Боб.
     -- Как это что? -- не понял вопроса Сенька. -- Обыкновенно, что...
     Теперь очередь не понять наступила у боцмана..
     -- Как это, обыкновенно?
     -- Ишь, ты, наивняк какой выискался! -- фыркнул  Сенька. -- Ясно что --
пропиваю... А что-ж с ними больше д<u>e</u>лать-то?
     Каракуль прервал д<u>e</u>ловой разговор.
     -- Ладно, ладно... Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что.
     Манька, темнокожая д<u>e</u>вочка л<u>e</u>т 13, злобно сверкнула на Каракуля черными
глазами из под косм св<u>e</u>шивающихся на лицо волос.
     -- Ты, Ванька, своей голотой командуй, -- обр<u>e</u>зала  <sup><font color=blue>187</font></sup> она "генерала".
-- А когда к нам л<u>e</u>зешь -- сопли раньше утри...
     -- Да ты не кирпичись, Манька,  -- примирительно отв<u>e</u>тил Каракуль. -- Я
в<u>e</u>дь так только. Спой,  дружок, холера теб<u>e</u> в бок, для  наших-то хозяевов...
Не ломайся!
     Мы  присоединились  к просьб<u>e</u>.  Манька  секунду  колебалась,  но  потом
кивнула головой.
     --  Ишь,  ты,  --  шепотом  сказал мн<u>e</u>  Каракуль...  -- Вот  чудеса-то!
Уговорили!.. Огневая она, да с  норовом... Не зря ее "Манька  -- вырви глаз"
зовут?...
     -- Это почему ее так прозвали?
     --  Никому не спустит!  Как  что --  так в  глаза,  как  кошка,  л<u>e</u>зет.
Говорят, какому-то красноинд<u>e</u>йцу так глазья и  повыдергивала... Не поладили,
видно...
     -- Ш-ш, --  зашишикали на нас, и в наступившей тишин<u>e</u>  прозвен<u>e</u>л мягк<u>i</u>й
серебристый  голосок,  тихо  и  с  громадным  чувством  начавши  чудесную по
простот<u>e</u> и лирик<u>e</u> п<u>e</u>сенку "Кирпичики"...

     "На окраин<u>e</u> гд<u>e</u>-то города
     Я в убогой семь<u>e</u> родилась...
     Горемыкою, л<u>e</u>т пятнадцати,
     На кирпичный завод нанялась..."

     Ах, эти  "Кирпичики"!..  Как молн<u>i</u>еносно и  стих<u>i</u>йно овлад<u>e</u>ли  они всей
Росс<u>i</u>ей...  Кто только не  знал их  и кто не п<u>e</u>л?..  Я  помню, как в  Москв<u>e</u>
н<u>e</u>сколько концертов  подряд  знаменитой  артистк<u>e</u> Неждановой не давали п<u>e</u>ть,
требуя  "Кирпичиков".  Она  отговаривалась  незнан<u>i</u>ем  слов.  Тогда  избрали
комисс<u>i</u>ю, чтобы написать текст  и все-таки,  в  конц<u>e</u>  концов, заставили  ее
сп<u>e</u>ть "Кирпичики".
     И никогда знаменитая п<u>e</u>вица не слыхала, в<u>e</u>роятно, таких апплодисментов,
как посл<u>e</u> заключительных слов п<u>e</u>сенки:

     ...Так за Сеньку-то, за кирпичики
     Полюбила я милый завод...

     И  сколько л<u>e</u>т пришлось всяким сов<u>e</u>тским "культ-отд<u>e</u>лам" принимать м<u>e</u>ры
для выкорчевыван<u>i</u>я этой "идеологически невыдержанной" п<u>e</u>сенки... <sup><font color=blue>188</font></sup>
     А  звуки  п<u>e</u>сенки  льются  и  льются...  И  вс<u>e</u> притихли  и  как  будто
зачарованы  голосом "Маньки -- вырви  глаз", поющей под аккомпанимент рокота
моря...
     --  Манечка,  Манька... --  раздались  голоса посл<u>e</u> конца п<u>e</u>сни... -- А
ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну...
     Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул
злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала.
     -- Спойте, Манечка, мы вс<u>e</u> просим... Пожалуйста, голубчик.
     Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась.
     -- Ладно, -- отв<u>e</u>тила она.
     И  в наступившем  напряженном молчан<u>i</u>и полилась п<u>e</u>сенка о  любви вора к
"Мурк<u>e</u>"... В этой  любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонк<u>i</u>й голосок
п<u>e</u>вуньи с зам<u>e</u>чательной  выразительностью передавал эти примитивныя  чувства
вора. Я оглянулся... Безпризорники  сид<u>e</u>ли неподвижно,  не отрывая  глаз  от
лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волнен<u>i</u>я  прерывалось дыхан<u>i</u>е и
раскрывались рты...
     "Мурка"  оказалась предательницей...  Любовь вора  и  сладкое "блатное"
житье она пром<u>e</u>няла на "лягашку"<a href=#fn_19_17><sup>17</sup></a>... И вот наступает возмезд<u>i</u>е:

     "Шел я на малину<a href=#fn_19_18><sup>18</sup></a>, встр<u>e</u>тились мн<u>e</u> урки...
     Вот один из них мн<u>e</u> говорит:
     "Мы ее вспороли... В кожаной тужурк<u>e</u>
     Там, за переулочком, лежит..."

     И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей д<u>e</u>вочки посл<u>e</u>дн<u>i</u>я слова:

     "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая...
     Здравствуй, дорогая... И прощай..."

     И я вижу, как по щек<u>e</u> удалого Каракуля ползет слеза...

     <a name=fn_19_17></a><sup>17</sup> Сотрудник уголовнаго розыска.

     <a name=fn_19_18></a><sup>18</sup> Воровской притон.

