йзаж не менялся. Вяло шевелящийся океан тел был повсюду -- по крайней мере, обозримое пространство не предлагало взгляду успокоиться каким-нибудь иным зрелищем. Мелифаро нервничал. Умоляюще косился на меня, словно ждал, что я сейчас выдам пару-тройку подходящих объяснений, после которых все как-то само собой уладится. -- Что бы это могло означать. Макс? -- наконец спросил он. -- Ты хоть что-нибудь понимаешь? -- Конечно нет. -- Я пожал плечами и снова поглядел в окно. Мне наконец удалось сформулировать, что именно нас так напугало: в этом скоплении человеческих тел было что-то противоестественное. В таком количестве они уже не были людьми. По крайней мере, именно об этом панически вопило мое растревоженное подсознание. Сознание едва сдерживало страстное желание заорать дуэтом. -- Я не раз говорил, что единственный существенный недостаток людей -- это их количество, -- проворчал я. -- Но, признаться, никогда не рассчитывал получить столь неаппетитное подтверждение своей правоты. Мне не по себе от этого зрелища, если честно. -- Мне тоже, -- горячо закивал Мелифаро. -- Ты извини, что я тебя разбудил. Просто нервы не выдержали. -- У меня бы тоже, пожалуй, не выдержали, -- честно признался я.- На самом деле ничего страшного. Они же не пытаются перевернуть поезд. Сидят себе и сидят... Наверное, мы попали в очень перенаселенный мир, только и всего. -- Наверное, -- вздохнул Мелифаро. -- Ну что, будем отсюда сматываться? -- Надо бы, -- кивнул я. -- Но сначала надо немного исправить настроение. -- Я, собственно, именно с этой целью и предлагаю тебе делать ноги, -- снисходительно объяснил он. -- Глядишь, повезет, попадем в какое-нибудь забавное местечко вроде вчерашней ярмарки, настроение само собой исправится. -- Надо, чтобы сначала оно исправилось, а уже потом можно совать нос в очередное пекло, -- вздохнул я. -- Не понимаю я тебя, -- раздраженно буркнул Мелифаро. -- Это что, очередной заскок? -- Внеочередной, -- хмыкнул я. -- У меня есть теория... -- Плохо дело, -- саркастически заметил мой друг. -- Только твоих теорий мне сейчас не хватало. И без них тошно... -- Не ной, -- строго сказал я. -- Тошно ему, понимаете ли... Всем тошно. -- Особенно этим ребятам там, за окном, -- подхватил Мелифаро. -- Слушай, Макс, если уж ты решил", отяготить свой беспомощный разум напряженным мыс лительным процессом, скажи мне, будь так добр: у тебя случайно нет теории касательно того, как заказывать музыку в этом поганом местечке? Если уж мы обречены на вечные скитания по Лабиринту Менина, я бы предпочел почаще попадать к красивым покладистым девушкам... надеюсь, ты не против? -- С какой стати я должен быть против? Я же не эльф! -- фыркнул я. -- Кстати, ты будешь смеяться, но моя теория касается именно... -- Подожди-ка, -- перебил меня Мелифаро. -- Кажется, мы подъезжаем. -- Куда? -- встревожился я. -- Куда надо, туда и подъезжаем, -- отрезал он. -- Так что давай делать ноги. Потом изложишь свою теорию, ладно? -- Сделать ноги всегда успеем, дай посмотреть, что это за место такое,- попросил я. -- Обидно, если в памяти не останется ничего, кроме этих... существ. Пейзаж за окном наконец-то радикально переменился. Безумная голая толпа осталась где-то далеко, я едва мог различить ее смутные очертания. Впрочем, вскоре они окончательно скрылись за очередным поворотом. Поезд подъезжал к большому городу. Высотные здания пригорода напоминали пирамиды, возведенные нерешительным зодчим: основания чуть уже, чем требует классический образец, вершины слегка усечены -- на радость любителям пентхаусов. Ближе к центру дома становились все ниже; мне понравились причудливые сады на крышах и мелкие белые цветы, нежным снегом припорошившие тротуары. Поезд замедлил ход, нырнул в темноту тоннеля. Не успели мы опомниться, а за окном уже медленно плыл пустой перрон. Еще через минуту поезд остановился, жалобно скрежеща. В дверь нашего купе отчаянно загрохотали кулаками, а из вагонов тем временем начали выходить люди с чемоданами, все как один белокурые и краснокожие -- это был сочный кадмиево-алый оттенок. -- С этим миром все ясно, -- угрюмо резюмировал я. -- Небось красненькие -- господствующая раса. Живут в этом красивом городе и наслаждаются всеми благами своей уютной цивилизации. А те ребята в степи -- какие-нибудь местные "недочеловеки". Не удивлюсь, если их тут едят -- неужто столько биомассы да коту под хвост? Не верю... Господи, как же это все скучно! -- Да, невесело, -- мрачно согласился Мелифаро. --И мне кажется, что ты бредишь... Но это не имеет значения, правда? -- Ни малейшего, -- подтвердил я. -- Вставайте, выходите, приехали! -- Проводница вопила так, что архангел Гавриил вполне мог бы уступить ей привилегию поднимать мертвых из могил накануне Страшного Суда и не морочиться со своей легендарной трубой. -- Пошли, Макс, -- к воплям встревоженной тетки присоединился