хники - пишущую м-машину "Ремингтон" с переменным русско-латинским шрифтом. - Да-да, я видел рекламу в "Джапан дейли херальд". Аппарат в самом деле так хорош, как они расписывают? - Удобнейшая вещь для печатания официальных бумаг, - энтузиастически подтвердил Фандорин. - Занимает всего один угол в комнате, весит немногим более четырех п-пудов. Я опробовал ее на пароходе. Результат великолепный! Но, - с невинным видом опустил он глаза, - понадобится оператор. - Где ж его взять? Да и в штате консульства такой должности не предусмотрено. - Я мог бы обучить госпожу Благолепову. А жалованье платил бы ей из своего кармана, ведь она существенно облегчит мою работу. Консул внимательно посмотрел на помощника и присвистнул. - Стремительный вы человек, Фандорин. Не успели сойти на берег, а уж и в скверную историю попали, и самостоятельно слугу нашли, и о сердечном комфорте позаботились. Туземная конкубина вам, похоже, не понадобится. - Это совсем не то! - возмутился титулярный советник. - Просто Софье Диогеновне податься некуда. Она ведь осталась без средств к существованию... А оператор мне и в самом деле п-пригодится. - До такой степени, что вы готовы сего оператора содержать? Вы что же, очень богаты? Эраст Петрович с достоинством ответил: - Я сегодня выиграл в кости, изрядную сумму. - Интересный у меня сотрудник, - пробормотал консул, с лихим свистом загоняя в ножны искрящийся клинок. Как иней жизни На зимнем стекле смерти, Блики на клинке. Стеклянный взгляд горностая Смокинг был отутюжен старательно, но неумело и несколько топорщился, зато лаковые туфли новый слуга надраил так, что они блестели, будто хрустальные. Сиял и черный шелковый цилиндр. Для бутоньерки Доронин презентовал помощнику белую гвоздику. Одним словом, поглядев на себя в зеркало, Эраст Петрович остался удовлетворен. Выехали таким порядком: впереди Всеволод Витальевич и госпожа Обаяси на рикше, следом Фандорин на трициклете. Несмотря на поздний час, набережная Банд еще не спала, и прогуливающиеся провожали эффектного велосипедиста взглядами - мужчины неприязненными, дамы заинтересованными. - Вы производите фурор! - весело крикнул Доронин. Фандорин же подумал, что Обаяси в своем элегантном бело-сером кимоно смотрится гораздо изысканней европейских модниц в их немыслимых шляпках и оборчатых платьях с турнюрами на пояснице. Проехали через мост, поднялись на невысокий холм, и перед Фандориным, освещенная луной, предстала поистине удивительная картина: чопорные особняки, чугунные решетки с вензелями, живые изгороди - одним словом, совершенный британский township, каким-то чудом перенесенный за десять тысяч миль от Гринвичского меридиана. - Это Блафф, - горделиво показал консул. - Все лучшее общество проживает здесь. Чем не Европа? Можно ли поверить, что десять лет назад здесь был пустырь? Вы взгляните на газоны! А еще говорят, что их нужно подстригать триста лет. Пользуясь тем, что дорога стала шире, Эраст Петрович поровнялся с коляской и вполголоса спросил: - Вы говорили, что бал холостяцкий... Он не договорил, но Доронин понял и так. Засмеялся. - Вы про Обаяси? "Холостяцкий" никогда не означало "без женщин", всего лишь "без жен". Европейские супруги слишком надуты и скучны, они испортят любое веселье. Другое дело - конкубины. Тем и хорош Дон Цурумаки, что умеет брать лучшее от Востока и от Запада. От первого - неприятие ханжества, от второго - достижения прогресса. Скоро сами увидите, Дон - японец нового поколения. Их так и называют: "новые японцы". Это теперешние хозяева жизни. Частью они из самураев, частью из купцов, но есть и вроде наших разночинцев, которые вдруг взяли и вышли в миллионщики. Когда-то человек, к которому мы едем, звался плебейским именем Дзиро, что означает просто "второй сын", а фамилии не имел вовсе, потому что в прежней Японии простолюдинам она не полагалась. Фамилию он взял недавно, по названию родной деревни. А к имени для импозантности прибавил иероглиф "дон" - "туча", и превратился в Дондзиро, но со временем окончание как-то позабылось, остался только Дон-сан, то есть "господин Туча". Он и вправду похож на тучу. Шумный, широкий, громоподобный. Самый неяпонский из всех японцев. Этакий веселый разбойник. Такого, знаете, хорошо иметь в друзьях и опасно во врагах. По счастью, мы с ним приятели. Двое рикш, тянувших коляску, остановились у высоких ажурных ворот, за которыми виднелась освещенная факелами лужайка, а поодаль большой двухэтажный дом, весело сияющий окнами и разноцветными фонариками. На подъездной аллее выстроилась медленно двигающаяся вереница экипажей и туземных курум - гости высаживались у парадного крыльца. - Цурумаки - это деревенька к западу от Йокогамы, - продолжал свой рассказ Доронин, придерживал рукой руль фандоринского велосипеда, ибо Эраст Петрович строчил в блокноте, время от времени нажимая ногой на педаль. - Наш