<sup><font color=blue>189</font></sup>
     Кончилась   п<u>e</u>сенка,    но   молчат   вс<u>e</u>.   Сколько   у   этих   д<u>e</u>тей
сентиментальности  и  романтичности   под   вн<u>e</u>шней  корой  наплевательскаго
отношен<u>i</u>я  ко  всему  в  жизни...  И   не  разберешь,  что  зд<u>e</u>сь   больное,
издерганное, а что душевное и мягкое ...
     Каракуль первым встряхнул головой.
     -- Вот,  стерва,  --  одобрительно  произнес он, стараясь  скрыть  свое
волнен<u>i</u>е. --  Аж  до  сердца достало!.. Теб<u>e</u> бы  Манька,  в зв<u>e</u>ринец,  ты бы
бегемотов, вот, как в п<u>e</u>сн<u>e</u>, в слезу бы  вогнала. Фу... Ну,  это не  д<u>e</u>ло --
так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь  ты что  повесел<u>e</u>е... Хоть бы
про свадьбу!
     Худой высок<u>i</u>й мальчик озлобленно оглянулся.
     -- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он.
     -- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцк<u>i</u>й! --  вспыхнул Сенька. -- Как
дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать  что,  так и морду воротишь... Раз
компан<u>i</u>я -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не ум<u>e</u>л...
     --  Спойте, Шлема,  --  попросил  я,  с  интересом  вглядываясь  в  его
характерное еврейское лицо с тонкими чертами,  красиво очерченными  бл<u>e</u>дными
губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю евр<u>i</u>йск<u>i</u>я п<u>e</u>сенки.
А вы сами откуда?
     Щлема исподлобья взглянул на меня.
     -- Я? С Голты.
     -- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там...
     Лицо Шлемы мгновенно прояснилось...
     -- Бывали? Правда? А давно?
     -- Да в 1922 году.
     -- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема.  -- Давно... Тогда еще люди
жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что д<u>e</u>лается...
     -- А ты-то почему у<u>e</u>хал?
     Тонк<u>i</u>я губы Шлемы бол<u>e</u>зненно искривились:
     -- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел...
     --  Да будя там  слезы точить, -- вм<u>e</u>шался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно
чего -- не сдыхать же с <sup><font color=blue>190</font></sup> голодухи... Им в<u>e</u>дь, жидюкам, может, хуже нашего
пришлось! Мужик -- он на земл<u>e</u> хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им
совс<u>e</u>м каюк. Ну,  да ладно! Таких истор<u>i</u>й  не переслушаешь... Вали,  Шлемка,
своего  Шнеерзона.  Нечего там!  А  мы,  ребята,  покеда  для  него  оркестр
сварганим.
     И улыбающ<u>i</u>еся  безпризорники начали подмывающе  веселый мотив  "Свадьбы
Шнеерзона".
     -- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца...
     На бл<u>e</u>дном лиц<u>e</u> Шлемы промелькнул отсв<u>e</u>т борьбы с самим собой, но потом
губы его  скривились в невеселой усм<u>e</u>шк<u>e</u>.  Он покорно встал и, балансируя  в
такт "оркестру",  плавным речитативом  начал чудесную  п<u>e</u>сенку  об еврейской
свадьб<u>e</u>.

     ...Большущ<u>i</u>й шум ув дом<u>e</u> Шнеерзона,
     "Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет.
     Он женит сына, Соломона,
     Который служит ув Губтрамот".<a href=#fn_19_19><sup>19</sup></a>

     Еще  н<u>e</u>сколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза
начинают подмигивать, и т<u>e</u>ло все жив<u>e</u>й движется в такт п<u>e</u>сенк<u>e</u>.

     <a name=fn_19_19></a><sup>19</sup> Губернск<u>i</u>й транспортно-механическ<u>i</u>й отд<u>e</u>л.

     Ax,  эта  веселая  Одесса,   создавшая  изумительные  шедевры   бодрых,
см<u>e</u>шливых  п<u>e</u>сенок.  "Одесса-мама"  --  разгульная,  неунывающая, искрящаяся
жизнерадостностью. Кто  из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто  не
стыдится вн<u>e</u>шне этой любви?
     -- Скажите, вы с Одессы?
     Оскорбленный отв<u>e</u>т:
     -- Сами вы сволочь!
     Еврейская   свадьба  в  голодной   Одесс<u>e</u>.  Шлемка  ее  своим  акцентом
подчеркивает каждый  штрих описан<u>i</u>я. Вот непревзойденный  блик: "музыкальное
оформлен<u>i</u>е" свадьбы:

     "А на стол<u>e</u> стоят три граммофоны...
     Один "Дубинушку" сиб<u>e</u> поеть,
     Другой увертюрит из "Миньоны",
     А трет<u>i</u>й "Яблочку" ореть..." <sup><font color=blue>191</font></sup>
     Дружный  хохот сопровождает каждый стих. И  оркестр с  особенным  жаром
подхватывает залихватск<u>i</u>й мотив.
     <img src="sol25.jpg" alt="sol25.jpg">
     Безпризорники на случайной работ<u>e</u> по переноск<u>e</u> ящиков.

     Я  вглядываюсь  в  покрытое красными  пятнами  лице  Шлемы,  еврейскаго
мальчика, вм<u>e</u>ст<u>e</u> с  тысячами  других  валяющагося под  заборами  и  трубами.
Сколько евреев -- <sup><font color=blue>192</font></sup> и с<u>e</u>дых "буржуев", и  подростков -- пришлось встр<u>e</u>чать
мн<u>e</u>   за  р<u>e</u>шетками  двух  десятков  пройденных  мной  тюрем,   в  твердынях
Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши  сибирской  ссылки,  в
"труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на дн<u>e</u> сов<u>e</u>тской жизни.
     Тяжело досталось похм<u>e</u>лье  революц<u>i</u>и  еврейской масс<u>e</u>. Может быть, даже
тяжел<u>e</u>й, ч<u>e</u>м другим.
     -- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль посл<u>e</u>  конца п<u>e</u>сенки. --
Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обр<u>e</u>занная твоя
душа!  Ей Богу,  молодец!  Ну, а  теперь  давай,  ребята,  напосл<u>e</u>док  нашу,
безпризорную,  жалостную.  Ну-ка-сь!  Хором,  как  сл<u>e</u>довает,  как взрослые.
Разом! Ну...
     И  сиплые  надорванные  голоса, потерявш<u>i</u>е  свою  звучность  в  мятелях
с<u>e</u>вера, под морозами уличных  закоулков,  в пыли вагонов, в угл<u>e</u>  кочегарок,
затянули любимую п<u>e</u>сню безпризорника:

     "Во саду на рябин<u>e</u>
     П<u>e</u>сни п<u>e</u>л соловей...
     А я мальчик на чужбин<u>e</u>
     Позабыт от людей"...

     Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой п<u>e</u>сни, словно души этих
маленьких  челов<u>e</u>чков, брошенных  в  тину  и грязь  жизни,  протянули к нам,
взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь см<u>e</u>х и недавнее веселье были
только  наигранным  способом  скрыть  свою  боль. А  вот,  теперь  эта  боль
прорвалась...

     "Позабыт, позаброшен
     С молодых, юных л<u>e</u>т...
     Я родился сиротою,
     Счастья, доли мн<u>e</u> н<u>e</u>т"...