зануда Мелифаро. -- Не такое уж великое удовольствие сидеть в этой конуре, чтобы держать оборону против разгневанной женщины! Мы взялись за руки, он решительно распахнул дверь купе, мелькнули испуганные глаза и брезгливо скривившийся рот краснокожей щекастой блондинки, но мы не стали задерживаться на пороге, чтобы выяснить причины ее недовольства, а шагнули вперед и... чуть не захлебнулись ледяной влагой. Однажды (когда-то давно, много-много жизней назад) мы с друзьями почти целый месяц прожили в палатке на берегу моря. Одной из наших любимых (и, на. мой взгляд, самых идиотских) шуток было аккуратно отнести спящего к морю (алкоголь и свежий воздух способствовали мертвецкому сну) и зашвырнуть беднягу как можно дальше. Мне тоже несколько раз доставалось, так что могу свидетельствовать: эффект неописуем, особенно на рассвете, когда сон крепок, а вода холодна. Сейчас с нами произошло нечто подобное: полусонные, размякшие после отдыха в тесном, но уютном купе поезда, изрядно вспотевшие, мы угодили в воду, температура которой вряд ли превышала 15 градусов по Цельсию. Для короткого купания в очень жаркий день это еще худо-бедно могло бы сойти, но для затяжной утренней ванны -- совершенно неприемлемо. Хуже всего было, что вода окружала нас со всех сторон и никакого намека на твердое дно под ногами не предвиделось. -- Грешные Магистры, опять мы влипли, -- тоскливо сказал Мелифаро после того, как нам удалось восстановить дыхание и немного привыкнуть к температуре воды -- насколько к ней вообще можно было привыкнуть. -- Скорее уж "вмокли", -- буркнул я. -- А признайся, дружище: ты ведь хотел умыться? Плеснуть в лицо прохладной водой, чтобы прогнать сонную одурь... -- Издеваешься, да? -- мрачно спросил он. -- Скотина ты все-таки, Макс. Редкостная. -- Не издеваюсь, а ищу подтверждение своей теории, -- терпеливо объяснил я. -- Я, кстати, тоже хотел умыться. Не могу сказать, что все утро упорно мечтал об умывании, но где-то на заднем плане все время крутилась такая потребность. Чего хотели, то и получили... -- Думаешь, в этом грешном Лабиринте исполняются наши желания? -- презрительно фыркнул Мелифаро. -- Что-то я не заметил! Если бы они исполнялись, я бы давно был дома. Ты тоже, я полагаю... -- В том-то и пакость, что не все. Только некоторые, часто неосознанные, -- объяснил я, пытаясь устроить свое тело в воде таким образом, чтобы затрачивать как можно меньше усилий на жалкое барахтанье. -- Ты умеешь плавать лежа на спине? -- сочувственно спросил я Мелифаро. -- Рекомендую попробовать. -- А толку-то? -- сварливо спросил он. -- Все равно пойдем ко дну. Не сейчас, так через полчаса. -- Не все равно. -- Я поймал себя на том, что пытаюсь говорить с ним как взрослый с упрямым ребенком. Благоприобретенная разница в возрасте, поначалу казавшаяся только внешней, постепенно давала себя знать. -- Человек не может долго находиться в такой холодной воде. Сердце, знаешь ли, останавливается. -- Как я его понимаю! -- язвительно фыркнул мой друг. -- Но это происходит не сразу, -- терпеливо продолжил я. -- Поскольку мы с тобой уже убедились на собственном опыте, что смерть здесь -- всего лишь способ открыть очередную дверь, значит, нам следует заботиться только об одном: умереть как можно комфортнее. А замерзать гораздо приятнее, чем тонуть. Скоро тебе покажется, что стало тепло... -- Правда? -- ехидно переспросил Мелифаро. -- Скорее бы уж! -- Вода холодная, так что все произойдет довольно быстро, -- горько усмехнулся я. -- Гарантирую! -- Дай руку! -- Он распластался на воде рядом со мной и тяжко вздохнул: -- Хочешь, я расскажу тебе о своем самом большом страхе последних дней? Я боюсь, что однажды мы с тобой умрем не одновременно, а поочередно и потом оживем в разных местах. Я сойду с ума, если рядом не будет твоей паскудной морды, дружище! -- Да, -- согласился я. -- Это было бы скверно. -- Иногда мне кажется, что я не смогу расстаться; с тобой, даже если мы когда-нибудь выберемся отсюда. -- Он засмеялся отрывистым лающим смехом, тут же захлебнулся и немного успокоился. -- Нам придется: поселиться вместе... причем не просто в одном доме, а в одной комнате! Плакала моя личная жизнь! -- Ничего, -- утешил его я, -- буду отворачиваться в случае нужды. Или научусь превращаться в ночной столик. Уверен, невелика наука... -- Ты был прав, я уже чувствую, что согрелся, -- удивленно признался Мелифаро. -- Хороший признак, -- кивнул я. -- Значит, смерть уже рядом. Давай-ка действительно возьму тебя за руку, а то и правда потеряемся... -- Расскажи мне свою теорию, -- попросил Мелифаро. -- Что ты там говорил об исполнении желаний? И почему ты уверен, что мы угодили в этот океан лишь потому, что хотели умыться? Почему, в таком случае, не в чью-нибудь ванную комнату? -- Потому что у нас было скверное настроение, -- объяснил я. -- Насмотрелись на всякие страсти из окна, да еще