люблю, когда глаза напротив зовут! - Да, Мишенька, да! - И обжигают сиськи! - Да. - И пылают булочки попки! - Да. - Я люблю тебя, Туля! Хотелось всплакнуть перед дальней дорогой. Умывшись слезой, я вздохнул и заныкал "зерег" с канабисом в укромном месте седалища. Над державой носился синий хаос мигалок, и вой сирен метался над бездной. Когда они подъехали и одевали "бананы" на конечности бренной оболочки, мое астральное тело, проскочив низкую облачность, купалось в амброзии артезианских иллюзий. Как в Баден-Бадене. Не докучали. Не оскорбляли. Не били. Чтили отца моего и мать мою. Не прелюбодействовали. Любили меня, как самих себя. Имени моего в слове напрасном не поминали. Не лжесвидетельствовали, не скотоложствовали. И, естественно, не убили. Только смеялись, когда я пожалел, что вывел их из Египта. "Сонэ миштарот ихие!" - кричал я в припадке клаустрофобии, а они смеялись, как дети. Посадят в пробирку крайне правых экстремистов, включат декомпрессор и кнокают, как меня мудохает болезнь левизны. Лучше бы Тулю на сходняк привели. От хорошего человека в Бат-Яме! А время шло, и часики тикали. За давностью преступлений я их понял и простил. Даже подлянку в Осло. Блядву не докажешь. Я забыл им штурмовые отряды белобрысеньких мутантов, надроченных на Хеврон. Засосы с Арафатом в Ориент-хаузе. И охоту на ведьмаков по религиозным ишувам. Мы так часто и ненавязчиво говорили о мирном процессе, что я, будучи вполне вменяемым, предложил: а что, если взять и объявить всех нас фламинго, и пусть "Гринпис" разъебывается за наше поголовье? Время калечит память. В беспамятстве попросился домой. В тренерскую каптерку вольного бомжа и к мордашкам моих чемпионов. Но фотограф, что увековечивал и в фас, и в профиль, стал возражать и чуть не обосрал малину. Я, мол (обо мне), ненавижу многопартийную систему... Козий пидарас! Тебе-то какое дело? Скоро все будем голосовать за партию ЛСД, и наступит консенсус в "экстази". - Ладно, - сказали, - иди. И вообще, лех кибенемать, дегенерат! Я и пошел. Я Олежку долго не видел... Я боюсь его позабыть. Теперь я только ем и сплю и пытаюсь вспомнить, что было. И курю иногда анашу. Денег нет. А Олежка хлопочет, выбивает для меня пособие на прожиточный минимум и тренирует вместо меня. Ставит мальчишек фронтально. Защита - уклонами и нырками. Серийные атаки. Жесткий встречный бой без компромиссов. - Так, дядя Миша? - Класс, сынок! Только так! А на днях у меня забрало ключи руководство "Маккаби". Ключи от шкафа с инвентарем. Ненавязчиво. Сказали, будто стоял я на паперти реактивного истребителя в олимовском садике в чем мать родила и протекторе и просил бюджет у прохожих. Врут, суки. - Олежка, зачем они так? - Не переживайте, дядя Миша, - утешает меня мой двадцатилетний кирюха. - Все равно потомки узнают, как во времена мелкого политического деятеля, убитого на Площади царей израилевых, жил и помогал становиться мальчишкам бойцами Моисей Зямович Винокур с кличкой "Лау" по первому сроку. - Цыц, ебут твою мать! - кричу я на моего любимца. И мы начинаем ржать, как гашишники. Ох, Олежка, доведет тебя язык до цугундера. Нарыдавшись, мы идем жрать шуарму. Под аккредитив базедовой болезни. Приходим к Маллулу-духанщику и здоровкаемся с ним за руку. Кристальный маркетинг. Хочешь получить назад руку - не обижай вдов и сирот. Нередко, когда Олежек перебарщивает, Маллул наливает пиво. Вся станица знает, что я патриот и питаюсь урывками, но пока за глотку не схватишь... проходу не дадут. Это заботы о жрачке. Когда нужны карманные бабки, я встаю ни свет ни заря и гуляю. Пробегусь по палисадникам Станицы, настригу цветочков полевых и тащу еще тепленькие на олимовскую барахолку. Там меня уже ждут перекупщики краденного, и мы грыземся за каждый пиастр, и у всех базедовые моргалы первой череды с кровавым подбоем, но как увижу ту - очкастенькую и интеллигентненькую - плюну и уступаю в цене. Теперь в красненьком, а головка беленькая, меня не боится. Первая подходит и спрашивает: "Левкои есть?" Простите, говорю, душа моя. Вот только что ромашки спрятались и поникли лютики. Понимаете, какой мне конфуз. И внаглую получаю с барыг экибан алых роз. - Вот вам, сердце мое, для украшения жизни. Презент. Питерская Пальмира с чудесной попкой на отлете - мерцает. Прижмет к маленьким восьмиунцевым персям букет и излучается. - Как вы поживаете, Моисей Зямович? - спрашивает, как с картинки Ренуара, красивенькая до чертиков. - Как ваши дела? - Аколь беседер. И стоит передо мной чья-то не найденная в этом мире половинка, как встарь на реках Вавилонских, и в моей башке наступают сумерки. - А у вас неземные радости, так? - Нет, не так. И вообще - никак. - Ну, никак это лучше, чем цурес. В эпоху базедового сионизма и кошелок абсорбции. Давайте поговорим о