втручаКться збоку Василь. - Як угодую картоплею веприка - попоПси салиська. А з собаки що? Сморiд та блохи. - Нi, мамо... Нi одноП блохи немаК. Направду. Ось я вам покажу,- i Володько пiднiс песика до самого столу. - Ну-ну-ну! Ти його ще й на стiл висади,- промовив уперше батько, що все лиш придивлявся до того збоку. - Геть з ним! Закинь його отуди пiд припiчок та самий мусиш i доглядати, бо я не маю на все часу,- гнiвно сказала мати i цим дала згоду на легальне утримання собаки. - Ми,- каже Василь,- зробимо для нього буду в хлiвi i будемо обидва доглядати. - Та... Хай буде. I собака часом на господарствi пригодиться,- додав до всього батько, i цим справа закiнчилась. Володько може вчитися. Але й це ще не все. Вiн лише чекаК, коли то "нашi" поПдуть на ярмарок, а там вiн побачить. На Дмитра якраз i ярмарок, i Матвiй iде. Мусить конче продати своП карi "жеребцi", а купити якiсь "гардиги", аби з двору з'Пхати. Дещо тих грошей, правда, зiбрав, але все ще не хватаК. А тепер зима, працi для коней нема, стояти потраплять усякi шкури, а зате вiн заплатить своП борги - страх не любив заборження. Але майже не було ярмарку, щоб на нього не Пхала мати. Чи треба Пй, чи не треба - Пде. Любила ярмарки. Любила вештатись помiж людьми, приглядатись, що там i по чому, обмацати гарнi речi, яких вона нiколи не купить, бо немаК за вiщо, щось несподiване i непотрiбне купити, найкраще якусь особливу, небувалу забавку для дiтей, за яку Пй конче мусiло вiд батька дiстатись, бо ж батько страх не любить, коли вона тi грошi на будь-що розтринькуК. А мати тодi мовчить, нiчого не каже, знаК й сама, що негаразд зробила, але що, коли Пй так дуже то якраз сподобалось, коли вона сама була захоплена тiКю розмальованою дерев'яною грушкою, що вiдчиняКться i що в нiй можна тримати перець чи щось iнше... i солодощi любила. Ходить, ходить i не витерпить: вiзьме та й купить отих найдешевших, барвлених, склянистих. I сама поласуК i дiтям привезе. А тi вже дуже вдячнi Пй... Батько тому не дуже охоче брав ПП до мiста, але все-таки брав. У таких випадках батько ставав лагiднiшим i з ним можна було говорити... I цього разу мати вже готуКться, хоча надворi холодно i непогiдне. I враз до неП пристав, як смола, Володько: - Мамо! - починаК вiн. - А чого тобi? - А купiть менi букваря. - От тобi й на! А де ж я грошей на все вiзьму? Володько шморгаК носом i каже: - Я дам вам тi двi копiйки, що менi тiтка Зiнька дали, а решту на Рiздво заколядую... - Ах, ти мороко лиха,- каже мати. I Володько шмигнув у запiчок по тi своП копiйки, вмить Пх находить i несе. - Нате, мамо... А купите? - i аж сльози бринять в його очах. Мати зворушена, але виду не показуК. - Ну, куплю вже, куплю. Бери тi своП копiйки i йди геть. Та он носа пiдотри! Замороко ти лиха! - Мамо! - звертаКться знов Володько. - Ну? Ще що там? - Купiть ще менi... "кiтрадь", i "карандаша", i грифльову табличку... Купiть, мамо! Я дуже вас прошу! У матерi забираК дух. Це щось уже таке, чого вона й зроду не чула. Де ж таки видано, щоб мужики такi речi купували. Пiде он до школи i там дадуть. - Ах, морочиш! - i не сказавши бiльше нiчого, пiшла, бо он батько вже на возi, а вiн чекати не любить. Не раз, бувало, взяв та й сам поПхав. Ну, й довгий же видався день сьогоднi. Такого дня Володько ще на своКму життi не пам'ятаК. Зрання востаннК вигнав ще на жито корову, а в полудень почав падати снiг. Перший снiг. Лапатий, густий, вогкуватий - вергаК i вергаК з низького, сiрого неба. Володьковi така погода подобаКться. Вiн на пригiрку бiля лiсу... Довкола нi душi живоП. Тихо так, що чути, як шерехтять снiжинки. Там дещо далi знаний яр, "рiвчак", як його чомусь звуть, там непорушне стоять i нiби засипають старi, гiллястi дуби та сосни, побитi громами, очухранi вiтрами. Вигукнеш i звук всякаК, нiби у вату. Паша все грубшою i грубшою дергою снiгу вкриваКться. Володько стоПть, також непорушне, мов статуя, його облiплюК снiгом, йому вiд того приКмно, вiн вслухаКться в далеке i близьке довкiлля. Тиша велика i тiльки здалека, чи з Верхова, чи Дерманя, долiтаК звук дзвону, що поволi то збiльшуКться, то завмираК зовсiм. - Ну,поворушився, нiби прокинувся зо сну, Володько. Пригадав, що мама поПхали на ярмарок i що, дуже можливо, вiн матиме букваря. Додому! Скорше додому! Досить! Худоба i так не може бiльше пастися. До побачення, дорогi поля, луги, яри i лiси! До побачення! Досить по них находився, та намерзся, та набiдкався. Тепер додому! I вiн жене перед собою Рябу i теличку... Iдуть поволi, по снiгу, Пх ратицi поскрипують, Володько за ними борхаКться i навмисне човгаК великими, старими, матiрними чобiтьми, бо йому подобаКться робити i залишити за собою слiди, довгi, наче вiд саней. Василь прийшов зi школи. Вiн би то i не прийшов, у Дерманi йому куди приКмнiше, але вiн знаК, що Володько самий дома i мусить йому помагати. Вiн весь захоплений першим снiгом, маК що оповiдати, як то вони iз залужцями воювались свiтовими