бывший Дзиро разбогател на строительных подрядах еще при прежнем, сегунском правительстве. Строительные подряды во все времена и во всех странах - дело темное и рискованное. Рабочие - публика буйная. Чтоб держать их под контролем, нужно обладать силой и хитростью. Дон завел целый отряд надсмотрщиков, отлично обученный и вооруженный, все работы выполнял в срок, а какими средствами он этого добивался, заказчиков не интересовало. Когда же началась гражданская война между сторонниками сегуна и сторонниками микадо, он сразу сообразил, что к чему, и присоединился к революционерам. Из своих надсмотрщиков и работников создал боевые отряды - их называли "Черные куртки", по цвету рабочей одежды. Повоевал-то каких-нибудь две недельки, а купоны за это стрижет уже десять лет. Теперь он и политик, и предприниматель, и благотворитель. Господин Туча открыл первую в стране английскую школу, технический лицей, даже построил образцовую тюрьму - очевидно, в память о своем окутанном тучами прошлом. Наш Сеттльмент без Дона просто зачах бы. Половина клубов и питейных заведений принадлежат ему, полезные связи с правительственными чиновниками, выгодные поставки - все через него. Губернаторы четырех окрестных префектур ездят к нему за советом, да и иные министры... - Тут Доронин остановился на полуслове и осторожно показал подбородком в сторону. - Впрочем, вот вам фигура куда более влиятельная, чем Дон. Главный иностранный советник императорского правительства, а заодно главный враг российских интересов. Достопочтенный Алджернон Булкокс, собственной персоной. Слева по газону неспешной походкой приближались двое: высокий джентльмен с непокрытой головой и стройная дама. Вот они подошли ближе. Мужчина небрежно взглянул на ожидающих высадки гостей и повел свою спутницу прямо к крыльцу. Это был весьма колоритный господин: пышные огненно-рыжие волосы, бакенбарды в пол-лица, острый (пожалуй, даже хищный) взгляд и на щеке белый шрам от сабельного удара. - Что ж в нем почтенного, в этом Булкоксе? - удивился Фандорин. Доронин хмыкнул: - Ничего. Я имел в виду титул. Булкокс - right honourable <Достопочтенный (англ.)>, младший сын герцога Брэдфордского. Из тех молодых честолюбцев, кого называют "надеждой империи". Блестяще проявил себя в Индии. Теперь вот покоряет Дальний Восток. И боюсь, что покорит, - вздохнул Всеволод Витальевич. - Очень уж у нас с британцами силы не равны - и морские, и дипломатические... Поймав взгляд "достопочтенного", консул сухо поклонился. Британец слегка наклонил голову и отвернулся. - Пока еще раскланиваемся, - прокомментировал Доронин. - Но если, не дай Бог, начнется война, от него можно всего ожидать. Он из породы людей, которые играют не по правилам и невыполнимых задач не признают... Консул еще что-то говорил про коварного альбионца, но в этот миг с Эрастом Петровичем произошла странная вещь - он слышал голос начальника, даже кивал в ответ, но совершенно перестал понимать смысл слов. И случился этот необъяснимый феномен по причине неуважительной, даже пустяковой. Спутница Алджернона Булкокса, на которую Фандорин до сих пор не обращал внимания, вдруг обернулась. Больше ровным счетом ничего не произошло. Просто оглянулась, и все. Но именно в эту секунду в ушах титулярного советника раздался серебристый звон, разум утратил способность разбирать слова, а со зрением вообще приключилось нечто небывалое: окружающий мир сжался, так что вся периферия ушла в темноту, и остался только небольшой кружок - зато такой отчетливый и яркий, что каждая попавшая в него деталь будто источала сияние. Именно в этот волшебный кружок и угодило лицо незнакомой дамы - или, быть может, все произошло наоборот: свет, исходящий от этого лица, был чересчур силен и оттого вокруг стало темнее. Сделав нешуточное усилие, Эраст Петрович на мгновение оторвался от поразительного зрелища, чтобы взглянуть на консула - неужели он не видит? Но Всеволод Витальевич как ни в чем не бывало шевелил губами, издавал какие-то нечленораздельные звуки и, кажется, ничего экстраординарного не замечал. Значит, оптическая иллюзия, подсказал Фандорину рассудок, привыкший истолковывать любые явления с рациональной точки зрения. Никогда прежде вид женщины, даже самой прекрасной, не производил на Эраста Петровича подобного воздействия. Он похлопал ресницами, зажмурился, снова открыл глаза - и, благодарение Господу, дурман рассеялся. Титулярный советник видел перед собой молодую японку - редкостную красавицу, но все же не мираж, а живую женщину, из плоти и крови. Она была высокой для туземки, с гибкой шеей и белыми обнаженными плечами. Нос с небольшой горбинкой, необычный разрез вытянутых к вискам глаз, маленький пухлогубый рот. Вот красавица улыбнулась в ответ на какую-то реплику своего кавалера, и обнажились зубы - по счастью, совершенно ровные. Единственное, что, с точки зрения