вербах. - А та худенькая женщина, что светилась возле вас, она где? От удара пальцами "рогаткой" исчезает сетчатка, и тихо и торжественно, как в городском саду моего детства, вступают басы. Ум-па-па, ум-па-па... ум-па-па... Крепдешин черной кофты в белый горошек. Ажурный воротник и манжеты. Карие глаза, готовые в любую секунду расплакаться. Шейный браслет из серебряных рыбок, связанных чередой. Светлое знамя юбки от классической попки до святой земли. И ее родниковой чистоты горячее дыхание... - Будете много знать - скоро состаритесь! - Простите, я не знала, что вам так... Ленинградская верба подпасла меня без протектора. Крюк терпимости и сострадания. Рассеченная бровь суицида. Юшка аннигиляции из перебитого носа. Малафейка удавленного в застенках. И мне по хую весь бомонд, и барыги в пампасах, и вообще я хочу курнуть. И курю, как подорванный. - Чего тебе от меня надо, подлюга? - Простите меня, Б-га ради. И ни с того ни с сего обняла и заплакала. В такие дни, когда меня проходимки расстроят, я подплываю совсем близко. И самостоятельно вернуться не могу. Не пускает. Летучая Голландка. Агасферша либидонного озера в Бермудском закутке... Я. Она. И Инкогнито - хехехехаль с приватным жильем. "Я живу с другим человеком. Тебе не противно?" - Нет, блядь, не противно! Что я могу поделать? Мягкий, как шанкр, характер. В такие дни Олежка везет меня в Раматаим. В дурбольничку Шалвата. Там медбратом шустрит золотой пацан Ромочка. Олежкин кирюха по военной тюрьме. Мигом уширнет трипнирваной, и я становлюсь баклажанным рагу. Сетчатка отпадает, и теперь хоть ссыте мне в глаза, не заставите думать про Тулю. Трипподстилку, так нежно приклеенную ко мне в приблатненном томлении блюзов "Аленушки". Жизнелюбку любой ценой. Убедившись, что я затих и расставил ноги и забыл свою Тулю, Ромка приглашает удивительную женщину. И она охотно приходит. Чудачка. Имени своего не помнит. Как-то раз пожевала мне кусочек рагу, а сама ела розы. Она мне до боли кого-то напоминает. Запах пижамы - как будто с дымком. Мой Олежка никогда не даст мне позориться с пустыми руками. Всегда при мне ее любимые сигареты "Ив", букет роз цвета венозной крови и бутылка белого вина. Мы друзья, но пока что - на вы. Ей уже сорок три. Я на десять лет старше, и нам не к спеху торопить события. Иногда зовет меня Мишенькой. Она знает, что мне это в масть и по шерсти, и начинает хитрить. - Мишенька, расскажите хорошую притчу. Будьте добры! Она просто помешана на тюремных притчах, и я не упаду в обморок, если узнаю, что ее тут за это и держат. Меня так хлебом не корми, дай рассказать, и я соглашаюсь. Я расскажу ей про осенний сон. Бом. Бом. На штрафняке в Рамле. Бом. Бом. Как взошел счастливым восемнадцатым по счету числом в общую камеру и лег вповалку на бетонный пол. Бом. Бом. Среди обморфеиных коком страдальцев. В краю родном. Бом. Бом. Конечно, я на нее давно глаз положил посношаться активно, но к чему прессовать неизбежное? Во имя чего? Я расскажу ей про сон так сопливо и жалостно, что сама перегрызет резинку на трусах. - Так на чем я остановился? - В краю родном. - А до этого? - Коком страдальцев Симпатичная мне необычайно превращается в слух, и ее теплая ладошка ласкает меня. - Ах да, обшмаленные коком страдальцы. Хотелось вздремнуть и немножко презумпции невиновности. Вместо этого я всплакнул и закунял в заячьем забытье узника в Сионе. - Мишенька-а-а! - шепчет миланная мне. - Вы чувствуете, какой он уже стал упругий? Счастливое время застоя вытаращилось в ширинке и выражало непредсказуемое. Чтоб не сойти с ума, мы подкурили. Узники Сиона в отличие от узников в Сионе - совсем другая масть. У нас не тюрьмы, а детские сады. А вот у Того в остроге бытовали дикие нравы. Но Тот не дал себя обидеть. Четыреста суток бегал по зоне в одном бюстгалтере и не подпустил никого, хотя мог по глазам бритвой полосануть. Теперь крутой князь в общественном секторе. - Мишенька, но ведь вы остановились там, где вы всплакнули и закуняли. - Да, но это не всегда удается. Особенно, когда тебя угораздило притулиться между братишкой слева, который неумышленно (четырнадцать тысяч в кассовых аппаратах) распилил на разделочной пиле мясного отдела двух стариков сторожей супермаркета. И расфасовал куски по нейлоновым пакетам. И дедуськой справа с патлами Карла Маркса, но собранными в косу, чтоб не путали. Который в 74 года перегрыз глотку своей партай-подруге и наложнице по коммунистической борьбе, и мусора откапали старца через стоматолога. По оттиску отличных клыков. И боишься бзднуть, чтоб не потревожить сон вурдалаков и пришествия Мессии. Бом. Бом. - Мишенька, это невеселая притча. Я боюсь. - Сострадальцы еще под стражей. - Неважно, расскажите другую. Кого она мне напоминает? Черт бы ее побрал. Где Олежка и Ромочка