кулями, загнали залужцiв аж до Нечипорового млина, а пiсля на Монастирищi з Хведьком Толстим та Володьком Лисом бабу здоровенну злiпили, що ПП геть аж до чеського млина видно. "До самоП весни стоятиме",- хвалиться Василь. Володька всi цi справи, розумiКться, дуже цiкавлять, вiн би й сам не вiд того, щоб скотити здоровенну бабу, але не тепер. Тепер у нього на умi iнше: - I коли вже тi тато приПдуть,- вириваКться в нього вголос, може, вдесяте. Ходить, мов неприкаяний. А Василь скинув мокрi постоли, розвiшав на плитi наквашенi, бруднi онучi, а сам сiв на примурку, звiсив ноги над плитою i вголос, однотонно, по-школярському, виводить: Зiма крКстянiн торжествуя На дровнях обновляет путь Його лошадка снКг почуя ПлКтьотся рисю как-нiбудь. Володько слухаК i нiяк не второпаК, що той Василь там меле. "На дровнях обновляет путь"? Гм!.. i коли вже тi тато вернуться? В саласкi жучку посадiв Сiбя в коня преобразiв... - начитуК далi Василь, а Володько нараз регоче. - Чого, дурний, регочеш? - ображаКться Василь. - А що ж ти там лепечеш - в саласкi? Жучку посадiв? Ха-ха-ха! - А ти-но не дуже смiйся. Њ то "стiхотворенiК" Пушкiна. Чи знаКш, хто був Пушкiн? - Нi. - ВКлiкiй рускiй поет,- пояснюК по-шкiльному Василь. Але i цього Володько не розумiК. Може, то такий великий дiд Рачинець, що "саласкi посадiв", i йому чогось це видаКться великою люлькою зi смердючим тютюном. Йому i больно i смiшно А мать грозiт йому вокно. - Василю! Онучi! - викрикуК Володько. Василь миттю зiскакуК, просто на плиту, на онучi i, попiкши ноги, стрибаК на землю, скидаК онучi, що почали тлiти, i топче по них босими ногами. Володько схопив кварту i линув пiд ноги Василевi води. - От тобi "больно i смiшно",- каже Володько. А пiсля хлопцi мусiли смолякiв та корчакiв наносити, та два великих баняки картоплi намити, та пiд коровами, пiд кiньми та пiд свиньми пiдстелити, та капусти з льоху принести, та води з криничини наносити, та курей на сiдало загнати, та сiчки нарiзати. Конi ж батько новi з ярмарку приженуть, Василь дуже цiкавиться, що то буде, вiн дуже любить коней, мало не плакав, коли тамтi вели на ярмарок. Причому, коли заганяли курей, на Володька знов напав великий, рудий пiвень. Василь навчив його битись i тепер вiн ходу нiкому не даК, а Хведотовi то просто хоч з хати не виходь... А як тiльки почало смеркати, Володько не всидить в хатi. Все надвiр та надвiр вибiгаК, часом геть далеко за хутiр на дорогу до самого трепетка виходить, а може, якраз над'Пдуть, ставав там, довго стовбичив i все прислухався, чи не Пдуть. А вони, як на зло, не Пдуть. Iншим разом вже давно бували дома,- а це ось як на зло. Навкруги тиша велика i чути лише, як кляпотить здалека млин. А як зовсiм стемнiло, Володько пiшов до хати, став у вiкнi на лавi i дивиться, вдивляКться i анi на хвилинку не вiдiйде, та все вслухаКться, та нидiК, та нетерпеливиться. Йому вже хтозна-що видаКться. А може, там Пм що сталося, а може, нещастя яке. ВдивляКться у темряву за вiкном i iнодi йому ввижаКться, що там щось ворушиться. - ПриПхали! - i запирав дух. - Нi! - вiддихав. Ще нi, то йому лиш показалося. I знов стоПть, i знов чекаК, i знов вслухаКться. I час тягнеться безконечно. Аж то, по довшому часi, на дворi, здаКться, дiйсно щось заворушилося чорне на бiлому. Володько знов нiмiК. - Тррр! - чуК враз батькiв голос. - Василю! ПриПхали! - верещить Володько, аж збудив Хведота, а сам з лави, на ноги швидко чоботиська насунув i прожогом у дверi. - О! О! Самашедчий! - свариться Василь, що маК недобрий настрiй. У дверях Володько напотикаКться на окутану, заснiжену, замерзлу матiр. У обох руках i пiд пахвами у неП повно клункiв. - Купили менi букваря? - з мiсця викрикуК Володько. А очi горять, а щоки палають, а в душi повно страху: а що, як не купили? - Дай менi чистий спокiй, дитино,- говорить повiльно мати.- Ось руки геть-чисто пограбiли, ще зашпори зайдуть, така та Пзда, що хорони Боже, ледве тими шкапами доповзли додому, цiлу дорогу хода сунулись... Василь одразу пiшов подивитися на "новi" конi, а Володько лиш викрикуК: - А купили менi букваря? - i вже копаКться тремтячими руками у кошику, де звичайно всiлякi дарунки. А що як не купили? - Купили! - враз викрикуК на все горло. У одному завертку, у рудому паперi, i книжечка, i дощечка, i зшиток, i олiвець, i навiть грифель, про якого Володько й не згадував. О, Боже! Яка радiсть! Володько хапаК своП скарби, зовсiм забуваК подякувати, бiжить до столу, до лампи. - Але ж поволi, ще розiб'Кш,- говорить мати. - Не розiб'ю! Не бiйтесь! - Там он i медiвника привезла,- каже мати i грiК своП закляклi пальцi. А, що там медiвник! На медiвник накинувся Хведот, а Володько вже ось оглядаК свого олiвця, обмацуК свою дощечку, швидко розгортаК свого довгожданого букваря. "Гарний!" - було його висновком. I "укладки" гарнi, i "цяцьки". I дощечка гарна. Чистi, бiлi рямцi i грифель чудовий, золотим папiрцем обгорнутий. А який олiвець. ПробуК ще раз