и тетка эта орала как чумная... Мне кажется, реальность Лабиринта очень чутко реагирует именно на настроение. Помнишь, в каком славном расположении духа мы попали на ярмарку, где хозяйничали у все эти милые тетки? Мы хорошо отдохнули у Старой Герды, нас накормили, переодели... тебя еще и приласкали. Мы перестали бояться и ждать подвоха. И все было хорошо: мы оказались на этой безумной ярмарке: весело, безопасно, кормят на халяву, да еще и след нашего беглого Короля там обнаружился. Потом мы захотели спать, да так сильно, что нас больше ничего не интересовало. И тут же попали не куда-нибудь, а в спальный вагон поезда. Правда, он был частью довольно неприглядного мира, ну да это уже дело десятое... Помнишь, я говорил тебе, что надо сначала исправить настроение, а уже потом соваться в дверь? Ну вот... Я так увлекся изложением своей свеженькой теории, что на время забыл о нашем бедственном, откровенно говоря, положении. -- А когда мы умираем? -- вяло спросил Мелифаро. -- Куда мы попадаем в этом грешном Лабиринте после смерти? -- Еще не знаю, -- честно признался я. -- Но, по-моему, это как раз абсолютно вне нашего контроля. Что-то вроде лотереи. Как повезет. -- Знаешь, я только что понял, что забыл в этом проклятом сарае на колесах сумку с гостинцами нашей подружки, -- печально признался мой друг. -- Впрочем, запасы нам бы все равно здесь не пригодились... Кстати, Макс, что бы ты там ни говорил, а она была очень хороша. Мне даже жаль, что ты видел ее только в образе старухи... Слушай, я очень не хочу еще раз умирать. Не хочу становиться еще младше и глупеть -- куда уж дальше! И не хочу, чтобы ты старел. Вдруг потом окажется, что это нельзя исправить? -- Я тоже не хочу, -- горько вздохнул я. -- А толку-то? Есть конструктивные предложения? -- Нет, -- печально признался он. -- Но когда мы снова оживем... Макс, я постараюсь все время быть в хорошем настроении. И ты тоже постарайся, ладно? Вдруг ты прав со своей дурацкой теорией и это поможет... Я больше не хочу так влипать! Ни за что... Где там твоя рука? Слушай, я почему-то боюсь. Это ненормально: вот так спокойно лежать на воде и ждать смерти... Это сводит меня с ума. -- Подожди-ка, -- изумленно сказал я. -- Есть идея. Сейчас будем развлекаться. Ты раздеться сможешь? -- Без проблем, -- вяло согласился Мелифаро. Потом его природное ехидство взяло верх над меланхолией, и он жизнерадостно спросил: -- Ты что, просто хочешь посмотреть на меня голенького, напоследок? -- Да, вот уж воистину предсмертное утешение! -- фыркнул я. -- Давай, давай, снимай свою куртку, да смотри, чтобы она не ушла камнем на дно. Штаны можешь оставить, а то еще утонешь, запутавшись в штанинах. К тому же без них тебе будет неловко, если мы, не приведи Господи, окажемся в каком-нибудь населенном месте... -- Макс, что ты затеял? -- возбужденно спросил Мелифаро, пытаясь вытащить руку из узкого рукава мокрой тяжелой куртки. -- Я пытаюсь нас спасти, -- честно сказал я. -- Терять все равно нечего, так почему бы не попробовать побарахтаться? Помнишь, из какой фигни мы построили арку -- перед тем, как попали к твоей зазнобе, Старой Герде? И ведь сработало... Я хочу попробовать соорудить из наших шмоток что-то вроде заколдованного круга на воде -- чем не вход? Лишь бы мое сооружение продержалось на поверхности хоть несколько секунд, пока мы туда занырнем. -- Макс, -- прочувствованно сказал Мелифаро, -- я всегда в глубине души полагал, что ты осел, а я -- гений. Жизнь рассудила иначе, но мне ни капельки не обидно. У меня уже пальцы не слушаются, но эти ерунда, я с ними разберусь. Что надо делать? -- Рвать рубашку. На полосы. И связывать их между собой; чем скорее -- тем лучше. У меня тоже левая рука почти отнялась. Надо успеть, пока мы еще можем хоть как-то шевелиться. Потом было несколько минут абсолютного кошмара. Раздеваться, бултыхаясь в воде, -- само по себе то еще удовольствие. Рвать рубашки из прочной, вурдалаки бы ее съели, ткани, непослушными руками связывать куски тяжелой мокрой материи... Неописуемо! Но мы сделали это, потому что человек, которому нечего терять, способен на все. Наверное, это и есть та самая Истинная Магия, которая остается при нас даже там, где обыденная волшба Сердца Мира и хитроумные чудеса наших могущественных учителей перестают работать. Мы свернули жгут материи в уродливое кривое кольцо, достаточно широкое, чтобы два полуголых человека могли одновременно нырнуть в него, как дрессированные дельфины в аквапарке. Мы завязали последний узел, посмотрели друг на друга безумными от внезапной дикой надежды глазами ("Мы молодцы, дружище",- хрипло сказал кто-то из нас: я слышал эти слова, но не был уверен, что именно я их произношу) и одновременно разжали руки. Матерчатый круг тут же начал тонуть, но мы успели проскользнуть в эти ненадежные ворота. Когда я понял, что мое тело больше не погружено в