и ширевом? Я готов охмурять ее тысячью притчей, но ведь надо что-то поштефкать. - Красивая, пожуйте мне немножко рагу. - Да, Мишенька, да. - И запейте лепестки этих роз белым вином. - Да, мой Мишенька, да. Проклятое ширево. Почему мне мерещится Туля? Первый седер в капезе ее пизды, когда в пасхальную ночь я на руках выносил ее из Египта! Светлячок по имени Туля. Восторг до удивления, когда, выскочив голым из кровати, я в лицах показывал, как ходят козырные урки на зоне. Я повязывал кашне вокруг головы, как всемирно известный теннисист Бъерн Борг тряпку от пота, только я не знаю, так ли она была необходима спортсмену, как тому Суперкозырному Пугалу, у которого яйца свисали на уши такой пещерной крепости, что на поворотах его забрасывала центробежная сила. Лютый хамсин, а блатные в кашне. И Туля повизгивала от смеха. Были и помельче сошки на тусовках. Те перемещались по прогулочному дворику, как конькобежцы, и всегда наезжали на встречных. Наберут приличную скорость, сложат руки за спину и мелко сучат ногами. И скользят. Скользят. Тулинька тоненько ржала, и я шаркал голыми пятками о мраморный пол, назад и в сторону, и тряс мудями. Уже поздно и миланной пора идти спать. Уже поздно. Спит Гаолян и дурдом Шалвата. Психонавты, привинченные к койкам мечом херувима за то, что узрели, что наги. Жизнелюбы и Жизнелюбки любой ценой. Может быть, она в городе Рамле? Тихо проснулась среди ночи и заплакала горько-горько, повернув на подушке голову и увидев, с кем спит. Ночь коротка... Ей тепло в парагвайском браке с уравновешенным человеком, бизнесменом-арабом по имени Рауф, да и он души в ней не чает... В мусульманском любовном току он зовет ее Свэт-та! И она теперь не подстилка, а рауфинированная женушка. Мир да любовь вам! И много детей! Чокнутая сидит так близко ко мне, что я могу перейти на шепот. Но я боюсь, что она уснет. Она так доверчива и беззащитна в пижаме, что я с удивлением замечаю, какие у нее маленькие бойцовские титьки. Пахнет белым вином и мускатом желания. И ладошка гладит меня. - Мишенька, не томите, - тоже шепотом просит помешанная, - а то я засну. Близость. Если хочешь сближаться - сближайся немедленно. Ибо ждать с моря погоды, так близость никогда не наступит у лоха. А траханье без родинки на попке, слева, если наблюдать из собачьей позиции, не принесет радости и прибавит хлопот. - Не мешало бы распеленаться. - Нет! - Только сверить температуру. - Нет, нет. - Ладно, Туля, я все расскажу, только не убирайте ладошку. - Как вы меня назвали? - Светопреставлением. - Вы сказали: "Туля". - Не может быть. Честное слово и блядь буду! Ох, простите. Я немножко свихнулся. И вообще, давайте подкурим. - Почему вы меня так назвали? - Это не оскорбление. - Я понимаю, и все-таки? - Есть туляк и есть туля, и они живут в Туле. И торгуют кистенями и обрезами, чтобы ускорить светопреставление. - Скажите правду. - Это опасно. Я боюсь ее как огня. Можно сказать недолюбливаю. Если вспомните, как вас зовут, расскажу притчу про правду. - Рассказывайте, я буду вспоминать. Сидим мы как-то с Даником Айзманом на лавочке во дворе Еврейского подполья в исправительном доме Тель-Монд. Контингент разнокалиберный и неоднородный, но плотно набит в обойму готового к бою автомата, когда предстоит последний, но решительный бой за понюшку табаку, и приказано патронов не жалеть. Правда, одни еще ходят, другие стоят, а кое-кто присел на лавочке, но у всех поголовно страстное желание возалкать свободное местечко и успокоить седалищный нерв. Преступники, что с них взять. Каждый оберегает собственную жопу как зеницу ока и нисколько не любит брата своего и не хочет быть ему сторожем. Такое ощущение, что если бы одна половина контингента посдыхала в одночасье, другая, включая и налогоплательщиков, вздохнула бы полной грудью. Вдруг - а этого нам только не хватало - открывается калитка, и нам кидают штангенциркуль, как будто кто-то не может посрать без тригонометрии. Это по первому впечатлению мне показалось, что закинули штангенциркуль, но, присмотревшись, я понял, что это всего-навсего теодолит. Голова на трех точках опоры. Два дюралюминиевых костыля и левая нога ни микропоре. Мой Даник тоже смотрит в том же направлении, но как бы глазами ночного видения, и говорит: - Давай заполним лото. На счастье. Вот тебе мысленный бланк лотереи на три клетки, и что хочешь, то и подчеркни. Единичку, икс или двойку. Главный приз - десять пачек сигарет "Адмирал Нельсон" - кстати, тоже инвалид. Мне следовало предвосхитить и угадать, кто к нам приперся и почему в таком неряшливом виде, не заглядывая в его протокол, и предположить, где он позабыл вторую ногу. Так повелось у преступников (о, нравы!), что, претендуя на место под солнцем, ты вынужден показать злыдням свой личный протокол