     Сколько  искренняго  чувства  в  этих   срывающихся  голосках!  Сколько
набол<u>e</u>вшей жалобы в  звуках  этой простой протяжной мелод<u>i</u>и. Сколько жуткаго
смысла в этих нехитрых словах!..
     И на фон<u>e</u> нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонк<u>i</u>е
голоса Маньки и Сеньки выписывают горьк<u>i</u>я слова: <sup><font color=blue>193</font></sup>

     "Как умру, похоронят
     И зароют меня,
     И никто не разскажет,
     Гд<u>e</u> могилка моя..."

     А  сверху  с<u>i</u>яет  солнце,  рокочет  море,  мягко ц<u>e</u>лует  вс<u>e</u>х  ласковый
в<u>e</u>терок. Сколько радости в м<u>i</u>р<u>e</u>!..
     Но  темная  т<u>e</u>нь безпред<u>e</u>льнаго челов<u>e</u>ческаго горя, только  одна  капля
котораго выражена с  таким отчаян<u>i</u>ем в  этой  п<u>e</u>сенк<u>e</u>,  туманит всю  красоту
картины Божьяго м<u>i</u>ра...
     Боже  мой! Боже  мой!  Вот таких маленьких челов<u>e</u>чков, лишенных  крова,
семьи,  ласки, уюта,  участ<u>i</u>я,  дружбы,  -- их милл<u>i</u>оны! Милл<u>i</u>оны маленьких,
исковерканных жизней и сломанных ростков...
     Живая пыль  на дорог<u>e</u> революц<u>i</u>и...  Кто положит их слезы, их  кровь, их
жизни на чашку в<u>e</u>сов против перспектив "царства счастья"?

        Путь к душ<u>e</u>

     Минутка  бес<u>e</u>ды  у  костра...  Почти  невидимыми  огоньками  вспыхивает
приготовленный заран<u>e</u>е  костер.  По  старой  привычк<u>e</u>  укладываются скауты у
костра  послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже
незам<u>e</u>тно проникаются важностью момента и затихают...
     Сегодня я  говорю  именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как
добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман...
     Я разсказываю легенду о св. Георг<u>i</u>и Поб<u>e</u>доносц<u>e</u>, о подвигах  рыцарей  в
борьб<u>e</u> со  злом, о стремлен<u>i</u>и  вперед к св<u>e</u>ту  и  добру... Сказки  см<u>e</u>няются
шутками, истор<u>i</u>я великих людей  -- правилами гиг<u>i</u>ены,  наши скаутск<u>i</u>е законы
-- загадками...
     Сгрудившись у костра, ребятишки жадно слушают разсказы о другой, лучшей
и бол<u>e</u>е св<u>e</u>тлой жизни, ч<u>e</u>м их оси, подвалы, вагоны и водосточныя трубы.
     Проб<u>e</u>жит  по рядам см<u>e</u>х, и опять внимательны глазки этих д<u>e</u>тей...  В<u>e</u>дь
что  ни  говори --  это еще  д<u>e</u>ти  <sup><font color=blue>194</font></sup>  под  грубой  коркой  преждевременной
троттуарной   зр<u>e</u>лости...   И  как   д<u>e</u>ти,   они  непосредственно  впитывают
впечатл<u>e</u>н<u>i</u>я разсказа --  то  блеснут  глаза,  то жалобно раскроются рты,  то
гн<u>e</u>вно  сожмутся  кулаки... А  появлен<u>i</u>е  страшнаго,  кровожаднаго  дракона,
который по<u>e</u>дал д<u>e</u>вушек, было встр<u>e</u>чено незам<u>e</u>тно для самих слушателей градом
таких ругательств, от которых он издох бы, в<u>e</u>роятно, еще до удара  копьем...
Это,  кстати, были  единственныя  в течен<u>i</u>е дня ругательства, которыя прошли
незам<u>e</u>ченными "генералом" и остались ненаказанными...
     И  я  говорю  с  размягченным  сердцем,  сам  изволнованный  мыслями  и
образами.  Хочется  расправить  скомканныя  крылья  желан<u>i</u>й  их больных душ,
хочется влить в них надежду на лучшее  будущее, на  кусочек счастья  в  этом
холодном м<u>i</u>р<u>e</u>  и для  них,  мельчайших  песчинок,  погибающих  под  колесами
безжалостной "колесницы соц<u>i</u>ализма".

