живым весом килограммов под двести. Јбу было! Солдат на кухне в наряде как-то залез в котел для приготовления пищи - поспать. Прапорщик увидел и решил "проучить", закрыл крышку, включил электричество. Солдат обмочил весь котел, выскочил, ошпаренный кипящей мочой. У нас в части служил лейтенант Арбузов, язвенник. Язву он лечил спиртом. Любимой его пищей был квашеный армейский огурец огромных размеров, процентов на семьдесят состоящий из соли. Держит, чавкает, из огурца брызжет рассол, а в другой руке ржавая селедка с хлебом. Если бочка течет и рассол выливается, она и лежит в кристаллах соли. В армии повар для скорости квашеную капусту не вымачивает, кидает в варево так. После таких щей уксус пить можно. В макаронах сварили крысу (она проела нору в мешке с вермишелью). При раздаче, в одном бацильнике оказалось половина облезшей крысы. - Товарищ сержант, кот что-ли? Пришел начальник тыла: - Какого хуя ты хуйло раскрыл. Не видишь - это кусок свинины. Поставь ему другой бацильник. Действительно, резали свиней на хоздворе, смалили плохо, на спине шкурка черная, с "овчинкой", - на крысу похоже. Яйца сварились, повар их помнет, чтобы всем хватило, сидят шелуху выбирают. У нас одного таки посадили. Складывал в подсобке трехлитровые банки, крыша и обвалилась. Судя по бумагам, банок разбилось на огромную сумму. Ему - два года. ... Захожу в штаб полка, слышу дикие крики: - Еб твою мать, аккумулятор новый. Я тебе... Оказалось, прапорщик Никитин напился и пошел облегчиться, перепутал туалет с аккумуляторной и пустил струю в поставленный на зарядку аккумулятор. Начальник тыла удивлялся: - А если б тебя током ебануло? - Нет, товарищ подполковник, только щипало. Аккумулятор с хлебовозки, хлеб везти надо, начальник столовой мечется с воем, ему спешно привезти хлеб и съебнуть на мотовоз. Солдат-водитель плачет. Получить хлеб было подвигом. В хлебовозку, как в фильме "Место встречи изменить нельзя", нужно было запихнуть двух "эфиопов". На водителя полагалось иметь санитарную карту, водитель проверенный на дизентерию, а он одновременно возил и ГСМ, ходил черный, как танкист. Поэтому втихаря брали с собой грузчиков, сидеть на железных уголках было невозможно, те завязазывали шапки-ушанки под подбородком и толклись головой о крышу на каждом ухабе. Хлеб приходил в вагоне, из него развозили по площадкам. Прибыв на место, прапорщик хитро оглядывается, нет ли врачей, наконец открывает дверцу и выпускает грузчиков. Так, как к моменту получения невъебенное количество хлеба было продано казахам и предстояло продать еще, все и выдающие и получающие, норовят друг друга объебать на пару лотков. За барханами уже мелькают малахаи или "апа" на верблюде норовит залечь за гребнем. Я за одной такой "покупательницей" погнался на ГАЗ-66: верблюд-иноходец, не догонишь, только мозолями сверкает, меж горбами два вещмешка с хлебом трясутся. Еще чуть-чуть и скрылся бы в барханах. Хорошо, я приспустил колеса, врубил два моста, отрезаю от барханов. Догнал, верблюда под бок. "Апа": - Вай-вай-вай! - Отдавай сюда хлеб, пока я тебя... Хлеб белый - черный казахи не ели, зачем им жизнь себе укорачивать. Хотел еще продавцов пугнуть, но те уже на поезде умчались. Дознания Как-то, согласно приказу, я проводил дознание по делу о краже полушубков. Утром в понедельник в кабинет командира полка прибежал запыхавшийся прапорщик Саид Мирзоев, вопя: - С субботы на воскресенье строители ограбили вещевой склад. Я отправился на место преступления. Я любил проводить дознания, было во мне что-то от Шерлока Холмса. Хотя некоторые недоброжелатели и утверждали, что мне просто нечего было делать. Дознавателями в части обычно назначали известных бездельников: начхима, начфиза, инструкторов политотдела - тех, чья деятельность была не видна и не отражалась на боеготовности полка. Капитан Королев пробыл дознавателем двадцать лет, все время, пока пребывал в капитанском звании. Его в полку никто видел, числился за прокуратурой. Организовал кооператив по покраске автомобилей. Мало того, стребовал себе помощника, прапорщика Шпака. Того прикомандировали к прокуратуре завхозом - ездил по площадкам, выбивал стройматериалы "на прокуратуру" и выгодно их продавал. Прапорщик, уверовав в могущество такой крыши, начал нагло носить фуражку с красным околышем. А Бобровский не терпел красных фуражек. Как-то Шпак попался ему на глаза, когда получал деньги в кассе. - Это что за красноголовец? Шпака приволокли в кабинет. - Ты