и чем ты дышал на исповедальнях у следователей. Чушь собачья и анахронизм! Чтобы не стать благоразумным у следователя по особо опасным, надо вообще не родиться или как минимум родиться мертвым. Любой другой аргумент отпадает. И не верьте в павликов морозовых! Пропаганда! Сколько раз приходилось смотреть в глаза глухонемым с рождения, но когда ущербных приводят к Логопедам, они начинают петь, ни в чем не уступая Хулио Иглесиасу, и не могут остановиться, когда их уже никто не слушает. Поют и поют в три погибели. Итак, я выбираю двойку. Мне на это число везет еще со школьной скамьи. Стульчики детдома с высоким напряжением, школьная скамья и вздохи на этой ебучей скамейке, когда в день смерти Сталина меня в кодлу лупили татары на глазах у кураторши-узбечки. Скамья подсудимых - и вот тюремная лавочка. Млечный путь на историческую родину. Я сказал так, вернее предположил: гангрена, вызванная долгим сидением в следственном изоляторе, запоры, маниакально-депрессивное нежелание встать и хоть немножко попрыгать через скакалку на ограниченном пространстве. Что и привело к пагубным последствиям и ампутации засидевшейся ноги, чтоб не терзали мурашки. - Фраер! - сказал Даник. - Так не выглядит ампутированная нога. Так близко к жопе ногу не удаляют в Израиле. Я ставлю на икс. Подмани его, и убедимся. Теодолит с радостью прискакал, а мой Даник, вместо того, чтобы подвинуться и приютить калеку, хамски развалился во всю длину жизненного пространства Еврейского подполья (застрелил несчастного араба на вендетте первородства, изверг, что с него взять). Лежит, как патриций в публичном доме, и принуждает инвалида сказать правду, только правду и ничего, кроме правды, на одной ноге. Больше, видите ли, у него нет времени выслушивать. Хоть времени у нас тонна, но всему есть предел. Сколько может длиться пиздеж на одной ноге? Полчаса, час, два... Потом теряется интерес. Угадал, как всегда, Даник, поставив целое состояние своего авторитета на клетку с иксом. Разменяв червонец по тюрьмам, любой еврей достигает такой степени святости, что начинает понимать язык зверей, щебетанье птиц, путь солнца по небу и о чем шушукаются рыбы в морях. А те, кто решаются и дальше менять, отбросив все земное и низменное за забором, становятся Соломонами, и всяческая суета и томление духа, тонкое обращение с женщинами, рамки приличия и этикет (все поголовно жрут руками через борт), чуткость и участие к другому, элементарное желание понять, а значит, простить - им чуждо. Сердца обрастают шерстью, пальчики - веером, а глаза - дегенерацией базедовой болезни. Это - Первосвященники первой череды тюремного департамента, и нужно сто раз прикинуть хуй к носу и хорошенько подумать, прежде чем сказать "ой!", когда он будет отпускать вашу грешную душу и утешать, что это не больно. Худенькая женщина, до боли напоминающая мне кого-то, отчаянно борется с Морфеем, и ее охладевшая ладошка на ширинке мягко анестезирует неизбежное. Уже так поздно. Чудо в больничной пижамке трет свободным кулачком карие, готовые в любую секунду расплакаться, глаза. Мы уже в том обволакивающем состоянии, когда использовано все, абсолютно все, и от близости удерживают только тюремные притчи и адреналин. И еще крики петухов за окном, как из камер арабского отсека в общем блоке сосуществования в Рамле. - Так на чем я остановился, красивая? - Стоит инвалид на одной ноге, и вы не даете ему вымолвить слово. - Я?! - Да, скоро утро, и вы уедете... И этот несчастный инвалид с одной ногой... - Вам его жалко? - Конечно. Инвалид в тюрьме. - Это я в тюрьме, потому что вы сидите всю ночь нога на ногу и не даете даже погладить кпз! - Что это? - Письку. - Неужели в вашем возрасте вам это не надоело? Нет, блядь, не надоело! - Нет. Ну, может, самую малость. - Что он вам рассказал? - Кто? Ах, оставьте его в покое. Дался вам этот, с микропором... - Ну, Миша, пожалуйста... - Скажите: Мишенька! - Ми-и-шенька! - Да, мой Мишенька, да. - Да, мой Мишенька, да! - Вам не холодно? - Нет, а вам? - Класс! - Спит Гаолян? - Спит Гаолян. - Ночь коротка? - Ночь коротка. - ... И лежит у меня на погоне... только поверху, Мишенька, ах!... там-тарара-ра, ум-па-па, ум-па-па, ум... Куда эти сучары разбежались? Рептилии в десятом поколении. Бросить, блядь, Наставника на произвол судьбы. Мне нужен депрессант в ампулоширеве. - Олежка! Олежка! - зову засранца маленького. Я кричу, а он не идет. Я кричу, а он не идет. Ладно, хуй буду держать тебя на лапах. И порву, на хуй, кутонет пасим! Наконец прибегает. Наконец-то. - Че, дядь Миш? - Помираю. - Ухи, что ли, хочешь? - Цыц! Ебут твою мать! - И только я успеваю сказать: "Доведешь ты себя до цугундера", как мы начинаем ржать, как ОШО, что употребил гашиш и подкнокал в замочную скважину. Ва-ка-ка-ка-ка! Вя-кя-кя-кя-кя-кум! Ин