- лев.  Иди, топай и скажи спасибо, что на тебя
Сиремус не вышел.


        Глава четвертая. Человек со стеком

     Мы подошли к двери, на удивление белой, блестящей.
     - Посторонись, - приказал мне "отпетый".
     Я встал  в  сторону.  Он  постучался.  Дверь  отперли.  На пороге стоял
человек в белом халате, в очках.
     - Что, - удивленно спросил человек, - уже?
     - Спымали, - лениво сказал "отпетый", - принимай, Мэрлин.
     Мэрлин выглянул в коридор и увидел меня.
     - Ба!  -  подивился  он.  -  Вот это  Аполлон! Из какой  помойки вы его
достали?
     -  Он у Круглых Камней ошивался...  ты не думай, он - такой, он Мурзика
придавил.
     - Мурзика? - снова удивился Мэрлин. - Чем ему Мурзик-то помешал?
     - У него спросишь. Мы пошли. Привет.
     "Отпетые" ушли.
     - Заходите, - вежливо сказал мне Мэрлин.
     Я  вошел. То было  комната, выложенная кафелем. У  стенки стояла ванна,
наполненная дымящейся водой.
     - Раздевайтесь, - приказал мне Мэрлин, - и полезайте в ванну.
     ... Я блаженствовал.
     Мэрлин между тем говорил по телефону:
     - Алло, диспетчерская?  Джек  Никольс из  725-ой  лаборатории  нашелся.
Да... Сейчас  вымоется, и  я его приведу. Да он весь  в  крови  дракона. Где
умудрился?...  А... Ты еще  поинтересуйся, как он на тренажер  вышел... Что,
что... задавил, конечно, ага, как ястреб мыша. Ну, ясно. Все ему скажу...
     Мэрлин  влил  в  воду  шампунь,  и  я  лежал  в  горячей зеленой  воде,
окруженный ослепительно белыми горами пены.
     Мэрлин подошел ко мне, с интересом посмотрел на меня. Потом спросил:
     - А пивка холодненького с сушечками не желаете?
     Очевидно, жара, истома  взяли  свое, и я ответил  не  совсем впопад, не
уловив иронии:
     - Вы  знаете, нет, спасибо. Я ведь пиво не люблю. Вот если  бы холодной
минералочки...
     Мэрлин снял очки и тщательно их протер.
     Я понял, что был неправ, и похолодел от ужаса.
     -  В общем  так, -  холодно  сообщил  Мэрлин,  -  три  минуты  кайфа  -
вытереться насухо и на выход... Время пошло.
     Он поглядел на часы, подошел  к тумбочке, вынул оттуда комплект белья и
швырнул мне. Плоская пачка хлопнулась на пол у самых ножек ванны. Ножки были
отлиты  из  бронзы и  напоминали львиные  лапы. Ванна  вцеплялась бронзовыми
когтями в кафельный пол.
     Я с силой тер голову.
     -  Ну,  хлопаются  парни с поверхности, - бормотал Мэрлин,  -  ну, ни в
сказке  сказать ни пером описать!.. Вся 725-ая, высунув языки, как гончие за
зайцем,  все облазили,  а  этот  шутник...  "Наутилус",  понимаешь,  капитан
Немо... Нырнул и  вынырнул. У столовских хлеба выпросил, Мурзика растерзал и
после  подвигов лег отдохнуть.  Геракл!  Илья Муромец!  Зигфрид!  На  пол не
брызгай! Слышишь? Все, время кончено. Вытирайся...
     Я  вытерся и стал одеваться. Штаны, и  рубашка, и куртка - все зеленого
цвета, только вкраплениями, всполохами, искрами - красные точки-точечки.
     - Скажите, - спросил я, - а в "отпетые" мне можно рассчитывать?
     - Что? - Мэрлин резко повернулся ко мне.
     Я испугался этого резкого злого движения и бормотнул:
     - Простите, а ботинки, носки?..
     - Паланкин?  Экипаж?  Омнибус? Такси,  лимузин?  Форд-мустанг?  Босиком
пойдешь. Быстрее будешь - здоровее станешь.
     ________________________________________________________________
     Я  толкнул  дверь и  вошел  в... канцелярию. Обшарпанный  стол,  четыре
стула,  желтого цвета сейф, черного - телефон.  И человек в форме "отпетого"
за столом.
     Человек  разбирал какие-то бумаги.  Ящики письменного  стола  были чуть
выдвинуты,  и неясное потрескивание доносилось  из  них, точно там  догорал,
дотлевал костер.
     - Выйдешь  сейчас,  потом войдешь,  козырнешь как следует, как  следует
представишься... Пошел.
     Я  вышел  за  дверь.  Установил  дыхание, вошел снова  и доложился, как
положено.
     - Еще раз, - сказал человек, - бодрости и радости не слышу в голосе.
     ...Когда я в шестой  раз вошел  в кабинет, рядом с ним сидел подтянутый
сухопарый человек со стеком. Входя, я услышал, как он говорил :
     - Завтра - киносъемка в 20-й школе, ты бы гаденышей приготовил.
     "Это, - понял  я, - кто-то из  воспитателей  "отпетых". Я вышел и вошел
вновь, улыбаясь во весь рот:
     - Дезертир из 725 лаборатории по вашему приказанию явился.
     Человек со стеком взглянул на меня..
     - Чему вы так  обрадовались, молодой  человек? За  вашу  познавательную
экскурсию ребра вам, конечно, не сломают, не в холодный цех, чай, поступите,
но тумаков... гм... гм... навешают.
     - Отвечаю, как велено, - гаркнул я.