европейского канона, могло быть сочтено серьезным дефектом, - очаровательные, но явственно оттопыренные уши, беззаботно выставленные напоказ высокой прической. Однако эта досадная шалость природы нисколько не портила общего впечатления. Фандорин вспомнил слова Доронина о том, что лопоушие почитается в Японии признаком чувственности, и не мог не признать: японцы правы. И все же самым поразительным в женщине были не ее черты, а наполняющая их жизнь и еще грациозность движений. Это сделалось ясно, когда японка после секундного промедления, позволившего чиновнику столь хорошо ее рассмотреть, взмахнула рукой и перекинула через плечо конец горжетки. От этого стремительного, летящего жеста эффект сияющего кружка повторился - правда, уже не так разительно, как в первый раз. На спину красавицы опустилась голова горностая. Эраст Петрович начинал приходить в себя и даже отстраненно подумал: она не столько красива, сколько экзотична. Пожалуй, сама похожа на хищного и драгоценного зверька - того же горностая или соболя. Дама задержалась взглядом на Фандорине - только, увы, не на его ладной фигуре, а на велосипеде, странно смотревшемся среди колясок и экипажей. Потом отвернулась, и у Эраста Петровича стиснуло сердце, словно от болезненной утраты. Он смотрел на белую шею, на затылок с черными завитками, на торчащие двумя лепестками уши и вдруг вспомнил вычитанное где-то: "Настоящая красавица - это красавица со всех сторон и всех ракурсов, откуда на нее ни посмотри". В волосах у незнакомки посверкивала бриллиантовая заколка в виде лука. - Э-э, да вы меня не слушаете, - тронул молодого человека за рукав консул. - Загляделись на госпожу О-Юми? Напрасно. - К-кто она? Эраст Петрович очень постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но, кажется, не преуспел. - Куртизанка. "Дама с камелиями", но наивысшего разряда. О-Юми начинала в здешнем борделе "Девятый номер", где пользовалась бешеным успехом. Отлично выучила английский, но может объясниться и по-французски, и по-немецки, и по-итальянски. Из борделя упорхнула, стала жить вольной пташкой - сама выбирает, с кем и сколько ей быть. Видите, у нее заколка в виде лука? "Юми" значит "лук". Должно быть, намек на Купидона. Сейчас она живет на содержании у Булкокса, и уже довольно давно. Не пяльтесь на нее, милый мой. Сия райская птица не нашего с вами полета. Булкокс мало того что красавец, но еще и богач. У приличных дам считается самым интересным мужчиной, чему немало способствует репутация "ужасного безобразника". Фандорин дернул плечом: - Я смотрел на нее просто из любопытства. П-продажные женщины меня не привлекают. Я вообще не представляю себе, как это можно - б-быть (здесь щеки титулярного советника порозовели) с грязной женщиной, которая принадлежала черт знает кому. - О, как вы еще молоды и, простите, неумны. - Доронин мечтательно улыбнулся. - Во-первых, такая женщина никому принадлежать не может. Это ей все принадлежат. А во-вторых, мой молодой друг, женщины от любви не грязнятся, а лишь обретают сияние. Впрочем, ваше фырканье следует отнести к жанру "зелен виноград". Подошла очередь подниматься на крыльцо, где гостей встречал хозяин. Эраст Петрович передал велосипед на попечение валета и поднялся по ступенькам. Доронин вел под руку свою конкубину. Та ненадолго оказалась рядом с "грязной женщиной", и Фандорин поразился, до чего различны две эти японки: одна милая, кроткая, умиротворяющая, от другой же так и веет соблазнительным и прекрасным ароматом опасности. О-Юми как раз подавала хозяину руку для поцелуя. Тот склонился, так что лица было совсем не видно - лишь мясистый затылок да красную турецкую феску со свисающей кисточкой. Горжетка соскользнула на высокую, до локтя перчатку, и красавица вновь перебросила ее через плечо. На миг Фандорин увидел тонкий профиль и влажный блеск глаза под подрагивающими ресницами. Потом куртизанка отвернулась, но за вице-консулом продолжали наблюдать стеклянные глазки пушистого горностая. То ли укусит, То ли щекотнет мехом Быстрый горностай. Серебряная туфелька Куртизанка что-то со смехом сказала ему, и "новый японец" распрямился. Фандорин увидел румяную физиономию, почти до самых глаз заросшую густой черной бородой, чрезвычайно живые глаза, сочный рот. Дон Цурумаки оскалил замечательно крепкие зубы и дружески хлопнул Булкокса по плечу. Доронин был прав: в манерах и облике хозяина не было почти ничего японского - разве что разрез глаз да небольшой рост. В короткопалой руке дымилась толстенная сигара, большой живот был обтянут алым шелковым жилетом, в галстуке мерцала огромная черная жемчужина. - О-о, мой русский друг! - зычно вскричал Дон. - Добро пожаловать в берлогу старого холостяка! Несравненная Обаяси-сан, еку ирассяимасита! <Добро пожаловать (яп.)