аль динкум, арс. Мы так рвали животы и загибались от смеха и так были рады ни с хуя, что еще живы и можем, че хочешь - можем. И отпиздить любого черта, и Люшеньку муромскую приструнить, чтоб разучилась ходить, а плыла, как лебедушка на одном секеле и адреналине, и отдать последнюю рубаху, и оторваться от земного притяжения, и стоять на ринге достойным бойцом, и остаться визионерами. - Так че, дядь Миш, что случилось? - А вот эта женщина вынуждает меня рассказать притчу. Пристает - и все. - Какую? - Про правду-матушку. Олежка слышал все мои притчи, знает их назубок и от частых повторов просто задубел, можно сказать, засолонел как столп. Закалился как сталь! - Расскажите, дядя Миша, - просит Олежек. - Там есть очень интересное место про зеленый лучок. Теперь мы сидим втроем в треугольнике благодати. По воле провидения. И о ебле речи быть не может, и смотришь на роскошные мордашки в лоб, без грязного умысла, и думаешь: "Как сумел уцепиться и удержать и пронести через всю жизнь светлое ожидание сказки, когда обращаешься в слух и внемлешь, когда же, когда медоточивый хмырь начнет тебе крутить яйца". Как только Дани Айзман забожил убогого благополучием семьи и заклял говорить только правду и ничего, кроме правды, чтоб он звука не слышал. Одноногий начал рассказ. Рассказ был какой-то квелый. Одним словом, хуевый рассказ, а рассказчик - и того хуже. Правдолюб любой ценой. Ногу, блядь, не пожалел ради правды. Лучше я вам расскажу вкратце, чем тянуть жилы и за язык, пока он это перед нами абортировал. Значит, так. Из пункта А в пункт Х - но уже в Самарии - почапали четыре кг героина. В то же самое время из города А в пункт Х в Самарии выезжает семейство, обремененное детьми в том возрасте, когда они уже способны нести ответственность за безответственные поступки. Групповая фамилия, так сказать: он, жена, теща, мама тещи и трое безответственных детей Четыре кг героина стоят на обочине и голосуют тремп, а их никто не берет. Сжалилась над ними мишпуха - попутно, какая разница - и согласились подбросить. Из-за перегруза на амортизаторы раскидали поровну, чтоб потом не было базара на пересылке, и каждый понес свою ношу в 571,42857 граммов на рыло. "Интерпол", конечно, наябедничал миштаре, что нелегалки - те четыре кегешницы - желают абсорбироваться в Израиле, и их ждали. В терминале Патлатого взбесились собаки и кидались на первого встречного из Народа моего. Всегда повышенный ажиотаж с прибытием лайнера Амстердам - Луд. Но собаки - они только собаки. И они как огня боятся детей и женщин в такой заточенной пиковине, как дочь, мама и бабушка. Это же "стингер", готовый к бою. Арбалет средневековья! Удавка гецеля! Первыми на волю прорвались дети и вынесли на себе все тяготы общения с адвокатом - 1714,2857 граммов порошка. Женщины просто прошли благополучно. Их вообще не занимали мелочи, связанные с переходом. Как вытащить обратно - вот о чем думали бедные женщины, и у них чесалось и чуточку жгло, как при гонорее. Итого: кордон прорвали 3428,5714 очень, очень приличных бабок, и надо было линять по холодку, но жадность фраера губит. Пожертвуй они Тотемом с какими-то паршивыми 571,42857 граммульками, и им никогда уже не надо было бы быть подстилками. В жизни! И уже закралось в души единственно верное решение, но тут хомутают пахана. Так, мол, и так. Пройдемте. Деньги не суйте. А впрочем, давайте. Вам только надо сказать правду. Нет, нет! Не оговаривайте себя. Первый раз - не считается. Ничего, кроме правды. Мы вас уверяем. Ах, глупости какие! Вы же не убийцы. И только правду... да, да... вот так, вот так. Беседер! Что? Кто вам сказал такое? Да мы ему ноги из жопы вырвем! Поклеп! Ну, успокойтесь, успокойтесь. И пишите. Пи-ши-те! Потом была очная ставка. - Дядь Миш, ну давай скорее про лучок! - Эх, Олежка, молодо-зелено! Как только несчастный сказал "очная ставка", мой Даник так перднул, испортив воздух, и так мерзко, что я подумал о друге нехорошо. Я подумал, а не питается ли он втихаря колбаской с зеленым лучком и белым хлебом из пекарни "Анджел"? - Сорок девять лет, поделенные на семь, можно тащить. Не так ли? - Господи, всех предал, - всплеснула ручонками миланная мне, а в ретроаспекте десять пачек "Нельсона" депортировали в тумбочку Дани из-за моей наивности. Следователь только на минутку отлучился. Может, всего на семнадцать мгновений, и случилось козлодранье. - Так менты ни при чем, - объявляет Даник. Бедный Теодолит не встретив и толики сочувствия, готов разреветься. - Семья, брат. Шен деди пирши де тракши! Чинно раскланиваясь, я прощаюсь с моей миланной. Ей надо быть в койке до обхода. Ссать оба хотим, как с пулемета, однако не нарушаем этикет. - До скорого? - Буду рада, Мишенька, приезжайте. Олежек, присмотри за ним. Мы