     -  А... - лениво протянул  человек со стеком и вновь обратился к своему
собеседнику: - Позвони Мерлину, Ланцелоту, пусть открывают вольеры...
     - Можно спросить? - кашлянул я.
     - Можно Машку под забором, - веско заметил человек в форме, - и козу на
возу... А у нас - разрешите.
     - Виталий  Степанович, -  поморщился человек  со стеком,  - ну что  вы,
право, этот казарменный юмор? Для чего? Что вас интересует, молодой человек?
     - Разрешите обратиться?
     - Разрешаю, разрешаю, - кивнул человек со стеком.
     - Могу ли я рассчитывать на то, что меня отправят в "отпетые"?
     - Что, что? -  переспросил Виталий Степанович. - Ты можешь рассчитывать
на то,  что тебя  отправят  головой  в  унитаз,  -  вот  на  это  ты  можешь
рассчитывать.
     - Виталий  Степанович, - человек  хлопнул стеком  по столу, - займитесь
лучше подготовкой завтрашнего киносеанса. Не вводите в заблуждение юношу...
     Человек со стеком устало смотрел на меня, молчал. Наконец он сказал:
     -  Молодой человек,  вы,  конечно, правы. Вы можете  предложить себя  в
"отпетые". Закон  предоставляет такую возможность любому  провинившемуся, но
следует  пройти довольно  сложные, физически  очень  тяжелые  испытания.  Вы
готовы к этому?
     - Да, - сказал я.
     Человек со стеком вздохнул и прикрыл глаза.
     Он  говорил  тихо, едва слышно, еле  ворочал  языком, словно  ему  было
трудно выталкивать слово в мир, поднимать слово языком и выталкивать.
     -  К тому  же... Вы...  вряд  ли убережетесь...  от  побоев..."отпетые"
вас... тоже искали... как и лаборанты...
     Человек со стеком открыл глаза и посмотрел на меня.
     - Я не из-за побоев, - сказал я, - я из-за другого.
     - Чего же вы хотите? - спросил человек со стеком безучастно.
     - Я хочу убить дракона, - произнес я.
     Человек со стеком не изумился.
     - Дракона - здешнего? Или на другой планете?
     В его вопросе не слышалось насмешки, и я твердо ответил:
     - Здешнего, до других мне дела нет!
     - Боец! - кивнул в мою сторону Виталий Степанович. - Губа не дура.
     Человек со стеком с любопытством посмотрел на меня.
     Я выдержал его взгляд.
     - Лечь, - внезапно приказал он.
     Я бросился на пол.
     - Встать. Лечь. Встать. Лечь. Встать. Лечь.  Встать. Лечь. Встать. Упор
лежа.  150 раз  отжаться.  Зад,  -  ногой  он  наступил  на меня, -  зад  не
отклячивай. Поехал... И рраз...
     В  классе  я был  не  самый слабый,  но тут стал задыхаться. Руки стали
ныть,  затекать, они  не  сгибались  и  не разгибались,  не могли  выдернуть
тяжесть тела.
     -  Встать! -  приказал человек  со стеком. -  Сесть. Не  на  стул, - он
рассмеялся, - на корточки.
     Виталий Степанович тоже заулыбался.
     - Может, прекратишь этот детский сад? Эту утреннюю физзарядку? Не мучай
дитю...
     - Я просто плохо спал, - выхрипнул я, сидя на корточках.
     - Как же ты? - посочувствовал Виталий Степанович. - Надо высыпаться...
     - Встать! - приказал человек со стеком.
     Я даже привскочил от усердия.
     -     Встатьсестьвстатьсестьвстатьсестьвстатьсестьвстатьсестьлечьвстать
лечь,   -   я   тебе   сказал,  -   лечь,   сесть,  сесть!   Встатьсестьлечь
встатьсестьлечьсесть - сесть!
     Я часто сбивался, выполнял не те команды. Виталий Степанович говорил по
телефону:
     - Да, подгони гаденышей - и клетки открой... Ага. Годится. Работай...
     - Лечьвстатьсестьлечьвстатьсесть...
     Человек  со  стеком обошел письменный стол, растворил дверь в  стене; я
увидел длиннющий  коридор, похожий на дорогу, стиснутую стенами и потолками;
дорогу, казалось, загнали в узкое пространство, она  взвыла от боли, и  этот
вой  застыл  в  конце коридора точкой, в  которой  слились  все  линии пола,
потолка и стен.
     - Гусиным шагом  - по коридору,  - приказал  мне  человек со  стеком, -
вперед.
     -  Ну вы резвитесь, - сказал Виталий Степанович, - я поехал к Митяю. Ты
следи все-таки, чтобы жаба не припрыгала... Мне с ее слизью возиться.
     Я старался идти быстрее... Ноги болели. Человек со  стеком шел рядом со
мной и постукивал меня этим самым стеком.
     - Ниже, ниже садись... Вот так... И иди швыдче...
     В ушах звенело. Иногда я переставал слышать человека со стеком.
     А  потом  я  увидел  жабу.  Она  была огромна  и расползлась  огромной,
зеленой, вздрагивающей горлом тушей посреди коридора.
     За  ее спиной коридор продолжался, тянулся все к той же точке - то  был
полет  пули,  застывший,  замерший и обставленный сверху  и снизу, справа  и
слева - стенами.
     Жаба  раззявила рот  и вывалила длиннющий язык. Он рухнул на мое плечо,
словно липкая дубинка.
     - Голову, - гаркнул человек со стеком, - голову спрячь, сгруппируйся...
Вот так... Зад, зад ей подставляй.
     Я свернулся в комок, закрыл голову руками. Удар...
     И рвущая боль. Удар. И соленый вкус во рту. Удар - и...