> А это, должно быть, тот самый помощник, которого вы ждали с таким нетерпением. Каков молодец! Боюсь, мои девки из-за него раздумают перевоспитываться! Горячая лапа сильно стиснула руку титулярного советника, и на этом представление было окончено. Цурумаки с радостным воплем кинулся обниматься с каким-то американским капитаном. Интересный субъект, подумал Эраст Петрович, оглядываясь. Настоящая динамоэлектрическая машина. В зале играл оркестр, искупая сомнительное качество исполнения грохотом и бравурностью. - Наша добровольная пожарная команда, - прокомментировал Всеволод Витальевич. - Музыканты из них неважные, но других в городе нет. Гости весело болтали, стоя кучками, прогуливались по открытой террасе, угощались у длинных столов, Фандорина удивило количество мясных закусок - всевозможных ветчин, колбас, ростбифов, перепелок, окороков. Доронин объяснил: - Японцы до недавнего времени были вегетарианцами. Мясоедение считается у них признаком просвещенности и прогресса, как у наших аристократов питье кумыса и жевание пророщенного зерна. Большинство гостей-мужчин составляли европейцы и американцы, но среди женщин преобладали японки. Некоторые, как Обаяси, были в кимоно, прочие, подобно О-Юми, нарядились по-западному. Целый цветник красоток собрался вокруг тощего, вертлявого господина, демонстрировавшего им какие-то картинки. Это был японец, но разодетый почище любого денди с лондонской Бонд-стрит: жилет с искрой, сверкающий бриллиантином пробор, фиалка в петлице. - Князь Онокодзи, - шепнул Фандорину консул. - Здешний законодатель мод. Тоже, в своем роде, продукт прогресса. Раньше в Японии этаких князей не бывало. - А это, сударыни, мадрасский чепец от Боннара, - донесся жеманный голос князя, умудрявшегося, говоря на английском, еще и грассировать на парижский манер. - Новейшая коллекция. Обратите внимание на оборки и особенно на бант. Вроде бы простенько, но сколько элегантности! Всеволод Витальевич покачал головой: - И это отпрыск владетельных дайме! Его отцу принадлежала вся соседняя провинция. Но теперь удельные княжества упразднены, бывшие дайме превратились в государственных пенсионеров. Некоторые, вроде этого хлыща, вошли во вкус своего нового статуса. Никаких забот, не нужно содержать свору самураев, живи себе поживай, срывая цветы наслаждений. Онокодзи, правда, в два счета прожился, но его подкармливает щедрый Туча-сан - в благодарность за покровительство, которое нашему разбойнику оказывал папаша князя. Эраст Петрович отошел в сторонку, чтобы записать в блокнот полезные сведения о прогрессивном мясоедении и пенсионерах-дайме. Заодно попробовал набросать профиль О-Юми: изгиб шеи, нос с плавной горбинкой, быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. Получилось непохоже - чего-то недоставало. - А вот и тот, кто нам нужен, - поманил его консул. В углу, у колонны, разговаривали двое: уже знакомый Фандорину достопочтенный Булкокс и какой-то господин, судя по моноклю и сухопарости, тоже англичанин. Беседа, кажется, была не из приятельских - Булкокс неприязненно усмехался, его собеседник кривил тонкие губы. Дамы с горностаем рядом с ними не было. - Это капитан Бухарцев, - сказал Всеволод Витальевич, ведя помощника через зал. - Пикируется с британским супостатом. Эраст Петрович пригляделся к морскому агенту повнимательней, но так и не обнаружил в этом джентльмене никаких признаков русскости. Представители двух враждующих империй походили друг на друга, как родные братья. Если уж выбирать, то за славянина скорей можно было принять Булкокса с его буйной шевелюрой и открытой, энергичной физиономией. Разговора вчетвером не вышло. Сухо кивнув Фандорину, с которым его познакомил консул, англичанин сослался на то, что его ожидает дама, и отошел, предоставив русских обществу друг друга. Рукопожатие капитан-лейтенанта Фандорину не понравилось - что за манера подавать одни кончики пальцев? Мстислав Николаевич (так звали агента) явно желал сразу установить дистанцию и продемонстрировать, кто здесь главный. - Гнусный англичашка, - процедил Бухарцев, провожая Булкокса прищуренным взглядом. - Как он смеет! "Вам не следует забывать, что Россия уже двадцать лет как перестала быть великой державой!" Каково? Я ему: "Мы только что победили Оттоманскую империю, а вы никак не можете справиться с жалкими афганцами". - Хорошо срезали, - одобрил Всеволод Витальевич. - А он на это что? - Вздумал меня поучать. "Вы цивилизованный человек. Неужто не ясно, что мир только выиграет, если научится жить по-британски?". Это суждение заставило Фандорина задуматься. А что если англичанин прав? Коли уж выбирать, как существовать миру - по-британски или по-русски... Но на этом месте Эраст Петрович сам себя одернул. Во-первых, за непатриотичность, а во-вторых, за некорректную постановку вопроса. Сначала нужно решить, хорошо ли будет, если весь мир станет жить по какому-то единому образцу, пускай даже самому расчудесному? Он