расстаемся. Олежке тоже немного грустно. Избавь его Б-г! Я хотел закончить эту историю без дураков. Просто написать, что побывавшие на Дальних пастбищах, возвращаются. Или сгорают, входя в атмосферный слой земли. Что они умерли в одночасье. Она - на семейных нарах в городе Рамле, от тоски. А он - у себя в Станице, когда обучал на ринге трахею вальсировать с японской бритвой. Но вышло не так. Моей маленькой Михальке шестой год. А Джонику - восемнадцать. Играет в гандбол в спортроте. Хороший пацан. Форма солдата ЦАХАЛа ему идет. Первенец, только б насрать мне в душу, сделал меня дедушкой. Внучатую девчушку зовут Сонька. Михалька такая шустрая, говорит на двух языках - на иврите и по-русски. Хоть мы и встречаемся редко, у нее для меня всегда новый стишок с проверкой на память предыдущего. Вот она бежит по двору для разминок боксерского клуба. Раскинула ручонки, бежит ко мне и хохочет. У моего белого детеныша мать - из йеменских евреек и с большим трудом проходит возле Михаль за гувернантку, но это только внешне. Это исчадие ада, эта Ева Браун вместе с Гитлером - оказывается, великолепная мать. Когда бы ни пришла ко мне в гости, ей хочется спать. У нас с Михалькой праздник, а она шмыг в койку - и спать. Холера ее знает, где она валялась в предпраздничные дни. Михаль ей тоже дает оторваться. Компьютерный кружок, балетный кружок, драматический кружок и умелые руки. Любят эти две фурии друг дружку безбожно. И мне сладко на них смотреть. Вот она обнимает меня и целует, и колет ее моя борода, и она терпит, как мудрая женщина. Тут же просит одеть ей шлем, перчатки и - особый восторг - протектор защиты паховой области. Моя маленькая амазонка хочет постоять на лапах. Бьет слева, справа, торопится, промахивается, кряхтит, толкает, а я доволен. Даже так не доволен Олежкой, когда он сильными резкими ударами точно бьет на полной скорости в сложной комбинации. - Михалик, отдохни и расскажи мне стишок. - Кодем ата. - Беседер. - Ну? - На тракторе у Еськи Есть дырка в колесе. Заклеим эту дырочку жевачкой! - Тов, аба! - Теперь ты. Михалька делает зверское лицо и поет, подпрыгивая, такое, что на русский переводится весьма абстрактно: "Два ужасных пенса Бритвой по мордам. Ты меня не бойся - Я тебе не дам". - Мама научила? - Ло, ба-ган. Я слышу, как из каптерки истерично хохочет моя злоебучая отставная подруга. - Давай-ка, поучим русский. - Ялла! - Ты знаешь, что такое лошадь? Михаль утвердительно трясет головой: - Суса! - Скажи по-русски: "суса". - Лешад. Генетика, блядь. Хоть кол на голове теши. - Теперь скажи: "площадь". - Ма зе? - Кикар. Михалька надувает губки и, насупившись, начинает меня ругать и бить. - Это плахай слава! Фуя! Ихса! Что так коробит ребенка от безвинного слова "площадь"? Не понимаю. На кармане у меня хуй ночевал, и я беру Михальку к хабадникам. Пусть ее мама немного поспит. А у хабадников - там всегда гуляют. Там тебе рады, даже если рожа уж очень примелькалась. А если придешь с ребенком - почетный гость. Мы выпиваем по рюмочке водки, а коржики предлагаем Михаль. Красивые евреи, похожие на портовых грузчиков, с бородами лопатой, усаживаются за столы-парты в синагоге на Агане. И читают из Книги Бытия летопись тех дней. И сделал Господь Каину знак, чтобы не убил его всякий, кто встретит его. И ушел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Эдема. И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Ханоха. А у Ханоха родился Метушелах. А у Метушелаха родился Лемах, а у Лемаха - Яваль и Юваль. И взял себе Лемах двух жен: имя одной Ада, а имя другой Цилла. И сказал Лемах женам своим: "Ада и Цилла, послушайте голоса моего, жены Лемаховы. Мужа ли убил я за язву мне и отрока за рану мне? Если Каин отмщен будет всемеро, то Лемах - в семьдесят семь раз". Потом Аарон родил Зяму Аароновича. А Зяма Ааронович меня. Я родил трех детей - Эфраима, Иегонатана и Михальку. И наплодил, как кошка, всяческих непотребств, потери и беды... И Тулинькой три года был я беременный... Аборт - и вот подыхаю на вышкребоне. ТРИ ВОСПИТОНА Памяти Виктора Финкельштейна. Экзюпери "Мы в ответе за всех кого приручили" по мне, так сент-экзюпери ехал совсем не в ту сторону. романтик,бля... воздушный извозчик... это я не как писатель, а скорее как шОфер вам говорю. в смысле - лучший публицист современности среди водителей танковозов... но - шутки в стороны. мы в Ответе только перед теми, к кому привязались. раз и навсегда. на свою голову... все остальное литературные fantazy на книжных полках... писанина бессмертных классиков... "у любви,как у пташки крылья"... которая уже никого не ебет! БОРМОТУРГИЯ ... а пацаны по два раза становились первыми на ц.с.