        Молодые всходы

     В<u>e</u>тер кр<u>e</u>пчает. Валы  с с<u>e</u>дыми  гребнями плавно  качают  шлюпку, острая
верхушка паруса, как маятник, чертит дуги на синем неб<u>e</u>...
     Ребята сжались у ног  Тамары и  слушают ея разсказы о том, как работает
ея пр<u>i</u>ют. В их вопросах уже н<u>e</u>т недов<u>e</u>р<u>i</u>я и вызова. За эти часы, проведенные
вм<u>e</u>ст<u>e</u>, мы как-то сблизились,  сроднились, словно  эти оборванныя д<u>e</u>тишки --
наши младш<u>i</u>е скауты, маленьк<u>i</u>е братья...
     Боцман круто поворачи&lt;в&gt;ает, и наша  шлюпка лихо влетает в бухту. В<u>e</u>тер
свистит и зд<u>e</u>сь, и мы быстро приближаемся к берегу.
     --  Руби  мачту,  --  звучит  команда  Боба,  и  наши  гости  испуганно
оглядываются. Моряки  успокаивают их, и вынутая  мачта мирно укладывается на
банки. Еще н<u>e</u>сколько  взмахов весел,  и шлюпка плавно  подходит к  пристани.
Поход окончен...
     -- Ну, пассажиры, выл<u>e</u>зай! --  шутит боцман. -- Да при выход<u>e</u> не забудь
билеты предъявить, а то в сл<u>e</u>дующ<u>i</u>й раз не возьмем.
     -- А когда  в  сл<u>e</u>дующ<u>i</u>й  раз-то  по<u>e</u>дем? --  живо спрашивают н<u>e</u>сколько
голосов. <sup><font color=blue>195</font></sup>
     -- Ишь, ты, как понравилось! Не так-то это просто! Мы, брат,  стараемся
организованный элемент  катать.  А  вы  в<u>e</u>дь  --  фить -- махнул  хвостом  и
смылся... Вот, поступайте  в  пр<u>i</u>ют  к Тамар<u>e</u>  --  каждое воскресенье катать
будем.
     --  В<u>e</u>рно,  ребятки, -- звучит спокойный голос  Тамары. -- Кто хочет --
идем ко  мн<u>e</u> в пр<u>i</u>ют! Вм<u>e</u>ст<u>e</u> и жить,  и играть, и в походы  ходить  будем. А
кому не понравится, я об<u>e</u>щаю -- отпущу, кто когда захочет!
     Но старое  недов<u>e</u>р<u>i</u>е к  сов<u>e</u>тским пр<u>i</u>ютам  еще  св<u>e</u>жо в памяти  у вс<u>e</u>х.
Бездушная  казенщина,  полуголодное существован<u>i</u>е,  пренебрежен<u>i</u>е к  д<u>e</u>тским
интересам и  запросам. Но  в<u>e</u>дь в э т о м пр<u>i</u>ют<u>e</u>, куда, вот,  зовут,  э т а,
вот, д<u>e</u>вушка, простая  и  сердечная, и ея друзья -- вот, т<u>e</u>,  с которыми так
зам<u>e</u>чательно было на берегу...
     И  маленьк<u>i</u>й  кудрявый  безпризорник,  уже  два раза  <u>e</u>здивш<u>i</u>й с  нами,
р<u>e</u>шительно берет Тамару за руку.
     -- Я, тетя, пойду с тобой. Мамка у меня померла, так я к теб<u>e</u>...
     Д<u>e</u>вочки тоже д<u>e</u>лают шаг вперед.
     -- Вы тоже со мной? -- мягко спрашивает Тамара.
     -- Пойдем, что-ли  д<u>e</u>вчата?  --  обращается  к другим старшая. -- С  ей
хорошо будет, она добрая. Она, видать, не обманет...
     Еще двое  мальчиков присоединяются к Тамар<u>e</u>, и лицо посл<u>e</u>дней с<u>i</u>яет: ей
удается вырвать из пасти улицы еще н<u>e</u>сколько молодых жизней.
     -- Ну, а вы ребята как? -- спрашивает боцман остальных.
     --  Мы-то? -- нер<u>e</u>шительно  оглядывается на других Каракуль.  --  Мы-то
покеда подождем... Над  нами не каплет. Нам и  в  трубах подходяще... Потом,
может, к зим<u>e</u>... Вот, если бы еще  разик покататься, да поразсказать что, --
тянет он. -- Как ребята? --  оборачивается он к другим за поддержкой. -- Еще
по<u>e</u>дем, что-ль?
     В кучк<u>e</u> безпризорников одобрительный гул.
     -- Ну, что-ж, пожалуй, в сл<u>e</u>дующее воскресенье, еще, съ<u>e</u>здим, -- словно
уступает Боб. Он по  опыту прошлаго знает, как постепенно  и  осторожно надо
подходить к этим дикарятам и как боятся они дома, как дикое животное кл<u>e</u>тки.
<sup><font color=blue>196</font></sup>
     --  Но только вот  что,  "генерал". В  воскресенье  мы, в<u>e</u>роятно, пр<u>i</u>ют
будем  катать.  Так  ты  вот что сд<u>e</u>лай: этак  в среду, зайди,  брат, вот, к
инструкторш<u>e</u>,  Тамара ее зовут.  Видишь,  вон  там, на гор<u>e</u>  б<u>e</u>лый  дом  под
черепицей, там наш пр<u>i</u>ют. Она теб<u>e</u> и скажет, когда и сколько ребят взять.
     -- А там меня не арестуют? -- спросил Каракуль.
     -- Н<u>e</u>т, н<u>e</u>т,  не бойся, -- успокоила его Тамара. -- Скажешь, что ко мн<u>e</u>
пришел. А я теб<u>e</u> там пр<u>i</u>ют покажу, как мы живем и ч<u>e</u>м занимаемся. Ладно?
     -- Ладно,  --  с прояснившимся  лицом отв<u>e</u>тил  Каракуль. -- Зайду. А мы
зд<u>e</u>сь вс<u>e</u> будем ждать.

        Рукопожат<u>i</u>е

     Мы  собираемся уходить. В  групп<u>e</u> безпризорников в это  время наростает
какое-то движен<u>i</u>е и шум. Слышны подавленныя ругательства и яростные вскрики.
Наконец, из толпы выталкивается Каракуль.
     --  Иди,  иди,  чорт  паршивый.  Что  дрейфишь,  дерьмо  сов<u>e</u>тское?  --
раздаются сзади дружеск<u>i</u>я подбадриван<u>i</u>я, поддержанныя пинками.
     Вид у Каракуля  чрезвычайно смущенный, и это  так  не идет к его обычно
самоув<u>e</u>ренному поведен<u>i</u>ю.  В  руках  он  мнет какой-то небольшой  предмет, в
котором  я,  к  крайнему  моему  удивлен<u>i</u>ю,   узнаю  свои  запасные  очки  в
металлическом футляр<u>e</u>.
     -- Откуда у тебя мои очки?
     "Генерал" мнется.  Потом,  ос<u>e</u>ненный  внезапной  догадкой,  он радостно
выпаливает:
     -- Да  вот, один наш... нашел... На песк<u>e</u>,  там, гд<u>e</u> купались. Ну, вот,
мы, значит, и возвращаем, чтобы вы не подумали, как будто мы слямзили. Мы же
не сволочи как<u>i</u>е. Мы тоже понимаем.
     Он протягивает мн<u>e</u> футляр и, запинаясь, выдавливает:
     --  Потом, вот еще какая  штукенц<u>i</u>я.  Как  наши ребята, значит, выбрали
меня ихним "генералом", так,  значит, они... как это... ну  в общем, чтобы я
поспасибовал вам за все. Спасибо, одним словом.
     -- Добре  сказано, "генерал",  -- говорит  боцман. --  Давай  сюда свою
лапу!
     Он протягивает свою  руку  Каракулю.  Тот  нер<u>e</u>шительно, <sup><font color=blue>197</font></sup> колеблясь,
д<u>e</u>лает шаг  вперед и  с  радостно раскрасн<u>e</u>вшимся лицом  долго  трясет  руку
нашему Бобу.
     --  И им тоже, -- командует  боцман,  показывая  на нас.  И  мальчик  с
серьезным лицом,  при торжественном молчан<u>i</u>и  вс<u>e</u>х остальных безпризорников,
кр<u>e</u>пко по мужски пожимает нам руку.
     Для нас, скаутов, он не безпризорник, не вор и не уб<u>i</u>йца. Он для нас --
просто русск<u>i</u>й мальчик, по  неокр<u>e</u>пшему т<u>e</u>лу и душ<u>e</u> котораго прошло тяжелое,
безжалостное колесо революц<u>i</u>и.
     Ч<u>e</u>м  виноват  он и тысячи других,  таких  же, как он, в  трагед<u>i</u>и своей
маленькой жизни?..