воду, я, кажется, самым вульгарным образом потерял сознание. Последнее, что я ощутил, -- железная хватка Мелифаро. Удивительно, что он не сломал мне запястье: я отделался багровым браслетом, который оставался при мне еще много дней, то и дело причудливо изменяя оттенки, как это свойственно лишь закатам и синякам... Я пришел в себя и долго не открывал глаза, наслаждаясь удивительными мелкими подробностями из жизни своего тела. Ему было тепло, сухо и вообще очень хорошо: оно лежало на чем-то мягком и было укрыто чем-то не менее мягким. Почему-то я боялся, что весь этот неземной кайф может закончиться, если я открою глаза и пойму, куда попал. -- Эй, Макс, не притворяйся. Я же вижу, что ты уже оклемался! -- весело сказал Мелифаро. -- Какой ты все-таки молодец! Мы попали в очень славное место, отсюда даже уходить будет жалко. Наверное, это награда за хорошее поведение. Приют для усталых героев, которые никогда не сдаются... -- А теперь еще раз и помедленнее, -- проворчал я. -- Я пока совершенно не соображаю, душа моя! -- Ну, положим, это твое нормальное состояние, ~-жизнерадостно заявил мой друг. -- И вообще, соображать сейчас совершенно не обязательно. Лучше просто приходи в себя: мне без тебя скучно. Кстати, хочешь согреться? Здесь имеется полный кувшин грандиозного горячего пойла... вернее, уже полкувшина, потому что я его дегустировал... Будешь делать вид, что тебе еще дурно, -- додегустирую до дна, так и знай! -- Давай сюда свое пойло, -- великодушно согласился я. -- Ты и мертвого уломаешь. -- И осторожно приоткрыл один глаз, а потом и другой. Вопреки моим потаенным страхам сладостное наваждение не рассеялось. Я обнаружил, что лежу на широком мягком диване, под общепризнанным символом уюта: толстым клетчатым пледом. Диван стоял в углу большой комнаты, заставленной громоздкой, но душевной мебелью, очертания которой показались мне вполне привычными, а назначение -- поддающимся осмыслению. Самым экстравагантным предметом обстановки был огромный, в полстены, камин. Там приветливо потрескивали поленья и деловито суетился живой огонь. Я глубоко вздохнул, наслаждаясь сладким ароматом дыма. В центре помещения царил круглый обеденный стол таких размеров, что на нем вполне можно было проводить конкурс бальных танцев. У стола суетился мой друг, бодрый, как борзая в начале охоты. Три окна выходили в заснеженный двор. Я встал, закутался в плед (разлучить меня с колючим прямоугольником толстой клетчатой ткани сейчас можно было бы лишь силой... да и то я сомневаюсь, честно говоря). Подошел к окну, с удовольствием отмечая, что ноги меня очень даже держат, уселся на широкий, отделанный деревом подоконник. Долго разглядывал темные лоскуты вечнозеленого кустарника, выбивающиеся из сугробов, как непослушные вихры из-под шапки школьника. Снежные хлопья медленно кружились в воздухе. Одни опускались на землю, другие, подхваченные ветром, взлетали вверх. Получалось, что снег идет одновременно и вверх и вниз. Это умиротворяло. Мелифаро наконец подошел ко мне с кружкой. Он был одет в ярко-алый свитер и зеленые лыжные брюки, на ногах красовались толстенные полосатые носки, расцветка которых педантично имитировала радужный спектр. То еще зрелище, честно говоря! -- Снег, -- неуверенно сказал он. -- Это ведь настоящий снег, не теплая каша, по которой мы брели в том пекле?.. -- Снег, -- согласился я, осторожно пробуя незнакомое питье, которое оказалось экзотической разновидностью очень слабого грога. -- Всего лишь снег, зато настоящий. Влажная соль небес. Перхоть ангелов. Звездный пух. -- Ты чего? -- изумленно спросил Мелифаро. -- Так называют снег на твоей родине? -- Так называю снег только я, насколько мне известно, -- залпом прикончив содержимое кружки, я стал сентиментален и словоохотлив. -- Не обращай внимания. Когда-то я писал дрянные стихи, дружище. Порой это дает себя знать, особенно после переохлаждения, как застарелый радикулит... Скажи лучше, как мы сюда попали? Я позорно отрубился в самый интересный момент. -- Да, я заметил, -- ехидно согласился он. -- Ну как... Обыкновенно попали, как всегда. Нырнули, и я почти сразу почувствовал, что воды больше нет, а под животом что-то теплое и колючее. Оказалось -- ковер. Рядом валялся ты, бессмысленный и бесполезный. Но я не стал выбрасывать твою практически бездыханную тушку на задний двор, прозорливо рассудив, что ты мне еще пригодишься. Поэтому я заботливо возложил твой прах на ложе и даже укрыл его первой попавшейся тряпкой, чтобы глаза не мозолил... И только потом -- заметь, только потом! -- занялся собой. Из всего вышесказанного ты должен сделать вывод: я -- твой лучший друг, и без меня ты давным-давно пропал бы. -- Ясно, -- улыбнулся я. -- Ладно, могу сделать такой вывод, если хочешь. -- Я соскользнул с подоконника, обошел комнату по периметру, рассеянно разглядывая мелкие детали интерьера, открыл