маккаби по кадетам. дрались на турнирах по-юнакам. нормально... не валялись на помостах. а потом вдруг взяли и ни с того ни с сего хором загремели в тюрягу. Ихссс! за мохнатый сейф... позорная статья. нет. ну что вы? - девочек не насиловали. малышкам самим хотелось как голым ебаться... просто по молодости пацаны элегантно здЫхаться от подстилок не умели... послали прямо. куда подальше... по-русски. и думали - все. а ссыкухи с досады взяли и нажалились мамашкам. таким же свирепым, бестолковым, секулярным блядям. поперла джянАна! - в переводе с арабского - а фар брэн золстэ вэрын ви а файер -означает: СПЛОШНОЙ СУКАДРОМ... дело обстояло вот как... Димочка в 57 и Витюшка в 63,500 терлись с двумя неразлучными подружками из "наших". овечки долли.дискотеки... экстази... хуе-муе... и все такое... а Макси, гад, в 60кг, крутился возле них дистрибьютером. как выяснили на суде - он и ту и эту ебал. Красавец! таким образом кавалеры отправились отдыхать... за счет налогоплательщиков ненадолго. всего на 180 месяцев на троих. Стоит заметить, по нечетным ходкам на зону всем нам положен "шлиш ба-ришайон". этого им забывать и прощать нельзя. ни в какую. блатуйте и требуйте. качайте права + адвокат и победа будет за вами. Главное не ошибиться. (бэбэхи отобьют... )в расчетах. по-этому еще раз говорю: только по Нечетным ходкам. короче, отвисела братва по 2/3 за хорошее поведение и выломились досрочно как-то раз я себе стою занимаюсь с детишками. день спаррингов. они себе лупцуют друг дружку с энтузиазмом... технично... по-правилам... все так, но юшка... кровавые сопли... брызги... блядь!! на белую майку. адидас. почтикакновенькуюй-ю-ю-юю-ююююЮй! - Готт! -думаю. - Лама?... - Лама азавэни?! и эти лоботомные перехлестные удары во встречном бою... х-х-рясь! - кроссом через руку. по кумполу! и тут же троечку в догонку: тА!/тА!/тА! дикость!!! а что вы хотите? еврейские дети... по маме и папе. причем папа в генной инженерии ни бу-мбум. МашкантУт. 100 %. как говорится, ничего в ребенка не доложил... всунул шмок и вышел шмок... клонированные. арихын дайным тотын-с тотын христос! например, Я ставлю богдана. олега. никиту и ваську c погонялом "джянд" - обод колеса - за непробивную бОшку боксировать в синий угол,бэседер... так можете несомневаться. и не пытайтесь... предугадать! нанЫ! банда псефдофуфлеров... один в один... Масть! лже-никитка. богданчик. олежек. васек - калган "джянд магнезиум", уже тут как тут. доЖИДАются... ГОРЯТ! мудохать любого. до полусмерти. кого угодно... как пить дать! такие же беспощадные и отвратительные дети как и эти. Как ВСЕ дети... - только в красном углу. ужасно... и еще - ромочки. на мою голову... ТЕ ЕЩЈ ромочки!!!! их у меня штук шесть.или семь. не помню... идентификации не подлежат. ХАВАЛЬаляЗМАН. черт бы их всех побрал. это меня наповал огорчает... как педогога. ... и вот они!!! вот они,Преступники... приперлись... Димка. Витенька и Максим. шпана неразлучная из тель-мондской малолетки... мордашки им там конечно порезали... рога пообломали... а как же!! но по выходкам вижу- крутизна. сумели,не дали себя размазать... - здоров, дядь Миш... - как живешь? - заезжает на сраной козе Максимка. - вот,снова у тебя тренероваться хотим. если можно... и целоваться полезли. что я могу поделать... привязались и все... но,вы слышите постановочку? "снова у тебя!" это получается... если черезжопу на все взглянуть тверезым глазом - так Я у них получаюсь в доле... подельник... яани - пидафил! - О,нет, НЕТ!!- закричал Я. ба офэн э,спонтани. идите... идИтеидИтеидИте... - РАБОТАТЬ.УЧИТЬСЯ... Куда угодно! Дерзайте... на СТРОЙКАХ.Сварщиками!! почему бы вам не стать электросварщиками,Вашу мать!? сварные прилично зарабатывают... на жизнь,по слухам. - ладно,дядь Миш... не ерепенься. смеются пацаны. мы уже и так агрономы. яани, крупные специалисты.по анаше. ну что ж, раз такое дело, Я тут же прекратил занятия с командой. на хер мне неприятности с руководством... нагнал и велел до следущей недели близко не появляться: - ни в коем случае! идИте.сказал. Я должен окрепнуть... как только последний спортсмен продрыснул из зала, я понял что, преступники умышленно не разошлись.Я все понял... они мне устроили "партию". Комбину! из спортивных сумок подоставали... хорошего финского бухла; много! из мясного мы имели здоровенный оковалок паструмкелэ оду; салями; язык; любительская колбаса. все,- глат кошер. из легких закусок - селедочка; маслины греческие; черные.в масле; смоленский ржаной хлебец из пекарни Анджел; а из зелени - зеленый лучок; рэпчатый; стаканЫ; прохладительные запивки; пиво; пачка беломора;... ПЛАН; мАцанка! ливанский ноктюрн из синдрома дебюсси клод-ашиль в готовой ксессе... перелезли через канаты и накрыли - прямо на любительском ринге по ныне принятой в АИБЕ формуле боя ( 5 раундов по 2 минуты)- ПОЛЯНУ М-да... И так,мы в темпе раскумарились и приступили к трапезе. врукопашную... как жрут все приличные люди в отдаленных местах... Ох, блядь, телячий язык был изумительным... у меня закружилась бошка... нет. не так... язык вскружил мою голову.