где служишь? - В прокуратуре. - Покажи военный билет. Начальнику штаба: - В строй этого дурака. А тому лишь бы поглумиться. Утром уже стоит наш прапорщик Шпак на разводе. Прокуратуре какая разница, кто будет гвозди получать. В тот раз сомнение зародилось во мне сразу же по прибытии на место преступления. Неизвестный злоумышленник проник в склад, пробив дыру вокруг отопительной трубы. При этом он явно поленился, ограничился всего несколькими кирпичами, вместо того, чтобы разбить бетон. Прапорщик, я уже в этом не сомневался, пошел по самому легкому пути. Выдвиную им неубедительную версию о "детях", я, знавший обстановку, отмел сразу же. До ближайших населенных пунктов километров двести, а казашатам такое и в голову не прийдет. В образовавшуюся дыру мог пролезть только один солдат на площадке, "Кенгуру" - татарченок ростом меньше 150см, чуть выше автомата (как его вообще взяли в армию?). Я пришел на развод, вижу - стоит сзади, в последнем ряду, закутанный в шинель, носить ее иначе у него не получалось. Взял его за ухо и повел в комендатуру, как пса. Он сознался по дороге: подговорил его прапорщик, пообещал п/ш на дембель. Прапорщик еще пробовал отпираться, тогда я прибег к следственному эксперименту. Взял понятых, рулетку и начал производить измерения, начертил схему преступления. Прапорщик все это время выглядывал из-за складов. А когда еще принесли и рукавицу с дырой, которую он надевал на лом, чтобы удары не звенели - дело раскрылось: я ему пригрозил "отпечатками пальцев". Начальник тыла в кабинете командира полка бил прапорщика в кровь, пока тот не упал в ноги: - Не губите, у меня двое детей. Командиру главное - замять. - Или ты сидишь, или скачками полушубки сюда. Тут же в мешке принес полушубки, падлюка. - Замажь дырку, никому не пизди и служи дальше. Прапорщику что, должность хлебная, можно потерпеть, пока мимо склада все ходят и смеются. - Ги-ги! Украсть не можешь, строители тебе поедут склад грабить. Солдат отделался "двумя разами" по морде. А Мирзоев в последствии стал снабженцем у Худайбердыева. Я мог такое понаписывать на командиров подразделений, случись,скажем, разбазаривание имущества в узле связи, сколько можно скачать спирта? Или украдут ОЗК - можно ждать месяц, пока новые достанут, или сразу уличить. Как-то солдаты украли из столовой десятилитровую бутыль апельсиновой эсенции крепостью 70 градусов - ее в торты добавляли. Я вышел на поиски. Сначала определил способ хищения. Бутыль завязали в штаны и протащили через вентиляцию. Затем - место сокрытия. Далеко ее отнести не могли, вечером явно намеревались раздеребанить. Спрятать в пустыне что-либо очень сложно, да и доносчики. Единственная возможность - зарыть в землю. Походил, поискал. В одном месте песок оказался рыхлым. Еще Видок удивлялся способностям "казацких и калмыцких геологов", во время их пребывания во Франции в 1814г., находить любые зарытые в землю сокровища. Раскрыв в своих мемуарах многие воровские трюки, он не смог, при всей его проницательности, раскусить этот. Между тем, ларчик открывается просто. Старшее поколение не раз рассказывало о том, как войдя в Чернигов, немецкие солдаты, тут же начинали поливать землю во дворах водой. Там, где она быстро впитывалась и находились сокрытые ценности. Правда, немцы были немало удивлены тем, что прятали, в основном, пуховые перины. Не меньшую проницательность я проявил и при расследовании таинственного исчезновения пяти палок колбасы из военторга. Сожрать палку вареной колбасы за такое короткое время даже солдат не в состоянии, пронести что-либо мимо бдительных продавщиц также казалось невозможным. Нужен был криминалистический талант, чтобы сопоставить несопоставимое - палку колбасы упаковывали в целлофан и выносили в ведре с помоями. Ввиду постоянной практики, мои способности развились чрезвычайно. Вы бы смогли связать логически дырку в казенном одеяле и пропажу собак "для охраны объекта"? А я смог. Приметил: как замполит появится в отделе - так и дырка в одеяле. Собак тоже раньше не то, что не ввозили, наоборот, стреляли, чтобы не кормить. При этом все молчат, как партизаны. Запустил стукачей: - А ну, показывай. Солдат полез на вышку, раскачка метров восемь, отпустил ремень, цепляется им с перекладины на перекладину. Наверху вытащил из вещмешка собаку, привязанную к самодельному парушюту из одеяла (вот откуда дырка!) и сбросил вниз. Некоторых относило ветром метров на двести. А этой - ничего. Только с третьего раза