     Человек со стеком выкрикнул нечто гортанное, на непонятном языке. Вслед
за тем  я услышал  резкий  свист хлыста,  завершившийся  постыдным  каким-то
шмяком.
     - Встать, - приказал мне человек со стеком.
     Я поднялся.
     Жаба сидела на прежнем месте. Выпуклые глаза смотрели в разные стороны.
Через зеленый живот багровела бысто исчезающая полоса. Жаба разевала рот.
     - Ну что, - спросил человек со стеком, -  будешь меня слушаться или сам
попробуешь?
     - Вас, -  еле переводя  дыхание, хватая ртом обжигающий воздух, выдавил
я, - буду.
     - Направо, - прикрикнул в ту же секунду человек со стеком.
     Я едва  успел  отпрыгнуть,  как рядом со мной хлопнулся на пол  розовый
мускулистый жабий язык.
     -  Не  вздумай  наступить, -  гаркнул (и  вовремя гаркнул)  человек  со
стеком: в самом деле, у меня мелькнуло искушение пяткой придавить колотившую
меня мерзость.
     - Налево, направо,  направо,  назад, налево, нагнись, налево,  направо,
назад... Сам попробуешь? Влево.
     - Да.
     - Ну, валяй.
     И в ту  же секунду  я, уже развеселившийся  от бестолково  лупящего  по
стенам и полу жабьего языка, был сшиблен, как хлыстом, как гибкой дубиной.
     - Встать, - заорал человек со стеком, - встать и назад - бегом...
     На четвереньках, с гудящей головой,  ощущая  во рту  металлический вкус
крови, я  отбежал,  отполз - и вовремя!  -  пятку мою ожег хлесткий  удар. Я
почувствовал сотрясение пола  от обрушившегося  на то место, где еще секунду
назад был я, жабьего языка-дубинки.
     Вслед за тем я услышал  уже знакомые мне  свист и шмяк, и еще, и еще. Я
стоял   на  четвереньках,  отдыхал,   устанавливал  дыхание.  Мне  почему-то
казалось, что едва лишь я вновь увижу жабу, как избиение продолжится.
     - Вставай, - миролюбиво предложил мне человек со стеком.
     Я попытался встать и не смог.
     - Что, - голос человек со стеком доносился словно откуда-то издалека, -
не подняться? - свист-шмяк.
     "Не оборачивайся, -  подумал я, - и она исчезнет; ее просто не будет...
ее нет...Ты ее не видишь - и ее нет". И эти мысли тоже  доносились откуда-то
издалека, будто чужие слова...
     - Ползи  тогда, - приказал мне человек со  стеком, -  и ползи  живее, я
из-за тебя насмерть засекать лягушку-царевну не намерен.
     Что было сил я пополз на четвереньках. Я царапал ладони и колени о пол.
Пол был шершавый и холодный.
     Человек со стеком схватил меня за шиворот и с силой встряхнул:
     - Стоять! Подумаешь, царевна по голове лизнула. Тоже мне контузия... На
царственную особу поглядеть не хочешь?
     Я не хотел, но сообразил,  что это "глядение"  тоже входит в  программу
испытаний, и кивнул:
     - Ме-ме-ме-мечтаю. мечтаю.
     -  Ох ты, - засмеялся человек со стеком, -  он еще и шутит! Ну, значит,
ничего еще не потеряно - любуйся!
     Он развернул меня лицом к жабе.
     Она  сидела  все  так же  безучастно,  лупоглазо глядя вверх, только по
учащенному култыханию  ее горла да по иссеченному  багровыми шрамами  животу
можно было догадаться, что ей пришлось несладко...
     - Пошли, - подтолкнул меня человек со  стеком,  - каламбурист... Меч он
таит, мечтает... ишь...
     - Че,че, че, чем вы е? - я задохнулся и наконец выдохнул: - ?
     - Потом скажу, - усмехнулся человек со стеком, - че я е... Пошли.
     Мы вернулись в комнату.
     У стола стоял Виталий Степанович.
     - Ого, - удивился человек со стеком. - Вы уже?
     - Да я  гляжу,  и вы уже, -  усмехнулся Виталий Степанович, он кивнул в
мою сторону: - Прошел аудиенцию у королевы?
     - Не до конца, - лаконично ответил человек со стеком.
     В этот момент задребезжал телефон. Человек со стеком снял трубку.
     -  Да.  Алло.  Коллега Рахиль,  я  много  слышал  о  вас  и  очень  рад
познакомиться.  Начальник  школ,  - я  смотрел во  все  глаза на человека со
стеком, он легонько бил стеком по столу в такт свои словам. - Прекрасно. Да.
Но Джек  выразил,  так  сказать, желание, -  человек  со стеком улыбнулся, -
поступить в школу. А зачем?  Я его проверяю. Да... Какая комиссия? Если есть
возможность, то какая комиссия?.. Почему? Нормально проходит испытания.  Ну,
на крепкую тройку. На пятерку  -  никто не  сдает... А четверочники вовсе не
обязательно  хорошие  бойцы...  Никакой закономерности...  Ну да,  ну  да...
Видите, вы  из своей практики  случаи  вспомнили. Вот.  Я вам скажу, когда я
поступал, одни тройки были... чуть двойку не схватил. И ничего... Да нет, вы
меня нисколько  не обижаете. Нет,  почему, ничего хорошего в этой  профессии
нет. Ничего. И  вовсе она  не  такая же, как и остальные профессии. И вы это
прекрасно  знаете,  поэтому  и  не  хотите...  Да,  конечно,  конечно. Джек,
поговори с мамой.