тяжелую створку огромного шкафа. Его. содержимое соответствовало моим самым дерзким ожиданиям: здесь было полным-полно теплой одежды вполне приемлемых фасонов и расцветок. Порывшись в этом добре, я нашел уютный толстый свитер из грязновато-белой шерсти и не менее уютные мягкие фланелевые брюки. Переоделся. Ме-лифаро наблюдал за моими действиями с сочувственным интересом. -- Похоже на ташерскую пижаму, -- вздохнул он. -- Как, впрочем, и мой костюм. Но мой по крайней мере похож на нарядную ташерскую пижаму! Я благородно воздержался от комментариев по поводу его экипировки, хотя тема, конечно, была благодатная... Потом мы устроились в уютных глубоких креслах. Я нашел на каминной полке трубку и табак, что повергло меня в благоговейный восторг. Мелифаро терпеливо ждал, пока я завершу возню с этими священными предметами. Для человека его темперамента -- вполне подвиг. -- Макс, -- наконец начал он. -- Объясни мне, пожалуйста, как мы с тобой будем жить дальше. -- Долго и счастливо, блин! -- мрачно хмыкнул,, я. -- Ты это хотел от меня услышать? -- Не валяй дурака, -- сердито сказал мой друг. -- Ї Когда мы болтались в океане, ты пытался изложить мне некую теорию: дескать, здесь все зависит от нашего настроения. Надеюсь, ты не очень обидишься, если я скажу, что в тот момент мне было довольно трудно сконцентрироваться? Поэтому я хочу послушать тебя еще раз. -- Самое главное ты запомнил, -- я пожал плечами.- А все остальное -- так, лирика. Да, я почти уверен, что здесь все зависит только от нашего настроения. Я сейчас думаю, что Джуффин совершил роковую ошибку, когда честно сказал нам с тобой, что Лабиринт Менина, скорее всего, страшное место. Если он придумал бы что-нибудь обнадеживающее: дескать, это такой волшебный цирк для заскучавших юных колдунов... или огромный Квартал Свиданий для заблудившихся между Мирами... Думаю, никакой жабы не было бы. Ни жабы, ни болота, ни этого пекла с манной кашей под ногами и сапфировым восходом для поэтически настроенных мертвецов. Даже волосатые люди и свалка до горизонта вряд ли попались бы нам на глаза. Мы бы перелетали как беззаботные птички с одной ярмарки на другую, не успевая запомнить имена своих случайных подружек... Кстати, я почти уверен, что именно таким образом проводит время наше блудное Величество. -- Потому что он, в отличие от нас, не привык ждать от жизни крупных неприятностей? -- Мелифаро понимающе поднял брови. -- Ну да, короли -- существа избалованные. И, кроме того, Гуриг не имел удовольствия насладиться на дорожку устрашающей лекцией сэра Джуффина о Лабиринте. Возможно, он вообще так и не понял, куда попал, да? -- Ну наконец-то! Узнаю старого доброго сэра Мелифаро, -- невольно рассмеялся я. -- Ловишь на лету, ощипываешь и потрошишь. -- Ага, потрошу помаленьку, -- с комичной серьезностью подтвердил он. Какое-то время мы молчали. Я курил трубку, мой спутник задумчиво крутил в руках опустевший кувшин. Потом он встал и устроил тщательный обыск помещения на предмет съестных припасов. Довольно долго казалось, что нам ничего не светит, так что поневоле придется покинуть этот рай земной в поисках куска хлеба. Но на десятой примерно минуте поисков нам повезло: в одном из шкафов Мелифаро нашел большой холщовый мешок с настоящими грецкими орехами, банку сардин, коробку шоколадных конфет и аккуратный деревянный бочонок, до отказа набитый сухофруктами. Напоследок он извлек оттуда бутылку коньяка неизвестной мне марки. -- А это что такое? -- с надеждой спросил он. -- Никак выпивка? -- Она самая,- благодушно согласился я. -- Значит, живем. Не знаю, как ты, а я твердо намерен отныне передвигаться по Лабиринту в легком подпитии. Вдруг поможет? -- Можно попробовать, -- я пожал плечами. -- Хуже не будет, это точно. Только я не хочу прямо сейчас отсюда уходить. Если и есть в Лабиринте Менина место, где можно восстановить душевное равновесие, то мы его уже нашли. -- Ну конечно не сейчас! -- с энтузиазмом закивал Мелифаро. -- Но по рюмке-другой этой штуки можно пропустить не откладывая. -- Можно, -- благодушно кивнул я. -- Даже нужно. Будем потягивать коньяк и трепаться о всякой чепухе. Например, о девушках. Учти, дружище, это твой единственный и неповторимый шанс рассказать мне все свои охотничьи истории сразу! Не упусти его. -- Но почему именно о девушках? -- удивился он. -- Да нет, не обязательно. Но это самая благодатная тема для пустого трепа, -- объяснил я. -- Глядишь, потом и у меня язык развяжется... Знаешь, мне кажется, что нам надо как следует расслабиться, отвлечься и хоть немного поглупеть. Я хочу набить голову чепухой до отказа, чтобы мне даже ночью снились подружки твоей юности, а не гигантские жабы. Я хочу проснуться счастливым идиотом, тяпнуть еще рюмку и отправиться на поиски новых приключений и забав, а не обреченно соваться в очередную ловушку, плача по своей загубленной жизни. -- Слишком эмоционально, но по сути верно, дяденька, -- снисходительно согласился Мелифаро. Но учти: тебя подстерегает опасность, о которой ты пока не подозреваешь. После того как я закончу доклад о своих похождениях, ты повесишься от зависти, бедолага. -- Ну да, если учесть, что твои холостяцкие похождения продолжались лет двести, а мои -- чуть больше десяти...