сочный. хорошенько проваренный. в лаврушке.в поваренной соле. в меру перченый... и с чесноком. Горчицу я люблю как сумашедший. я как дорвусь до... Засранцы! будто знали,что я еще третьего дня не жрал... на зубных протезах мне уже ни за кем не угнаться. что да, то да... я это знал. и они это знали. теперь и Вы это знАйте... обжоры. чтоб не получилось, что я от вас утаил... - э-э... да. - я как дорвусь до горчицы... - так че дядь Миш новенького в боксе? ... я долго и тщательно жувал хаванину вагонетками... меня их вопросы не занимали... бредятина... я снова понял: Дал Маху... Чувствовал. надо было заставить их сразу надеть... НАЗУБНИКИ... еще в первом раунде. блядский язык... он затмил мне мозги. пока успел его навернуть - все подмели. и греческие маслинки. черные. в масле... и селедочку. и зеленый лучок. порей. и вообще... от нечего делать полируемся пивком. И ноктюрном... - так че дядь Миш новенького в боксе? э-э... хорошего мало... правда, правила поменялись... в АИБЕ... к лучшему... - расскажи. - э-э,теперь не только рефери будут драться в бабочках на ринге... но и боксеры... - ЭТО еще что за "новость"?! на голую шею?!!! - да... лучше всего. в федерации считают... если должным образом перетянуть, дольше сохраняется эрекция... ... как я уже говорил,мы в ОТВЕТЕ только за тех,кого подпускаем к сердцу. близко. до слез... Отвечаю за базар, несмотря на то,что выбора нет... в детопрокатном деле... судите сами... или,-дочь проститутка - или,сын педераст... третьего не дано. и не знаешь кого любить... больше... Самым путным оказался Витюга. сходу поступил учиться в университет. на бакалавра! Единственный Сын. мама с папой на бабки не поскупились. душу отдали... Димка пошел на курсы электриков. успешно закончил и зашибал себе на кастрюлю своими руками пару копеек. а Макси, гад, никак не мог найти занятие по душе. Отовсюду его выгоняли... только что мать с сумасшедшим трудом устроила дурака в авиационную промышленность. ПРЕКРАСНО!!! Товим ле Тайех!... буквально через два (2) дня - выпиздили. встречаю утром. в пивной... среди бела дня!!! опять попадаловка за две кружки. ЕСли бы!!!! а я сам хуй сосу на пособии... у битуах а,леуми... это я образно,а внатуре-допустим,Я написал роман. опубликовался. шнырь накатал на него телегу... пасквиль... паллАвру... ложкомойнику издательство заплатило,а!? А?!!... а МНЕ -нет... НЕТ!!!! - ни разу... НИКОГДА!! был бы бабой, - с горя поперся бы на панель. Бля буду. - здаров, дядь Миш... - ну- говорю - ма кара в этот раз? О,дядь Миш. не поверите. турнули за ПЕРЕРАБОТКУ -- -?!- думаю. мноГоГо я повидел на свете, что не подвластно и сионским мудрецам... такого я еще не встречал. невЕдал. он врет мне в глаза... хуже. Он мне морочит яйца. а,а,А ?- говорю. Ке мо во сне... в тургеневских немых сценах... и меня разбирает невысказанный,поскольку еще беспричинный, скорее невинный нежеле наивный подростковый дурацкий смех. ЦХОК! какой то ХАХАХАХУЙ напал... честное слово... с вами не бывает? целебный, между прочим... с первым утренним бангом. Иначе -хер выживешь... среди людва. - а-А-а? - говорю... не расслышал - да я,дядь Миш, на работе вола ебал. - так я и думал. - говорю. ТАК я и думал... коротко и ясно... буквально закинул меня в раздумья... и ни туда ни сюда... мысли стали неуправляемы... буксовали... вдруг, внезапно меня вышвырнуло на встречную полосу... в час пик... оказалось,я легко отделался.меня поволокло дальше... юзом... на те участки рассудка,на которых давным давно развешаны "кирпичи" и ведутся дорожно-строительные работы... как они умеют... спустя в рукава. ... Дальние пастбища помните... "песнь песней"... сцена в кабине... с вышвыриванием дамы пробздеться под луной... я полагаю, это одно из самых жестоких моих воспоминаний. я принуждал любимицу ссать на ходу. помните... на спуске... он устроился в жопу ООНовского бензовоза и совсем было закунял с недосыпу, а Тулинька валялась в коме после близости на заднем диване кабины. в оригинале я написал так: " Я кончил... Бездарно! ... Осатанел... Справился... Взял Себя в руки... украдкой вытер хуй ей об волосы... на почве ревности... и вышвырнул из кабины... Женщину!!!!! ... успокоился... поссал в банку... пыхнул... цингелэ Ерушальми... и, леат-леат... шувайя-шувайя... иззи-иззи... по-воленькЭ... и лишь тогда... совсем было закунял с недосыпу" тем самым давая набой читале, либо читалице - как мы ишачили. остановить семитрейлер дабы, простите помочиться - у водил "Таавура" считалось западло. ВСЕ ссали в банки. однажды диспетчер Рафи (пусть земля ему будет пухом)меня заебал. на мувиле