язиком, хоча вiн ще не заструганий - простий? Чорнильний? Простий. I добре. Йому зовсiм непотрiбний той чорнильний... (хоча вiн мрiяв якраз про чорнильного). А яка "кiтрадь" чудова i щось там на нiй написано i якийсь образок на окладинцi, пан якийсь кучерявий, з довгим носом. Пiзнiше вiн довiдався, що то i був той самий "вКлiкiй рускiй поет Пушкiн"... - Там же нiчого не видно, дитино. - Видно, не бiйтесь! - не перебивайте, мовляв. За той час батько й Василь упорались iз кiньми, Василевi вони зовсiм не сподобались, настрiй у нього зовсiм поганий. Увiйшли до хати. - А як не можна було iнших купити! Що ти думаКш? За тридцять карбованцiв стаКннi купиш? - говорить iз серцем батько. Йому й самому тi конi "не по нутру". - То й не треба було нiяких. А цi вам поздихають i будете мати. На люди стид показатись... - Не бiйся, не поздихають. А тамтi, як купив, були кращi? Побачиш, якi з них ще коники вийдуть. Вечеряли мовчки. Василь "дметься" далi. Батько також не в дусi. Вiн i сам сумнiваКться чи що з них вийде, щось вони надто вже сухоребрi, але що зробити. Матвiй майстер до коней, вiн хоч яку шкуру вбере в м'ясо. А Володько до того не втручаКться. Щоб звiльнити стiл, вiн зiбрав своП скарби на оберемок i полiз на пiч, ближче до лампи, що блимаК на коминку. Вiн також ще не вечеряв, але Псти йому нiяк не хочеться, а мати все лиш гонить та гонить. - Iди-но Псти, смаркачу! Ще надивишся! Володько вдесяте перегорнув свого букваря i хоч не хоч, а мусить усе кидати та йти Псти. По вечерi, хоч i пiзно вже, не пiшли спати одразу. Батько вийшов ще до коней, нiби ще раз переконатися, чи тi шкапи чогось ще вартi. А Василь спересердя не хотiв навiть дивитись. Вiн полiз на пiч до Володька i почав одразу того байдуже вчити. - Яка це буква? - сердито, незучаснено питаК Василь. Володько у клопотi, вiн зовсiм не знаК, яка це буква i чого той Василь сердиться. - Дурень ти! То Б. - То Б,погоджуКться безперечно Володько. - А ця? - ? -То В. Володько повторяК. - А ця? - показуК знов на Б. - То Б,бездадуми каже Володько. -А ця? - Аа! То я вже давно знаю "Ааа!" - викрикуК Володько, зрадiвши, що бодай одну знаК. I так почалася наука. Iншого разу Володько нiзащо не стерпiв би такоП ВасилевоП поведiнки, але тепер йому здавалось, що так i треба. Василь також чувся в правах учителя, хоча сердився вiн за конi. Тепер, думав вiн, такими кiньми соромно буде мiж люди виПхати. Василь показав ще Володьковi: ге, де, е. Володько миттю все затямив i хотiв ще далi. Вiн хотiв ще трохи пописати на дощинi, але мама гукають спати. От лихо! Ну, нiчого! Завтра досвiта встану, думаК вiн, то зараз i почну писати. Добре, що не треба гнати на пашу худобу. Але вiн так розхвильований, так пiднесений, що не може заснути. Вiн лежить, плющить очi, а в них стрибають А, Б, В, Г. На кожну лiтеру шукаК вiн порiвняння. То як крокiвка з низькою бантою. То гачок... На деякi не мiг видумати порiвняння, але щось вони все-таки йому нагадували. В, наприклад, чомусь нагадувало йому Мотрю Нестериху. А вiн ПП знав з Дерманя. Зима розпочалася. Довга, смутна зимиська на хуторi. Нi тобi людей, нi вийти з хати. Снiгу наринуло, луг засипало, тiльки на льоду в деяких мiсцях вiтер снiг позмiтав i там можна ховзатись. Володько мусить сидiти в хатi i Кдиною його розвагою К буквар. Батько перемолотив усе жито, поробив кулi, а снiпки десь на провеснi поробить. Тепер вiн пiшов до села i там з ЊлисеКм "заняли собi кар'Кр".[6] З торiшнього, був тут же поруч, вибрали ввесь камiнь, а лiзти глибоко небезпечно. Праця то неабияка. Справжня праця, не робота. Робота то щось там собi, як - орати, сiяти... А це праця. Як попогупаКш цiлий день вiд свiтання до смеркання пiвпудовим ломом, або великим трембом-молотом, то не бiйсь... I циганськi дiти будуть тобi не милi... По-перше, зверху треба зняти метрiв пiвтора землi. А вона замерзла, як камiнь. Опiсля молотами пробити верству каменю i ломами ПП виважувати. Коли добре земля промерзне, то каменярi не здiймають ПП весь час, а йдуть "у глиб". Себто роблять глибокi печери, залазять туди, роздягаються до сорочки i видобувають камiнь. Це, щоправда, досить небезпечно, бо часто трапляються обвали i тодi може прийти до нещастя. Не один дядько знайшов собi вiчний спокiй на днi виритоП власними руками кам'яноП могили, але це нiкого анi вiдстрашуК, анi не зупиняК в працi. Передовсiм заробiток. За цiлий день копiйок вiсiмдесят на своПх харчах заробляли... А каменю потребували багато. Навколо всi села кинулися ставити кам'янi будiвлi - клунi, хлiви, льохи... Цiла велика пiдгора зрита отими "кар'Крами", а величезнi багатосаженнi стоси камiння стояли скрiзь, чекаючи покупцiв. МатвiКвi ще та невигода, що треба дуже далеко ходити. Верстов десять, а то й бiльше в обидва кiнцi буде. УстаКш - ледве на свiт благословиться, а вертаКш пiзно смерком. А скiльки подереш одягiв, постолiв... Чобiт до камiння не настачив би. Як на вогнi, усе горить, бо камiнь