ногу сломала, сразу- под нож. Разбившихся и ели. Но случались и действительно таинственные случаи. Раз солдаты принесли из солончаков насквозь изъеденный солью автомат Калашникова. Предпринятое расследование никаких результатов не принесло. НАЧВЕЩ На складе хранилась парадная фуражка генерала армии, обшитая лавровым листом. Списать ее не было никакой возможности, она переходила от одного поколения начвещей к другому, как символ могущества этого племени. Прапорщик ходил в ней по складу и дурковал. Он мог себе такое позволить. Основной функцией начвеща было вовремя узнать в кадрах, что командиру полка присвоили полковника. Из Москвы номер приказа сообщали по телефону. С момента подписания приказа до поступления выписки фельдсвязью в полк проходило три дня. Эту фору надлежало использовать для решения вопроса. Папахи хранились в отдельных коробках. Но на полковом складе они были уже лежалые, с пожелтевшим верхом, побитые молью. Такую папаху брали со склада и меняли в военторге на новую с довеском. Бабам в магазине все равно: лежалые папахи прапорщики охотно покупали на воротники. Стоила она всего ничего - 60 рублей. У прапорщиков считалось верхом шика пошить себе после увольнения пальто из шинельного сукна с каракулевым воротником, папахи как раз на него хватало. Жена одного имела даже шубу из папах. Муж, прапорщик пятого разряда, занимал ничтожнейшую должность в системе армейских складов. Папах бралось несколько, на выбор. Следовало знать обхват командирской головы, чтобы папаха не сидела, как на казачке. Большую можно было подтянуть ремешком, и не дай Бог, чтобы лезла. Самое главное в папахе - чтобы окраска меха была семметричной, пятнышки должны быть разбросаны красиво. Но были и приверженцы иной моды: Бобровский предпочитал темную. Следует сказать, что с момента назначения, командир полка шапку-ушанку из цигейки носить брезговал. От них в Казахстане стоял кислый овчинный запах. Даже в лютейший мороз появлялся на разводе в фуражке. Захаров, горький забулдыга, при назначении, прямо на разводе торжественно заявил: - Я сюда пришел за папахой, если нужно, я ее из унитаза достану и надену. И вот накануне выхода на развод в новом звании, когда командир полка уже готов и звездочки начищены, влетает начвещ Спирин ("Спиридон"), открывает дверь ногой, так как руки заняты и знает, что за это отьебан не будет. (По ритуалу так открывать дверь можно было лишь крупно угодив командиру, выполнив приказ точно в срок и без лишних затрат.) Входит и торжественно кладет коробки на командирский стол. (Бросать их ни в коем случае нельзя.) - Товарищ полковник, вот, на выбор. Командир, слегка смутившись, говорит Спирину: - Ну ты, как всегда невовремя, пятнадцать минут до развода. Замы начинают подобострастно требовать примерить. Командир великодушно соглашается: - Ну ладно. Подходит к зеркалу, по очереди примеряет, выбирает лучшую. Наконец уходит. Спирин, как и всякая тыловая сволочь, хочет иметь от этого хоть какую-то выгоду. Забирает папаху и ретируется, но не на развод, а к себе в кабинет. Из окна выглядывает, как там народ хуеет. Командир дефилирует вдоль строя, вместе с ним по строю движется неровный гул: "у-у-у". Командиру - как медом по сердцу. И развод не затянется, командир посчитает нескромным долго кружиться в первый день в новой папахе. Разгильдяи знают - никто взыскан не будет. Самые ушлые по-за насыпью линяют на мотовоз, даже если поймают. - Товарищ полковник, мы обмывали Вашу папаху. Рука не поднимется. Последним папаху получил Кизуб, какую дали; к концу СССР шли любые. А Зихаров уже покупал за свои, поношенную. Сам начвещ должен ходить оборванным, чтобы одним своим видом показывать: на складе ничего нет и быть не может. Чтобы и спросить было стыдно: - Ты получал что-нибудь весеннее? "Получить" в прямом смысле слова ничего нельзя, только выбить, вырвать, выменять. Помню, еще будучи лейтенантом, пошел получать бушлат и ватные брюки (в шинели неудобно в машине ездить). Пришел, сидит кнур - прапорщик Хорошунов (я потом с его сестрой сожительствовал, она думала, что я холост). Прошу бушлат - не дает, сука: - А нету у меня. Я вышел, кипя злобой, и тут меня осенило: а если ему на морозе в замок наплевать? Поручил это дело каптеру Жихареву. - Каждый вечер плюй в замок. Жихареву было все-равно куда плевать, докладывал с ухмылкой: - Я полный замок наплевал. Хотя я всю зиму ходил в шинели, меня грели страдания прапорщика Хорошунова. Дурак, не сообразил ме