размышлял над этой непростой проблемой, в то же время слушая, как Доронин вполголоса рассказывает агенту о зловещих пассажирах капитана Благолепова. - Бред, - морщился Бухарцев, однако, немного поразмыслив, оживился. - А впрочем, пускай. По крайней мере продемонстрируем министру, насколько Россия озабочена его безопасностью. Пусть помнит, что настоящие его друзья мы, а не англичане. В это время хозяин дома, видный издалека благодаря своей замечательной феске, бросился к дверям, где начиналась какая-то суета: одни гости подались вперед, другие, наоборот, почтительно попятились, и в зал медленно вошел японец в скромном сером сюртуке. Остановился на пороге, поприветствовал собравшихся изящным поклоном. Его умное, узкое лицо в обрамлении усов и подусников, осветилось приятной улыбкой. - А вот и наш Бонапарт, легок на помине, - сказал Фандорину консул. - Давайте-ка подберемся поближе. За спиной министра толпилась свита, в отличие от великого человека, разряженная в пышные мундиры. Эраст Петрович подумал, что Окубо, пожалуй, и в самом деле подражает Корсиканцу. Тот тоже любил окружить себя златоперыми павлинами, а сам ходил в сером сюртуке и потертой треуголке. Таков высший шик подлинной, уверенной в себе власти. - Ну, здравствуй, старый бандит. Здравствуй, Дантон косоглазый. - Министр с веселым смехом пожал хозяину руку. - И вы здравствуйте, ваше не менее косоглазое превосходительство, - в тон ему ответил Цурумаки. Эраст Петрович был несколько ошарашен и эпитетом, и фамильярностью. Он невольно оглянулся на консула. Тот, шевеля краешком рта, прошептал: - Они старые соратники, еще по революции. Что же до "косоглазых", то это театр для европейцев, недаром они говорят по-английски. - А почему "Дантон"? - спросил Фандорин. Но отвечать Доронину не пришлось - это сделал за него сам Цурумаки. - Смотрите, ваше превосходительство, если будете так крепко цепляться за власть, найдутся на вас и Дантоны, и Робеспьеры. Все цивилизованные страны имеют конституцию, парламент, а у нас, в Японии? Абсолютная монархия - тормоз прогресса, вы не можете этого не понимать! Дон хоть и улыбался, но видно было, что в его словах шутлив один лишь тон. - Рано еще вам, азиатам, парламент, - не поддержал серьезного разговора министр. - Просветитесь сначала, а там посмотрим. - Теперь понимаете, почему России так нравится Окубо? - не удержался от крамольной иронии Всеволод Витальевич, однако сказано было осторожно, Фандорину на ухо. Не слышавший вольнодумной реплики Бухарцев деловито произнес: - Сейчас мы к министру не пробьемся. Но ничего, я вижу того, кто нам нужен. - Он показал на военного, державшегося немного в стороне от остальных свитских. - Это вице-интендант полиции господин Кинсукэ Суга. Хоть он и "вице", все знают, что именно Суга является истинным начальником имперской полиции. Его начальник - фигура декоративная, из киотоских аристократов. Мстислав Николаевич протиснулся через публику, подал полицейскому знак, и минуту спустя все четверо уже были на отдалении от толпы, в покойном углу. Быстро покончив со светскими условностями, капитан-лейтенант перешел к делу. Человек он все же был толковый - изложил суть ясно, коротко и притом исчерпывающим образом. Суга слушал, сдвинув густые брови. Пару раз потрогал подкрученные усы, нервно провел ладонью по ежику колючих полуседых волос. Эраст Петрович еще не научился определять возраст туземцев, однако на вид вице-интенданту был лет сорок пять. Титулярный советник вперед не лез, стоял позади агента и консула, однако полицейский генерал обратился именно к нему: - Господин вице-консул, вы не перепутали? Катер ночью плыл именно в Сусаки, а не к какому-нибудь другому причалу? - При всем желании спутать я не смог бы. Я ведь совсем не знаю Токио, еще не успел там побывать. - Благодарю вас, вы добыли очень важные сведения. - Суга по-прежнему обращался непосредственно к Фандорину, отчего по лицу капитан-лейтенанта пробежала недовольная гримаса. - Знайте же, господа, что в Сусаки пришвартован пароход "Касуга-мару" - первый современный корабль, построенный нами без иностранной помощи. Вчера ночью его превосходительство был там - на банкете по поводу спуска парохода на воду. Сацумцы откуда-то узнали про это и наверняка хотели подстеречь господина министра на обратном пути. Всем известно, что его превосходительство в любое время суток перемещается без охраны. Если бы офицеры корабля, подвыпив, не придумали распрячь лошадей и докатить карету на руках, злоумышленники непременно выполнили бы свой преступный план... Вы говорите, что они заказали катер на сегодня к исходу ночи? - Так т-точно. - Значит, они знают, что и сегодня его превосходительство вернется отсюда лишь под утро. Они запросто могут высадиться у какого-нибудь причала в Симбаси или Цукидзи, прокрасться ночными улицами и устроить засаду у резиденции министра в Касумигасэки. Господа, вы оказываете нашей стране поистине неоценимую услугу! Идемте, я отведу вас к его превосходительству. Пошептав на ухо министру, Суга увел его из кружка почтительных собеседников к русским дипломатам. - Завтра об этом напишут все местные газеты, - самодовольно улыбнулся Бухарцев. - Может даже в "Таймс" попасть, хоть, конечно, и не на первую полосу. "The Strong Man of Japan Conspires With Russians" <"Японский диктатор вступает в заговор с русскими" (англ.)