же, вiдомо, який. РозумiКться, що в такi днi до батька не пiдходь. Вiн злий, як голодний вовк. Прийде, худобу огляне, наверещить, як тiльки щось не по своПй вподобi зауважить, попоПсть i спить тяжким сном, мов отой камiнь, який вiн ламаК. Уночi хропе на цiлу хату. i так день за днем, день за днем. Дома рiдко коли буваК, хiба в недiлю. Та й Псти не дуже К що. Годовану льоху продав. Цiлу Пилипiвку пiст. Хлiб iз цибулею та олiКм. Картоплю з огiрком та пiсний крупник. Цiлий тиждень не обiдаК Матвiй гарячого. Зав'яже йому Настя вузлик i тим обходиться. Правда, на харчi вiн не вибагливий. Що йому "стара спартолить", те вiн i Псть. Але стара не жалувала йому нiчого, хоча нiколи не було мiж ними повноП згоди. "Гризуться" мало не щодня i то за всяку дрiбницю. ТрапляКться, що й до колотнечi доходить. Тодi на хуторi стаК дуже гармидерно. Кричать усi, властиво кричить тiльки Матвiй, а решта плаче та лаКться. Дiти нидiють вiд сиднi та поганих непоживних харчiв. "Завше те саме й те саме",- скаржиться Володько. - А що я тобi? Марципанiв дам, чи що? - насварить мати. I Володько мовчить, бо ще й дiстане за "велику губу". Вiн зблiд. Чуприна завжди розчухрана. Букварець його порядно обтрiпався. СоваКться цiлими днями з ним по полу та печi. Але зате вмiК вже багато. За всяку недотепнiсть дiстаКться йому вiд Василя. НазиваК його ослом, дурним, щипаК за вуха, смикаК за чуприну, виробляК з ним усе те, що робив у школi вчитель iз самим Василем. I Володько не суперечить, не противиться, а терпить. Що ж... Учитель. Найтяжче йому давалися склади. Букви то дуже швидко затямив. А тi: ми-а - ма, ми-а - мама - нiяк капоснi не хотiли слухатись. Ще "мама" то сяк-так. Але вiзьмiм отаке: бе-у - бу-к - бук... Ве-а - ва, разом "буква", до цього ще треба додати р i тодi нарештi вийде слово. Нелегке завдання. Але Володько мучився, терпеливо переносив Василевi кпини та прозивання, i за короткий час вони досягли значних успiхiв. Володько вмiК читати, писати каракулi. Вiзьме дощечку, напише щось i до Хведота: - Що то я написав? - питаК, - А хiба я знаю? - Тут написано: Хведот порося... - i Володько смiКться, а Хведот скаржиться матерi. - Маамо! Володько мене б'К... - Ах, ти. Ну, чекай,- нащ' ти брешеш? - i Володько робить грiзний вигляд. Мати щось там на хатi пораКться, товч мiшаК, чи миК картоплю: - Ну, ну там... Я вам дам... Не сидiть-но менi тихо,- сварить вона на дiтвору. "Боже, коли б та вже весна швидше. Може б, отут не гиркались",- думаК вона. Володько кидаК Хведота i бiжить до вiкна. Вiкно замерзло. Квiтчастi ласицi розмалювали шиби i через них нiчого не видно надвiр. Навiть подвiйнi вiкна, i тi замерзають. Володько дихаК на скло, видихуК маленьку плямочку чистого i витираК пальцем. Скло пiд пальцем пищить. - Володьку! - гукаК мати.- Як вичавиш шибу, то я тобi пальцi пооббиваю. - А дайте менi чоботи, то не буду,- каже Володько. - Ну, ну, ну! Он як прийде батько, то вiн з тобою пожартуК... - Дайте, дайте, мамо,- просить вiн таким нещасливим голосом. - Що ти хоч? - кричить мати.- Куди ж, ледащо, полiзеш? Там тебе хуртовина завiК. Я мушу он води худобi принести, до льоху пiти, дров принести, у хлiвi пiдстелити,- починаК вичитувати мати. I Володько знаК, що поки вона все те зробить, то й вечiр прийде. А йому так дуже хотiлося б на годиночку надвiр, так дуже. Там мороз, але добре вкутавшись у мамин жупан, насунувши батькову вовнянку та обмотавши добре хустою шию, хiба змерзнеш? Зате вiн побачив би, якi вже високi замети, що робить лiс, луг, рiчка. Цiлими тижнями не бачить Пх. - А як все поробите, то дасте? - пробуК вiн вже використати останнi можливостi. - Ну, тодi дам... I Володько далi нудиться, вигадуК всячину, пробуК що-не-будь з Хведотом заграти, щось iз казки. Володько буде вовком, а Хведот лисом. Або нi. Хведот вовком, а вiн лисом. Вiн буде Псти рибу, а Хведот маК прийти i питати: "Що ти, кумонько, Пси?" А вiн вiдповiдатиме: "Рибу". А тодi Хведот: "То дай менi, кумонько, риби". Володько скаже: "Iди собi, кумоню, налови. Я ось наловила". "Де ти наловила?" - маК питати Хведот. "А там в ополонцi, на ставу",- навчаК Володько. А все це роблять на полу. Це маК бути замерзлий став. В одному мiсцi розсувають дошки так, щоб була ополонка. Одягнутий Хведот у штанцi з камiзелькою та прорiзом ззаду. Через прорiз вилазить ворочком сорочка. Володько ще бiльше висмикне ПП i це маК бути вовчий хвiст. Намуштрувавши так Хведота, вiн починаК його навчати далi, як то ловити рибу: - Пiдеш на пiл, всадиш хвоста. Оце твiй хвiст,- i смикне його ззаду за сорочку. - Не тягни так! - скаржиться Хведот. - Отож всадиш хвоста в ту он щiлину i приказуй: ловись, рибко, велика i мала! I так наловиш. Хведот нарештi зрозумiв, i гра починаКться. Коли Хведот iде до ополонки, стромляК у неП хвiст та сидить i покрехкуК, Володько миттю лiзе пiд пiл i бере за сорочку. - Вовись, вибко, вевика i мава,- шепеляК Хведот. А Володько починаК знизу тягнути за ворочок. Хведот хутко