     - Спасибо, - сказал  я и взял трубку. - Мама,  -  сказал  я в трубку, -
прости.
     -  Бог простит, - у слышал я в ответ и удивился  маминому тону -  не то
усталому, не то ироничному, - ну что, в "отпетые" собрался?
     - Мама, - снова повторил я, - прости.
     - Да ладно тебе, -  вздохнула  мама. -  Не понять, то ли ты дитя малое,
неразумное... то ли ты взрослый человек, и тогда... - мама замолчала, я тоже
молчал, наконец  мама  сказала: - "Отпетые" -  это не профессия, "отпетые" -
это  жизнь, и жизнь, посвященная войне, резне,  убийству, жизнь в подземелье
бок о бок с драконом... Я-то хоть вечером  на поверхности, в уик-энд дома, а
"отпетые"...
     - Мама, - сказал я, - я все знаю.


        Глава пятая. Карантин

     То было светлое помещение с высоченным потолком и нарами в два яруса.
     В первый же вечер меня избили.
     Сержант интеллигентно поинтересовался у меня:
     - Ты Мурзика съел?
     - Так точно! - ответил я и улыбнулся.
     Вопрос и ответ показались мне комичными.
     Сержанту так не  показалось. Он сунул  мне  кулаком в зубы.  Я  упал. А
когда поднялся, то швырнул в сержанта табуреткой. К сожалению, я - попал.
     Из санчасти я вернулся через неделю.
     ...Голос сержанта доносился откуда-то издалека, издалека.
     - ...Отлично  стреляли  Фрасхар, Ванятка,  рлунд - все  остальные... -
провал... кажется, я  даже сомкнул глаза и тут же почувствовал толчок Куродо
в  спину, я  очнулся, строй  похохатывал, - особенно хочется  отметить Джека
Никольса. Ну, это - боец со стажем. Тихо, не ржать! Ничего смешного. Джекки,
шаг вперед, о тебе говорят.
     Я вышел из строя.
     - Ну, - сказал сержант, - то,  что  наш  Джекки в боевом задоре чуть не
зацепил огнем Эдгара и Хуана, -  это не считается,  к  таким подвигам мы все
привыкли, и даже  то, что наш  Джекки  решил  покормить Афродиту, -  тоже не
удивительно: ну,  рук  много,  а  клюв  один. Джекки  пожалел...Я  сказал  -
молчать! Вы все, за редким  исключением, от него недалеко ушли. Джарвис, что
ты лыбишься?  Тебе сегодня чудом,  чудом  Гермес голову  не  снес...  Все...
Слушаем про Джекки дальше... Вот уже то, что наш Джекки решил возвращаться в
строй на  четвереньках, это, я вам скажу, уже  ново, уже необычно.  Впрочем,
Джекки - отличный знаток устава и, вероятно,  решил внести  в него кое-какие
изменения. Подпункты: а) в строй вползать на четвереньках; б) по возможности
посылать   сержантов  и  старшин,  младших  командиров   на...;  в)  старших
командиров посылать  в...  Что?  Что  тут  смешного? Главная  комедия  будет
впереди. Пока еще разминка... Дальше Джекки решил съесть сержанта. Ну просто
- съесть. Мурзика съел, а почему бы сержанта?..
     Гогот стоял в карантине.
     Я глядел прямо перед собой.
     - Джекки, -  сказал сержант, - ты сегодня помогаешь  дневальным.  У нас
очень грязный  клозет. Погляди на этих орлов, Джекки!  Они гадят как свиньи.
Тебе придется убирать за  ними и чисто, чисто  вымыть пол, чтобы пол  был...
как стена спаленки невинной девушки... розовый, душистый... А потом, Джекки,
ты как следует изучишь устав, и мы с  тобой, Джекки,  подумаем, как внести в
него  предложенные тобой  изменения. Да, да,  бойцы, воспитанники карантина,
ибо не нарушить устав пришел к нам Джекки, но дополнить его.
     Сержант подождал, пока смех стихнет, потом сказал:
     - Отбой. Всем - отбой. Джекки, за работу. Завтра после беседы об уставе
- на рапорт...
     ...После пола в сортире я взялся отдраивать краны в умывальной.
     В умывальную зашел Куродо.
     Виски у меня готовы были разломиться от нестерпимой  боли, если бы было
можно, я упал бы  на пол  - и  заснул... прямо так...  на кафельном холодном
полу. Сержант уже которую ночь не давал мне спать.
     - Ну вот, - сказал Куродо, - на кой ты сержанта заводишь?
     Я молчал.
     - Нет,  ты что думаешь -  ты прав, да? А  сержант - подлец?  Он бы тебя
просто мог  убить.  Просто  так. Нападение на сержанта  - это же... - Куродо
покачал головой.
     Я оперся руками о край умывальника.
     -  Куродо, - я  собирал  слова,  они выскакивали у меня, разбегались, -
Куродо, я не знаю, для чего  ты пришел сюда, я не знаю, как ты попал сюда. Я
попал сюда  для того,  чтобы  убить  дракона.  Меня мешают  с дерьмом,  меня
превращают  в паршивого пса, которого может любой пхнуть под зад... Паршивый
пес может  за...  - у  меня перехватило  дыхание, - загрызть дракона? Дерьмо
может рассчитывать на победу?
     -  Да  только  паршивый  пес и может загрызть... - в  умывальную  вошел
сержант. Он был со сна,  позевывал  и почесывался. Куродо вздохнул  и быстро
забормотал:
     - Мсье сержант, я пописать...
     - Иди, - милостиво махнул рукой сержант.
     Куродо нырнул-шмыгнул туда и обратно.