- понимающе ухмыльнулся я.- Ничего, переживу как-нибудь. Вечер прошел в полном соответствии с моим сценарием. Выцедив полбутылки коньяку на двоих, мы не опьянели, а размякли -- что, собственно говоря, и требовалось. Я мог себя поздравить: одно дело постоянно совершать все новые чудеса, не очень-то понимая, почему они мне удаются, и совсем другое -- взять власть над собственным переменчивым настроением. Стиснуть зубы и очертя голову рвануть навстречу неприятности могут многие: тут требуется не столько врожденное мужество, сколько благоприобретенная привычка действовать, не обращая внимания на страх. Но стать счастливым болваном в самом сердце наихудшей из "неприятностей", в какие мне когда-либо доводилось влипать, -- признаться, я и не надеялся, что такое возможно. Тем не менее первую попытку можно было считать успешной. Поначалу я фальшивил, но потом вошел во вкус. Умиротворенные, мы расползлись по диванам, благо чего-чего, а диванов в этом помещении было в избытке. И -- вот уж воистину чудо! -- мне удалось проснуться все в том же легкомысленном и немного рассеянном расположении духа. За окном деловито щебетала какая-то птичья мелочь. Снег больше не падал, на чистом бледненьком небе по-сиротски стеснительно улыбалось зимнее солнышко. Мелифаро сидел на спинке кресла, одетый, как человек, собравшийся в дальний путь (небось опять потрошил шкафы!), и с видом великомученика грыз орехи. -- Здоров ты все-таки спать, сэр Макс! -- укоризненно сказал он. -- Я тут уже часа два в полном одиночестве жизни радуюсь. Еще немного -- и на стенку полез бы. -- Ну и слазил бы. Зачем отказывать себе в таких пустяках? Поупражняйся, пока я буду совершать утренний туалет, -- благодушно огрызнулся я. Открыл окно, зачерпнул с подоконника пригоршню снега и с удовольствием умылся. -- Рекомендуешь? -- заинтересованно спросил Мелифаро. -- Рекомендую, -- кивнул я. -- Ну что, ты готов продолжать путешествие? -- Ну... Можно попробовать,- нерешительно согласился он.- Только я бы пропустил глоточек для храбрости. -- А зачем тебе храбрость? -- рассмеялся я. Слепил снежок и запустил им в своего приятеля. Промазал, конечно. Но оно и к лучшему: сэр Мелифаро принадлежит к той породе людей, на радость которым кинематографисты снимали (и продолжают снимать) бесконечные попытки сесть мимо стула, драки тортами, сцены борьбы с крутящейся дверью и падения с лестниц. Чужие промахи делают этих ребят счастливыми, так уж они устроены. Поэтому когда я решительно распахнул дверь, лучезарное настроение было уже у нас обоих. Сразу стало темно. Немного поморгав, я убедился, что это не темнота, а полумрак, который лишь щадит зрение, а не оставляет его вовсе без дела. Меня оглушил внезапный грохот, который, как оказалось чуть позже, был всего лишь шумом аплодисментов, перемежаю-; щихся восторженным ревом, стуком кулаков и ног. -- Да, так на нашу вечеринку еще никто не приходил! Вот это фокус так фокус! Как и было обещано, угощение за счет заведения за лучший сюрприз выходиного дня! -- К нам подошел невысокий шустрый крепыш в оранжевой безрукавке и длинной юбке из плотной ткани, колоколом стоявшей вокруг его ног. Рыжие волосы заплетены в мелкие косички, на левой щеке фантастическая цветная татуировка, изображающая угрюмого вида восьмилапое чудище. -- Молодца, парни! -- снисходительно сказал он, похлопав по плечу сперва Мелифаро, а потом и меня. -- Ну вы дали жару. Только что не было -- и вот, нате, уже есть! Уважаю. Что пить будете? -- Что-нибудь на твой выбор, лишь бы побольше, -- царственно ответствовал Мелифаро. -- Макс, не стой как столб. Видишь, там в углу есть пустой столик. Усевшись и оглядевшись по сторонам, я понял, что мы находимся в очень большом баре -- не слишком чистом и элегантном, но благодаря слабому леденечно-желтому свету маленьких свечек, расставленных расчетливой рукой скупца, эти недостатки не слишком отравляли существование. Кроме нас здесь было еще не меньше сотни посетителей. Как и рыжий хозяин, обещавший нам дармовую выпивку, они были одеты с умеренной экстравагантностью цивилизованных дикарей на отдыхе. Рыжий, кстати сказать, сдержал слово. Принес два объемистых керамических стакана, источавших ароматы спирта, хвои и яблок. -- Фирменная настойка по рецепту моего деда! -- гордо сказал он. -- Самая дорогая выпивка в моем заведении. Но мне не жалко. Гостям, которые полагаются на мой вкус, я ни в чем не могу отказать. Дядя наверняка рассчитывал на полноценное дружеское общение, но его позвали другие клиенты. Он