це помiчаК i починаК пручатися та хоче встати. Але Володько тягне сорочку додолу так, що Хведот змушений сiсти на полу i починаК кричати. Володько ж нашвидку пiдв'язуК до сорочки якесь полiно чи ожог i сам вилазить на пiл. - Тягни, тягни! Це ж рибка вчепилась,- гукаК на Хведота. Прив'язаний Хведот не хоче вiрити, що то риба, i верещить на всю губу. Гру розв'язуК мати, яка вбiгаК з налигачем, потягне через плечi Володька, визволить Хведота, насварить на обох i йде знову геть... А Володько, виплакавшись, починаК: - Ну, чекай! Бiльше з тобою не буду гратись. Там у казцi, як вовковi примерз хвiст, то вiн нiчого. А ти, дурний, ревеш... I рiзниця мiж казкою та дiйснiстю та, що в казцi, коли вовк примерз, прибiгають мужики й починають його бити, аж поки бiдолашному ие одiрветься хвiст, а тут навпаки. ДiстаКться не вовковi, а лисовi. I так минають днi, тижнi. Кожний день приносить новi Володьковi вигадки. Кожний день приходиться дiставати "прочухани". Ростуть дiти одинокi, замкнутi в чотирьох стiнах брудноП, пiвтемноП хати. Ростуть далеко вiд людей, нелюдянi, соромливi. Зате не знають вони нi лайок поганих, нi божби. Володько нiзащо не може виговорити: Пй-Богу. Хай би йому не знаю що давав, не сказав би, Коли ж дiстане материнi чоботи, iде куди-небудь. До побережника в лiс, або до мельника. БуваК так, що прийде кудись, увесь змерзлий, стане коло порога, а "День добрий" чи "Помай-Бi" соромиться сказати. СтоПть так i мовчить. - Чого ж ти прийшов? - питають. Володько паленiК вiд сорому. Вiн i сам не знаК, чого вiн прийшов. От прийшов, та й уже. А з нього починають смiятися, його не розумiють, його вважають за великого дурня. Це все добре Володько розумiК, але мовчить. - Чого ж ти прийшов? Що, тобi язика зацiпило, що мовчиш? - Так... - здобуваКться нарештi вiн. А коли хтось, що його не знаК, запитаК: - А чий ти? Вiн вiдповiдаК: - Нiчий... - i всi регочуть. - А як ти звешся? - Нiяк.Знову регочуть. - Як же то так? Нiчий, нiяк? Що ж ти, з неба впав? I доведуть його до того, що вiн мало не плаче. Тодi, нiчого не сказавши, швидше насуваК шапку i драла. За ним усi регочуть. Дуже не любить, коли на нього звертають увагу. СлухаК дядькiв у млинi так довго, поки його не зауважать; а тiльки зауважать, миттю втiкаК. Це найлегший спосiб позбутись отих осоружних запитiв: "А що? А чий?" "I яке Пм дiло? Я ж Пх не питаю?" - думаК малий. Але чудово розумiК, як виглядав вiн у таких випадках. Вiн розумiК, страждаК вiд цього, заздростить тим, що можуть говорити й поводитись скрiзь, не соромлячись. Заздростить тим; що мають добрi, до мiри, одяги, маленькi, своП власнi чоботи. Заздростить тим, що можуть кожний день iти надвiр, робити там, що хочуть, бiгати, верещати, битися. Вiн усiм заздростить, але що то значить? Вiн знаК, що для нього свiт маленький. Вiн маК порваного букварця, якого вивчив напам'ять. МаК дощечку, образок, олiвець, жмут пописаного паперу, кiлька невибагливих цяцьок, шматок простору в хатi, де скрiзь тiльки: "Не руш! Посидь! Не гарцюй! Не займай! Розiб'Кш! Порвеш!.." I скрiзь, що не вiзьме, куди не кинься, все заборонено, все не можна. А важне, чому? Чому йому все забороняють? Чому вiн мусить вiчно коптiти в тiй хатi? Хоч би песика впустили коли, так нi. "Поганий. Блохи розносить". I не поганий вiн, i не розносить блiх. Скiльки вже вiн у них, а Володько не бачив нi одноП блохи. НА РIЗДВО Тиждень перед Рiздвяними святками залишив батько каменоломню i був дома... Тут також завелося досить роботи. (Це вже робота). Треба було з Григорчуком закiнчити. Вiд коней залишилося йому бiльш, нiж сподiвався, бо аж вiсiмдесят карбованцiв. До коней маК, видно, Матвiй щастя. Купленi "шкапенята", що спочатку ледве ноги волочили, почали дуже швидко поправлятися. Не Пли вони вiвса, бо все пiшло "на землю", зате Пли добру сiчку, облиту картопляною юшкою. До того мали досить конюшини, а це не те, що тобi яка-небудь болотяна смердяча отава. До всього, каже Матвiй, худоба любить, щоб за нею припильнувати, доглянути. В час накорми, в час напiй, вичисти, не давай якоП-небудь води, а завжди джерельноП, бо худобинi також погана вода шкодить. СвоП мiркування Матвiй здiйснюК на практицi i може похвалитися добрими вислiдами. Його конi й худоба виглядали завжди добре, сито, чепурно. Рано та ввечерi переважно сам усе то оглядав, а в полуднi, коли не було й Василя, мусiла то робити Настя. У хлiвi було тепло та сухо, в жолобах завжди щось iз корму, i тому не диво, що тi двi шкапи, якi ледве долiзли з ярмарку, дуже швидко пiдняли вуха i почали вбиратися в стерво. При входi Матвiя вони вiтали його своПм "гi-гi-гi!", що тому дуже подобалося. Також дуже велике замилування до коней маК Василь. Любить до них i зайти, i поплескати по стегнах, i почистити згреблом, i нiколи не минаК нагоди, щоб не похизуватися перед iншими своПм знанням цих тварин, Пх породи, Пх вiку, Пх цiни. I як трапиться яку чужу коняку надибати, завжди ПП обмацаК, потягне за