        Риск и подвиг

     Монотонно  стучат  колеса  по<u>e</u>зда.  Вагоны  вздрагивают  и  качаются на
неровном полотн<u>e</u> дороги. Иногда кажется, что вагон --  вот,  вот -- сойдет с
рельс, но он со скрипом и стоном выпрямляется  и с лязгом и грохотом несется
дальше.
     Я вынимаю из кармана свой очередной "мандат":
     -- "Дано сие военному моряку такому-то в том, что он командируется в г.
Киев для участия в конференции по вопросам военно-физической подготовки.
     Начштаба Военморсилчерноазморей" (подпись).
     Я читаю  и  улыбаюсь.  Ч<u>e</u>м-то  мн<u>e</u> еще на моем сов<u>e</u>тском  пути придется
быть?...  И  куда  еще,  как  мяч на  футбольном пол<u>e</u>,  будет  бросать  меня
неугомонная судьба по матушк<u>e</u>-Росс<u>i</u>и?..
     Я  -- в  военной  форм<u>e</u>.  См<u>e</u>шно  и  странно.  Но  против  большевицких
мобилизац<u>i</u>й  не  пойдешь. Недавно меня вызвал к себ<u>e</u> начальник  гарнизона  и
сообщил, что я  снимаюсь с физкультурной работы в школах и перебрасываюсь во
флот.
     Начгар  --  массивный  мрачный  артиллер<u>i</u>йск<u>i</u>й   полковник.  С  ним  не
поспоришь. Он сухо объявляет мн<u>e</u> об этих новостях и заканчивает:
     -- Явитесь завтра в 8 часов к комиссару Флота. Можете идти. <sup><font color=blue>198</font></sup>
     И,  не сказав  за  эту  ауд<u>i</u>енц<u>i</u>ю ни одного слова,  я  поворачиваюсь  и
выхожу.
     И теперь я  <u>e</u>ду в К<u>i</u>ев. Ну что-ж! Камуфляж  вышел неплохой! Под военной
формой  в СССР  много легче фигурировать. Многих  смогу я  увид<u>e</u>ть  и  много
сд<u>e</u>лать под этой защитной от ГПУ окраской...
     Я вынимаю из  кармана открытку: "Дорогой Б.  Л. Если будете  как-нибудь
про<u>e</u>зжать через М., телеграфните -- есть д<u>e</u>ло. Женя."
     В памяти встает создавш<u>i</u>йся по переписк<u>e</u> образ молодого скаутмастора --
горячаго, см<u>e</u>лаго энтуз<u>i</u>аста, Что у него за д<u>e</u>ло?...
     Уже спускались сумерки, когда,  громыхая по стыкам стр<u>e</u>лок, по<u>e</u>зд  тихо
подошел  к  перрону.  Я  вышел  из  вагона  и  стал  всматриваться  в  толпу
пассажиров, суетящихся у по<u>e</u>зда.
     Какой-то  юноша,  подойдя ко мн<u>e</u>, молча  отсалютовал  и протянул  л<u>e</u>вую
руку... Я отв<u>e</u>чаю.  Зач<u>e</u>м нам  иныя рекомендац<u>i</u>и, когда во вс<u>e</u>х странах м<u>i</u>ра
наш прив<u>e</u>т одинаков?
     Женя  -- худощавый, высок<u>i</u>й  юноша, с  мечтательными  глазами и нервным
лицом, торопливо докладывает:
     -- Времени-то,  Борис Лукьянович, мало: по<u>e</u>зд стоит  только 10 минут. Я
коротко... Мн<u>e</u> хочется знать ваше  мн<u>e</u>н<u>i</u>е о таком проэкт<u>e</u>: Сейчас вс<u>e</u> отряды
закрыты, журналов скаутских н<u>e</u>т... Мало кто может <u>e</u>здить по Росс<u>i</u>и, вот, как
вы. А каждому интересно знать, как живут скауты в других м<u>e</u>стах. Связь между
нами нужна, ох, как нужна! Так я и надумал: создать такой, вот, врод<u>e</u> центра
переписки,  наладить  связь  между ребятами,  которые  интересуются  всякими
вопросами  -- техническими, культурными, самообразовательными, информац<u>i</u>ей о
нашей жизни  и т. п.  Пусть учат  языки, эсперанто и  переписываются на этих
языках.  Пусть сообщают  друг другу  новости  об  учеб<u>e</u>, о  ВУЗ'ах... Пусть,
наконец,  просто-спрашивают о чем угодно -- постараемся наладить отв<u>e</u>ты. Мой
отец, вот -- доктор, потом инженер  один  знакомый есть. Они уже согласились
помочь сов<u>e</u>тами. Вы, над<u>e</u>юсь,  тоже не откажете. Потом -- книги: знаете, каю
трудно их  сейчас  доставать  --  все в<u>e</u>дь  сов<u>e</u>тское  и  сов<u>e</u>тское,  <sup><font color=blue>199</font></sup>  а
серьезных  старых   книг   нигд<u>e</u>  н<u>e</u>т.   Вот   и   у   меня   есть   большая
научно-техническая и скаутская  библ<u>i</u>отека. Пусть ребята м<u>e</u>няются книгами. Я
ув<u>e</u>рен, что и  друг<u>i</u>е тоже предложат. В<u>e</u>дь в<u>e</u>рно?  Видите, Борис Лукьянович,
порядочная  переписка  у  меня  и сейчас  есть,  но все-таки  я хот<u>e</u>л с вами
посов<u>e</u>товаться  перед   расширен<u>i</u>ем  этого   д<u>e</u>ла.   Каково   ваше   мн<u>e</u>н<u>i</u>е?
Благословите?
     Глаза Жени с ожидан<u>i</u>ем и тревогой устремлены на меня...
     Что сказать мн<u>e</u> этому энтуз<u>i</u>асту? Мн<u>e</u> не трудно  доказать  ему, что эта
работа связана с рядом  опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это,
но эти перспективы не пугают  его. Он  в<u>e</u>рит в пользу своей  работы  и... он
прав...
     -- Ну, что-ж, Женя,  ваша идея прекрасна. Но вы  даете себ<u>e</u> отчет,  что
этим вы подвергаете себя большим опасностям?
     -- Это пустяк,  Борис  Лукьянович, -- нервно прерывает юноша. --  Не во
мн<u>e</u> д<u>e</u>ло. Если только эта работа нужна и полезна...
     --  Ну,  конечно, и  полезна,  и нужна.  Вы, собственно, ждете от  меня
одобрен<u>i</u>я или утвержден<u>i</u>я?
     -- И того, и другого.
     -- Но в<u>e</u>дь утверждать я могу не как старш<u>i</u>й друг, а как начальник. В<u>e</u>дь
так?
     -- Ну, конечно.
     -- Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что оффиц<u>i</u>ально нашей
организац<u>i</u>и не существует, являюсь начальником?
     Юноша серьезно всмотр<u>e</u>лся в мое лицо и твердо отв<u>e</u>тил:
     -- Да.
     -- И, значит, я могу приказывать?
     Так же твердо звучит отв<u>e</u>т:
     -- Да.
     --  Ладно. В таком случа<u>e</u>, Женя, я ставлю одно жесткое услов<u>i</u>е в  вашей
работ<u>e</u>.
     -- Услов<u>i</u>е? Какое услов<u>i</u>е? -- напряженно переспросил Женя.
     --  Чтобы адреса, списки  и  письма  не хранились  у <sup><font color=blue>200</font></sup>  вас дома и, в
случа<u>e</u> несчастья с вами, были бы уничтожены.
     Юноша в раздумьи кивнул головой.
     -- Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось?
     --  Конечно.  Мы с  вами  можем  рисковать своей  головой, но  не им<u>e</u>ем
моральнаго права подвергать лишним опасностям других.
     -- Значит, вы одобряете?
     -- Значит, вы согласны?
     -- Ну, конечно.
     Мы кр<u>e</u>пко пожимаем друг другу руки. Несется гул посл<u>e</u>дняго звонка.
     --  Ну,  а скажите, Женя. А  если бы  я  не  одобрил  и не разр<u>e</u>шил, вы
подчинились бы?
     Юноша смущен.
     -- Отв<u>e</u>чайте откровенно.
     -- Откровенно  говоря,  н<u>e</u>т, --  отв<u>e</u>чает Женя,  подняв голову и  прямо
глядя в мои глаза.
     -- Почему же?
     --  Да  я  подумал  бы, что  вы, как мног<u>i</u>е  друг<u>i</u>е  взрослые  друзья и
начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так
нужно бороться.
     -- И вы продолжали бы работать?
     -- Конечно...
     Я еще раз молча пожимаю ему л<u>e</u>вую руку.
     -- Всегда готов!  --  просто отв<u>e</u>чает он,  и  его  голос тонет в низком
звук<u>e</u> гудка трогающагося паровоза...