     Я не собирался чистить краны при сержанте.
     Я цепко  держался за  край умывальника,  ибо  пол  кренился  под  моими
ногами. Я боялся упасть.
     - Я говорю,  - повторил сержант, - только паршивый пес и может загрызть
дракона.
     - У нас, - хрипло сказал я, - это еще никому не удавалось.
     -  У  нас - нет, -  подтвердил сержант, - а на других планетах  сколько
угодно. Видишь, -  сержант повернул кран,  поглядел на струю  воды, бьющую в
белое  дно умывальника  и  наконец сказал:  - Нужно опаршиветь, особачиться,
чтобы жизнь - совсем  ни в  грош... Озвереть надо... Знаешь,  чтобы человека
убить, нужно  озвереть,  а чтобы убить рептилию, ящера - с дом!  со скалу! -
что, думаешь, очеловечиться  надо? - сержант покачал головой, - вот уж  фиг!
Во  сколько раз  дракон безобразнее  и огромнее человека,  во  столько раз и
озвереть надо.
     - У вас... - я говорил, старательно разделяя слова, - у вас... странная
речь. Так... вы не... говорите... не говорили...
     Сержант засмеялся:
     - Э, Джекки, наверху я парнем был хоть куда. Статья у меня поганая... В
труповозы  с  такой  статьей  не  суйся.  Там  блюдут   чистоту  и   высокую
нравственность. Убийство - это по-рыцарски, а изнасилование...
     - Это, - сказал я, - правильно. Второе - хуже... неизмеримо...
     Сержант снова засмеялся:
     -  Во  как  формулируешь.  Молодец! Я уже  Универ кончал,  и тут  такая
неприятность, такой облом. Пошел в "отпетые"... Вот так, мил-дружок.
     Я мотнул головой:
     - Мсье сержант, позвольте?
     - Давай, давай без церемоний, ночью в двух шагах от сортирной ямы устав
спит и видит сны о белых стихах...
     - После рапорта...меня выгонят?
     - Не, - сержант  отрицательно помахал рукой, - не...  в крайнем случае,
пошлют русалок ловить...
     - ???
     -  Опасно.  Хоть  и  на  поверхности,  а  такого  насмотришься...Такого
нанюхаешься. Ты русалок-то видел?
     - Ви...дел.
     - В зоопарке?
     -  Нет,  -  у меня  подкосились ноги,  и я сильнее  схватился  за  край
раковины, - нет... В зоопарке - больные русалки. Я...  знаю... Я видел... на
Западном... побережье.
     - Тюу, - присвистнул сержант, - кто же тебя на Западный берег пустил?
     Я промолчал. На Западное  побережье  мы ездили с мамой. Это было давно,
но и тогда  побережье не  особо охранялось. В поездах  и  в машинах пропуска
проверяли, а если, как смеялась мама, с котомочкой за плечами и с палочкой в
руках, то хрен кто задержит.
     Никто особенно на это самое Западное не рвался и не  рвется. Купаться и
загорать  можно и на Юго-Западном, а  вот нос к  носу столкнуться с русалкой
скорее можно на Западном.
     Я молчал. Мне не хотелось, чтобы  сержант узнал о моей маме. Достаточно
того, что о ней знают начальник школ и командиры.
     _______________ _________________________________________________
     После кантины мы построились перед стеклянными дверьми.
     - Фил, - позвал сержант.
     - Здесь, - отозвался Фил и вышел из строя.
     -  Отведешь деток в  карантин,  дашь  им игрушки -  пусть  разбирают  и
собирают.  Потом  выдай по хлыстику  -  и в спортзал,  пока  на грушах пусть
тренируются.  Если я не вернусь до вечера, позвони в дежурку. Вечером у вас,
дети, зоосад.
     Строй зароптал.
     - Что такое? - сержант повысил голос. - Я слышу недовольство? Вы все...
все без исключения, пока можете работать  только в зоосаде, только... У вас,
у  всех,  ни  реакции,  ни  точности,  ни быстроты.  Вы  -  костоломы,  а не
"отпетые". Зарубите себе на  носу,  намотайте  на ус  -  первое  достоинство
"отпетого"  -  быстрота,  второе  - легкость, третье - точность, четвертое -
сила. У вас ничего этого нет. Жуть берет на вас смотреть, как вы работаете в
пещерах и коридорах. Значит, придется вам, преодолевая отвращение,  возиться
в зоосаде... Да, да... Все. Проповедь закончена. Фил, веди деток в детсад. К
тебе проповедь тоже имела касательство. Шагом арш!
     Ребята ушли. Мы остались вдвоем с сержантом.
     - Ну, пойдем,  - вздохнул сержант, - боец, супермен. Скверно начинаешь.
Санчасть, рапорт - это многих славных путь. - Сержант  остановился, похлопал
себя по карманам. - Ух, блин! Я же отчет забыл... Джекки, слышь, ты иди себе
вперед по коридорчику, чтобы зря не ждать. Я тебя нагоню.
     Я  тронулся  вперед. Сапоги утопали в мягком ворсе  ковровой дорожки, и
две тени ложились на две стены.
     Коридор  завершался стенкою.  А  в  стенке была  дверь,  и  над  дверью
костяным  кустом  торчали  рога.  В  их переплетеньи горел огромный выпуклый
фонарь. Я  поначалу  даже  испугался.  Глаз? Нет. Просто  фонарь -  круглый,
матовый.
     Я отворил дверь и вошел в зал.  Нет,  то был не  зал, это  была зала со
сверкающим, гладким, зеркальным полом, со сводами арок.
     "Вперед так вперед", - подумал я и пошел себе вперед вдоль арок.