рипицю, "чи тверда", загляне в зуби, "скiльки рокiв", скаже скiльки за неП "можна дiстати" i особливо добре пам'ятаК мастi коней усiх знайомих i незнайомих ген навкруги у Дерманi, у Лебедях i навiть iнших селах. Любив надто мастi сiрi, гнiдi i карi, особливою пошаною користались у нього лисi, бiлокопитi, i винятково не любив рябих. Рябих коней не може терпiти. Володько то вже на такому не розумiКться. До коней, правда, вiн ще не дорiс, але i взагалi вiн мало цiкавиться господаркою. Його бiльше цiкавлять книжки, та малюнки, та спiв, та музика, та школа, та мiста, та краП далекi, та всiлякi розповiдi про страшне, про незбагнуте та про Боже. Про це лиш думаК i мрiК, забиваК собi i iншим тим голову i не даК нiкому спокою своПми вiчними запитами, на якi рiдко дiстаК вiдповiдi. Поволi наближались до Рiздвяних свят. Приготування до них почалися вже тиждень перед ними. Цього року не виглядатимуть вони надто пишно. Льоху, що годували, "земля з'Пла", а без "свiжини" що то за свята. Анi тобi ковбас, анi печенi, анi сала. Але все-таки - звiдки-звiдки i якось зiгналось. Мовляв, коли вже цiлий пiст на хлiбi та водi, то хай хоч у свято дещо по-людськи. Куплено риби, рису, цукру. Сушенi грушi, сливи та яблука своП. Господи Боже - мало не два карбованцi готовими грiшми видалось, аж страх подумати - таке нечуване марнотратство. Але ж на Свят-Вечiр, як не кажи, а без дванадцяти страв обiйтись не можна, хоча тепер тi "забобони" вже вiдходять i хоча Матвiй усiма силами проти тих забобонiв. Що там казати, що видумувати, наПжся по-людськи, Богу помолися, пiди, як можеш, до церкви, книгу добру, божественну прочитай i маКш свято. Але за забобонами горою Настя - як батьки, як дiди, так i ми будемо робити, не ми тi закони писали, не нам Пх i касувати, а не добра та пташка, що свого гнiзда цураКться. I вона пече, i варить, i смажить, правда, дванадцять не два-надцять страв, а до половини завжди доходила. I фасольову юшку з олiКю, i смажену та запечену в тiстi рибу, i душену капусту на вареники, i кутю з узваром, i всiлякi там iншi калачi, книшi, ковбаси, та рiзнi, рiзнi витребеньки, що Пх i не перелiчиш. Не забуто також i за пару пляшок, якби то хто надумав навинутися з Рiздвом Христовим привiтати далеких хуторян. I хiба для такоП бiдноП родини треба ще чогось iншого? Що це пани якi, чи хтозна що. Сiна на покуть та дiдуха з жита - це вже Володькова турбота, i виконуК вiн ПП дуже ретельно, дай Боже, щоб усi своП справи так пильнували. I носив, i розволiкав скрiзь сiно, i смiтив, i вигляд мав при тому, нiби вiн пiп який, що служить урочисту службу в церквi. Чекав же вiн того свята i не мiг нiяк дочекатися, так йому вже той пiст набрид, цiла та проклята цибуля, та картопля, та огiрки, а особливо та самота i та щоденна праця. А тут ось свято, усього буде повно, i поПдуть до церкви, i побачать усiх своПх, а потiм напевно приПде дiд iз Запорiжжя, тiтка Зiнька iз Залужжя, можливо, обидвi Катерини - залузька й клопiтська, дядько Њлисей, можливо й дядько Омелько... Володьковi копiйки, гостинцi, щось почуК нового, похвалиться, як то вiн уже читати та писати вмiК, а там пiде з колядою до мельника та побережника, заколядуК копiйок з п'ять грошей, а там i до них колядники навинуться чого доброго зi звiздою та з дзвiнком церковним. I як тут не радiти зi свята i як тут не метушитися? I от нарештi останнiй день - Свят-Вечiр, i от нарештi вечорiК. На дворi все впорано, сiчки на цiлий тиждень нарiзано, дров цiлу стосу наколено, води повну дiжку наношено. У хатi усе також напечене та наварене, i такi тут пахощi, що хоч би святим був, то i то не вдержишся, щоб не згрiшити i чогось смачного, як мама не бачать, заздалегiдь не покуштувати. I нарештi всi сходяться до хати, i нарештi всi готовляться сiдати за святу вечерю. РозумiКться, що Володько скрiзь першим товчеться. Мати каже, що де ного не посiй, то вродиться. Хведот i здалека йому не дорiвнюК, хоча i той не дармуК. А для Володька то все так чомусь робиться повiльно, всi такi вайлуватi, нерухливi, i чому б, коли вже свято, та не сiдати раз-два за стiл, брати новi ложки i Псти. i чого тут ще всiлякi тi проволоки. А тут ще ось засвiтили перед образами лампадку та свiчки i всiм кажуть ставати навколiшки i молитися. Хоча все це Володьковi досить подобаКться, i та лампадка, i тi свiчечки... у хатi напiв'ясно, i тепло, i гарно. Мати он застелила стола таким чистим i вишиваним настiльником, що до нього аж страшно доторкнутися. А на столi пiд настiльником жито та всiляка пашня, а зверху з одного кiнця калач бiлий з плетiнкою, а з другого книш круглий з кружечком зробленим квартою, з якоП п'ють воду. I от усi, не виключаючи i Хведота, моляться. Батько, звичайно, спереду, з книжкою, молиться вiн довго, сорокате "Господи помилуй", та iрмоси, та кондаки всiлякi, широко i уважно хреститься. Зате Василь, а особливо Володько гонять, нiби на рекорд, нiби Пх хто жене в шию, тому Пм духе хутко не хватаК