        В К<u>i</u>ев<u>e</u>

     В  перерыв<u>e</u> между двумя зас<u>e</u>дан<u>i</u>ями я  отправляюсь к начальнику м<u>e</u>стной
дружины. Адрес заучен на память.  Я давно уже  перестал записывать адреса  и
имена   своих   друзей.  Сколько  лишних  тревог  и  трагед<u>i</u>й  случилось  на
матушк<u>e</u>-Руси  в пер<u>i</u>од властвован<u>i</u>я ВЧК  от неосторожной привычки записывать
адреса  и сохранять  старыя письма.  Для ЧК, подозрительно  видящей  везд<u>e</u> и
всюду заговоры классовых врагов, так<u>i</u>е матер<u>i</u>алы --  основан<u>i</u>е <sup><font color=blue>201</font></sup> для новых
и  новых арестов и репресс<u>i</u>й...  А в моем положен<u>i</u>и такой справочник, взятый
при арест<u>e</u>, был бы прямо кладом для ЧК...
     -- Могу я вид<u>e</u>ть Ледю?
     Пожилая  б<u>e</u>дно  од<u>e</u>тая  дама  с  безпокойством  отступает  в  переднюю.
Незнакомый  челов<u>e</u>к  в военном костюм<u>e</u>  в Сов<u>e</u>тской  Росс<u>i</u>и всегда  вызывает
опасен<u>i</u>я.
     Я вижу ея безпокойство и сп<u>e</u>шу сказать:
     -- Пожалуйста, не безпокойтесь, мадам. Мы с Ледей -- старые друзья.
     Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти.
     Через  минуту в дверях  показывается юноша низенькаго роста,  с  копной
черных волос на голов<u>e</u> и умными веселыми глазами.
     Увид<u>e</u>в меня, он на  секунду удивленно останавливается, и  на лиц<u>e</u>  дамы
опять мелькает т<u>e</u>нь безпокойства.
     Я салютую по скаутски, и молодой челов<u>e</u>к радушно отв<u>e</u>чает т<u>e</u>м же.
     -- Я -- скаутмастор Солоневич.
     -- Вы -- Солоневич? -- радостно восклицает Ледя.
     -- Очень,  очень рад. Я  давно уже  знаю вас. Еще в  1919 году вы  были
зд<u>e</u>сь, парад вм<u>e</u>ст<u>e</u> с доктором Анохиным принимали, но я как  раз бол<u>e</u>л и вас
не вид<u>e</u>л. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описан<u>i</u>ям...
     Через полчаса я -- в курс<u>e</u> м<u>e</u>стных  скаутских д<u>e</u>л. Картина та же, что и
везд<u>e</u>: закрыт<u>i</u>е отрядов  сопровождалось  разгромом штаб-квартир, реквизиц<u>i</u>ей
инвентаря, хулиганством, арестами --  словом, полным аккордом "комсомольской
активности"...
     -- Ну, а теперь-то как живете?
     --  Да  не  унываем.  Создали,  вот,  н<u>e</u>сколько  кружков  натуралистов,
спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось
распустить.
     -- Правильно, -- одобрительно  киваю  я головой.  --  Опасности-то в<u>e</u>дь
продолжают грозить?
     --  Ну,  еще  бы!  --  спокойно  отв<u>e</u>чает  Начальник  Дружины.  --  Для
комсомольцев  наше  существован<u>i</u>е  --  б<u>e</u>льмо  на  глазу.  Соперники, что ни
говори.  Они у нас, знаете, почти всю работу п<u>i</u>онеров переключили на шп<u>i</u>онаж
за скаутами... И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли... <sup><font color=blue>202</font></sup>
     -- Как -- отобрали?
     --  Да...  Оно  хранилось у  одного  скаута, студента.  А у  него  брат
двоюродный с комсомольцами  спутался.  Видно,  пронюхал  как-то о знамени  и
выдал...
     -- Так и пропало знамя?
     --  Ну,  еще  бы...  Но  мало  того,  что   реквизировали;  так  еще  и
поизд<u>e</u>ваться р<u>e</u>шили  --  положили его  перед  дверями комсомольскаго  клуба,
вм<u>e</u>сто тряпки -- ноги вытирать...
     Лицо Леди нахмурилось.
     -- Но  зато другое -- самое старое наше знамя, -- опять оживился он, --
прямо чудом спасли. Вам не писали об этом?
     -- Н<u>e</u>т.
     -- Эх, и разсказывать даже  пр<u>i</u>ятно!..  Так,  я в  первый раз услышал о
подвиг<u>e</u>  Васи Кир<u>i</u>енко. Вот эта  истор<u>i</u>я так, как  я смог ее возстановить по
разсказам участников и свид<u>e</u>телей.