     ...Пауков я  увидел сразу,  но я очень хорошо помнил  "Наставления". Не
обращать  внимания на монстров. Заниматься  своим  делом. Не  задевать. Жить
рядом с  ними,  покуда не узнаешь  точно, как их  убить.  Пауки, размером со
здорового  дога, мелькали в пролетах арок. Их пробеги на косматых изломанных
лапах  были отвратительны... Но  я помнил "Наставления". Отвращение - первый
враг "отпетого". Помни: для них  ты отвратителен так же,  как они  для тебя.
Отвратителен, страшен и непонятен. Твоя сила - в умении побороть  отвращение
-  наблюдать за ними спокойно, трезко. Отвращение - первый враг  "отпетого".
Страх - второй. Убивай не трясущимися от отвращения руками,  убивай,  уважая
противника...Только тогда...
     Паук  легко,  словно танцуя, шел  на меня.  Изредка он приподнимал свои
передние  лапы,  шевелил  ими в воздухе, и я  видел рот паука на брюхе. И  я
понимал:  этим  вот  ртом он,  разорвав  мое  х/б,  всосет  мою  плоть,  мое
единственное, первое  и  последнее  тело...  Спокойно,  спокойно...Только не
поддаваться желанию  садануть пауку в брюхо ногой. Он на то и рассчитывает -
облепит ногу, всосется, вгрызется... Я успел поймать паука за передние  лапы
и оторвать  его тело от зеркального пола. Паук болтал оставшимися свободными
лапами.
     Пауков становилось все больше.
     Я шел, держа на  вытянутых  руках свой отвратительный груз, и  замечал,
что пауки сторонятся меня, отбегают подальше.
     Это меня порадовало.  Руки затекали, и после бессонной  ночи мучительно
болела голова .
     И  тут новая напасть: я заметил, что у паука начинают  выламываться  из
тела лапы, за которые я его держал. "Этого только не хватало, - подумал я, -
тогда  уж  точно  заклюют".  Я  постарался  нести   паука  пониже.   Видимо,
выламываемые  лапы причиняли  ему  боль,  и он  замер,  перестал  дергаться,
перестал сучить остальными лапами.
     Я  вспомнил,  как однажды в  детстве  я  видел  оторванную  лапу паука,
дергающуюся  саму  по  себе,  и  быстро  представил,  прикинул,  как   будут
бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.
     Старичка я заметил,  лишь только  миновал ряд  арок и вышел в  огромный
зал.
     Старичок, в бородке  и в  круглых железных очках, сидел на табурете,  а
вокруг него сновали пауки.
     Приглядевшись и подойдя  поближе,  я увидел,  что старичок  поглаживает
пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного
паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:
     - Счас починим, счас... О, ну беги, беги...
     Он выпустил паука и собирался было поймать  другого, но увидел меня. Он
ничуть не удивился, даже обрадовался.
     - Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок,  - храбрый юноша, дайте мне это чудо
морское, чудо настенное.
     Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.
     - Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.
     Он принял от меня паучка,  ловко  каким-то здоровенным пинцетом вправил
вывернутые лапы и опустил на пол.
     Паук  постоял  некоторое  время  не   двигаясь,  словно  утверждался  в
прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от
нас  прочь. Паук скользил легко и  бесшумно, и я находил  даже приятность  и
красоту в его стремительном боковом движении.
     Старичок  вытащил   табуретку  из-за  спины,  поставил  перед  собой  и
предложил:
     - Садитесь, храбрый юноша.
     Пауки,  освоившись с  моим присутствием, снова полезли к  старичку.  Он
приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.
     - Кто же вы? -  поинтересовался  старичок,  ковыряясь в  мохнатой спине
очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?
     - Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...
     - Что же  вы  не свернули? -  старичок  закончил  латать  спину паучка,
покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы
дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?
     -  Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только
я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.
     - А,  - протянул старичок,  -  беспечность, беспечность...  Думали путь
сократить?
     - Да, - кивнул я.
     - Эх,  молодость, - вздохнул  старичок  и  протянул мне руку,  -  будем
знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
     - Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
     - Никольс?  - насторожился старичок.  - Позвольте, а вы кем Рае Никольс
доводитесь?
     - Сын, - просто ответил я.
     -  Сын, -  старичок  так и  всплеснул  руками,  - сын Раи Никольс  - вы
подумайте...  Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы
в лаборатории работаете?
     -  Нет,  -  я  покачал  головой,  -  я  пошел в  "отпетые"... Сейчас  в
карантине.
     Старичок  снова занялся паучками.  Он ковырялся в них с таким  тщанием,
что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
     - Они... живые? - поинтересовался я.
     - Сложный вопрос, -  вздохнул старичок, - если  и живые, то не так, как
мы.  Они  ближе к  растению и  к механизму, чем  мы.  Ближе, так  сказать, к
дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
     И старичок лукаво заулыбался.
     -  Нет, - я другое хотел  спросить... Это они  сами  получились или  их
вывели, или...
     - Браво,  браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром
вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
     Мэлори и эти... монстры?
     Я передернулся.
     Старичок заметил мое движение и засмеялся:
     - Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению.
Очень  нервничал и гадил чрезвычайно.  Не желал.  Здесь, видите ли, неплохая
черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
     Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
     -   Ну,  кш,   кш...монстрики...   Бегом,   бегом,   дайте   с   юношей
побеседовать...
     - Мне бы на рапорт, - начал я.
     - Не беспокойтесь, - улыбнулся  Бенедикт, - успеете. Тут недалеко.  Еще
раньше сержанта будете.
     - А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
     - Да и не  сунется!  -  махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для
"отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
     - Так зачем же их давить? - удивился я.