молитов, особливо у Володька, вони зовсiм не знають, що далi робити, а вставати нiяк не можна - грiх великий. Володько переказуК тi самi молитви по кiлька разiв, швидко i часто хреститься, розглядаКться по всiх, як тi моляться, слiдкуК за батьком, коли то вiн нарештi скiнчить, бо його думка вже давно десь там бiля риби та на покутi, бiля того сiна й дiдуха. А Хведот - той тiльки так для виду тут же вертиться, раз стаК навколiшки, раз зводиться на ноги, то потiм знов навколiшки, i при тому "мухи гонить", бо вiн тiльки й знаК, що "вомаця. Сина i Святого Духа" та, здаКться, першу половину "Отченашу". Найщирiше й найспокiйнiше молиться мати. Вона стоПть дещо збоку, щоб Пй не заважали, поволi, виразно, шепотом переказуК всi, якi знаК, молитви, б'К глибокi, до самоП землi, поклони, iнодi вдаряК правим кулаком у груди i переказуК: "Боже милостiв, будь менi грiшнiй", а Володько все дивуКться, що "мама моляться по-мужицьки", не по книжному, а по-своКму, i йому здаКться, що така молитва не може бути справжньою, бо справжньою К лише та, що написана у книзi, он як та, що ПП читаК батько. Але йому хочеться вже вставати, i вiн довго про це не думаК. I кiнчаКться молитва лиш тодi, коли батько, вiдступивши пару крокiв вiд столу, сам б'К три поклони зi словами: "Господи Боже, i нам даруй життя вiчне!" I не встигне батько ще звестися на ноги, як Володько, а за ним Хведот, уже женуться i вже вмощуються за столом на найпочеснiшому мiсцi, очiкуючи на юшку та вареники i тримаючи в руках новi дерев'янi ложки, i, розумiКться, й тут ще не без перешкод. Џх ще вiдтiль вигонять, мовляв, вони тут не найповажливiшi парсуни i що не гаразд дiтиськам скрiзь першими сунутись, але то вже не така бiда. Вони навiть за таке не ображаються. Ось i батько вже поволi на своК мiсце сiдаК, за ним Василь, мати ставить першi страви, Володько i Хведот можуть нарештi вмоститися натривало, при чому Володько все намагаКться сидiти бiля самого сiна на покутi; тут йому дуже приКмно, уявляК себе у якомусь iншому, небуденному свiтi, десь ближче вiд того маленького Христа, що цiКП ночi у яслах народився. А Псти доводиться поволi i уважно, бо при столi батько, i це те найгiрше для Володька, а особливо для Хведота. Цей просто знов i знов переживаК свою вiчну трагедiю, бо немилосердно все розливаК. Його ложка нiяк не хоче його слухатись, i чим бiльше вiн снажиться не розливати, тим бiльше розливаК, аж поки батько змушений узяти його на колiна i годувати. Але як же пiсля того людина себе почуваК? Настрiй Хведотiв зовсiм падаК, i коли б не таке свято, вiн би напевно розревiвся, лише тепер вiн не наважуКться цього зробити. Така лагiдна тиша, так гарно горять над головами свiчi, такi всi спокiйнi i щасливi, i це триваК, нiби добра лагiдна, весняна погода, коли лiтають метелики i спiвають птахи. - Ну, я ж i наПвся! - крекче Володько, коли скiнчилась вечеря i вiн мусить покинути своК мiсце на покутi. - То проси Бога, щоб розсiвся,- додаК Василь. - Я такоз наПвся,- подаК голос Хведот. - То молiться Богу i спати. Завтра на всеношну,- каже мати. Я, мамо, так налопався, що ось-ось лусну,- хвалиться далi Володько. - I я такоз навопався,- не вiдстаК Хведот. - Не базiкайте менi тутенька, а молiтесь Богу! - каже швидко мати, що швидко збираК зi столу, в якоП ще повнi руки роботи i якiй дещо неохоче помагаК Василь. Знов молитись. Нi. Анi Володько, анi Хведот не мають нiякого молитовного настрою, Пм хочеться погзитися, погарцювати, щось заграти, побiгати, як вовки в казцi, попiд лавами, що в Пх уявi перетворюються на лiс. Володьковi дуже хотiлося б вийти на двiр, там так бiло, чисто, спокiйно, так якось винятково по-iншому свiтить мiсяць, i коли б вiн мав своП чоботи, вiн напевно вийшов би, щоб вiдвiдати свiй луг, свою рiчку, свiй млин... До лiсу? Нi. До лiсу вiн в цей час не наважився б. То все-таки не той лiс пiд лавами, а справжнiй, i хтозна якi там можуть страхи сидiти. Але ось батько затягаК церковнi iрмоси. "Христос рождаКться", "Рождество твоК, Христе Боже наш". Вiн Пх усi знаК i все напам'ять. Василь йому дещо помагаК. Потiм переходять на колядки. "Дивна новина", "Небо i земля", "Христос Спаситель в полноч родився". Батько сидить у чистiй сорочцi i в "куцанi" наопашки, бiля столу, напроти нього на стiльцi Василь. Волосся Василя, хоч i наолiяне та причесане, але стирчить на всi боки, як вiхоть пшеничноП соломи. Володько i Хведот сидять просто на долiвцi i, задерши голови, дивляться сливе до рота батьковi, намагаючись вловити мотив. Володьковi це iнколи вдаКться i вiн пiдтягаК своПм, надто ще молодим, дискантом, але Хведот лише може тут хiба роззявити рота i дивуватися, як то у них усiх так гарно виходить. Надворi мороз, але сьогоднi вiн не маК доступу до цiКП родини. Тут сьогоднi i тепло, i затишно. Вiкна замальованi ласицями, мiсяць обливаК Пх своПм сяйвом, i вони горять переливно i дивовижно, нiби те пальмове листя, лите зi срiбла. Але настрiй Володькiв