>. Сцена с докладом повторилась в третий раз, но только теперь на японском. Эраст Петрович уловил немало знакомых слов: "Фандорин", "Росиа", "катана", "Сусаки", "Касуга-мару", а без конца повторяемое "сацумадзин" наверняка означало "сацумцы". Вице-интендант полиции говорил напористо и часто кланялся, но не угодливо, а словно подталкивая фразы плечами. На усталом лице министра появилось выражение досады. Он резко ответил что-то. Суга снова закланялся, еще напористей. - Что там? - вполголоса спросил Бухарцев, очевидно, не знающий японского. - Не соглашается на охрану, а Суга настаивает, - тихо перевел Доронин и, кашлянув, заговорил по-английски. - Ваше превосходительство, осмелюсь заметить, вы ведете себя по-ребячески. В конце концов, дело ведь даже не в вашей жизни, а в будущем страны, которую его величество император вверил вашему управлению. И потом, охрана - мера временная. Я уверен, что ваша полиция постарается скорее найти заговорщиков. А я как консул, со своей стороны, создам следственную группу в Йокогаме - нет-нет, разумеется, не в связи с предполагаемым покушением на ваше превосходительство (это было бы вмешательством во внутрияпонские дела), а в связи с подозрительными обстоятельствами кончины российского подданного. - А я придам в помощь консульской группе самого толкового из своих людей, который обеспечит вам содействие японских властей, - тоже по-английски подхватил Суга. - Клянусь, ваше превосходительство, полицейская охрана будет докучать вам недолго. Злодеи будут схвачены в считанные дни. - Хорошо, - нехотя согласился Окубо. - Три дня я потерплю. - Трех дней может не хватить, - заявил вдруг Фандорин из-за спин государственных людей. - Неделя. Бухарцев в ужасе оглянулся на нарушителя этикета, Суга с Дорониным тоже замерли, очевидно боясь, что министр взорвется и пошлет их к черту вместе с охраной. Но Окубо внимательно посмотрел на Эраста Петровича и сказал: - Вы - тот человек, кому поручено возглавить следствие? Хорошо, даю вам неделю. Но ни одного дня больше. Я не могу допустить, чтобы какие-то сумасброды стесняли свободу моих передвижений. А теперь, господа, прошу извинить - мне нужно побеседовать с британским консулом. Он кивнул и удалился. - Это он нарочно, - с кислой миной произнес Бухарцев по-русски. - Для восстановления баланса. Статьи в "Таймс" не будет. Но его заглушил Суга. - Мистер Фандорин, вы молодец! Я никогда бы не осмелился разговаривать с его превосходительством в таком тоне. Целая неделя - это замечательно! Значит, господин министр отлично понял всю серьезность угрозы. Прежде он никогда не соглашался на телохранителей. Он верит в судьбу. Часто повторяет: "Если я еще нужен моей стране, ничего со мною не случится. А если больше не нужен - туда мне и дорога". - Как мы организуем расследование, господин генерал? - деловито осведомился Бухарцев. - Кого из ваших помощников вы присоедините к консульской группе? Вице-интендант, однако, обратился не к морскому агенту, а к Фандорину: - Ваш начальник сказал, что вы прежде работали в полиции. Это очень хорошо. Я дам вам не чиновника из управления, а кого-нибудь из инспекторов - разумеется, говорящего по-английски и хорошо знающего Йокогаму. Но я должен вас предупредить: японская полиция мало похожа на другие полиции мира. Наши люди исполнительны, но у них мало инициативы - ведь все они в недавнем прошлом были самураями, а самурая с детства приучали не рассуждать, но повиноваться. Многие слишком придерживаются старых обычаев и никак не хотят привыкать к огнестрельному оружию. Стреляют из рук вон плохо. Но ничего, пусть мой материал плохо обработан, зато это чистое золото, притом высокой пробы! - Суга говорил быстро, энергично, помогая себе взмахами кулака. - Да, моим самураям пока далеко до британских констеблей и французских ажанов по части полицейской подготовки, но зато они не берут мзды, усердны и готовы учиться. Дайте срок, и мы создадим лучшую полицию в мире! И эта страстная речь, и сам вице-интендант Фандорину очень понравились. Вот если бы нашей полицией руководили такие энтузиасты, а не надутые господа из Департамента полиции, думал титулярный советник. Особенно же поразило его, что полицейские не берут взяток. Возможно ли это, или японский генерал витает в облаках? Обсуждению деталей будущего сотрудничества помешало нежданное происшествие. - И-и-и-и! - раздался вдруг многоголосый женский визг, и такой отчаянный, что собеседники в изумлении обернулись. Через зал несся Дон Цурумаки. - Сюрприз! - с хохотом орал Дон, показывая на портьеру, которой была закрыта одна из стен. Визг доносился именно оттуда. Дирижер залихватски взмахнул палочкой, пожарные грянули разухабистый мотивчик, и занавес распахнулся, открыв шеренгу девиц в газовых юбках. Это были японки, но командовала ими рыжая долговязая француженка. - Mes poules, allez-op! <Пташки, вперед! (фр.)