     -  А коли нападают  и  норовят куснуть.  Здесь,  юноша,  такая  змеиная
изгибчивость  нужна,  чтобы и  не  раздавить,  и не быть  закусанным...  вам
повезло просто, что лапы не успели выломать.  Рванули бы  на подмогу  другие
и...
     - Закусали бы?
     - Не,  - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их  одолели, потоптали  - и  это
было бы для вас очень неприятно.
     - Ах, вот оно что!  - сказал  я и потом спросил: - А  как  на рапорт-то
пройти?
     - На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.
     Он поднялся и  в то же мгновение, видимо от чересчур резкого  движения,
из  спины  старика  вылезли  и заболтались,  замкнулись безобразным  ломаным
кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
     Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
     - А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки.
Теперь  уж  и  не  помню: не  то привил себе эту гадость, не то подхватил  в
процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
     Я двинулся  следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие  у него из спины,
покачивались  при ходьбе и  напоминали крылья,  с  которых  ощипали  перья и
выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
     Старичок знай бубнил себе под нос:
     - Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент,
а где авария; как Рая, матушка ваша, не  запачкалась, просто ума не приложу,
впрочем,  у  Раи  такая особенность  -  не  пачкаться.  В какой бы  грязи не
копалась - не пачкается, и все тут...
     Некое  шуршание,   тихое,  но  слитное  и  согласное,   заставило  меня
оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
     Я   видел,  как   паучьи  лапы,   медленно  покачиваясь,   всасывались,
втягивались обратно в  спину старичка. Мне  было  не оторвать  глаз от этого
отвратительного зрелища.
     Старичок засмеялся:
     - Ну,  юноша, и  взгляд у вас... Вы  меня глазами прямо  как кулаками в
спину толкаете.
     - Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
     Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком:
их острые вершинки  торчали ровно по  кругу из спины старичка,  и  их вполне
можно  было бы не заметить,  если бы не  видеть минуту-другую  тому назад  -
гигантские,   мохнатые,   распустившиеся  безобразным   цветком   на   спине
Пу-сун-лина.
     - Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому  и нельзя вашему покорному
слуге  наверх,   чистым  воздухом   подышать.  Представляете,   зайду  я   в
кондитерскую, остановлюсь над витриной,  спрошу у милой девушки чашечку кофе
и  воон  то пирожное  -  тут  у меня  из спины лапки  и  выстрелят... Этакий
старичок-паучок.   Девоньку  может   и   кондратий  хватить,   по-старинному
выражаясь.
     И старичок невесело посмеялся.
     - Ничего,  - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие,
приученные  к  неожиданностям. Скорее всего не испугаются,  а просто скажут:
"Это вы нарочно?"  - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где
вы эту штучку достали?"
     Старичок мельком поглядел на меня.
     - Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
     Мне  не  хотелось  говорить  старичку, что вот,  мол,  желаю уничтожить
дракона, поэтому я перевел разговор.
     - А что, в "отпетые" остроумные не идут?
     Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
     - Да  приду  я, приду, куда я от вас денусь... Провожу  Раиного  сына и
приду...
     Я тоже поглядел на пауков.
     Они   были  разные;   больше   всего   было  черных   мохнатых  пауков.
"Бойцовских", - сразу  прозвал я их; но были и другие,  с огромным, раздутым
гладким мешком на толстых согнутых  лапах и с  таким же  мешком,  но  только
меченым черным  крестом, и пауки на  длинных,  тонких, проволочных  лапах, с
крохотным  камушком-тельцем,  брошенным   ровно   посредине   этих  лап,   и
разноцветные  пауки,  будто  сбрызнутые из  пульверизатора  краской, были  и
одноцветные: песочно-желтые, лазоревые,  багровые.  И  все  они, размером  с
большую  собаку, как  верные  псы,  стояли  и  ждали  старичка.  А  старичок
заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
     - Остроумные? Ну  что  вы,  юноша?  Остроумие и "отпетость"  - две вещи
не-со-вместн-ные!  В  "отпетые" идут  или  дуроломы,  спасители планеты, или
преступники. - Юноша, - тон старичка был очень  серьезен, - не  нужно  вам в
"отпетые". На рапорте скажите, что это  сержант послал вас в пещеру паучков.
Кабы вы покрошили монстриков,  был бы скандал, а так -  никакого скандала...
Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят;  поверьте моему опыту:  нечего вам
среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
     Я помотал головой:
     - Спасибо, не хочу. ..


        Глава шестая. У русалок

     В круглое окно батискафа я видел все.
     Человек,  обвитый   русалкой,   хрипел,  выгибался,  отцеплял  от  себя
русалочьи руки.
     - Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.
     Я повернулся к русалколовам.
     Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в
потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
     - Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
     Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
     -  Слушай, если  ты такой гуманист, надевай скафандр, бери  гарпун и  в
бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
     -  Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как
он ей в бок засадил... А!
     Я  опустил  голову.  После  этого случая  пришлось  чистить ак-ваторию.
Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
     Я отошел от задраенного люка.
     - Когда шугать будем? - спросил я.
     - Когда  надо будет, тогда  и будем,  - ответил Константин и харкнул  в
потолок.
     Ванятка посмотрел наверх и сказал:
     - Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
     -  Ничего подобного, - возмутился Костя, -  я бью  тютелька в тютельку.
Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку.  Вот мой  квадрат, - Костя
обвел пальцем над головой, -  и я за его  границы не выхожу. Бью в  десятку.
Во, гляди, - и он плюнул сно-ва.
     Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
     -  Паадумаешь,  -  обиделся  Константин,  - какие  важные,  - я,  можно
сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует...
     Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
     - Ух ты, - восхитился он, -  гляди, засасывает, засасыва-ет... Поехало.
Уух...
     Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало,
втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.
     - Переваривает? - поинтересовался Костя в перерыве между плевками.
     - Во как крутит, - охнул Петро, - вот это танец живота, я понимаю...
     - Я сделал ход, - жалобно сказал Сидор и посмотрел на Пет-ро.
     - А, - Петро махнул рукой, - ты такой ход сделал, - вроде того мужичка,
которого переваривают.
     Русалку корежило. Она будто пережевывала человека всем телом. Так змея,
натянувшая себя на  птичье яйцо, давит его внутри себя, а  после выплевывает
скорлупу.
     - Посмотришь  на  это  дело,  - философски  заметил Сидор, -  и никакой
русалки не захочешь.
     Петро повернулся к шахматной доске.
     - Ну да, не захочешь, - хмыкнул он, - я тебе сколько раз мат ставил?  А
ты все равно хочешь. Вилка. Пока - вилка.
     - Действительно, - Ванятка  поправил очки,  - листнул книгу, -  сколько
фильмов всяких  показывали людям,  такие там телодвиже-ния, в такую размазню
вертящуюся русалки там, покуда  жрут, превращаются, что эта, - Ванятка ткнул
пальцем в  иллюминатор,  - просто-таки балет на льду, а не  антропофагия без
ножа и вилки, - все равно лезут. Хоть кол на голове теши.
     Я  глядел в  иллюминатор.  Раздувшаяся,  толстенная, ставшая похожей на
бревно с неумело нарисованным на нем женским телом, русалка скользнула вниз.
     -  Поикать пошла, - пояснил Константин и  плюнул  в самый центр  своего
квадрата.
     - Они специально к иллюминатору подплывают, когда жрут? - спросил я.
     - А  черт их знает! - Петро пожал плечами,  подвинул  изящно-го  коня и
объяснил: - Мат.
     - Давай еще сыграем, - попросил Сидор.
     - Может,  и  специально,  -  Ванятка отложил  книгу,  закинул  ру-ки за
голову, - твоя маманя лучше нас их повадки знает. У нее и спроси.
     Я покраснел. Русалколовы были осведомлены лучше, чем "отпетые".
     -  Дразнятся, -  объяснил Петро, расставляя шахматы, - я так думаю. Вы,
мол, нас волнами, сетями; самые нервные, -  Петро хмыкнул, - гарпунами, а мы
вас жрали, жрем и будем жрать... Начинай, Капабланка.
     Сидор неуверенно двинул вперед на одну клеточку крайнюю пешку.
     - Это ты что, - задумчиво спросил Петро, - мат в три хода мне готовишь?
     - Ладно издеваться-то, - обиженно буркнул Сидор.
     - Неужели русалки столь  разумны и  столь  деятельно нас  ненавидят?  -
спросил я.
     Ванятка,  закинув  руки  за  голову, раскачивался взад-впе-ред,  глядел
прямо  перед собой  в  пространство, прошиваемое точ-ными, точно  по линейке
прочерченными плевками Константина.
     - Красиво сформулировал, - одобрил Петро.
     -Ты, - спросил Константин, - брошюрку прочел?
     - Прочел.
     - Выучил?
     - Выучил.
     - Чего спрашиваешь? Там все написано.
     - Ничего там не написано, - улыбнулся Ванятка, - не дури ему голову. На
самом  деле, чему  ты  изумляешься, Джекки?  Ну,  ненавидят,  ну, достаточно
разумны...
     -  Но  ведь рискуют, - сказал я, - ведь наверняка не  один я с гарпуном
выскакивал?
     -  Да,  -  подтвердил Константин,  - психов  хватает.  Помнишь,  Петро,
Вакулу?
     - У, идиот, у , кретин, - замахал руками Петро.
     - Что, - испуганно спросил Сидор, - не так походил?
     - Ты все  время не так ходишь, - сказал Петро, - не о  тебе речь.  Ведь
все  посты  с  акватории  поснимали,  всех  из  пещер  по-вытаскивали,  вонь
стояла... даже через скафандр.
     - Да, - подтвердил Ванятка,  - словно сидишь в  прямой кишке  во  время
поноса.
     - Да что этот Вакула сделал? - заинтересовался я.
     Константин  неудачно  сглотнул  слюну,  закашлялся,  а  прокаш-лявшись,
объяснил:
     - Он, вроде  меня, волновик...  Но  псих оказался  вроде  тебя.  Только
маскировался, прикидывался... шлангом.
     -   А   оказался  чайником,  -   улыбнулся   Ванятка,   не   переставая
раскачиваться.
     - П... он оказался, - грохнул Петро, - и добавил: - Шах.
     - Петя, -  нежно заметил  Ванятка, - два вечера подряд ты - у плиты и в
мойке.
     - Но Вакула, в самом деле...
     - Чайник, иначе получишь еще два вечера.
     Петро недовольно забурчал.
     Константин плюнул и продолжил рассказ:
     -  И вокруг этого чайника на "п" завозились девушки с хвостиками. Он их
шугал, как полагается... А один раз они ему закатили пир, той, понимаешь ли,
байрам-али -  пароход  они что ли  ломанули?  катер? Десять штук, и каждая с
клиентом.  Ну, а этот,  - Константин поглядел на мирно улыбающегося Ванятку,
плюнул и сказал, - чайник... забрался в волновую и кэк хрястнул... ну, ровно
пулеметной  очередью.  Сообрази,  что  тут было?  Ты  одной  бочок  вилочкой
расковырял - мы неделю фильтры и