дещо зiпсувався, коли лягаючи, вiн пригадав, що на завтра, на розговiння, не буде, як звичайно, свiжоП ковбаси, яку вiн так любить, а йому прийдеться вдовольнитися звичайною кашею зi шкварками та капустою без м'яса. Бувало, лиш на свiт благословилося, а вiн вже вставав i домагався: "Мамо! Ковбаси!" Ковбаса на Рiздво те саме, що на Великдень паска. Вона каже, що довгий, чотиритижневий скiнчився пiст i починаКться свято. Але цього року все то вiдпадаК - пiст триваК далi... Тому ранком Володько не квапиться вставати. Вiн лежить пiд кожухом, йому не спиться, хоча надворi ще темно, вiн самий тiльки з Хведотом, бо тато, мама й Василь ще опiвночi поПхали на всеношну, в хатi холодно, бо за нiч видуло все тепло, але пiд кожухом тепло, i вiн може полежати, помрiяти, помiркувати. Багато рiзних думок приходить i вiдходить в його головi. МаК ось вiн i букваря, i грифеля, i дошку... I знаК багато букв... Але що ж коли вiн усе такий малий i його нiкуди не пускають, i мусить вiн завжди сидiти тiльки дома. I чобiт йому навiть не куплять. Он мельниковi хлопцi, скiльки Пх К, а всi мають чоботи i можуть собi ходити куди хочуть - i на став, i до монастирського млина, i до лiса, i до церкви в недiлю. I не мусять просити мами, щоб дала Пм своП чоботи... Так. Не дуже воно весело так жити, i як вiн виросте, вiн усе то зробить iнакше. Вiн купить собi добрi чоботи i поПде далеко, далеко. За море десь i ще далi... До мiст i не таких, як Мизоч, а як Острiг i ще бiльших. У мiстах пани, i живуть вони бач як гарно, як чисто одягнутi, яке все смачне Пдять - булки, та цукорки, та всяку всячину. А скiльки у них книг усяких, а картин, а... всього. Нi. Мужиком бути нiяк не варто. Володько не хоче бiльше бути мужиком, хай собi хто що хоч думаК. I хтозна, як довго б вiн мiркував про свою долю, наколи б не почав рухатись Хведот, а пiсля i з церкви повернулись, почали обiдати та оповiдати про всячину. Дуже гарно спiвав у церквi хор з новим диригентом. Багато прийшло "москалiв" на "побивку". МахобеПв Iван у драгунах служить, СоловеПв Хведiр у гвардiП у Петербурзi. Той iнший у матросах, той ще десь там. Хтось помер, у когось народилась дитина, до чиКПсь дiвки ходани на М'ясницi збираються. Безлiч тих новин i К про що говорити. Одначе перший день свята минаК досить сумно. Всi дома. Iти нiкуди. Сусiди далеко. Пiшов було батько на пару годин до мельника, випив пару чарок, з'Пв "бухт", i це все. Мати з дiтьми нудилась дома, та, як звичайно, по господарцi поралась. Василь начепив своП дерев'янi ковзани i погнався десь туди на лiд. А найбiльше нудився Володько з тим Хведотом. Тi цiлий день у хатi. I бiгали попiд лавами на чотирьох, геть-чисто штани на колiнах попрочовгували, i на полу гарцювали, i цебрик води розлили, за що Володько негайно дiстав прочухана, пiсля Володько щось цiкавого знайшов у Василевих паперах i почав уважно читати, але нiчого не мiг зрозумiти. Мова була така дивна i друк такий дрiбний, що поки розбере слово, то зовсiм забуде, що там було спочатку... Зате другий день видався на славу. Було дуже весело. Уже зрання на двiр в'Пхали обшивнi i Василь ще здалека по буланих конях пiзнав, що то Пдуть залужнi - дядько Корнiй з тiткою Зiнькою i зi своКю дочкою Катериною. Володько на цю вiсть застрибав i забiгав по всiх лавах, нiби вивiрка по галузках дерева, коли ПП сполохають. I стрибав вiн не дурно. Вiд дядька з мiсця дiстав цiлу мiдяну, велику, мов долоня, десятку. Правда, сказали, купити цукеркiв i подiлитися з Хведотом. Вiд тiтки повну пригорщу горiхiв волоських i кiлька грудочок цукру. Вiд Катерини також горiхiв i два великi червонi яблука. РозумiКться, що так само дiстали i Василь, i Хведот, але перший уже великий, а другий малий. Тим то не робить стiльки радостi, як Володьковi. Незабаром до двору в'Пхали ще однi залужнi - дiдуньо Улiян з тiткою МарiКю. Знов горiхи, знов копiйки... Але найважнiше, що дiстав Володько? Чобiтки! Вiд дiдуня. Справжнi, малi, шитi зi староП халяви, чоботи. Радiсть неописана, щастя незмiрне. Несподiванка для Володька величезна. Мати була ото "у своПх" та вiзьми i поскаржись: сидять, нидiють, нi в що взути, щоб бодай провiтрилось. А дiд, нiчого не кажучи, i на... Знайшов десь там на горищi "ще зовсiм, добру" стару халяву, сам знаК шевство, викроПв передочки, халявки i сточив чоботята. - Отой шмаркач! - радiК мати чи не бiльше вiд Володька.- Iди поцiлуй хоч дiдуня в руку... - Ось тiльки чоботи взую! - викрикуК Володько. Вiн з мiсця взявся до чобiт i в одну мить вони були вже у нього на ногах. Добрi! Дуже добрi! I нiде не тиснуть, i такi гарнi! Нi. Таких гарних чобiт вiн ще, мабуть, i не бачив. Поцiлував гарно дiдуня в руку, дiдуньо сказали: "Носи на здоров'я" - i проходжуКться гордо, що до нього тепер не пiдходь. Хведотовi аж сльози стоять вiд заздрощiв, йому також треба було б, але той ще мусить почекати. - А вони витяжки,- хвалиться Володько i всi смiються з ВолодьковоП помилки. Володько зн