--------
        Знамя скаута<a href=#fn_20_20><sup>20</sup></a>

          Пусть воля будет, как лук туго натянутый.
           Скаутская запов<u>e</u>дь.

        Трудный вопрос

     Старое  заслуженное знамя уже давно  кочевало  по  К<u>i</u>еву,  спасаясь  от
погони  Комсомола.  Посл<u>e</u>  "роспуска"  скаут-организац<u>i</u>й   удары  Комсомола,
которому было поручено проведен<u>i</u>е этого "роспуска", были направлены, с одной
стороны, на руководителей, а с другой -- на уничтожен<u>i</u>е объединяющих пунктов
для работы. С разгромом  и реквизиц<u>i</u>ей штаб-квартир скауты скоро примирились
-- собираться "подпольно"  гд<u>e</u>-нибудь далеко за городом, на  берегу широкаго
Дн<u>e</u>пра,  казалось куда весел<u>e</u>е. Но знамена свои скауты берегли, как святыню.
Если и  в сред<u>e</u> взрослых знамя --  священная  вещь, то  что говорить про <sup><font color=blue>203</font></sup>
малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу...
     Старое знамя  дружины было  спрятано у одного из  патрульных,  в центр<u>e</u>
города. Но потом появились признаки того, что м<u>e</u>стонахожден<u>i</u>е "клада" уже не
представляет собой тайны, и на сов<u>e</u>т<u>e</u> старших р<u>e</u>шено было  перенести знамя к
Вас<u>e</u>. Разр<u>e</u>шен<u>i</u>е старушки-матери Васи было получено.

     <a name=fn_20_20></a><sup>20</sup> На эту тему  мною написана одноактная пьеса,  которая уже  ставилась
русскими скаутами Гельсингфорса и Соф<u>i</u>и.

     Сам  Вася, 14-л<u>e</u>тн<u>i</u>й мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета,  на
Подол<u>e</u><a href=#fn_20_21><sup>21</sup></a>, в старом запущенном дом<u>e</u>.  М<u>e</u>сто для хранен<u>i</u>я было выбрано удачно,
и в один  из непрекрасных вечеров  со  вс<u>e</u>ми предосторожностями старое знамя
было перенесено к Вас<u>e</u>.

        На Подол<u>e</u>

     --  А в<u>e</u>дь красивое, ребята, у нас знамя? -- с гордостью сказал один из
патрульных, вынув знамя из чехла.
     -- Да еще  бы! вс<u>e</u>  герли, небось, старались, вышивали...  Такого шелка
теперь и не найдешь. Сразу видно -- другое время было!
     Б<u>e</u>дная комнатенка Васи словно стала св<u>e</u>тл<u>e</u>е,  когда развернулось во всю
свою ширину зеленое шелковое знамя с золотыми буквами и вышитым изображен<u>i</u>ем
св. Георг<u>i</u>я Поб<u>e</u>доносца.
     Чувствовалось, что это прекрасное знамя должно  р<u>e</u>ять впереди  стройных
рядов, а не ютиться, спасаясь, в маленькой  комнатк<u>e</u> мальчика... Было больно
и обидно смотр<u>e</u>ть на этот контраст, и на душ<u>e</u> у ребят было тяжело.
     -- А оно  у вас,  д<u>e</u>ти, освященное? -- спросила  мать  Васи, подойдя  к
скаутам.
     -- Ну, как же, Надежда Ивановна!.. Еще до революц<u>i</u>и. Заслуженное знамя.
Может, лучшее во всей Росс<u>i</u>и. Потому-то за ним такая охота и идет...
     -- Так вы его под икону поставьте!
     Вася был горд и взволнован.

     <a name=fn_20_21></a><sup>21</sup> Часть города у Дн<u>e</u>пра.