> - крикнула она, и шеренга, задрав юбки, дружно вскинула ноги кверху. - Канкан! - зашумели гости. - Настоящий канкан! Танцовщицы задирали ноги не так уж высоко, да и сами конечности, пожалуй, были коротковаты, но зрители все равно пришли в совершенный восторг. Должно быть, в Японии знаменитый парижский аттракцион был в диковину - сюрприз явно удался. Эраст Петрович видел, как завороженно уставилась на канкан Обаяси - вся порозовела, прикрыла рот ладонью. Прочие дамы тоже смотрели на сцену во все глаза. Титулярный советник поискал взглядом О-Юми. Она стояла со своим британцем, отмахивала бешеный такт веером и чуть поводила точеной головкой, жадно следя за движениями танцовщиц. Внезапно она проделала штуку, которую вряд ли кто-нибудь кроме Фандорина мог увидеть - все были слишком поглощены канканом. О-Юми приподняла подол и выбросила вверх ногу в шелковом чулке - очень высоко, выше головы, куда там танцовщицам. Ножка была длинной и стройной, а движение настолько стремительным, что со ступни слетела серебряная туфелька. Исполнив посверкивающее сальто в воздухе, этот эфемерный предмет стал падать и был ловко подхвачен Булкоксом. Англичанин и его подруга засмеялись, потом "достопочтенный" опустился на колено, взял необутую ножку, чуть дольше необходимого придержал узкую щиколотку и водворил туфельку на место. Пронзенный острым, болезненным чувством, Эраст Петрович отвел глаза в сторону. У настоящей Красавицы туфельки, И те летают. Первый луч солнца Глубокой ночью, на исходе все того же бесконечно долгого дня, Эраст Петрович сидел в кабинете у начальника муниципальной полиции. Ждали третьего члена следственной группы, туземного инспектора. Пока же пили крепкий черный кофе и понемногу приглядывались друг к другу. Сержант Уолтер Локстон в не столь отдаленном прошлом служил блюстителем законности в каком-то скотоводческом городке на американском Диком Западе и сохранил все повадки этого нецивилизованного края. Он сидел, закинув ноги на стол, и раскачивался на стуле; форменное кепи было сдвинуто чуть не до кончика носа, на манер ковбойской шляпы, в углу рта торчала потухшая сигара, а на поясе у сержанта висело два здоровенных револьвера. Полицейский не умолкал ни на минуту, балагурил, всячески строил из себя рубаху-парня, но Фандорин все больше укреплялся в мнении, что Локстон не так прост, как прикидывается. - Ну и карьера у меня, вы не поверите, - рассказывал он, немилосердно растягивая гласные. - Нормальные люди из сержантов выслуживаются в маршалы, а у меня все шиворот-навыворот. В той дыре, где на пятьсот жителей было пять тысяч коров, а преступлением века стало похищение 65 долларов с местной почты, я назывался "маршал". Здесь же, в Йокогаме, где живет почти десять тысяч человек, не считая чертовой уймы косоглазых, я всего лишь сержант. При том что мой помощник - лейтенант. Ну не умора? Так уж тут заведено. Сержант, а? Домой письма пишу - вынужден врать, подписываюсь "капитан Локстон". Ведь по-правильному-то я должен быть капитан. С сержантом - это какие-то ваши европейские выдумки. Вот скажите, Расти, у вас в России сержанты есть? - Нет, - ответил Эраст Петрович, уже смирившийся с ужасным "Расти", возникшим, с одной стороны, из-за неспособности Локстона выговорить имя "Эраст", а с другой, из-за седины на висках титулярного советника . Раздражало лишь упорство, с которым хозяин кабинета уклонялся от разговора по существу. - Сержантов у нас в полиции нет. Я спрашивал, Уолтер, что вам известно о з-заведении "Ракуэн"? Локстон вынул изо рта сигару, сплюнул в корзинку коричневую слюну. Посмотрел на русского своими водянистыми, слегка навыкате глазами и, кажется, понял, что этот так просто не отстанет. Скривив медно-красную рожу, нехотя сказал: - Понимаете, Расти, "Ракуэн" находится за рекой, а это уже не Сеттльмент. То есть, юридически-то территория наша, но белые там не живут, одни желтопузые. Поэтому мы туда обычно не суемся. Бывает, что джапы прирежут друг дружку, это сколько угодно. Но до тех пор, пока они не трогают белых, я ничего. Вроде как молчаливый уговор такой. - Но в данном случае есть подозрение, что умерщвлен русский подданный, - напомнил Фандорин. - Вы говорили, - кивнул Локстон. - И знаете, что я вам на это скажу? Чушь и собачий бред. Если ваш мистер Б. откинулся оттого, что его кто-то спьяну задел пальчиком по шее, стало