досадливо сплюнул, неразборчиво выругался, шутовски откланялся и торопливо засеменил к стойке. Это выглядело довольно комично: в такой длинной юбке не очень-то побегаешь! -- Макс, ты был абсолютно прав! -- хихикнул Мелифаро, когда мы снова остались одни. Я вопросительно поднял бровь, и он пояснил: -- Я только что убедился: все действительно зависит от нас. Когда мы уходили, я вспомнил, что у нас осталось всего полбутылки этого крепкого пойла... даже меньше, если честно! И подумал, что на большое путешествие этого не хватит. И вот пожалуйста: нас тут же пичкают бесплатной выпивкой. Кажется, ее даже больше, чем требуется... ну да это дело поправимое. -- Алкоголик несчастный! -- фыркнул я. -- Вот начну давать волю своим низменным инстинктам -- ты у меня еще попляшешь! -- А что, дай, это было бы интересно,- развеселился он. Лукаво покосился на меня из-за стакана и таинственным шепотом заявил: -- Макс, по-моему, у нас получилось! -- По крайней мере, начинает получаться, -- осторожно согласился я. -- Стратегия выбрана верно. Плохо одно: все-таки мы с тобой не слишком избалованные мальчики. Куда уж нам до Его Величества! -- Значит, надо избаловаться, -- решительно сказал Мелифаро.- Срочно. Немедленно. -- Ага. "Скорее, пока не началось"! -- фыркнул я. И демонстративно отхлебнул ароматной хвойно-яблочной водки. -- Жаль, что моего приятеля Андэ Пу с нами нет: в его компании мы бы с самого начала были обречены скитаться по бесконечным дармовым пирушкам да банкетам. -- Выходит, этот толстяк мудрее, чем мы. Ничего не попишешь, придется зажигать без него, -- философски резюмировал мой друг. Я уже порядком расслабился, но продолжал работать над собой в том же благодатном направлении. "Все идет хорошо, -- повторял я про себя. -- Все идет хорошо. Я хочу быть счастливым. Я хочу получать удовольствие. Меня ждут тысячи, сотни тысяч радостей, иначе и быть не может. Все идет хорошо, теперь будет только лучше и лучше". Хвала аллаху, я легко становлюсь жертвой самовнушения. Накрутить себя -- плевое дело, о чем бы ни шла речь. Теперь эта слабость работала на меня -- кто бы мог подумать! "Все для фронта, все для победы"... -- Ма-акс, -- почти промурлыкал Мелифаро. -- Надираться в самом начале вечеринки -- дурной тон. -- А кто надирается-то? -- Я почти возмутился. -- Я, -- доверительно шепнул он. -- Еще пара глотков, и тебе станет со мной скучно... или слишком весело. Идем, пока не поздно, посмотрим, чем нас собираются угостить в иных мирах. Как по-твоему, в какой стороне здесь выход? -- А Магистры его знают. Но где-нибудь он непременно есть, иначе они бы так не удивлялись, когда мы появились из ниоткуда. Мы немного потолкались между столиками в поисках двери. Боковым зрением я успел заметить, что на плече одного из посетителей сидел огромный, размером с котенка таракан; двое или трое гуляк были многоруки, как изображения Шивы; один щеголял роскошной лисьей головой; компания за дальним столиком была сплошь крылата... Что, впрочем, совершенно не мешало ребятам быть всего лишь веселой компанией добропорядочных бюргеров. Они и гуляли соответственно, с обильными возлияниями, плотными закусками, застольными шутками и регулярными попытками хорового пения: вразнобой, зато от души. Дверь мы в конце концов нашли и не замедлили ею воспользоваться. Удивительное дело: кажется, я искренне уверовал в наше светлое будущее. Даже на заднем дворе сознания, где обычно имеется уютная мусорная кучка для отброшенных сомнений, на сей раз было тщательно прибрано. Шагнув за порог приютившего нас бара, мы оказались на необъятном лугу. Было тепло, но не жарко. Трава (зеленая, каковой и положено, на мой консервативный вкус, быть траве) доходила мне до пояса. Маленькая голубая бабочка бесстрашно опустилась на травинку в нескольких шагах от меня, немного поко-пошилась там, улаживая какие-то несомненно важные, но недоступные убогому человечьему разуму дела, и улетела. На краю луга мой наметанный глаз сразу же углядел густой кустарник. Я был готов спорить на что угодно, что там еще и ягоды имеются, причем съедобные, а не какая-нибудь вульгарная белена. На смену бабочке тут же пришла переливчато-малиновая стрекоза, вестница близкой воды. -- Грешные Магистры! -- прочувствованно сказал я. -- Мы в раю, дружище! -- Я не слишком силен в теологических науках твоей далекой родины, -- ехидно заметил Мелифаро. -- Но если рай -- это место, где можно справить нужду, выспаться и искупаться, не переступая для этого ни одного злокозненного порога, то ты абсолютно прав! -- Какие мы практичные! -- фыркнул я. -- Можно подумать, у нас с тобой не общие проблемы, -- добродушно отмахнулся он. -- Кстати, Макс, имей в виду: я тебя обожаю. Твоя теория работает. Еще немного -- и я даже перестану проситься домой: чего я там не видел! В высшей степени удачное соединение луга, густого кустарника, теплой погоды, глубокого