     -- Ну, теперь уж  чорта с два у меня его найдут. <sup><font color=blue>204</font></sup> Квартал наш тих<u>i</u>й,
тих<u>i</u>й -- никогда ничего не было. Ко мн<u>e</u> и не догадаются...
     -- Ну, а если догадаются?
     -- Все равно ни по чем не отдам!
     -- Ишь, ты, храбрый  какой выискался!.. Что у тебя -- пулемет есть, что
ли?
     -- Или с кулаком против нагана попрешь?
     -- Да уж как бы то там ни было. Дудки!..
     Разговоры скаутов внезапно были прерваны каким-то свистком.
     -- Что за чертовщина?  --  прислушался  один  из патрульных. -- Да,  ей
Богу, сигнал тревоги!
     Ребята  бросились  к окну и там, в  полутьм<u>e</u> вечера, увид<u>e</u>ли  какую  то
д<u>e</u>вочку, стоявшую внизу, во двор<u>e</u>.
     -- Да это же, кажись, Лида!
     -- Ну да, она...
     -- А что ей нужно? Она же до третьяго этажа не докричит!
     Вася вставил  в  рот  пальцы и пронзительно  свистнул. Лида, патрульная
отряда   герль,  быстро  вынула   платок   и   стала  что-то  снизу   быстро
сигнализировать.
     -- Что ей нужно? -- недоум<u>e</u>вающе спросил один из мальчиков. -- Чего она
просто сюда не придет?
     Но сигналы по азбук<u>e</u> Морзе становились все настойчив<u>e</u>й.
     -- Ладно, -- сказал Петя, старш<u>i</u>й из патрульных,  давая вниз отзыв.  --
Пиши, Ванька...
     И , Д , У , Т, отмах, К , О , М , С , О...
     -- Идут комсомольцы!.. Что за притча?..
     В этот миг кто-то показался  во двор<u>e</u>, д<u>e</u>вочка метнулась в подворотню и
исчезла.
     Ребята удивленно переглянулись.
     -- Неужели что-нибудь тревожное? Неужто высл<u>e</u>дили? Не может быть!
     Через минуту в комнатку вб<u>e</u>жала Лида.
     -- Петя, Петя, --  задыхаясь  вскрикнула она...  -- Они уже  внизу... Я
раньше не могла!  А потом они в домком зашли справиться, а я сюда... Трое...
Т<u>e</u> самые комсомольцы, что у третьяго отряда на обыск<u>e</u> были... Я их узнала...
     -- Да, может, они не сюда идут? <sup><font color=blue>205</font></sup>
     -- Ну, а куда же еще?.. Они там и спрашивали про Васю...
     Потом д<u>e</u>вочка оглянула комнату и замерла в испуг<u>e</u>.
     -- Боже мой! Да  вы еще и знамя сюда  принесли?... Скор<u>e</u>е прячьте, пока
не поздно... Боже мой!..
     -- Вась, ты тут все знаешь... Неси,  брат, знамя  скор<u>e</u>й куда-нибудь во
двор.
     Вася рванулся к знамени, но в это время в  дверь раздался громк<u>i</u>й стук.
Вс<u>e</u> замерли и побл<u>e</u>дн<u>e</u>ли.
     -- Эй, открой! -- глухо прозвучало на площадк<u>e</u> л<u>e</u>стницы.
     Петя шагнул к дверям.
     --  Надежда  Ивановна, я выйду  к ним...  Постараюсь задержать.  А  вы,
ребята, уж тут как-нибудь...
     Грубый стук, от  котораго задрожала  дверь,  повторился. Петя,  закусив
губу, бросился в переднюю.
     -- Давай, давай скор<u>e</u>й, -- торопила Лида. -- С древка снимем...
     -- Да в<u>e</u>дь все равно -- обыск будет...
     -- Так куда же спрятать?..
     Ребята были в отчаян<u>i</u>и. Вася, побл<u>e</u>дн<u>e</u>вш<u>i</u>й и растерянный, бормотал:
     -- В моем дом<u>e</u>?.. Боже мой!.. Неужели у м е н я возьмут?..
     Потом,  внезапно р<u>e</u>шившись, он  быстрым  движен<u>i</u>ем сорвал  полотнище  с
древка и поб<u>e</u>жал к окну.
     --  Вася, --  испуганно вскрикнула Надежда  Ивановна. -- Что ты  хочешь
д<u>e</u>лать?
     Мальчик обернулся. Его лицо было бл<u>e</u>дно и р<u>e</u>шительно.
     -- Ничего, мамочка... Я не могу так!..
     Потом он быстрым  движен<u>i</u>ем встал на подоконник. Мать бросилась к нему,
но было уже поздно. Мальчик исчез внизу.
     --  Вася,  Вася!  -- стараясь разгляд<u>e</u>ть что-нибудь в  темнот<u>e</u> двора, с
отчаян<u>i</u>ем вскрикнула мать. -- Гд<u>e</u> ты?
     -- Мамочка! -- слабо донеслось снизу, и все смолкло...
     -- Боже  мой! Боже мой! -- безсильно застонала Надежда Ивановна. Скауты
усадили мать Васи на стул и захлопнули окно.
     В это время в передней раздались шум и голоса. <sup><font color=blue>206</font></sup>
     -- Это не по закону! -- донесся из передней взволнованный голос Пети.
     Потом дверь в комнату отворилась, и вошли трое комсомольцев.
     -- Закон? -- насм<u>e</u>шливо переспросил старш<u>i</u>й, од<u>e</u>тый  в кожаную тужурку,
с револьвером у пояса. -- Плевать я хот<u>e</u>л на твои законы! А это вид<u>e</u>л?
     Он поднес к носу патрульнаго кулак.
     -- Но у вас в<u>e</u>дь и ордера н<u>e</u>т! --  не уступал  Петя, стремясь  выиграть
время.
     --  "Ордера?"  Иди  к чорту,  щенок!..  Законник  какой  еще выискался!
Перетряхните-ка,  ребята, тут  все этое  барахло...  --  приказал  он  своим
спутникам.
     -- Что вам нужно  зд<u>e</u>сь?  --  с отчаян<u>i</u>ем  спросила  пришедшая  в  себя
Надежда Ивановна.
     --  Ах, это вы будете хозяйка? Тут  к  вам только  что  знамя скаутское
принесли... Гд<u>e</u> оно?
     В этот момент один из комсомольцев нашел в углу древко от знамени.
     -- Э-ге-ге!.. Глянь-ка, товарищ уполномоченный, вот и древко ихнее.
     -- Д<u>e</u>ло ясное!.. Гд<u>e</u> знамя? -- р<u>e</u>зко спросил он Петю.
     -- Какое знамя?
     -- Да, вот, которое зд<u>e</u>ся было?
     --   Это  старое   древко...  Оно   с   год   так   стоит...  Мы  давно
расформированы...
     -- Ври,  ври больше!.. Словно  я не знаю вс<u>e</u>х  ваших  фокусов! Думаешь,
п<u>i</u>онеры не вид<u>e</u>ли?.. Знамя не иначе, как зд<u>e</u>сь. Не было у них времени скрыть
его. Щупайте, ребята, поэнергичн<u>e</u>е.
     Полетели на  пол подушки, постель,  содержимое комода. Надежда Ивановна
не выдержала.
     -- Да вы хоть постелей не рвите! Разв<u>e</u>-ж можно так?
     --  Ничего,  ничего. Ишь ты, цаца какая  буржуазная выискалась!.. И так
дрыхнуть будешь!..
     Знамени нигд<u>e</u> не было. Лицо чекиста омрачилось.
     --  Ах,  вот как?..  Н<u>e</u>ту,  значит?..  В  пряточки  играть  будем,  как
маленьк<u>i</u>е?.. Ну, ну!
     Потом, подойдя к матери Васи, он тихо и успокоительно сказал: <sup><font color=blue>207</font></sup>
     -- А  вы, гражданочка,  лучше бы по хорошему сказали,  гд<u>e</u>  знамя... Мы
спокойненько уйдем и  никого больше не тронем... Зач<u>e</u>м  вам это? На кой чорт
ломаться и скрывать этую тряпку? С нами лучше в мир<u>e</u> жить. Сами в<u>e</u>дь знаете,
чай, не маленькая!..
     Надежда Ивановна опустилась на стул и закрыла лицо руками.
     -- Я ничего не знаю... -- всхлипывая, произнесла она.
     --  Долго я  вам говорить  буду?  -- изм<u>e</u>нил  голос  уполномоченный. --
Сказано -- отдать,  так нечего тут дурака валять!.. Не забывайте, гражданка,
что  и вы сами-то служите и сыночек ваш в школ<u>e</u> учится. Как бы вам это обоим
на улицу не вылет<u>e</u>ть.. Ну, в посл<u>e</u>дн<u>i</u>й раз говорю -- гд<u>e</u> знамя?..
     -- Д<u>e</u>лайте, что хотите, -- прошептала Надежда Ивановна, не отрывая  рук
от лица. -- Все равно... Я не знаю...
     Чекист д