быть, старикашка был совсем доходяга. Какое это к бесу убийство? Вот я вам расскажу, что такое настоящее убийство. Однажды у нас в Баффало-Крике... - А если Благолепова все же убили? - перебил чиновник, уже выслушавший несколько душераздирающих рассказов из уголовной истории ковбойского городка. - Ну тогда... - Сержант свирепо сощурился. - Тогда косоглазые мне заплатят. Если это и вправду какие-то их гнусные азиатские штучки, они не обрадуются, что напакостили на моей территории. В позапрошлом году на мосту Огонбаси (а это, заметьте себе, уже за пределами Сеттльмента) зарубили французского офицерика. Сзади, по-подлому. Один психопат из бывших самураев, разозлился, что ихнему брату запретили сабли носить. Тут ведь у них чуть что, во всем белые виноваты. Так я поднял всех своих ребят и взял сукина сына - он не успел даже кровь с сабли отмыть. Как он упрашивал, чтоб я позволил ему брюхо вспороть! Даже плакал. Только хрен ему. Проволок его на веревке по туземному кварталу, чтоб желтомордые полюбовались, а после вздернул на той же веревке, безо всяких церемоний. Был, конечно, скандал с япошками. Они должны были судить психопата сами и, как у них тут положено, оттяпать ему башку. Как бы не так! Я за своих предпочитаю расплачиваться сам. И если я пойму, что ваш соотечественник сыграл в ящик не сам, а ему помог кто-то из джапов... - Локстон не договорил, лишь красноречиво двинул кулачищем по столу. - Вы знаете инспектора, который приставлен к нам от японской полиции? Этого г-господина зовут Гоэмон Асагава. Эраст Петрович нарочно отозвался о японце с подчеркнутой корректностью, давая понять, что лексикон сержанта ему не нравится. Кажется, американец понял намек. - Знаю. Начальник участка на Тележной улице, это в Туземном городе. Из всех желто... Из всех японцев Гоу - самый толковый. Мы с ним уже пару раз работали, по смешанным делам, где накуролесили и белые, и косоры... Ну, в смысле туземцы. Он совсем молодой парень, еще тридцати нет, а опытный. Лет пятнадцать в полиции служит. - Как это возможно? - удивился Фандорин. - Так он потомственный ерики. - Кто? - Јрики, вроде участкового копа. При сегунах, прежних правителях, было заведено, что всякое ремесло и даже всякая должность передавалась от отца к сыну. К примеру, если твой папаша был водоносом, то и ты будешь всю жизнь бочки с водой возить. Если родитель был помощник начальника пожарной команды, то ты тоже станешь помощником начальника. От этого у них тут все и развалилось - не было резона надрываться, все равно выше папаши не прыгнешь. А Гоу из рода ерики. Когда его отца грабитель зарезал, парнишке лет тринадцать было. Но порядок есть порядок: нацепил две сабли, взял в руки дубинку и начал служить. Он рассказывал, что первый год длинную саблю под мышкой носил - чтоб по земле не волочилась. - Но разве может м-мальчишка поддерживать порядок в целом околотке? - У них тут может, потому как япошки... японцы не столько на человека, сколько на должность смотрят. Опять же полицейских тут уважают - они ведь сплошь самураи. А еще, Расти, учтите, что парней, которые родились в семье ерики, сызмальства обучали всей полицейской науке: как вора догнать, как грабителя обезоружить и связать, а уж дубинкой они дерутся так, что нашим копам и не снилось. Я думаю, Гоу и в тринадцать лет много чего умел. Эраст Петрович слушал с огромным интересом. - А как у них устроена полиция теперь? - По английскому образцу. Безработных самураев теперь полным-полно, так что в добровольцах недостатка нет. Если вас интересуют подробности, спросите у самого Гоу - вон он идет. Фандорин посмотрел в окно и увидел на освещенной площади высокого японца в черном мундире, белых панталонах, с саблей на боку. По-военному отмахивая правой рукой, он шагал по направлению к участку. - Видите, у него на поясе револьвер, - показал Локстон. - Это у туземцев редкость. Они предпочитают дубинкой или, в крайнем случае, мечом. Инспектор Асагава - немногословный, спокойный, с неподвижным лицом и быстрыми, должно быть, чрезвычайно приметливыми глазами - титулярному советнику понравился. Японец начал с того, что церемонно, но вполне решительно поставил шумного сержанта на место: - Я тоже рад снова вас видеть, мистер Локстон. Только, если вам нетрудно, называйте меня, пожалуйста, "Гоэмон", а не "Гоу", хотя мы, японцы, чувствуем себя комфортнее, когда нас именуют по фамилии. Спасибо, кофе пить не буду. О здоровье и прочем, с вашего позволения, давайте поговорим позже. Начальство известило меня, что я поступаю в распоряжение господина вице-консула. Какие будут указания, мистер Фандорин? Таким образом, беседа сразу же была направлена в деловое русло. Эраст Петрович кратко изложил задачу: - Джентльмены, мы должны найти трех сацумских самураев, которых минувшей ночью возил на катере российский подданный к-капитан Благолепов. Нужно проверить,