оврага и полноводного ручья, каковой обнаружился на его дне (прибавьте к этому полное отсутствие малейшего намека на следы пребывания людей или крупных животных), действительно позволяло разом решить кучу мелких проблем, способных отравить даже самое комфортное существование в Лабиринте. После выполнения гигиенических процедур первой необходимости Мелифаро завалился спать в густую траву, восхищенно пробормотав напоследок, что в таком славном месте можно не бояться даже похмелья. Мне спать не хотелось, но я с удовольствием вытянулся неподалеку. Лежал, смотрел в небо, по которому медленно ползли красноватые (единственная непривычная деталь пейзажа) облака. Кажется, я был абсолютно, неподдельно счастлив: человеческая природа все-таки причудливая штука! В конце концов я задремал, убаюканный не столько несколькими глотками давешней водки, сколько собственной безмятежностью. Память, ошалевшая от пестроты захлестнувшего нас бытия, смешала в одну непрерывную карнавальную ночь все обрывки реальностей, которые разноцветными повязками поочередно опускались нам на глаза. Мы с Мелифаро кочевали по злачным закоулками Лабиринта Менина с безмятежным бесстрашием американских студентов, приехавших на каникулы в Европу. Лоскутный уют уличных кафе сменялся неоновым великолепием игровых комнат, палубы прогулочных яхт -- дымными подземельями баров, мелодичный шум танцевальных залов -- безмятежной тишиной лесов. Мы ели опьяняющие фрукты в заболоченном саду, где от дерева к дереву были протянуты шаткие мостики, сплетенные из прочной травы, пахнущей мятой; мы учились срезать с поясов чужие кошельки на жемчужном рынке при обманчивом свете пятнадцати крошечных лун; вполуха слушали птичий щебет рыжеволосых красоток, скорых на любовь и на ссору, -- они встретились нам на медно-красном песке взбудораженного маскарадом пляжа; кормили из рук многокрылых лиловых птиц, добродушных и неуклюжих, как голуби, но не столь пугливых; отчаянно фальшивя, пели какие-то вакхические гимны в компании веселых амазонок, чей смех разбудил нас однажды на рассвете в густом белоствольном лесу; отчаянно зевали на цирковом представлении под чужим изумрудно-зеленым небом и отсыпались в роскошно обставленном номере отеля -- без окон, но с прозрачным потолком, сквозь который можно было наблюдать за медленным движением незнакомых переменчивых созвездий. Как-то раз печальные худые люди в белых одеждах бросились нам в ноги и объявили "освободителями" -- мы так и не смогли понять, от чего именно "освободили" этих бедняг, но в пирушке, посвященной счастливому событию, с удовольствием поучаствовали. А однажды нас приняли за бродячих актеров и заплатили за грядущее представление мелкими прозрачными монетками, которые почти сразу же -- стоило лишь переступить очередной порог -- стали бесполезными сувенирами. Жаль, конечно: вскоре после этого мы курили кальян в обитой голубым бархатом нише огромного полутемного зала и смутились, как школьники, когда явился хозяин курильни, дабы потребовать плату за несколько глотков сладкого дыма; впрочем, заплетающиеся ноги тут же унесли нас в другую реальность -- туда, где мы еще не успели наделать долгов... Каждый эпизод -- как щепоть тмина в кружке с горячим вином: чуть изменяет вкус напитка, который, в сущности, остается прежним. Самое главное, нас больше никто не пытался убить. Несколько пустяковых недоразумений (вроде шумной ссоры с рыжими щебе-туньями на морском берегу или неловкого инцидента в голубой курильне) лишь забавляли нас, придавали нашим гедонистическим странствиям терпкий привкус настоящей авантюры. -- Эй, парень, ты еще помнишь, откуда мы пришли? -- изредка спрашивал один из нас. -- Ты помнишь, кто мы? Вопрос, на который не следовало отвечать честно, потому что честный ответ мог взорвать по-детски безмятежное настроение тех дней -- единственное наше достояние, единственное оружие, которое стоит брать с собой, когда идешь в Лабиринт Менина. Честный ответ звучал бы примерно так: "почти не помню". Или, в лучшем случае: "кажется, помню". Он не предполагал уверенной интонации. Не оставлял ни малейшего шанса на определенность. Нельзя сказать, будто мы больше не хотели вернуться домой, -- просто мы то и дело забывали, что хотим вернуться. Я до сих пор не знаю, почему нам так повезло. Нашей заслуги тут не было: к этому моменту мы с Мелифаро почти перестали вспоминать о том, какая причина привела нас в Лабиринт. Наверное, таинственный хозяин Лабиринта, старый хитрый кот, вдоволь наигрался с пойманными мышатами и решил, что хватит, хорошего понемножку. Мы ему изрядно надоели после того, как усвоили правила игры, -- так я иногда думаю. Как бы там ни было, но когда я внезапно увидел знакомые очертания тонкого профиля на фоне белой стены (это был маленький город в горах, украшенный цветами и бумажными фонарями по поводу то ли предстоящего, то ли у